Alter ego

Alter ego

I

Как часто мы спрашиваем себя, что было бы, если в той или иной ситуации мы поступили бы по-другому, сделали бы не тот выбор, повернули бы не туда. Что стало бы с нами? Куда бы пошла наша жизнь от той точки, на которой мы находились тогда, от того места, где мы тогда выбрали свою дорогу? Какими бы мы были сейчас? С кем бы мы были? Или ничего бы не изменилось, путь наш предопределен, и, что бы мы ни выбрали, — это лишь множество паттернов, которые все равно приводят к одному и тому же? Все ошибки, совершенные нами, все наши упущенные шансы и разбитые мечты, все это — последствия нашего выбора, ежедневного, ежеминутного, ежесекундного. Каждое слово, каждое решение, каждый шаг определяет нашу судьбу. Насколько значительной становится наша обыденность, когда начинаешь понимать это! И как страшно знать, насколько много в нашей жизни таких моментов осознанного или случайного выбора.

Я часто думаю об этом, и, как и многие люди, иногда мечтаю иметь возможность снова вернуться на какую-нибудь точку своего времени и пространства и поступить иначе, чем я поступил тогда. И всегда в своих мечтах я изменяю свою судьбу...

Всегда, кроме одного случая. Он изменил мою жизнь, изменил мое отношение к ней, и он дал мне возможность изменить другого человека. И это единственный раз, когда я думаю о сделанном мною выборе без тени сожаления. Если бы я даже вернулся в тот момент, ни на секунду не усомнившись, я поступил бы точно также. Потому что теперь я уже не представляю свою жизнь без этого, потому что нет в моем бытие ничего более чистого, сильного и прекрасного, дурманящего и, вместе с тем обнаженного, словно оголенный нерв. И я никогда не смогу отказаться от этого, чего бы мне это не стоило.

История эта началась вечером, в конце самого обычного серого осеннего дня. Я сидел в машине, в центре гигантской пробки в центре города, и уже, буквально, закипал от раздражения. Шел сильный дождь. Дворники мелькали у меня перед глазами, свет фар, многократно отражаясь в каплях воды, слепил меня. Глаза болели, настроение было паршивое, хотелось есть и спать. Проклиная все на свете, я позвонил Н. и сказал, что не приеду сегодня. Голос в трубке, такой же серый и невыразительный, как сегодняшний день, что-то равнодушно пробубнил мне в ответ. И без того мерзкое настроение испортилось окончательно. Я был молод, но сам себе напоминал дряхлого старика, пытающегося спасти последнюю надежду в своей жизни.

"Да катитесь вы все!" — обратившись ни к кому и ко всему миру, выдохнул я, и, включив поворотники, стал довольно-таки агрессивно пробираться в правый ряд, к обочине. Впереди, буквально в ста метрах от меня, возвышался новый торговый центр, на котором яркими огнями светились неоновые вывески — пиццерии, кафе, рестораны, что-то там еще. Я решил плюнуть на все и развлечься, побыть среди людей, поглазеть на яркие витрины, посидеть где-нибудь, устроив себе сладкую жизнь. Отчаянная моя решимость была вознаграждена небывалой удачей: когда я все-таки выбрался из потока, прямо передо мной сразу же освободилась парковка, и я, торжествуя, тут же припарковался. Удача, видимо, благоволила мне. Я вышел из машины и, не открывая зонта, пробежал к входу в здание.

Я пару раз уже бывал в этом центре, но знал его плохо, и он не особенно мне нравился. Расположен он был неудобно: подъехать всегда было сложно, а найти парковку, практически, невозможно. Внутри, как и во всех подобных местах, — слишком много всего, слишком ярко, слишком громко. Я вообще-то не очень люблю большие магазины — поток праздно шатающихся или, наоборот, несущихся куда-то людей, мелькание лиц, обрывки чужих разговоров, навязчивая музыка со всех сторон. Среди всего этого как-то особенно чувствуешь свое одиночество. Но сейчас мне почему-то хотелось заполнить образовавшуюся пустоту именно этой праздной суетой.

Я прошел полностью два этажа, разглядывая витрины, зашел в несколько довольно приличных магазинов, пару раз даже хотел что-то купить, но потом почему-то передумал. Легче мне не становилось, я быстро устал: мой энтузиазм, к сожалению, иссяк гораздо раньше, чем я предполагал. В последней, отчаянной попытке спасти вечер, я стал искать какое-нибудь кафе, где можно было бы уединиться и отдохнуть. Довольно долго ничего не попадалось мне на глаза. Везде было слишком много людей, все заведения находились в открытых зонах, на виду, что вовсе не привлекало меня. Испытывая смесь раздражения и разочарования, я подумал уже, было, что мой вояж, наверное, не удался, но вдруг увидел почти незаметную дверь из темного стекла и над ней ничем не примечательную вывеску из темного металла — "Cafe". На секунду я остановился в нерешительности, но потом шагнул вперед, протянул руку и открыл дверь...

Как только я вошел, ко мне сразу подошел менеджер, приветливо поздоровался и предложил мне выбрать столик. Поскольку зал был практически пуст, я выбрал тот, что был в углу, снял куртку и сел лицом к двери.

Буквально через минуту официант принес мне меню, я быстро просмотрел его, сделал заказ, откинулся в кресле и огляделся.

Место мне нравилось: здесь было очень уютно, спокойно и тихо, в интерьере не было присущего многим заведениям обилия стекла, металла или искусственного камня, и все располагало к уединению и отдыху. Небольшие круглые столики были накрыты белоснежными скатертями, вокруг играла тихая музыка, мягкий рассеянный свет не резал глаза. Посетителей, практически, не было — парочка в углу и хмурый джентльмен средних лет, который все время кому-то звонил и что-то тихо и настойчиво бубнил в трубку. На стене в углу мелькал телевизор. После суматохи большого города, пробок, потоков людей и машин, обстановка этого кафе действовала очень успокаивающе.

