фф. по Гарри Поттеру

— Ну что ж Герберт мне очень приятно с тобой познакомится. — улыбнулся Смит. — Не надо отвечать, я же вижу, как тебе тяжело говорить по-нормальному. Но знаешь, ты меня с каждым разом удивляешь всё больше и больше. Вообще при той дозе снотворного которые тебе ввели, ты должен был спать ещё часов пять как минимум... А потому не сопротивляйся и послушно спи дальше. Мисс Уэллс вам тоже уже пора.

— А можно я тут побуду? Не хочу домой идти...

— Не стоит. Вы и так тут целые сутки были, кроме того, с нами связалась ваша учительница английского, и сказала, что будет ждать вас около дома в шесть часов дня, а сейчас уже четыре. Да и вашему брату нужен отдых.

Говоря это, он аккуратно подталкивал девочку к двери, перед выходом она обернулась и обещала придти завтра. А я, наконец, смог спокойно выдохнуть. Мне правда было жаль её, ведь учитывая, что рядом со мной была моя сестра, а не кто-то из родителей, значит с ними тоже не всё в порядке. В любом случае я не могу просто выкинуть её из головы, когда она так переживает за своего брата.... на месте которого я оказался. Противное чувство, если честно — как будто украл чью-то жизнь.

'Ладно подведем итоги: первое мне примерно семь лет, второе меня зовут Герберт Уэллс (какое говорящее имя мне досталось), третье я в где-то Англии, четвертое у меня есть старшая сестра, и пятое предыдущий хозяин этого тела где-то очень сильно пострадал.' — я прикрыл глаза. -'Радует хотя бы то, что это скорее всего просто параллельная вселенная, а значит никаких приключений не будет...наверное. Жаль только, что я больше никогда не увижу своих родителей, и не смогу сказать как я им благодарен за всё, что они для меня делали.'

Это чувство сожаления останется со мной на долгие годы. Не торопясь, перебирая различные мысли я и уснул.

Дом Уэллсов.

Элизабет стояла перед дверью и никак не могла заставить себя войти. Трудно приходить в места которые напоминают, что совсем недавно, мир был для тебя ярче, добрей, и уютней. Даже здесь стоя на крыльце, куда бы не уткнулся её взгляд, всплывали воспоминания. Хорошие и не очень, радостные и грустные. Казалось, весь дом был ими пропитан насквозь.

Сейчас Лиза отчаянно завидовала Герберту, который потерял память. Хотя предложи ей сейчас кто-нибудь стереть все воспоминания, то она бы всё равно отказалась. И отнюдь не из-за понимания, что когда-нибудь они будут её поддерживать и давать стимул стремится к лучшему. Просто, Лиза восприняла бы такое поведение как предательство родителей. А потому она наконец открыла дверь.

Каждый шаг, каждый попавшийся в поле зрения девочки предмет добавлял опустошение в душе девочки. К тому моменту, как она дошла до своей комнаты, думать о чем-нибудь совершенно не хотелось. В голове царила пустота. Упав на кровать не раздеваясь, Лиза просто смотрела в потолок, без единой мысли, абсолютно пустым взглядом. Девочка потихоньку впадала в апатию.

На звонок в дверь она поначалу никак не отреагировала, даже не услышала его. И на второй и на третий, и на четвертый, на пятом звонке до её заторможенного сознания дошло, что надо открыть дверь.

— Господи Лиза! Я уже не знала, что и думать! Почему ты так долго не открывала? — в дверях стояла женщина. Блондинка, с начавшими появляться морщинами около глаз. Миссис Пирс подруга её мамы и одновременно учитель английского в школе, где училась Элизабет.

— Простите, кажется, я уснула. — соврала девочка. Впрочем даже слова извинения, были лишены даже намека на свою правдоподобность.

— Ничего. Тебе должно быть очень тяжело сейчас... Когда ты последний раз ела? У тебя очень усталый вид, — проходя на кухню спросила женщина.

— Не помню... вчера днем мне по-моему, что-то приносили... Да и нет аппетита сейчас.

