Хрен знат.. Глава 18. Слово

Что это вообще было? И было ли это со мной, или только с моим разумом? Знает ли Фрол силу своего слова? Если да, почему до сих пор не понял, что я человек из будущего? А может, давно понял, и это тонкий намек?

Мою колдовскую ношу, мы закопали в посадке, под корнями засохшего дерева. В конце хозяйского огорода нашелся старинный заступ — лопата с квадратным штыком и ручкой из ветки акации, отполированной мозолистыми руками. Фрол вырыл глубокую яму, вылил на дно воду, яйцо и остаток свечи накрыл хрустальною чашей и закопал.

Надо же, кугут кугутом, холодильник на зиму отключает, а не пожалел. Дело даже не в том, что стоит такая вещь, как минимум, четвертак. Попробуй ее купи! Это большой дефицит даже в магазинах сельпо.

Потом, собственно, и наступило настоящее утро. Солнце еще не набрало силу, не обозначило крест, а станица проснулась. По улице шел пастух, собирая коров в разношерстное стадо. Гремели засовы, стучали калитки, хлопали ставни.

Чтоб не отсвечивать, не оставлять деревенским сплетницам тему для пересудов, мы возвращались в хозяйскую хату тайной тропой, через колхозный кузнечный двор. Ворота были закрыты, но колдуна это не остановило. Он пошарил рукой под деревянной колодой и вытащил ключ. Перед тем как открыть навесной замок, по-хозяйски проверил "контрольку". Насколько я понял из Васькиной болтовни, Фрол получал пенсию. А вот каким общественно-полезным трудом ему довелось заработать свой скорбный кусок хлеба, увидел только сейчас. Понятно теперь, откуда в его хозяйстве "разного железа навалом"

Пёс Кабыздох встретил нас на крыльце, у порога, с ключом от хозяйской хаты под лохматыми передними лапами. Было ли это элементом станичного ведовства, выучкой, или просто собачьей сообразительностью, я об этом не думал. Потому, что уже устал удивляться.

Пришла бабка Глафира. Женщины принялись хлопотать у электрической плитки, а мы с колдуном пошли закрывать ворота в кузнечный двор. Он сам меня пригласил.

— Пошли, — сказал, — Сашка, посмотрим железо. Может, что-нибудь путное и подберем? — Заклинило мужика на дедовом агрегате.

Уж чего-чего, а электродвигателей в хозяйстве у Фрола было в достатке. Причём, на любой вкус. От таких, что троим мужикам по трезвости не украсть, до сравнительно небольших. И все, как один, трёхфазные. Самые неподъёмные были свалены в отдельную кучу под дырявым навесом, и уже заросли крапивой. Те что поменьше, выглядывали из под завалов бросового железа, оставленного здесь неизвестно кем и когда, но точно на долгую перспективу. Что только здесь не валялось: узлы и детали сельхозмашин, дырявые тазики и корыта, убитая тракторная тележка, задний мост вместе с карданным валом грузового ЗИСа. На каждом шагу под ноги попадались ржавые консервные банки.

— Ты на эти моторы и не смотри, — презрительно сплюнул Фрол, увидев, что я очищаю от грязи таблички на корпусах. — На улице гиль и хлам. Ни один не работает. Хорошие в кузнице под замком. Покажешь какой годится, а Васька когда надо подключит. Я с него живого не слезу за той холодильник.

И он зашагал по выложенной камнем дорожке к приземистой хате, покрытой зеленой от старости дранью.

Ни фига себе гиль и хлам! Этот кузнечный двор, да нам бы с мамкой в начало двухтысячных, когда килограмм медного лома перевалил за сотню рублей! Были бы при стареньких "Жигулях".

Что такое настоящая кузница, я знал чисто теоретически и был очень разочарован, увидев горн и меха не такими, как мне рисовало воображение. И вообще, само помещение больше напоминало слесарную мастерскую: два металлических верстака, сварочный аппарат, станок трубогиб, электрическое точило, бочка с водой... Наковальня и молот присутствовали, но, по сравнению с тем что я представлял, тоже какие-то малокалиберные. Здесь чувствовалась хозяйственная рука. Если б не вездесущая пыль, ровным слоем лежащая на всём, кроме воды, можно было сказать, что кузня содержится в образцовом порядке. Судя по его толщине, последний раз сюда заходили, как минимум, месяц назад.

