Последнее лето

" — Ты пойдешь со мной?"

Бесплотный голос. Тусклый, тихий, почти бесцветный, если о голосе можно говорить так.

- Чччттт... - нет времени выяснять, нет времени думать. Тело сияет болью, треск, так и не затихший, становится то громче, то тише, будто повторяясь, но не исчезая до конца. Я выдохнул. - Пойду.

Не важно куда, не важно зачем — имеет значение только этот накатывающий волнами металлический треск, и влажное пятно, растекающееся по груди.

- Пойду, слышишь?!

Тихий крик. Ну надо же, а ведь я не соглашался — я умолял. Забавно. Никогда бы не подумал, что способен на такое. Было бы забавно, если бы треск внезапно не пропал, и я не почувствовал, как на меня накатывают ледяные волны. Если бы оранжевый свет не таял в вышине, а соленая вода не заливалась в рот, выжигая глаза и сводя спазмом легкие. Если бы гребки давали что-то кроме боли.

Если бы... Если бы.

На место волн пришла тьма.

Глава 1. Прибытие.

Я резко выдохнул, и рванулся вперед. Макушку обожгло болью — я ударился головой обо что-то твердое. Как оказалось, я врезался в спинку кресла. Широкую, обтянутой оранжевой кожей поверх стального каркаса спинку. Нагретой от солнечного света, пахнущей краской и чем-то приторно-сладким. Погодите.

Ряды оранжевых сидений, жесткий стальной корпус, окна, поделенные на сектора — все говорило о том, что я нахожусь в автобусе. Причем не просто нахожусь, а сижу на крайнем месте в заднем ряду, спрятавшись от солнца за занавеской. Более того, одежда на мне слегка влажная — хотя в автобусе настолько жарко, что на раскаленном корпусе можно было бы жарить яичницу.

Более того, у меня ничего не болело. Руки, все еще дрожащие от памяти о недавнем сверхнапряжении, будто налились мягким теплом, а под рубашкой был вполне чистый живот — ни следа от как минимум ссадин, оставленных ремнем. В памяти будто вспыхнула сверхновая.

[" — Ты пойдешь со мной?" — бесцветный, обезличенный голос. Голос, перемешавшийся с болью в сломанных руках и медленно расплывающимся вокруг пятном крови, льющейся из пробитого куском корпуса живота.]

Вот значит как... Я вздохнул, прикрыв глаза. Внутри автобуса было душно и жарко, но мне нужно было прийти в себя. В конце-концов, далеко не каждый день твой самолет разбивается, а тебя превращает в насаженный на вертел кусок мяса. Наверное, даже хорошо, что катастрофа произошла над океаном — тонуть куда приятнее и быстрее, чем истекать кровью. Не знаю, кому я обязан своим нахождением здесь, но что-то мне подсказывает, что за это придется заплатить. Странно, конечно. Я должен биться в истерике, непонимающе смотреть на все вокруг, но... Но. Человек, единственным развлечением которого было написание историй об умерших героях, не сильно то и удивится своей смерти. Хотя вполне возможно, что у меня просто посттравматический синдром, и когда спадут гормоны, буду представлять собой жалкое зрелище.

Вздохнув, я проверил дорожную сумку. Чемодан, так и оставшийся в грузовом отделении самолета, похоже, потерян навсегда. Ну и черт с ним, там все равно была только одежда. А сумка... Сумка была при мне, и это радовало. Крепкая черная кожа, немного истрепавшаяся за пару лет использования, успокаивающе лежала под локтем. Так... Паспорт, виза, и прочие документы — не знаю, нужны ли они там, где я оказался, но с бумаги придавали уверенности. Дальше, гигиена — щетка, паста, одеколон и антиперспирант. Запечатанная бутылка раствора для линз, и шесть запасных пар. Рубашка на смену по прилету, и, самое важное, пять тысяч долларов в конверте, лежащем во внутреннем кармане. Неприкосновенный запас на аварийные случаи, дорогу, лечение и жизнь в течение полугода. Отец всегда выдавал деньги разово, и с момента выдачи контроль над ними становился исключительно моим делом. Где жить, что есть, как одеваться, как тратить время — я был свободен в своих тратах, и это было одной из многих причин, за которые я так уважал отца. Обычно после каждого такого периода у меня оставалось около трети суммы наличными — деньги, которые уходили в сейф. За почти пять лет жизни там накопилось около семи с половиной тысяч, которые я надеялся по достижению совершеннолетия положить на накопительный счет, а проценты скидывать в небольшой благотворительный фонд. Жаль, не вышло.