— Нет, так нельзя. Хотя бы потому, что ослабевшая, ты ничем не поможешь Герберту. Как он кстати? Я слышала операция прошла успешно. — Лиза вздрогнула.

— Он... он почти в порядке. — с одной стороны ей очень хотелось рассказать, чтобы хоть как-то облегчить груз, казавшийся ей сейчас неподъемным. С другой стороны у миссис Пирс есть свои заботы, хотя детей по какой-то причине нет, но у неё точно есть племянник, которому где-то шесть или семь лет.

— Почти. — женщина отнюдь не собиралась отступать от идеи накормить девочку. И уже разложила принесенные продукты, а так же протягивая Лизе зелень, которую нужно нашинковать. Вообще все действия Элеоноры Пирс, начиная от разговора и заканчивая аккуратно подсовываемыми девочке заданиями, имели одну единственную цель — не дать ей скатится в апатию. Да разговоры о брате могут быть ей очень неприятны, но именно то, что он жив не дало ей сломаться окончательно, следовательно, надо первое время уводить все её мысли в сторону Герберта, не давая слишком долго концентрироваться, на смерти родителей и одиночестве.

— Герберт потерял память, и ещё...

Несколько часов спустя, миссис Пирс сидела с чашкой чая на всё той же кухне — девочка уже уснула. Правда засыпать она начала, только после того, как Элеонора её обняла и просидела с ней так примерно час. После разговора о младшем брате Элизабет, они переместились в гостиную, где сейчас и спала девочка.

Сама женщина сейчас думала, о том о чем дети, разумеется, даже не вспомнили. Нет, это было не осуждение, ей и самой не хотелось об этом думать, всё таки мать Лизы была хорошей женщиной и верной женой, даже когда была молодой... в отличии от самой Элеоноры. Тем, о чем совершенно не подумала Элизабет — были похороны её родителей, и ещё очень много различных бюрократических проволочек, от выяснения есть ли завещание и заканчивая страховками. Должны же будут дети на что-то жить? Она бы очень хотела помочь детям и оформить хотя бы временное опекунство, но не была уверенна в том, что у нее получится.

Глава 3.

Яркое синее небо, столь же яркое солнце, чистый белый снег, выпавший этой ночью... и семь человек в черной траурной одежде. Пока ехали на кладбище, мне все время казалась, что погода над нами издевается. Согласитесь, для пасмурной Англии, такая ясная погода крайне нетипична, тем более, зимой. Что творилось в душе Элизабет мне даже страшно подумать, по пути от больницы нам то и дело попадались играющие и смеющиеся дети и взрослые, которые радуются такой погоде.

Прошла неделя с того момента как я очнулся, гипс с руки уже сняли, восхищаясь при этом скорости моего восстановления, оставили только тугую повязку. С ногами все было сложнее, так что ходить я пока ещё не мог, как мне удалось подслушать из разговора некоторых мед. сестер, кости на правой ноге почти как пазл собирали. Из больницы мне пришлось чуть ли не с боем прорываться, хотя изначально я вообще никуда ехать не должен был.

Единственной причиной, по которой я наставал на поездке, была Элизабет. Просто я считал, что не смотря на присутствие знакомых и родственников, ей будет лучше если вместе с ней будет кто-то близкий.

Машина остановилась. Только сейчас, я заметил, что все это время мы с Элизабет держались за руки. Она грустно посмотрела на меня и начала выходить с другой стороны, чтобы потом помочь мне перебраться на коляску.

Знаете, не имеет значение, на каком вы кладбище — в России или в Англии, или быть может в Египте, не имеет значения старое оно или новое, видите вы его летом или поздней осенью. В таких местах всегда давящая атмосфера, даже если вы просто идете мимо — это чувствуется, что уж говорить про тех, кто сюда приехал использовать его по прямому назначению? 'Каменных лиц' тут не было ни у кого, были хмурые, грустные, заплаканные... когда чей-то взгляд натыкался на меня и стоящую за моей спиной Элизабет, в нем появлялось сочувствие — непонятно кому конкретно адресованное.