— Совсем нету работы, — со вздохом сказал Фрол, поймав мой оценивающий взгляд. — С апреля считай, ни одного заказа. А года четыре назад, когда тут была РТС, так уголь не успевали возить...

Он, кряхтя, опустился на корточки и принялся доставать из под верстака свой золотой запас. В дело годилось всё. Число оборотов двигателя мало сказывается на качестве очистки сырья. Я выбирал нужный, исходя из размеров, веса, длины и конфигурации вала.

— Вот этот пойдёт.

Колдун проследил за моей ногой. Чтобы не ошибиться, вслух зачитал содержимое шильдика: "МГП ВОС, 1400 оборотов, семь с половиной кэгэ". В обратном порядке, всё лишнее убрал под замок и спросил, водружая движок на верстак:

— Ты для чистилки ничего путного не нашёл?

— Нет, — виновато ответил я.

— А что она хоть из себя представляет, эта насадка?

Я взял жестяную кружку, которой кузнец зачерпывал воду, приставил её донышко к оконечности статора. Для ясности повторил:

— Железный стакан с фланцем для фиксации на валу. Диаметр и длина в пределах разумного.

— Ну да, ты ж говорил, с ребристой поверхностью, — кивнул головой колдун. — Надо ж как просто, а я б ни за что не дотумкал! Ну, Сашка, едрит твою в кочерыгу, спасибо что надоумил.

— Вам спасибо, дяденька Фрол, — тихо ответил я.

— Потом будешь благодарить, когда слово моё до бога дойдёт! — строго сказал он и блеснул единственным глазом.

— Сашка-а! — где-то поблизости закричала бабушка Катя.

— Ку-ум! — вторил ей голос бабки Глафиры. — Идить, завтрак остынет!

— Мы здесь! — закричал я, подбегая к дверям.

— Вот бабы, лихоманка их побери! — недовольно сказал Фрол. — Знают, что я в кузне, сами сюда идут, а крику на всю станицу. Пора собираться. Ты для себя ничего тут не присмотрел?

Я хотел попросить какой-нибудь двигатель, но вспомнил лицо колдуна, когда он прятал под ключ свой золотой запас, и понял, что зажлобит. Поэтому указал на обрезок стальной полосы валявшийся у стены в общей куче делового металла:

— Вот эту железку я бы себе взял.

— Эту? Да забирай! — расщедрился Фрол. Подумал немного, спросил. — А зачем тебе сталь, для баловства?

— С обеих сторон заточу и сделаю велотяпку.

— Че-во-о?! — единственный глаз колдуна округлился до невозможности и едва не покинул орбиту. — А ну повтори, что ты собираешься сделать?!

— Велотяпку, — громко и по слогам произнёс я. — Это такое приспособление, которым можно полоть, картошку окучивать и нарезать рядки, толкая велосипедную раму перед собой. Так легче и намного быстрей.

— Да ну? — не поверил колдун. Хотел ещё что-то спросить, но не успел.

— Вы что тут, оглохли?! — с порога наехала бабушка Катя. —

Яичница стынет, я из сельпа бутылочку принесла. Орём во дворе в два голоса, а им хоть бы хны!

— А пылищи, пылищи! — закрутила носом Глафира. — Как все одно на скотном дворе! — И тоже спросила, — чего это вы тут?

— Да вот, — сориентировался Фрол. — Тяпку хотим сделать. Такую, чтобы полола сама.

Только его слова никто не принял всерьёз.

— Нашёл время шутки шутить, — с укором сказала Пимовна. — Завтра с утра на работу, ехать уже пора, хотим попрощаться, как люди, а он ерунду буровит!

— Тако-ое! — поддержала её бабка Глафира.

— Ладно, Сашка, — сдался колдун, — Тяпку я тебе наточу, всё остальное в другой раз. Если конечно, он когда-нибудь будет. Где там твоя железяка?

— Пять минут у тебя! — сказала бабушка Катя и посмотрела на ходики. — Через пять минут мы повора... — Остальные её слова заглушил электронаждак.