На улице стояло лето. Настоящее, жаркое, полное зелени лето — градусов тридцать, не меньше. Я скинул куртку, повязав за рукава на поясе, и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Стало не особенно лучше, но, все же, жуткую духоту раскаленного автобуса сменил приятный слабый ветерок. Эх, жаль не взял темные очки — на таком солнце они бы пригодились. И все же, а где я? Телефон категорично отказывался находить хоть какую-то сеть или ловить радиоволны. Вайфая, что характерно, тоже не было. Превосходно — значит, до цивилизации добираться придется без помощи мобильного. Хотя... раз уж есть автобус, то есть и тот, кто его водит, логично?

Возможно. Не человеку, после авиакатастрофы оказавшемуся в странном автобусе посреди лета говорить о том, что логично, а что нет. Логично — это принять все происходящее за предсмертные видения в агонизирующем от кислородного голодания мозгу. Хочется? Быть логичным не хотелось. Наверное, впервые в жизни.

Да и не плевать ли? Даже если это агония, для меня-то это ничего не меняет. Судя по тянущему чувству в животе и сухости во рту, голод и жажду я все еще испытываю. А значит не сильно то это и отличается от обычной поездки в другую страну. А значит — все привычно. Даже привычнее, чем быть дома.

Я задумался. Автобус — человеческой конструкции, причем смутно знакомой. У меня есть деньги, есть, предположительно, знание языка, ведь природа вокруг очень похожа на российскую. Даже если русского тут не знают, то гарантированно найдется хоть кто-то, способный говорить на английском. А если не ходят доллары — у меня есть вещи, которые можно скинуть в ломбард. Надолго этого не хватит, но за неимением гербовой... А значит, все у меня будет хорошо. Точно — будет. Я вздохнул. Эти мысли больше помогали успокоиться и прийти в себя, чем были реальным планом действий.

- А, вот ты где! - я услышал мягкий женский голос. - Тебя уже заждались.

Э? Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Оказывается, меня знают — и даже более того, ждут. Особенно удивительно это звучало в свете того, что голос был совершенно незнакомый. Из-за края автобуса вышла девушка примерно моего возраста на вид. Золотые волосы, аккуратно заплетенные в две косы за спиной, синие, не как мои, оттененные линзами, а по-настоящему синие глаза.

- Прошу прощения, — я приветливо улыбнулся. Раз уж она говорит на русском, все становится проще. - Не подскажете, куда мне идти? - и что тут вообще происходит.

Как-то сам собой я сорвался на вы. А значит — я нервничаю. И это плохо, потому что если скрыть дрожь в теле можно, то мыслительный процесс это ухудшает довольно сильно.

- К Ольге Дмитриевне, — девушка снова улыбнулась. Заразительно так, мягко и задорно. Прекрасно улыбнулась, прямо скажу. Так, как у меня никогда не получалось. - Смотри, идешь прямо, пока не дойдешь до площади. Там повернешь налево... - девушка задумалась. Похоже, вспоминала отличительные черты и указатели. - И иди прямо до дома рядом с кустами сирени. Он стоит один, не ошибешься.

Так, уже лучше. Раз местными руководит женщина, значит... А ничего это ровным счетом не значит. Характер от пола почти не зависит, и подбирать тактику разговора придется на ходу. Мужчин проще понять, женщин проще расположить к себе. Обычно.

- Благодарю, — я улыбнулся. Конечно, обходится без гугл карт непривычно, но маршрут с одним поворот — не тот, на котором можно заблудиться при всем желании. - Про... - черт, я действительно нервничаю. - Спасибо, что объяснила.