Не стоит думать, что мне было все равно, потому как я не знал родителей Элизабет. По-хорошему, я должен назвать и своими тоже, но увы с моей стороны это будет ужаснейшим лицемерием.

Насколько я понял — церемонию сократили, довольно сильно урезали, так как пробыли мы там не очень много — примерно часа полтора или два. Весь оставшийся день мы с Лизой провели вместе, и она рассказывала мне о том, какими были наши родители, рассказывала немого сумбурно, и упускала многие моменты, очевидные для неё, но совершенно непонятные мне, однако общее впечатления это не портило, скорее даже наоборот. Впрочем, рассказывала она и то, каким был 'я'.

Вот тут я узнал, что бывший 'я' просто 'ловелас' какой-то — ибо все её подружки первое время были очарованны Гербертом, и совершенно не верили ей, когда она на него жаловалась. Хотя, по мере 'моего' взросления, их мнение неуклонно менялось. К примеру: летом прошлого года, когда к Лизе пришла подружка со своим парнем, Герберт показал на него пальцем и сказал: 'На Кинг-Конга похож' — и выдержав театральную паузу добавил — 'такой же волосатый и морда как у обезьяны!'.

Под конец дня миссис Пирс приехала забрать Элизабет, и я остался один. За всю эту неделю моим страшнейшим врагом была скука. Хотя у меня был альбом для рисования и карандаши, но художник из меня всегда был паршивый, здесь это тоже не изменилось, так что рисовал я редко. Сперва была мысль попросить книжки, но, с глубочайшим сожалением, от нее пришлось отказаться. И не столько из-за конспирации, сколько по причине того, что семилетнему пацану, вряд ли дадут почитать, что-то серьезнее комиксов и детских книжек с картинками.

Я уставился взглядом в 'насквозь знакомый потолок', и даже умудрился иронично поздравить себя с тем, что я не Икари Синдзи. Тяжело вздохнув, я начал заниматься тем же чем занимался почти всю эту неделю — попытаться говорить, только на одном языке, а не на нескольких сразу. Это тоже было жутко скучно, довольно утомительно, и со стороны я, наверное, казался окончательно свихнувшимся, но это было хотя бы полезно, так как пока в разговорах я участвовать почти не могу и больше слушаю, чем говорю.

Минут пятнадцать я раз за разом повторял различные слова и словосочетания, стараясь говорить на английском. И тут мою голову посетила идея попробовать написать слова, а потом их повторять по звучанию. Ободренный этой идеей, я поднялся, дотянулся до альбома, схватился за карандаш и принялся писать 'Мама мыла раму'... Справа налево, столбиками. Если честно — захотелось кричать, сильно-сильно, а ещё постучатся головой об стенку, и сломать карандаш — увы, но одной рукой карандаши ломать я смогу ещё не скоро. Ещё минуты две посмотрев на аккуратный столбик иероглифов, я признал опыт неудачным.

Большинство дальнейших событий можно отнести к понятию — обыденность. Из значимых событий было только то, что к концу моего первого месяца проведенного в больнице Элеонора Пирс официально стала нашим опекуном. Я был рад, так как хоть немножко успел её узнать. И всё. Остальные проблемы носили больше бытовой характер и какого-то особого внимания не заслуживали. Даже моя выписка из больницы, произошла как-то буднично, хотя я и был безумно счастлив этому событию, Элизабет тоже была кстати рада.

Вообще эти три месяца, она приходила ко мне почти каждый день и довольно долго со мной сидела, и это не смотря на то, что ей ещё надо было учиться в школе.