Я сначала смотрел как работает Фрол. Потом обратил внимание на содержимое шильдика. "Министерство просвещения РСФСР. Главучтехпром. Механический завод Љ 8, г. Касимов, Рязанской области". Не успел удивиться, почувствовал боком нетерпеливый локоть Екатерины Пимовны. Обернулся, прочёл по губам: "Что это он делает?"

— Тяпку, — ответил я.

Ответил до неприличия громко потому, что в этот момент Фрол плавно переходил на более мелкий круг с другой стороны ротора.

— Какая же это тя..., — успела сказать Глафира, а бабушка Катя схватила меня за руку и вывела на крыльцо.

Не дожидаясь допроса с пристрастием, я рассказал женщинам всё о своём будущем агрегате. Рассказал, не жалея красок, потому, что доподлинно знал: только их добрая воля стоит на моём пути к намеченной цели, только она позволит мне довести свой замысел до ума. Вряд ли в ближайшем будущем подвернется такая оказия, когда в одном месте срастаются и кузнец рядом с железом, и его добрая воля. Каюсь, немного соврал. Сказал, что заросший осотом и одуванчиком огород колдуна можно, не напрягаясь, привести в образцовый порядок за каких-нибудь сорок минут.

И семя упало в добрую почву.

— Я тоже такую хочу! — обронила бабка Глафира. Жалобно так.

А Пимовна промолчала. Но зато, когда Фрол вышел из кузницы с наточенной шинкой в руке и громко сказал "Всё!", конкретно наехала на него:

— Что всё, что всё?! Ты, женишок, если взялся за дело, доводи его до конца!

— Вот и пойми этих баб, — плевался колдун, когда женщины ненадолго ушли. — То "ехать пора", а то вдруг, "доводи до конца"!

Где гнуть-то?

Я в который раз объяснял, что тяпка должна захватывать всю ширину междурядья, поэтому низ режущей кромки должен плавно, почти незаметно, описывать полукруг. Где широко, там нажал, где узко — чуть отпустил. И он послушно сопел над ручным станком трубогибом.

В итоге у нас получилась конструкция, внешне напоминающая греческую букву омега. Сверху к ней был приварен кусок уголка от двухштыревой траверсы и полуметровый обрезок водопроводной трубы, найденные здесь же на свалке.

— Смотри Сашка, — стращал меня Фрол, сбивая окалину молотком, — если что-то не так, лучше сразу скажи. Упаси господь обмишуримся, бабы с нас шкуры спустят!

Я обдирал с направляющей краску, когда женщины принесли старую велосипедную раму, переднее колесо, ведёрко с водой и веник. Пол в кузне был земляной, можно не мыть.

— Идить во двор! — властно сказала бабка Глафира, открывая окно, — мы тут хоть чуток приберемся.

Фрол присел на траву, вытянул ноги, опёрся спиной о боковину крыльца. Он больше не прятал лица от тех, кто принимал его целиком, таким, как он есть. Наоборот, с удовольствием подставлял свой безобразный шрам под солнечные лучи. Я примостился рядом. В траве скрипели кузнечики. Им вторила беспокойная горихвостка, обустроившая гнездо под коньком крыши. Нет у господа маленьких и больших, сильных и слабых. Все равны под небесным крестом, все в меру сил толкают тяжелое колесо, имя которому — жизнь...

Прощание вышло скомканным и затянулось почти до обеда, потому, что совпало по времени с испытанием велоблока. Меня к нему, кстати, ни разу не допустили. Взрослые люди, а как все одно дети. Не успеет Фрол пройти полтора рядка, Пимовна вырывает раму из рук: "Дай я!" А у самой уже над душой бабка Глафира стоит. Так женщины увлеклись, что подгорели котлеты. Зато и управились за двадцать минут. Там-то картошки той, от силы сотки четыре, земля в междурядье мягкая, без единого камушка, плюс тяпка со свежей заточкой. Не скажешь, что одноглазый фаску снимал и кромку до ума доводил.

Прополоть пропололи, а окучивать нечем. Кто виноват? — Фрол: "Тебе же сказали, берёшься за дело..."

