Выжья Сечь. Замок на болотах

Казимир удержал поводья, глядя хмуро и в душе коря себя за собственную отзывчивость. Этак от нее еще не отделаешься; чего доброго уцепится, точно репей. Или начнет ныть, да милости просить? Девушка подобралась еще ближе, сматывая в кольца кнут, коим совсем недавно ей же самой затыкали рот. Жеребец храпел, косясь фиолетовым глазом, вскидывал голову, скаля длинные желтые зубы.

— Справная у тебя лошадка, милсдарь рыцарь, — похвалила девушка. Белая полоска зубов блестела на перепачканном лице, контрастируя с зеленющими, точно у кошки, глазищами. — Прости, не благодарила. Теперь вот говорю.

Казимир чуть повернул голову, так чтобы видеть девицу, одновременно не давая той повода принять это за интерес к её персоне. Курточку из кожи, как ему сперва показалось чистого коричневого цвета, покрывали зеленоватые разводы, видимые глазу, стоило лишь девушке качнуться в сторону. В лесу, среди деревьев и кустов, ее было бы трудно разглядеть. Одежда справно подходила, чтобы скрыться от глаза. Повертев кнут, девчонка устроила его на поясе, заботливо осмотрев рукоять. Рыцарь подавил поднявшееся было отвращение.

— Грязное оружие, — процедил он сам себе едва слышно. Девица услышала. Глаза зажглись озорным огоньком, губы дрогнули. Оброненная фраза послужила ей сигналом к беседе.

— Эт почему ж так? — удивилась она, шагая вровень с лошадью почти у самого стремени всадника. Как успел заметить Казимир, кроме кнута недавняя пленница обзавелась луком и светло-зеленым мягким беретом, с золотисто-красным фазаньим пером. На поясе висел простенький меч.

— Нечистое, — отрезал Казимир, не желая пускаться в объяснения с какой то деревенской девкой. Доводилось ему видать, что творит боевой кнут. Меч можно отбить, от цепа — уклониться или принять удар на щит. Но от кнута, обращенного против пешего воина, в простом кожаном доспехе уйти сложно. Особенно от кнута, чей хвост утяжеляют свинцовые бляшки. Он слишком хорошо помнил, как смотрится тело после касания такого оружия. Содранная кожа и рассеченное мясо — пустяк, легкие раны. Настоящие мастера дробили одним ударом кости, захватывали и опрокидывали наземь. К счастью, таких мастеров было не много.

— Дак на большаке не разглядишься особо, чистое оружье, аль нет, — пожала плечами девушка. — Вы, милсдарь рыцарь, не поверите, если скажу, сколько тута в свое время народа полегло от деления оружья на доброе и дурное. А, в конце концов, все едино — и то и другое жизнь отымают.

— Или спасают, — отвлеченно заметил Казимимр, поглаживая гнедого. Лошадь чуть пообвыклась с шагающей рядом девицей, даже успела обнюхать её одежду, не забыв оскалиться для предупреждения. Казимир ошибся, посчитав спасенную простой кметкой. Не высокая, но и не низкая, подтянутая, шагает легко, упруго. Да и черты лица гораздо тоньше чем у сельских. Приглядевшись повнимательнее, рыцарь утвердился в догадке, готовый проставить узду коня, если в жилах девчонки не течет разбавленная кровь иных, старших существ. Скорей всего, дриады. Четвертина наверняка. Хотя, может, и половина, стоит только повнимательнее рассмотреть глазищи, усыпанный веснушками-солнышками нос и тяжелую каштановую косу, перекинутую через плечо, полную набившегося сора и листьев после недавней борьбы с ловцами.

— Далече путь держишь? — нахальная улыбка осветила грязное тонкое лицо, заискрила в глазах. — Не из местных ты, шляхтич. Иначь не стал бы мараться, помощь разбойнице оказывая.

— А ты все-таки разбойница? — Казимир даже не пытался скрыть насмешки, прозвучавшей в его голосе.

Девица вновь легко оббежала коня, остановилась, стягивая с головы беретик. Мазнула по земле щегольским пером, отвешивая Казимиру почтительный поклон, в коем почтительности не набралось бы и на грош.