А в июле мне приснился сон, про меня самого... Точнее мне приснилась вся жизнь Герберта Уэллса. И знаете, что я понял? Слиться с душой человека и получить воспоминания этой души невозможно... если только она не твоя собственная. Иными словами, я никак бы не получил воспоминания Герберта, если бы им уже не был. Отсюда напрашивается вывод — я не попал в чужое тело, а заново родился в этом времени, в этом мире, или вселенной — не знаю как правильней. Конечно, возникает вопрос, почему изначально я ассоциировал себя с Александром умершим в 2006 году? Точно я на этот вопрос ответить не могу, но подозреваю, что я подсознательно пытался вернуть себе память, пока ещё был в отключке, однако, образно выражаясь, вместо детской лопаточки в руках у меня оказался ковш экскаватора и, как следствие, память Герберта была полностью подавлена памятью Александра. Как итог всего этого безобразия, получился Александр, 'дополненный' Гербертом. Жуткое ощущение, честно говоря. Вот такая вот теория, но подтвердить или опровергнуть я её не могу, а потому ломать голову, что и как — бессмысленно... пока что.

Ах да, не стоит думать, что про мое образование забыли, отнюдь, просто мне дали время придти в себя. Меня усиленно 'учили' нормально говорить и немножко писать, практически с момента выписки и первого сентября я должен был пойти в школу, в первый класс. Вот поэтому поводу я переживал, чуть ли не больше, чем из-за всего остального. Просто я понятия не имел, как мне там отсидеть положенное время. Ну вы просто представьте, последней темой по алгебре, которую я помню, были интегралы, а мне предстоит УЧИТЬСЯ считать в столбик. Каждый раз, когда я об этом думал — меня охватывало уныние. Жили мы, кстати, в местечке под названием Литтл Уингинг, на улице с цветочным названием — улица Магнолий.

Глава4

Первое сентября началось для меня с шока — в моем классе учился Гарри Поттер... и в параллельном классе тоже, а ещё один уже оканчивал среднюю школу. Так что я постарался успокоиться и убедить себя, что это весьма распространенные имя и фамилия.

Тут надо, пожалуй, сказать, что сами книги я не читал, то есть прочитал только пятую и шестую, а по первым четырем смотрел только фильмы. Да и то смотрел я их без особого энтузиазма, главное — основной причиной отторжения служили полеты — просто я не мог представить, это какими, простите, гениталиями надо обладать, что бы летать на них? Да и любовной линией был жутко разочарован. Седьмую книгу, я уже не успел почитать, да и не было у меня такого желания.

Мой одноклассник был совершенно не похож, на пацаненка из фильма, да и на вид был младше меня как минимум на год или полтора. В общем, постепенно я перестал об этом думать, к тому же в школе я большую часть уроков спал, ну и втихаря наведывался в библиотеку, решать что-нибудь посложнее складывания и вычитания (дабы мозги не зачерствели).

В отличие от учебы, список моих развлечений вызывал уныние — мне банально не с кем было поговорить (хотя, если кто-то просил ему в чем-то помочь, я не отказывал), ну кроме, разве что, сестры, миссис Пирс и, как ни странно, этого самого Гарри Поттера. Не то, чтобы он был очень умным или взрослым, но хотя бы не приставал с очередной 'офигенной новостью'. Учился он, кстати, не плохо, можно сказать, что даже хорошо — ровно до конца первого полугодия, а потом стал, скатываться. Поначалу я не обратил на это внимания, мало ли — может просто энтузиазм угас, может просто начал считать, что это не обязательно. Так было вплоть до одного случая.

-Уэллс! — я обернулся.

— Разговор к тебе есть. — У входа в школу стоял круглый пацан примерно моего возраста. И когда я говорю, что он круглый, я именно это и имею ввиду. Первая мысль, которую он у меня вызвал, когда я его увидел в первый раз, была — 'колобок с ножками'. Это чудо природы было моим одноклассником со странным для меня именем Дадли.

— У тебя? Ко мне? Разговор? — я скорчил удивленное лицо. — Уйми свою дикую фантазию Дурсль! Всё, что ты можешь сказать, уместится на первых трех страницах моего блокнота, — и почти не соврал ведь. Основные черты его характера за эти полгода я уже успел понять, ими были нахальство, наглость и просто безграничная, бесконечная, превышающая все разумные пределы, самоуверенность. А если прибавить к этому ещё и отсутствие интеллекта — то совсем не удивительно, что он меня очень сильно раздражал. Вполне, может быть, в нем и было что-то хорошее, но оно все нивелировалось приведенными выше недостатками.