Крестоносец (ver.2017)

— Что, простите? Я задумался.

"Ну и взгляд у нее."

— Я спрашиваю: правда ли, что все туристы имеют страховки на случай смерти?

— Да.

— В том числе и Кай Кислевский?

— Кто это?

— На аварийный случай с Кислевским вы выезжали два дня назад, — сказала Ольга. Подняла брови в насмешливом недоумении.

Сергей вздрогнул. Неужели?

— Что-то случилось?

— Почему вы так решили?

— Действительно, почему я так решил? Старший инспектор Горохова из отдела внутренних расследований, — издевательски растягивая слова, проговорил Сергей. — Надо думать, вы приехали полюбоваться на храм Василия Блаженного до его разрушения? Я угадал? Туристическая поездка за счет "Тайсинка"? Осмотр достопримечательностей и все такое? Если вы свободны, я покажу вам город...

— Не ерничайте. Хотя на собор Василия Блаженного я бы с удовольствием посмотрела...

— Так что с Кислевским? Он жив?

— Жив.

Сергей вздохнул с облегчением. Камень с души...

— Но он в шоке. На вас написана жалоба. Там утверждается, что вместо оказания помощи вы просто-напросто убили Кая Кислевского, зная о его страховке. Он требует моральной компенсации, а также наказания виновных. Когда он выйдет из реабилитационного центра, возможно, он подаст на "ТайСинк" в суд.

Сергей помолчал. Значит, так все оборачивается.

— Вернемся к разговору о страховке. Кроме туристов, кто получает страховку на случай смерти?

— Сотрудники "ТайСинк", — сказал Сергей.

— Все сотрудники "ТайСинк"? Кроме вас. Правильно?

— Я внештатный сотрудник, с ограничением в правах. Впрочем, если быть точным, я не единственный такой. Есть еще как минимум пятеро...

— Но это правда?

— Да.

— Почему у вас нет страховки, Сергей?

— Вы же читали мое личное дело? — он сложил руки на груди. Давай, подумал Сергей, выкладывай.

Ольга вздохнула.

— Как с вами трудно! Ну хорошо. За что вы приговорены к заключению в этом временном поясе?

Сергей улыбнулся, не разжимая губ. Вспомнился фильм "Побег из Шоушенка", спокойный голос Моргана Фримена...

— Думаю, за неправильный переход улицы.

— Что? Перестаньте шутить, Толоконников. Это официальный вопрос. Беседа записывается.

— Эта запись может служить доказательством в суде?

— По закону — да.

— Значит, если я сделаю вам сейчас предложение — мне придется жениться?

Ольга помедлила, испытующе глядя на Сергея. Потом вдруг неожиданно улыбнулась:

— Только в том случае, если я скажу "да".

* * *

Сергей встретился с Вадимом в кафе на тверской площади. Взяли пиво и фисташки. На столе горела керосиновая лампа в медной окантовке. В ее свете лица казались непривычными, искаженными, рваными... Словно и не Вадим, мировой мужик, словно и не Серега, лучший друг мирового мужика...

— Что интересного нашел? — спросил Сергей.

— Ох, чую я, что-то тут неладно. Оля Горохова — слишком крупная рыба для нашего водоема.

— А факты?

— Нет фактов. Это и настораживает, Серега. Много перерыли архивов, а нашли лишь ее работу с длинным и сложным названием... что-то там о психотипах, эмпатии и запечатлении... Но интересные идеи. Суть сего труда сводится к одному: сосланных НУЖНО прощать. Досрочное освобождение.

— И по какому принципу будет приниматься решение о досрочном освобождении?

— Способность любить.

— Ты серьезно?

— Вот и меня насторожило, — сказал Вадим. — Но суть такова. Люди, отправленные на пожизненное в иное время — испытывают страшнейший душевный дискомфорт. Культурный шок, слышал?

— И даже знаю по себе, — усмехнулся Сергей.

— Так вот. Условием возвращения в родное время будет то, что эти заключенные обзаведутся дорогими людьми в том времени, куда их сослали.

— Пресловутая "способность любить"?

— Именно.

— Тогда я не подхожу.

