Выжья Сечь. Замок на болотах

Осень в тот год выдалась затяжная и теплая. Леса стояли убранные в багряную позолоту, птицы пели на ветвях, а солнце щедро дарило земле ласковое тепло. Порыжелая трава шуршала, палая осенняя листва кружила в хороводе, подхватываемая ветром, что налетал из-за холма. Ветер носил поднимаемый с земли сор, трепал гриву гнедого жеребца, концы плаща его хозяина. Время от времени конь начинал перебирать ногами, вскидывая голову, стричь ушами, прикусывая удила. Крепкая рука в кожаной перчатке чуть натягивала поводья, сдерживая, ободряюще похлопывала по лоснящейся шее. Сороки, на нижних ветвях раскидистых ольх, с интересом провожали блестящими глазами-бусинами проезжающего всадника. Закатные лучи играли на нагруднике, отражались на притороченном к седлу шлеме. Рядом со шлемом виднелась рукоять надежно увязанного в шкуры двуручного меча. Второй клинок висел на поясе всадника, покачиваясь в такт ходу жеребца.

Внезапно всадник насторожился. Придержав коня, он привстал на стременах, прислушиваясь к порывам ветра, что доносил с собой какие-то неясные, но, без сомнений, могущие нести опасность звуки, ибо идти они могли только от людей. За долгие годы скитаний различать подобное рыцарь мог уж без труда. Сороки затрещали, распуская хвосты, сорвались, закружили над деревьями, оставляя человека наедине с ветром, простором и криком, вновь долетевшим из-за холма.

После некоторого колебания, всадник решился. Тем более, что дорога все едино была одна. Повинуясь воле хозяина, жеребец перешел на крупную рысь.

По ту сторону пригорка всадник осадил коня. Рука сжала оголовье меча. На жухлой траве, густо покрывающей подножье холма, барахталось по меньшей мере три человека. Оружие и нехитрый походный скарб валялись тут же, чуть поодаль, позабытые в пылу борьбы.

— Навались, робяты!

Плотный, коренастый толстяк с багровыми щеками, окаймленными черной порослью, хрипя и скалясь точно бешенный пес, занес над головой кулак, неловко ткнув в извивающиеся тела.

— За ноги хватай! За... а, курва! — взвыл другой голос. Из извивающейся путаницы рук и ног вынырнул тощий тип, с золотушным лицом. Одной рукой он держался за красное точно редис, опухшее ухо. — Держи ноги!

В самой середке свалки завозилось с новой силой. Коротко хекнул бородач, ухватывая обеими руками обтянутую штанами ногу без сапога, угодившую ему в живот.

— Щука! Грызь! Держи крепче, — скомандовал толстяк, щедро отвешивая тумаки невидимому участнику драки. — Кусается! Нут-ко, Щука, ткни ей в зубы кнутовище! Ишь, курва, сопротивляется! Ничо, будет тебе наука. Юбку на голову, да отходить как след!

— Брок, она ж в штанах, — пропыхтел Грызь, изо всех сил скручивая и придавливая кого-то коленом. Свалявшиеся соломенные волосы прилипли к мокрому лбу мужика. Под носом тряслась мутная капля.

— Стягивай, чего ждешь, собачья твоя душа, — тощий тип перехватил ногу повыше, усаживаясь на колено. Руки зашарили по поясу, возясь с ремнем. Два других подельника ругались, удерживая отчаянно бьющееся тело. — Ерзает, мразь смердячая. Гляди, как бы не упустить...

— Давай, робяты, — чернобородый харкнул, сплевывая в сторону. — Чуешь, ну? Чуешь, змеюка, чем пахнет?!

Жеребец коротко гигикнул, перебирая ногами. Куча замерла. "Робяты" коренастого подняли головы, меряя сидящего на коне странника настороженными, недобрыми взглядами.

Тот в свою очередь пока еще без слов разглядывал троицу. Теперь, когда копошение Прижатая к земле, с втиснутым меж челюстей кнутовищем, в распахнутой курточке из оленьей кожи, на него смотрела девушка. Рука Грызя сжимала ей горло.

— Что тут у вас?

Толстяк, названный Броком, осклабился. Шатаясь по городам, чернобородый перевидал предостаточно благородных господ и прочего люда, чтобы с ходу составить представление о сидящем на горячем жеребце невольном свидетеле потасовки. Величавая осанка, надменный взгляд, нагрудник с неброской чеканной вязью, черненная кольчужная рубаха, мечи, плащ. Вне всяких сомнений, всадник принадлежал к благородным. Однако поблекшая ткань плаща, насечки и вмятины на нагруднике, а так же дыры на узде и по краям седла, там, где прежде были золотые украшения, еще нагляднее указывали на то, что явившийся конник был родовит, но не богат.

— Разбойницу поймали, милсдарь рыцарь, — заискивающим тоном проговорил Брок, подымаясь с колен и отвешивая поклон. Подельники навалились на предмет разговора всем весом, не давая пошевелиться. — Сколопендра, сучье семя. Уж такая паскудница! Надыть солтыс приказал доставить живой али мертвой. Стал быть, доставим, токмо грех паскуде ентой сперва не показать, кто в краю хозяин. Урок преподать. Ей-та все одно на шибенице с ветром плясать, а робятам хоть удовольствие будет.

Улыбка коренастого стала еще шире. Подмигнув рыцарю, Брок бочком придвинулся к оскалившему зубы жеребцу.

— Господин рыцарь, — маленькие поросячьи глазки толстяка масляно заблестели, — ежели вашей милости охота, то мы могем и того... Девка справная... Все выдержит... А коли нет...Солтыс и за мертвую наградит. Шибко у него зуб большой на енту мерзоту. А нам, опять же... немного надо... Оходить раза по два... Ну три — самое большее. Робяты подержут, а то и зубы можна ей выбить, если вы охотник до таких удовольствий, иначе кусается, зараза. Только... Ежели вы того... ну, первым хотите быть... Стал быть, вознаградить бы... Немного, сойдет и одна серебряная крона... а то ждите очереди. После меня будете, ежели не особо брезгуете. Мне-то все одно енту падаль когда как охаживать, только бы почуяла. А вы поглядите, какова девка... загляденье!

Рыцарь молчал, рассматривая "щедрое предложение" Брока. Девушка залилась румянцем — Грызь перестал душить её, и теперь она часто и коротко дышала, стоило его взгляду подняться от пояса до шеи. Грязная рука Щуки услужливо раскинула в стороны полы курточки, показывая "товар лицом". Разодранная от горла до пояса рубашка мало что могла скрыть от взглядов мужчин. Говорить девушке не давало кнутовище меж зубов, но глаза... Они сказали больше чем слова, стоило ему ответить на её отчаянный взгляд. Если глаза и умели говорить, то сейчас они умоляли о помощи.

Девушка вглядывалась в него столь пристально, что Казимир потупился. Еще наведет порчу, с разбойницы станется. После случая с той ведьмой он стал шугаться и перебегавших дорогу котов, многие из которых не были даже черными. И вообще сельских баб обходил стороной. Те ведьмы через одну. Это даже без проверки огнем ясно, глядеть не нужно.

Бородатый, тем временем, ждал ответа. Можно, конечно, вообще было не удостаивать разговором эту шваль. Непойми какой демон тянул его за язык когда он открывал рот. Проклятое любопытство. Помнится, с той ведьмой так же было. Хотя Шелкопер предупреждал его. Он всех предупреждал. Они, помнится, только посмеялись над ним, а Янек Чистый даже стегнул колдуна своей плетью. Только суеверный Казимир не поскупился расстаться с целой гривной, чтобы колдунок не почувствовал себя обиженным, и не стал вредить. Нехорошо это, если перед походом обидеть колдуна, пусть и мелкого. Ну, вот из всего отряда один Казимир и спасся. Зато какой ценой. И поклялся не останавливаться на дороге, и ни во что не вмешиваться, хотя бы небо стукнуло его по маковке. Но так нет, это проклятое любопытство, его всегдашнее проклятое любопытство. Нет, нужно все-таки было проехать мимо...

Мимо...

Вот так же, наверное, и Ядвига... может, она тоже... молила кого-то о помощи... одним только взглядом?

Гнедой спокойно переступил ногами по жухлой траве. Сероватые облака неспешно плыли по смурному небу. Казимир задумчиво поднял голову и снова встретился с разбойницей глазами.

— Ну, так как, господин рыцарь? — сквозь подобострастие в голосе бородатого чувствовалось уже изрядное нетерпение. Молчание длилось довольно долго.

Казимир вздохнул и мысленно обругал себя последними словами.

— Что же, эта разбойница грабила одна? — подпуская надменного металла в голос, вопросил он. Рыцарь отвел взгляд от разбойницы и смотрел теперь прямо на Брока, смотрел брезгливо, как и положено смотреть благородным при разговоре со смердами. — Одна была тут на дороге? Не могу в это поверить. Мне кажется, ты первую попавшуюся бабу заловил, что не отсюда родом. Солтыс ведь сам не видел, ему можно сунуть что угодно, а уж он вознаградит?

— Э нет, милсдарь рыцарь! — замахал руками Брок. Подельники бросали на пленницу голодные взгляды, тяготясь затянувшимся разбирательством.

— Она это! — подал голос Щука, силком вталкивая кнутовище обратно в рот девушке. Воспользовавшись моментом, той почти удалось вытолкнуть его наружу. — Она самая, разбойничье отродье!

— Цыц ты, сопля! — осадил подручного чернобородый. — Ишь, размололся языком. За девкой следи. Не извольте сумлеваться, милсдарь... — Брок замялся, сообразив что рыцарь не станет называть себя селюку. — Милсдарь рыцарь, — оборвал паузу толстяк. — Солтыс в глаза не видал енту шваль, тута врать не стану. Не дело енто, чтобы солтыс со всяким сбродом якшался.

— Так откуда он тогда узнает, что вы ему приволокли кого надо? — всадник покачнулся, уперев носки сапог в стремена. Снова поглядел в глаза девушки. Нет, не стоит засматриваться. Кто их, знает, женщин этих? Но как глядит... словно по капле жизнь отдает. — Ну? Так любую схватишь на тракте, да представишь пред солтысовы очи, за вознаграждением. А если мертвая, так и мороки никакой.

— Правда ваша, благородный господин, — заулыбался Брок, — токмо есть тута одно обстоятельство. Промеж ентой сукой да солтысовой дочкой конхфликт вышел. Велено, как доставим, показать ея благородной мазели Кшысе. Ну, солтысовой доньке, для опознания, так сказать. А тама ужо и на шибеницу. Слышь, красотуля? Недолга те осталось землю своей паскудной особой изгаживать. У, змейство зеленоглазое!

— Как вам только удалось ее поймать? — поинтересовался рыцарь, задумчиво поглаживая рукоять меча. — Разбойница, значит, осторожная должна быть. Каждой тени стеречься.

— Дык то проще всего оказалось! — просиял Грызь, оторвавшись от девичьей ножки, которую с превеликим рвением лапал все время разговора.

— Опять правда ваша, милсдарь мой, — кивнул Брок. — курва ента, Сколопендра, стал быть, ни одного убогого не пропустит. Чует, сучья мерзость, коли кому помощь стребуется. Странно, а милсдарь рыцарь? На большаке лютует, обозы потрошит, ручонки не то что по локоть — по самые подмышки в кровишше искупала, ан как узрит каво в бедствии, так тут как тут. Токмо на пути не стой. Иначь посечет. Тьфу, выползень поганый.

Сплюнув наземь, Брок хрустнул суставами пальцев, сжимая кулаки. Поднявшееся желание дать пленнице хорошего пинка прямиком в лицо, желательно по носу и глазам, удалось сдержать с трудом.

— Так вот, помотались мы тута с робятами, поспрошали где да што, выследили стал быть. Грызь у нас за увечного пошел, даром чтоль здоров, что твой боров на откорме. Пострадал токмо малёхо — пришлось яво в бочину ножиком пырнуть. Для пущей достоверности. Лёг, значицца под деревко, ровно мертвяк, кровь на одежде, все как полагается. Мы в засаде со Щукой, стережем. А когда она к нему подобралась — пождали мы немало. Осторожная она тварь. Мы уже и с задами нашими отсиженными проститься успели, ан нет, глядим идеть. Ну, вроде убедилась, что все тиха, Грызь та еще и постанывать стал, склонилася она к нему, тут мы и поспели. Грызь наш, "покойничек" ея в охапку облапил, мы сверху. Съездил я ей по башке оголовком меча, да виать крепка у ейной черепушки кость, так што пришлось оружье побросать да так скручивать. Вот ак оно и было, светлый шляхтич...

Рыцарь в последний раз скользнул взглядом по разбойнице, не стараясь скрыть брезгливой гримасы, исказившей его лицо. Охотнички, гроза разбойников, шваль подковырная. Втроем поймали одну тощую бабу. Подманили, черви. Разбойница, как же. "Конхфлинт" у них вышел. Знаем мы эти "конхфликты". Поцапались две девки из-за деревенского увальня, не иначе. А теперь одной из них болтаться на веревке только потому что другая — солтысова дочка. Ради такого можно быть обвиненной в чем угодно, не отмажешься. Поневоле Казимир поежился, трогая несвежим полотном рубахи давние рубцы. Вот так же три года назад... или четыре?.. его с Лихором обвинили в краже заговоренных мечей, и отходили плетью перед смердами на лобном месте в каком-то из вонючих сел. Они едва успели ноги унести. Тогда какой-то смерд их тоже обозвал ворами, а оправдаться они даже не успели.

Девчонку было жаль. Эх, ну почему он сразу не проехал мимо? И нужно ли ему это теперь, когда до цели — считанные дни пути.

— Скажи мне, человече, а сильно будет гневаться солтыс, если вы разбойницу эту, — он кивнул на сжавшуюся девку, — ему не доставите?

Брок вскинул нечесанную бороду и воззарился на проезжего с немалым изумлением.

— Да как же это не доставим, когда вот она, живая, вмиг доставим, сперва только...

— Сколько за нее назначена награда? — поморщившись, прервал его рыцарь.

Брок почесал под бородой.

— Ну, ить... стало быть... А зачем тебе это, милсдарь рыцарь? — в его голосе появились подозрительные нотки.

Казимир незаметно заложил руку за плащ, поглаживая пояс.

— Может, я смогу дать больше.

— Невже так девка приглянулась? — чернобородый Брок в недоумении оглянулся на разбойницу. — Ить тощая она, и грязная, как ведьма, а ваша милость...

— Сколько? — в голосе рыцаря звенела сталь.

— А стал быть, нисколько. Солтыс сказал — тащить живую либо мертвую, но чтоб была споймана и представлена перед его глаза, да чтобы без обману. А ты, милсдарь, езжай своей дорогой. Могет быть, ты ейный сообщник, так мы ить мигом...

Захлебнувшись последним словом, бородатый начал медленно оседать, выкатывая глаза и еще что-то булькая. На пока оставив нож в горле толстяка, Казимир рванул из ножен меч и, наехав гнедым на оторопело вскакивавшего Щуку, крепко саднул рукоятью замешкавшегося Грызя. С неожиданным проворством вывернувшись из-под копыт коня Казимира, Щука метнулся к бородатому и вырвал из его горла нож рыцаря, но бросить его не успел: обретя свободу, девка внезапно кинулась ему под ноги и опрокинула на землю. Подоспевшему Казимиру нужен был всего один удар, чтобы покончить с последним кметом солтыса.

Еще три жизни. Хотя он мог знать, чем это закончится, когда вообще ввязывался в эту историю. Ну что ж, можно посчитать, что убиенные им смерды — своеобычная жертва его возвращению в рыцарство. Благородный рыцарь спас от бесчестия прекрасную даму. И пусть дама замурзана, как ведьма, а рыцарь еще не рыцарь. Дело все равно уж сделано.

Перегнувшись из седла, он ухитрился подцепить с земли свой нож и, на ходу счищая с него кровь, медленно двинулся дальше по дороге. Серые облака все так же неспешно плыли по хмурому небу.

Оставшаяся без внимания девушка запахнула курточку на груди. Окинула оценивающим взглядом спину удаляющегося спасителя, ехавшего неторопливым шагом. Размышления рыцаря прервались самым бесцеремонным образом: позади сухо щелкнул кнут, заставив жеребца заплясать на месте, взбрыкивая задними ногами и прижимая уши. Догнавшая всадника спасенная девушка обошла его спереди, с любопытством рассматривая злобно фыркавшую лошадь.

Казимир удержал поводья, глядя хмуро и в душе коря себя за собственную отзывчивость. Этак от нее еще не отделаешься; чего доброго уцепится, точно репей. Или начнет ныть, да милости просить? Девушка подобралась еще ближе, сматывая в кольца кнут, коим совсем недавно ей же самой затыкали рот. Жеребец храпел, косясь фиолетовым глазом, вскидывал голову, скаля длинные желтые зубы.

— Справная у тебя лошадка, милсдарь рыцарь, — похвалила девушка. Белая полоска зубов блестела на перепачканном лице, контрастируя с зеленющими, точно у кошки, глазищами. — Прости, не благодарила. Теперь вот говорю.

Казимир чуть повернул голову, так чтобы видеть девицу, одновременно не давая той повода принять это за интерес к её персоне. Курточку из кожи, как ему сперва показалось чистого коричневого цвета, покрывали зеленоватые разводы, видимые глазу, стоило лишь девушке качнуться в сторону. В лесу, среди деревьев и кустов, ее было бы трудно разглядеть. Одежда справно подходила, чтобы скрыться от глаза. Повертев кнут, девчонка устроила его на поясе, заботливо осмотрев рукоять. Рыцарь подавил поднявшееся было отвращение.

— Грязное оружие, — процедил он сам себе едва слышно. Девица услышала. Глаза зажглись озорным огоньком, губы дрогнули. Оброненная фраза послужила ей сигналом к беседе.

— Эт почему ж так? — удивилась она, шагая вровень с лошадью почти у самого стремени всадника. Как успел заметить Казимир, кроме кнута недавняя пленница обзавелась луком и светло-зеленым мягким беретом, с золотисто-красным фазаньим пером. На поясе висел простенький меч.

— Нечистое, — отрезал Казимир, не желая пускаться в объяснения с какой то деревенской девкой. Доводилось ему видать, что творит боевой кнут. Меч можно отбить, от цепа — уклониться или принять удар на щит. Но от кнута, обращенного против пешего воина, в простом кожаном доспехе уйти сложно. Особенно от кнута, чей хвост утяжеляют свинцовые бляшки. Он слишком хорошо помнил, как смотрится тело после касания такого оружия. Содранная кожа и рассеченное мясо — пустяк, легкие раны. Настоящие мастера дробили одним ударом кости, захватывали и опрокидывали наземь. К счастью, таких мастеров было не много.

— Дак на большаке не разглядишься особо, чистое оружье, аль нет, — пожала плечами девушка. — Вы, милсдарь рыцарь, не поверите, если скажу, сколько тута в свое время народа полегло от деления оружья на доброе и дурное. А, в конце концов, все едино — и то и другое жизнь отымают.

— Или спасают, — отвлеченно заметил Казимимр, поглаживая гнедого. Лошадь чуть пообвыклась с шагающей рядом девицей, даже успела обнюхать её одежду, не забыв оскалиться для предупреждения. Казимир ошибся, посчитав спасенную простой кметкой. Не высокая, но и не низкая, подтянутая, шагает легко, упруго. Да и черты лица гораздо тоньше чем у сельских. Приглядевшись повнимательнее, рыцарь утвердился в догадке, готовый проставить узду коня, если в жилах девчонки не течет разбавленная кровь иных, старших существ. Скорей всего, дриады. Четвертина наверняка. Хотя, может, и половина, стоит только повнимательнее рассмотреть глазищи, усыпанный веснушками-солнышками нос и тяжелую каштановую косу, перекинутую через плечо, полную набившегося сора и листьев после недавней борьбы с ловцами.

— Далече путь держишь? — нахальная улыбка осветила грязное тонкое лицо, заискрила в глазах. — Не из местных ты, шляхтич. Иначь не стал бы мараться, помощь разбойнице оказывая.

— А ты все-таки разбойница? — Казимир даже не пытался скрыть насмешки, прозвучавшей в его голосе.

Девица вновь легко оббежала коня, остановилась, стягивая с головы беретик. Мазнула по земле щегольским пером, отвешивая Казимиру почтительный поклон, в коем почтительности не набралось бы и на грош.

— Стал быть, она и есть, — она блеснула улыбкой, возвращая берет на место и лихо заламывая его набок. — Аль не похожа?

— Имя-то у тебя есть, девка? — грубовато спросил рыцарь, не замечая её улыбки.

— Конечно, — разбойница повела плечом, вновь показывая мелкие ровные зубы. — Как не быть? Всякому человеку и зверю имя имеется. На большаке да на трактах меня Сколопендрой кличут. Но то больше для охфициозу. Так-скать громкое звание. Свои же, да люд обычно Калей зовут. Каля-Разбойница. А тебя, милсдарь рыцарь, как звать-величать? Али не сподобишься с грязной, дурной девкой из лесу говорить, да себя называть?

— Каля-Разбойница, — чудовищным внутренним усилием Казимир загнал внутрь рвущуюся из него ярость. Если бы он знал, что эта лесная мразь — действительно разбойница, он не стал бы прерывать развлечений деревенщины. Но теперь уже поздно, не убивать же ее самому. Это же надо было так ошибиться! Хотя, что там удивительного, он мог бы заранее увидеть, если бы смотрел внимательнее, а не шугался какого-то сглаза.

Чуму бы на голову каждому разбойнику. Чтобы духу их поганого не было ни в этом мире, ни в том.

Казимир, наконец, очистил нож, выкидывая окровавленную тряпку на траву.

— Скажи мне, Каля, — тихо спросил он, так и не решив, как ему поступить. — До замка далеко ли? И есть на пути туда что-то, чего нужно избегать? Разумеется кроме... твоих сотоварищей?

Очень хотелось спросить, где она была четыре седьмицы назад, когда безбожная шайка ей подобных мерзавцев вырезала отряд Рыжего Золтана, комеса Выжского, умертвив самого комеса и его дочь, знаменитую на всю округу рыжеволосую красавицу Ядвигу. Больше всего на свете сейчас Казимиру хотелось именно этого — знать, где была эта разбойница... Может... может она тогда была среди тех нелюдей, которые отняли у него его любимую сестру?

Об умершем отце он не скорбел. Отец изгнал его шесть лет назад, лишив наследства, и только воля проведения вернула ему земли и титул — по праву приемствования. Отец умер раньше, чем успел назвать другого наследника. Нужно было только успеть вернуться до того, как на его земли наложится чья-то чужая хищная лапа.

Но лучше бы ему не возвращаться. Лучше бы он сдох среди наемников, с которыми связался после смерти Лихора, лучше бы красавица Ядвига и ее избранник мирно правили в родовом замке Казимира — всяко лучше, чем было получить те вести, что вместе с перстнем дошли до него две седмицы назад.

И вот он спас разбойницу. Может быть, даже ту, которая помогала резать глотку его отцу. Что за проклятье пало на весь его род?

Ответа от разбойницы он так и не дождался. Она все так же стояла на пути его коня, загораживая дорогу, как-то чересчур самоуверенно и нагло разглядывая его, как выставленную на продажу кобылу. Совсем не так должно вести себя девке, только что вырвавшейся из лап насильников. А впрочем, что с нее взять. Прав был бородатый, сучье семя. Пусть покажет дорогу и проваливает. А Казимир лучше вернется в лапы ведьмы, чем еще хоть раз сунется не в свое дело. Благородный глупый рыцарь, спаситель страшных дам...

— Оглохла, девка? — резко бросил он, нервно подергивая поводья готового рвануться вперед жеребца. Его зеленые глаза потемнели, сделавшись болотными. Он с трудом сдерживал ярость, уже тысячу раз успев пожалеть о том, что спас ее. Самоуверенный, наглый взгляд разбойницы, ее молчание ярили, и одновременно от них делалось не по себе. Она держала себя так, словно в ближайших кустах схоронилась вся ее шайка, и теперь они выбирают, как бы половчее всадить в него стрелу и получить свою добычу. Мимовольно он стянул с головы закрывавшую уши меховую шапку, и положил руку на рукоять меча.

Губы девушки сжались в бескровную полоску, улыбка погасла, точно не успевший зародится из углей огонек.

— Да нет, слышу тебя прекрасно, светлый господин, — нарочито медленно проговорила девушка, не спуская с рыцаря настороженных глаз. — Стал быть до замка...

Разбойница пожала плечами, вытягивая из легкого, пристроенного на ремешке у бедра колчана стрелу. Рука Казимира, все еще державшая нож, чуть заметно дрогнула: попытайся девка схватить лук, нож без промедления вонзится ей в горло. Но та и не собиралась снимать лук. Вместо этого, покручивая в пальцах стрелу, Каля кивнула, уставившись в потемневшие от ярости глаза рыцаря.

— Замков в округе несколько, — проговорила она задумчиво, — ты б, мил человек, поточнее говорил-та, ить не разберешь тебя. Замок Руста, в сорока верстах отселеча будет, токмо тамошний владыка шибко лютый, да не водятся за ним готеприимственные повадки. Энто я тебе так, на всяк случай поясняю, потому как не глядишься ты гостем желанным Зергину, корольку самопоименнованому. Есть дальше замки, но то земли иновладельные, так што особо я тебе ничего не скажу. Видать ты не туды путь держишь. А значицца тебе нужен замок Выжига. Так?

Рыцарь кивнул, сдерживая желание отходить девку кнутом; вот ведь зараза, как слова-то цедит, не спешит разговоры вести.

— Не особо то и далеко будет, верст тридцать, если знать тропки. Версты три на север подать, в аккурат начинаются земли выжские. От деревни на излучинке реки.

Она коротко вздохнула, прочерчивая лицо кривоватой усмешкой.

— Токмо знаешь, милсдарь рыцарь... Замок-то пуст стоит. Без хозяев. Оттого и странно, с какой такой радости, или иного какого умысла, тебе туда податься прихотелось? Хозяев перебили, — девушка зло куснула губу, — а я и не ведаю, кто посмел руку поднять на Рыжего. Че молчишь-та? Тебя я не знаю, с какой радости мне про Выжигу трепаться — тож не понятна. Можа ты шкуродер наследничек, коих тут шастает в последнее время по десятку за грош? Сродственничек, охочий до грошей покойного? Хорош глазьями зыркать: наследник старого Золтана не объявился, а желающих захапать замчишко всегда вдосталь найдется. А коли ты, собака путная, — при таком обращении Казимир сжал правой рукой рукоять меча, чуть потянул на себя, — из таких будешь, не дойти тебе и...

Девушка умолкла на полуслове, как зачарованная уставившись на левую руку рыцаря. Пока разбойница говорила, Казимир снял кожаную перчатку, и держал теперь нож голой рукой. Только не на нож глядела Каля: точно привороженная не могла отвести взгляда от перстня, горящего в закатных лучах. Родовая печатка, герб и девиз умещались на круглом золотом поле, в обрамлении венка из мирта. Это перстень он получил вместе с вестью о гибели родных. Этим перстнем удостоверялся владельцем замка и прилегающих земель. И именно на этот перстень сейчас уставилась разбойница. Точь-в-точь как те сороки на ольхах.

— А, курва мать! — шипящим шепотом выдохнула девица. — Кольцо Золтана. Стал быть ты, милсдарь мой, старому комесу сыном приходишься? Ить дела-то... А я тебя чуток не положила... Чудно... Старик Золтан был справный рыцарь. Таких поискать ишшо надобно. Правда, большее время ora et labora (молился и работа), но справедлив был. О тебе не говорил, тута не соврешь, что знаешь тебя как облупленного по рассказам. Стал быть jus hereditarium?

Казимир не удержался и удивленно вздернул бровь: при всей своей сущности, девка говорила о праве наследства. Как бы то ни было, стоило приглядеться к ней еще лучше.

— А чего ж сразу печатку не показал? — Каля хлопнула стрелой по ладони, осторожно погладила жеребчика по шее, поднося под бархатные губы конька окаменелый, грязный кусок сахара. Казимир молчал, кусая губы. По неясной самому причине ярившийся все больше рыцарь чуял, что тронуть поводья и, опрокинув девку в листья, скакать отсюда дальше от греха будет теперь самым правильным решением.

— Хотя верно, с чего бы это тебе перед каждой встречной замарашкой кольцами княжескими рассверкиваться, — разбойница, тем временем, повела плечом, снова усмехнувшись. — Ну, слушай тогда. Через полверсты выедешь, милсдарь мой, к Ветлюжке, речушка наша местная. Езжай супротив течения вверх. Версты через три окажешься у Переплютова Брода, деревня та, пограничная. От оттуда тебе уж укажут направление. Токмо будь уважен, да не останавливайся в трактире. Прямиком к солтысу езжай, он примет. Да уж так расстарается, услыхав что ты наш новый комес, что поди на руках тебя вызовется нести вместе с коняшкой до самого родового замка. А насчет тех кметков убогих не беспокойся: слухи здеся быстрей пожара расходятся. Почтут, что моя то работа. Тута завсегда так — коли где убивство али еще кака беда приключиться, зажиточные тотчас же Сколопендру поминают. Ну, бывай, шляхтич... Да помни, к солтысу прямиком езжай, не разменивайся на трактиры. Нонче народ пошел нечистый, все норовит пакость учинить. А мне с тобой не по пути, уж не серчай, светлый шляхтич. Вижу, не радует тебя общество разбойницы, да и мне самой лучше всего с твоих земель уйти, пока у тя рука не зачесалась устроить мне близкое знакомство с шибеницей, али на жальнике (кладбище) по саму шею в землю не укопать...

