Ярослав (Другой Рим)

Вообще у Ярослава было много учителей. И не только тех, кто обучал боевым наукам. Вначале боярыня, а после ее смерти и боярин, выписывали для сына самых разных преподавателей. И образован для своих шестнадцати лет парень был просто замечательно. Как говорила боярыня: в самом Риме не научат лучше. Почему именно в Риме? Да потому что сама она была уроженкой этого города, который являлся столицей великой империи. Да еще и не простой горожанкой она являлась, а дочерью главы одного из Старших кланов. Что, впрочем, не смогло остановить молодого боярина Игоря, когда он решил похитить юную красавицу и увести на Русь. Сама-то боярыня была не против, а вот ее отец... Он бы никогда не отдал дочь за человека, пусть и благородного, но без Дара. Такие браки не приветствовались среди высшей аристократии по вполне понятным причинам. Ребенок, родившийся от союза двух представителей Старших семей, почти наверняка родится с сильным Даром. Если породнятся представители Старшей и Младшей семьи, то — как повезет. Может ребенок родится с сильным Даром, а может и со средним. Главное, что Дар будет. А вот если один из родителей неодаренный, то это уже гораздо хуже. Ребенок будет либо совсем без дара, либо слабосилком, не способным подняться выше третьего ранга. Да и то лишь к концу жизни. Вот Ярослав таким слабосилком и уродился. Слава богам, что Дар вообще проявился.

— Что, тоже заметил? — прервал раздумья Могуты незаметно подъехавший сзади Гермий. Он был спартанцем и одним из учителей Ярослава. Этот воин служил боярину уже десять лет, но так и не открыл никому историю своей жизни до приезда на Русь.

— Ты про всплеск жути? — спросил у него десятник.

— А это тоже он? — удивился грек. — О как!

— Что значит — тоже? — насторожился Могута.

— Ты его во время боя видел?

— Ну, видел. Хорошо бился. Годно!

— Хорошо, говоришь? — непонятно чему усмехнулся спартанец. — А то, что он двигался совсем не так, как его учили, ты не заметил?

— Так бывает, — пожал плечами десятник, все еще не понимая, к чему ведет Гермий. — Растерялся. Он в таких передрягах еще не бывал.

— Какой там растерялся, Могута? Ты чего? Совсем глаза пропил? Да у Ярого ни одного лишнего движения не было! Не бы-ло! — по слогам повторил грек. — Сразу видно школу! Вот только я его такому не учил. Да и никто не учил.

— Это что же получается... — внезапно побледнел Могута. — Память предков?

— Выходит, что так, — безмятежно кивнул Гермий. Только вот любой, кто его хорошо знал, сразу бы заметил, что эта безмятежность напускная. Взволнован грек. Не на шутку взволнован.

— Ты это... — после минутного раздумья тихо обратился к нему десятник, — никому пока. Понял?

— Да что ж я, сам себе враг? — так же тихо ответил спартанец.

— Боярину плохо! — отвлек их обоих раздавшийся от телег крик, и Могута, выкинув из головы этот разговор, поспешил туда.

Глава 2

Ярослав Соболев

Отец метался в горячке вторые сутки. Изредка приходил в себя, бормотал что-то неразборчивое и никого не узнавал. Началось это еще в пути, совсем немного не доезжая до родной усадьбы. Помочь ему на месте никто из нас не мог, и оставалось только подгонять лошадей, впряженных в телеги с ранеными. Потому что скорость отряда ровнялась именно по ним.

Телеги мы забрали в одной из наших деревушек, ближайшей к месту недавней битвы. Вот только кроме нескольких телег, да кое-какого другого домашнего скарба от деревни почти ничего не осталось. В ней определенно побывали половцы. Всех жителей, кроме стариков, они, по-видимому, увели в полон. А стариков просто зарезали. Возможно, что кто-то из деревенских и выжил, успев сбежать и спрятаться в лесу, но искать их попросту не было времени. Деян, осмотревшись, сразу же принял решение и отправился с основным отрядом в погоню. Оставил лишь два десятка воинов и меня — довести раненых до усадьбы. Целитель наш, Любовит, Одаренный, хоть и слабый, но опытный. Врачевать умел не только с помощью Силы. Вот только отцу помочь он так и не смог. Сказал, что на все воля богов. Если переживет боярин горячку, то поправится. А если нет... Он не договорил, но и так все было понятно.