Забыли уже, что завтра с утра на работу, что ехать пора, что время пришло прощаться. Нет бы сразу не вмешивались в мужские дела.

Сколько сил мы тратим на то, чтобы угодить женщинам! — думал я, шагая за колдуном. — Порой посвящаем этому жизнь! А они, в свою очередь, делают всё, чтобы создать нам на этом пути максимум неудобств.

Подходящей заготовки в кузнице не нашлось, а разводить огонь и ковалить, колдуну расхотелось. Прилепили кусок трубы к старой подборной лопате с обломанною тулейкой, да подрубили на конус края полотна. Не понравилось ни мне, ни ему. Одно хорошо, над душой никто не стоял.

— Долго оно не проходит, — самокритично сказал Фрол. — Максимум, два сезона. Лопата, это такая падла, что где ты на ней трещину заварил, там она опять и сломается.

В общем, окучиватель получился "на отвали". Он и грёб как-то не по-людски. Земля уходила в отвал с двух третей полотна. После такой обработки, картофельные рядки становились похожими на окопы — два бруствера, а между ними кусты. Где-то мы с Фролом, как он говорил, обмишурились. Немного не рассчитали угол атаки. Зато быстро управились. Я время не засекал потому, что пили-ели на улице, под виноградником, но быстро.

Как автор проекта, я в тайне надеялся, что мне отдадут раму и колесо. Куда там! Это ещё не дефицит, но повышенный спрос на велоблоки уже налицо. Самая горячая тема.

-...И грабельки какие-нибудь! — говорила Глафира, когда бабушка Катя спохватилась и глянула на часы.

— Ну, мать, засиделись же мы! Я бы ещё задержалась, да соседи с ума сойдут. Надо ребёнка в семью возвращать.

— А как же клубника? Ты ж собиралась...

— Да грец уже с той клубникой! По дороге куплю.

Фрол проводил нас до самой калитки. Перед тем как пожать руку, повязал на моё запястье три разноцветные нитки, сплетенные хитрым узлом, наподобие макраме.

— До вечера, — сказал он, — не снимай. А как мамка приедет, спрячь эту штуку в изголовье её кровати, под перину или подушку, а на утро сожги. Только так, чтобы никто не видел...

* * *

Отдохнувшие кони, ходко понесли нашу бричку по пыльной грунтовке, вдоль зарастающих осокой прудов, в сторону соседней станицы. Она начиналась сразу за ближайшим холмом. Возница вполголоса напевала вчерашнюю песню про гарного коняку, а я всё гадал, поможет ли мамке Фролово ведовство? Стоя под небесным крестом в притворе разбитого храма, я был в этом почти уверен. После совместной работы на кузне, стал сомневаться. Уж слишком он стал земным. Верней, приземленным.

— Те люди, которых колдун проклял, с ними что-то потом случилось? — спросил я, когда Пимовна замолчала. — Не просто же так, в станице его боятся?

— Ты это про Фролку? Да какой из него колдун! Просто слово его и на самом деле от бога. Он его душой ведает. Такого обидеть, все одно, что церкву разрушить. Вот и держит его господь при себе. А люди боятся потому, что привыкли не суть человека видеть, а внешнюю личину его. В душу-то лень заглянуть. А что с лиходеями теми стало потом, этого я не видела, а брехать не хочу. Пришлые — они ведь, как листва на ветру, не уследишь. Сегодня сюда занесло, завтра туда. Много чего люди болтают. Проскурня, верховода ихний, тот лет через пять повесился, это я точно знаю. Из гарнизонных солдат, что девок станичных пользовали, вообще, мало кто уцелел. Тиф покосил. Послали их в поле, эшелон с казаками, что возвращались домой, из пушек расстреливать, там среди них, эпидемия и случилась.

И все? — подумалось мне, — слабовато для колдуна! То, что поведала Пимовна, честное слово, не произвело впечатления. Я чаял услышать леденящие кровь ужасы, а не рутинную прозу жизни. Тиф — одна из примет любого смутного времени. Причин, по которым мужик может намылить петлю, если копнуть поглубже, найдется великое множество. А мне хотелось гарантий. Знать точно, наверняка, что слово станичного колдуна найдет нужного адресата и сотворит чудо.