Не помню, каким местом я тогда думал. И думал ли вообще.
Она закономерно споткнулась и упала, оборвав свой крик. А я именно в этот момент в медведя и врезался. Он отвлёкся. Ритка же, не будь дурой, быстренько вскочила и уже без крика отбежала на безопасное расстояние.
Вы ни когда не дрались с медведем? Зря. Так больно мне до этого ещё не было ни разу. Даже, когда я с пятого этажа ё...ся.
Если я до того момента, как эта зверюга мне располосовала когтями всю грудь и спину, ещё чем-то думал, то после этого перестал окончательно. Я озверел. Кажется, даже рычал громче самого медведя. И орал.
Совет из личного опыта. Не деритесь с медведем. Если конечно у вас нет в запасе парочки сверхспособностей. В первый момент он меня просто сбил с ног и остервенело рвал на британский флаг. Будь я нормальным человеком, то умер бы от первого же удара. А так, просто орал от боли и ярости. Да ещё отвечать пытался. В какой-то момент, мне удалось вылезти из-под этой туши и начать колотить его уже из более удобного положения. Толку-то?
Я молотил эту тушу со всей возможной силой и яростью. А ему хоть бы хны. Разве что щекотно было.
Но природа взяла своё. Спустя полчаса борьбы медведь сдох. Я, кажется, сломал ему шею, когда озверел (или отупел) настолько, что полез обниматься.
Что зверь уже не сопротивляется и даже не шевелится, и что я бью, со всей дури, кулаками по остывающему трупу, до меня дошло минут через десять.
Я будто пьяный водил глазами. И, пошатываясь, встал на ноги. Бешенство ушло. Была опустошённость и адреналиновая передозировка.
Я медленно пошёл в сторону озера. Всё тело трясло крупной и мелкой дрожью, как девчонку в оргазме. Возможно, это и был оргазм. Только другой. Боевой оргазм. Если так вообще можно выразиться.
Я медленно проковылял мимо бледной, как смерть, Ритки к озеру. И стал отмываться от собственной крови, покрывавшей меня от пяток до макушки. Кошмарное должно быть зрелище.
Смывая кровь, медленно приходил в себя. И мог уже немножко анализировать свои чувства.
Наверное, именно в тот момент, я безОбразно, бессловесно, на одном глубинном восприятии поклялся не повторять такого. Не убивать больше. Это было слишком сладко. Ярость и сила были слишком приятны. Кровь слишком пьянила. В тот момент я отчётливо понимал кем, а точнее чем, могу стать, скользя по этой дорожке. Чудовищем из ночных кошмаров. Ненасытной кровавой смертью. Страшной и неостановимой. Бессмертный кровавый маньяк, убивающий ради кровавого оргазма. Это слишком для этого мира. Это слишком для всех миров. И я не хочу в него превратиться.
Позднее, я выяснил про себя ещё одно маленькое свойство. Моё тело, как таковое не константно, как это могло бы казаться. Нет. Оно эволюционирует. Эволюция идёт вслед за сознанием. В основном. Но есть и автоматические процессы. В частности мозг. Каждый раз, восстанавливаясь после испытанной боли, он становится лучше. Не хочу объяснять тонкости и механизмы. Просто лучше и совершеннее. И чем сильнее боль и серьёзнее повреждения тела, тем сильнее меняется мозг. Выражаясь понятными образами, связи между нервными клетками крепнут. Скорость прохождения сигналов возрастает, а интенсивность их увеличивается. Да и самих клеток становится немного больше. Но в том же объёме, что и прежде. Структура становится плотнее.
То есть константна форма. Тогда как содержание подвержено изменениям. И это касается всего тела. Всех его тканей.
Иными словами, если я надолго останусь в воде, жабры у меня не вырастут и кожа чешуёй не покроется. Но плавать стану лучше.
После случая с медведем, я никогда больше не впадал в ярость. Злился, но всегда контролировал себя. Всегда.
* * *
И снова я поставил три звёздочки. Стало быть, как уже было написано ранее, мне не хочется продолжать.
А теперь представьте состояние Риты. Если я, отполоскавшись в озере, в себя худо-бедно пришёл, то ей даже это пока ещё не грозило.