— А никто не подходит. В том-то и противоречие! Люди, которые обзаведутся семьей в другом времени, вряд ли захотят семью покинуть. А которые не обзаведутся — им просто не позволят вернуться. Вот такая фигня. А ты... ты бы хотел назад?

Сергей надолго замолчал.

— Пожалуй, — сказал он наконец. — Мне нравится это время, но... я задумываюсь... Иногда я хочу вернуться домой... Иногда.

Вадим почесал себя за ухом. Улыбнулся.

— Она тебе нравится? Только честно.

— Да.

Вадим внезапно нахмурился.

— Бойся ее, Серега, — сказал Вадим серьезно. — Она идеалистка. Причем в худшем варианте — паладин, белый рыцарь. Крестоносец. Смотри, как бы тебе под этот ее крестовый поход костьми не лечь...

Я даже боюсь представить, какими методами она будет проверять эту свою "способность любить"...

3

Представитель компании, присланный из будущего, больше всего напоминал благодушного Дона Корлеоне из местного "Крестного отца". Сергей даже помотал головой, чтобы избавиться от наваждения.

Время идет, а типажи не меняются.

"Ты просишь меня убить человека, но просишь без уважения". Сергей поморщился. Соберись, сейчас не до шуток.

— ...В чем принцип зачистки? — повторил Сергей. — Очень просто. Убрать инородные этому времени объекты, убрать отпечатки, следы, все, что может навести на след "туристов" или "ТайСинка". Часто это приходится делать вручную. Но в специально оборудованных квартирах — в так называемых "номерах", мы используем "вакуумный пылесос". Закрываются все двери, окна — они рассчитаны на герметичное закрытие — и включается утилизатор. Конечно, в это время находится внутри квартиры не рекомендуется...

— Кхм, — произнес женский голос. Сергей повернул голову. Она!

— Хотите что-то добавить, инспектор Горохова? — "Дон Корлеоне" был само благодушие.

— У нас есть запись камер слежения, — сказала Ольга. За ее спиной Вадим показал знаками: держись, мы с тобой! Прорвемся. Он встал. "Дон Корлеоне" кивнул — говорите.

— Каких камер слежения? — повысил Вадим голос. — Прошу прощения, я не понимаю...

— У внутреннего отдела есть свои камеры. Секретные, конечно. Отдел зачистки не имеет сведений о размещении этого оборудования...

Вадим презрительно фыркнул.

— Садитесь, — "Дон Корлеоне" уже не был так благодушен.

— Приступим, — сказала Ольга.

Сергей приготовился смотреть. Ну-ну. В комнате погас свет, зажегся голографический экран.

Черт, подумал Сергей. Вот и все.

На видеозаписи было четко видно, как сотрудник отдела зачистки, опознанный как Толоконников Сергей Сергеевич, выходит из комнаты, держа в руках открытый чемоданчик. Ставит его на стол. На том же столе пластиковая банка со сливочным маслом. Сотрудник достает из чемоданчика бутерброд, завернутый в пленку, разворачивает, проглатывает кусок колбасы, открывает банку, намазывает маслом оставшийся от бутерброда хлеб (долго и тщательно), а потом не торопясь съедает. Лицо при этом у него невероятно задумчивое. Вертикальная морщинка между бровей...

Неужели я выгляжу таким уродом, подумал Сергей. Таким хладнокровным убийцей?

Сотрудник вытирает рот рукавом. Достает из кармана нечто, похожее на пульт от телевизора. Нажимает несколько кнопок. Видеозапись четко сохранила все движения. Отчетливо видно, какие кнопки и в каком порядке нажаты...

— Я бы предположила, — с холодком сказала Ольга, — что универсальный утилизатор ВНТР-6би был выставлен на давление в двести пятьдесят раз выше номинального. Я бы также предположила — конечно, опираясь на заключение экспертов — что это больше похоже на вакуумный взрыв, чем на действие пылесоса...

Последняя фраза прозвучала откровенно издевательски.

* * *

"Дон Корлеоне" посмотрел на него, помедлил. Перелистнул страницу. Кажется, остальное уже было чистой формальностью.

— Вам часто приходилось пользоваться оружием? — спросил наконец.

Сергей поднял брови. Вопрос оказался странным.