Девушка двигалась не только гибко и вольно, но и быстро, как человек, привыкший к лесу. Не успел конь рыцаря пройти и десятка шагов, как позади раздался знакомый щелчок кнута. Длинное черный "язык" кнута оплел руку рыцаря. Цвенькнуло звонко, металлически. Казимир опустил глаза. Кончик разбойничьего кнута украшали стальные когти, утяжеленные свинцовыми бляшками. Девушка дернула кистью. Точно змеюка, пополз хвост, отпуская руку Казимира.

— Это тебе на память, — махнула рукой девушка, показывая в улыбке зубы, — чтобы помнил Калю-Разбойницу.

Глядя вслед исчезнувшей в чаще девице, Казимир разжал кулак. На ладони лежал обломившийся, засевший в кольчужном рукаве коготь кнута.

* * *

... К Переплютову Броду рыцарь добрался уже по сумеркам. Деревню эту он помнил смутно, едва ли приходилось бывать здесь больше раза, и то годков не менее десяти тому назад. Странно знать, что теперь он — полновластный властитель не только этой деревни, а еще многих вокруг. Господин комес. Мимо воли Казимир улыбался. За шесть лет он отвык от поклонов да подобострастия, и разговор с разбойной девкой оживил в его памяти забытое. Это надо же, хозяин. Теперь не только его шкура, а и шкуры всех этих крестьян, разбойничков и прочего здешнего люда, обживающего его земли, принадлежат ему. Как будто не было шести годов голода, наемничества, унижений, братания со смердами и страшного плена, годов, которые, как мнилось, навечно вытеснили из ума воспоминания о другой жизни, той, что всегда должна была ему принадлежать — по праву самого рождения. О разбойнице теперь вспоминалось двояко — она, как прежде, казалась ему достойной только, чтобы болтаться на веревке. Однако, это она напомнила ему о том, кто он был, и Казимир ощущал смутную благодарность. Когда он вступит в свои права и начнет зачищать от разбойников свои леса, он пощадит ее. Если только ее непричасность к смерти семьи окажется правдой.

Гнедой осторожно ступил на шаткий мостик, и рыцарь опять мимо воли сделал пометку поглядеть все дороги и мосты своих владений. Эдак чего доброго, обрушится такой мостик, и торговые люди завернут телеги стороной — в объезд его земель. Проводя много времени со странствующими торговцами, он успел проведать многое об их ремесле. И лобные места в каждой деревне нужно будет объехать самолично, и солтысов проверить, и еще много чего... Всамделе — он хозяин и должен ведать о своем хозяйстве не с чужих слов. Главное, успеть завладеть этим самым своим хозяйством, а то, как бы им не завладели другие.

Благополучно миновав опасный мостик, рыцарь въехал в деревеньку, не шибко великую, но и не малую. Прохладные осенние сумерки уже спустились на неширокие улицы, но деревенский люд не спешил оправляться по домам. Одинокий путник сразу же сделался предметом внимания и обсуждения. Казимир еще на околице натянул шапку поглубже на уши, дабы скрыть под ней медные волосы, редкие для тутошних черноголовых земель. Ежели его смогла узнать простая разбойница, может найтись еще кто-то, кто вспомнит, что поспешающий в направлении Выжиги рыцарь так странно схож со старым хозяином здешних мест. Разбойница упоминала о "сродственничках", всамделе, лучше пока никто не будет ведать о его правах. Погибнуть в двух шагах от цели было бы глупо.

С теми же мыслями рыцарь не стал заворачивать на широкое солтысово подворье, а проехал дальше — к стоявшему чуть на отшибе трактиру. Останавливаться в трактирах ему было не впервой, а связываться со старостой — себе дороже. Еще неведомо, как его там встретят, а раскрываться до поры не хотелось. Никто не ведает с кем из "сродственничков" в сговоре местный солтыс. Если бродячего рыцаря зарежут в его доме, навряд ли кто-то будет здесь искать.

Передав повод выскочившему откуда-то сбоку служке, Казимир еще раз проверил наличие кошеля за пазухой и решительно толкнул двери трактира. На дворе уже была ранняя ночь, а рыцарь думал с рассветом трогаться в путь, чтобы утром третьего дня быть у стен замка. Скорее набить здесь брюхо по старой привычке и — спать. Сегодняшняя схватка добавила утомы и так много дней подряд пробывшему в седле наследнику.

Трактир был освещен очагом да несколькими факелами, чадившими, но не дававшими большого света. По привычке пробежавшись взглядом по его посетителям, Казимир отметил, по меньшей мере, четырех крупных молодцев с оружием, явно не из местных. А может, и из местных, дух их разберет. Правда, двое из них были не охотниками, по повадкам, скорее, наемниками. Едва ли они из деревни. Тоже путники, которых застала ночь? Рыцарь не заметил около трактира других лошадей. Пришли пешком? Привлекшие его внимание молодцы сидели спиной, и рож он их не видал, но сильно подозревал, что разбойничьи. Однако на появление нового посетителя особого внимания внимания никто не обратил, а потому Казимир не особо затревожился. Мало ли, что за люди. Надо будет, конечно, навести здесь порядок. Но потом.

Он прошел между столов к стойке, за которой царил грузный трактирщик, ничем не отличавшийся от множества других трактирщиков, таких, как он. Казимир без особой брезгливости оперся о немытую заляпанную столешницу.

— Есть у тебя комната на ночь, добрый человек?

Трактирщик поднял на приезжего мутные, рыбьи глаза. Видом своим он напомнил Казимиру большого, снулого карпа, обернутого в засаленный передник, сидящий низко на бедрах.

— Отчего ж не быть, — не слишком приветливо буркнул хозяин заведения, по примеру посетителя опираясь на замызганную стойку. Ручищи мужчины скорее подошли бы какому рубаке; толстые, широкие кисти, ладонь с небольшую лопатку. Казалось, такими лапищами не кружки да кувшины тискать, а удавливать людей за пару сжатий. — Только бы монета водилась, господин.

— Об оплате не беспокойся, — Казимир подтвердил слова парой грошей, брошенных перед трактирщиком. — Харчей, вина и комнату на ночь.

Широкая ладонь ловко сгребла прокатившиеся к краю стойки монеты. Рыбий взгляд как будто подобрел.

— Будет сделано, милсдарь рыцарь, — кивнул трактирщик, завертев большой башкой. Служанка попалась ему на глаза не сразу. — Эй, девка! Проводи господина рыцаря к столику у окна!

Пухлая кметочка в полосатых чулках, кокетливо выглядывающих из-под холщовой юбчонки небеленого полотна, кивнула, приглашая Казимира следовать за собой. Четверка разбойного вида парней проводила рыцаря долгими, хмурыми взорами. Не забыв окинуть цепкими взглядами оценщиков его оружие и доспех. К счастью (или к беде) рыцарь ничего из этого не видал. Опустившись на лавку, новоиспеченный комес положил рядом шапку, подпирая бок рукой. Через три стола шумела большая крестьянская компания, бухала по столу кулаками, требовала еще вина и мяса. Девица-разносчица только успевала уворачиваться от их щипков и шлепков по заду.

Краем глаза Казимир отметил, что, повинуясь знаку одного из наемников, рослого, русого, с редкой соломенной бородкой, хозяин трактира вышел из-за стойки и приблизился к этой братии, выслушивая нечто, чего нельзя было разобрать в общем гомоне. Впрочем, говорили они недолго и, по-видимому, о какой-то пище, что требовалось подать к их столу.

— Вина, хозяин! — подтверждая догадку рыцаря, взревел наемник громче, хлопая трактирщика по спине. — Самого крепкого! Завтра в поход, а сегодня гулять будем! Эй, вы! Снулые мухи!

Окрик адресовался встрепенувшимся музыкантам в углу тарктира. Нехитрый состав включал в себя гусляра, дудочника и мужичка с барабаном и свирелью.

— Музыка, играй! — рявкнул детина, бросая через весь трактир монету.

Кметочка, покачивая бедрами, несла Казимиру вино. Музыканты играли.

— С едой не задерживайся, — напомнил только "милсдарь рыцарь", опираясь локтями на стол и пригубляя плохо отмытую кружку. Вино оказалось так себе, некрепким и столь явно разбавленным, что Казимир поморщился, не от раздражения, а, скорее, из досады, что хозяин так неприкрыто обделывает свои делишки. Надо будет сюда наведаться позже, надо. Рожа трактирщика прямо просится.

Казимир отпил еще. Подумалось, что зря он начал с вина, нужно было подождать еды. За весь день ему удалось лишь позавтракать, и то мимоходом, не покидая седла. Голова слегка закружилась и сильно отяжелела, напоминая о проделанном в спешке многодневном пути. Рыцарю сильно захотелось прилечь, но он мужественно терпел, дожидаясь ужина. Есть ему желалось не меньше, чем спать, да и деньги были уже уплачены.

— Вот, милсдарь, — служанка ловко сгрузила перед ним две мисы и заменила опустевшую кружку вина другой, полной. — Усе горячее и свежее, не извольте сумлеваться. А ежели чего иного захотите...

— Иди-иди, — в голове у Казимира уже что-то яростно шумело, а поплывшие глаза с трудом различали фигуру стоявшей перед ним девицы. Хотя странное дело, язык работал правильно и четко, словно Казимир не был так позорно пьян всего с одной кружки. Да так быстро. — Я сий... час долж... он побыть один.

Не замечая ехидных взглядов прочих посетителей таверны, он, точно поднимая в гору камень, дотянулся до вилки, но поднести ее к тарелке не сумел. Мимоходом проскочила вполне здравая мысль о том, что вино у хозяина таверны все-таки хорошее. И даже очень. Настолько, что до постели он вряд ли доберется своими ногами. Знать бы, где еще постель... Такое вино и развести не грех... не грех...

— Милсдарь рыцарь утомился? — как сквозь вату донесся до него чей-то голос, полный искренней поддельной заботы. — Ноженьки не держат, головушка не поднимается?

Уже сквозь грянувший, но едва доносившийся до него сквозь ту же вату хохот, Казимир сумел определить источник голоса — он принадлежал самому производителю чудесного вина. Какой-то еще не одурманенной частью рассудка рыцарь уловил, что над ним издеваются. Кровь бросилась ему в голову. Отпихнув кружку, Казимир попробовал вскочить... и завалился набок. Рассудок с ходу ухнул в черноту.

* * *

Очнулся он на полу. Под боком шуршало сено, кололо незащищенную шею, лезло в волосы. Из угла несло прелой паклей, конским навозом и мочой. В щели меж брёвнами тянуло холодком. В голове шумело и трещало. Ломило в висках: попытавшись приподнять тяжелую голову, Казимир невольно охнул. Темное помещение заплясало перед глазами, тусклые звезды в оконце скакнули, задергались, точно на веревке. Вдалеке — по крайней мере, так ему показалось — шумели голоса, пищала флейта, ухал барабан. Смежив веки, рыцарь переждал, пока уляжется круговерть, после приоткрыл один глаз, и все же осмотрелся.

Он по прежнему был в трактире, в углу на соломе, куда его бросили, не забыв связать по рукам и ногам. Грубая веревка туго врезалась в сгибы локтей, причиняя боль даже несмотря на надетую на рыцаре кольчужную рубаху. К счастью перчатки на крепко прикрученных одна к другой кистях, остались на месте, а значит и перстень был все еще при нем. Несколько попыток напрячь мускулы, чтобы ослабить путы, не увенчались успехом. Связавшие его знали свое дело. Без посторонней помощи Казимиру было не подняться.

Приподняв голову, за что тут же был наказан еще одним головокружением, рыцарь огляделся. Бражка за столом пополнилась новыми лицами, по всему судя, головорезами, каких поискать. Словно почуяв, что на него смотрят, один из новых мужиков обернулся, вперив в Казимира тяжелый взгляд карего глаза. На месте второго зияла затянувшаяся кожей страшная впадина.

— Рыцаренок-то очухался, — буркнул одноглазый, кивая в сторону Казимира. Остальные заозирались, ухмыляясь так, что у Казимира не возникло и малейшего сомнения в том, что будущее его будет еще менее приятным, чем предполагалось. Неужели те, кто покончил с его семьей, прознали о приезде наследника? Откуда? Разве что... Каля! Разбойница, паскуда этакая! Знала, змея, с кем дело имеет. Не от того ли сбежала побыстрей, чтоб предупредить подельников? Пусть даже она и не открыла им правды о родовитости добычи — пока? Не сдержавшись, Казимир добавил про себя злобное "курва", имевшее широкое хождение в тех местах.

— Удобно ли, милсдарь мой? — носок трактирщикова сапога ткнулся в ребра, переворачивая его на бок. Обвисшие щеки и рыбий взгляд замаячили перед самым лицом шляхтича. — О лошади своей не беспокойся, человече, — трактирщик небрежно ухватил пленника за щеки толстыми пальцами. От рук его несло прогорклым жиром и серой. — Животина в конюшне, ничего ей не станется. И тебе тоже. Если будешь вести себя тихо и мирно.

Вольность, с какой деревенский мужик его щупал, породила в груди Казимира волну гнева. Так на базаре осматривали скот, заглядывая в зубы, уши, определяя породу. Он попытался выдернуться из-под чужой руки, но смерд держал крепко.

— Хорош товар, — наконец вынес вердикт трактирщик. — Ну-с, милсдарь рыцарь, вы не горюйте то особо. Никто вас живота лишать не станет, токмо малёхо разденут, освободят, так скать, от ненужных доспехов. За такие латы можно получить хорошую цену.

Компания рассмеялась, потешаясь над плененным рыцарем. Чаши с вином опрокидывались в глотки, над столами плыл удушливый дым от самокруток.

— Чаво, не ожидал, рыцарек? — желтоволосый поддернул штаны, рубанув над столом широкой ладонью. — Это хорошо, что ты не из местных. Иначь мы б тябя помучались брать. А так сонное зелье свое дело сделало. Лежи, отдыхай. Пока можешь. Работорговец к ночи будет, — он еще раз взглянул в глаза Казимиру и глумливо ухмыльнулся. — Чо, не ждалось-та гнить в рабстве? Ну, то-то и оно, что жизня-то, что сука похотливая — никогда не знаешь, где она на тебя вскочит. Эй, хозяин! — отвернувшись, он утратил интерес к молчавшей жертве. — Вина еще нам подай!

Сжав зубы до колкой крошки во рту, пленник затолкал поглубже в горло рвавшиеся из груди проклятья. Осел, тупой осел! Как можно было попасться в такую простую ловушку. Воистину западня для дураков. Дурак в нее и угодил.

Однажды, когда им поручили поимку Истрика Длинного, бунтаря, скрывавшегося в Западном лесу, они тоже использовали этот прием с сонным зельем, переодевшись эльфами. Точнее, переодевался один Казимир, а вот Лихору это было ни к чему...

— Ты глянь, молчит, благородная морда, — с удивлением заметил кто-то из окружения желтоволосого. — Думалось, ругаться зачнет.

— Не могет снизойти, — гыгыкнул его товарищ, вытирая жирный рот пятерней. — Он ить рыцарь, ну иль на крайняк бастард, голубая кровь, а тут такие смерды копошатся...

— Бастард, — лениво определил трактирщик, отпуская лицо пленника и выпрямляясь. — Я, могет быть, даже знаю, чей. Вон патлы-то какие рыжие. Старого комеса он сын, не иначе. И глазищщы совиные, как у госпожи Ядвиги, чтоб еи там не чихалось. Стало быть, очередной притидент. Развелось их...

— Хорошо, ежели так, — желтоволосый вновь сощурился на Казимира. — Пусть думают, что его другие притиденты посекли. Никто не будет эту шваль искать. Ишь ты, благородный, — неожиданно для других желтоволосый главарь вскочил, и с маху пнул наследника в бок. Рыцарь охнул, поперхнувшись криком, трактирщик резво уцапал кмета за локоть.

— Но-но, не порть товар. Нам за него целого больше отвалят.

— Я б этого сучару сам... купил, — на щеках желтоволосого играли желваки. — Он бы у меня долго сдыхал... кабы б все они... благородные... я б их...

— Угомонись. Он свое получит.

— Кой хрен получит, — вспышка гнева желтоволосого кончилась так же внезапно, как и началась. — Молодой, здоровый, смазливый. С такой-то рожей его купит какая ни есть богатая шлюха — бастардов плодить.

— Зато мы при барыше. Отступись, охотник. Неча тут... У нас ить уговор, запямятал, небось?

Видимо, желтоволосый не запамятал. Он резко сел обратно, к вновь осмелевшим товарищам и, казалось, о пленнике забыл. Трактирщик еще раз проверил прочность пут на Казимире и отошел. Спустя некоторое время трактир опять загомонил, точно такие деяния, как разбойники, поднявшие лапу на честного рыцаря, были тут в порядке вещей.

Лежа в своем углу, отдышавшийся Казимир что есть мочи клял себя, хотя толку от этого было уже чуть. В душу вползала черная тревога. Они пока не стали его трогать, но этой благодати долгой не бывать. Коль скоро вспомнят, сколько можно отхватить "добычи", так хорошо еще, если исподнее оставят. И его родовой перстень найдут очень скоро. А как найдут, так поймут, на кого вздумали поднять разбойничью лапу. Только рыцарю не думалось, что развяжут и с поклонами да извинениями сопроводят до самого замка. Скорее его вообще не будут отдавать работорговцу. Случается всякое, и их новый комес может вернуться. А если он вернется, вряд ли успокоится, пока не отправит кормить червей последнего из них.

Его убьют. Убьют как пить дать. В отчаянии Казимир пытался ослабить веревки, но разбойники знали свое дело, и узлы оставались тугими. Если бы на нем не было перчаток, можно было бы стянуть перстень и спрятать его... Свет и тьма, пусть случится хоть что-то! Ну, хоть что-нибудь, что поможет ему!

* * *

— Куда, сучья твоя рожа гнешь скивку? — надрывался пропитый басок.

— А сюда, дурья башка! Накося! А вот так? Омельника в черту? Ха! Утерся?!

— Омельника? А, паскуда! Трефую! На, четверку в угол и два камня на кость!

— Побойся демонов, шельма! Глянь-ко в окошко — полумесяц и первая чверть ночи!

— И шо? — косой мужичонко, прикрыв рукой рассыпанные перед ним на столе камушки, подозрительно уставился на напарников по игре.

— И шо? А то, что твоя двойка в камне идет за пятерик крестовых, да в прикупе! Продулся! Я вот тако твой скивень положу одной токмо круговой! Ну? Нечема крыть?! Нечема! Круг на чверть! Сдавай по новой, Одноглазый. Банкуем вторую кучу!

На шлепавших по столу картами, гомонящих разбойников, пленник поглядывал лишь изредка. Устроившиеся за столом три пары мерзавцев от души резались в игру, называемую Друидов Круг, смысла которой Казимир так и не уразумел, путаясь в правилах. С костями и картами было гораздо легче и проще. Друидов Круг пестрел взаимоисключающими и заменяющими друг друга комбинациями, к которым добавлялся просчет от положения сторон избы, количества звезд, видимых в окошко, от четного или нечетного числа дня, и расклада карт, сдаваемых в начале и подкрепляемых бросками костей. Казимир забросил Круг в самом начале обучения, и предпочитал во всех случаях просто наблюдать за Лихором, в отличие от побратима, знавшим толк в превеликом множестве разных игр, как человечьих, так и эльфьих.

— Сдавай-та! — рыкнул один из разбойников, сметая со стола горсть монет. — Заснул чо ли? Пачкуна ждать себе дороже. Ить ентот засранец как до ветру пойдет, так не жди вскоре. Ну-с, по малой? Круг полный, ставка... Гривна выходит. Тэээк-сь... Понеслися! Три четверти и пятерик в листах. Камень... У меня шестерка. Изволите поверить? Калинка на крапчатую, кто предложит больше?

Темнело. Из-за стены доносились звуки, обычные для деревенских подворий, что готовились ко сну. Мычал возвращавшийся в стойла скот, скрипели телеги, перекрикивались крестьяне. Трактир понемногу наполнялся желающими пропустить стаканчик-другой сливовой наливки, или чего покрепче. Ячменная сивуха трактирщиковой жены славилась на всю деревню.

Казимир молча ожидал. Чего, по виду его было не сказать. Может, тлел в груди его огонь надежды, может, поддерживала его крепость духа. А может, смирился, ведь не было у него в тех краях ни друзей, ни сродственников. Захватившие его люди не скрывали планов, шумно обсуждая, какую цену даст за него заезжий торговец живым товаром, долженствующий заявиться к полуночи, пока желтоволосый не велел всем заткнуться. Злобный взгляд то и дело обращался к Казимиру, не предвещая тому ничего хорошего.

Закон запрещал продавать людей, но в глуши, или вот в таких оставшихся без надзора деревнях, еще происходили случаи работорговли. Естественным было оставлять в деревнях взятых в плен в междоусобицах кметов вражьего рыцаря, пока тех не выкупят, или — что случалось гораздо реже — правитель не дарует вольную. Бывало, пленники оседали на новых местах навсегда, перемешиваясь с местными, или, при непротивлении солтыса, отправлялись в города. Однако подобное не относилось к благородным. Любой шляхтич предпочел бы упасть на меч, чем навеки оставаться в плену в чужой стороне.

— Чу, поганцы! — цыкнул трактирщик на игроков, прислушиваясь. Скомкал передник, толкнул дверь, выходя на крыльцо. Желтоволосый, не преминув отвесить рыцарю пинка, набросил на голову пленника вонючую рогожу, задул свечу. Казимир обратился в слух, коль уж видеть не мог. За стеной заржала лошадь, прозвучал сильный, чистый голос. По крыльцу дробно застучали каблуки, звякнули шпоры.

— И гляди мне, чтобы коню полную мерку пшеницы дал! Увижу хоть одно зерно овса — отхожу нагайкой! Так, что долго еще лежать не сможешь, слышь, ты, морда?!

Говорящий рассмеялся. Дальше Казимир не расслышал, голос опустился на несколько тонов, журча быстро и тревожно. Кто-то уговаривал кого-то поберечься. По крыльцу словно прошелестели шаги. Не такие, как у говорившего, их было едва слышно. Поднявшийся же шагал размеренно и твердо. Трактирщик скулил сбоку, торопливо роняя слова.

— Не плачь, хозяин. Сегодня не тронем! — снова рассмеялся давешний голос. — Ну, что ль, войдем?

Скрипнуло, вновь подуло сквозняком, потянуло запахами ночи. И, совсем неожиданно — страха. Казимир прислушался. Тишина стояла — хрустальная. Тронешь — зазвенит. Каждый шаг звучал, точно набат. Бухал, впечатывался в доски пола. Негромко позвякивало. Шуршало, как может шуршать только тяжелый, длинный плащ. Вошедший носил неполный доспех; это рыцарь смог определить по шагу, и характерному поскрипыванию ремней и пододетой под стальную защиту кожаной рубахи. Зашуршал шепоток, потек дымкой, разрядился шорохом осторожно вытягиваемого из ножен кинжала. Остановился предупреждающим "Сдурел? Спрячь! Сколь их там еще на улице ждеть?! Сама приперлася. У... с-ссука".

— Хей, подельнички, — насмешливо, глумливо поинтересовался вошедший, прохаживаясь по трактиру. Остановился неподалек от связанного рыцаря. — Чего притихли? А? Стоять! Куда собрался, мил человек? Пойди-ка сюда. Музыканты, а ну, вжарьте да повеселей! Гуляем сегодня!

И уже гораздо тише, спутнику:

— Вижу. К солтысу побежал, гнида. Ничего. Подождем и солтыса. Музыка, играй! Примете в компанию? По малой партеечке скинемся?

— Не робей, гуляки! — звонко, серебристо выкликнул спутник второго. — На большак идем. Не горюй! Принимай, кто знает, что завтра станется? Сегоня милсдарыня наша добрая. Серебром платит, чистым золотцем! Никто не скажет, что Лесная Вольница чинит грабеж!

— Не к добру енто, — пробурчал Одноглазый, буравя замершую у стола фигуру злобным взглядом.

— Не к добру? — переспросил голос. Казимир чуть повернул голову под рогожей. Похоже, слыхал он этот голос уже. Слыхал.

Только тогда звучал он по-иному.

— Кто я, знаешь? — не спросил, утвердил голос. — А коли знаешь, так и играй. Друидов Круг? Ставку вдвое. Ну как, кто смелый? Игра. Дикий Друидов Круг.

Выдохнули, словно вместе с частичками душ своих, застучали отодвигаемыми лавками. Скрипнуло, звякнул металл.

— Ай, люба моя, Каля! Ай да Разбойница! — певуче протянул ее спутник. — Веселей, лиходеи! Сколопендра сегодня играет, не лютует! Музыка, жарь!

Да, этот голос ему уже доводилось слыхать. Смотри ты, почти седьмицу он добирался сюда без приключений, раз только пришлось шугнуть волчару головней, а после встречи с этой курвой неприятности уже обвешали его, как побрякушки колдуна. Каля-разбойница... ну что случится с ним при ней на этот раз? И ведь случится, если сглаз прилип, то без ведуньи, либо мага, не отвертишься. Не зря он беспокоился тогда.

Хотя... сама она ничего ему не сделает, может, поможет даже? Хоть в благодарность... Но какая у них благодарность, у этих разбойников? За шесть лет изгнания Казимиру доводилось сходиться с наемниками, бродячими торговцами, вольными охотниками и даже эльфами, когда он следом за Лихором хоронился у его родичей в Чащобе от сторожей обиженного шляхтича. И лишь с разбойниками погулять ему не довелось. Хотя пожить он с ними пожил... аж три дня... до первого набега.

Казимира еще мучили сомнения — он не мог уразуметь, заодно или нет с Одноглазым прибывшая разбойница. По разговорам не понять. Как будто девка здесь имеет уважение и даже опасную славу, но знает ли она о делишках желтоволосого? И все ж, она или не она предупредила его о нездешнем рыцаре, которого могут не искать?

А если знает, какой резон ему оставаться под вонючей рогожей, под которой почти совсем не осталось воздуха и дюже смердело кошачьей мочой?

Трепыхнувшись, он сумел высунуть взлохмаченную голову и с наслаждением вдохнул спертый воздух. Первое, что увидел — незнакомый сапог у самого его лица. Чуть отодвинувшись, шляхтич задрал голову повыше, оглядывая вновь прибывших. Мимолетно взгляд его упал на трактирщика, и рыцарь успел желчно порадоваться — от наглой самоуверенности последнего не осталось следа. В рыбьих глазах был страх. И правильно, подобные ему черви редко в уваженье даже у такого сброда, как разбойники.

Каля сидела поодаль. Он не сразу ее узнал. Девка приоделась в легкий доспех, даже плащ нацепила. Ну, дает, неужели вправду считает себя воительницей? Хотя, с нее станется. Наемники тоже бывают женщинами, это он знал наверняка. И еще он знал многих мужчин, мнивших себя воителями и сдохших потому, что каждый из них в свое время недооценил воителя-женщину. А эта... ладно носит доспех, и сидит он на ней, как влитой. Не впервой ей, выходит. Может, и вправду хороша в бою и доспех на ней не красы ради?

Казимир задрал голову повыше и неожиданно встретился с ней глазами. Но тут же отвел взгляд. Ни на кого из них он не засматривался особо — негоже ему, шляхтичу, вот так смотреть на смердов — снизу вверх. За годы его странствий он мог мириться с тем, что смерды обращались с ним, как с равным, но это время кончилось и он снова шляхтич, пусть даже они не желают это право за ним признавать!

Рыцарь коротко вдохнул и лег щекой на пол. Все равно он уже так замурзан, что даже свежая сажа с сапог не добавит ему грязи больше, чем уже есть.

Музыка гудела. Вибрировала, хрипло стонала. Перепугавшиеся было музыканты сумели оправиться и, взяв себя в руки, затянули для начала нехитрый мотив, постепенно разогреваясь, изгоняя подальше мысли о людях, сидящих за столом.

Первую партию игроки завершили быстро. Казимир помянул, как Лихор пояснял ему отличия обычного Круга от Дикого. В Диком Друидовом Круге на столе малевали мелом не круг, а эллипс. В него вбрасывались "кости" из фигур животных, семян и камушков с рунами. Рыцарь припомнил, что, по словам эльфа, новичкам не стоило даже садиться за стол, где играли бывалые. В Дикий Круг их сжирали за одну-две партии, оставляя без денег и, зачастую, без одежды.

— Повышаю ставку, — разбойница бросила на стол тугой, серебрено звякнувший мешочек. — Чего приуныли, разбойнички?

— Видать, как тебя, ласочка моя, узрели, так и захолонуло у них там, где у нормальных людей сердечишко, — рассмеялся спутник Сколопендры, склоняясь над её плечом, чуть приобнимая.

Казимиру хватило одного взгляда, чтобы рассмотреть фигуру Калиного спутника. Высокий рост, длинные, цвета гречишного меда волосы, собранные с висков в тонкие жгутики, скрепленные на затылке заколкой с сердоликовым листом. Раскосые рысьи глаза лучились весельем, да и сам он был словно пронизан светом. Яркий, точно весенняя бабочка, стройный как стрела, подвижный и легкий, спутник разбойницы был настоящим, чистокровным эльфом.

