Шестилетний сирота с тупой улыбкой на лице и крепко зажатыми блестящими кругляшами в кулаке. Хах... Это было неизбежно.
Повернув в знакомый переулок, который вел прямо на общежитие, я невольно споткнулся и, тихо ругнувшись сквозь зубы, упал прямо в большую жирно-черную лужу. Отвратно-пахнущая жижа брызнула на одежду и лицо. Неприятно, нечего сказать, но не смертельно. Не для меня.
Я быстро вскочил на ноги, в кратчайшие сроки помянув и лужу и всех её родственников до десятого колена, когда рядом послышался противный смешок. Резко повернулся в сторону звука, но ничего не увидел. Хотя нет, кое-что все же промелькнуло перед моими глазами — кажется нападавший носил синие сандалии...
Удар отбросил меня к прислоненному к кирпичной стене мусорному баку. Тело отозвалось резкой болью, и я против воли зашипел сквозь зубы. За неделю до этого очередная шпана умудрилась сломать мне ребра, поэтому едва сросшиеся кости отчаянно сопротивлялись подобным нагрузкам.
— Кто это тут у нас? — прогнусавил противный голос, обладатель которого незамедлительно вздернул меня за шкирку, как беспомощного котенка. Подождать, пока пелена боли перед глазами исчезнет, затем — ударить по яйцам и бежать. Классическая схема, успех которой обычно составляет около пятидесяти процентов. — Неужели сам демон решил почтить нас своим присутствием?
От этого волосатого типа с уродливой бородавкой на мясистом носу крепко и основательно несло алкоголем. Так, теперь уж — процентов сорок. Бутылочка сакэ, как правило, повышает болевой порог.
— Я ведь вам говорил — он всегда ходит этой дорогой, — ехидно прошипел знакомый мальчишеский голос Тайдо Кисараги — одного из тех, кто в качестве тренировки по физической подготовке ломает мне кости.
— Да-да, — задумчиво протянул бомжеватого вида мужик, взвешивая меня в своей руке, как кусок мяса на рынке. Гул в голове постепенно сошел на нет, и я готовился, искал удобную позицию, чтобы как можно тоне пнуть этого урода. — Отлично, парень, лови.
Мужчина сунул руку в карман потертой куртки и выудил оттуда тусклую монетку, которая тут же перекочевала в ладонь Тайдо. Морда этого подонка, старшего меня на три года, растянулась в ухмылке и в следующую секунду Кисараги с чувством выполненного долга смылся.
Что было дальше, я помню слишком размыто. Были удары, слезы, снова удары, обвинения в смерти жены и вновь удары. Я не сопротивлялся, так как этот малый оказался бывшим чунином, и шансов против него у меня абсолютно не было. Классическая схема номер два — свернуться в позе эмбриона и ждать.
Ждать пока бивший меня ублюдок не устанет.
Или пока я сам не потеряю сознание.
Или...
Мне было шесть, и я по-прежнему ждал. С самого рождения жизнь приучала меня быть самостоятельным и одиноким. Но, будучи слишком маленьким, я еще лелеял надежду на что-то... внезапно объявившихся родственников, доброго учителя или верных друзей. По закону жанра они все должны были появиться в том самом переулке, чтобы прогнать злого дядю и воспитать во мне характер, чувство справедливости, любовь к близким и степенную ненависть к врагам. Абстрактным близким и еще более абстрактным врагам.
Но вот жалобно хрустнули не выдержавшие ребра, а за ними — правая рука, крепко прижатая к груди. Из горящих огнем легких вырвался кашель, и сандалии бившего меня мужчины оросила кровь. После этого он взбесился еще больше и начал просто топтать меня, грозя элементарно размазать по асфальту в прямом смысле этих слов.
Было больно. Было страшно. Но больше всего было обидно.
За погнутые и отшвырнутые в сторону мои честно заработанные пять монет.
За порванную и измазанную в дерьме куртку, которую, по планам попечительского совета Листа, я должен был носить до восьми лет.
Кто-то хватает меня за волосы и швыряет в ближайшую кучу мусора. Потом в этих руках со сбитыми костяшками и разводами крови появляется какая-та труба. И снова удары.