Вот я и сидел у постели отца уже второй день. Молился богам. Пару раз мне приносили что-то поесть. Часто заходил Целитель, прикладывал руки к груди отца, прислушивался к чему-то, слышному только ему одному, и лишь качал головой, не говоря ни слова. Так же постоянно у постели боярина сидели несколько теток из дворни. Обтирали его, меняли постель, тоже молились. Иногда тихо плакали. Ко мне с разговорами не лезли. Видели, что не до них мне сейчас.

— Ярослав Игоревич, — оторвал меня от тяжелых мыслей тонкий девичий голосок. Нехотя повернув голову, я увидел Звениславу. Девчонка стояла рядом и смотрела на меня взглядом полным сочувствия.

— Чего тебе, Звенька?

— Ярослав Игоревич, там баньку уже по третьему разу топят. Вам бы попариться.

— Не хочу, — угрюмо отмахнулся я.

— Да как же? Из похода воротились, да в бане не были. Сходили бы...

— Нет, я сказал. Иди отсюда.

— А ведь права девчушка! — поддержал Звениславу Могута, тихо вошедший в светлицу. — Ты тут сейчас ничем не поможешь, а попросту сидеть и горевать — не дело это для боярина.

— Так это ты ее подослал, дядька? — все так же хмуро поинтересовался я.

— Я, — не стал отпираться он. — Банька тебе сейчас и в самом деле не помешает, а у красивой девки всяко лучше уговорить тебя получится.

Звенька после этих слов покраснела, что-то совсем тихо пропищала и сбежала из комнаты, чем вызвала на губах у дядьки чуть заметную улыбку. Впрочем, улыбался он недолго, ровно до того момента, как отец что-то в очередной раз простонал. Одна из теток сразу же сбегала за Целителем. Любовит в очередной раз возложил на боярина ладони, прислушался и, сказав, что все без изменений, быстро вышел. Работы у него хватало. Много раненых из похода привезли. Никогда у нас столько не было.

— Так что, Ярый? Пошли? — нарушил молчание дядька. Но ответа не дождался, вздохнул и, подойдя, резко поднял меня на ноги. — Пошли, барчук, пошли. Без тебя тут справятся. Не загоняй себя.

Сопротивляться было бесполезно. Не пойду сейчас своими ногами, так Могута может и отнести. Так что — лучше подчиниться.

Баня и правда пошла на пользу. Сразу вернулась жизнь в затекшее от долгого неподвижного сидения тело. Да и мысли как-то сразу прояснились. Думать начал. А подумать было о чем. Нападение это странное. Деревня разоренная. Никогда еще половцы таким числом и так далеко не заходили. Сложно это — такую толпу незаметно через посты, да разъезды провести. Давно бы их заметили и упредили. Но нет, прошли как-то. И не один отряд. Ведь тех, что на нас напали, мы почти всех там и оставили. А деревню все равно кто-то разорил. И не малым числом похоже. Было бы их мало, глядишь, мужики деревенские и сами бы отбились. А если бы не отбились, то погибли бы многие. А получилось, что сдались все. Понадеялись, что из полона их боярин отобьет. Вот и выходит, что два больших отряда врагов незамеченными прошли все разъезды.

— Все, Ярый, — окатив меня ледяной водой из бадьи, сказал дядька, — пошли. Сейчас квасу попьешь, отужинаешь, да поспишь немного. А к утру, глядишь, и боярину лучше станет.

Я лишь кивнул, все еще погруженный в свои мысли, да вышел в предбанник вслед за Могутой. Когда мы оделись и вышли во двор, то заметили, что на крепостной стене происходит какое-то непонятное волнение. Засуетились несущие службу вои, а несколько и вовсе побежали к воротам, которые уже были заперты на ночь.