— Играешь вдвойне, Разбойница? — меж тем, улыбнулся эльф, легко проводя точеной ладонью по волосам Сколопендры. Та нетерпеливо мотнула головой, сбрасывая с плеча тяжелую каштановую косу.

— По маленькой, Фэнн, неинтересно будет, — глазами она указала эльфу на трактирщика. Тот как раз ставил на край стола поднос с кувшином вина и чарками. — Вино? — девушка нехорошо усмехнулась. — Отведай-ка ты сперва, хозяин. Да учти, пес шелудивый, если откажешься...

Трактирщик торопливо плеснул в первую попавшуюся под руку чарку, махом опрокинув в глотку. Из уголков губ потекло красным, закапало расхристанную на груди рубаху.

— Ну, что ж, хорошо, — одобрила разбойница, глядя в испуганные глаза. — Фэнн, сходил бы, лошадок проверил.

Эльф подбоченился, вздергивая тонкую бровь. Платье у него было под стать вельможе, все сплошь шитье золотом по голубому и зеленому, и ладно облегало стройную фигуру. Качнулись ножны меча, когда спутник Сколопендры чуть отставил ногу в сторону, перенося на неё вес тела. Казимир отметил необычную форму клинка: длинный и тонкий, в конце сужавшийся, словно игла.

— Что им будет, лошадкам, люба моя? — Фэнн пожал плечами. — У тебя, кстати, лошаки в прикупе. А наших коней трактирщик пусть глянет. Окажешь милость, добрый человек?

Добрый человек не заставил себя просить дважды, убравшись из трактира с поразительным проворством. Музыканты остановились, вытирая лбы, переводя дух. Эльф рассматривал стол и кости, выпавшие каждому игроку.

— Не дело играть на серебро да злато, — Сколопендра прищелкнула пальцами, требуя себе карту. Одноглазый хмыкнул, отодвигая в сторону два черных зерна, и так же прикупая карту.

— Не дело, — согласился желтоволосый, стреляя глазами по трактиру.

— Что за кметок у вас там в углу? — небрежно осведомилась Каля, рассматривая полученную карту. — Небось, для торговца держите? Так мне продай. Не обижу, хорошую цену дам.

Компания заерзала, завздыхала. Дверь скрипнула, пропуская вернувшегося трактирщика. Разбойница изучала карты, эльф склонился к музыкантам, выспрашивая, знают ли те какую-то горскую песню. Главарь банды, бросив быстрый взгляд на хозяина заведения, чуть заметно кивнул.

— Еще вина? — трактирщик склонился у локтя желтоволосого, торопливым шепотком делясь новостью. На дворе не было ни единой души. Ни разбойников, ни солтысовых людей. Правда, с другого конца села доносился шум. Так могли топать приближавшиеся люди. Но люди эти, скорее всего, и были охранными мужиками солтыса, что, предупрежденные, уже спешили на помощь честному хозяину честного заведения, в которое нежданной и незваной заглянула сама лютая Сколопендра.

— Не продаем, мазель разбойница, — ухмыльнулся Одноглазый. — Товар хороший. Одного добра на нем будет на гривен на сто, иль две тысячи сто врибугских крон. А человек-то заезжий. Так, мелочь перекатная. Нет, подождем еще. Да и зачем разбойникам невольник?

— В походе всякий человек на счету, — бросила Каля-Разбойница. — Сегодня семнадцатое число месяца багрянца (октября), стл быть лошаки (единороги) до второй четверти ночи неприрученные, что дает мне в прикуп две головы на круг. Сдай еще карту, бородач!

— До второй? А месяц на полный идет. Три дня до полнолуния, значит... — желтоволосый зашевелил губами, высчитывая, — значица руны повышаются на уровень. Но при неприрученных лошаках...

Казимир вздохнул. Непосвященному весь этот высчет быстро начинал надоедать, нагоняя тоску.

— Играем на человека со всеми его шмотками, — предложила Сколопендра, улыбаясь одними глазами.

— А взамен что проставишь? — быстро спросил Одноглазый.

— Взамен... а хоть вашу спроможность уйти не тронутыми, и с деньгами.

— Что я слышу? — эльф замер, негодующе глядя на спутницу. — Зачем тебе этот оборвыш? Меня не хватает?

Рыцарь повел бровью. Даже ему, человеку незнакомому, было ясно, что меж разбойницей и спутником ее связь не только товарищеская, а и та, что скрепляет крепче веревки.

— Сыграть-то можна, отчего нет... Только как ты собираешься уйти, Сколопендра, ежели здеся токмо ты сама вот с этим нелюдем?

Трактирщик ликовал, эльф мягко покачивался на носках под музыку. Сколопендра улыбалась. Уверенно, нагло.

— Оттого и предлагаю, — сказала, как обрубила. — Принимаешь, али спужался?

— Принимаю, — ответил главарь, кивая подельникам.

Музыка играла, эльф плавно пошел по кругу, вскидывая руки, отбивая ладонями такт.

Воспрянувший было рыцарь, снова опустил голову, мысли в которой бродили безрадостные и полные смутной тревоги. Он уже понял, что разбойница его узнала. Эта партия игры затевалась исключительно ради него. Но зачем он ей? Не благодарности ж ради она его собралась выкупать. Казимир не верил в разбойничью благодарность. Не думалось ему, что ежели сейчас карта ляжет ей, она заберет его с собой, чтобы после отпустить. Так зачем? Неужто вправду — эльфа подменять, когда того не будет рядом?

Казимир едва не улыбнулся. Вряд ли разбойница обрадуется такой подмене. Полюбовник он безыскусный, уж наверняка эльф-то куда как опытнее в таких делах. А уж скакать, как этот лесной козлик, Казимир не сможет и подавно. И не будет. Пусть уж они как-нибудь без него.

А может... об этом не хотелось даже думать, слишком оно казалось несбыточным, но что если... Каля знала, кто он. Что, ежели она решила оказать услугу новому комесу — в обмен на услугу с его стороны? Очень хотелось бы, чтоб так и было. Но так ли он понял намерения разбойницы?

Все едино лучше, если его увезет разбойница. Сбежать от нее будет проще. Дорогу он найдет, по родным местам шастать сподручнее, чем по владениям Зергина-мечника. А работорговец забрал бы в цепях, у него в таких делах глаз наметан. Не сказать, чтобы Казимир был так уж хорош да умел в бою, но все же воин. А от воина всего ждать приходится. Интересно все же, кому мог бы понадобиться такой опасный невольник?

Связанному на немытом полу Казимиру нечем было заняться, кроме как домыслами. Игру он все едино не понимал. Ремни оставались тугими. Оставалось только ждать, кому повернется удача.

...Фэнн плыл в танце. Не обращая внимания на зыркающих разбойников, на ухмылку трактирщика. Изгибал стан, плавно вскидывая над головой руки, отбивал каблуками ритм танцу. Носок, каблук, притопнуть — поворот и снова, то шибче, то почти останавливаясь. Лежа на полу, Казимир заметил, как торопливо, где подшаркивая, а где почти бегом, некоторые кметы спешили покинуть помещение, стоило появиться эльфу со спутницей. Разбойница, казалось, не замечала творящегося вокруг, хотя рыцарю отлично были видны и все темнее сжимавшийся круг кметов, и злобные, хищные взгляды, бросаемые подельниками в сторону девушки.

— Посчитаться хорошо бы, — обронила она, потягиваясь, выпрямляя спину. Звучно скрипнули кожаные ремни, стягивающие доспех. — У кого сколько?

Казимир обратился в слух. Первым поднял карты желтоволосый детина, заправила и главарь разбойничьей шайки, недовольно хмурящий соломенного цвета брови.

— Три омельника, кость и полускивка, — хмыкнул он, ухмыляясь едва ли не до ушей. — Не плохо. Токмо седнича мне везеть больше. Ну-ко, поглядим, какая тут картинка?!

На руках у Одноглазого собралась сильнейший, насколько Казимир мог припомнить по объяснениям Лихора, комбинация. Откинувшись от стола, мужчина победоносно ухмыльнулся, показывая пожелтелые от табака зубы. Что было сил хлопнул по столу ладонью, аж чарки подпрыгнули.

— Круг, — объявил Одноглазый, сверля разбойницу взглядом. — Продулась, милява! Скивка и, — он вытянул шею, оценивая игровые кости девушки, — омельник при двух костях что мертвому пуховая постель. Ни согреть, ни костям мягче лежать не станет! Открывай карты, девка, — подбодрил под хохот подельников Одноглазый. — Видать свезло нам сёдни! Ох и све...

Одноглазый поперхнулся бахвальством. Не торопясь, без улыбки, без какой-либо тени чувств, Сколопендра перевернула карты "рубашкой" вниз.

— Три лошака и замена в костях! — хрипло каркнул чей то голос в стороне. — В переходе на чверть ночи... При трех черных, омельники стают перевертышами, что дает в окончательный прикуп... Этта ж...

— Четыре единорога! — танцующий эльф оказался за спиной Одноглазого, покачиваясь в такт музыке. — Браво, ласочка!

— Дикий Друидов Круг, вот что дают четыре неприрученных лошака, — завершила Каля-Разбойница. И улыбнулась. Страшно улыбнулась.

Не окончив фигуры танца, разворачиваясь в движении, эльф рванул из ножен клинок, всаживая лезвие желтоволосому аккурат в место перехода шеи в плечо. Взвыли кметы, подались толпой разбойники, вскакивая, хватаясь за мечи. Закипела бойня. Фэнн словно и не прерывал пляску: двигался, наносил удары, кружил, чертя воздух сверкающими росчерками клинка.

— Режь-убивай! — оружие Сколопендры мелькнуло над головой. Прыгнув и развернувшись спина к спине друг к другу, разбойница и эльф споро и умело отбивались от наскакивавших на нее подельников уже дохлого Одноглазого.

— Режь! — прохрипела Каля, отбивая невесть откуда взявшиеся вилы какого-то шустрого кмета, и бросаясь вперед. Коротко ткнув крестьянина острием клевца, разбойница развернулась, выдыхая злобное: "Убивай!".

На крыльце загрохотало, затопало. Двери рывком распахнулись, пропуская внутрь копящую злобой толпу кметов с рогатинами и вилами. Казимир закусил губу. Против длинных рогатин обоим разбойникам было не устоять, несмотря на умение обращаться с оружием и мастерство, показанное обоими. Позади толпы голосил кто-то, призывая "...живьем брать паскудников!" Как понял рыцарь, это и был сам солтыс, благоразумно держащийся подальше от драки. Неожиданно к воплям толпы прибавился еще один звук. Кметы, застрявшие в дверях, подались вперед, теснимые напирающими сзади, вдавливающими их в трактир. Отступившая в угол разбойница быстро мотнула головой в сторону Казимира.

— Везет тебе, рыцарь, — проговорил эльф, взмахом клинка рассекая путы на руках и ногах шляхтича. Трактир оглашали окрики и ругань пришельцев, прокладывавших с улицы дорогу. — Каля так спешила, что остальные, я думал, не успеют за нами. Ну, держи руку! На ноги, шляхтич, на ноги вставай!

В трактире стало тесно и темно от ввалившихся крепких мужиков в зеленых и коричневых одеждах, вооруженных куда лучше крестьян. И, хотя одеты они более пестро и неряшливо, чем, даже, товарищи желтоволосого обидчика Казимира, гляделись не в пример слажено и грозно. Вне всяких сомнений, эти тоже были разбойниками, но рангом выше, чем промышлявшие похищением честных рыцарей мерзавцы.

— Уж ты прости, Сколопендра, — в два-три быстрых взгляда оценив ситуацию в харчевне, дернул головой в полупоклоне, как видно, старшой. — Замешкалися мы малехо. Но где ж нам за твоей коняшкой поспеть?

Запнувшись взглядом о Казимира, он умолк. Прекращая пихаться и переругиваться, замолкали и остальные. Постепенно в трактире сделалось очень тихо.

— Ну, как подарочек, светлый комес? — улыбнулся эльф. — Я ли не говорил, что ласочке не терпелось поскорее свидеться с тобой. Так не терпелось, что даже прихватила с собой часть Лесной Вольницы. Маленькую часть... Все бы не поспели.

— Заткнись, Фэнн, — бросила "ласочка", злобно сверкнув глазами. — Делом займись, паскудник.

Эльф подмигнул Казимиру, расправил плечи, и выступил вперед.

— На колени, смерды! — зычным голосом гаркнул он. — И ты, солтыс — тоже!

Казимир удивился, но виду постарался не подать. Каля, а вслед за ней и все толпившиеся в трактире разбойники, поклонилась в пояс. Не как бухнувшиеся в ноги кметы во главе с солтысом, но и не как равная.

— Эт-та так, стыл быть вы, псы поганые, язвы моровые, своего комеса привечаете?! — зазвенел её голос. Казимир шагнул вперед, стаскивая с руки перчатку и высоко поднимая зажатый между пальцев родовой перстень.

— Герб моей семьи, что издревле владела землями семи, лесом, водами, зверьем и всеми людишками, что тут обитают, — мазнув взглядом по коленопреклоненным сельчанам и переглядывавшимся разбойникам, комес слегка склонил голову в сторону застывшей Сколопендры. — Благодарю тебя. Слово мое имеешь, что не забуду я услуги твоей.

Рыцарь с трудом натянул родовой перстень на опухший палец, и замер в ожидании. Теперь выражения на лицах, обращенных к нему, изменились. Взгляд Казимира упал на солтыса — тот был ни жив, ни мертв. Кметы взирали на него с оттенком любопытства и изрядной долей страха. Никто в этой деревне не видел сына старого князя, и никто не знал, чего от него ждать. Наследник видел выражения их лиц, и понимал, что они и верили, и не верили.

Сколопендра, переведя взгляд с потрепанного рыцаря на замершего с гневным видом эльфа, подняла затянутую в перчатку руку. Вольница задвигалась: кметов выталкивали наружу, те тихонько повизгивали или охали от особо крепких тычков, но все как один спешили убраться из трактира. Оставшиеся в живых двое игроков-работорговцев, исподлобья смотрели на Калю. Солтыс, поднявшись с колен, униженно глядел на Казимира, представляя себе скорую расправу. Как видно, у того было, что скрывать, уж больно рожа изменилась, и глазки так и бегали под потеющим лбом. На улице кто-то коротко взвыл, залаяла собака, мгновенно заткнувшись и разразившись обиженным скулежом, донеслись ругань и мольбы. Рыдала женщина. Басовито гудели мужики, пищали дети, мешаясь с окриками и бряцаньем оружия.

— Rustika gens optima flens, — присаживаясь на край стола рядом со Сколопендрой, усмехнулся эльф. — Деревенское мужичье самое хорошее, когда плачет, — перевел он, не замечая тяжелого взгляда Казимира.

— Комеса поселить бы где, — нахмурила тонкие брови Сколопендра, взглядом обводя окружающих.

— Хоромы солтыса подойдут? — Фэнн придирчиво разгладил складку на груди своего одеяния, с гримасой царапая ногтем крошечное пятнышко крови, запятнавшее голубое с зеленью шитье. — Все равно в этой дыре ничего лучше не отыщется. Верно говорю, солтысок?

Тучный солтыс торопливо закивал.

— Договорись, плясун, — обронила Сколопендра, легко спрыгивая на пол. — Гляну-ка, што там наши лиходеи удумали. Уж больно заливисто бабы визжат! Кабы чего не учудили, кобели шелудивые...

Она выбежала на крыльцо. Шляхтич слышал, как разбойница перебранивается с подельниками, шутит, чего-то требует. Почувствовав взгляд, Казимир обернулся. Прямо ему в затылок, по-змеиному, не мигая, смотрел Фэнн.

— Ласочка хорошо задумала, — проговорил эльф, открыто разглядывая Казимира с ног до головы. — В Круг она играть мастерица, вот только как собрала четырех лошаков — ума не приложу! Не должно было ей так повезти, по всем раскладам не должно было.

— Какая разница?

— И то верно, что никакой, — ухмыляясь, блеснул зубами эльф. — Мужичков бы мы все одно перерезали, только я ведь тебе говорю: ласочке не терпелось тебя вновь увидать. Не понимаю отчего, — прибавил эльф, вновь окидывая рыцаря долгим, оценивающим взглядом.

Казимир не ошибся, уловив в голосе Фэнна налет неприязни.

— Nihil fit sine causa, — проворчал он, притоптывая, и с удовлетворением отмечая, как тело вновь становится послушным.

Улыбка Фэнна стала совсем ослепительной.

— А и правда, — неожиданно согласился он, поднимаясь навстречу вернувшейся Сколопендре, — ничто не происходит без причины. Ну как, люба моя? Окоротила разбойничков?

Сколопендра подмигнула, сложила пальцы колечком, и обернулась к Казимиру.

— Пойдем, светлый комес, — отвешивая шутовской поклон, предложила она. — Отмоем, накормим, да рассказами попотчуем.

За спиной Сколопендры эльф многозначительно подмигнул Казимиру.

— А тебе, сладкоголосый Фэнн, коли так охота знать, скажу: в прикуп пришло мне всего три лошака. Четвертого я бы не вытянула, не попади мне на вбрасывании зерна. Ну, чего вытаращилсси, остроухий? Да сжульничала я, притянула к себе зерна!

— Ай, ласочка! — Фэнн хлопнул в ладоши. — Лихо! Дриадовы штучки. Не подумал. А коли я не подумал, так и болванам деревенским было невдомек! Ай, хитра! Ну, да с комесом нашим ты сама сладишь, а я пока с подельничками перекинусь парой слов.

Отвесив Казимиру преувеличенно любезный полупоклон, эльф толкнул дверь, напоследок наградив рыцаря откровенно ревнивым взглядом. Впрочем, Каля-Разбойница этого не заметила. Она смотрела на солтыса, оставленного на милость хозяина тех мест, Казимира из Выжиг.

Казимир внутренне собрался, с силой проведя руками по лицу. Когда он отнял ладони, суточная грязь оказалась еще причудливее размазанной по его лбу и щекам, но само лицо приобрело выражение отрешенной холодности и надменности, то самое, что с таким удовольствием носили ясновельможные комесы благородных кровей. Он уже достаточно уверенно сделал шаг к затравленному солтысу и сложил руки на груди, глядя на подвластного ему кмета сверху вниз.

Дрожащий староста, явно не ведая, что его ждет, но чуя неприятности, осмелился поднять на рыцаря униженный взгляд.

— М... милсдарь комес... м...ой господин... я н-не знал... клянусь Светом, я не знал...

— Не знал чего? — в голосе Казимира звенела сталь. Он быстро вживался в образ хозяина и господина. — Что в трактир наведываются работорговцы ты не знал? Нескольких годин не прошло, а они уж знали, что их подельники взяли нового раба. Иль... ли один я попал в эту подлую ловушку? Не мог сам справиться с разбойничками, отчего не посылал гонца к замку? Неужто... тьфу, неужели комес тебя бы не послушал?

— Смилуйся, милсдарь... Я не ведал... клянусь, клянусь, не ведал я! А токмо стал подозревать, тут уж батюшку вашего, пусть примет свет его душу... не к кому было посылать нарочного, а одни мы б не справились. Ить неведомо, скока их, эдак могли наведаться и всю деревню пожечь, — солтыс беспокойно покосился на Сколопендру. — Вот ежели б господин...

— С-сукин сын, — рыцарь сграбастал солтыса за грудки, резко подняв с колен. Мимоходом он успел порадоваться — силы стремительно возвращались к нему. — В твоих владениях были зарезаны комес и его дочка? Знаю, в твоих, гонец мне поведал все! Так что же, разбойнички шалят, а солтыс и в ус не дует? Весь род мой под корень извести захотел?

— Постой, не горячись, рыцарь, — Каля перехватила занесенную руку. — Работорговцы тута, канешна, бывают. Редко, однак, ты попал. Такой, значит, везучий. В наши дела они не суются, мы их тож не трогаем. Лишняя грызня ни к чему. И то спасибо скажи, что углядели наши мальчишку, что к главарю их поспешал, о тебе сказати. Проворонь мы — за тобой не Вольница б явилась, а все ж таки работорговцы, и тогда — поминай, как звали.

Она помолчала.

— Со вторым делом сложнее. О лиходействах, что здесь творятся, я первая вызнаю, уж можешь мне поверить. Однак, кто родичей твоих посек — не ведаю я, комес. А ежели я не ведаю, у прочих и спрашивать не стоит. Темное это дело. До правды тяжело дознаться будет. Одно тебе скажу — этот, — она коротко кивнула на замершего солтыса, — ведает об убивцах не больше моего. И батюшку твоего уважал. Того и упреждала тебя, чтобы ехал ты к нему. А ты не стал слушать, вот себя и вини. В том, что случилось с тобой, на нем вины нет.

Казимир опомнился. Он разжал пальцы и солтыс снова бухнулся на колени, переведя просящий взгляд на разбойницу.

— Погорячился, — резко бросил наследник, не глядя на него. — Зол был очень. Думалось мне, он с ними заодно. Ты бы тоже горячилась, пролежи ты перетянутой, как колбаса, столько времени, и чтобы всякая мразь тебя пинала. Ну, чего встал как пень, почтенный солтыс? — комес отступил, давая старосте подняться. — Зла не держи, но впредь суровей смотри за своей землей. Сейчас веди что ли, показывай свои хоромы.

Солтыс довольно резво вскочил и вылетел из трактира, забыв обождать, чтобы первым вышел комес. Казимир этого не заметил, отвыкнув за годы изгнания от обращения со смердами иначе, как на равных. Солтыс шел резво, почти бежал. Чтобы поспеть за ним, пришлось ускорить шаг.

Удивительно, но никого из Вольницы во дворе уже не было. Лихие разбойнички, только что переругивавшиеся на улице, и щеголявшие своими коричнево-зелеными куртками, словно растворились в ночи. Однако, Каля не казалась взволнованной, или сколь-нибудь удивленной, а потому комес не стал ни о чем спрашивать. Пока шли к дому солтыса, деревня казалась вымершей, но Казимир, пыля сапогами по наезженной дороге, знал, что изо всех щелей, со всех дворов их изучают десятки пар испуганных глаз.

— Я... еще раз хочу поблагодарить тебя, — на Сколопендру он не смотрел, хотя краем глаза видел ее точеную фигуру. Несмотря на широкий рыцарский шаг, она не отставала. — Если б не ты и не твои... Не скоро бы мои кметы дождались своего комеса.

Девушка придушенно фыркнула. Похоже, бег за мужчинами все же сумел сбить ее дыхание.

— Ежели ты про себя, тебя они совсем бы не дождались. А в целом новый комес ждать себя бы не заставил. Мало ль у тебя соседей, рыцарь?

— Много, — вынуждено признал Казимир.

* * *

Несмотря на некоторые опасения, что испытывал Казимир в отношении солтыса, отдых в его доме удался на славу. Вымывшийся и плотно поужинавший, гость впервые за долгое время уснул на перине, и на следующее утро поднялся свежим, ровно высыпался и отъедался не единый вечер, а цельную седмицу. К тому времени, как он спустился в горницу, там его уже ждал накрытый стол, за которым новому комесу прислуживала сама хозяйская дочь. Кшыся, как, напрягшись, вспомнил Казимир, оказалась полной, румяной девицей, с длинной косой, и такой пышногрудой, что перси ее, не помещавшиеся под тканью вышитой рубахи, то и дело поневоле притягивали взоры рыцаря. Что, впрочем, не мешало ему с аппетитом насыщаться, чувствуя, как с голодом, его окончательно покидало и дурное настроение, нашедшее своим пристанищем разум накануне.

Впрочем, разговор с почтительно внимавшим у стола солтысом, немного развеял его радужные чаяния о конце мытарств. Как выяснилось, охранных людей староста дать не мог. Не мог выделить даже единого сменного коня, разве что, клячу для вьючных целей. Вот припасами делился щедро, но, в нескольких днях пути от дома, это не казалось Казимиру особо нужным.

— Уж простите, ваш светлость, — хозяин дома хрустел широкими иссохшими ладонями, глядя, как комес хлебает наваристые щи. — Но эт не моя вина. Не моя! Его величество, король Златоуст, да хранит его Небо, был здеся со своим отрядом седмицу назад. Подчистую выгреб людишек. Из тех, кто мог в руках держать оружие. И всех конев. Еще и припас взял, но, хвала сущему, не дочиста, а токма на раз поесть солдатам. Ну, и в торбы с собой тож, как водится... В усадьбе ток старые да малые и остались. Есть по деревне мужики, да ваша светлость не обрадуется, коли их с собой брать — самим охорона надобна. Гляньте сами, коли не верите, милсдарь комес. Рад бы помочь, да...

— Король проезжал здесь седмицу назад? — Казимир опустил ложку с уже зачерпнутым обратно в мису, удивленно поднимая глаза. — С отрядом солдат, да еще набрал ополченцев? Чего ради? Война, что ли, какая? Опять?

На всякий случай, солтыс снова поклонился, разводя руками.

— Про то не ведаю. Не сказали.

— А ехали они куда? — Казимир возобновил черпание, хотя уже и не с тем удовольствием, что прежде. Весть о новой войне не радовала. Начинать разбор хозяйства с отрыва от земли и сбора кметов, а так же решении забот об их оборужении и пропитании на время смуты, не хотелось вовсе. — К Русте? Или Выжиге?

— К Русте, ваш светлость. Зергин Мечник должон поставить сюзерену сколько-то кметов, про то довелось услышать краем уха. Ужо больно наш король, Златоуст, сокрушалси, что батюшка ваш, Золтан Выжский, не вовремя преставился. Комес-то был рыцарь справный, и в войне толк знал. Я сам, помнится, в ополчении при нем был, в Успешную-то войну. Про наследника спрашивал, вас, то ись, не объявился ли. Стал быть, все ж война, господин комес. Так я мыслю.

Казимир вновь кивнул, поднимаясь и на ходу допивая из кружки.

— Благодарствую за хлеб и за вести. Вели седлать моего коня. И проследи, чтобы сумы были снаряжены, как следует.

Отправляться в путь после обильного завтрака представлялось сущим мучением, но услышанное не оставляло иного выбора, кроме как ехать немедля. Не имея более тут никаких дел, комес простился с гостеприимным хозяином и двумя-тремя вышедшими его провожать домочадцами, у ворот его дома. Конь гляделся таким же охожанным и свежим, что и хозяин, поводил вычесанной до лоска, гнедой шкурой, фыркал, перебирал ногами. Сумы на его спине были новыми и полными, но ровно настолько, чтобы не отягощать.

Но, выехав на улицу, Казимир совсем нежданно узрел, что здесь его поджидали. Тронув своего конька, разбойница Каля-Сколопендра, одетая по-вчерашнему, но ровно бы почище, подъехала почти вплотную, загородив рыцарю дорогу.

— Мир тебе, светлый комес. И тебе, добрый хозяин, — солтыс, которому явно не по нраву пришелся небрежный кивок, ответил тож не шибко сердечно, едва склонив голову в ответ. Казимир, после появления Кали отчего-то утративший остатки благодушия, пробормотал слова приветствия, после чего поспешил тронуться, пустив своего коня едва не рысью. Против ожиданий, Каля убралась с пути без уговоров, пристроившись сбоку.

— А ить и горазд же ты спать да есть, шляхтич, — ее голос звучал буднично, словно бы в продолжение давно начатого разговора. — Я, почитай, новые ремки об седло истерла тебя дожидаючись.

Казимир невольно поднял брови. Впрочем, спрашивать, зачем он понадобился Кале, не хотелось. Несмотря на оказанную ею накануне услугу, разница между владетелем здешних земель и простой разбойной девкой была слишком велика. Не пристало ему первому заводить вопросы. Будет нужда — сама обскажет, как и что надобно.

Похоже, однако, разбойная полудриада ждала чего-то подобного, и молчание ее не смутило.

— Да ты, смотрю, спишь ишшо, комес. Давай, просыпайся скорее! Дорога нам предстоит не близкая, и хоть и не шибко опасная, а все же по сторонам запоглядывайся. По ней сонным идти не след.

Верный своему зароку не говорить с Калей без нужды, Казимир молча кивнул и лишь мигом позже уразумел смысл сказанного.

— Нам? Кому это нам? Ты... что... со мной, что ли собралась? С какой это радости?

Каля ухмыльнулась, оказав белые зубы.

— А как жешь? Провожу, стало быть, вашу светлость. Ишшо понадоблюсь, не сумлевайси. Наши-то из Вольницы, не только тутошними лесами промышляют. На доспех не надейся, ежели скопом-то навалятся. И то сказать — стрелой из засады куда сподручнее. Свистнет так-то — и схватиться за меч не успеешь, шляхтич.

Подавив горячее желание наорать на незваную спутницу и прогнать ее прочь, Казимир закусил губу, стараясь умиротворить свой гнев и успокоиться. Ему подумалось, что за последнее время это приходилось делать чаще и чаще — и все с тех пор, как рядом нарисовалась Сколопендра. Девка вела себя нарочито вызывающе, словно умышленно желая поразить и озлить нового знакомца наглостью и бесцеремонством. То ли желала чего-то от самого комеса, то ли была так воспитана, Казимир особо не думал над этим, тщательно гася в себе бешенство. За шесть лет бытности средь простого народа он насмотрелся и наслушался всякого, ко всему привык, что не касалось его. Но во всем, что касалось его понятий о достоинстве и чести, он оставался благороднорожденным шляхтичем, воспитанным согласно происхождению. Из всех, с кем сводила его судьба, лишь Лихор оставался товарищем, которому Казимир мог довериться во всем, всех же прочих он всегда пытался держать на расстоянии от своей особы. Даже побратимы наемники чуяли это в нем и не смели возмущаться — у их товарища Шляхтича могли быть свои причуды, как у любого из них. И вот теперь эта девка... позволяет себе слишком... много. Особенно учитывая то, что имеет дело не с простым кметом и даже не с рыцарем.