— Стал быть, она и есть, — она блеснула улыбкой, возвращая берет на место и лихо заламывая его набок. — Аль не похожа?

— Имя-то у тебя есть, девка? — грубовато спросил рыцарь, не замечая её улыбки.

— Конечно, — разбойница повела плечом, вновь показывая мелкие ровные зубы. — Как не быть? Всякому человеку и зверю имя имеется. На большаке да на трактах меня Сколопендрой кличут. Но то больше для охфициозу. Так-скать громкое звание. Свои же, да люд обычно Калей зовут. Каля-Разбойница. А тебя, милсдарь рыцарь, как звать-величать? Али не сподобишься с грязной, дурной девкой из лесу говорить, да себя называть?

— Каля-Разбойница, — чудовищным внутренним усилием Казимир загнал внутрь рвущуюся из него ярость. Если бы он знал, что эта лесная мразь — действительно разбойница, он не стал бы прерывать развлечений деревенщины. Но теперь уже поздно, не убивать же ее самому. Это же надо было так ошибиться! Хотя, что там удивительного, он мог бы заранее увидеть, если бы смотрел внимательнее, а не шугался какого-то сглаза.

Чуму бы на голову каждому разбойнику. Чтобы духу их поганого не было ни в этом мире, ни в том.

Казимир, наконец, очистил нож, выкидывая окровавленную тряпку на траву.

— Скажи мне, Каля, — тихо спросил он, так и не решив, как ему поступить. — До замка далеко ли? И есть на пути туда что-то, чего нужно избегать? Разумеется кроме... твоих сотоварищей?

Очень хотелось спросить, где она была четыре седьмицы назад, когда безбожная шайка ей подобных мерзавцев вырезала отряд Рыжего Золтана, комеса Выжского, умертвив самого комеса и его дочь, знаменитую на всю округу рыжеволосую красавицу Ядвигу. Больше всего на свете сейчас Казимиру хотелось именно этого — знать, где была эта разбойница... Может... может она тогда была среди тех нелюдей, которые отняли у него его любимую сестру?

Об умершем отце он не скорбел. Отец изгнал его шесть лет назад, лишив наследства, и только воля проведения вернула ему земли и титул — по праву приемствования. Отец умер раньше, чем успел назвать другого наследника. Нужно было только успеть вернуться до того, как на его земли наложится чья-то чужая хищная лапа.

Но лучше бы ему не возвращаться. Лучше бы он сдох среди наемников, с которыми связался после смерти Лихора, лучше бы красавица Ядвига и ее избранник мирно правили в родовом замке Казимира — всяко лучше, чем было получить те вести, что вместе с перстнем дошли до него две седмицы назад.

И вот он спас разбойницу. Может быть, даже ту, которая помогала резать глотку его отцу. Что за проклятье пало на весь его род?

Ответа от разбойницы он так и не дождался. Она все так же стояла на пути его коня, загораживая дорогу, как-то чересчур самоуверенно и нагло разглядывая его, как выставленную на продажу кобылу. Совсем не так должно вести себя девке, только что вырвавшейся из лап насильников. А впрочем, что с нее взять. Прав был бородатый, сучье семя. Пусть покажет дорогу и проваливает. А Казимир лучше вернется в лапы ведьмы, чем еще хоть раз сунется не в свое дело. Благородный глупый рыцарь, спаситель страшных дам...

— Оглохла, девка? — резко бросил он, нервно подергивая поводья готового рвануться вперед жеребца. Его зеленые глаза потемнели, сделавшись болотными. Он с трудом сдерживал ярость, уже тысячу раз успев пожалеть о том, что спас ее. Самоуверенный, наглый взгляд разбойницы, ее молчание ярили, и одновременно от них делалось не по себе. Она держала себя так, словно в ближайших кустах схоронилась вся ее шайка, и теперь они выбирают, как бы половчее всадить в него стрелу и получить свою добычу. Мимовольно он стянул с головы закрывавшую уши меховую шапку, и положил руку на рукоять меча.

Губы девушки сжались в бескровную полоску, улыбка погасла, точно не успевший зародится из углей огонек.

