Alter ego

Игорек, который в этот момент, наверное, ненавидел меня всеми фибрами своей души и думал обо мне Бог знает что, процедил сквозь зубы:

— Да, я поеду. Ты совершаешь ошибку, Грэй!

Тот, кого назвали Грэем, надменно приподнял бровь и усмехнулся:

— Это угроза или совет?

— Игорь, прекрати! — вмешалась в разговор Даша. — Он сам разберется. Пошли.

Они расплатились по счету, забрали свои вещи и направились к выходу. Игорек ненадолго задержался и, глядя в мою сторону, ехидно произнес:

— Желаю приятно провести время, мальчики!

Грэй ничего не сказал, только скрестил руки на груди, глаза его потемнели. Так и не дождавшись ответа, Игорь развернулся и быстро пошел к выходу. Грэй продолжал стоять, потом все же обернулся, посмотрел ему вслед долгим взглядом и тихо произнес какое-то слово, как мне показалось, на японском. Я судорожно собирал свои вещи, в бесплодной попытке спастись бегством. Все эти события выбили меня из колеи. Мне было неловко и, честно признаться, я был здорово напуган. Ощущая непонятную тревогу, я быстро расплатился и встал. Но было слишком поздно...

Я взял куртку и уже собирался надеть ее, когда он подошел ко мне и, спокойно забрав ее прямо у меня из рук, положил обратно на кресло. Я, словно безвольная кукла, покорно позволил ему это сделать.

— Добрый вечер! Вы ведь не торопитесь? — вежливо произнес он. — Могу я присесть?

Я повернулся. Он возвышался надо мной, и я вдруг так остро ощутил его силу и энергетику, что колени мои, буквально, подкосились. Я смотрел ему в глаза, чувствуя себя загнанным в ловушку, понимая, что теперь мне уже не уйти и не справиться с собой. "Господи, как глупо!" — почему-то подумалось мне. Ничего не говоря, я только жестом указал ему на стул и сел сам. Он сел, закинув ногу на ногу, поставил на столик свой стакан с виски и взглянул на меня. Я был в такой панике, что не знал, куда деть руки.

— Как Вас зовут? — через некоторое время спросил он.

Я ответил. Он кивнул, по-прежнему оставаясь серьезным и сосредоточенным.

— У меня тоже есть имя, — сказал он. — Но все почему-то зовут меня Грэй. Со временем я смирился с этим прозвищем, я сжился с ним. Возможно, в нем есть что-то..., впрочем, неважно. Я видел, что Вы наблюдали за нами.

— Извините, это получилось невольно... Я не должен был...

Я не знал, что сказать, чувствуя ужасную неловкость и скованность рядом с этим человеком. Мне хотелось поскорее уйти, избавиться от ощущения почти магического притяжения его личности, оторваться от потока исходящей от него энергии. Но вместо этого я продолжал, как завороженный, смотреть на его руки, на длинные пальцы, которыми он водил по стакану... Некоторое время он молчал, а потом сказал:

— Меня внизу ждет машина, мы бы могли поехать куда-нибудь ... вместе.

Сердце мое забилось, как бешеное. Однако разум не сдавался.

— Я Вас совсем не знаю. Не думаю, что это возможно. Я не могу...

— Банальность! — холодно прервал он меня. — Неужели тебе не все равно? Я же вижу, что с тобой происходит. Не стоит обманывать меня.

— Простите, — сказал я, не глядя на него. — Но, видимо, Вы не понимаете.

Собрав все свои силы, я встал и снова взял куртку. Он не двигался. Я одевался, стараясь ничем не выдать охватившего меня смятения. Когда я протянул руку, чтобы взять сумку, он перехватил мое запястье и крепко сжал его. Меня будто ударило током. Я попытался вырваться, но он держал меня железной хваткой.

— Я не шучу, — сказал он властно. — Мы уйдем отсюда вместе, я это знаю, я это чувствую с того самого момента, когда увидел тебя. Думаю, ты тоже.