— А с тобой, значит, бояться нечего? — несмотря на то, что веселая наглость разбойницы сильно задевала Казимира, совершив над собой еще усилие, он оставил это в себе.

— Отчего же неча, светлый комес? По дорогам не токма разбойники шастают. Иного кого тожа остерегаться бы след. Оттого и решила супроводить тебя. Не ровен час — какой случай выйдет, так и я, лесная девка, тебе пригожусь.

Проследив за ее рукой и окинув оценивающим взглядом оружие, Казимир стиснул в руках уздечку, но вновь смолчал. В здравом размышлении, стоило взять девку с собой. Не ровен час, всамделе наткнешься на ее подельников и — поминай, как звали. Комес догадывался, с какого ума Сколопендра взялась сопровождать его, только свое также держал на уме. Пусть не надеется, что оказывая ему очередную услугу, Каля получит право на поблажку с его стороны сверх того, что он уже измыслил жаловать ее разбойникам. Прочих долгов перед Лесной Вольницей у него нет.

* * *

— ...Гаргулец!

Казимир плотнее стиснул губы, огладил взволновавшегося жеребца по шее, и бросил кривой взгляд через плечо. Уже второй день они ехали вдоль речки Плюты, ползущей между размытых илистых берегов вдоль разбитого тракта от Переплютова брода, до Вольчьей равнины в двухстах лигах выше по течению. Сколопендра покачивалась в седле, небрежно прихватив поводья одной рукой. В другой руке она держала невеликую книжку в захватанном переплете.

— "... сие есть гад преогромный, дракон водный с шеею зело длиною, мордою вытянутою и буркалами, аки карбункулы светящимися... ", — вслух прочла Каля, медленно водя пальцем по строчкам. — Страсти-то какие, — прибавила она, наспех перелистывая пожелтевшие страницы, и заглядывая едва не в конец книги. — Тута про кого только не кажут, шляхтич! Не знаю, уж как столтысок на пуховиках-то почивает, да солтысиху свою посередь ночи воплями опосля кошмаров не будит. Ну? Ты чавой — язык, чтоль, проглотил? Дальше-та читать?

Казимир тронул пятками лошадиный бок. Откуда в доме деревенского солтыса, в отведенной комесу светлице, около ложа оказался бестиарий всяческих гадов, благородному шляхтичу было невдомек. Должно быть, хозяйская дочь Кшыся, прислуживая высокому гостю, оставила по беспамятству. А, может, сам хозяин положил с умыслом — дабы показать владетелю, что под его крышей не темны и читать умеют. Казимир со скуки заинтересовался, несмотря на великую утому. А, заинтересевавшись, книгу взял с собой. Впрочем, читать в седле оказалось не так удобно, как лежа на пуховике, и бестиарием завладела уже Каля. Рыцарь, удивленный больше тем, что спутница вообще умеет читать, чем иным, книгу отдал, и уже многократно успел пожалеть об этом. Ибо, в отличие от чтения, страсти от прочитанного Сколопендра держать при себе не умела.

— Огой, комес, — Каля, меж тем, никуда не делась. Она ехала шагом, подбоченившись, и потряхивая несчастным фолиантом. — Чегой-та я тебя не чую. Иль ты меня? Читать дальша, спрашиваю? Интересна?

— Не надо, — бросил через плечо Казимир, делая еще попытку отвязаться от раздражавшей его девки. — Про себя читай.

Разбойница, впрочем, сделала вид, что не слышит. Хотя слышала, и наверняка.

— "...единственного такового дано было человекам узреть подле града Руана, — повысив голос, продолжила она. — Из моря по реке к граду приплыл, вынырнул и принялся водою жутко плеваться и рыгать: отсюда и название его от слова "garguiller" происходит. Рыгун, сиречь. Рыгал гаргулец и рыгал, весь град Руан водою залил и околичный край так обводнил, что и наисильнейший потоп вредов таких не наносил. Погибель глянула в глаза человекам, и скверно б их дела были, ежели бы не Святой Роман, епископ руанский, коий экзоризмами гаргульца изгнал. И с тех пор его уже никто не видывал". Гаргульца, значит, — прибавила Сколопендра, пальцем закладывая нужное место. — Слышишь ли, комес, солтыс наш не дурак. Бестиарий вон завел, просвещается, а зачем, с какой такой надобности знаешь?

Казимир дернул поводья, правя на раскидистые ольхи, растущие вдоль берегов. Старые ветки местами переплелись, под собственной тяжестью склоняясь над дорогой.

— Нет.

Каля скорчила гримасу в спину шляхтичу, закрыла бестиарий и, подогнав коня, поравнялась со спутником.

— Ужель не знаешь? — недоверчиво протянула она, заглядывая в хмурое, неприветливое лицо Казимира. — А что замок твой, Выжига, названье свое носит не за красу да положенье на скале неприступной, а потому как в земли ваши врезается добрый кус Выжьей Сечи, тоже впервые слышишь?

— Нет.

— До чего ж ласков ты, комес, — сплюнула Сколопендра, — слушать тебя — одно удовольствие. Что ни слово — то мёд, что ни взгляд — как соболями одарил.

Казимир пожал плечами, предоставив разбойнице ворчать и хмуриться, сколько душа пожелает. Уже он знал, что долго та молчать не сумеет, хоть что с ней делай. Даже об заклад не бейся.

Сколопендра и впрямь молчала недолго. Пролистав книжку, окнула, вперивая палец в нужные строчки.

— Вот, слушай. Стал быть, напрямую тебя касает. Э... счас. А, вот: "... еще есть в землях приграничных княжество Выжское, да одно из наивеликих будет в королевстве сем. Однак, с богатейством да знатностью имеют комесы Выжские и грузину, что не каждый согласился б на плечах своих унесть. Ровно в пироге начинка стоит посеред земель их, к Стрицкому кордону ближе, Выжья Сечь, вотчина да прибежище последнее лютого хаоса. Того, из которого и мир произошел, когда свет ис тьмой сразиши да свет и победиши. Однак, единое место, где тьму не взять — то самое, проклятое, она, Сечь, и есть. Людишкам погибель, а всякому чуду да гаду — дом родной. Не любят Выжью Сечь ни люди, ни звери. Их с чистой земли туда и батогами не загонишь, только зазря скотину измучаешь. Гиблое место, темное. Время, как кажут, в ей тянется не по-людски: вляпаешься в Сечь молодцем красным, а назад могёш ужо стариком вывалиться. Да и то, ежели Сечь сама тебя выплюнет...".

Казимир мотнул головой, одновременно подергивая плечами. Он не вынес ничего для себя нового. Про Сечь доводилось ему слыхивать давно — еще сызмальства. Отец его, Рыжий Золтан, не раз в сердцах поминал проклятые земли злым бранным словом, принимая донесения о разорах, что творило очередное, выскочившее из них чудо. Либо отсчитывая полновесные злотые мракоборцу, нанятому то чудо извести. Сечи боялись, о ней старались не говорить и — не селиться рядом с извечно туманной прорвой. Даже мракоборцы, те, что самим светом были избраны для борьбы с порождениями хаоса, не хаживали поблизу без нужды. Или — без великого вознаграждения, что время от времени вынуждены были отваливать за их услуги Выжские комесы.

Так и не дождавшись ответа, Каля вовсе нежданно для угрюмого спутника, утихла. Она вновь уткнулась в книжку, и, как видно, нашла там что-то для себя живо интересное, потому что даже к Казимиру лезть перестала, как и замечать дорогу. И только временами рассеянно отмахивалась от мошкары, бренчавшей над лошадиным ухом.

Непривычный к долгому молчанию с ее стороны, против воли комес заожидался вновь услышать раздражавший его голос и, неприметно для себя, понемногу все больше стал думать о Кале. Вел он с ней знакомство всего третий день, и за то время так и не успел утвердить свое отношение к ней. Без сомнений, полудриада была разбойницей, такой, какую и дюжие бородачи слушались, видать, было, за что. Народу, должно быть, и впрямь погубила немало. Однак, не зная, непросто было бы признать в девушке лютую душегубицу. Что-то тому мешало. Что? Этого Казимир уловить пока не мог.

В лесу Каля была как дома. Это чувствовалось во всем ее облике, в стремительной плавности движений, даже в том, как она улыбалась — открыто и чисто, совсем не так, как в людском жилье. Как будто стены человеческих домов тяготили ее.

"Хотя, если в самом деле дриада, — подумал Казимир, — что с нее взять? Нечисть и есть. Только лесная".

С самого начала разговаривать он старался с ней поменьше. Сперва — чтобы не утратить приличествующего комесу достоинства. Затем — чтобы не думать, чем отвлечь болтливую спутницу. Иногда Каля шутками допекала его настолько, что хотелось сбросить ее с коня и хорошенько оттягать за волосы, как поступали со своими нерадивыми женами простолюдины. Ее слова часто задевали Казимира, и говори она правду или заблуждайся, рыцарю казалось, что хотел он лишь одного — как можно быстрее избавиться от компании странной девушки.

— Сворачивай, — Казимир осадил гнедого, и кивнул встрепенувшейся разбойнице на горбатый, обомшелый мост над Плютой. — Соседские земли в аккурат через две лиги начинаются, — разминая пальцы, сказал он. — Переберемся на ту сторону, срежем кусок пути напрямую.

Сколопендра едва книгу не упустила.

— Куда?? Через земли соседушки, Зергина-мечника, кровопийцы окаянного? — едва не взвыла она, расширившимися глазами глядя на Казимира. — Не серчай шляхтич, токмо на кой ляд ты туды собралси? Аль не знаешь, что владетель тамошний уж больно лютый? Как ни увидит разбойника, так на кол и сажает! Да и тебе, — понизив голос, словно опасаясь, продолжила Каля, — совет дам. Крюк в несколько миль тебе, добрый шляхтич, только в пользу пойдет. И на землицу свою поглядишь, и с соседушкой не стыкнешься, объясняючи, чавойта ты по его вотчине в край свой вертать решил.

Казимир прицыкнул щекой.

— Не в вотчину я еду, — вынуждено пояснил он, избегая встревоженного взгляда, дабы не говорить сверх необходимого. — Его величество король Златоуст со своими отрядами сейчас у моего соседа. Мне нужно их догнать. Честь по чести предстану перед сюзереном, и заверю право владения своими землями, а уж после можно будет в Выжигу вертаться.

— Про короля — от солтыса, небось, слыхал? — разбойница вздохнула тяжело, ровно кого на погост провожала. — Стал быть, верно. Проезжал тут Златоуст. Цельную армию с собой захватил. Наши, которые из Вольницы, едва схорониться успели от евонных псов. И што ему во дворце-то не сидится? Войну, штоле, опять решил устроить?

Рыцарь пожал плечами. Ему это знать хотелось не меньше, чем Кале.

— А про то, куда он направился, ты откуда... — она не договорила на полуслове. — А куда ему всамдель отправиться. Вот Зергиновы земли, там — Выжига, и малая мера Сечи аккурат меж твоими владениями, да соседушки твово. И — все, дальша край, граница. В Выжиге хозяйна нет пока... пока ты не добрался. Стал быть, король в Русту отправился, замок Зергинов. Все верно, комес, — она обреченно вздохнула. — Туда тебе и надо. Хоч, канешна, лучше бы вовсе не встречаться вам с владетелем тамошним. Ну, да, можа, при короле-то ниче сделать не сделает. Чай побоится. Как ни крути, а прав ты, выходит. Сичас для гостей к графу Зергину самое время. Это потом уж не суйся. Мало ль...

Казимир склонил голову, размышляя над словами Кали. Как ни крути, а ничего умного от разбойницы он сейчас не услышал. Отец его, Золтан Выжский, с соседями никогда не ссорился, или Казимир просто не помнил такого. С графом Зергином видеться приходилось частенько — на пирах да охотах, собиравших окрест всех соседей. Правда, с последней их встречи минулись шесть зим, одначе навряд ли старый комес сумел успеть рассориться с соседним рыцарем. Девку можно было понять, разбойников не любил не только Зергин. Самому же Казимиру было лишь с руки свидеться с графом. Зергин был сильным соседом, и его признание Казимира одним из первых могло сослужить отменную службу в дальнейшем для крепления их дружбы. Так что опасаться ему было нечего. Но то ему. А вот Кале...

— Не хочешь — не езди, — комес еще раз пожал плечами, понимая опасения полудриады в ее отношении. Гнедой послушно повернул в нужную сторону. — Я тебя за собой не зову. Возвращайся в лес. Что до благодарности за избавление... Первые два разбойника, что попадутся — живыми уйдут. Мое слово твердое.

* * *

Замок Руста показался вдалеке в конце четвертого дня пути. Начинало вечереть и Казимир подгонял коня, в отличие от все более мрачневшей Кали, ехавшей тихим шагом и оттого то и дело вынужденной нагонять своего торопливого спутника. За все время пути по землям Зергина Мечника заночевать под крышей им не довелось ни разу. Дважды по совету Кали они объезжали селения по широкой дуге, сбивая конские ноги неезжеными полевыми тропами, и единожды деревня по вечернему времени им попросту не встретилась.

— А все ж таки видно, что быть войне, — Казимир неопределенно мотнул головой назад, но при том смотрел он вперед, на возвышавшиеся вдалеке серые башни замка. — Деревни, те, что у тракта — обобраны. Крестьяне толкуют об войске, что держало путь к замку, во главе с самим королем.

— Тока чет самого войска не видать, — Калин вид был мрачнее тучи. Последний день пути она и вовсе была хмура и молчалива, что никак не вязалось с ее всегдашней словоохотливостью. — Шатров перед замком нету. Кабы не дальше стронулси-та король.

— Войско могло и в замке разместиться, — неуверенно предположил Казимир, понимая, что толкует о невозможном. Руста был раза в четыре меньше его родной Выжиги, напоминая более не замок, а просто окруженный каменными стенами большой дом. Войско короля, даже без коней, будь оно хоть сколь-нибудь великим, целиком бы внутрь не вошло.

— А мне все ж сдается — ушел отседать Златоуст, — Каля простерла руку, указывая на вытоптанное множеством копыт широкое поле перед замком. — Гляди, комес. Были шатры. Тута и стояли. И коняшки здеся были, и совсем недавно. Чуешь, как кучьями смердит?

От замка и вправду несло дымами и свежим конским навозом. Отчего-то Казимир почувствовал беспокойство.

— Ну, добро, — нарочито бодро решил он, мимо воли вновь подгоняя своего жеребца. — Если король отбыл, просто переночуем в замке, а завтра уже точно нагоним его. Судя по всему, стронулось войско недавно, не позднее сегодняшнего утра.

— Слышь, комес. Послушалси б ты доброго совета и не ездил, — Каля закусила губу, исподлобья поглядывая на серые стены замка. — Не ровен час, беду себе выездишь.

Казимир промолчал, трогаясь вперед. За несколько дней успел привыкнуть к беспокойству полудриады, но относил его на счет ее разбойного промысла и страхов оказаться в руках стражи. Про себя он решил, что в землях Зергина возьмет Калю под свою защиту, хотя бы на то время, пока она будет его сопровождать.

В молчании они ехали до тех пор, пока большие ворота в поместье Руста не замаячили перед их глазами. У ворот на карауле стояли четверо стражей. Силуэты еще нескольких мелькали в узких бойницах стены.

— Приветствую, ваш светлость, — подступился к Казимиру один из воинов, по-видимому, старший. Другие смотрели насторожено, но не враждебно. Одинокий путник в сопровождении драной девицы явно ничем не мог угрожать вверенным их охране воротам замка. — С чем пожаловали в Русту?

Рыцарь поднял руку в ответном жесте.

— Приветствую, — он кивнул, опуская перчатку и берясь за поводья. — У меня дело к хозяину здешних мест, Зергину-Мечнику.

— Графа нет в замке, — стражник оглянулся на своих товарищей. — А вы, милсдарь, сами-то кто будете? Не гневайтесь — не признаю. Раньше-то вашу светлость здесь не видали.

— Мое имя — Казимир из Выжиги, — стараясь, чтобы голос звучал ровно и с должным достоинством, представился светлый комес. — Графу Зергину я ближний сосед...

Он не договорил, поперхнувшись последними словами, запнувшись взглядом о лицо стражника. Тот в единый миг растерял всю свою ленивую почтительность, и теперь гляделся так, ровно охотничий пес, долгое время в бесплодных поисках зверя рыскавший по зимнему лесу и, уже было отчаявшись, вдруг напавший на свежий след. Прочие, слышавшие разговор, очумело вскинулись, словно поверить не могли в великую удачу, что пришла к ним в руки, когда они уже не чаяли ее получить.

— Его м-милость граф Зергин отбыл с королем этим утром, — видимо, взяв себя в руки и сильно запинаясь, проговорил страж. Рука его подрагивала, пальцы шевелились, будто борясь со жгучим желанием выхватить меч. — В-ваша светлость сегодня их уже не догонит. Пр-рошу в замок. Переночуете в гостевых покоях, а наутро...

— Благодарю, — оглядывая беспокойных, явно не знающих, как им поступить, стражников, отказался Казимир. Опасность, острую, как навершье копья, он ощущал теперь всем своим существом. — Я, пожалуй, попытаюсь нагнать войско. Мне нужно непременно встретиться с его величеством...

— Вечереет ужо, ваш милость, светлый комес, — делая знак своим людям приблизиться, стражник попытался схватить под уздцы Казимирова жеребца. — Негоже вам по ночным дорогам ездить. Разбойники...

Непримиримый к чужим прикосновениям конь гигикнул, заставив стражника поневоле отдернуть протянутую руку. Это словно придало ему решимости. Выхватив меч, он махнул рукой, и по его знаку другие двинулись вперед окружая всадников.

— Лучники! — гаркнул старший воин, привлекая внимание стражи наверху. — Это Казимир Выжский! Приказ графа — брать живьем! Стреляй в его коня!

За миг до того прозревший Казимир ударил в бока жеребца, резко натягивая узду, и понуждая того встать на дыбы. Разметав поневоле замешкавшихся в нежелании приблизиться к взъяренному боевому зверю воинов, комес рванул в галоп прочь от замка, к темневшему далеко за полю спасительному лесу. Впрочем — спасительному ли, однозначно сказать теперь было нельзя. С отчаянным криком заворотив свою лошадь, Каля увернулась от свистнувшего совсем рядом арбалетного болта, и, размахнувшись, швырнула в бросившихся к ней пеших воинов тугим мешочком.

Стражу окутало взвившимся вверх коричневым облаком летучего табака, когда разбойница, отчаянно погоняя кобылу, бросилась вслед за ускакавшим далеко вперед Казимиром.

* * *

— Не езди, грю, комес — беду себе выездишь. Но рази ж будет болван благородный слушать разбойную приблуду? Не, не будет. На кой ему. Евонная ж благородная башка лучша думает! И соседей всех лучша знает! И вопще во всем все лучша. И что теперь, а, комес? Давай — командуй уж. Ты ж знаешь лучша! Вот и давай. Первое чудо, что встретится — твое. Шлем не надевай, с коня слезь, можешь даже меч бросить. И — уперед, поговори с ним, чудом-то. Посмотрим уж, чего ты выговоришь на этот раз...

Каля заговорила ближе к полудню, когда опасность попасться в руки людей графа Зергина почти миновала. Несмотря на то, что вслед за беглецами конная погоня из ворот замка вывалила почти сразу, рыцарю и его спутнице удалось уйти, укрывшись в лесу, на который уже опускались вечерние сумерки. Понудив лошадей лечь, и забросав их ветвями, они сами легли между животными, удерживая им морды и тревожно всматриваясь в мелькавшие между деревьев тени и свет факелов, вслушиваясь в ржание, звон оружия и проклятия ищущих их Зергиновых воинов.

— Добро, что торопились и собак не взяли, — когда крики и треск сучьев постепенно затихли вдали, хрипло пробормотала полудриада. — Инакша вот бы нам, а не отлежаться тут, твоя светлость. А ить они вернутся, комес. И с собаками. Давай-ка уходить, пока еще можна...

Уходить пришлось поспешно, и даже особо не думая о том, чтобы оставлять не оставлять по себе следов. Хотя беглецы торопились изо всех сил, двигались они все же недостаточно быстро. Протаскивать лошадей через заросли чащобы было делом непростым. Меж тем, пропавшие было звуки ищущих вернулись и, сквозь шум проламываемого людьми леса, Кале и Казимиру явно чудился песий брех.

— Лошадей бросить? — ближе к утру, после цельной ночи трудного перехода, нехотя обронил Казимир, едва чувствуя под собой ноги от свинцовой усталости, и уже тысячу раз прокляв себя за то, что не послушал Калю накануне.

— Можа, и бросить, — полудриада оглянулась назад, однако, в последний час звуки погони почти совсем пропали, по-видимому, сдвинувшись в сторону. — Да ток с ними или без них, а нам не уйти, светлый комес. Скока мы еще пройдем? А коняшки скока? Те-то поперек себя извернутся, тебя доискиваючись. И ежели раньша сомненья у меня были, то теперь их нету — знаю я, кто твоих сродственников посек. Да уж и ты, комес, поди, догадался.

Казимир угрюмо покосился, но промолчал, обеими руками отгибая тяжелую ветвь, и давая пройти Кале, которая вела на поводу сразу двух лошадей.

— Что ж, мне пойти, прямо теперь им сдаться? — какое-то время спустя только и спросил он. Закатившая глаза спутница сплюнула под ноги, и ткнула конскими поводьями ему в грудь.

— Тя в детстве с крыльца-то не роняли, светлый комес? Иль ты попросту не помнишь? Еще че умного придумаешь? Не? Ну и молчи тогда. Меня послушаешь, может, выйдем отсюда живыми. Ты про лес этот многа ли знаешь?

Рыцарь пожал плечами.

— Никогда не бывал, — отрывисто бросил он, тяжело вздыхая, чтобы унять злость — на себя, на Калю, и даже на сильно задерживавших их лошадей.

— Я тожа не бывала, — нога разбойницы, попав на скрытый под листьями корень, подломилась, и она, не сдержавшись, припала на колено, дернув морду ведомой кобылы. — Тьфу, зараза... Но, ежели прикинуть, то еще сколько-то верст — и ужа там начнутся твои владения. Смекаешь, комес? Ежели до полудня не попасться, то дальша...

— Ты думаешь, что в лесу они не будут за нами охотиться пусть даже в моих владениях? Я Зергина знаю... из того, что знаю, если его люди действительно идут за мной по его приказу — то они пройдут до конца, хоть по его землям, хоть по моим, хоть по королевскому заповеднику. Остановить их может разве что...

Он вдруг умолк. Каля хмыкнула, прихрамывая следом, и тяжело дыша уже не первую версту.

— Вот теперь ты все понял, комес, — она наклонилась, подбирая выступавшую из-под листьев толстую палку. — Выжья Сечь. Сразу за этим лесом равнина малая. Пересечь ее — и там уж твои земли. И снова лес. Только лес этот в Сечь и уходит. Не пойдут они туда, комес. Хоть шкуру с них живьем дери. Потому как место то темное и чуд в нем водится... поди, знаешь сам. А ежели Сечь наискось проехать — до Выжиги твоей неполный день пути.

— Они, может, и не пойдут, — Казимир приостановился, опираясь о ближайший ствол, и подождал, пока приотставшая девушка его нагонит. — Но как же мы? Ведь... ведь правда страшно там, Каля. Злые туманы, проклятые вежи, и чуда...

— Ну, эта ты решай уж сам, — разбойница утерла мокрый лоб и оперлась ладонями в колени, опустив лицо, и тяжело передыхая. — У чуда на зубах, либо в Зергиновом подвале на крючьях. Дело, канешна, твое, светлый комес. Однак, Мечник живьем ежели брать приказал, то будь я тобой — выбрала бы чуда. Граф, говорят, до пыток шибко охотник большой. Не ведаю, из-за чего у него с Золтаном, родителем твоим, конхвликт-то вышел, а тока чую я, что для тебя уж он-то расстарается, как никогда.

... Полдень застал их полумертвыми от усталости, зато — по ту сторону равнины. Каля оказалась права — воины Зергина, всю ночь гнавшие их по лесу, как охотного подранка, в земли Казимира за ними не пошли. Последние несколько часов пути видно их не было вовсе — должно быть, милостью богов ратники Зергина сбились со следа. Либо даже на меру пути не желали они приближаться к проклятым землям. Выяснять причину такой милости судьбы ни у Кали, ни у ее спутника желания не было. Еще сколько-то времени проехав, углубляясь в новый, уже Казимиров лес, чем дальше, тем все больше чувствовали они, что если вот-вот не устроить привал, падут их лошади, а вслед за лошадьми — и люди. Вот почему, когда заросли неожиданно расступились, явив их взгляду небольшую деревню в несколько десятков дворов, ни рыцарь, ни разбойница, не стали даже хорониться.

— Солнце уже за маковку, комес. Надобно хотя б коняшек сменить... Да поесть хоть сколько-нибудь. А то и...

Казимир оперся о луку седла.

— Думаешь, что воины графские не сунутся? Земли-то здесь мои. Погодь. Сечь... началась она уже? Эту часть земель не знаю вовсе. И что за деревня сия — убей, не помню.

— Убить тя завсегда успеется, — Каля подняла руку, и тяжело ее уронила. — Чевой смотришь, комес? Не ведаю я, началася ли Сечь. Ужо должна. А только ежели тут деревня, то жить тут должон люд. Никогда такого не бывало, чтоб чудины в домах обселялись. И... твоя тут земля, не Зергина. Айда спросим, в какую сторону хоч ехать.

* * *

Они молча, бок о бок, ехали к деревянным домикам, над которыми — странное дело — не вилось ни одного дымка. Также не слышно было обычного для деревни гомона — тишина, столь непривычная для людского жилья, стояла над лесными домами. Не лаяли даже собаки. Словно Каля и Казимир продолжали свой путь по лесу.

— Может, они затаились и ждут нас? Разбойнички могли захаживать в эти края, и теперь они от любого путника хоронятся. Что скажешь?

Сколопендра ткнула коня в бок, обогнала шляхтича, настороженно вслушиваясь в тишину, разлегшуюся меж домов деревни. Непривычно круглые крыши гляделись недавно покрытыми новой соломой, мазанные трубы торчали тут и там, но, как подсказывало чутье лесной скиталицы, давненько в этих домах не разводили огня.

— В Выжью Сечь разбойников тоже не заманишь, — негромко обронила девушка, поднимая руку. Казимир натянул поводья, нахмурился. — А Сечь ежели и не тута, то близенько. Мож, тутошние оттого и поселились здесь, чтоб не трогали их, ни разбойники, ни податники твои, светлый комес. Однак теперь пуста деревенька-то, энто я нутром чую. Давно притом. Слушай меня, комес, да не перебивай опять, я тут больше тебя знаю. Остановимся на околице, поглядим вон тот дальний домишко. Ни к чему не прикасайся без лишней нужды, и будь начеку. Что кажется настоящим, может обернуться мороком. Поеду впереди, ты за мной в трех шагах. Ну, тронули...

Хижины проплывали мимо, позволяя Казимиру рассмотреть нехитрые предметы быта, иногда лежащие подле входа в дома. То сплетенная из соломки кукла с волосами из пакли цепляла глаз, то выструганный обух для топора. Кое-где посеред дворов валялись грабли и молотилки, корыта с высохшей водой. Перевернутые и нанизанные на колья забора глиняные горшки провожали, терялись за спинами путников.

— Словно недавно ушли, — молвил Казимир, осматривая распахнутые ворота сарая, мимо которого как раз проезжал. Внутри тускло поблескивали дышла и упряжи, окованные железом, горбился, зарывшись острым клювом в пол, плуг с почерневшими рукоятями.

— Может и недавно, — отозвалась Каля, поглаживая кобылу по шее. — Ну-ко, оглядим местечко, проведаем...

Спрыгнув наземь, Сколопендра текучим, невыносимо долгим и плавным замахом высвободила клинок из ножен, крадучись двинулась вперед, бесшумно переставляя обутые в мягкие коричневые сапоги ноги по двору. Загремела чем-то за углом избы, ругнулась, пнула пустую бочку, прокатившуюся по земле.

Казимир спешился. Подвязал поводья обеих лошадей к столбику, двинулся вслед разбойницей.

— Ледник тутова! — вынырнула из-за угла Сколопендра. — Иди, глянь, видать, был тут кто-то до нас.

Казимир просунул голову в темноватое хранилище, названное ледником. В лицо дохнуло холодом: прямо в полу, посреди сарая, зияла черная дыра, уходившая глубоко в землю. На стенах, развешанные по размеру, устроились крюки для мяса, мешки и мотки веревок, колченогая лестница. Большая, затянутая паутиной бутыль, примостилась в углу. Внутри, на вид напоминая створожившееся молоко, застыла белесая жидкость, с легкой голубоватой пенкой на поверхности.