— Да нет, слышу тебя прекрасно, светлый господин, — нарочито медленно проговорила девушка, не спуская с рыцаря настороженных глаз. — Стал быть до замка...

Разбойница пожала плечами, вытягивая из легкого, пристроенного на ремешке у бедра колчана стрелу. Рука Казимира, все еще державшая нож, чуть заметно дрогнула: попытайся девка схватить лук, нож без промедления вонзится ей в горло. Но та и не собиралась снимать лук. Вместо этого, покручивая в пальцах стрелу, Каля кивнула, уставившись в потемневшие от ярости глаза рыцаря.

— Замков в округе несколько, — проговорила она задумчиво, — ты б, мил человек, поточнее говорил-та, ить не разберешь тебя. Замок Руста, в сорока верстах отселеча будет, токмо тамошний владыка шибко лютый, да не водятся за ним готеприимственные повадки. Энто я тебе так, на всяк случай поясняю, потому как не глядишься ты гостем желанным Зергину, корольку самопоименнованому. Есть дальше замки, но то земли иновладельные, так што особо я тебе ничего не скажу. Видать ты не туды путь держишь. А значицца тебе нужен замок Выжига. Так?

Рыцарь кивнул, сдерживая желание отходить девку кнутом; вот ведь зараза, как слова-то цедит, не спешит разговоры вести.

— Не особо то и далеко будет, верст тридцать, если знать тропки. Версты три на север подать, в аккурат начинаются земли выжские. От деревни на излучинке реки.

Она коротко вздохнула, прочерчивая лицо кривоватой усмешкой.

— Токмо знаешь, милсдарь рыцарь... Замок-то пуст стоит. Без хозяев. Оттого и странно, с какой такой радости, или иного какого умысла, тебе туда податься прихотелось? Хозяев перебили, — девушка зло куснула губу, — а я и не ведаю, кто посмел руку поднять на Рыжего. Че молчишь-та? Тебя я не знаю, с какой радости мне про Выжигу трепаться — тож не понятна. Можа ты шкуродер наследничек, коих тут шастает в последнее время по десятку за грош? Сродственничек, охочий до грошей покойного? Хорош глазьями зыркать: наследник старого Золтана не объявился, а желающих захапать замчишко всегда вдосталь найдется. А коли ты, собака путная, — при таком обращении Казимир сжал правой рукой рукоять меча, чуть потянул на себя, — из таких будешь, не дойти тебе и...

Девушка умолкла на полуслове, как зачарованная уставившись на левую руку рыцаря. Пока разбойница говорила, Казимир снял кожаную перчатку, и держал теперь нож голой рукой. Только не на нож глядела Каля: точно привороженная не могла отвести взгляда от перстня, горящего в закатных лучах. Родовая печатка, герб и девиз умещались на круглом золотом поле, в обрамлении венка из мирта. Это перстень он получил вместе с вестью о гибели родных. Этим перстнем удостоверялся владельцем замка и прилегающих земель. И именно на этот перстень сейчас уставилась разбойница. Точь-в-точь как те сороки на ольхах.

— А, курва мать! — шипящим шепотом выдохнула девица. — Кольцо Золтана. Стал быть ты, милсдарь мой, старому комесу сыном приходишься? Ить дела-то... А я тебя чуток не положила... Чудно... Старик Золтан был справный рыцарь. Таких поискать ишшо надобно. Правда, большее время ora et labora (молился и работа), но справедлив был. О тебе не говорил, тута не соврешь, что знаешь тебя как облупленного по рассказам. Стал быть jus hereditarium?

Казимир не удержался и удивленно вздернул бровь: при всей своей сущности, девка говорила о праве наследства. Как бы то ни было, стоило приглядеться к ней еще лучше.

— А чего ж сразу печатку не показал? — Каля хлопнула стрелой по ладони, осторожно погладила жеребчика по шее, поднося под бархатные губы конька окаменелый, грязный кусок сахара. Казимир молчал, кусая губы. По неясной самому причине ярившийся все больше рыцарь чуял, что тронуть поводья и, опрокинув девку в листья, скакать отсюда дальше от греха будет теперь самым правильным решением.