— Для меня все это слишком стремительно, — предпринял я последнюю, слабую попытку уйти от него. — Не важно. Все не важно! Пойдем со мной, слышишь?

Мы ехали в его машине по вечернему городу. Дождь не прекратился, улицы были так же полны транспорта и людей, но мне казалось, что я попал в другой, нереальный, призрачный мир. Я смотрел в окно, не зная, куда я еду, и что ждет меня там, ощущая лишь присутствие рядом с собой какой-то невероятной, загадочной силы, в одно мгновенье поработившей меня, сделавшей меня покорным и послушным своей воле... Мы сидели сзади, почти рядом. Грэй не говорил ни слова, не прикасался ко мне, будто давал мне возможность прийти в себя. Лишь когда машина остановилась, он тихо произнес:

— Я не мог отпустить тебя, пойми.

Я кивнул, признавая свое поражение...

Он провел меня в дом. Когда мы вошли в квартиру, он не стал включать свет, пропустил меня вперед, и говорил, куда идти, только называя направление: "Вперед. Направо. Дальше. Потом — налево". Я чувствовал, что почти теряю разум. Квартира была огромная, освещенная лишь светом фонарей с улицы, идти пришлось несколько минут в каком-то таинственном полумраке. Я вытянул руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь, но все равно пару раз задел какие-то углы. Он шел сзади, не говоря ни слова и не обращая внимания на мои досадные промахи. Я чувствовал себя полностью дезориентированным, зависящим от него, от его голоса за моей спиной, коротко отдающего мне команды.

Когда же мы, наконец, пришли в какую-то комнату, он сказал единственное слово:

— Здесь.

Я прошел внутрь и сразу отошел к окну. Он достал откуда-то единственную свечу, зажег ее и поставил на стол. Я смотрел в окно, не в силах ни думать, ни говорить, ни избавиться от ощущения абсолютной нереальности происходящего. На улице по-прежнему шел дождь, капли струились по стеклу, оставляя на нем длинные неровные полосы. Я бесцельно смотрел на них и ждал. Мне было холодно и тревожно, но я понимал, что пути назад для меня уже нет.

Он подошел ко мне, взял меня за плечи и повернул к себе. В неровном свете свечи его лицо напоминало ожившую маску какого-то прекрасного божества. Глаза его горели. Я смотрел в них со смешанным чувством восхищения и страха. Он долго и пристально смотрел мне в лицо, будто изучая его, потом наклонился и прошептал мне прямо в ухо, обжигая дыханием мою кожу:

— Я буду называть тебя Рио. Такой же яркий, трепетный и горячий...

Я отстранился, голова моя кружилась, я едва стоял на ногах. Я видел перед собой его склоненное лицо, его глаза, его губы. Я падал в эту бездну, мне хотелось слиться с ним и раствориться в нем без остатка... В тот же миг он склонился ко мне и приник к моим губам. Лед и пламя... Я задохнулся и понял, что пропал безвозвратно.

...............

II

С тех пор прошло уже три месяца. У нас были странные отношения: я не мог ни позвонить ему, ни пригласить его куда-нибудь, у меня не было ни его телефона, ни адреса, он не познакомил меня ни с кем из своих друзей. Со свойственным мне себялюбием, я думал, что он стыдиться меня: я был самым обычным человеком, во мне не было ни капли того аристократизма и светскости, которым обладали, наверное, все его знакомые. И я совсем не вписывался в ту среду, в которой он жил. Я был уверен, что именно поэтому он и полностью изолировал меня от своей жизни, не впуская меня в нее и не открывая передо мной тайную завесу своего ежедневного существования. Я не знал, чем он занимается, где работает, что составляет его ежедневную жизнь. Лишь тогда, когда ему самому этого хотелось, он звонил мне, и всегда произносил одну и ту же фразу:

— Приезжай, я хочу тебя видеть.