— А здесь, видать, мясо рубили, — Сколопендра осматривала здоровенный колун, воткнутый в великих размеров чурбан, стоявший неподалеку от дверей ледника. Бурые потеки, вымазавшие чурбан до самого низа, и разбросанные, обглоданные кости указывали на частое пользование. У стены хранилища валялись пара рогов и коровий череп, вместе с заржавевшим крюком на длинной цепи. Во многих деревнях было обычным делом устраивать хранилища глубоко в земле, в холодке, рубя мясо перед кладовыми, тут же бросая собакам требуху или кость. Сколопендра захлопнула дверь в ледник, проворчав, что не имеет никакого желания спускаться туда за мясом. Несмотря на великую усталость, у обоих животы подводило от голода, и не предупреди Казимира лесная девушка ничего не трогать, он бы счел заимствование нескольких свежих кусков говядины из кладовых делом угодным во спасение путника от голода. Разумеется, не даром, а за оставленную на пороге монету.

— Все тихо, — сообщила разбойница, окончив осматривать двор. — А коняшки-то волнуются...

Клинок, устроившийся в ножнах, блеснул в лучах закатного солнца. Каля ухватила кобылу под уздцы, поглаживая между глаз.

Лошадь пряла ушами, похрапывала. Сколопендра во время путешествия следила и за конями — те чуяли человека на расстоянии. Вот и сейчас оба коня, и Калин и Казимира, вдруг раздули ноздри, храпнув и заплясав на месте.

Из тени приземистой, покосившейся хижины выступила согбенная фигура. Высокий крестьянский колпак венчал голову, длинная седая борода обвисла грязной паклей, сморщенные, покрытые густой сеткой жил руки опирались на сучковатую клюку, какие используют пастухи — длинная палка с крючком на конце.

— Доброго вечера, путники-странники! — проскрипела фигура. Даже голос был у него старый. Подняв голову, так, чтоб солнце осветило лицо, на комеса и его спутницу глядел древний, сморщенный старик.

Казимир отвесил почтительный поклон младшего старшему, к которому уже давно привык среди простолюдинов.

— Доброго вечера, хозяин. Не вини, что незваными явились — не видали мы нигде хозяев. Дорога длинной выдалась, нам бы отдохнуть и поесть чуток. Найдем, чем расплатиться.

Улыбка прочертила лицо старика, оживила водянистые глазки, блестевшие из-под лохматых седых бровей. Кашлянув, поселянин проскрипел.

— Незванными-нежданными, все одно радости желанными, — обутые в стоптанные лапти ноги древнего деда прошаркнули, зачерпнув сухую землю. — Нету тута никого, добрый человек. Окромя меня одного и не осталося. А платить мне не надо, нет-нет, не надо... Расскажите, кто такие да куда путь держите, на том и сочтемся...Сюда, сюда, дорогие...За мной. Моя хатка позади прилепилася. Приготовлю вам покушать, чай с дороги голодные да слабые, у меня и костерок заготовлен, и кашка перловая сварена... Ээх, старость-то она подлая, что творит! Ну, ничего, сегодня не один буду трапезничать, в честной компании.

Повернувшись спиной к приезжим, старик захромал вперед, опираясь на клюку.

Казимир и Каля переглянулись.

— Тебе... кажется, что он говорит правду? — негромко поинтересовался рыцарь у Сколопендры.

— Не кажется. Но действенное средство, проверить, не выворотень ли наш дедушка, применить не грех.

— Серебро? — догадался Казимир. Сколопендра кивнула, придержала шляхтича, и вытащив клинок из ножен — тот самый, узкий, точно жало, испещренный рунной вязью по всей длине лезвия — широко шагнула вперед, опустив его плашмя на плечо деда.

Старик остановился, повернул голову, с интересом и очень спокойно рассматривая лежащий на плече кусок отточенного серебра и стали.

— Девица у тебя умная, — ухмыльнулся старик, грузно повисая на клюке, — не только красавица. Решила проверить дедушку, оборотник ли он?

Каля растянула губы в гримасе, отняла меч, возвращая его на место. Казимир задумчиво проводил ее жест взглядом. Будь старик нечистью, ни секунды не выдержал бы прикосновения серебра. Оборотники, выворотни, ногхоты — все как один сломя голову бежали от серебра, не то чтоб прикоснуться к нему. Для темных сил чистый металл серебра равнялся убийственной стали. Дед выдержал прикосновение клинка, не помощился. Казимир почувствовал укол стыда: двое взрослых, крепких воина угрожали старому, немощному крестьянину мечом.

— Прости ты нас, отец, — еще раз поклонился он, как и было положено среди тех, с кем ему пришлось жить не один год. — Не гневайся, а только довелось нам по дороге всякого повстречать. Сам разумеешь, странное это место и тут ты один. Должны были мы проверить.

Старик смерил его длинным пронзительным взглядом. Рыцарь мог бы поклясться, что старых хрыч уже понял, что имеет дело не с простым наемником, но упорно решил играть роль безвестного бастарда до конца. Хотя разве что длинная косматая волховская борода смогла бы скрыть его происхождение, явственно написанное на его лице.

Согласно покивав колпаком, старик поковылял дальше, жалуясь на запустение и одиночество. За избой, в паре локтей от ледника и впрямь примостилась небольшая хижинка. Дырищи в крыше, покосившаяся, едва держащаяся на ржавых петлях дверь не привлекли бы и самого непривередливого грабителя, вздумай он поискать, чем разжиться в жилище, больше смахивающем на груду перегнивших бревен.

Старик засуетился: прислонив клюку к приземистому столику, положив рядом колпак — под ним оказалась лысая голова, обрамленная венчиком длинных пепельных косм — дед загремел плошками и мисками.

— Кашки-то не желаешь пока, девица? — предложил он, вытаскивая из развалок хижинки обмотанную в холстину четвертинку покрытого мясом бока с ребрами, и указывая пальцем на горшок, обвязанный по горлу тряпицей. Приподняв тряпицу, разбойница заглянула внутрь. Крупные желтые зерна слиплись от жира, лежащего и поверх крупы тонким слоем. Подозрительно понюхав, Сколопендра бросила обратно тряпку, сославшись на терпение. Жир совсем не прибавлял аппетита. Казимир присел около стола на чурбачок, вытянув одну ногу, в пол-уха слушая бормотание старика. Древний хозяин меж тем рывками — точно подбитый на ногу ворон — проковылял к чурбану у сараюшки, выдернул колун и, вернувшись к столу, с хриплым хеканьем разрубил бок на две части.

— Накормит вас дедушка, — потирая ладоши, проговорил старик. — Вкусненько накормит и напоит. А с утреца и в путь-дороженьку отправитесь!

Желтая улыбка осветила похожее на печеное яблоко лицо поселянина. Несмотря на преклонные лета, зубы у старика сохранились все и свои: желтые, длинные, чем то напоминавшие лошадиные, с чуть стесанными кончиками.

— Мяско сварится, стушится... — Казимир перевел взгляд на пустую деревню, убаюканный воркотней старца. Рядом звякнуло. Чуть повернув голову, шляхтич заметил, как древний и последний житель селения очищает стол, сдвигая в сторону цепь с крюком на конце, какими в замке его отца пользовались для подвешивания коровьих туш в хранилище. Рыцарь подтянул ногу к себе, не мешая старцу обходить стол, чтобы собрать высящиеся горкой плошки. И заметил розблеск заката, на воздетом над его головой колуне...

* * *

Каля-Разбойница вскочила, хватаясь за рукоять клинка. Сваленный могучим ударом, Казимир упал вперед головой, прямиком на жидкую траву, в пыль и сор. Согбенная фигура выпрямилась, распрямляя крепкие — как у Казимира, плечи. Длинные зубы оскалились, в уголках рта запузырилась пена. Размахнувшись, старик метнул крюк. Сколопендра вскрикнула, взмахнула руками, крутанулась на месте, и влекомая могучим рывком, рухнула на траву. С проворством ласки старик тут же насел сверху, что есть мочи хлестнув по Калиной руке клюкой. Вскрикнув, Сколопендра упустила меч. Рука повисла как плеть. Старец рычал, навалившись неожиданно тяжелым телом сверху.

— Сейчас тебе дедушка покажет! — сморщенная рука впилась в горло разбойницы, понемногу выжимая из нее дух. — Повеселится! Полакомится свеженьким! Лежи смирно, девка! — вторая рука ударила по щеке, на миг оставив плечо Кали. — Давно не было у дедушки хорошего молодого мясца... Вкусного, теплого девичьего мясца! Нет, нет! Твоего молодца дедушка сперва в ледничок спустит, на потом оставит... Для развлечения... Для забавы. А с тобой, красоточка, сейчас и разберемся. Погоди, ишь юлит как!

Рука старика вовсю хозяйничала в паху, норовя добраться до девушки, и попутно распуская поясок на портках. Сколопендра хрипела. Руки лесного старца не давали глотнуть воздуха, правая рука, обездвиженная ударом клюки, беспомощно лежала под девушкой, притиснутая ее же собственным телом к земле. Левую руку разбойницы старик затиснул меж её боком и собственным бедром, сдавливая несчастную девушку что обруч — бочку.

— Еще немножечко... Соскучился дедушка до ласк молодого тела... Свежего тела... гладенького...

Рука мерзкого старика наконец справилась с портками, рванула ниже, принимаясь за кожаные штаны Кали. От возбуждения и голода водянистые глаза покраснели, изо рта, вместе с хриплым дыханием вырывалось рычание, обдавая разбойницу запахом гниющей между зубов плоти.

— Хорошая девочка! — пыхтел старик, наотмашь хлестнув девушку по щеке. Колено грубо вжалось меж сжатых бедер Сколопендры, разводя их в стороны. — Сейчас я тебе покажу! Порадую перед смертушкой...

Словно зеркальный светляк взметнулся по лицу разбойницы, а в следующий миг на плечо старика обрушился стальной рыцарский клинок. Впрочем, старик не получил особенного вреда, так как шатавшийся, как пьяный, Казимир с трудом удерживал меч в руках, не говоря уже о том, чтобы точным ударом снести голову старому упырю. Старик скатился со Сколопендры. Она увидела комеса и поняла — не боец. Понял это и старик. Он немыслимо резво для его лет вскочил на ноги и подхватил с пола клюку — ту самую, которой обездвижил руку Сколопендры. Разбойница поднялась тоже, подхватив с земли свой меч. Правая рука висела плетью, а левой она не так хорошо владела этим оружием. Каждое движение давалось ценой сильной боли. Старик смерил взглядом обоих и неожиданно зашелся хриплым повизгивающим смехом, хотя его левое плечо и рука были залиты кровью.

— Чтоб ты сдох, старый хрен, — прохрипел Казимир, шатаясь и отплевываясь кровью, обильным потоком текущей из носа. — Чтоб тебя демоны порвали!

Старик бросился вперед. Молодой комес, всегда быстрый, точно рысь, не успел ни отскочить, ни отклониться. Казимир не пропустил удара клюкой, но не смог сдержать его, и его снесло на три шага по истоптанной траве. Старик прыгнул вперед и занеся клюку, наотмашь хлестнул рыцаря по голове. Казимир вновь попытался уклониться, подставив меч, но удар старика был довольно силен для раненого — через мгновенье тело комеса обмякло.

Перебросив меч в левую руку, с расширившимися от ужаса глазами — не за себя, за шляхтича испугалась Сколопендра — девушка лихорадочно пыталась избавиться от крюка с цепью. Не будь на Кале под курткой кожаного доспеха, болтаться сейчас девушке живой плотью на отточенном острие. Дед, несмотря на малое место и размах, вложил в бросок силу и сноровку. Острие крюка прочно засело в надключичном стыке.

Страшный дед выпрямился, отступаясь от распростертого Казимира, сверкнул злобно глазками.

— Покружим с тобой, девка! — клюка старика взлетела над головой, очертив шипящий круг, заставляя разбойницу отпрянуть. Воспользовавшись отступлением девушки, старик подхватил волочащуюся за Сколопендрой цепь и, намотав в два обхвата на жилистую кисть, рванул что есть сил. Разбойница прыгнула вперед, приближаясь к старцу.

— Сбежать вздумала, девка? — громыхал старец, дергая за цепь с такой силой, что Сколопендре, удерживающей равновесие, приходилось скакать, точно кролику на привязи. Упади она — и старик тотчас нанесет удар, обездвиживая её. — Разозлила дедушку! Раскровенила!

Капли оросили землю, упавшие на плечо седые космы слиплись кровавыми сосульками, мотаясь по холщовой рубахе, оставляя длинные росчерки.

— Кровью своей упьешься, умоешься! — очередной рывок приблизил девушку еще ближе к старику. Сколопендра заплясала на месте, уходя от крюка на конце палки старика, ловко мотнувшего клюкой по ногам разбойницы. — Но сперва отымею тебя, паскуду этакую! Во все...

Сколопендра прыгнула вперед, нырнув под удар клюки и используя рывок цепи, продолжая движение. Руны затекли кровью, дед страшно, нечеловечески взвыл, отскакивая назад, выпуская из рук цепь. Сколопендра выпрямилась, рванула, закинула за плечо длинный хвост звеньев цепи, пошла вперед, скалясь не хуже старого людоеда. Клинок запел, рассекая воздух. Кряжистый, распаленный похотью вместе с голодом, старик рычал, уворачиваясь, отступая за сарай. Каля наседала, сама точно обезумевшая волчица щелкая зубами. Старик сопел, роняя капли кровавой слюны: дразнящий запах крови плыл в вечернем воздухе. Сколопендра прыгнула еще раз, выбросила руку, растягиваясь в выпаде. И ухмыльнулась, увидев как сверкнули глаза старца. Руки, схватившиеся за клинок в груди, медленно разжались.

Сплюнув, Сколопендра отцепила, наконец, крюк и, пошатываясь, побрела к Казимиру.

* * *

... Душа комеса страшно тяжело, точно влекомая на толстых крюках, возвращалась в его тело. Уже понимая, что вернулся, Казимир все одно не мог открыть глаза. Ему казалось, что если он это сделает, от непомерного усилия душа его снова ринется прочь — на сей раз навсегда. И только когда его лба коснулось что-то холодное и противное, а по шее вниз потекли капли, он отчаянно напрягся и распахнул веки — лишь бы прекратить эту пытку.

Каля убрала мокрую тряпку от его лица. Девушка выглядела неестественно бледной и какой-то размытой. А может так ему виделось сквозь густую пелену тумана перед глазами.

Губы комеса дрогнули, но пересохшее горло отказывалось издать хоть какой-нибудь звук. Однако Сколопендра поняла его без слов.

— Сдох он. Там, за овином лежит. Вовремя ты успел, милсдарь рыцарь. Проваляться тебе чуть-чуть подольше и нам обоим долго умирать у старого поганца.

Казимир прикрыл глаза, а потом вдруг резко распахнул их и с неожиданной для себя прытью рванулся куда-то в сторону. Каля не успела ни помешать ему, ни удержать — его вырвало желчью. Обессиленный рыцарь откинулся на спину и наконец-то нашел в себе силы застонать.

— Хорошо тебя приложило, светлый комес. Вот ведь незадача! Ни назад не вернуться, ни вперед, ни тут оставаться не с руки! Что ж мне делать-то с тобой?

Рыцарь не отвечал, прикрыв глаза. Его бил озноб. Каля укутала его двумя походными плащами — его и своим, но это мало помогало. Удар по голове, способный расколоть череп, вот-вот мог оказаться смертельным.

— Пое...ай... сп...айся ...ма...

— Лежи уж, — Сколопендра с жалостью прервала Казимира, расталкивая на ладони какие-то травы. — Вместе выехали и до замка твоего доберемся вместе. Кому сказала, лежать!

Костерок старика сгодился разбойнице: пошарив по седельным тюкам, девушка извлекла котелок, всыпав в него травы. Варево вскипело быстро. Сняв его с огня, девушка подхватила шляхтича подмышки и, упираясь пятками в землю, со стоном и ругательствами поволокла прочь, к забору, оградившему подворье.

— Ну и весу же в тебе, твоя светлость, — Сколопендра скользила, несколько раз плюхнулась назад, приглушенно пискнув от тяжести навалившегося на ноги Казимира. — Погодь помирать, шляхтич! Энто дело брось даже думать! Отлежишься, оклемаешься. Ну, чего ты там бурчишь, неугомонный? На войну поспеем, не шуми.

Подтащив, наконец, комеса к заборчику, Сколопендра, потирая плечо, сходила к сараю, вернулась с тюком сена, устраивая шляхтича поудобнее. Котелок, поставленный рядом, исходил травяным духом.

— Старый хрыч не предполагал, насколько у вас, выжигских шляхтичей, черепа-то крепкие. — Сколопендра опустилась рядом, осторожно зачерпывая из котелка настой. — Полегоньку, понемногу пей, — предупредила девушка, поднося к губам Казимира ложку с темной жидкостью. — Давай шляхтич... Вот так... Медленно...

В первый раз, кашляя и давясь выпив то, что предлагала ему Каля, Казимир опустил голову на тряпье, что ему подсунула спутница и попытался подумать. Им нельзя было оставаться здесь. Даже если у старого мерзавца не было детей, внуков или подельников, в селение вот-вот могли нагрянуть люди Зергина. Уходить нужно было немедля. Вот только ни идти ни даже ехать он не может.

— Каля, — с трудом удалось ему выдавить из себя. — Оставь... меня и... и поезжай. Возьми кольцо. Пусть солтыс напишет... королю...

Полудриада фыркнула, усаживаясь рядом. Комес только застонал, когда девушка осторожно смочила его лоб и веки настоем, посоветовав закрыть глаза и не шевелиться. Совету Казимир не собирался противиться: по ощущению, земля затевала чехарду с небом всякий раз, как молодой шляхтич открывал глаза и пытался устроить голову поудобнее.

Девушка поскребла ложкой по донышку котелка, вливая последние капли через губы шляхтича.

— Не выйдет ничего, болезный, — Сколопендра облизнула ложку, сунула за пояс. — Дело такое... — Девушка осмотрела темнеющий горизонт, ощупала ключицу, поморщилась. Доспех уберег от страшных ран, рука, пострадавшая от удара клюки, постепенно оживала. Везение не оставило разбойницу, и кроме синяков и ушибов, Каля вышла из боя почти невредимой. — Варево подействует, через пару часов будешь лучше себя чувствовать.

Морщась и упираясь в землю здоровой рукой, она поднялась и, приложив ладонь к глазам, оглядела багровый горизонт. От солнца остался лишь узенький серпик, и на красном мареве, заткавшем границы чистого поля и неба, разбойница углядела длинные темные тени.

— Лежи спокойно, светлый комес, — улыбнулась девушка, поправляя на лбу Казимира влажную тряпицу. — Такого тебя в путь не возьмешь, надобно прежде подлечить немного. Знаю я средство одно, поставит тебя на ноги к утру.

Повернувшись лицом к краю деревни, полудриада выпрямилась и, положив руки на пояс, впилась взглядом в опережавшие подступающую тьму темно-зеленые тени. Казимир повернул голову и, сквозь пляшущих мушек в глазах, увидал нежданных гостей.

Было их всего двое, высоких, гибких как лозник. Раскосые глаза вспыхивали, словно у котов, отражая пляшущие язычки костра. Длинные бледные руки покоились на спинках луков, бескровные губы шептали что-то, но слов он не разобрал.

Зато сумел разглядеть сходство с проводницей, Калей-Разбойницей. Лихор, друг давний, когда-то рассказывал ему о дриадах. И если в зеленоглазой девчонке в доспехе текла четверть крови древесных служительниц, то эти, в длинных балахонах, были самыми что ни есть чистокровными.

Тем временем девушка повернулась к наследному комесу, бросая на бледное, почти восковое лицо его встревоженный взгляд. Дикие дриады молча приблизились вместе с нею, глядя распростертое у костра тело.

— Они помогут тебе, — сказала Каля, присаживаясь рядом. — Взамен просят, когда станешь владетелем полным, разрешения появляться в угодьях твоих у Гремучего Ключа. Дуб у них там растет ведовской, а без приглашения им не пройти через земли человеческие. Место то на границе с Сечью, я знаю где. Что скажешь, шляхтич?

Казимир перевел взгляд на две тени, осмотрел бледные, почти неживые лица. Разбойница вздохнула и, протянув руку, накрыла ладошкой его горячую кисть.

— Дадут они тебе корень кровь-красавки. Это целебные корни, животворные. Только больно тебе будет шляхтич, очень больно. Красавка срастит твои трещины, — Сколопендра коснулась собственной головы, показывая где у Казимира то же самое место, пострадавшее от клюки старого людоеда. — Потом уснешь до утра, я сторожить буду, не беспокойся. Что скажешь, комес? Без твоего согласия ничего делать не стану.

Пока она говорила, мир вдруг качнулся и резко отпрыгнул вдаль. Казимир прикрыл глаза, не имея сил дальше держать их открытыми. Могильный холод, сковывавший тело до сердца, теперь поднялся выше, подкатывая к самому горлу, стискивая его костяными пальцами. Мысли стали путаться в его голове, и даже голос разбойницы доносился, как сквозь вату. Чего она хочет от него?

Комес дернул глоткой, пытаясь вытолкнуть слова, но даже губы вдруг отказались ему повиноваться. Каля склонилась ниже, почти касаясь ухом его уст.

— Если это... никак не повредит... людям в моих землях, они могут приходить... когда угодно. Я... приглашаю...

Накатившая тошнота оборвала фразу на полуслове. Казимир сделал несколько беспомощных движений горлом, но даже желчи требовалось усилие, чтобы в очередной раз опорожнить желудок. На мгновение голова рыцаря стала ясной, как утро в безветренный день. И в этой ясности возникла только одна мысль — его, только теперь жившего и даже имевшего силы спорить с этой девицей, сейчас не станет. Это черное небо, лица дриад и волосы Кали, касавшиеся его лица — последнее, что он увидит. Мгновенно вспыхнувшая обида сменилась всеобъемлющим равнодушием, постепенно наполнявшим всю его душу...

* * *

...Наутро шляхтич проснулся не от боли, а от нестерпимого жара. Разлепив тяжелые после сна веки, Казимир охнул, и заслонился рукой. Он лежал за околицей двора, на своем плаще, укрытый плотным, тяжелым дорожным плащом Сколопендры.

Длинные языки пламени лизали соломенную крышу избы, плетень потрескивал и осыпался внутрь двора почерневшими кусками. Приподнявшись на локтях, шляхтич закрылся рукой от пожарища, осматриваясь вокруг.

— Добро полыхает!

Каля-Разбойница обернулась, показывая в довольной улыбке зубы. Зеленые глаза сверкали мрачным удовлетворением, скулы горели румянцем. Казимир покачал головой, глядя как девушка легким шагом приближается к нему. Похоже, не сдержалась Каля, запалила логово людоеда.

— Горазд ты спать, светлый комес, — скороговоркой произнесла девушка, присаживаясь рядом со шляхтичем. — Ну-ка, пошевели руками, погляди на меня, хорошо ли видишь?

...Как укладывали его на землю, распрямляя и прижимая руки, Казимир не помнил. Лица превратились в пятна, дыхание прерывалось, но прежде чем темнота под веками расцвела взрывом боли, молодой комес услышал голос Кали.

— Я сама.

Руки диких дриад, холодные и жесткие как древесные корни, стиснули плечи и голени.

— Ничего не бойся, — шепнула Казимиру разбойница, бережно разбирая рыжие пряди комеса. Что-то холодное, склизкое точно пиявка, коснулось кожи. Зашевелилось, пустило усики, проникая под кожу.

Казимир закричал. Протяжно, корчась в судорогах, выдираясь из цепко держащих его рук. В уголках рта запузырилась розовая пена, по подбородку потекла кровь из прокушенной губы.

— Тише, тише, милый, — зашептала Каля, обхватывая руками голову Казимира. Прижала к груди, укачивая точно больного ребенка. Корни красавки пробирались к трещине в черепе, выпускали тонкие отростки, залечивали рану, разгоняя кровь по телу. — Еще немного потерпи. Самую чуточку...

— Я потерял сознание? — Спросил комес, усаживаясь и спихивая к ногам плащ разбойницы.

Та улыбнулась, кивнула. Сон рыцаря был тихим и покойным, до самого утра. Дриады ушли, как только на небе появилась Сребница, звезда, что сияет после полуночи.

— Пожуй вот, — предложила Каля, протягивая Казимиру горсть сухарей из запасов солтыса. — Подкрепись, потом двинемся в путь. А и славно горит, — глянув на обрушившуюся стену дома, одобрила Сколопендра. — Без твоей помощи, комес, не выжить бы нам обоим.

Казимир тепло улыбнулся в ответ.

— Нет, это ты нас спасла. Если бы не ты... — он не договорил. Но Кале и так все сделалось понятно.

Отложив сухари, комес попробовал поднять руки. Это далось ему без особого труда, почти так же, как раньше. Покрутив головой, и убедившись, что мир не плывет перед глазами, он медленно, словно не веря себе, подтянулся, и сел. Переждав легкую дымку, на миг застившую взор, глубоко вздохнул и поднялся на ноги.

Каля наблюдала за ним с веселой полуухмылкой. Потоптавшись некоторое время, и не делая резких движений, Казимир, наконец, решился. Осторожно, одними кончиками пальцев, он дотронулся до головы, там, где вчера зияла страшная рана. Но сегодня ее там не было. Только узкая пролешина из волос подтверждала то, что рыцарь искал правильно. Духи предков, этого не может быть!

— Как вы... ты...

Сколопендра прищурилась, с интересом следя за его движениями.

— Что вчера было, помнишь ли?

— Помню, — Казимир потер затылок, глядя сквозь огонь. — Деда помню, помню, как рванулся из-под колуна... Не сдвинься я тогда на волосок, все корни леса мне б не помогли... А что было дальше... Вроде как, спасла ты меня и себя. Людоеда этого... Срастила мои раны. Я... вовек я твой должник, Сколопендра. И чем отдаривать тебе не знаю. Может, подскажешь мне сама?

Под ногами валялся меч — длинный, ладно сработанный клинок, который вчера не смог выручить хозяина. Казимир с усилием наклонился и поднял его, очищая от сора. В руки еще не вернулась прежня сила, и потеря многой крови давала о себе знать круженьем мира и слабостью при каждом резком движении. Но он был жив, и самое главное — он мог двигаться дальше, не будучи прикован к постели многие месяцы, как это случилось бы с ним, явись ему чудо и выживи он после страшной раны, если бы Кали не было рядом. Комес поймал себя на мысли, что странная девчонка, в жилах которой текла кровь лесной нечисти, уже в который раз спасает его жизнь. Великие духи, а ведь тогда он мог поехать совсем другой дорогой!

Вложив меч в ножны, Казимир занялся сухарями, время от времени запивая их из фляги и глядя на огонь. Он уже почти перестал ждать ответа от Разбойницы.

— Ох и глупый те, — рассмеялась вдруг Сколопендра, откидываясь плечами на плетень, — хоть и комес!

Казимир замер, не донеся до рта сухарь.

— Не серчай, — дернула головой Каля, сбрасывая с глаз растрепавшуюся челку. — Награды мне от тебя никакой не надобно. Все, чего хочу — есть у меня. Леса, дороги, и лук со стрелами, а большего я, — усмехнулась девушка, — не прошу ни у кого. Ты лучше доедай, да давай в дорогу собираться. Через Сечь иттить еще порядочно, а нам долее сидеть тут не можно. Ночью дриады чудин отгоняли, а боле такого уже не будет. У, паскудство! — Прибавила девушка, глядя на потрескивающий, ревущий огонь.

Пока допивал рыцарь свою воду, Сколопендра вскочила на ноги, поправила наруч, подтянула ремешок, и бормоча про себя лютые ругательства, забросала в пожарище колун, цепи, и остатки страшной лодоедовой трапезы: горшок с кашей, и всю посуду глиняную, что нашла во дворе.

— Ну, чаво расселся? — уперев руку в бок, подмигнула Каля. — Поехали, рыцарь. А по пути мож, окажешь честь, да раскроешь мне, девке дурной, отчего ты все ж с отцом твоим, Золтаном, рассорился?

* * *

— ... мне тогда было больше двадцати... должно быть, да, все двадцать. Отец вздумал женить меня на дочери дальнего своего товарища, шляхтича небогатого, но именитого. В молодости не раз им вместе приходилось ходить в походы, во славу батюшки нашего короля, да хранят боги его светлую душу. Я не знал о его намерениях до тех самых пор, пока рыцарь Мезимир с дочерью его Беатой не прибыли в наш замок. Отец устроил в их честь пир, на который были приглашены даже простолюдины.

Казимир умолк, наклонившись в седле. Развесистая ветка проплыла над его головой, не вдарив по лбу, как это сделала предыдущая.

— Несколько дней до этого званого обеда леди Беата была предоставлена заботам моей сестры и моим. Вместе мы несколько раз ездили на охоту и на прогулки.

— Она была красива? — прервала рыцаря Сколопендра, чуть хмурясь.

— Она была очень красива, — подтвердил комес, уворачиваясь от очередной низко висящей ветки. — Она очаровала меня своей красотой. До тех пор мнилось мне, что моя сестра — первая красавица во всех ведомых мне землях. Однако, узнав леди Беату, я разуверился в своих помыслах. Дочь старого рыцаря была не просто хороша. Она была умна, добра, и настолько хорошо воспитана, что признаться... признаться, были мгновения, когда я чувствовал себя неловко в ее присутствии, до того казался я себе неуклюжим и недалеким.

Каля усмехнулась, но перебивать не стала.