Я еще недолго разглядывал зал, но потом мои мысли невольно вернулись к отношениям с Н. Мы были вместе уже больше двух лет, но с каждым днем становилось все более очевидно, что наши отношения зашли в тупик. Между нами было мало общего, а то, что сближало нас в начале, теперь казалось пресным и скучным. У нас не было общих друзей или интересов, и вечерами нам, практически, не о чем было говорить. Оба мы уже понимали, что устали друг от друга, но привычка мешала каждому из нас принять пусть болезненное, но единственное верное решение. Я любил быть один, Н. же все время хотелось больших компаний, клубов, тусовок. Вначале я повсюду ходил с ним, но быстро устал от этой пустой светской жизни. То же, что я мог предложить ему, он воспринимал со скепсисом, также лишь вначале благородно уступая мне, потом же перестал ломать себя и стал надолго оставлять меня одного, уходя на свои вечные party без меня. Именно тогда я и начал понимать, что пропасть между нами начинает расти.

От невеселых навязчивых мыслей меня отвлек официант, который принес мой заказ. Решив все-таки дать себе немного отдыха, выбросить все из головы, и просто спокойно поесть, я приступил к ужину. Еда была превосходной, готовить здесь умели. Впервые за долгое время, я по-настоящему наслаждался вкусом, действительно позабыв о своих проблемах. Когда спустя некоторое время я, насытившийся и подобревший, пил кофе, дверь открылась, и в кафе вошли трое — двое парней и девушка. Одного взгляда на них мне было достаточно, чтобы понять, к какой "касте" они относятся: дорогая одежда, брендовые вещи, уверенные жесты, снисходительные улыбки — золотая молодежь... Тот же приветливый менеджер проводил их за столик, при этом они разговаривали между собой так, будто давно знали друг друга. Не могу сказать, что испытываю к таким людям ненависть или, наоборот, пренебрежение. Некоторые вещи, такие, как эта, например, меня даже трогают: мне нравится, когда у людей есть места, в которые они часто ходят, где их знают и встречают, как своих. У меня, как у человека абсолютно нетусовочного, таких, "своих", мест не было, меня нигде так не встречали. Поэтому я отставил в сторону свое моментально проснувшееся чувство неловкости, которое возникает у меня каждый раз рядом с такими людьми, и попытался по-другому взглянуть на этих ребят.

Нет, я, конечно, не относился к рабоче-крестьянскому сословию, это было бы уже слишком. Но я был самым обыкновенным человеком, пусть и с хорошими задатками, с довольно развитым интеллектом и с недурными способностями к математике, но не более того. И хотя, в свои двадцать четыре, я успел окончить именитый ВУЗ и имел перспективную должность в одной известной компании, неплохо одевался и природой был не обделен, до этих ребят мне было не дотянуть, как бы я не старался. У меня не было присущего им лоска, уверенности в своих силах и в завтрашнем дне, и хозяйского отношения к жизни. Всегда и везде они вели себя так, будто это жизнь была для них, а не они — для нее. Они брали все, что хотели, и им это удавалось. Я же всегда сомневался в себе, долго принимал решение, в результате, скорее всего, часто и упускал те шансы, которые преподносила мне судьба. По крайней мере, сам о себе я думал именно так.

Когда они расселись за столиком, который находился через один от моего, я невольно стал свидетелем их разговора. Похоже, один из ребят и девушка были вместе, и, скорее всего, недавно, судя по той нежности, с которой они обращались друг к другу. Второй юноша был молод, на вид ему было не больше 20 лет, он был довольно симпатичным, и, как мне показалось, был чем-то очень встревожен.

— Он сказал тебе, что приедет сюда? — спросила у него девушка.

— Да, сказал, — ответил он. — Вроде, приедет... Вечно говорит загадками — ни да, ни нет. Глупость какая-то! Нравится, что ли, держать всех в напряжении?

— Приедет, если захочет, — закурив сигарету, вступил в разговор другой парень. — Это вполне в его стиле — полная свобода и никаких обязательств. Хочу — буду, не хочу — не буду. Зря ты вообще, Игорек, связался с ним. Вы с Андреем были такой хорошей парой. А этот... надменный, холодный, бездушный!

— Неправда, — горячо возразил Игорек. — Он не такой.

— Вечно ты влюбляешься не в тех, — как-то устало сказала девушка. — Жалко мне тебя.

— Жалко? Меня? — юноша, буквально, подскочил в кресле. — Еще чего! Чего меня жалеть? Что я, девочка, что ли? Мне вообще все равно.

Он отвернулся и стал что-то искать в сумке. Девушка ничего ему не ответила, но я видел, как она посмотрела на него, — ее вовсе не убедила его бравада.

Не знаю почему, но этот разговор заинтриговал меня. Мне стало интересно, что связывает этих троих, и кто этот Он, в которого так влюблен юный Игорек. Я спокойно пил свой кофе, думать о своих проблемах мне не хотелось, поэтому я, так же, как это часто бывает, когда я бываю один, стал придумывать разные версии их истории. Мне было спокойно, комфортно, уходить совсем не хотелось. Я даже пожалел, что не захватил с собой ноутбук, сейчас бы написал что-нибудь...

Я подозвал официанта и попросил меню, решив заказать себе еще что-нибудь сладкого. Когда я уже изучал страничку с десертами, дверь открылась, и в кафе вошел еще один посетитель. Я продолжал читать, не обращая на вошедшего никакого внимания. И лишь когда он подошел к сидящей через столик компании, я поднял голову.

То, что я увидел, поразило меня. Никогда еще в своей жизни я не видел настолько красивого человека. Холодная, чуть надменная в осознании своей власти, какая-то неземная, фантастическая, совершенная красота. У меня, буквально, перехватило дыхание, и я смотрел на него, как завороженный, не в силах отвести глаз. Он снял плащ, небрежно бросил его на спинку стула и сел за столик, лицом ко мне. Я продолжал, не отрываясь, смотреть на него, и так бы, наверное, и остался сидеть, как изваяние, если бы не официант, который подошел ко мне поинтересоваться, надумал ли я что-нибудь. С трудом сбросив оцепенение, я заказал еще кофе и первый, попавшийся мне на глаза десерт. Официант записал мой заказ и перешел к новому гостю. Тот, не оборачиваясь и даже не став смотреть меню, попросил принести ему виски. Забыв обо всем на свете, я смотрел, как он, улыбаясь, что-то тихо говорит Игорьку. Мальчик сиял, как апрельское солнце. Девушка с парнем, несмотря на недавно отпускаемые скептические замечания, также мило болтали с надменным красавцем, их лица выражали самую искреннюю симпатию. Пару раз Игорек порывался что-то сказать ему, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания, продолжая вести спокойный негромкий разговор. Потом они начали вспоминать какую-то вечеринку, обсуждать какие-то события, общих знакомых, много смеялись, девушка периодически склонялась к своему парню, практически всхлипывая от смеха на его плече.