Распахнутые на всю ширину глаза. Синюшная с зеленцой бледность. Неприятные симптомы, особенно когда прошло уже минут пять после окончания концерта, а картинка не меняется.
Я вылез из озера, чуть встряхнулся, наскоро вытерся футболкой и оделся. Естественно меня ещё слегка потряхивало. Но уже не столь яростно как вначале.
— Рит. Рит, ну ты чего? — осторожно спросил я, подходя к ней. Она чуть попятилась. Споткнулась о валежину, валявшуюся под ногами, и начала падать. Я бросился вперёд и еле успел подхватить её.
Её всю трясло, будто под током. Что было вовсе не удивительно после пережитого. У меня-то возбуждение и стресс уже кое-как вышли. А у неё только набирали обороты. Поэтому я просто крепко её к себе прижал и не отпускал, шепча что-то успокаивающее её на ушко.
Видимо, метод я выбрал правильный, поскольку минут через пять её уже почти не трясло. Только иногда ещё плечи тихонько вздрагивали, и слышался жалобный всхлип.
Наверное, пора было отпускать её. Но мне не хотелось. Она была тёплая, а я после купания в ледяной воде, малость, замёрз. Да ещё не стоит забывать, что я вообще-то парень, а она девушка. И девушка со всем, что и полагается (т.е. минимум второй размер на ощупь). А с ориентацией у меня всё в полном порядке.
То, что ситуация перерастает во что-то другое, она тоже почувствовала. Сперва, замерла, а потом начала эдак аккуратненько высвобождаться. Но куда там! Я в таких объятьях только что медведя задушил. И руки ещё не успели вспомнить, что они вообще-то слабые и нежные человеческие руки. А не жуткие стальные захваты монстра.
Поняв бесплодность своих попыток, она перестала дёргаться.
— Может, ты меня уже отпустишь? — спросила она. — Я уже в порядке!
— Не а! — с удовольствием отозвался я. — Ты тёплая! А я замёрз.
— Я-то может и тёплая, а ты мокрый! Отпусти! — возмутилась она.
— Не мокрый, а слегка влажный! — поправил я её, впрочем, не погрешив против истины.
— Пофиг! Пусти, говорю!
— Не а! Ты тёплая! А я замёрз, — по новому кругу начал я и поперхнулся словами. Эта зараза, врезала мне коленом по самому уязвимому месту мужчин.
Я охнул и, отпустив её, упал на траву, согнутой буквой 'зю'. Не сказать, что было больнее, чем десять минут назад, когда меня в куски рвал ныне мёртвый медведь. Но было больно. Плюс к тому, не хотелось, чтобы Рита меня начала бояться. Поэтому я не столько от настоящей боли страдал, сколько играл на публику. Не хочешь, чтобы тебя боялись — будь смешным и беспомощным. Вот я и был.
— А я предупреждала! — победно вскинув голову, сказала она.
— Ну, ты зверь, Ритка! — простонал я с земли.
— Сам напросился! Извращенец!
— Почему я ещё и извращенец-то? — возмутился я. — У меня были, самые что ни на есть, честные намеренья! Честные и гетеросексуальные!
— Вот теперь и лечи свои 'намеренья'! — язвительно отозвалась она. — Поприседай, говорят, помогает, — уже с некоторой долей сочувствия к моим страданиям, сказала она.
Боль, естественно, давным давно прошла. Свойство у меня такое — боль, как и сами раны, долго не задерживается. Но побыть в позе незаслуженно пострадавшего бывает удивительно приятно.
Я честно приседал, охая и постанывая. Заваливался на левый бок и выкатывал глаза. В душе я сам над собой ухахатывался. Но видимо со стороны это выглядело не так уж и смешно. Потому как Ритка настолько разжалобилась, что даже добровольно предложила собственное плечо раненому бойцу.
Так мы и ковыляли вместе с ней вдоль берега. Пока не наткнулись на тропку. После чего ковыляли уже по тропе. Где-то на втором километре, я таки поимел совесть (или, что точнее, совесть поимела меня). И я слез с плеча Риты и потопал уже самостоятельно.