Скорлупа отчужденности и наносного безразличия лопается, и в мой разум хлынула река того, чего я не могу себе позволить. Жалость к себе, грусть, отчаяние... Становится невыносимо больно не только от перебитых костей и смятых в фарш органов, но и от осознания собственной никчемности.
Я ждал, скрючившись в вонючем переулке, скуля от каждого удара металлической трубы. Я ждал, истошно вопя и давясь собственной кровью.
Но никто не пришел.
Кажется, я падал. Или же наоборот воспарял к небесам. Какая разница?
Помню, что в какой-то момент избиения я просто-напросто потерял сознания и оказался в окружении пульсирующей тьмы. Все вокруг меня дышало и дрожало как живое существо. Каждая вспышка боли в полумертвом теле отдавалась жалобным гулом в этой теплой и мягкой черноте, что заботливо пригрела меня.
"Не стоит ждать". — эта мысль вспыхнула в моем гаснущем сознании, распоров тьму. В глаза ударил ослепительно-яркий свет и...
В следующее мгновение я рухнул на какой-то мокрый пол. Синяки и переломы отозвались ноющей болью, едва не лишившей меня сознания. Тихое, но отчетливое журчание воды вокруг меня о том, что произошло нечто необычное.
— Ты ведь не хочешь ждать?
Глухой рокот нечеловеческого многоголосого рыка вернул меня с небес на землю. Резко подняв голову, от чего шейные позвонки едва не рассыпались на мелкие осколки, я вперился взглядом туда, откуда раздался жуткий рык.
В пяти метрах от меня возвышалась невероятных размеров решетка, с которой не могли бы поспорить даже ворота деревни. В тусклом свете странного гигантского помещения не мог разглядеть ничего дальше толстых как вековой дуб прутьев.
— Кто это? — прохрипел я, сделав тщетную попытку сесть. Тело не слушалось, а вода вокруг меня медленно, но верно окрашивалась в насыщенно-красный цвет. — Где...я?
— Отвечай на мой вопрос, сопляк! — рявкнуло нечто и внезапно всего меня охватил немыслимый по силе гнев. Я лежу в луже собственной крови, еле умудряюсь дышать своими легкими, пробитыми осколками ребер, а какая-та мразь еще и смеет орать на меня?
— Говори, ничтожество! — распалялся мой невидимый собеседник за своей решеткой. — Если ты хочешь выжить, отвечай!
— Пошел... к демонам... — выплюнул я, зажмурив глаза и изо всех сил сжав челюсти. От жалости — к презрению... от грусти — к ненависти... от отчаяния — к гневу. В тот момент, когда эти преобразования произошли в моей голове, весь тот ужасающий поток чувств, в котором я почти захлебывался, словно врезался в плотину. Я почувствовал, как мои руки перестают дрожать, а к мыслям возвращается ясность. Капля за каплей, сквозь выстроенный мною барьер просачивалось лишь то, что питало меня тогда, на грани смерти, захлебывающегося от собственной крови в каком-то сыром зале, где неизвестный подонок глумится надо мной...
Презрение к тем, кто плюет мне в лицо и шепчется за спиной, называя демоном. Эти бесхребетные твари, которые не смогли защитить себя во время нападения Девятихвостого, боятся меня, как символа их вечного позора и бесконечной слабости.
Ненависть к Кисараги и другим малолетним сволочам, отбиравшим мои последние деньги, рвавшим и топтавшим те крохи гордости и силы, которые я выскребал из себя! Тем, кому все в мире дается даром! Почему же я должен давиться объедками, дохнуть от холода и прогрызать себе путь, как какой-то червь!
И гнев... Гнев на демона, что сидит внутри меня, а точнее передо мной, запертый в своей темнице. Изрезанный иероглифами пол, в который я уперся лицом, содержал избыточное количество информации, касавшейся объекта и субъекта заточения... Гнев на людей, наплевавших на меня, сделавших бездомного сироту козлом отпущения.