Мне принесли заказ. Я стал машинально есть, не чувствуя вкуса, и продолжая смотреть на них, не отдавал себе отчета в том, что веду себя откровенно бестактно. Не знаю, о чем я думал в тот момент. Наверное, я вообще не мог думать, я просто хотел видеть это надменное лицо, эти улыбающиеся холодные глаза, эти безупречные совершенные черты...

Я был полностью захвачен этим необыкновенным зрелищем, когда вдруг, видимо, почувствовав мой взгляд, человек этот чуть повернул голову и взглянул прямо на меня. Остальные продолжали что-то говорить, смеяться, играла музыка. А мне показалось, что время остановилось, и все вокруг меня замерло. Я слышал только, как гулко бьется мое сердце и видел только его лицо. Он, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза. Я чувствовал, что меня будто уносит мощным потоком, что я теряю себя, все больше погружаясь в ледяную глубину его взгляда. Где-то далеко в моем сознании мелькнула мысль, что нужно бежать, спасаться от него, что еще немного, и он полностью завладеет мной, и я уже не буду принадлежать себе, что он погубит меня...

Он не выразил никакого удивления моей реакцией, но и не улыбнулся, просто продолжал внимательно и серьезно смотреть на меня. Когда же он все-таки отвел глаза, мне показалось, что я, только увидев свет, вновь оказался в темноте. В смятении от внезапно охвативших меня чувств и непонятного ощущения потери, я пытался восстановить дыхание и взять себя в руки. Спустя несколько минут, все-таки придя в себя, я решил, что самым лучшим выходом будет поскорее уйти. Я подозвал официанта и попросил счет. Между тем компания за соседним столиком тоже начала собираться. Они также попросили счет и стали одеваться.

— Ну что, Грэй, ты с нами? — спросил парень, подавая пальто своей девушке и обращаясь к возлюбленному Игорька.

Не в силах удержаться, я снова посмотрел на него. Он не ответил, будто раздумывая, потом вдруг неожиданно встал и, глядя прямо на меня, произнес:

— Нет, поезжайте без меня. У меня еще остались здесь кое-какие дела.

Все трое проследили за его взглядом и уставились на меня. Я был готов провалиться на месте. Во что, черт возьми, он меня втягивал? Пытаясь сохранить самообладание, я вытащил из куртки телефон и стал бесцельно пролистывать меню, делая вид, что увлечен поиском какого-то номера.

— Ну, ты даешь, Грэй! — воскликнула девушка, обращаясь к красавцу.

— Даш, успокойся, — сказал второй парень, обнимая ее за плечи. — Он же не маленький, сам разберется. А ты, Игорек, поедешь?

Игорек, который в этот момент, наверное, ненавидел меня всеми фибрами своей души и думал обо мне Бог знает что, процедил сквозь зубы:

— Да, я поеду. Ты совершаешь ошибку, Грэй!

Тот, кого назвали Грэем, надменно приподнял бровь и усмехнулся:

— Это угроза или совет?

— Игорь, прекрати! — вмешалась в разговор Даша. — Он сам разберется. Пошли.

Они расплатились по счету, забрали свои вещи и направились к выходу. Игорек ненадолго задержался и, глядя в мою сторону, ехидно произнес:

— Желаю приятно провести время, мальчики!

Грэй ничего не сказал, только скрестил руки на груди, глаза его потемнели. Так и не дождавшись ответа, Игорь развернулся и быстро пошел к выходу. Грэй продолжал стоять, потом все же обернулся, посмотрел ему вслед долгим взглядом и тихо произнес какое-то слово, как мне показалось, на японском. Я судорожно собирал свои вещи, в бесплодной попытке спастись бегством. Все эти события выбили меня из колеи. Мне было неловко и, честно признаться, я был здорово напуган. Ощущая непонятную тревогу, я быстро расплатился и встал. Но было слишком поздно...

Я взял куртку и уже собирался надеть ее, когда он подошел ко мне и, спокойно забрав ее прямо у меня из рук, положил обратно на кресло. Я, словно безвольная кукла, покорно позволил ему это сделать.

— Добрый вечер! Вы ведь не торопитесь? — вежливо произнес он. — Могу я присесть?

Я повернулся. Он возвышался надо мной, и я вдруг так остро ощутил его силу и энергетику, что колени мои, буквально, подкосились. Я смотрел ему в глаза, чувствуя себя загнанным в ловушку, понимая, что теперь мне уже не уйти и не справиться с собой. "Господи, как глупо!" — почему-то подумалось мне. Ничего не говоря, я только жестом указал ему на стул и сел сам. Он сел, закинув ногу на ногу, поставил на столик свой стакан с виски и взглянул на меня. Я был в такой панике, что не знал, куда деть руки.

— Как Вас зовут? — через некоторое время спросил он.

Я ответил. Он кивнул, по-прежнему оставаясь серьезным и сосредоточенным.

— У меня тоже есть имя, — сказал он. — Но все почему-то зовут меня Грэй. Со временем я смирился с этим прозвищем, я сжился с ним. Возможно, в нем есть что-то..., впрочем, неважно. Я видел, что Вы наблюдали за нами.

— Извините, это получилось невольно... Я не должен был...

Я не знал, что сказать, чувствуя ужасную неловкость и скованность рядом с этим человеком. Мне хотелось поскорее уйти, избавиться от ощущения почти магического притяжения его личности, оторваться от потока исходящей от него энергии. Но вместо этого я продолжал, как завороженный, смотреть на его руки, на длинные пальцы, которыми он водил по стакану... Некоторое время он молчал, а потом сказал:

— Меня внизу ждет машина, мы бы могли поехать куда-нибудь ... вместе.

Сердце мое забилось, как бешеное. Однако разум не сдавался.

— Я Вас совсем не знаю. Не думаю, что это возможно. Я не могу...

— Банальность! — холодно прервал он меня. — Неужели тебе не все равно? Я же вижу, что с тобой происходит. Не стоит обманывать меня.

— Простите, — сказал я, не глядя на него. — Но, видимо, Вы не понимаете.

Собрав все свои силы, я встал и снова взял куртку. Он не двигался. Я одевался, стараясь ничем не выдать охватившего меня смятения. Когда я протянул руку, чтобы взять сумку, он перехватил мое запястье и крепко сжал его. Меня будто ударило током. Я попытался вырваться, но он держал меня железной хваткой.