Тут хочу заметить, что пешие походы по лесу не являлись для меня чем-то необычным. Родители (а так же бабушка с дедом) брали меня с собой чуть ли не с годовалого возраста. Естественно, что тогда я ходить не мог. Но вот позднее мы ходили уже все вместе. А с седьмого, где-то, класса, пешая прогулка менее двадцати, двадцати пяти километров — являла собой для нас с отцом нечто неправильное и незавершённое. Обычно же мы с ним наворачивали около тридцатника, после чего слегка утомлённые и довольные ехали домой на автобусе.
Конечно же наши пригородные леса — это даже и не совсем леса, а больше парки. Но всё же. Были там участки и очень похожие на те, какие мы проходили теперь с Ритой.
А вот ей, похоже, такие приключения были вновинку.
— Рит, а Рит, — осторожно начал я. — А что мы местным скажем?
— А что мы можем сказать?
— Что заблудились, естественно.
— Стало быть, так и скажем, — пожала плечами она.
— А как мы назовёмся? — осторожно продолжил я.
— А как мы можем назваться?
— В принципе, как угодно, — предположил я. Она задумалась.
— Нет. Как угодно, пожалуй, не пойдёт, — наконец выдала она результат своих размышлений. — Я много разного фэнтези читала. Там главный герой вечно как-то непонятно своё настоящее имя коверкает. Не хочу так. Буду зваться Ритой!
— Логично. Я наверное тоже останусь Мишей. Но я о другом.
— А о чём тогда? — спросила она.
— Кем мы друг другу назовёмся?
— То есть? А какие варианты?
— Можем назваться братом и сестрой, можем женихом и невестой, даже мужем и женой назваться можем. Всё равно, нас тут никто не знает и не проверит. А вот чужими людьми называться будет несколько странно...
— Да уж, задачка... Братом мне тебя непривычно звать будет... Тем более, что у меня брат уже есть. Женихом — не достоин ещё! Тем более мужем... А можем мы ни как не называться?
— Откуда я знаю, — пожал я плечами. Что я ей, справочник что ли? Я тут сам в первый раз.
— Давай на месте разберёмся? — предложила она.
— Давай. Почему бы и нет, — легко согласился я, поскольку своих идей на этот счёт не было.
А это самое 'на месте' наступило удивительно быстро. Буквально через десять минут лес поредел и превратился в опушку леса. Хоть это и звучит тавтологично, но лучше сказать, я к сожалению не умею. Природа обделила литературным талантом.
В конце концов, деревья вовсе закончились. И нашему взгляду открылась деревня. Или село? Чем они отличаются друг от друга? Наличием церкви? А если церкви в этом мире как таковой вовсе нет?
Серые бревенчатые дома. Крыши крытые дранкой и соломой. Мычание коров в загонах. Или в сараях? С опушки было не разобрать откуда именно доносятся те или иные звуки. Лай собак. И люди.
Хорошо, что и Ритка и я успели дома почитать разного фэнтези. Это слегка подготовило к тому, что мы увидели. Средневековье. Или даже раннее средневековье. Да ангел его знает, какое это время! Но уж точно не аналог двадцать первого.
Авторы фантастики всегда описывают деревни через слово 'грязь'. В этом они не правы. По сравнению, с тем, что мы увидели, через это слово надо описывать наши города.
Светило солнышко. Погодка стояла сухая. Откуда ей грязи-то взяться? Картинка очень даже приятная.
А в то время как мы с ней стояли и любовались местными видами, нами тоже начинали 'дивиться'. Девчушка с коромыслом и вёдрами, шедшая к колодцу, с большим любопытством нас разглядывала. Мы, честно говоря, разглядывали её с не меньшим любопытством. Правда, при этом, она успела сноровисто наполнить свои вёдра и уже пристраивала их к коромыслу. Мы с Риткой спустились с бугорка на котором стояли до этого и поравнялись с колодцем. Вёдра литров по двенадцать, наверное, если судить на наши меры. А девчушка, нам с Риткой ровесница. Я как-то слабо себе представлял, как она это потащит.
Улыбнувшись и озорно подмигнув ей, я подцепил коромысло и закинул его себе на плечо. На вид это получилось у меня легко и непринуждённо. Про себя же я охнул от навалившейся тяжести. И она это сама таскала?! Видимо женщины есть не только в русских селениях. Или это местный аналог России.