— Оружием? — удивился он. — Очень редко. В основном я занимаюсь переговорами с милицией, властями, еще с кем-то. Я разъясняю, показываю, веду переговоры, дарю подарки. Мои обязанности больше напоминают работу няньки и дипломата по совместительству. Многие туристы беспомощны в этом временном поясе, как дети...

— Но вы умеете пользоваться оружием?

— Конечно. Я даже служил в здешней армии.

— Сколько вам лет было, когда вы сюда попали?

— Полных двадцать четыре.

— Восемь лет адаптации. За что вы сюда попали?

Сергей почувствовал комок в горле. Суховато-безразличным тоном, которым не говорил уже несколько лет:

— Статья 246, пункт Б. Непреднамеренное убийство. Осужден на пожизненное проживание в поясе конца двадцатого, начала двадцать первого веков.

— Вы чувствуете раскаяние?

Сергей сжал зубы. "Раскаяние?". Нет. Сожаление? Каждый день. Каждый чертов день.

Он снова увидел внутренним зрением падающий красный флаер. Как разваливались консоли, сминалась обшивка... Черный дым и вспышка. Грохот, удар по ушам. Пламя взметается до неба. И двое внутри — женщина, длинные черные волосы. И ребенок.

Мертвые. Сергей колотил по стеклу, пока его не оттащили.

Тот кретин на желтом флаере, что подрезал женщину. Он был виноват, но не до такой степени, чтобы убивать его. Впрочем, где она, мера возмездия? Мера справедливости? В любом случае, сказал адвокат Сергею, это должен был решать суд. Личное возмездие осталось далеко в прошлом.

Плевать.

Он, Сергей Толоконников, до сих пор чувствует сожаление, что добежал так поздно.

Знать бы заранее, он убил бы желтого еще до того, как тот сел за руль скоростного флаера. Возможно, тогда одна женщина и один ребенок были бы до сих пор живы. "Я до сих пор не знаю их имен", подумал Сергей. Впрочем, дело не в них...

Его, возможно, сослали бы во времена Великой Армады. Или к динозаврам. Потому что тогда это было бы хладнокровное убийство с отягчающими обстоятельствами. А в тот раз, когда он поднял флаер на высоту трехсот метров, открыл стекло и выкинул хнычущего желтого за борт... у него были смягчающие обстоятельства. Адвокат даже нашел следы борьбы. Мол, это была трагическая случайность. Действие в состоянии аффекта и ошибка.

Но Сергей знал правду. Он выкинул желтого за борт совершенно спокойно. С холодным рассудком.

"Героический тип личности", вынесли ему приговор. "Требуется существование в условиях регулярного стресса". Конечно, это была невероятно обтекаемая формулировка. Во времени, в которое сослали Сергея, это называлось "проблемы с эмпатией" и даже "почти социопат". Хотя здесь это не было проблемой. Этому времени требовались герои.

В нашем будущем мы не расходуем человеческий материал. В будущем мы удобряем им прошлые века.

"Дон Корлеоне" тяжело вздохнул.

— Отвечайте, подсудимый. Вы чувствуете раскаяние или нет?

Подсудимый? Кажется, кто-то заигрался в право карать и миловать. Сергей выпрямился:

— А это уже не ваше собачье дело.

* * *

Лето. Парк. Он сидел на лавочке и смотрел в небо, щурился. Солнце пригревало лицо. Кажется, этот день не сильно отличается от того, когда ему вынесли приговор? Правда, тогда было пасмурно и собирался ливень. Сезон дождей в Москве. Скажи кому здесь, в этом времени — засмеют. За двести лет климат все-таки сильно изменился. "Мне больше нравится здесь".

Цок. Цок. Сергей нехотя повернул голову.

Она помялась. Высокая, стройная, на каблучках. Красивая... зараза. "Я бы мог в тебя влюбиться". Он покачал головой, поморщился. "Я не умею. Именно поэтому я здесь".

— Могу я присесть? — спросила она.

— Мы живем в свободном времени.

Ольга даже не улыбнулась. Села рядом на скамейку, вытянула ноги. Сергей скосил глаза, отвернулся. Красные лаковые туфельки. "Приоритетный цвет — красный", вспомнил он строчку из своего психологического профиля. Вадим показывал. Все знают.

Хотя она, может, просто так надела эти туфли, для себя. Попав в прошлое впервые, многие туристы начинали увлекаться ретро-модой.