— Я не шучу, — сказал он властно. — Мы уйдем отсюда вместе, я это знаю, я это чувствую с того самого момента, когда увидел тебя. Думаю, ты тоже.

— Для меня все это слишком стремительно, — предпринял я последнюю, слабую попытку уйти от него. — Не важно. Все не важно! Пойдем со мной, слышишь?

Мы ехали в его машине по вечернему городу. Дождь не прекратился, улицы были так же полны транспорта и людей, но мне казалось, что я попал в другой, нереальный, призрачный мир. Я смотрел в окно, не зная, куда я еду, и что ждет меня там, ощущая лишь присутствие рядом с собой какой-то невероятной, загадочной силы, в одно мгновенье поработившей меня, сделавшей меня покорным и послушным своей воле... Мы сидели сзади, почти рядом. Грэй не говорил ни слова, не прикасался ко мне, будто давал мне возможность прийти в себя. Лишь когда машина остановилась, он тихо произнес:

— Я не мог отпустить тебя, пойми.

Я кивнул, признавая свое поражение...

Он провел меня в дом. Когда мы вошли в квартиру, он не стал включать свет, пропустил меня вперед, и говорил, куда идти, только называя направление: "Вперед. Направо. Дальше. Потом — налево". Я чувствовал, что почти теряю разум. Квартира была огромная, освещенная лишь светом фонарей с улицы, идти пришлось несколько минут в каком-то таинственном полумраке. Я вытянул руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь, но все равно пару раз задел какие-то углы. Он шел сзади, не говоря ни слова и не обращая внимания на мои досадные промахи. Я чувствовал себя полностью дезориентированным, зависящим от него, от его голоса за моей спиной, коротко отдающего мне команды.

Когда же мы, наконец, пришли в какую-то комнату, он сказал единственное слово:

— Здесь.

Я прошел внутрь и сразу отошел к окну. Он достал откуда-то единственную свечу, зажег ее и поставил на стол. Я смотрел в окно, не в силах ни думать, ни говорить, ни избавиться от ощущения абсолютной нереальности происходящего. На улице по-прежнему шел дождь, капли струились по стеклу, оставляя на нем длинные неровные полосы. Я бесцельно смотрел на них и ждал. Мне было холодно и тревожно, но я понимал, что пути назад для меня уже нет.

Он подошел ко мне, взял меня за плечи и повернул к себе. В неровном свете свечи его лицо напоминало ожившую маску какого-то прекрасного божества. Глаза его горели. Я смотрел в них со смешанным чувством восхищения и страха. Он долго и пристально смотрел мне в лицо, будто изучая его, потом наклонился и прошептал мне прямо в ухо, обжигая дыханием мою кожу:

— Я буду называть тебя Рио. Такой же яркий, трепетный и горячий...

Я отстранился, голова моя кружилась, я едва стоял на ногах. Я видел перед собой его склоненное лицо, его глаза, его губы. Я падал в эту бездну, мне хотелось слиться с ним и раствориться в нем без остатка... В тот же миг он склонился ко мне и приник к моим губам. Лед и пламя... Я задохнулся и понял, что пропал безвозвратно.

...............

II

С тех пор прошло уже три месяца. У нас были странные отношения: я не мог ни позвонить ему, ни пригласить его куда-нибудь, у меня не было ни его телефона, ни адреса, он не познакомил меня ни с кем из своих друзей. Со свойственным мне себялюбием, я думал, что он стыдиться меня: я был самым обычным человеком, во мне не было ни капли того аристократизма и светскости, которым обладали, наверное, все его знакомые. И я совсем не вписывался в ту среду, в которой он жил. Я был уверен, что именно поэтому он и полностью изолировал меня от своей жизни, не впуская меня в нее и не открывая передо мной тайную завесу своего ежедневного существования. Я не знал, чем он занимается, где работает, что составляет его ежедневную жизнь. Лишь тогда, когда ему самому этого хотелось, он звонил мне, и всегда произносил одну и ту же фразу:

— Приезжай, я хочу тебя видеть.

И я тут же срывался, как безумный, бросал все свои дела, отменял все назначенные встречи и, буквально, летел по тому адресу, который он мне называл. Каждый раз это были разные места — кафе, рестораны, клубы, какие-то квартиры, чьи-то дачи. Везде было дорого, неизменно изысканно, иногда, по моим представлениям, даже чересчур претензионно. Иначе и быть не могло: такого человека, как он, не могла окружать другая обстановка. Для меня же это был чуждый богемный мир, от которого я был бесконечно далек, и в котором я чувствовал себя не в своей тарелке. Но мое ощущение чужеродности быстро проходило, не затрагивая мою душу и не особенно беспокоя меня: я видел только его, все остальное было просто фоном. И еще почему-то он никогда не привозил меня к себе домой. Он будто поддерживал во мне иллюзию нереальности своей жизни. Для меня он жил как бы в другом мире. Я не знаю, болел ли он когда-нибудь, ходил ли он когда-нибудь по магазинам, делал ли он, хотя бы иногда, те вещи, которые делают ежедневно обычные люди. Мне казалось, что он живет настолько необычной, странной жизнью, будто он вовсе и не был человеком, а каким-то иным существом, эфемерным, почти неземным. Конечно, я идеализировал его, но причиной этому была лишь моя отчужденность от его бытия.

Пару раз я, правда, пытался поднять бунт, но он пресекал мои попытки выяснить отношения жестко и безапелляционно. Я понимал, что я для него — всего лишь новая игрушка, притягательная лишь до тех пор, пока не появилось что-то более яркое. Пока он познавал меня, я был для него интересен, но со временем этот интерес должен был угаснуть, приведя к неизбежному охлаждению. Он был слишком эгоистичен, слишком чужд обычной человеческой жизни, поэтому логичное для всех дальнейшее развитие отношений было для него просто неприемлемо.

Но, даже осознавая все это, я был не в силах расстаться с ним, не мог заставить себя отказаться от того, чтобы хотя бы иногда видеть его глаза, его прекрасное лицо, слышать его голос, шепчущий мне что-то в темноте...