— Настал день, когда все соседи съехались на приглашение моего отца. Это был самый большой праздник из тех, что мне довелось встретить в Выжиге. Простолюдины валом валили, бродячие музыканты собирались целыми таборами, вино лилось рекой. Я как теперь помню... — Казимир сглотнул слюну, — туши жирных баранов и свиней на вертелах, корзины фруктов и сыра... Всего было вдосталь. Тогда я уже знал, что отец мой собирался в середине пира объявить нашу помолвку с леди Беатой, и ждал этого мига с замиранием сердца.

Молодой комес снова прервал свой рассказ. Видимых причин для этого не было, но Сколопендра терпеливо ждала, не перебивая.

— Все случилось, как я и мыслил. Дождавшись, пока гости насытятся и досыта наговорятся друг с другом, однако задолго до полуночи, отец мой попросил слова. Речь его была коротка, но... он умел говорить. Он еще раз представил всем своего друга, рыцаря Мезимира Отважного, барона Лиейского, а потом... потом все узнали о том, что дочь Мезимира, леди Беата еще до следующей зимы станет моей женой.

Казимир надолго замолчал. Пообещавшая себе быть деликатной до конце Сколопендра, наконец, не выдержала.

— Ты, наверное, был безмерно счастлив, — бросила она.

Комес будто очнулся.

— Несчастнее меня не было человека во всем мире, — с горечью молвил он. — Ибо всем сердцем я полюбил леди Беату и желал ей только счастья.

Каля подняла бровь.

— Накануне праздника я шел в покои Беаты, чтобы говорить с ней о своей любви. Я был уверен, что чувства мои взаимны, до того она была любезна и нежна со мной. Но возле самой двери я замешкался. И, как оказалось — к счастью. Я услышал горестный плач, и голос, который я хорошо знал, утешал плачущую. Слова моей сестры были полны сострадания, но я не понимал, о чем они говорят, пока леди Беата не заговорила сама. О, ты не внимала этой страстной речи. Ничего подобного мне слышать не доводилось. Эта девушка проклинала день своего рождения, волю наших отцов и меня, забывшись даже тем, что говорила она перед моей родной сестрой. Я узнал, что леди Беата была влюблена, и сердце ее разрывалось на части от разлуки с любимым. Кажется, ее избранник был безземельным рыцарем, этого я не понял. Я тихо отошел от двери, и...

— ...и? — подогнала его Сколопендра.

— И на пиру вслед за отцом я поднялся, и отказался от чести быть женатым на леди Беате, — закончил Казимир со вздохом. — В те дни останавливался у нас табор бродячих артистов, ну тех, что черны, как горные гномы. При всех признался я в страсти к одной трубадурке, которая действительно пленяла красотой не только простолюдинов. Тебе охота слушать то, что воспоследовало за этим?

Разбойница качнула головой, избавляя Казимира от тяжелых воспоминаний. Золтан Рыжий славился как разумный, рачительный хозяин, ученый человек и верный рыцарь короля. Слыхала Сколопендра и о нежности отеческой и любви к дочери своей, Ядвиге красавице. Но о сыне, без вести пропавшем многие годы назад, не упоминали ни при старом комесе, ни в деревнях. Словно и не было его.

— Золтан строгий был, — сказала она наконец, — прости, шляхтич, коли разбередила рану старую. Токмо, поговаривали, что слуги его не раз видали, как вздыхает благодетель, да глядит в окно, на земли родовые. Где же ты проводил года эти? — Придержав лошадь, спросила девушка. — Много ли повидал в дальних странствия?

Казимир усмехнулся, потуже натягивая перчатки.

— Мнится мне, в ответ на мою откровенность ты как всегда увильнешь от любопытства моего поведать о твоем житье, — проговорил он с уверенностью. — Верно я говорю?

Каля улыбнулась, дернув плечом. Комес подавил усмешку.

— Значит, верно. Ну, так и с чегой-то... с чего тебе рассказывать? Сдается мне, я и так достаточно открылся.

— Ты мне не доверяешь, светлый комес?

— А ты мне?

Каля не ответила. Некоторое время они ехали молча, занятые лишь тем, чтобы не биться головами о низко спускавшиеся к дороге ветви. Кони шли спокойным шагом, но дорога, которой, как видно, уже очень давно никто не пользовался, заросла, словно лесная чащоба.

— Отец... выгнал меня в тот же час, — сказал вдруг Казимир, словно не прерывая разговора. — Выгнал в том, что на мне было, не дав в дорогу ни денег, ни припасов, ни даже оружия. Тогда, как и теперь, на дворе стояла осень, и без мехов я едва не умер на дороге на границе наших владений, туда, куда доставила меня стража отца. Мне строжайше воспрещалось возвращаться. Помню, как стоял я на краю неухоженного поля по колено в воде, — рыцарь усмехнулся. — Глядел вслед удалявшимся всадникам и мыслил о том, что жена-ненавистница — куда лучше того позора, что я навлек на себя, стремясь избавить ее от немилого мужа.

Сколопендра улыбнулась ему в ответ.

— Ты и сейчас так мыслишь?

— Сейчас уже нет, — задумавшийся рыцарь резко мотнул головой, чтобы избежать столкновения с очередным толстым суком, и не разбить себе и без того страдающий лоб. — Но тогда... не забывай, Каля-Разбойница, что, несмотря ни на что, я очень любил леди Беату, и сама мысль о том, что я больше ее никогда не увижу, угнетала меня куда поболее того положения, в которое я себя загнал.

Он снова умолк. Сколопендра недовольно поморщилась, предполагая, что ей снова придется выжимать из него слова по капле, когда комес вскинул руку.

— Слушай! Ты ничего не слышала сейчас?

Девушка прислушалась, но лес ответил ей обычным шелестом и пением птиц. Она отрицательно покачала головой.

— Послышалось, наверное, — кивнул Казимир, раздвигая рукой заросли густой зелени у себя на пути. — Тьфу ты, осторожнее, здесь паутина.

— Ты начал рассказывать о своих странствиях, — напомнила Сколопендра, несмотря на предупреждение, вмазавшаяся-таки в клейкие паучьи сети, коих в ветвях было великое множество.

— Да. Колея от холода, я брел по размокшей дороге много часов. Я даже не знал, в какую сторону иду, потому что не узнавал тех мест. Лишь мог предполагать, что путь мой вел во владения Зергина, нынешнего моего заклятого врага. Через некоторое время услыхал позади себя цокот копыт и чьи-то шаги. Кто-то бежал в мою сторону. Я окоченел настолько, что в первый миг обрадовался, но потом решил посторожиться. Схоронился в какой-то яме с прелым сеном. Я увидел, как из-за холма выбежал пеший и, не останавливаясь, понесся прямо на меня. Почти сразу же за ним выскочили конники. Их было двое. Тот, что бежал, удирал со всех ног, но даже мне было видно, что он не убежит. В конниках я узнал латников соседа своего, Зергина.

Казимир отвлекся, чтобы хлебнуть из фляги.

— Добежав до моего укрытия, тот, кого преследовали, запнулся о то же прелое сено, и упал. Но тут же вскочил, с оружием в руках. Я как теперь помню все это, почему-то те мгновения врезались мне в память, и прицепились крепко, как репей. Всадники наскочили, но почему-то не спешили нападать, хотя у них были кони и копья, а у него — только короткий гномий меч. Вместо этого они затеяли перебранку, из которой я узнал об убитой любимой гончей графа Зергина и какой-то "проклятой лесной твари". И еще узнал многое из того, чего раньше не слышал, — он ухмыльнулся, — а половину их речей я вообще не понял тогда. Уж очень... глубоко и напевно изъяснялись они. А отец мой... был очень строг со всяким сквернословом в нашем доме. Мне негде было научиться.

Разбойница усмехнулась.

— Теперь-то ты, небось, понял бы их.

— Теперь-то да, — не мог не согласиться рыцарь, усмехаясь в ответ. — В общем, к тому самому моменту, когда они перешли от слов к драке, рассудок мой, должно быть, помутился — до того я окоченел. Я видел только меховые куртки на их спинах, куртки и больше ничего. Всадники в тот миг были повернуты ко мне спиной, и не успели они поднять свои копья — я уже свалил одного из них. Дрались мы недолго — от удара о землю он не мог сопротивляться в полную силу. Когда его тело обмякло, я увидал, что со вторым всадником, слишком ошеломленным, успел расправиться тот, за кем они гнались.

— И что же? Вы взяли коней, стали товарищами и вместе отправились искать счастья? — фыркнула Каля, на ходу обрывая кислые лесные яблоки прямо с ветвей.

— Да, так и случилось, — Казимир тоже попробовал яблоко, но поперхнулся. Деланно встревоженная Разбойница отобрала у него кислый плод и выбросила в чащу.

— Но-но. Эти штуки скислят тебе рот до вечера, а я хочу услышать твою историю прямо сейчас!

Казимир поглядел на нее, но не ответил. Он был занят тем, что старательно отплевывался.

— Его звали Лихор, — через минуту сообщил он, проморгавшись. — Лихор из Чащобы. Он был эльф, хотя в первый раз я принял его за человека. Даже выше меня и ширококостный. Если бы не уши, да не тонкий нос, я бы некогда не смог поверить, что он — эльф. С ним мы объездили почти все земли нашего королевства и... множество чужих. Он был мне как брат. Когда он погиб я... даже когда отец прогнал меня, я не чувствовал себя настолько осиротевшим.

Они помолчали.

— После его смерти я примкнул к наемникам, конечно, ради денег. Ничем другим я зарабатывать не умел. Мне довелось побывать в землях еще трех королей и даже видеть море. Довелось даже работать с мракоборцами, только тогда все плачевно закончилось, — он невесело усмехнулся. — Однако я не могу пожаловаться — я был удачлив. Нередко доводилось ложиться спать с голодным брюхом, нередко спать не приходилось вообще. Бывало, да не раз, отхаживали плетью. Случалось сидеть в темнице, хвала богам, меня отпустили. Это ведь обычная жизнь наемника, Разбойница. Но ведь я жив, и даже богат — теперь. Как-то получилось уйти из ловушки страшной ведьмы, хотя все мои товарищи остались у нее мертвяками, вместе с мракоборцем, который повел нас к ней...

Казимир резко оборвал свои речи и снова потянулся к фляге. На этот раз пил он долго.

— Скажи теперь, Каля, достаточно ли я рассказал тебе? Есть ли еще что-то, что ты хотела бы узнать? Или, теперь настал твой черед делиться сокровенным со мной?

Вместо ответа расхохоталась разбойница, натянула поводья и, остановив конька, пригляделась к узкой тропке, убегающей под деревья.

— Достаточно, комес, — ухмыльнулась Каля, трогая повод. Смирная, мышастой масти лошадка послушно ступила в густую траву, сходя с тропинки. Конь Казимира всхрапнул, раздувая ноздри, недовольно понюхал воздух, и понукаемый всадником двинулся следом, ступая так осторожно, словно шел не по траве а по горячим угольям.

— Одно непонятно, — Сколопендра старательно потерла о рукав яблоко, с хрустом надкусила, — какого лешего мракоборец тот полез в ведьмино логово? Али дурак совсем был, али умом повредился. Обычно они, мракоборцы энти, страсть какие осторожные. За милю учуют силушку окаянную, да в омут с головой обычно не кидаются.

Казимир в ответ только плечами пожал. Рассказал он достаточно, чтобы теперь слушать Калины речи. Да и разбойница, поглядывая по сторонам, вроде была не прочь поболтать.

— Стал быть, любопытственно тебе, кто я да откуда? Ну... много сказать и сама не могу. Я ить дикая совсем, шляхтич. Пока маленькая была, жила с родителями. Отец, как и всякая дриада, умный был, да справедливый.

— Отец?

Казимир подогнал конька, опережая Калю на несколько шагов, загораживая её лошади путь.

— Дриады-то, лесные девы, сплошь ведь женщины! — сказал он, глядя в насмешливые глаза Сколопендры. Та ухмыльнулась, да так озорно, что веснушки на носу и щеках запрыгали, точно маленькие солнышки.

— Ну и что? — хмыкнула Каля. — Кто ить сказал, что дриады токмо женщины урождаются? Ой, велика, неизведанна Сечь Выжья да земли колдовские, людьми не хоженые! А ты, гляжу, всполошился ведь. Не лгу я тебе шляхтич. Сам, своей благородной головой подумай: откуда берутся лесные девы, коли нету у них мужиков? От кустов, чтоле, родятся?

Казимир, как и все рыжеволосые и светлокожие люди быстро заливался румянцем. Да таким, что казалось, будто горят не только скулы — все лицо точно пурпуром заливает, так что и уши, и шея становятся красными, что у птицы-малиновки.

— Смешной ты, шляхтич, — прыснула Сколопендра, направляя лошадку дальше. — Слушать-то дале будешь, аль не стоит тебя смушшать? Ну, так вот, отец меня, маленькую еще, учил стрелять манёхо. Мать учила с травами обращаться, токмо мне боле по душе было по лесу шататься. Так и жили, до смутных времен.

— А потом? — негромко, с участием в голосе, подтолкнул девушку продолжать речь, Казимир. — Что стало с твоими родителями, Каля?

— Матка от хвори померла, — буркнула Сеолопендра, глядя в сторону. — Отец с дикими ушел, да с тех пор и не видела я его более. Говорили, убит он под Недовией. Вместе с другими людьми кости его белые под небом сушатся.

— Недовия? — переспросил Казимир. — Так там последняя битва почитай лет пятнадцать назад случилась.

— Ну и что? — огрызнулась Каля. — Мне от энтого легше не станется. Кому нужно чужое дитя? Вот и бродяжничала я, по деревням ходила, работы искала. Мало кому придет в голову такой как я что сурьезное поручать, так хоть черновую работу находила. То свиней приглядеть, то огород у кметов прополоть. Всяко было. Пока не набрела на ваши земли, да к лесной вольнице не примкнула. Из лука я справно бить умею, так что пригодилась им моя рука да глаз вострый. С ними и ходила годков до шешнадцати. Много чего повидала, многому чему дурному научилася, да ить вот дела-то, шляхтич, не все оказалось дурным да неправильным...

Не завершив речи, Каля вдруг дернула повод, останавливая прядущую ушами лошаденку.

— Тиша, — прошипела девушка, вытягивая из ножен клинок. — Идет кто...прямо на нас...

— Не нравится мне звук его шагов, — пробормотал Казимир, оставив в покое голову, которую тискал уже долгое время и берясь за рукоять меча. — Будто и не шаги это.

— Шаги там тожа есть, — Каля придержала поводья. — Зараза, сховаться не успеем!

Лесная тропа до того заросла, не просматривалась уже на пяток шагов вперед. Таинственный прохожий должен был вот-вот выйти к ним. И вправду, через мгновение он появился.

Только потому, что в самый последний миг он вспомнил, где ему приходилось слышать такое раньше, Казимир успел изо всех сил ударить в бок разбойницу, да так, что она не удержалась в седле. Сам он качнулся в другую сторону, но нога зацепилась за стремено, и шляхтича опалило, словно жаром хлебной печи. Кони, его и Кали, мертвыми тушами пали на дорогу — у них обгорели головы. Казимир в диком рывке выдрал ноги из стременьев, кажется, сорвав подошву, и с ходу бросился в большую стоячую лужу, чтоб сбить охватившее его свирепое пламя.

Но купаться долго ему не пришлось. Краем глаза он разглядел метнувшееся к нему темное пятно, и успел вскинуть полу дорожного плаща. Весь выдох молодого черного дракона пришелся на него. Несмотря на то, что плащ был мокрым насквозь, от него осталась только горелая тряпка в кулаке Казимира, а сам комес опять задохнулся от жара, уже не нырнув, а завалившись в мутную стоялую воду...

— Стой, девка! Не стреляй!

Уже готовая было спустить тетиву, Каля придержала руку. Крикнув, высокий старик издал пронзительный звук горлом, и дракон, уже набравший воздуха для повторного выдоха — рокового для Казимира, замешкался. Всем телом обернувшись на этот звук, он, только что стремительный, как стрела, переваливаясь, отошел к старику.

Комес сел в мутной воде. Его мутило, холод пробирал до костей, но подняться он был не в силах. Небо вновь начало свистопляску с землей и ему оставалось только ждать.

Дракон остановился рядом с дедом, не потеряв, однако, угрожающего вида. Каля по-прежнему держала стрелу на тетиве, но острием вниз.

— Простите, добрые странники, — проскрипел старик, успокаивающе кладя руку на голову дракону. — Не со зла он, не со зла. Повстречались мы с лихим народцем, еле ноги унесли...

— Вы унесли? — сочла необходимым уточнить разбойница, не опуская лука.

— Та нет жишь, не мы! — с досадой прокряхтел старик, кивая на Казимира, которого рвало только что съеденными сухарями. — Чегой-то с ним, девица? Иль нутро гниловатое, ась?

— Голова ушибленная, — холодно объяснила Сколопендра. — Ты, дед, не юли. Пошто напустил своего зверя? Где теперь нам других коней в лесу найти?

— Опусти стрелу, девица, — мягко проскрипел старик. — Нечего мне вам за конев дать, врать не буду. Но могет быть, чем-то еще помогу. Вон лыцарь твой ушибленный, так я его вылечу. Нужно ли?

Казимир и рад был бы слово вставить, но у Кали язык оказался побойчее. Сдернув с тетивы стрелу, разбойница опустила оружие, и меряя злым взглядом дракона.

— Ишь прыткий какой, — нахмурилась она.

Дракон разглядывал Сколопендру и Казимира с неослабевающей подозрительностью. Широкая чешуйчатая грудь раздувалась — ни дать ни взять кузнечные мехи, — глазищи, размером с добрую плошку, таращились то на мокрого шляхтича, то но туши коней, валявшихся посреди дороги. Казимира, у которого мир только-только стал обретать четкость перед глазами, едва вновь не вывернуло: углядев длинный синий язык дракона, прогулявшийся по влажным от слюны клыкам и голодный взгляд, переместившийся с трупов коней на него, комес нетвердой рукой нащупал оголовок меча, валяющийся рядом с ним в луже.

— Не надобно нам помощи, — буркнула Каля, вешая лук за спину. — Не знаем мы лекарства вашего, а и милсдарь рыцарь у меня крепкий, чай, выдюжит. Молви лучше, от кого убежать пыталися?

* * *

— ... Стрыга?

Казимир грузно перевалился через упавшее дерево, подмявшее кривыми ветками молодой подлесок. Сколопендра, сердито ворча, лезла следом, упираясь ладонями в шершавую кору, не забывая поглядывать по сторонам.

Дорожка, сплошь поросшая бурьянами да колючками, давным-давно потерялась в густой, цеплючей траве. Деревья стали разлапистее, гуще. Под ногами, в палой листве хрустели сучки, над головами нависал зеленый, аж до темноты, полог леса.

— Да ты никак туг на ухо, — буркнула Сколопендра, соскальзывая по другую сторону ствола. — Как сказал старик, так и есть.

Казимир покачал головой, присаживаясь прямо на листву. Старик с драконом остались позади. Вытянув из странной пары все, что могла узнать, разбойница чуть ли не волоком потащила Казимира через чащобу. Дракону достались лошадиные туши. Сняв с седел узел с плащом и нехитрым походным скарбом, Сколопендра без лишних слов пустилась в путь.

— Стрыга, — повторила Каля, присаживаясь рядом с Казимиром. — Али старый шут брешет, али и впрямь стрыга в здешних местах шастает. Не бойцы мы с тобою супротив нечисти энтой, доколе не в силе будешь. Да и потом, — окинув взглядом крепкую фигуру комеса, вздохнула Каля, — не потягаешься с ентой мерзотой.

Шляхтич даже моргнул пару раз: стоило ему закрыть глаза, как тотчас являлся образ, описанный Сколопендрой: двойной ряд зубов на мертвом лице, пальцы с загнутыми когтями, холщовый саван, и голый череп. По словам Кали, стрыга в полной силе и закованного в броню рыцаря могла одолеть, а уж с ними, да с не оправившимся еще комесом, упырица и волокититься бы не стала.

— Вставай, шляхтич. — Позвала разбойница, первая подымаясь с земли, и глядя на рыцаря сверху вниз. — Надобно нам до темноты еще немного пройти.

Солнце начало клониться к вечеру, когда путники, ругаясь вполголоса, вырубили заросли плюща, и выдрались из цепких зеленых петель на крутой спуск. Широкой винной чашей выгнулась золоченая закатным солнцем равнина. Волнами ходила густая, по пояс трава.

А над серой башней, закладывая широкие круги, носилась стайка голубей.

— Свезло так свезло, — хмыкнула Сколопендра, прищуриваясь и разглядывая равнину.

Перед ними, посреди заросшей пустоши, лежал обветшалый, запущенный замок. Не полоскались на ветру флаги над серой крепостной стеной, не вились дымки, не было слышно ни единого звука. Замок выглядел заброшенным долгие годы.

Вблизи разрушения и запущенность бросалась в глаза еще больше. Когда-то к замку вела широкий тракт. Теперь же между желтыми плитками дороги пробивалась трава, некоторые камни раскололись или были подмыты дождями.

Понаблюдав с холма некоторое время, разбойница предложила сойти вниз, поискать в замке крова.

— Нешто не видно, что люди его строили, — говорила Каля, шагая впереди Казимира. — Уж на что человечье племя неспокойное, даже в Сечи селится. Ширше шагай, комес, скоро ужо будет тебе отдых!

* * *

Огромные замковые ворота оказались открыты. Широкий мощеный двор, как и весь замок, носил следы забытья. Сено под навесом в углу двора заплесневело и сгнило. Потеки подсохшей грязи покрывали брусчатку толстым слоем.

— Нутром чую, дурные дела тут произошли, — сказала Каля, как и Казимир глядя на двор.

Перед ними, у самого парадного входа в замок, стояли две фигуры стражников, облаченных в поблекшую форму. Потускневшие каски на поникших головах едва отражали укорачивающиеся лучи солнца, руки в кожаных перчатках крепко сжимали древка алебард. Оперевшись на оружие, стражи, остались недвижимы и когда Каля, крадучись, приблизилась к ним, и когда подергала каждого за руку и когда, вконец осмелев, постучала по железным нагрудникам.

— Да они спят, — удивилась Сколопендра, отступая назад. — Что за диво?

Казимир пожал плечами, оглядывая двор. Спали все: кони в открытых стойлах в западной части двора. Наседка с выводком цыплят, прижавшихся к её боку. Стройные, поджарые гончие в потускневших ошейниках лежали рядом с пестрыми, точно фазаны, слугами в охотничьих одеждах. Даже мыши, должно быть, сновавшие в лошадиных стойлах, лежали кверху лапками у яслей.

— Пойдем внутрь, — предложила Сколопендра, тронув Казимира за руку. — Солнце вот-вот сядет, а спать на улице мне не охота. Как думаешь, — задрав голову и меряя взглядом серую башню, проговорила Каля. — Что они прежде держали в этой башне?

— Не ведаю, — буркнул Казимир, неприязненно покосившись на серую громаду, висевшую над головами. — И никогда я не слыхал об этом замке. Что за напасть, едрить ее! Знать не знал я мерзости всей в своих землях, пока жил тут смолоду. Людоеды, стрыги, драконы, теперь еще вот это! Я буду не я, если не соберу армии мракоборцев и не прочешу все здешние леса от корней до маковок! Эдак не то, что вражья армия, свой обоз не проедет, не пройдет!

Пока комес ругался, они успели пройти кухню, где снулые повара застыли над протухшей пищей, и попасть во внутренние покои замка. Везде царили грязь и запустение. И еще люди. Спящие люди были везде. Некоторые заснули в столь причудливых позах, что проходившие мимо Казимир и Каля только диву давались мощности наложенного вдруг заклятия.

— Пошли, что ли, осмотримся, светлый комес?

Казимир поежился. По правде сказать, его совсем не тянуло осматриваться в этом замке.

— Да ну его, — нерешительно пробурчал он, тиская рукоять меча побелевшими пальцами. — А ну как они встанут? К примеру, после полуночи? Иль мы застынем, как они? Как ты хочешь умереть — с метлой в руках или при постриге комнатной собачки?

— Если б мне сказал кто выбирать, — мечтательно протянула Каля, обводя глазами большой пиршественный зал, который они попали сбоку из кухонных помещений. — То токмо так!

Комес обвел за ней взглядом пиршественные столы, некогда ломившиеся от яств, пирующих гостей и челядь, разносившую еду и напитки. Рука Кали указывала вперед, туда, где на возвышении сидели хозяева замка. Седой шляхтич некогда был знатен, обруч из массивного золота, похожий на корону, охватывал его голову. Жена его, моложавая женщина с благородным лицом, клонила голову на плечо мужа, и в ее волосах также горел золотой венец.

— Может, это король и королева? Какие-нибудь древние, из тех, о которых не осталось даже сказания?

Разбойница пожала плечами.

— Откуль мне знать, милсдарь мой шляхтич? Но сдается мне... сдается мне, что если хочешь узнать тайну этого замка, придется идти в самую башню. Токмо поплутаем мы маленько. Где она, лестница до башни этой?

Казимир еще раз посмотрел на спящих. Подавив тяжелый вздох, и еще раз дав себе обещание вернуться сюда с магами и мракоборцами, он снял со стены чудом не выгоревший факел, чтоб хоть немного разгонять темноту, идущую уже и от тусклых окон.

— Я знаю, как пройти к той башне, — пробормотал он, щелкая огнивом. — Не раз бывал в подобных замках, их строят на один манер. А только ну совсем не хочется туда идти...

Из пиршественного зала Казимиру едва не силком пришлось выволакивать строптивую шпионку: пока шляхтич бился над факелом, Каля вертелась между столами, осматривала лица спящих, трясла некоторых за плечо, кричала тем на ухо — все без толку.

— Такой фасон ужо лет четыреста не носят!

Сколопендра выпустила из пальцев край шитого золотом платья. Она стояла перед троном, рассматривая короля и королеву.

— По виду, спят не так давно, — усомнился Казимир, укладывая в мешочек на поясе трут и огниво. Разбойница обернулась, насмешливо хмыкнула.

— Знамо дело, время в Сечи не так течет как в нашем мире. Да и снутри она, Сечь, поболе, чем кажется!

— Башня, — напомнил шляхтич, качнув факелом: дымное пламя описало полукруг, заставив Сколопендру замолчать и отвести взгляд от рыцаря.

* * *

...Факел нещадно чадил. Едкий черный дым поднимался над рыжеватым огоньком, на замшелых стенах корчились длинные тени. Казимир, вытянув руку, держал факел над головой. Так от дыма не слезились глаза, и не сбивалось дыхание. Сколопендра шла позади, едва слышно что-то бормоча под нос. Временами она отставала, и тогда прыгала через несколько ступенек, чтобы догнать Казимира.

Ступени, как и сама башня, выглядели запущенными. Сапоги обоих путников оставляли отпечатки в серой пыли, щедро их укрывавшей, но паутины не было. Пауки валялись черными комочками под стенами, поджав лапы.

На верхней ступеньке Казимир остановился.

— Справный замчище, — одобрила Сколопендра, бочком подступаясь к массивной двери. В толстые темные доски было вделано бронзовое кольцо, свисавшее из головы скалящегося волка. Взявшись за него, Сколопендра что было сил потянула на себя.

Дверь распахнулась, неожиданно тихо повернувшись на запыленных петлях. Выдернув из ножен клинок, Каля лаской скользнула внутрь, не дав Казимиру времени ни одуматься, ни остановить её.

— Стой!

Шляхтич замер, придержав разбойницу за плечо. Огляделся, и поднес свой факел к жаровне на стене. Ярко вспыхнуло, зашипело горящее масло, разбрасывая по стенам теплый красный свет. Что-то покатилось по полу, задетое неосторожным движением, и Казимир нагнулся, зачерпывая предмет вместе с пылью.

В зеленых глазах Сколопендры плясали крошечные огоньки. Ухватив комеса за руку, она потянулась поглядеть добычу.

На широкой ладони Казимира лежала грубая деревенская катушка со спутанной шерстяной пряжей. Чуть дальше, у самого резного помоста, валялась опрокинутая прялка.

— Чтоб тебя лешие взяли, — потрясенно выдохнула Каля-Разбойница, не отрывая взгляда от помоста.

На нём, на крытой толстыми шкурами лавке, лежала прехорошенькая девушка. Длинные волосы вились крупными золотыми кольцами, обрамляя нежное личико. Розовые губы застыли в едва заметной удивленной улыбке. Белая, хрупкая рука безвольно свесилась с лавки, едва касаясь пальцами узорчатого помоста. На безымянном пальце темнело пятно засохшей крови. На полу, пушистое от расплёвшихся ниточек, валялось веретено.

— Каля? — позвал Казимир, переводя взгляд со спящей девушки на разбойницу.

Сколопендра, покусывая губу, осматривала башню.

— Стал быть, не брешут байки, — проворчала она, отпихивая ногой полное засохших фруктов серебряное блюдо. Заметил, комес мой ненаглядный, во всем замчишке, окромя нас с тобой — аж ни одного острого предмета! Ни ножичка, ни вилочки двузубой, ничего! Токмо у стражей алебарды, да сами сторожа высокима вымахали, не достанешься. — Ить, почитай, нихто ж в эта не верить!

— Вот что? — Казимир зажег еще одну жаровню, пока разбойница шастала вдоль стен.