— Эй, — окликнул одного из них дядька. — Чего там?

— Деян едет.

— О как! Догнали, значит, вражин. Быстро.

Но дядька ошибся. Деян прискакал один, если не считать почти загнанной лошади, которую кто-то из дворни сразу же стал выхаживать. Мы с Могутой мрачно переглянулись и, не сговариваясь, направились к сотнику. Сразу с вопросами лезть не стали, ждали, пока тот утолит жажду. Но вид Деяна говорил сам за себя. Кольчуги нет, одежда вся в порезах, крови и пыли. Я даже предположить не мог, кто способен сотворить такое с Одаренным четвертого ранга, или, как сейчас говорят на римский манер, с 'Центурионом'.

— Беда, Могута, — напившись, сказал сотник, бросив на нас с дядькой усталый взгляд. — Ждали нас...

— Боярин! — заставил прерваться Деяна пронзительный женский голос, прозвучавший откуда-то из дома. У меня екнуло сердце и сразу же стали ватными ноги. — Боярин очнулся!

— Тьфу ты, дура! — громогласно ругнулся дядька, который, похоже, тоже успел подумать о самом худшем. — Что ж боги так баб умишком-то обделили?

— Боярин очнулся! — продолжала вопить тетка. Одна из тех, что практически безотлучно сидела у постели отца. — Деяна к себе требует.

— Меня? — удивленно переспросил ее сотник.

— Тебя, тебя. Наказал, чтобы ты к нему один зашел.

Деян, все еще удивленно посмотрев на нас, заспешил в дом.

— Дядька, а как отец узнал, что Деян вернулся?

— Да никак, — просто сказал десятник, который, в отличие от нас с Деяном, удивленным совсем не выглядел. — Привык боярин, что сотник всегда рядом. Вот и зовет его первым делом.

— А-а, вон оно что, — протянул я, досадуя, что сам не догадался. Впрочем, убиваться по поводу своей, не самой хорошей, сообразительности я не стал. На душе было радостно — отец очнулся.

Вернулся Деян нескоро и с таким мрачным выражением на лице, что моя радость моментально улетучилась.

— Могута, — обратился он к дядьке, — иди. Тебя видеть хочет.

— Что случилось, Деян? — осторожно поинтересовался я у сотника, когда десятник скрылся в доме.

— Ничего, — коротко бросил он. — Скоро сам все узнаешь.

Мне почему-то совсем не по себе стало. Не люблю ждать. Тем более плохих новостей. А в том, что они плохие, сомневаться не приходилось. Один только взгляд Деяна, словно невзначай брошенный на меня, чего стоит. Да и нервничает он сильно. Словно хочет что-то сделать, но не решается. Вот же...

Могута вышел от отца спустя вечность. По крайней мере, мне так показалось. Не находя себе места, я исходил весь немаленький двор вдоль и поперек, гадая, в чем же, собственно, дело. И вот дядька наконец-то показался на крыльце. На пару секунд остановился, обводя взглядом усадьбу. И столько тоски было в этом взгляде, словно он все это в последний раз видит.

— Ну что там, дядька? — не выдержал я. — Как отец? Меня звал?

— Нет, не звал, — покачал головой Могута. Он подошел ко мне почти вплотную и почему-то с жалостью заглянул в глаза. А затем неожиданно ударил кулаком в челюсть. Сильно и настолько быстро, что сам удар я заметить еще успел, а вот как-то отреагировать — уже нет. Земля подо мной закачалась, в голове на мгновение поселился странный тихий гул, а затем пришла темнота.

Очнулся я в лесу. Кто-то заботливо уложил меня на кучу мягкой листвы и даже накрыл плащом. Было еще темно, но уже явно чувствовалось приближение утра. Приподнявшись на локте, я поморщился от ноющей зубной боли и вспомнил. Непонятный ажиотаж в усадьбе, возвращение Деяна без дружины и Могуту, который меня зачем-то ударил. Потрогав пальцами челюсть, я еще раз поморщился и, приняв все же сидячее положение, огляделся. Странно.