Когда мы встречались, он всегда изводил меня своей холодностью и отстраненностью, доводил меня, практически, до исступления, не отвечая на мои вопросы, не обращая внимания на мое желание поближе узнать его, и никогда ни о чем не спрашивая у меня самого. Он с легкой иронией взирал на мои бесплодные попытки сблизиться с ним, и лишь повторял все время:

— Зачем тебе знать это, Рио? Ведь когда я с тобой, я принадлежу только тебе. Все остальное не имеет значения, поверь.

Я сходил с ума от ревности и любви, но он, казалось, не замечал этого. Он лишь брал то, что хотел, упиваясь своей властью надо мной, а потом отпускал меня, опустошенного, измученного и влюбленного в него еще сильнее, чем раньше...

Был уже конец декабря, когда однажды вечером он позвонил мне и сказал, чтобы я собрал немного вещей и в девять часов был у метро на другом конце города, где меня будет ждать его машина. Точно в девять я был в назначенном месте. Ко мне подошел его водитель, спокойно поздоровался со мной, и, забрав мою сумку, проводил меня к припаркованному на стоянке автомобилю.

— А где Грэй? — спросил я у него, когда мы сели в машину.

— Не волнуйтесь, он ждет Вас, — ответил он.

В его голосе не было ни тени насмешки или презрения, но я почему-то почувствовал себя так, словно был мальчиком по вызову, которого везут к богатому клиенту. Скрепя сердце, я задал ему еще пару ничего не значащих вопросов, а потом умолк. Он не тревожил меня, лишь спокойно вел машину.

— Куда мы едем? — спросил я, заметив, что мы пересекли кольцо.

— За город, — все так же невозмутимо ответил мне водитель. — Грэй просил привести Вас на дачу к одному из своих знакомых. Вам не о чем волноваться...

— Послушайте, — раздраженно перебил его я, — я вовсе не волнуюсь. Прекратите меня успокаивать, в конце концов!

Он повернулся ко мне, но не усмехнулся, а лишь с каким-то глубоким пониманием посмотрел мне в глаза. Сбитый с толку, со смешанным чувством боли и унижения от очевидности своего состояния для посторонних, я уставился в окно. Душа моя болела, недобрые предчувствия почему-то охватили меня. Стараясь успокоиться, я смотрел на пролетающие мимо машины, на сидящих в них людей, на этот быстро меняющийся калейдоскоп чужих радостей, горестей и страстей.

Через час мы уже ехали по заснеженному лесу. Фары выхватывали из темноты огромные темные деревья, усыпанные снегом, и черную колею на белом полотне дороги. Вокруг было красиво, как в сказке. А меня вновь охватило ощущение нереальности, которое я всегда испытывал, встречаясь с Грэем. Теперь я действительно волновался, испытывая тревожное и щемящее чувство от того, что скоро вновь увижу его.

Я вошел в большой бревенчатый дом, внутри было тихо. Водитель поставил мою сумку в прихожей, вернулся в машину и буквально через несколько минут я услышал, как затихает вдали звук мотора. Я снял куртку и поднялся наверх по лестнице.

Грэй сидел в стоящем возле окна кресле, спиной к двери. Вокруг, на полу, были разбросаны скомканные листы бумаги. Я подошел к нему и, опустившись рядом с ним на колени, посмотрел в его лицо. Он был задумчив, почти печален. С какой-то отстраненной лаской он провел ладонью по моей щеке и тихо сказал:

— Ты приехал? Так долго...

— Что с тобой? — спросил я, ошеломленный произошедшей в нем переменой, настолько он не был сейчас похож на самого себя.

— Я думал, — ответил он все так же тихо.

— О чем?

— О тебе.

Сердце мое сорвалось с ритма. Я обнял его, положил голову ему на руку и закрыл глаза. Он стал ласково гладить меня по волосам. Я готов был сидеть вот так целую вечность, в этом тихом доме, посреди зимы, ощущая лишь его ладонь, с удивительной нежностью прикасающуюся ко мне. Внезапно он остановился, взял меня за подбородок и, приподняв мою голову, заглянул мне в глаза. Его взгляд был таким внимательным, таким требовательным и таким ... испытующим. Я смотрел на него, не думая ни о чем, чувствуя лишь, что безумно люблю его. Он еще долго смотрел на меня, потом наклонился и поцеловал меня в губы.

.....................

На следующее утро мы сидели на кухне, и я спросил у него, где он будет встречать Новый год и куда поедет на выходные. Он не ответил мне, просто пожал плечами. Я повторил свой вопрос.

— Не начинай, Рио, — раздраженно сказал он, наконец. — Это — другая жизнь, тебе ни к чему знать о ней. Я не хочу, чтобы ты касался ее.

Меня глубоко задели его слова. Я встал, отошел на другой конец кухни, к окну, и, машинально найдя руками опору за спиной, сказал:

— Так не может продолжаться вечно, Грэй.

Он посмотрел на меня, чуть наклонив голову и удивленно приподняв одну бровь.

— О чем ты?

— Думаю, ты понимаешь.

Он не сводил с меня насмешливых глаз. Но я был полон решимости довести этот разговор до конца и поэтому, преодолевая волнение, продолжил:

— Я — не игрушка, я — живой человек. И меня нельзя держать, как собачку, на коротком поводке, периодически подзывая, чтобы приласкать. Не надо так со мной, я не заслужил.

— Разве я плохо отношусь к тебе?

— Меня обижает то, что ты отдаляешь меня от себя, ничего мне не рассказываешь, делишь свою жизнь на меня и на то, что меня не касается. Я не хочу быть частью, я хочу большего.

— Ты хочешь большего?

— Да, я хочу, чтобы мы были по-настоящему вместе. Я хочу быть с тобой, в твоей жизни, и хочу, чтобы ты был в моей.

— Зачем тебе это? — его глаза потемнели.

— Ты дорог мне, ... я ... — тут я умолк, не в силах произнести те самые, главные слова.

Спустя минуту, переведя дыхание, я продолжил:

— Когда ты говоришь, что есть вещи, которые меня не касаются, ты отталкиваешь меня, причиняешь мне боль. Неужели ты не видишь этого? Я живой, понимаешь?! У меня есть ... чувства ... гордость ...

— Чувства? — переспросил он холодно, достал сигареты, закурил. — Какие чувства, Рио? Расскажи мне о них. Какие чувства ты испытываешь, когда смотришь на меня? Эстетическое наслаждение моей внешностью или самодовольство от того, что близок ко мне, хотя бы иногда...