Но на то я и иксмен (сам над собой смеюсь, выводя это слово), чтобы улыбаться, когда хочется кряхтеть.
Девчушка хохотнула в кулачок, и заговорила.
— Отколь вы такие будете-то, чудные люди? — голос у неё оказался сильный, приятный, звучный.
— Заблудились мы, девица, — состроив нарочито грустное лицо 'ответствовал' я. Ритка пока что помалкивала.
— О как? И из каких же краёв блудите? Северских, или Вейских? А не Варнаварских часом?
— Нет, красавица, подалече будет родина наша... Здесь о такой и не слыхивали наверное. Россия зовётся.
— Твоя правда, не слыхивали мы про такие края. И где же она лежит? Россия ваша? На севере? Али на западе?
— А кто ж её знает. Заблудились мы. Вот идём теперь крова ищем, хоть на ночь. Пищи, хоть корку хлеба... А уж коли работа какая есть, так и вовсе удача великая, — зашёл я по существу проблемы. Есть-то уже и правда хотелось. И ночевать где-то надо. И ангел его знает, что дальше делать? Как выживать в новом и непонятном мире.
А девчушке, мои слова, видимо, по душе пришлись. Она, эдак оценивающе на меня глянула, чему-то своему улыбнулась.
— От чего же не найдётся. Сильному да здоровому парню работа завсегда есть, коли он не бежит от неё, да руки откуда следует растут...
— Работы не бегу, а руки... Да вроде как у всех — из плеч растут, не из задницы... — улыбнулся я, расправляя плечи. Я хоть и не хлюпик, но и на силача не тяну. Так что, не помешает.
— А это ты не мне, это ты старосте расскажешь, коли и впрямь, работы ищешь.
— Ищу, красавица. Ищу... Как-то же выживать надо потеряшкам, роду племени не имеющим... Проводишь к старосте-то, разумница? — уточнил я.
— От чего ж не проводить-то? Да ты ведёрки-то опусти, пришли мы уже к дому моему, — весело улыбаясь, ответила она. Я себя ждать не заставил. Тяжёлые заразы! Споро отнеся вёдра в дом, девчушка вернулась и повела за собой.
— А звать-то, тебя как, девица-красавица? — спросил я.
— А так и зови, — хихикнула она, — очень уж у тебя складно это выходит. А вообще Верией меня кличут.
— Верия... — попробовал я на вкус имя. — Тёплый весенний ветер напоминает, а ещё вербу пушистую... Красивое имя какое! — искренне ответил я. Ни чего не могу с собой поделать. Кобелиная моя натура так и рвётся с цепи, когда такие симпатичные девушки рядом. Рвётся с цепи и соловьём заливается. Аж самому неудобно за себя.
А Верия-то, так и зарделась вся, весело глазками посверкивая.
— А самого-то, как кличут? — задала она закономерный вопрос.
— Миша я, — ответил, что и понятно, я. Глаза её округлились в испуге и удивлении. И понял я, что чего-то не того сморозил. Но вот чего именно...
— И не боишься ты Истинное Имя называть?!!! А ну как недобрый человек услышит? А ну как колдун прознает? Такую порчу наведёт!
— А! Вот ты о чём. Да не боюсь я ни колдунов чёрных, ни людей недобрых! Сила во мне есть против них!
— И что же за сила такая в тебе, Мишка? — ехидно отозвалась Ритка. Видимо мой лёгкий флирт ей удовольствия не доставлял.
— Вера! Кто искренне открыт Ему душой, тому ни какие колдуны да ворожеи не страшны! — и главное не соврал я им. Отец у меня в своё время много чем подобным увлекался и разбирался. И пришёл к одному простому выводу. Что идеальная защита от всех этих, на самом деле вполне реально и материально работающих даже в нашем мире техник и сглазов, только одна. Не иметь в себе того, за что, эта гадость могла бы зацепиться. А для этого надо открываться наверх. Богу, Аллаху, Будде... да хоть Великому Разумному Космосу. Какая разница как это назвать. Свет он и в Африке Свет.