Не прости, а спасибо. Не потратила свое время, а объяснила. Самые азы общения, так легко вылетающие из головы при стрессе.

- Не за что, — кажется, она никогда не прекращает улыбаться. И, что немного странно, я чувствовал, как меняется выражение моего лица. Дежурная, испуганная, натянутая улыбка становилась настоящей — ей, черт возьми, хотелось улыбаться. - И мне пора бежать. Пока!

Девушка ушла, а я замер, не решаясь войти в огромные ворота. Двухметровые кирпичные стены, утопавшие в зелени, гипсовые статуи каких-то детей с горнами, широкая надпись "Совенок" — все это смутно напоминало что-то. Да и красный галстук на белой рубашке убежавшей девушки... Не знаю. Мозг отказывался выдавать сведения, ограничившись смутными ассоциациями, а википедии под рукой не было. Ну и ладно.

Я вошел в ворота. Дорога под ногами оказалась засыпана гравием. Странное покрытие, вряд ли особенно долговечное или удобное, но дешевое. Вокруг, впрочем, в пику небрежно сделанным дорогам, стояли вполне себе симпатичные одноэтажные домики. Деревянные, c железной крышей, доходящей чуть ли не до земли, и с обязательным небольшим окном рядом с дверью. Дома были умело вписаны в ландшафт, и высокие сосны, растущие между ними ничуть не мешали. В целом, место, в которое я попал, напоминало недорогой курорт.

Дойдя до площади со статуей какого-то человека, поправляющего очки, я повернул налево. Здесь домов было меньше, и один из них стояло отдельно, а не в паре. Дом был немного больше других, и утопал в раскидистой сирени. Я замер, принюхавшись — сосновый лес, смешиваясь с цветами, давал причудливую смесь запахов. Причудливую, но интересную и приятную. Похоже, я пришел, куда требовалось. Как бы там ни было, у местного куратора был вкус.

Постучавшись, я дождался разрешения и вошел.

Изнутри дом представлял собой достаточно уютную мешанину вещей и мебели. Стол, пара стульев, раскладушка, окно с распахнутыми занавесками и зеленый ковер на полу. На спинке кровати висел бюстгальтер выдающихся размеров, носки валялись под шкафом, а на стене висел плакат из какого-то кино. Я тактично отвел взгляд от беспорядка, и посмотрел на стоящую у открытого окна девушку лет двадцати пяти. Каштановые волосы, зеленые глаза... Красива. Я покачал головой, и открыто посмотрел ей в глаза.

Больше всего меня смущала ее белая рубашка и синяя юбка с коричневым ремнем, вкупе с каким-то значком на ней. Только сейчас я вспомнил, что у встретившей меня у автобуса золотоволосой девушки был такой же... Как и красный галстук. Затылок зачесался. Это подобие формы что-то напоминало, но у меня упорно не получалось понять, что именно.

- О, проснулся наконец, засоня? - доброжелательный тон. Смеющиеся глаза. Это было совсем не той реакцией, которую я ожидал от... Приди в себя, Кристофер. "Проснулся". Она видела меня спящим. Более того, мое присутствие не кажется ей странным. Как там ее зовут...

- Да, Ольга Дмитриевна. - я улыбнулся настолько открыто, насколько смог. - Укачало в автобусе, к тому же жара... Прошу прощения. Я не слишком сильно опоздал?

Может быть скажет, на что. Что это за зона отдыха, почему все вокруг носят странную форму, и главное, откуда она меня знает. Мне нужны были ответы или хотя бы подсказки.

- Не особенно, — девушка кивнула. - Так, к делу. Я, как ты уже знаешь, Ольга Дмитриевна — твоя вожатая, — я сосредоточился. Вожатая? Странное название для должности куратора, но допустим. - Девушка, которую я за тобой посылала, зовут Славяна. Она моя помощница, и по всем вопросам можешь обращаться к ней.

Она сделал паузу и посмотрела на меня. Я воспринял это как разрешение задать вопрос.