— Зачем ты говоришь так? Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе.

— Не знаю. И не хочу знать.

— Не хочешь?

— Все это не важно.

— Тебе не важно, как я к тебе отношусь?!

— Не важно. Единственное, что имеет значение, — это то, что было сегодня ночью. Все остальное — чушь, небытие, фантом.

— Неправда!

— Правда, Рио. Это — правда, поверь.

Он потушил сигарету, встал и подошел ко мне.

— Зачем ты говоришь это? Как ты можешь?! — меня трясло от гнева, смешанного с горьким ощущением безысходности и тщетности попыток что-либо объяснить ему. Он не хотел впускать меня в свое сердце.

— Что ты так завелся, Рио? Успокойся.

Он обнял меня за плечи, но я вырвался из его объятий. Горло будто сдавило кольцом, где-то в груди вдруг стало так холодно... И хотя я с самого начала понимал, что когда-нибудь это все равно произойдет, знание это не уменьшило силы удара, который нанесло мне его равнодушие.

— Хватит разговоров, Рио, — сказал Грэй, снова обнимая меня. — Посмотри на меня, посмотри мне в глаза.

Он заставил меня взглянуть ему в глаза. В тот момент я ненавидел его, наверное, сильнее, чем любил: его цинизм убивал меня.

— Отпусти меня! — почти выкрикнул я ему в лицо. — Я не могу так больше! Я не хочу!.. Мне больно!

Он вдруг отстранился и внимательно посмотрел на меня, потом тихо произнес странно изменившимся голосом:

— Тебе больно? Знаешь ли ты, что такое настоящая боль, Рио?

От интонации, с которой были произнесены эти слова, меня вдруг накрыло мгновенной жаркой волной. Словно завороженный, я посмотрел на его губы, позабыв обо всем на свете, желая только одного, чтобы он поцеловал меня, прикоснулся ко мне...

В следующую же секунду он накинулся на меня, как сумасшедший. Не ожидая такой внезапной, грубой агрессии с его стороны, я пытался вырываться, но он, не обращая ни на мое сопротивление, ни на мои попытки остановить его никакого внимания, буквально, повалил меня на пол, сорвал с меня одежду и вошел в меня грубо и властно.

— Ну, что ты чувствуешь? Говори! — зло шептал он, глядя мне в глаза, мощными толчками овладевая мной. — Я покажу тебе, как бывает, когда по-настоящему больно.

Он вышел из меня и, схватив меня за руку, грубо перевернул лицом вниз. Я, по-прежнему, сопротивлялся, испытывая невероятно противоречивое желание противостоять его напору и одновременно подчиниться ему.

— Отпусти меня! — прохрипел я.

Он не ответил, лишь завел обе мои руки мне за спину, почти вывернув их, обхватил мои запястья одной рукой, второй же схватил меня за волосы и поднял голову. Я вскрикнул от боли.

— Ну что, Рио, мой чувственный нежный мальчик, — раздался возле моего лица его голос. — Ты еще хочешь сблизиться со мной? Или мне отпустить тебя?

— Что ты делаешь? — сквозь зубы проговорил я. — Не надо так. Я не хочу.

Он рванул меня за волосы. Я почувствовал, как из моих глаз брызнули слезы. Я бешено закрутился под ним, пытаясь освободиться, но он крепко держал меня. Все мои попытки были бессмысленны и только больше распаляли его. Он был гораздо сильнее меня и, находясь в таком положении, мог делать со мной все, что ему хотелось.

— Что с тобой, ты плачешь? — продолжал он шептать, снова входя в меня, и начиная двигаться во мне ровными сильными толчками. С каждым его движением желание и боль все более сливались во мне, стремительно затягивая меня в какой-то чудовищный сияющий водоворот. По моему лицу текли слезы, не отпуская меня, он собирал их губами. Внезапно он отпустил меня и двумя руками обхватил мое лицо.

— Bon Dieu! — зарывшись лицом в мои волосы, с какой-то горечью вдруг выдохнул он. — Petit mien, mais qu'est-ce qye je fait?!!

С невероятной нежностью он опустил на пол мою голову, провел пальцами по моим глазам. Задыхаясь от любви и желания, я позвал его. Но он не ответил, опустил одну руку и, заставив меня приподняться, обхватил меня за живот, другой же ладонью накрыл мне рот. Я завертел головой, но он крепко держал меня. Не понимая, что он хочет, сгорая от страсти и стыда, я застонал. И тут он вдруг с такой силой и так грубо ударил в меня, так глубоко, будто насквозь пронзая все мое существо, что я закричал, не в силах вынести этой муки. Но крик мой утонул в его ладони.

— Тише, Рио, — зашептал он мне на ухо. — Тише... Не бойся, это будет недолго.

Мне казалось, что внутри меня вспыхивает и разливается белый огонь. Я бился под ним, не ощущая ничего, кроме его толчков внутри своего тела. Он овладевал мной яростно и с таким неистовством, что, казалось, будто он специально хочет заставить меня страдать. С немыслимой жестокостью он наносил мне одну рану за другой и упивался моей беспомощностью и моими слезами.

— Еще немного, Рио, — слышал я сквозь помутневшее сознание его шепот, — еще совсем немного...

Я забыл мысли, забыл слова, забыл все... Весь мир будто сошелся для меня в одной, сверкающей точке. Я лишь ощущал, как с каждой вспышкой этой агонии что-то нарастает во мне: все мое тело, внезапно, само поддавшись заданному им ритму, уже рвалось навстречу его мощным движениям, бездна порочного удовольствия уже раскрывалась передо мной. Я все еще хотел освободиться из его железных объятий, но с каждой секундой это желание становилось все слабее, сменяясь другим, невыносимым желанием постичь эту пытку до конца, познать вершину этого безумного блаженства. Не в силах сдержать себя, я выплескивал в крике все свои муки и всю свою страсть, но, удерживаемый его рукой, издавал лишь сдавленные стоны.

— Подожди немного! — внезапно прохрипел он. — Боже, какой же ты горячий...

Боль и наслаждение соединились во мне в единый вихревой поток, и, спустя всего лишь миг, взорвавшись во мне, он захлестнул нас обоих...

Когда все закончилось, он отпустил меня, но не обнял, как это делал всегда, и ничего не сказал мне, просто, молча, встал и отошел в сторону. Только что бушующая страсть его сменилась отчужденностью и ледяным равнодушием, растворившись без следа, будто ее и не было.