— В сказки! — отрезала Сколопендра, переворачивая прялку. От движения поднялась пыль, и разбойница, сморщив нос, оглушительно чихнула. — Ну, знаешь, — шмыгнув носом, прибавила она, — как енто бываить? Живут себе не тужат, в гости да на охоты друг ко другу наведываются. А потом раз — и ужо враги с соседом кровныя, да, почитай, не на пустом месте! Ага, знаим мы ихние распри, — прибавила Каля, прижимая ногой "пятку" прялки. Колесо с шелестом раскрутилось, на поставце дернулся моток белой пряжи. — А все потому, что на свадьбе у соседа кто-то "не почтительно отозвался о нашей Мальвочке"! Ой же ж шляхтич, у людев как и у чародеев все не с того краю начинается. А потом уж пожалте вам: крестные-завистницы, подарки, один другого богаче да щедрее да ко всему ишшо и смертоноснее...

Сколопендра опустилась на край помоста, вытянула ноги и глядя в лицо Казимиру, взялась рассказывать.

— У короля с королевой родилась дочка. Уж такая красавица писанная! Личико — мрамор, и губки — словно пелюстки от роз. Все как водится... Ну, стал быть понаезжали гости, да давай дочурку королевскую одаривать: кто шмат шелка заморского, ельфами сотканного, приволок, кто каменьев сундучок, кто жеребенка белого, от кобылицы-единорожицы, кто еще чего полезного. По преданию, у девчонки и крестницы имелися, из волшебного народца. Да только вышел у королевы с ими конхфликт какой, может и впрямь чего не того брякнула вельможная особа на пиру у одной их чаровниц, да только сказывают, с тех пор одна из них и обозлилася. А супротив себя настраивать лесной народец все равно, што в грозу стоять на холме в латах кольчужных, да размахивать копьем железным. Ну, вот и пожелала благородной мазельке одна из кресниц-чаровниц расти как цветок розовый, да к полнолетию упасть замертво, единственный раз уколовшись. Обо что уколоться, желательница не сказала.

Сколопендра перевела дух, потерла грязными пальцами веки, и продолжила.

— Король, отец ейный, не дурак был: мазельку оберегали пуще драгоценности, вишь, до сих пор в замке на столах ножей к пиршеству не подают. Ну, а как подросла девчоночка, упекли в башню, чтоба наверняка оберегти от нежелательного укола. Токмо, не уберегли, как вишь. Уж не знаю, кто сюда прялку приволок, али кто мазельке подсказал, дескать, прясть — не только для хозяйства пользительно. Было бы у меня што проставить, непременно бы поспорила, что про енту прялочку, ей какая умница, с деревенскими знакомая, шепнула. Ить што оно получается?

Казимир как раз нагнулся, подымая веретено. Пригладил растрепанные волоконца, тронул острый кончик, и посмотрел на ухмыляющуюся разбойницу.

— Прясть кажная кметка умеет, ну а веретенца, они разныя бывают. К тому же, бывает, сторожат девушек, на улицу не пускают, а как молодому, здоровому, до ласк телу охочему унять жаркое томление?

Казимир, только-только разглядывавший веретено, вздрогнул и выронил его, точно ядовитую гадину.

— Догада! — восхищенно протянула Каля, с удовольствием глядя в покрасневшее лицо молодому комесу.

— Чай, не такой ты дурак, как вначале мне показался, — прибавила Сколопендра и, уже примирительно, поднимаясь на ноги, добавила. — Не серчай, шляхтич. Девка я глупая, что на языке, утаить не умею. Ну да хватит сказки рассказывать, пора и конец изведать.

С этими словами, Сколопендра легко вскочила на помост, нагнулась над спящей девушкой, и крепко, звонко чмокнула ту в белую щечку.

Казимир как стоял, так и замер.

— Надо ж была хоть попытаться? — деловито пояснила Сколопендра, спрыгивая на пол и делая приглашающий жест Казимиру.— Вдруг как бы свезло? Давай, целуй ея в уста сахарные, да буди ужо. Глядишь, дадут нам на радости коняшек, накормят, напоят медовухой, а с утреца и в путь двинемся.

Комес приблизился к лавке, заглядывая в лицо спящей. Да, чего уж говорить, девушка была отменно хороша. Она вправду словно спала, и заснула недавно — до того свежи и румяны были ее щеки, прекрасна нежная и белая кожа. Она казалась хрупким цветком, которого страшно было касаться.

Казимир склонился над девушкой, опираясь о лавку одной рукой и берясь за ее руку другой. Медленно, словно во сне он приблизил лицо, прижимая ее руку к своей груди, и почти касаясь пухлых розовых губ своими обкусанными и потрескавшимися устами...

И отпрянул, словно увидев привидение.

— Нет, — бросил он на удивленный взгляд Кали. — Не буду я ее целовать. Сегодня я ее за лошадь поцелую, а завтра еще и с ними войну вести за мои земли? Ить стражи тут навалом, через каждый шаг с тобою спотыкались, пока через караульные казармы шли. И что же? Король захочет властвовать, а земли-то мои давно! Да и к тому ж, могут и не пустить меня отсюда, лобзался, скажут, так теперича женись, как честный кмет? А крестная обиженная, Каля? Мне тока с нечистью лесной поссориться сейчас! Да и кто знает, что случится, если я ее поцелую? Может, упаду рядом, ибо время еще не пришло! Ты предостерегала меня у замка Зергина, а я, дурак, не внял твоим предостережениям. А теперь как же? Сама меня к проклятию толкаешь? Ты-то ее в губы целовать не решилась?

Казимир отстранился окончательно, поднимаясь и делая несколько шагов назад. Странное дело, это далось ему не без труда. Пухлые губки принцессы манили, как родник в самую спеку. Комес обеспокоенно взглянул на Калю, не заметила ли она чего в его лице, и не собирается ли насмехаться.

Впрочем, боялся насмешек он зря.

— Ах, ты ж паскуда благородная!

Сколопендра выпрямилась, вскидывая голову. Прищурила глаза, плотно стиснула губы, и руку положила на пояс. Казимир потемнел лицом. До сих пор Каля только шутила да поддразнивала, словно не переходя ею же самой проведенную черту.

— Я, говоришь, не решилася? — Разбойница в запале опрокинула прялку обратно на пол. — О землице своей печешься? Думаешь, король местный станет с тобой силой мерятся? Ну так знай, шляхтич: стояла испокон веков тут Выжья Сечь, так и стоять будет! Повезло ли твоим предкам, али нет, но уж так сталося, что земли эти ровно слоеный пирог с капустой, в твои владения врезаны!

Мотнув головой, Каля сбросила с глаз выбившуюся прядь, и перевела дыхание. Этого момента хватило, чтобы рыцарь смог вставить слово в ответ на несправедливую нападку.

— Да чего ты взъелася?

Сколопендра сжимала кулаки, и глядела так, словно взглядом пыталась спалить комеса до самых подбитых мелкими гвоздиками подметок.

— Не твоего ума дело, — буркнула Каля, отводя взгляд. — Стал быть, боишься упасть мертвым? Ну и леший с тобой, милсдарь рыцарь.

Отвернувшись от Казимира, Сколопендра вспрыгнула на помост, и, опустившись на колено, точно так же, как до неё это делал комес, посмотрела на спящую принцессу.

— Сказка должна иметь свой конец, — сказала она, склоняясь над девушкой. — Уж какой получится.

Как комес оказался рядом, Каля заметить не успела. Для его раны, из-за которой, как она замечала, у него крепко кружило голову, столь резкий прыжок был немыслимо непрост. Тяжелый — настоящий толчок крепкой мужской руки в боевой перчатке отбросил разбойницу на несколько шагов от скамьи. Вскочив, Каля поймала взгляд Казимира. Зеленые глаза рыцаря теперь потемнели, словно провалами выделяясь на светлокожем лице.

— Ты никак изыслила, что мне двух-трех верстов землицы жаль? — тихим голосом вопросил Казимир, вытащив свой меч, и держа его острием в ее сторону. — Так тебе все видится, окаянная ты всеспасительница? А не стучалось тебе в дурью башку, — от тщательно скрываемой ярости речь комеса нежданно стала выдавать говор присущий кметам земель соседнего королевства, — что не о жирном куске порченной нечистью земли я пекусь? Что такое усобица знаешь ли? Ведаешь, что лучше спит не тот шляхтич, у кого земель поболее, а тот, у кого соседей меньше двух! Да я готов простить Зергину даже смерть моей семьи, лишь только б он не жег моих деревень и кметов бы моих не сек! И вовсе не из-за оброка, которого в том случае получит меньше моя казна!

Казимир выдохся и умолк. Но меч его по-прежнему смотрел в грудь полудриады.

— Дура ты, девка, а еще меня дураком зовешь, — уже тише проговорил он, не опуская, однако, оружия. — И что нашло на тебя неясно. Поцелую я ее сейчас — поднимется девица, а с ней и замок весь, и должен буду я по сказке жениться на ней, — он невесело усмехнулся. — А только я жениться не намерен, ни на ней, ни на какой другой. Не пришло еще мое время, и не ведаю, придет ли. Оскорблением великим будет сие как для девицы этой, так и для всей ее родни. И даже ежели отпустят нас невредимыми, в обиде великой останутся, а обиженный сосед — хуже сильного врага. Быть усобице, и усобице страшной. Будут гинуть кметы, гореть их села и дети оставаться сиротами, ежели кому из них не посчастливится уцелеть. А я заместо помощи королю нашему погрязну в борьбе с двумя сразу, этого ты хочешь? Или хуже того, упаду сейчас мертвым, ибо не избавитель я для сей девицы — для того ты вела меня так долго, чтоб у самых стен замка смерти предать? Что молчишь? У сказки энтой все едино конец неправильный, но если так тебе он нужен — получай!

Свободной рукой он рванул к себе почти невесомое девичье тело, и, уже не хоронясь, припал к ее устам.

Сколопендра на миг забыла и о злости, и о саднящем плече. Во все глаза глядела, как слились уста рыцаря и спящей узницы заклятого замка. Снаружи, за высокими серыми стенами, ударил гром.

Девушка, до того безвольно обмякнувшая на руке Казимира, вдруг глубоко вздохнула. Расшитое жемчугом платье натянулось на груди, слабые руки вздрогнули, нетвердо нашаривая опору.

— Как долго я спала!

* * *

Глаза у неё оказались голубые, как луговые васильки, а руки мягкие и нежные, ровно у младенца. К щекам прилил румянец, окрасив их легчайшим тоном розовой зари. Нежные губы изогнулись в улыбке, встречая напряженный, настороженный взгляд Казимира.

Внизу, у самого подножья лестницы в башню, загремело, словно кто-то выронил тяжелую алебарду. То стражник, раскрыв глаза, от неожиданности выпустил оружье из ослабевших рук. Звонко, точно окончательно прогоняя многовековой сон, затявкала собачонка.

Разбойница завертела головой, вслушиваясь в нарастающий по всему замку гул.

Просыпались вельможи. Собаки с наслаждением потягивались гибкими, поджарыми телами. На мощеном дворе ржали и фыркали кони. Со скрипом выпрямлялись согнутые спины, и повар на кухне, наконец, отвесил замешкавшемуся поваренку затрещину.

Отовсюду слышался гул удивлённых голосов. Дамы обнимали друг дружку, охали, рассматривая измявшиеся ото сна платья и прически. Мужчины сдержанно здоровались, обмениваясь рукопожатиями — замок снова был полон жизни.

— Кажися, пронесло, — тихо, так, что сама едва расслышала, буркнула Каля, разглядывая принцессу.

Казимир помог той твердо встать на ноги, и сейчас поддерживал её, не отрывая взгляда от нежного, красивого лица. Живая и теплая, девушка выглядела точно невесомая дымка над утренним озером, полным кувшинок.

— Благодарствуй, славный рыцарь, — с улыбкой сказала красавица, прикладывая ладонь к сердцу. — Прошу, поведай — как зовут тебя, моего избавителя? Я — Славяна, дочь короля Стреха и Радовиды, и твоя вечная должница. Кабы не ты, вовек не избавиться нам всем от заклятья черного!

Казимир хлопнул глазами. Злоба его вытеснилась другим, уже почти забытым чувством стесненности и неловкости — за свою грязную запыленную дорожную одежду, за горелые отшметки плаща, спаленного драконом, нечистые руки и лицо, даже за Калю, в обществе которой он явился перед благородной дамой. Да, не спящая девушка выглядела совершенно по-другому. Молодой комес давно забыл, что значит быть рядом с хорошо воспитанной и юной красавицей благородных кровей. Воистину, не так он себе это представлял, когда, повинуясь скорее приступу раздражения, нежели здравого смысла, приложился к этим невинным губам.

Рыцарь пал на колено, как и полагалось в таких случаях, и поднес хорошенькую руку юной красавицы к своим губам.

— Для меня честь называть себя вашим избавителем, и честь незаслуженная, — странное дело, пребывание рядом со Славяной вмиг очистило речь от той самой простонародной скверны, от которой он все никак не мог избавиться, ведя беседы с Калей. — Я — Казимир Выжский, сын князя Золтана Выжского, ныне покойного. Замок ваш, судя по виду, много веков стоял в запустении в землях, что давно считаются принадлежащими моей семье. Лишь случайно набрели мы на него. Но если потребуется... мы можем обговорить с вашим батюшкой границы его владений. Уверен, мы договоримся, как добрые дворяне, будя он пожелает присоединиться к моим вассалам.

От девушки исходил едва приметный чарующий запах благовоний. Странно, что он не замечал его раньше. А может, это был запах самой ее кожи? Больше всего Казимиру хотелось сейчас вскочить и заключить красавицу в объятия. Осознав свои желания, молодой комес опустил голову пониже, словно юная принцесса могла прочесть его мысли. И тут же его обожгло, как огнем. Каля! Уж она-то его мысли прочесть могла! Ей для этого даже не обязательно заглядывать ему в лицо. Дух и демоны, нужно представить принцессе и ее. Но как?

Принцесса, однако, выручила его сама.

— А это? — спросила она, кивком указывая на мрачную Сколопендру.

Та стояла подле стены, разглядывая поднимающегося с колен Казимира и Славяну со знакомой шляхтичу наглой ухмылкой. И языком молола как всегда справно, не дав комесу ни слова молвить в ответ.

— Я, милсдарыня Славяна, его благородной милости Казимира, проводница, — смиренно опустив голову, проговорила Каля.

Казимир поднял брови. Уж больно елейный голосок был у Сколопендры, и глаза прятала она неспроста. Вряд ли углядела чего занятного на неметеном полу.

— Вот как? — также удивленно вздернув бровь, переспросила Славяна, вновь обращаясь вниманием к рыцарю. — Тогда прикажи, благородный Казимир, пусть идет за нами. Нам надо спуститься вниз. Я так давно не видела родителей! Да и тебя, мой спаситель, нужно представить двору. Тебе мы обязаны жизнью, — тонкие, прохладные пальцы Славяны легли на предложенную руку комеса. — Будет неправильно так долго держать их в неведении, — прибавила она, доверчиво улыбаясь Казимиру и увлекая того к выходу из башни.

Мрачная, кусающая губы Каля увязалась вслед за ними.

* * *

Сколопендра стояла поодаль от трона, исподлобья оглядывая двор древнего короля Стреха. Казимира, появившегося в пиршественной зале под руку со Славяной, царственные мать и отец все не отпускали от себя. Толпа оттеснила разбойницу почти к самой стене. Кале пришлось, непочтительно толкаясь локтями, прокладывать себе путь среди спин в шелках.

В первый миг, увидав родную дочь живой и невредимой, королева, испустив надрывный возглас, кинулась на шею Славяне, обнимая и целуя её. Король, величавый и седовласый, не скрывал слез радости. Плакали и вельможи. Дамы промокали глаза кружевными платочками, мужчины хмурили брови, кусали усы или же отворачивались, выбирая попавшую в глаз соринку.

На Казимира, скромно ожидавшего рядом, обрушился целый поток восхвалений. Король Стрех, зажав обеими ладонями руку рыцаря, привлек Казимира к себе на грудь, тепло обнимая. Радовида, венценосная матушка Славяны, расцеловала шляхтича, точно сына родного. Вельможи с поздравлениями и благодарностями подходили один за другим, пока принцесса, оторванная от Казимира никак не нарадующимися родителями, торопливо рассказывала о своем пробуждении.

Наконец, обняв мать и отца, Славяна подошла к шляхтичу и, встав рядом, положила руку на его предплечье, ничуть не стыдясь грязной одежды рыцаря.

Король Стрех, сев вместе с Радовидой на троне, с улыбкой смотрел на молодого комеса.

— Дорогой отец и матушка, — нежным, чистым голосом заговорила Славяна. — Благородный Казимир проделал долгий путь, а мы в нашей радости совсем забыли дать ему отдых с дороги. Прошу вас, благословите нас перед пиром. А завтра, — с ясной улыбкой, повернувшись к Казимиру, прибавила Славяна, — дайте нам перед свадьбой родительское благоволение.

Сколопендра, как протискивалась меж дворян, так и замерла. Затем, вдвойне споро работая локтями и нещадно оттаптывая изукрашенные драгоценными камнями подолы платьев и туфли вельмож, ринулась сквозь толпу.

Славяна, ощутив, как вздрогнул при её словах Казимир, с чарующей улыбкой, обращаясь скорей ко двору и родителям, добавила.

— Разве это не прекрасно, встретить истинную любовь?

Казимир почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Вышло так, как он и опасался — счастливая невеста со всей ее родней собирались сделать его зятем самого короля, хотя бы и бывшего, искренне мысля, что по-другому не может быть. Вне сомнения, юная принцесса была нежна, благородна и невинна. Но даже если забыть о том, что он увидел ее только этим вечером, она была на много веков старше его и манерами своими живо походила на леди Беату, напоминания о которой вызывали в душе рыцаря муторную тоску, Казимир твёрдо помнил — он не мог жениться сейчас ни на этой девушке, ни на какой другой. Хотя бы она была дочерью самого Златоуста. Ох, Каля. "Сказка должна иметь свой конец". Лесной девке все происходящее мнится веселым приключением, а отдуваться за все приходится, конечно, ему, Казимиру. Что же, он мог предполагать, на что шел, целуя спящую принцессу.

Глубоко вдохнув, точно кидаясь в водокрут, рыцарь заговорил.

— Не сочтите за дерзость, госпожа Славяна, и ты, благородный король, но негоже мне сейчас свадьбу играть. Трех недель не прошло, как из подлой засады были убиты отец мой, Золтан Выжский и сестра моя Ядвига с женихом ее Яном Збышским, бароном Збыги и Рутова. Я спешу в свой дом, в Выжигу, дабы облачиться в траур, и оплакать родичей моих, а после — отомстить убийце, владения которого лежат в соседстве с моими, либо умереть, пытаясь сделать это. Таков мой обет, и пока я не исполню его, не могу я жениться на принцессе Славяне.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь дыханием многих десятков людей. Король задумчиво хмурился, оглядывая Казимира с сочувствием, а в прекрасных голубых глазах его дочери дрожали хрустальные слезы.

— Я понимаю справедливость твоего обета, благородный рыцарь, — чуть прерывающимся голосом проговорила Славяна, по-прежнему приобнимая Казимира своими хрупкими руками. — И буду ждать твоего возвращения столько, сколько понадобится...

Шляхтич мысленно хлопнул ладонью об ладонь в сердцах. Он заслужил отсрочку, но этого было мало.

— С моей стороны будет недостойно заставлять вас ждать столько времени, — пробормотал он, осторожно поводя плечом. — Ибо силен сосед мой Зергин из Русты, и подлости его на дестерых таких, как я, может стать. Да и вы, принцесса... Что, если полюбится другой, пока я буду в отъезде? Ведь сердцу не прикажешь. Я не прощу себе, если из благодарности вы откажетесь от своего счастья ради меня.

К удивлению Казимира, Славяна ахнула, словно комес сболтнул чего неприличного, и прикрыла ладонью рот.

— Нет-нет, — проговорила она дрожащим от волнения голосом. — Как же я смогу принять ухаживания другого, когда ты — моя истинная любовь?

Отделенная от трона еще доброй дюжиной вельмож, Сколопендра скривилась и, что было сил ущипнув даму в тяжелом бархатном платье, прошмыгнула в открывшийся между спинами промежуток.

Казимиру тем временем пришлось несладко. Подавшись вперед на троне, Радовида впилась в комеса проницательным взглядом. На высоком, чистом лбу пролегли две вертикальные черточки.

— Благородный Казимир, — сказала она, — о землях и именах, названных тобой, у нас не слыхали прежде. Молви правду — уж не человек ли ты из Внесечья?

По рядам вельмож прокатился удивленный гул. Сколопендра, вывернувшись из толпы, тихонечко шмыгнула за спину Казимира, останавливаясь в десятке шагов. Удивленно оглядев напряженное лицо королевы и задумчивого Стреха, Казимир кивнул.

— Вот видишь, — хрустальный голосок Славяны перекрыл еще один вздох удивленного двора, — разве это не лучшее доказательство того, что мы созданы друг для друга? Прошел бы ты, минуя опасности и невзгоды, если бы не вела тебя великая любовь? Отец, матушка, — повернувшись к родителям, сказала Славяна, — я уважаю желание Казимира завершить свои дела вне Сечи, и готова ждать его, сколько потребуется.

Кротко улыбнувшись шляхтичу, принцесса сняла с пальца тонкое золотое колечко.

— Ты же, нареченный жених мой, прими от меня в знак вечной люби это кольцо, как символ нашего обручения.

— А ну, стой!

Выбитое из рук принцессы колечко взлетело в воздух, блеснуло, и со звоном покатилось под ноги вельможам. Сколопендра, тяжело дыша, стояла рядом с Казимиром, со злобой глядя на юную принцессу.

— Не бери! — прошипела Каля, заступая комесу дорогу. — Иначе будешь навечно привязан к ней и Сечи. Что молчишь, мазелька? Житья тебе не будет, комес, пока не вернешься в замок. С поля битвы бежать будешь, чахнуть от тоски-кручинушки!

Хорошенькое личико Славяны потемнело. Губы сжались, глаза метнули в Сколопендру ядовитый, так не вязавшийся с ее невинным образом взгляд.

— Не верь ей, Казимир, — дрожащим от обиды голосом попросила юная принцесса. — Зачем ты настраиваешь его против меня?

— Курва мать! — с чувством выругалась Каля, хватая рыцаря за руку так, словно бы желала удержать его подле себя. — Кака така любовь, мазелька? Ты ж его видишь не доле получаса!

Славяна, нахмурив лоб, бросила на королевскую чету обиженный взгляд. Король колебался, но мать, кажется, была на ее стороне.

— Для прислуги она слишком много себе позволяет, — проговорила Славяна, делая жест кистью.

Два дюжих, закованных в доспехи стража, выросли за спиной разбойницы, подхватывая Сколопендру под руки и вздергивая над полом. Сапоги Кали закачались в воздухе, руки, надежно стиснутые стражами, едва не трещали от боли. Еще двое оказались рядом с комесом, преграждая тому путь.

— Выбросьте её из замка, — холодно приказала принцесса. — А будет сопротивляться — отрубите голову. Не верь ей, любовь моя, — с чарующей улыбкой сказала Казимиру Славяна. — Строптивым слугам не место в нашем замке.

Казимир разжал пальцы, выпуская рукоять меча. Когда тебе меж лопаток упираются острия двух отточенных клинков, лучше положиться на рассудительность, чем на гнев.

— Обручение пройдет завтра до полудня, — твердо произнесла принцесса, глядя в лицо рыцарю.

Повисшую тишину нарушали только вопли и ругань Сколопендры, извивавшейся точно угорь, пока стражи волокли её прочь из зала.

А затем, едва стихли крики разбойницы, Славяна прибавила.

— После обряда отец даст тебе провожатых, и отпустит завершить все дела за пределами нашего королевства. А я, — по розовым губкам принцессы скользнула довольная улыбка, — буду тебя ждать, как и полагается верной супруге.

Казимир огляделся. Вельможи не отводили взгляда, а те, кто все-таки прятал глаза, вряд ли бы стали возражать. Да и королева-мать, поднявшись с трона, выглядела опечаленной, но и только.

— Прости, благородный рыцарь, — вздохнул Стрех, отвечая на взгляд шляхтича, — но я для своей кровиночки исстрадавшейся все что угодно сделаю. Быть завтра обряду.

* * *

Широкие замковые ворота распахнулись, сминая выросшую за многие годы сорную траву. Огромные стражники как следует раскачали на чем свет стоит ругавшую их разбойницу и вышвырнули вон. Прокатившись по траве и оцарапав себе руки, Каля перевернулась на живот, толкнулась руками и вскочила, злющая, точно рысь.

— Пожитки лови, — хохотнул стражник, швыряя следом меч и лук, да так ловко, что Сколопендре пришлось уворачиваться, чтобы ненароком не попасть под удар собственного оружия.

В бессильной ярости набросилась она на ворота, молотя кулаками по толстому, окованному железом дереву.

— Эй, девка!

Задрав голову, Каля разглядела в сгустившихся сумерках стража с факелом. Перевесившись через замковую стену, тот смотрел на девушку с усталым интересом.

— Хорош буянить, — проговорил стражник, отводя факел в сторону. Рядом расслабленно стоял лучник. Еще несколько расположились поодаль, между зубцов стены. — Велено, коли не заткнешься, отхватить те дурную голову. Али утыкать стрелами, как ежа. Пожалуй, — стражник немного помедлил, — второе даже лучше будет. Меньше с тобой мороки. Ступай или умолкни, иначе, сама понимаешь, мне с тобой церемониться нечего.

Сколопендра явно задумалась. По очереди осмотрела каждого лучника, смерила взглядом высоту стен, и обернувшись, уставилась в темноту. Ночь наползла на Сечь, в небе зажглись первые звезды.

— Огниво и трут хоть киньте, — крикнула Сколопендра, отступаясь от ворот. — Энто жа вы можете без приказу мазельки? Ить ночь ужо, холодно!

"А кто знает, что в ночи может прятаться", — добавила про себя девушка, нагибаясь и отыскивая в траве сброшенный мешочек с трутом и огнивом.

После внезапной выходки Сколопендры и насилия, которое позволила себе принцесса как к спутнице, так и ему самому, Казимир умолк, и ни Славяне, ни ее родне не удалось добиться от него ни слова. Сам же комес боялся открыть рот по единой причине — из опасений обронить такое, что заставило бы замолчать его навечно. Дрожа от гнева, он лишь бессильно сжимал руку в кулак у самой рукояти своего меча, но тронуть оружие так и не посмел.

Ничего не добившись от своего суженого ни ласками, ни уговорами, Славяна, наконец, гневно топнула ножкой.

— Уведите его, и хорошенько заприте! Любовь моя, — обратилась она напоследок к Казимиру, у которого прямо на глазах у придворных отняли его меч и засапожный нож. — Я понимаю, отчего ты молчишь. Тебя околдовала эта подлая девка! Жаль, что я не приказала отрубить ей голову! Но ничего. Утро вечера мудренее. За ночь ты успокоишься, и завтра мы соединимся, ибо наши сердца были связаны еще на небесах. Ты назовешь меня своей женой, а если нет... Уверена, до этого не дойдет. Увести его!

Рук не связывали, но он все одно был здесь пленником. Четверо стражников — двое спереди и двое позади — вывели комеса из пышного зала, и повели какими-то коридорами в другую часть замка. По дороге Казимир не высмотрел ничего утешительного для себя: везде стояли вооруженные воины и сновали слуги. Миновав несколько лестниц и ходов, стража, наконец, остановилась в вовсе уж отдаленном, разве что не тюремном, коридоре перед одной из дверей. Еще раз — уже по-настоящему, обыскав рыцаря, сопровождающие изъяли еще три ножа и втолкнули вовнутрь — не грубо, но весомо. Тяжко грюкнула дубовая дверь.

Казимир прислушался. За дверью звякало железо. Стража явно не собиралась уходить и оставлять его в одиночестве.

Рыцарь осмотрел комнату, в которую его привели. Ничего примечательного, кровать под балдахином, рядом — деревянная скамья и столик. На медном блюдце стояла полупрогоревшая свеча, но огнива у него не было, а просить о чем-то стражу не хотелось. Комната освещалась с улицы через узкое окно, в которое, впрочем, он мог бы пролезть, не будь оно забрано решеткой. Подойдя к окну, рыцарь выглянул наружу. Нарождавшаяся луна почти не давала света, второй же не было видно вовсе. Близкий лес пугал доносившимися оттуда ночными звуками, и душа Казимира сжалась от тревоги за Калю. Зол он был на нее, как никогда, но мысли о стрыге не давали ему покоя. Что, ежели разбойнице не повезет и нечисть приманится на человеческое тепло? Боги, что же это такое! Он заперт, а спутница, не раз его спасавшая, быть может, вот-вот попадется на зубы лесному страху, если еще не попалась!

Казимир взялся за решетку и тряхнул раз, другой... На миг показалось, что она поддается. Усилие отдалось в голове легким кружением, но рыцарь не обратил на это внимания. Крепкие руки вновь и вновь дергали проржавевшие прутья, пока один из них, должно быть, вжатый в покрошившуюся от времени плохую межкаменную замазку, не стал шататься...

— Эй, там, милсдарь рыцарь, не балуйте! — раздалось вдруг снизу. Казимир увидел широкую нишу прямо под своим окном и дежуривших в ней стражников.