И я тут же срывался, как безумный, бросал все свои дела, отменял все назначенные встречи и, буквально, летел по тому адресу, который он мне называл. Каждый раз это были разные места — кафе, рестораны, клубы, какие-то квартиры, чьи-то дачи. Везде было дорого, неизменно изысканно, иногда, по моим представлениям, даже чересчур претензионно. Иначе и быть не могло: такого человека, как он, не могла окружать другая обстановка. Для меня же это был чуждый богемный мир, от которого я был бесконечно далек, и в котором я чувствовал себя не в своей тарелке. Но мое ощущение чужеродности быстро проходило, не затрагивая мою душу и не особенно беспокоя меня: я видел только его, все остальное было просто фоном. И еще почему-то он никогда не привозил меня к себе домой. Он будто поддерживал во мне иллюзию нереальности своей жизни. Для меня он жил как бы в другом мире. Я не знаю, болел ли он когда-нибудь, ходил ли он когда-нибудь по магазинам, делал ли он, хотя бы иногда, те вещи, которые делают ежедневно обычные люди. Мне казалось, что он живет настолько необычной, странной жизнью, будто он вовсе и не был человеком, а каким-то иным существом, эфемерным, почти неземным. Конечно, я идеализировал его, но причиной этому была лишь моя отчужденность от его бытия.

Пару раз я, правда, пытался поднять бунт, но он пресекал мои попытки выяснить отношения жестко и безапелляционно. Я понимал, что я для него — всего лишь новая игрушка, притягательная лишь до тех пор, пока не появилось что-то более яркое. Пока он познавал меня, я был для него интересен, но со временем этот интерес должен был угаснуть, приведя к неизбежному охлаждению. Он был слишком эгоистичен, слишком чужд обычной человеческой жизни, поэтому логичное для всех дальнейшее развитие отношений было для него просто неприемлемо.

Но, даже осознавая все это, я был не в силах расстаться с ним, не мог заставить себя отказаться от того, чтобы хотя бы иногда видеть его глаза, его прекрасное лицо, слышать его голос, шепчущий мне что-то в темноте...

Когда мы встречались, он всегда изводил меня своей холодностью и отстраненностью, доводил меня, практически, до исступления, не отвечая на мои вопросы, не обращая внимания на мое желание поближе узнать его, и никогда ни о чем не спрашивая у меня самого. Он с легкой иронией взирал на мои бесплодные попытки сблизиться с ним, и лишь повторял все время:

— Зачем тебе знать это, Рио? Ведь когда я с тобой, я принадлежу только тебе. Все остальное не имеет значения, поверь.

Я сходил с ума от ревности и любви, но он, казалось, не замечал этого. Он лишь брал то, что хотел, упиваясь своей властью надо мной, а потом отпускал меня, опустошенного, измученного и влюбленного в него еще сильнее, чем раньше...

Был уже конец декабря, когда однажды вечером он позвонил мне и сказал, чтобы я собрал немного вещей и в девять часов был у метро на другом конце города, где меня будет ждать его машина. Точно в девять я был в назначенном месте. Ко мне подошел его водитель, спокойно поздоровался со мной, и, забрав мою сумку, проводил меня к припаркованному на стоянке автомобилю.

— А где Грэй? — спросил я у него, когда мы сели в машину.

— Не волнуйтесь, он ждет Вас, — ответил он.

В его голосе не было ни тени насмешки или презрения, но я почему-то почувствовал себя так, словно был мальчиком по вызову, которого везут к богатому клиенту. Скрепя сердце, я задал ему еще пару ничего не значащих вопросов, а потом умолк. Он не тревожил меня, лишь спокойно вел машину.

— Куда мы едем? — спросил я, заметив, что мы пересекли кольцо.

— За город, — все так же невозмутимо ответил мне водитель. — Грэй просил привести Вас на дачу к одному из своих знакомых. Вам не о чем волноваться...

— Послушайте, — раздраженно перебил его я, — я вовсе не волнуюсь. Прекратите меня успокаивать, в конце концов!

Он повернулся ко мне, но не усмехнулся, а лишь с каким-то глубоким пониманием посмотрел мне в глаза. Сбитый с толку, со смешанным чувством боли и унижения от очевидности своего состояния для посторонних, я уставился в окно. Душа моя болела, недобрые предчувствия почему-то охватили меня. Стараясь успокоиться, я смотрел на пролетающие мимо машины, на сидящих в них людей, на этот быстро меняющийся калейдоскоп чужих радостей, горестей и страстей.