Помолчали.

— Как вы? — спросила Ольга. Он хмыкнул:

— Прекрасно.

— Могу я чем-то помочь?

Удивительно, подумал Сергей. Она ведь не притворяется. Это именно такая. Он повернулся. "И глаза красивые".

— Что вы так смотрите? — она встала.

Сергей мотнул головой, как боксер, получивший сокрушительный прямой в челюсть, посмотрел на Ольгу снизу вверх. Усмехнулся.

— А вы жестокий человек, инспектор Горохова.

— Да? — она удивилась.

— Знаете, что мне больше всего нравится во всей этой истории? — сказал Сергей. — Хватит смелости выслушать?!

Он намеренно начал заводить себя.

— Что же? — спросила она с вызовом.

— Вы обвинили меня в преднамеренном убийстве. Вы лишили меня работы. Вы, в конце концов, не любите моего кота! И при всем этом вы искренне желаете мне добра. Вам не кажется это пугающим?

* * *

Запах дыма. Сергей чувствует неладное, бежит к дому. Дым валит из окна. Моя квартира, не моя? Надеюсь, чужая. Блин. Там же Киллер!

Он бежит по лестницам. Соседи толпятся на площадке, кричат, что вызвали пожарных. Сергей целеустремленно наматывает пролеты. Его этаж. Запах дыма — такой сильный, что болят глаза и першит в горле. Сизый туман. Коричневый дерматин. Сергей пытается открыть дверь — та не поддается. Ключ падает. Из щели у пола тянет черным дымом. Из квартиры рядом люди выскочили, соседка прикладывает мокрую тряпку к порогу. "Там кто-то есть?!", спрашивают у Сергея. Сергей молча бьет ногой в дверь. Не поддается. Мало того, что она железная — она еще и защищена, как "номера" для туристов. Блять. Блять. Блять. Квартира слева открыта. Сергей молча идет туда, проходит коридор, комнату, не сразу открывает дверь на балкон. Она старая, в облупившейся краске, перекошенная, залипшая. С треском выдирает дверь из проема, звенит стекло. Выходит на балкон. Смотрит вперед, не сразу понимает, что он здесь делает. Потом вспоминает. Кот. Киллер. Смотрит вправо. До балкона его квартиры — примерно метра полтора. Железная решетка, за ней фанера, выкрашенная зелено-голубой краской. Белые пластиковые окна. Сергей ставит ногу на край балкона, заглядывает вниз. Высоко. У него нет страховки. Он снова примеряется. Внутри разливается томительная пустота. Замирает. Замирает. Сергей раскачивается. Зами... Он резко выпрямляет ногу, выбрасывая себя вперед. Пустота пронзает его с затылка до пят. Мурашки. Пустота. Он летит. Ветер свистит в ушах. Удар. Блять! Он ударяется коленом в решетку, гулко вибрирует фанера. Сергей судорожно вцепляется в железо, обдирая пальцы. Осыпается ржвачина и старая краска. Долгое мгновение кажется, что все, сумел. Потом левая нога срывается... Томительное ощущение падения. Сергей открывает глаза, обнаруживает себя вцепившимся в решетку. Он подтягивается с отчаянной силой. Передвигает руки выше. Пальцы ободраны, колено горячее. Он залазит на балкон. Опять стоит, не понимая; забыв, зачем он здесь. В глазах все еще приближающаяся земля. Потом приходит в себя. Блять. За окнами глухо, отчаянно, едва слышно из-за пластикового стекла воет Киллер. В квартире ни черта не видать. Дым. Сергей понимает вдруг, что не знает, как открыть окно. Блять. Момент отчаяния. Он мечется по балкону туда-сюда. Потом вдруг наступает спокойствие. Мысли уходят, остается интуитивное ощущение, что нужно делать. Он поворачивается к балкону, с которого только что прыгал. Там белеют бессмысленные лица соседей, как коровьи морды. Молоток, говорит Сергей. Топор, кричит Сергей. Быстрее, что-нибудь, лом, надрывает он глотку. Морда кивает и исчезает. Появляется вновь с плоскогубцами. Блять, не то, орет Сергей. Время идет. Киллер внутри отчаянно воет. Сергей заглядывает