Мне казалось, что тогда, умирая в застенках собственного сознания, я мог ненавидеть весь мир. Ярость пульсировала во мне, клокоча по венам, растекаясь раскаленным железом по всему телу.
Она требовала выхода.
— НЕНАВИЖУ!!! — заорал я во всю мощь легких, не обращая внимания на брызнувшую из горла кровь, забыв про истерзанное тело. Как-то интуитивно я потянулся к тому древнему чудовищу, которое ревело и рычало за ставшей внезапно близкой решеткой. Едва моя рука коснулась холодных темных прутьев, с другой стороны в нее ударила исполинская лапа, покрытая красным как кровь мехом. Я, продолжая кричать, и уже почти потеряв разум от разрывающего мою душу гнева, прикоснулся к ней.
Внезапно мир дрогнул, будто кто-то со всей силы долбанул по гигантскому гонгу. Лапа Кьюби подернулась красной дымкой, и в следующий момент нечеловеческая сила демона рванула меня вперед, затаскивая прямо вовнутрь черной неизвестности.
Я помню, как не только мое тело, но и разум оказались зажаты в мощные тиски, а чья-то огромная зловонная пасть сомкнулась над моей головой. Все погрузилось во мрак, призванный распылить по ветру самые храбрые сердца и сломать самых отчаянных безумцев. Но ярость, бушевавшая во мне, продолжала гореть лесным пожаром, неукротимая и неумолимая, как и сама первозданная стихия.
В какой-то момент до меня дошел звук мерных ударов, прерываемых невероятно громким воплем. Я ощущал, как мой гнев бьется в унисон вместе с тем пространством, где я оказался, а ненависть растет и множится.
Отчаянный последний вопль Кьюби выдернул меня из океана боли и сладкого как патока наслаждения от клокочущей силы. Сильный толчок куда-то в район груди вышвырнул меня из темницы Девятихвостого, и уже через секунду мое тело врезалось в противоположную стену зала. Кладка из неизвестного материала пошла трещинами, но в следующее мгновение заросла, оставив в месте, куда я врезался, только неглубокую вмятину.
Ураган чувств, захлестнувший меня, постепенно начал стихать, возвращая мне ясность ума. Встряхнув головой, я посмотрел в сторону решетки, ожидая увидеть разъяренного моей выходкой Биджу. Но...
Клетка была пуста. Освещаемая тусклым светом, лившимся из ниоткуда, громадное пространство внутри клетки оказалось пусто. Не веря своим глазам я одним резким рывком спрыгнул на пол и быстро кинулся к небольшой бумажной печати, выполнявшей роль замка. Аккуратно выведенные иероглифы печати не были повреждены или стерты. Прутья стояли на своих местах, нетронутые и не погнутые колоссальной силой демона. Но где же тогда...
— Аррргх...
Из воды, плававшей внутри клети, поднялся и лопнул крупный пузырь. Вслед за ним, булькая и смешиваясь, начал всплывать сплошной поток пузырей. Некоторые, особо крупные, умудрялись повиснуть в воздухе на несколько секунд, но затем неизбежно исчезали. Каждый лопнувший пузырь сопровождался гневным рыком не громче шепота, но вместе тысяча голосов превратились в оглушительный рев.
Я заворожено наблюдал, как оставшаяся на поверхности пена приобретает алый оттенок, а свет вокруг чуть меркнет. Гнев, придававший мне силы, выгорел, оставив лишь опустошенную оболочку и помутненный шоком от происходящего разум. Наконец, кроваво-красная масса зашипела и, издав жуткий рев, взметнулась ввысь, к самому потолку. Пена, плотнея и приобретая все более насыщенный оттенок, сложилась в гигантскую звериную фигуру. На том месте, где должна была быть голова, прошла четкая черная черта, которая, раскрывшись, оказалась усеянной похожими на мечи острейшими зубами.
— Человек... — прорычал появившийся из ниоткуда Кьюби, приближаясь к самым прутьям. Открывшиеся провалы глаз, горевшие потусторонним адским пламенем, смотрели с нескрываемой ненавистью и... удивлением? — Ничтожная букашка...
— Что... — выдавил из себя я, делая шаг назад. — Какого?..