Я свернулся на полу, униженный тем, что произошло, раздавленный неоспоримой властью этого человека надо мной и предательством своего тела, и, как никогда ранее, ощущая свое одиночество. В тот миг я так хотел его ласки, его близости ко мне, той свойственной ему безграничной нежности, которой он всегда окружал меня в такие минуты. Но он был холоден и далек. Наверное, он презирал меня за мою слабость, за мою внезапно вспыхнувшую страсть, за невозможность устоять перед ним. Он хотел наказать меня, оттолкнуть, подавить, а я лишь с наслаждением принял от него эту жестокость, так же, как до этого принимал и его нежность.

По лицу моему все еще текли слезы; сжав кулаки, я закрыл руками голову. Он стоял, отвернувшись от меня, не говоря ни слова, потом, даже не посмотрев в мою сторону, молча, ушел куда-то.

Спустя несколько минут я с трудом встал, собрал свою одежду и поднялся наверх. Я долго стоял в душе, пытаясь смыть с себя свой позор. Возможно, я плакал, не знаю. Потоки воды струились по моему лицу, застилая глаза... Потом я оделся, собрал и сложил в сумку свои вещи и спустился вниз.

Его нигде не было, и он так и не вышел ко мне. Я не стал искать его, надел куртку и ушел, не прощаясь.

Я не знал, куда идти, а потому просто пошел по дороге. Внутри у меня было гулко и пусто. Я не испытывал ни сожаления, ни горечи, ни страха, вообще ничего. Я шел по снегу, не думая о направлении, не думая ни о чем.

Мне просто хотелось уйти как можно дальше от этого невероятного, непонятного мне человека, от его глаз, от его голоса, от дома, где он был, от всего, что связывало меня с ним. Я понимал, что это — конец, что я больше никогда не смогу быть с ним, что все это он сделал специально, чтобы оттолкнуть меня от себя. Но мне не хотелось анализировать причины его поступка, я лишь хотел забыть все, что произошло — все, что он сделал со мной, с моим телом ... и с моей душой.

Я просто хотел уйти...

И я уходил — все дальше и дальше от него, унося в своем сердце всю свою безответную любовь и всю свою невыносимую боль.

III

Прошел Новый год, потом еще два месяца. Охватившая меня тогда пустота сменилась ощущением безвозвратной потери, осознанием совершенной нами ошибки. Я любил его, как никого и никогда до этого не любил, и страшно тосковал по нему. Помню, как в новогоднюю ночь я все ждал, что он позвонит мне, или пришлет мне sms, но напрасно. С того вечера он так ни разу и не напомнил о себе, а я, к сожалению, не мог его найти. Позже я приезжал в те места, где мы бывали вместе, но его там не было. Спрашивать же у кого бы то ни было, я не решался. Пару раз я замечал на себе такие же внимательные и понимающие взгляды, как и у того водителя, который вез меня тогда на дачу. Замечая их, я сразу собирался и уходил. Мне не хотелось, чтобы свидетелями моего отчаяния становились чужие люди.

Депрессия уже подбиралась ко мне, я стал плохо спать, совсем не хотел есть, весь день был вялым, а вечером ощущал чудовищную усталость. К тому же я умудрился простудиться: чертов кондиционер в офисе все-таки доконал меня. Возвращаясь однажды вечером с работы, я почувствовал, что у меня начинает повышаться температура: меня знобило, в горле скрежетала боль. Когда я добрался домой, я решил сразу же позвонить шефу и отпроситься на пару дней. Получив "вольную" и царственные наставления и напившись каких-то лекарств, я лег спать. Но ночью мне стало хуже, у меня начался сильный жар, ужасно болело горло, голова раскалывалась. Полночи я промучился без сна, в результате встал около шести часов — еще раньше, чем вставал обычно на работу. Я заварил себе свежего крепкого чая, и сидел на кухне, пытаясь привести себя в чувство. На столе, передо мной, лежала груда таблеток — все, что было у меня в доме на тот момент. Я горестно взирал на бесформенное нагромождение баночек, блистеров и коробок, когда внезапно зазвонил сотовый. Скрепя сердце, я поднялся, прошел в коридор, нашел телефон и нажал зеленую кнопку.

— Алло! — прошептал я, скривившись от боли в горле.

— Здравствуй, Рио, — услышал я в ответ.

Сердце мое камнем упало вниз: это был он.

— Ты?!.. Здравствуй!

— Что у тебя с голосом? Ты еще спишь?

— Нет, ... уже нет.

— Хорошо. Как ты живешь, Рио?

— Не знаю, — каждое слово давалось мне с невероятным трудом и не только из-за боли в горле. У меня, видимо, снова начала подниматься температура: голова кружилась, мысли путались, сердце скакало, как бешеное.

— Что с тобой? Ты можешь говорить?

— Да.

— Мне нужно кое-что сказать тебе. Ты слушаешь?

— Да.

— Нет, давай лучше встретимся. Приезжай на...

Он начал называть мне какой-то адрес, но я перебил его:

— Извини, Грэй, я не смогу.

Несколько секунд в трубке было тихо, потом я услышал холодный надменный голос, произносящий удивленно:

— Не сможешь?!

— Прости... не сегодня. Я не могу... сегодня.

Он помолчал еще немного, потом сказал:

— Понятно.

И повесил трубку.

Что еще можно было ожидать от него? Медленно положив телефон на стол, я понял, что полностью раздавлен этим коротким разговором. Если до него мне было плохо только физически, то теперь и душа моя разрывалась от боли и обиды: опять все сначала, опять это унижение, опять это ощущение неразделенной, никому не нужной любви, эти ничем не заслуженные злые поступки.

Я не стал допивать чай, лег в постель и, завернувшись в одеяло практически с головой, попытался заснуть. Глаза жгло и я, не в силах больше сдерживать себя, заплакал яростно и отчаянно... Спустя какое-то время, измученный бессонной ночью и своими слезами, я заснул. Не знаю, как долго я спал, но меня разбудил громкий звонок в дверь. Сначала я никак не мог понять, где я и что это за звук, но потом, когда настойчивый звонок повторился, все же пришел в себя, медленно встал и прошел в прихожую. Видимо, я плохо соображал, потому что не спросил, кто это, и не посмотрел в глазок, а сразу открыл дверь. На пороге стоял Грэй.