и видит отсветы пламени. Но переживать некогда. Он отступает к краю балкона, упирается спиной в решетку. Методично бьет подошвой ботинка в окно. Оно скрипит, но не поддается. Блять. Продолжает бить. Блять, сука, нахуй, твою мать. Сергей бьет. "ей! Ей! Ей!" слышит вдруг. Сергей, еще не понимая, оборачивается на звук. Сосед показывает ему что-то, кричит. "Сергей! Сергей!" Он понимает, что в руках у соседа топор. Сергей делает шаг к краю балкона и протягивает руки. Кидай. Ловлю. Сосед замирает в нерешительности. "Пожарные приехали", говорит сосед, как будто это остановит происходящее, как "пауза" на магнитофоне. Кидай, говорит Сергей властно. Сосед еще немного колеблется и подчиняется. Топор летит неловко, он тяжелый, как судьба Корчагина. Сергей, едва не вывихнув плечо, ловит топор. Лезвие чудом не разбивает ему голову, тупо стукается и остается в руках Сергея, окрашенное красным. Сергей думает, что рассек лоб, но это где-то там, за полем чувствительности. Он перехватывает топор двумя руками, как дровосек и теперь уже никуда не торопится. Где-то за гранью кричит Киллер. Сергей размахивается и бьет. Пластик пружинит, вибрирует, Сергей останавливает топор и снова бьет. Пот заливает глаза. Он почему-то красного цвета. От следующего удара окно улетает внутрь, в Сергея ударяет струя жара и дыма. Он ничего не видит, словно вьехал лицом прямиком в ад. Киллер кричит. Глаза застилает горячая пелена. Сергей бросается внутрь вслепую, прыгает с подоконника вниз, как десантник. Он невероятно ловок. Наклоняется пониже, чтобы видеть хоть что-нибудь. Он об этом читал. Это входило в армейскую подготовку, он почти все забыл, сейчас же вспомнил. Он сильный и ловкий. Адреналин бурлит в крови. Киллера не видно. Кис, кис, кис, говорит Сергей. Где-ты, блять, сволочь проклятая, иди сюда. Он не замечает, что плачет. Иди сюда, сука. Легкие разрываются от гари. Он пытается выкашлять легкие. Сергей наклоняется и шарит рукой, забыв, что в ней топор. Отпускает топор. Где ты, сволочь. Где мягкое. Где ты. Кот у миски, приходит понимание. Где ему еще быть. Сергей бежит в кухню. Пожар горит в груди, лоб опаляет. Горячее срывается со лба, заливает глаза, щиплет. В кухне пылает. Отсветы пламени. Ревет огонь. Киллер не здесь, понимает Сергей. Он под столом, приходит охренительная мысль. Сергей разворачивается и бежит в комнату. Падает на колени, заглядывает под стол, сует руку. Нет, нету. Выхватывает из темноты что-то мягкое и теплое. Сергей силится разглядеть. Не Киллер. Это кошачья игрушка, мышка, обкусанная. Сергей матерится, сует руку снова под стол. Ищет. Ищет. Пальцы утыкаются в мягкое, вздрагивающее. Сергей стискивает пальцы, выдергивает из темноты что-то пружинистое, ловит двумя руками, обхватывает, несмотря на вонзившиеся когти. Пружинистое орет, сопротивляется изо всех сил. Оно в панике. Сергей встает на ноги, удерживая извивающееся чудовище в руках. Сергея качает. Идет в сторону окна. Кашель вырывает легкие с мясом и треском. Сергей видит спасительный проем. Наступает на что-то, матерится. Блять. Ставит ногу на подоконник. Подтягивает вторую. В проеме голубое небо и холодный воздух. Ветер сдувает с лица жар, сушит капли. Лицо Сергея стянуто коркой застывшей крови, он понимает, что все-таки рассек лоб. Делает шаг на балкон. Киллер перестает вырываться и мелко дрожит в руках. Сергей поворачивается, держа кота в охапку. Видит белесые лица на соседнем балконе, видит желтые каски и желтые робы с красной полосой. Ему что-то кричат, но звука нет. Беззвучно открываются рты. Пожарные, думает Сергей, приехали. Все, успел. Успел. Успел. Родные. Сергей улыбается.