— Не жди, — перебил меня древний монстр, наклоняя свою исполинскую морду на уровень моих глаз. — Эти шрамы и знаки подтверждают твое право на жизнь, мальчишка.
Дрожащей рукой ощупал свое лицо. Так и есть — кровь, капавшая на пол, когда я был вжат в стену, текла из трех свежих рубцов, пересекавших мое лицо. Взгляд в пол, и я едва устоял на ногах. Все мое лицо покрывала целая вязь незнакомых мне черных завитушек и крючков.
— Твой гнев — твоя сила и опора, человек, — продолжил демон, отступая обратно в сгустившуюся тьму клетки. Я был слишком поражен всем произошедшим,, чтобы связно задать мучившие меня вопросы. Да что юлить — я едва стоял на дрожащих как осиновый лист ногах! — Сегодня с его помощью ты обрел силу, но печать смерти предусмотрела и это...
Глухое рычание, как мне показалось, до боли напоминало ехидную усмешку.
— Копи свой гнев, — теперь я мог видеть только горящие огнем глаза и оскаленную в жуткой ухмылке пасть. — закали его, как кузнец изготавливает меч. И в тот день, когда ты будешь готов, зайди в мою темницу второй раз. Тогда мы решим, кому будет принадлежать твоя невероятная ярость и моя сила.
Я слушал, повернувшись спиной к Девятихвостому. Вот значит как — даже тогда, когда я сумел вырвать свою жизнь из пасти дьявола, её отнимают у меня?
Голос Биджу набатом содрогал мой разум до самого момента, как я заствил свое тело очнуться.
— Я буду ждать тебя, мой драгоценный тюремщик... Тебя и твоей восхитительной ярости...
Глава 3.
Отчаяние и надежда.
"Вторая заповедь шиноби —
не доверяй никому. Особенно себе".
Неизвестный автор.
Неудобный жесткий стул, гудение одноклассников под боком и занудное бормотание сенсея. Мне было скучно и неинтересно. Казалось, все способствовало поднятию моего настроения: практически новая одежда, выданная органами надзора над сиротами, прекрасная солнечная погода и, наконец, появившиеся после недели работы уборщиков в небольшой забегаловке, какие-никакие, но деньги. Но именно сегодня целая куча мелочей, по отдельности не представлявших ничего, на что стоило бы обратить внимание, но в совокупности представлявших силу, с которой нужно считаться, заставляла меня нервничать и злиться.
— ...показываете технику, а затем мы решим, кто из вас продолжит обучение, а кто — будет вынужден оставить профессию шиноби, — твердым и, как ему самому казалось, беспрекословным тоном произнес Ирука. Я ставшим привычным за несколько лет движением поправил бинты на своем лице, скрывавшие три уродливых шрама и сеть печатей Четвертого. Забавно смотреть на то, как человек с самым мягким характером, какой мне только приходилось встречать в своей короткой жизни, пытается запугивать нас.
Оглядываю поверх бинтов свой класс. Впечатленными речью Ируки и каменной мордой Мизуки выглядят только две неразлучные дуры — Харуно Сакура и Яманако Ино, да еще и наша скромница-тихоня Хьюга Хината. Остальные выглядят в разной степени спокойно, что означает увлеченно играющегося со своей псиной Кибу, спящего Шикамару и, конечно же, надменно взирающего на суеты этого ничтожного мира, Учиху Саске. Каждый делает вид, что ему все равно, по-разному, но у кого-то дрожит нога, другой постукивает пальцем по сгибу локтя, а третий — забывает про последнюю пачку чипсов в своем рюкзаке. Хех, со временем это отребье становится только забавнее...
— Учиха Саске!
Наследник, а точнее — последний представитель легендарного клана, показательно медленно встает со своего места и, засунув руки в карманы шорт, уверенным шагом направляется к двери, ведущей в комнату для экзаменов. Девчонки поражены наповал, парни скрипят зубами от зависти — что еще надо этому красавчику? Но нет, мускулы на его руках напряжены, а на шее еле заметно дергается жилка — Учиха волнуется едва ли не больше всех в классе.