Через час мы уже ехали по заснеженному лесу. Фары выхватывали из темноты огромные темные деревья, усыпанные снегом, и черную колею на белом полотне дороги. Вокруг было красиво, как в сказке. А меня вновь охватило ощущение нереальности, которое я всегда испытывал, встречаясь с Грэем. Теперь я действительно волновался, испытывая тревожное и щемящее чувство от того, что скоро вновь увижу его.

Я вошел в большой бревенчатый дом, внутри было тихо. Водитель поставил мою сумку в прихожей, вернулся в машину и буквально через несколько минут я услышал, как затихает вдали звук мотора. Я снял куртку и поднялся наверх по лестнице.

Грэй сидел в стоящем возле окна кресле, спиной к двери. Вокруг, на полу, были разбросаны скомканные листы бумаги. Я подошел к нему и, опустившись рядом с ним на колени, посмотрел в его лицо. Он был задумчив, почти печален. С какой-то отстраненной лаской он провел ладонью по моей щеке и тихо сказал:

— Ты приехал? Так долго...

— Что с тобой? — спросил я, ошеломленный произошедшей в нем переменой, настолько он не был сейчас похож на самого себя.

— Я думал, — ответил он все так же тихо.

— О чем?

— О тебе.

Сердце мое сорвалось с ритма. Я обнял его, положил голову ему на руку и закрыл глаза. Он стал ласково гладить меня по волосам. Я готов был сидеть вот так целую вечность, в этом тихом доме, посреди зимы, ощущая лишь его ладонь, с удивительной нежностью прикасающуюся ко мне. Внезапно он остановился, взял меня за подбородок и, приподняв мою голову, заглянул мне в глаза. Его взгляд был таким внимательным, таким требовательным и таким ... испытующим. Я смотрел на него, не думая ни о чем, чувствуя лишь, что безумно люблю его. Он еще долго смотрел на меня, потом наклонился и поцеловал меня в губы.

.....................

На следующее утро мы сидели на кухне, и я спросил у него, где он будет встречать Новый год и куда поедет на выходные. Он не ответил мне, просто пожал плечами. Я повторил свой вопрос.

— Не начинай, Рио, — раздраженно сказал он, наконец. — Это — другая жизнь, тебе ни к чему знать о ней. Я не хочу, чтобы ты касался ее.

Меня глубоко задели его слова. Я встал, отошел на другой конец кухни, к окну, и, машинально найдя руками опору за спиной, сказал:

— Так не может продолжаться вечно, Грэй.

Он посмотрел на меня, чуть наклонив голову и удивленно приподняв одну бровь.

— О чем ты?

— Думаю, ты понимаешь.

Он не сводил с меня насмешливых глаз. Но я был полон решимости довести этот разговор до конца и поэтому, преодолевая волнение, продолжил:

— Я — не игрушка, я — живой человек. И меня нельзя держать, как собачку, на коротком поводке, периодически подзывая, чтобы приласкать. Не надо так со мной, я не заслужил.

— Разве я плохо отношусь к тебе?

— Меня обижает то, что ты отдаляешь меня от себя, ничего мне не рассказываешь, делишь свою жизнь на меня и на то, что меня не касается. Я не хочу быть частью, я хочу большего.

— Ты хочешь большего?

— Да, я хочу, чтобы мы были по-настоящему вместе. Я хочу быть с тобой, в твоей жизни, и хочу, чтобы ты был в моей.

— Зачем тебе это? — его глаза потемнели.

— Ты дорог мне, ... я ... — тут я умолк, не в силах произнести те самые, главные слова.

Спустя минуту, переведя дыхание, я продолжил:

— Когда ты говоришь, что есть вещи, которые меня не касаются, ты отталкиваешь меня, причиняешь мне боль. Неужели ты не видишь этого? Я живой, понимаешь?! У меня есть ... чувства ... гордость ...