— Хотя верно, с чего бы это тебе перед каждой встречной замарашкой кольцами княжескими рассверкиваться, — разбойница, тем временем, повела плечом, снова усмехнувшись. — Ну, слушай тогда. Через полверсты выедешь, милсдарь мой, к Ветлюжке, речушка наша местная. Езжай супротив течения вверх. Версты через три окажешься у Переплютова Брода, деревня та, пограничная. От оттуда тебе уж укажут направление. Токмо будь уважен, да не останавливайся в трактире. Прямиком к солтысу езжай, он примет. Да уж так расстарается, услыхав что ты наш новый комес, что поди на руках тебя вызовется нести вместе с коняшкой до самого родового замка. А насчет тех кметков убогих не беспокойся: слухи здеся быстрей пожара расходятся. Почтут, что моя то работа. Тута завсегда так — коли где убивство али еще кака беда приключиться, зажиточные тотчас же Сколопендру поминают. Ну, бывай, шляхтич... Да помни, к солтысу прямиком езжай, не разменивайся на трактиры. Нонче народ пошел нечистый, все норовит пакость учинить. А мне с тобой не по пути, уж не серчай, светлый шляхтич. Вижу, не радует тебя общество разбойницы, да и мне самой лучше всего с твоих земель уйти, пока у тя рука не зачесалась устроить мне близкое знакомство с шибеницей, али на жальнике (кладбище) по саму шею в землю не укопать...

Девушка двигалась не только гибко и вольно, но и быстро, как человек, привыкший к лесу. Не успел конь рыцаря пройти и десятка шагов, как позади раздался знакомый щелчок кнута. Длинное черный "язык" кнута оплел руку рыцаря. Цвенькнуло звонко, металлически. Казимир опустил глаза. Кончик разбойничьего кнута украшали стальные когти, утяжеленные свинцовыми бляшками. Девушка дернула кистью. Точно змеюка, пополз хвост, отпуская руку Казимира.

— Это тебе на память, — махнула рукой девушка, показывая в улыбке зубы, — чтобы помнил Калю-Разбойницу.

Глядя вслед исчезнувшей в чаще девице, Казимир разжал кулак. На ладони лежал обломившийся, засевший в кольчужном рукаве коготь кнута.

* * *

... К Переплютову Броду рыцарь добрался уже по сумеркам. Деревню эту он помнил смутно, едва ли приходилось бывать здесь больше раза, и то годков не менее десяти тому назад. Странно знать, что теперь он — полновластный властитель не только этой деревни, а еще многих вокруг. Господин комес. Мимо воли Казимир улыбался. За шесть лет он отвык от поклонов да подобострастия, и разговор с разбойной девкой оживил в его памяти забытое. Это надо же, хозяин. Теперь не только его шкура, а и шкуры всех этих крестьян, разбойничков и прочего здешнего люда, обживающего его земли, принадлежат ему. Как будто не было шести годов голода, наемничества, унижений, братания со смердами и страшного плена, годов, которые, как мнилось, навечно вытеснили из ума воспоминания о другой жизни, той, что всегда должна была ему принадлежать — по праву самого рождения. О разбойнице теперь вспоминалось двояко — она, как прежде, казалась ему достойной только, чтобы болтаться на веревке. Однако, это она напомнила ему о том, кто он был, и Казимир ощущал смутную благодарность. Когда он вступит в свои права и начнет зачищать от разбойников свои леса, он пощадит ее. Если только ее непричасность к смерти семьи окажется правдой.

Гнедой осторожно ступил на шаткий мостик, и рыцарь опять мимо воли сделал пометку поглядеть все дороги и мосты своих владений. Эдак чего доброго, обрушится такой мостик, и торговые люди завернут телеги стороной — в объезд его земель. Проводя много времени со странствующими торговцами, он успел проведать многое об их ремесле. И лобные места в каждой деревне нужно будет объехать самолично, и солтысов проверить, и еще много чего... Всамделе — он хозяин и должен ведать о своем хозяйстве не с чужих слов. Главное, успеть завладеть этим самым своим хозяйством, а то, как бы им не завладели другие.