Чуть в стороне, видимо, чтобы не потревожить меня, горел небольшой костерок, вокруг которого сидели воины из моего десятка и о чем-то тихо говорили с Могутой. Вроде бы ничего необычного, но с первого же взгляда на них чувствовалась некая напряженность. Словно случилось что-то крайне неприятное.

— Проснулся? — спросил Могута, который сидел лицом к огню, и видеть меня не мог. Но почувствовал. — Иди сюда. Садись. Разговор есть.

— Проснулся? — добавив в голос обиды, негромко спросил я, подходя к костру и присев рядом с Гермием. — Что это было, дядька? Зачем?

Могута бросил на меня странный, абсолютно нетипичный для него взгляд и отвел глаза. Все остальные тоже молчали и старались не смотреть в мою сторону. Да что такое?!

— Дядька? — добавив в голос твердости, спросил я. — Что происходит? Почему мы здесь?

Десятник тяжело вздохнул и все же поднял глаза.

— Беда у нас, Ярый. Беда. Ты теперь старший в роду Соболевых. Боярин.

Меня словно щитом по голове приложило, и последующий рассказ дядьки слышался откуда-то издалека. Словно из-под воды.

Оказывается, что вся наша дружина во главе с сотником попала в засаду. Засаду грамотную и отлично подготовленную. Их ждали не меньше восьми сотен степняков. Да не обычных половцев, которые даже большим числом с русской ратью в открытом бою встречаться опасались, а войском кого-то из крупных ханов. Но самое странное и страшное было не в количестве вражеских бойцов, которые непонятным образом смогли пройти так далеко от границы. Страшным было то, что среди них оказались сразу двое Одаренных как минимум пятого ранга, такого же, как у Деяна. Шансов у дружины не было, пути к отступлению им перекрыли сразу, и пришлось сражаться. Несмотря на столь большое численное преимущество, победа далась степнякам большой кровью. Не менее трех сотен отправились к своим богам. Под конец, когда русичей осталось совсем мало, Деян сбежал. Не по трусости, а чтобы предупредить боярина. А то, что вражеское войско двинется к усадьбе, для сотника было ясно, как день. Для того и затевалась эта ловушка, которая, к сожалению, все же захлопнулась.

Так совпало, что одновременно с появлением Деяна в усадьбе очнулся отец. Услышав о засаде и предстоящем штурме усадьбы, боярин долго не раздумывал. Он вызвал к себе Могуту и приказал любой ценой вывезти меня оттуда. Спасти.

Услышав это, я вскинулся и с надеждой посмотрел на десятника.

— Подожди, дядька! Так получается, они там сейчас сражаются? Мы же помочь должны! Скачем быстрее! Могута! Да что ты сидишь?! Что вы все сидите?!

Выкрикнув это, я вскочил, бешеным взглядом вглядывался в лица воинов, которые все так же стыдливо отводили глаза.

— Некому больше помогать, сынок, — тихо, с болью в голосе, произнес дядька. — Деян 'Месть Перуна' сотворил. Четверть часа молнии в землю били. Там теперь воронка в полверсты шириной.

Из меня словно невидимый стержень выдернули. Я снова опустился на бревно рядом со спартанцем и лишь покачал головой. 'Месть Перуна' — это родовое умение сотника. Отец как-то рассказывал про него. Вроде как давно, еще до моего рождения, была война между двумя княжествами, и усадьба Деяна, так же как и наша сегодня, оказалась в осаде. Осада эта длилась долго, почти неделю. Явного перевеса не было ни у одной из сторон. До тех пор, пока к осаждающим не подошла помощь — личная дружина волжского князя, в которой было несколько сильных Одаренных. И тогда старший брат нашего сотника, видя, что поражение неизбежно, сотворил 'Месть Перуна'. Отец говорил, что на месте той битвы до сих пор ничего не растет, да и зверье там не появляется. А теперь та же участь постигла и нашу землю. И да — дядька прав — помогать там уже некому.

— Надо к князю идти, — не узнавая собственного голоса, сказал я. — Доложить надо. Отец все же служивый боярин. Был.