- Славяна — это девушка с золотыми волосами? - мало ли, кого за мной посылали.

Оль... Вожатая кивнула.

- Она. Только ей этого не говори, засмущаешь. - я недоуменно посмотрел на нее. А чем тут, собственно, можно смутить? - Ладно, мне пора идти. Осмотри пока лагерь, форму выдам вечером.

Форму? Так. Мужчин тут я пока не видел, но скорее всего-то она говорит об аналоге этой белой рубашки, юбки и галстука. Никогда не любил удавки, но это даже плюс — из запасной одежды у меня с собой только чистая рубашка, и прикупить дополнительные штаны будет неплохо.

- Погодите, Ольга Дмитриевна. Сколько с меня за форму и проживание? - надеюсь, тех завалявшихся двух тысяч хватит, чтобы оплатить хотя бы одежду и ночь, а там уже и обменник найду.

Девушка остановилась и странно на меня посмотрела.

- Пионер, ты чего? - пионер... Так, а при чем тут дикий запад? - [что тут? Комунистическая партия?]

Это было словно удар по голове. Я замер, совершенно дико смотря на ее галстук — символ, чьей смысл наконец-то понял. Пионеры... Это слово, кроме первых поселенцев дикого запада, заставляло вспомнить другие понятия. СССР, Сталин, какой-то комсомол... Я тихо, медленно выдохнул, пытаясь разжать пальцы, сжавшиеся на спинке стула до белого цвета.

- Ольга Дмитриевна... - голос был слишком высок, и восстановить над ним контроль не получалось. - Какой сегодня день?

Девушка удивленно и непонимающе посмотрела на меня, но все-таки ответила.

- Четырнадцатое июня, — поняв по моему взгляду, что этого недостаточно, она продолжила. - Воскресенье.

При том, что вылетал я двадцать пятого мая. Отлично, но она так и не ответила на главный вопрос. Вопрос, звучащий действительно странно.

- А год? - мой голос дрожал. Я выбивался из образа. Я подставлял себя. Если я прав, то подобные реакции были бы абсолютно неуместны. Но я ничего не мог с собой поделать.

- Восемьдесят седьмой... - в меня воткнулся ставший еще более непонимающим взгляд вожатой, и я расхохотался. Я смеялся до слез, до судорог, прекращая и начиная смеяться снова. Я скатывался в истерику.

Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Недавно отгремела Рейганомика, в октябре в двери постучится черный понедельник, разбив к чертям все идеализированные построения экономистов. В следующем году до власти дорвется Буш, потом начнется возня в персидском заливе, а через год рухнет союз.

Я выдохнул. Если она не врет — а она не врет, только сейчас я смог соединить в единую картину все увиденное в лагере, я не просто в жопе — я в дерьме. В тотальном, глубочайшем, запредельном дерьме. У меня нет документов — точнее есть, но паспорта стран которые еще не существует. Чехословакия пока что цела, хотя и раздавлена двадцать лет назад танками, а Россия еще не федерация, а СФСР. Деньги, даже если бы у меня вышло их поменять при этом проклятом режиме, не попав в подвал к спецслужбам, выпущены в двухтысячных — и тут еще даже не введены в серию. Более того, я не понимаю, почему она никак не отреагировала на мою одежду — уж лейблы на английском не могли не вызвать вопросов, не говоря уже о качестве ткани. А ведь близятся девяностые... И я один, в чужой стране, без завершенного образования и хотя бы минимальной легализации. Враз сбылись все страхи, да? Я выдохнул, хотя меня и колотило.

Соберись, Кристофер. Пока что ты в лагере, и даже не тюремном. Хотя сумка и осталась та же, но эта вожатая меня знает, и судя по всему я был вместе с ней в автобусе. Да, я сильно испортил себе репутацию этой истерикой, но мне могло просто напечь голову. Может быть я попал в чье-то тело? На фоне переноса во времени это не казалось чем-то невозможным. Я посмотрел в зеркало. Нет, все то же самое, с виду ничего не изменилось — только под глазами мешки от недосыпа. Тогда как?