Вид у меня, наверное, был тот еще, к тому же я был настолько ошарашен тем, что увидел, потому что он довольно долго не произносил ни слова, а только серьезно смотрел на меня. Потом все же спросил:

— Что с тобой?

— Заболел, — только и смог выдавить я.

— Можно мне войти? — спросил он.

Я лишь, молча, кивнул и отступил в сторону. Он вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Будто во сне, я стоял и смотрел, как в моей прихожей снимает пальто человек из другого мира.

Раздевшись, он прошел в комнату, потом в спальню, потом — на кухню. Я ходил за ним по пятам в каком-то сомнамбулическом оцепенении. Наконец он закончил осмотр, сел за стол на кухне и, как мне показалось, несколько удивленно, но очень нежно сказал:

— Так вот, значит, как живет мой Рио.

От этих слов мое сердце защемило. Стиснув зубы, я отвернулся от него, чтобы не выдать своих чувств.

— Как ты нашел меня?

— Не важно. Ты не рад мне?

Я не ответил. У меня не было сил отвечать на его вопросы. Мне было стыдно за то, что я болен, за свой вид, так резко контрастирующий с его лоском, за свою, самую обычную квартиру, в которой он, как мне казалось, чувствовал себя неловко. Мне было жаль себя, и я ненавидел его за то, что он заставил меня почувствовать эту жалость.

— Зачем ты приехал? — спросил я.

— Чтобы помочь тебе.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Я вижу.

— Брось! Я не в форме, и у меня нет желания играть в твои игры.

— Ты злишься? Почему?

Я хотел что-то ответить, но не смог: удушливый кашель, будто кольцом, сдавил мое горло. Задыхаясь, я произнес:

— Тебе лучше уйти.

Он встал.

— Где у тебя аптечка?

Продолжая кашлять, я кивнул на стол, на котором так и остались лежать разбросанные лекарства. Он быстрыми движениями перебрал их и, нахмурившись, произнес:

— Все не то. Иди, ложись, я сейчас найду то, что нужно.

Я хотел было что-то возразить, но он не стал меня слушать, буквально, затолкал меня в постель, укрыл, как ребенка, и ушел на кухню. Я слышал, как он сначала говорил с кем-то по телефону, потом оделся и ушел. Я перестал думать и сопротивляться и расслабился, полностью доверив себя его заботе. Когда он вернулся, я почти спал.

Какое-то время он что-то делал на кухне, потом пришел в комнату, подвинул к моей кровати столик и поставил на него стакан сока, тарелку с салатом, чай и какие-то лекарства. Впервые в жизни я видел его занятым обычными человеческими делами. Он впервые вошел в мой дом и впервые открывал мне свою жизнь.

— Выпей сок, — сказал он, — и поешь. Тебе нужны силы.

Я покорно выпил и съел все, что он приготовил, принял таблетки, которые он мне дал, и снова лег. Чувствовал я себя, по-прежнему, неважно, но мне уже не было так тяжело, как раньше, видимо, потому, что он был рядом. Почти улыбаясь, я заснул.

Когда я проснулся, за окном было уже темно. Шторы были открыты, свет уличных фонарей проникал в комнату, освещая ее странным голубоватым светом. Я немного полежал, постепенно вспоминая события сегодняшнего дня, потом приподнялся на постели и осмотрелся. Грэй спал в кресле. Он сидел, вытянув и положив на кровать длинные ноги, сложив крест-накрест руки и уронив голову на грудь, и был похож на надломленный цветок. Я смотрел на него, до сих пор не веря в то, что он здесь, рядом со мной, но понимая, что счастлив уже просто тем, что он есть. И именно тогда я впервые подумал, что, может быть, он тоже меня любит.

Он проснулся, потер переносицу и посмотрел на меня. Отражая свет фонарей, его глаза блестели в темноте. Потом я понял, что он улыбается.

— Ты такой встрепанный, — сказал он, наконец, — как галчонок.

Я машинально провел рукой по волосам.

— Что же ты со мной сделал, мой маленький Рио? — его голос звучал из темноты так тихо и так нежно. — Я ведь, получается, не могу без тебя.

Я молчал, боясь даже дышать, чтобы не вспугнуть его признания.

— Столько дней... я пробовал забыть тебя. Не вышло. Я так скучал... Хотел позвонить, не смог... Я видел тебя во сне. Ты гнал меня прочь, и я уходил. Я просыпался и звал тебя, но ты был ... так далеко.

Его отрывистые яростные фразы повисали в воздухе, оседали на моей коже.

— Я хотел уехать, но не смог. Меня так тянуло к тебе... Я понял, что уже не смогу вырвать тебя из своего сердца, что ты уже там. И я понял это так отчетливо, так ясно. Все, что я делал раньше, было так жестоко, бессмысленно и глупо... Не могу я без тебя...

Он умолк; глубоко вздохнув, снова потер переносицу. Потом встал, пересел ко мне на постель. Проведя ладонью по моей щеке, он посмотрел мне в глаза и тихо спросил:

— Ты простишь меня?

Не в силах произнести ни слова, я лишь кивнул в ответ. Он обнял меня, положив мою голову к себе на грудь, и стал гладить меня по волосам. Я обхватил его двумя руками, словно боясь, что он исчезнет, и закрыл глаза. Мы так и сидели, не отрываясь друг от друга. За окном пошел снег, последний снег этой долгой зимы.

.....................

Спустя полгода мы уехали вместе.

Его настоящее имя было Anri Perec. И он любил меня.

То, что было написано на одном из скомканных листов бумаги.

* * *

Вся жизнь моя — агония в бреду.

Я как паяц во лжи своей кривляюсь,

И правилам нелепым подчиняясь,

Я птиц своих давно пленил во льду.

И весь я — только множество зеркал.

Кто смотрит мне в глаза, себя лишь видит,

Не любит он меня, не ненавидит,

Лишь торжествует, встретив, что искал.

И никого не греет мой огонь,

Во льдах души давно сокрытый мною.

Темниц замки ему я не открою:

Не сохранит тепла моя ладонь.

Сомнений горьких в сердце не пущу.

Твой свет во мне приносит столько боли.

Покинь меня, оставь меня в неволе!

Своей любви тебе я не прощу...

_________

Bon Dieu! Petit mien, mais qu'est-ce qye je fait?!!

Господи, мальчик мой, что же я делаю?!! (фр.)

20