Рыцарь отступил вглубь комнаты. Он был в отчаянии. И в то же время наружу рвался нервный смех. Вот так, светлый комес, владетель всех этих земель! Видать судьбой назначено на роду терпеть несчастья из-за женщин. Сперва Беата, через которую Казимир лишился семьи, крова и чести, затем подлая колдунья, чьего имени он так и не узнал, и в плену которой едва не потерял себя, Каля, разбойная девка с большой дороги, обрушившая на него мыслимые и немыслимые беды, и теперь вот королевна Сланяна, силой тянущая его под венец! Не хватало еще стрыги, судя по имени, тоже женского полу, чтоб навсегда оборвала нить его жизни — и дело с концом.

Комес присел на край пыльной постели и спрятал лицо в ладонях. Боги, он всего-то и хотел, что вернуться в свой родовой замок, до которого отсюда — полтора дня пешего пути. Зачем ему подвернулся этот заколдованный дворец? Точнее, не ему, а Кале...

Каля. Как она там? Казимиру не хотелось бы одному оказаться теперь в ночном лесу. Он снова подошел к окну, выглядывая наружу. Комната его располагалась высоко, и комесу было видно далеко через стену. Показалось ему или нет, что где-то у самой кромки леса жидкими отблесками горел чей-то костерок?

— Ужин для вашей светлости!

В приоткрытую дверь прошмыгнул молодой слуга с блюдом жареного мяса и полным кувшином. Через миг он вылетел за дверь, сбив с ног одного из охранников, а следом полетели пища и посуда. Комес сам захлопнул дверь изнутри и вернулся к окну. Он долго вглядывался в темноту, в мерцавший огонек. Сердце его сжималось от тоски и тревоги.

Завтра он станет послушным рабом взбалмошной девицы. Казимир знал, что иные заклятия не снять всю жизнь, и что хоть умри, лишь тогда заклятие уйдет с тобой в могилу. А о приворотной магии нечего и говорить. Каждая вторая баба умеет варить такое зелье. Чего уж говорить о принцессе! Славно подготовилась девица, небось, не первый уж жених дал деру от эдакой вот нареченной!

Казимир вспомнил про веретено и скривился. Потом перетащил скамью поближе к окну и присел, облокотившись на камень. Отыскав взглядом огонек, который стал как будто бы тусклее, комес тяжело вздохнул и вновь предался невеселым мыслям.

* * *

Новый день над Сечью занимался неторопливо, солнце не спешило выкатиться из-за горизонта тяжелым золотым шаром. Ночные тени истончились, стали совсем плоскими, укрываясь лишь у подножия деревьев. Небо едва заалело. Самым краешком, узким серпиком, словно намечая, где вскоре брызнет яркими лучами солнце.

Нарождающийся рассвет застал Сколопендру под стенами замка. Опустив голову, разбойница увлеченно выискивала что-то в мокрой от росы траве. Временами она дула в сжатые кулаки или принималась ожесточенно тереть занемевшие пальцы. Ночь Каля провела, не сомкнув глаз. Все чудилось что-то страшное во вздыхающем, темном лесу. Поставив меч между ног и опершись на рукоять, Сколопендра так и просидела до самого утра, подбрасывая веток в костер, и глядя на огонь.

К исходу ночи, побросав в пламя последние ветки, Каля поднялась, размяла застывшее от безделья тело, повесила на пояс меч, и крепко привязав сыромятным ремешком лук за спиной, побежала к замку, пригибаясь и прячась в траве.

Серая громада высилась посреди поля, точно исполинский морской зверь, о каких разбойница слыхала от заезжих купцов. Дескать, такие чуда выдыхают воду через голову, да так преогромны телом, что рядом с ними самый великий и тяжелый из торговых кораблей кажется щепочкой, какую детишки пускают плавать в деревенском пруду. Фигурка разбойницы, крадучись скользнувшая под самую стену, казалась совсем крошечной.

Строили жилище короля Стреха так, чтобы стояло многие века, под проливными ли дождями, или под осадами жестокими. Со временем камни крепостной стены обомшели, покрылись грязью, но так и не утратили ни крепости, ни неприступности.

У западной стены Сколопендра остановилась. Вытянула нож, и присев на колени, осторожно сковырнула пласт земли. Почва оказалась хорошей, рыхлой, копать было легко, так что вскоре Сколопендра, обтряхнув лишнюю землю, бережно держала находку на ладони.

Ночь думала она, как проникнуть в замок. Осадой можно было взять твердыню Стреха, тяжелыми таранами высадить окованные ворота, войском задавить вельмож и стражей. Магов и чародеев позвать на подмогу, чтобы мороку напустили да туману ядовитого. Да вот беда: ни войска сильного, ни колдуна сведущего у Сколопендры не было.

Прижимая к груди находку, Каля вернулась к выбранному месту. Над крепостными стенами поднималась башня, мрачная, точно старуха-плакальщица.

По верхушкам леса потянулись первые тонкие лучики, а Каля уже вовсю копала ямку, споро орудуя ножом. Затем, примяв руками землю, положила ладони по обеим сторонам от холмика, словно обнимая толстый, колючий стебель. Закрыла глаза и быстро-быстро зашептала, роняя слова, точно зернышки риса в пустой горшок.

Шшшширррх...

Продолжая шептать, Сколопендра слышала, как с шорохом, точно трутся друг о друга змеиные чешуйки, все выше поднимается звук. Ладони её сползли со вздувшейся земли, запутались в тонких сухих травинках, слова все быстрее слетали с губ.

Шшшширррх...

Над головой разбойницы взметнулся плотный зеленый бутон. Утыканный колючками стебель тянулся вверх, разлапистые острые листья разворачивались один за другим, покрывая весь стебель от самой земли и до раскрывающейся яркой метелочки цветка на самом верху. Наткнувшись на подобное растение за околицей, деревенские ребятишки, не сумев подобраться к окруженному колючками фиолетовому цветку, с удовольствием сшибали его палкой.

Прильнув всем стволом к стене, запустив колючки в мельчайшие трещинки меж камней, над башней раскачивался темно-сиреневый венчик чертополоха.

Каля ухмыльнулась, вытянула перчатки из-за пояса, и поставила ногу на нижний лист, проверяя крепость растения. Ствол растения, в обхвате с тело взрослого мужчины, покрывали колючки, цепляясь за которые, Сколопендра полезла вверх, перебираясь с листа на лист...

* * *

— И что это такое?

Пожилой грузный слуга явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он уже знал о судьбе своего предшественника. Но поведший почти бессонную ночь и лишь под утро уснувший на скамье, помятый донельзя, рыцарь ощущал себя до того разбитым, что у него не было сил и запала выкидывать за дверь еще и этого.

— Приказано подать вашей светлости переодеться... после того, как помоетесь.

Казимир молча разглядывал старинный причудливый камзол и штаны к нему. Ткань была светлой, странно сохранившейся и шитой серебром. На туфли он взглянул только раз. Славяна, или кто там прислал это чудо, при выборе смотрели явно не на его ноги, иначе прислали бы что-то поменьше. Или обувь подбирали с хитрым расчетом — чтоб женишку труднее было улепетывать, ежели что? Тогда да, придумано сие было хитро и в масть.

— Передай принцессе, я явлюсь в чем есть, — скрестив руки на груди, возвестил рыцарь, не удержавшись, и еще раз бросив взгляд на чудовищные туфли с пряжками-бантами. — Она будет счастлива лицезреть мой прежний образ, так внезапно поразивший ее сердце "истинной любовью".

Слуга закряхтел в нерешительности, то и дело кидая взгляд на дверь, где переминались с ноги на ногу еще двое слуг, помоложе и рангом пониже. Судя по купальным принадлежностям в их руках, за Казимира решили взяться всерьез.

— Ее высочество благочестивая принцесса Славяна приказала передать вам, — вжимая голову в плечи, и даже зажмуриваясь, пролепетал несчастный парламентер, — что если вы откажетесь делать так, как велено, воины тотчас же отправятся в лес, найдут там вашу проводницу и сдерут с нее кожу.

Казимир едва удержал брови, готовые взметнуться вверх, придав лицу надменное выражение, действовавшее на всех, вроде этого, весомее гневных слов.

— Почему принцесса считает, будто судьба девки беспокоит меня? — пожав плечами, спросил он.

— Так мне было велено передать вам, господин.

Слуга снова сжался, но стремительно шагнувший к нему Казимир прошел мимо и сам остановился около открытой двери. Конечно, в коридоре было полно стражи.

— Значит, ее высочеству, благочестивой принцессе, хочется, чтобы я предстал на церемонии без доспеха, — ровно проговорил комес, оглядывая вереницу слуг с бадьей и ведрами воды. — Ну, что же, придется подчиниться желанию возлюбленной моей будущей жены. Только туфли эти унеси к лешему, — он кивнул на произведение искусства неведомого придворного мастера в руках посланника. — Я буду в своих сапогах. Иначе переломаю себе ноги на ваших ступенях.

... Через два часа чистый, как комнатная собачонка, и мрачный, как утес, рыцарь уже следовал к месту своей женитьбы под конвоем из восьми стражников. Далее цепочкой шествовали слуги, то ли любопытствующие, то ли так полагалось в подобных случаях. Чем ближе подходил Казимир к тронному залу, тем тоскливее и тревожнее делалось у него на душе. Одни боги знают, что может произойти, если он скажет "да" своей немилой нареченной. И какова будет его жизнь, даже если того, чего он так опасается, не произойдет — помыслить было тошно.

Лестница — последняя перед главным залом, закончилась. Впереди замаячили огромные резные двери, до них оставалось пройти лишь короткий коридор.

Навстречу из бокового придела показался облаченный в шелк вельможа, чьи обязанности, по-видимому, состояли в распахивании дверей перед будущим королевским родственником. Шелковое платье на нем переливалось несколькими оттенками красного, но не роскошь шитья заставила Казимира задержать взгляд. На бледном, как мел, лице, двумя темными провалами выделялись глаза. И что совсем странно, выходя из придела, вельможа шел боком, по-крабьи, так и норовя эти глаза закрыть.

— Режь-убивай!

Процессия замерла ровно настолько, чтобы шляхтич успел увидеть выскочившую из придела Сколопендру. В следующий миг стражи, по-видимому, получившие какие-то особые указания, не пошли на оборуженную разбойницу, а окружили Казимира, с грохотом сомкнув щиты. Вельможа закатил глаза, и кулем рухнул под ноги полудриады.

Перепрыгнув через бесчувственного мужчину, Сколопендра перехватила клинок обеими руками и, уперев ноги в пол, уставилась на стражей. Соваться к бронированной, щетинящейся мечами "черепахе" мог только безумец, смертельно заскучавший ходить по земле. Держа комеса в середине, стражники попятились, отступая к началу коридора.

Ухмыльнувшись, Каля сделала шаг вперед, остановилась и, круто развернувшись, что было мочи саданула по двери в тронный зал.

Многочисленные придворные зашумели, стоило Сколопендре пройти внутрь. Со всех сторон к той ринулись стражники с оружием наперевес. Славяна, с улыбкой обернувшаяся к распахнутым дверям, гневно вскрикнула и вытянула унизанную драгоценностями руку, указывая на Калю.

— Снова эта грязная девка! — хорошенькое личико принцессы искривила злобная гримаска, тонкие пальцы сжались в кулачки. — Убейте её! Немедленно!

Окруженная стражей Сколопендра бросила меч и повернулась к Стреху.

— Милости, великодушный король! — крикнула Каля, разводя руки в стороны. — Выслушай меня прежде!

Бряцающая оружием "черепаха" вползла в зал, рассыпавшись и выпустив Казимира, тотчас взятого под стражу. Между комесом и разбойницей теперь тоже стояли латники короля Стреха.

— Хочу, чтобы её немедленно убили! — выкрикнула Славяна. — Она мне весь обряд испортила! Отец!

— Делай, как хочешь, мудрый Стрех, — возвысила голос Сколопендра, схватывая острие меча, упершегося ей под грудь обеими ладонями. — Токмо прежде глянь на башню!

Пока вельможи, ближе всего стоявшие к стрельчатым окнам, высовывались наружу, охали и шепотом передавали соседям об увиденном, Сколопендру оттеснили к стене, держа на расстоянии вытянутого меча — как раз настолько, чтобы после приказа короля не мешкать долго с его приговором.

— Чертополох, — докатилось и до Стреха с Радовидой. — Во дворе замка чертополох!

Не выдержав, Славяна подбежала к узкому оконцу, и выглянула наружу.

Гигантский зеленый стебель грузно перевалился через стену и пустил усики во дворе. Башня, почти скрытая под колючими листьями, высилась над замком, но еще выше, развернув к солнцу яркий венчик, кивал, раскачивался сиреневый цветок чертополоха.

— Колдовство! — обернувшись к матери, сказала Славяна.

Сколопендра ухмыльнулась, страж дернул рукой и, болезненно ойкнув разбойница убрала ладони от меча.

— А знаишь ли, мазелька, что в геральдике означает чертополох? — спросила Каля, не отводя глаз от короля. Взбалмошной принцессе недосуг было забивать хорошенькую головку рыцарскими премудростями, зато Каля торопилась высказаться, пока стражники не проткнули её мечами. — Никто не тронет меня безнаказанно. Ты мудрый король, Стрех! Неужели захочешь вражды с лесным народом? Пока мы тут канителимся, цветок все кивает, показывает, где требуется помощь! Можете лишить жизни меня, но ужели ты, король, решишься на вражду с дикими дриадами? Не позволишь мне и словечка вымолвить в свое оправдание?

Помрачневший лицом Стрех думал с минуту, затем махнул рукой. Мечи отодвинулись от разбойницы, но остались вне ножен.

— Благодарствуй, добрый король, — Сколопендра оправила на себе доспех, отступила от все еще настороженных стражников. — Выслушай меня и ты, принцесса. Я пришла за Казимиром.

— Видите! — кусая губки, перебила Славяна.

— Дура ты, девка, — с сожалением произнесла Сколопендра. — Ить не любит он тебя. Как жить с таким будешь?

— Стерпится — слюбится! — не отступалась Славяна, бросая взгляд на мрачного, точно туча, Казимира. — Он пришел за мной...

— Он пришел, — перебила Каля, — потому как спешим мы кратчайшим путем в земли отца его! Я вызвалась проводить комеса через Выжью Сечь, и это я привела его к замку. К тебе, Стрех, взываю: отпусти нас с миром. Не проливай крови лесных существ, позволь вернуться рыцарю Казимиру в родную вотчину. Война идет, король, — прибавила Каля уже немного тише, — большая война между людьми. Казимиру надо быть со своими воинами, кто, как не ты, можешь это понять? Отпусти нас с миром, Стрех, и не будет вражды ни между нами, ни между тобой и дриадами!

Слушая речи "грязной девки" Славяна переводила гневный и нетерпеливый взор с нее на задумчиво-сурового отца. Затем, словно вспомнив, у кого она может просить защиты, бросилась к ногам матери.

— Матушка! Клянусь, этот рыцарь мне дороже всех на свете! Я... я убью себя, если он не станет мне мужем!

Королева ахнула, прикрывая рот рукой. По рядам придворных пронесся ропот.

— Мы не допустим этого, дитя мое, — твердо пообещала Радовида, отнимая ладонь. — Скажи, благородный Казимир, — обратилась она к помалкивающему комесу. — Если не любовь влекла тебя в наш замок, и не желаешь ты жениться на моей дочери, отчего не прошел ты мимо? Неужели ты не знал о силе проклятия, наложенного на всех нас? И о том, что лишь чистый душой отважный рыцарь, всем сердцем более всего на свете желающий соединиться с заколдованной королевной, мог ее разбудить? Ты не желаешь жениться на Славяне, это понятно всем, но ты разбудил ее. Почему не подумал ты о том, что теперь ты — самой судьбой наречен быть ей мужем? Зачем позоришь ты мою дочь и свои имена?

Слушая рассудительные и спокойные речи королевы, Казимир все более краснел. Время от времени он поглядывал на Калю, которая, в первый раз поймав его взгляд, далее скромно опустила глаза в пол, разглядывая укрывавшую его мозаику.

Радовида умолкла. Все взгляды устремились на него. Казимир поднял голову и твердо взглянул ей в глаза.

— Ни один благородный рыцарь не оставит даму в беде, — проговорил он так, чтобы слышали все. — Не мог я пройти мимо, зная, что многие века в замке спит девица, которую способен разбудить один лишь поцелуй. Но не могу я жениться сейчас, не исполнив обета моего, о котором говорил вчера. И в помощи не могу отказать королю моему, Болеславу Златоусту. Проводница моя права, быть большой войне и земли наши, твои да мои, благородный король, аккурат на пути вражьего войска. Нужен я в своем замке, не сегодня-завтра нужен. И разум мой должен быть светел, свободен от тоски любовной по девице, пусть даже это будет королевна. Да и... прости, любезная принцесса, — он склонил голову в стороны Славяны. — Не пара я тебе. Уж ты мне поверь.

Стрех мрачнел лицом, слушая разговоры Казимира. Рыцарь, чьи владения соседствовали с его землями, пришелся и ему по нраву. Родовитости было ему не занимать, как, впрочем, и богатства — король помнил, что много веков назад соседние земли славились хорошей торговлей и плодородием. Да и сам комес был еще молод, неглуп и хорош собой. Хотя отчего-то не по нраву пришлась ему Славяна, да так, что невольный гость даже пытался бежать ночью через окно — только бы не быть женату на ней. С чего бы это? Неужто его сердце занято другой? Только так и можно было толковать странное поведение соседа — ведь дочка также родовита, богата и красива, а характер ее муж мог окоротить. Была бы охота.

Охоты не было. И это огорчало немолодого короля. Именно такого мужа он желал бы для Славяны.

— Я не вижу причины, почему бы ты не мог жениться на моей дочери, — король, наконец, разомкнул уста, вынося свое решение. — Нет у тебя любовного томления по ней, и разум твой не затуманится. Земля наша рядом лежит, не будет беды, когда после смерти моей объединишь ты все под своим началом. А до того — быть мне вассалом твоим, как и было говорено меж тобой да Славяной сначально. Дочь моя права — стерпится-слюбится. Как много дворян живут по любви? А если не женишься ты — великий позор навлечешь на нее и на всех нас. Или к проводнице своей, этой дерзкой дриаде, питаешь ты нежные чувства? С чего бы она защищала тебя, если это не так? Какое ей дело до свадьбы твоей? Чем ей помешает жена твоя, комес?

Сколопендра в сердцах сплюнула на пол.

— Спаси и охрани, — буркнула разбойница, косясь на Казимира. — Комесу нашему я поперек горла как рыбья кость. Моя здесь вина, Стрех. О вас ведь, почитай, четыре столетия сказки да легенды складывают. И про крестную с её смертельным подарком, и про сон колдовской — всё знают. Не думала я токмо, что пуще всего захочется вам комеса привязать к Сечи. Оттого и против.

Королева смерила ее взглядом. Властвующая женщина вновь приготовилась заговорить, но тут руку поднял Казимир, впервые попросив слова сам.

— Благородный король, — медленно, словно делая над собой усилие, обратился он к Стреху. — Мы можем еще долго воду в ступе тут толочь, а можете прямо сейчас насильно обручить меня с дочерью вашей. Только счастья это не принесет ни ей, ни мне. Дозволь сказать тебе два слова, но так, чтобы кроме тебя, более их никто не слышал.

Король и королева переглянулись. Стрех мрачно кивнул.

— Отойдем к окну, благородный комес, — процедил он, поднимаясь.

Придворные расступились, давая им дорогу. Король, а следом Казимир направились к большому узорчатому окну, рядом с которым не было ни стражи, ни прочих. В недоумении глазел люд на то, как заезжий рыцарь, метнув взгляд обжигавших, как уголья, глаз в их сторону, склонился к самому уху короля и о чем-то быстро заговорил. От услышанного лицо Стреха сперва заинтересованно вытянулось, а затем замерло в выражении изумленного страха. Под конец он даже отпрянул от говорящего рыцаря, и жестом заставил того умолкнуть. Слов Казимира не слышал никто, зато до всеобщего слуха ясно донесся гневный голос короля.

— Почему не сказал мне того ты ране, рыцарь? Святое небо, я же мог отдать за тебя свою дочь! Ты мог навлечь проклятие и позор на весь мой дом!

Комес в ответ пожал плечами.

— А ты бы сказал кому о таком? — едва слышно переспросил он.

Стрех не ответил. Он отвернулся от своего несостоявшегося зятя и стремительно прошествовал обратно к трону. Казимир также вернулся на место подле Кали. Молодой рыцарь был бледен, как рассветное небо зимой.

— Отец! — просящее начала было Славяна, но король прервал ее жестом.

— Этот человек не может быть тебе мужем, — громко, на весь зал, возвестил он. — Рыцарь Казимир дал два обета, и пока он не исполнит их, он не может сочетаться законным союзом ни с одной женщиной, будь то дочь короля, или девка из леса, — он на миг обратил взор на недоумевающую Калю. — Посему повелеваю соседу моему, рыцарю Казимиру, и его провожатой немедля покинуть мои владения. Вам дадут все необходимое. Это мое слово!

— Дозволь и мне молвить, благородный король, — бросил Казимир, гордо выпрямленный несмотря на нотки презрения, скользящие в голосе Стреха. — Ты давал клятву. Но если ты нарушишь ее и еще хоть кто-нибудь узнает от тебя о моем втором обете — мои владения больше твоих, воины многочисленнее, и казна богаче. Помни об этом, благородный король, и будь разумным соседом!

Казимир круто развернулся и пошел прямо на сражу. Угрюмый король махнул рукой. Воины расступились перед рыцарем, и он прошел, даже не глядя на них. Сколопендра не отставала от него ни на шаг. В гробовой тишине они покинули зал и, не останавливаясь, заспешили во двор замка.

* * *

... Сплетни и слухи роднит одна черта — и первые, и вторые летят быстрее степного ветра. На широком мощеном дворе замка от Казимира шарахались, точно от чумного. Слуги пробегали мимо, опустив глаза, стражи, замерев на своих постах, глядели перед собой, не решаясь встречаться со шляхтичем взглядами.

Ни одна живая душа не знала о сказанном комесом королю Стреху, но придворный, высунувшись из окна зала, махнул платком, давая знак стражникам. Скрещенные алебарды разомкнулись прежде, чем Казимир и Сколопендра спустились вниз, ко главному входу в замок. Приказ короля был отдан, и стражники повиновались, не препятствуя уходу заезжих гостей.

На конюшне Сколопендра выбрала для себя смирную гнедую лошадку. Казимиру достался крупный жеребец темной масти, с белыми гривой и хвостом. Пока конюхи седлали лошадей, комес стоял поодаль, скрестив руки на груди. На Калю он не смотрел, да и та, перебирая сухое сено в кормушке, молчала.

Проехав под воротами, всадники подстегнули лошадей. Сколопендра обернулась посмотреть на замок. Гигантский цветок развернулся к солнцу, оплетенные зеленью стены выглядели грозно, словно предупреждая путного или проезжего подумать, стоит ли просить крова в этой твердыне. Сколопендра вздохнула, подогнала лошадь, и поравнялась с Казимиром.

— Шляхтич?

Комес молчал, правя к лесу.

— Моя вина пред тобой, Казимир, — глядя в сторону, негромко проговорила Каля. — Прав ты был...Простишь ли дурной девке и язык её, и мысли глупые? Я...

Покачнувшись в седле, Сколопендра вдруг закрыла глаза и упала вперед, ткнувшись лицом в шею лошади. Казимир, который до этого лишь слегка поводил головой в ее сторону, встрепенулся и поддержал тело сомлевшей девушки до того, как Каля успела соскользнуть на землю.

Замок уже скрылся за поворотом лесной дороги, и только оплетенная чертополохом башня грозно возвышалась над древесными кронами. Здесь Казимир спешился не без неудобства для себя и, вынув девушку из седла, уложил ее на траву. Чуть поколебавшись, склонился над ней. Каля казалась спящей, и только ярко проступившие веснушки говорили о необычной для нее бледности, словно от страшной утомы.

Рыцарь присел рядом и положил голову девушки на свои скрещенные колени. Накапав из дорожной фляги прямо на ладонь, обтер тонкое лицо. Ресницы Кали едва заметно дрогнули. Комес снова взялся за флягу, но уже было протянутая рука замерла в воздухе. До сей поры ему ни разу не доводилось видеть эту полудриаду спящей. Лицо Кали утратило свое обычное уверенно-насмешливое выражение. Теперь она слегка походила на Славяну до пробуждения — та же нежность и невинность юных черт, которые были столь притягательны в облике злой принцессы. Не знай он ее, и не будь на Кале ее воинского доспеха, можно было б принять спутницу за благовоспитанную девицу благородных кровей, стыдливую и беззащитную, из тех, коим слагают серенады и за один взгляд которых самые трусливые рыцари бесстрашно отправляются на битвы с свирепыми драконами. Вспомнив сцену в таверне, где Каля на пару со своим полюбовником-эльфом вырезала цельный отряд оборуженных до зубов рабодельцев, Казимир усмехнулся и незаметно для себя погладил толстую тяжелую косу. Потом спохватился, устыдившись, и, вымочив в воде край дорожного плаща, как следует вытер ей лицо.

Сколопендра открыла глаза, в которых отразилось небо и склоненные над ними кроны деревьев. Порывисто вздохнув, застонала, пошевелившись на коленях Казимира, но умоститься поудобнее у нее не хватило сил.

— Сил нет, — словно в тон мыслям Казимира прошептала разбойница, прикрывая глаза. — Дай... дух перевести. Ить я ж не дриада полностью, — прошелестела Каля едва слышным голосом. — Так...четвертинка... меня ж и свои за сродственницу не принимают. Ты не бойся, комес, я выдюжу... дай токмо отлежаться чуток. Нету у меня... колдовской силы. Не чародейка я...

— Но чертополох вырастила, — заметил Казимир, страшно обрадованный тем, что его невольная ласка не была замечена. — Как, если не колдовством?

Сколопендра закашлялась, судорожно потянула воздух сухими губами.

— Вырастила... — наконец вымолвила она. — Токмо всех сил мне энто стоило. Я, ить, по малёху пользовалась прежде. В друидов круг сжульничать, подмогнуть цветку, сорняками заглушенному подняться... да... а на большее не способна. Сродичи мои, дриады, силу свою из земли черпают. От деревьев. А я не умею, не могу, хоть под рукой цельный ключ живой Силы будет. Так што не жди от меня теперь чаровства. Не смогу и семечко передвинуть еще с добрых три месяца.

— Клянусь небом и землей, я и не ждал, — искренне отозвался шляхтич, умащивая девушку так, чтобы тугая кожаная складка на его сапоге не слишком давила ей в бок. — Откуда мне знать было, что ты — чаровница? Карту в игре притянуть опыт поможет, на моих глазах которые и не то вытворяли. Но с духами изъясняться... Да тебе удобно ли?

— Удобно, — слабо улыбнулась Сколопендра, закрывая глаза. — Стал быть, прощаешь меня, добрый комес? Не держишь зла?

Казимир усмехнулся. За те дни, что провел он вместе с лесной разбойницей, Каля только и делала, что высмеивала его, вызывая непреодолимое желание отходить насмешницу кнутом. Вот и в старую сказку его вначале втравила, а теперь прощения просит.

— Не думаешь ты умом вовсе, — ответил Казимир, опираясь плечами о шершавый ствол. — Не мне, конечно, говорить такое после Русты, однак... Тебе-то то одна крайность, то другая. Вот и в башню полезла, явно не думая. Воинов у Стреха хватило бы и на десяток таких, как ты. Убили бы тебя, как бы я до дому добрался?

Сколопендра пошевелилась, открыла глаза, глядя на Казимира снизу вверх.

— Так я, вельможный комес, чай не совсем дуришша деревенская, — хихикнула она. — Никто ж не ждал меня в замке. Неожиданность, шляхтич, есть одно из первейших достоинств битвы, как говаривают люди военные, бывалые. Окромя того, местечко в том коридоре оказалось самое лучшее: узко, как в перчатке, пошевелиться особливо негде, знай себе тесни стражников. Тебя, канешна, в оборот взяли, а так — справилась бы я, уж как бы справилась, тебя, славный комес, вызволяючи.

— Да ты никак оживаешь? — без привычного раздражения против самоуверенности лесной девки, осведомился Казимир. Сколопендра снова начинала дерзить, а значит, её здоровью и жизни ничего не угрожало.

— Никак, — согласилась Каля, не торопясь вставать. — Дай еще чуток времени, снова будешь волком на меня смотреть. Только скажи прежде — будет ли мне прощение твое?

Казимир открыл было рот, но замер на полуслове. Сомкнув губы и так ничего и не сказав, он с полминуты вглядывался в глаза разбойницы, устремленные на него снизу вверх, словно вдруг в мысли ему пришло нечто, чем сей же час стоило поделиться.

Каля удивленно подняла брови. Никогда еще мрачноватые глаза Казимира не искрились таким лукавством. Словно с чего ни возьми, комес решил сыграть какую-то шутку. Нежданно пришла мысль о том, что, будучи вместе с ней Казимир чувствовал себя так беспрерывно, ожидая обидной шутки или слова с ее стороны.

— Будет, — наконец ответствовал комес, зачем-то вытаскивая из ножен меч Сколопендры и откидывая его в сторону. — Прощу, но токм... только с условием.

Чуть встревоженная девушка сузила глаза.

— Каким энто условием, шляхтич? Чегой-то тебе надо от глупой девки? Чтобы сплясала тут перед тобой, с поклонами да извинением? Больше не обессудь, отдариваться нечем. Да и плясать я щас того... не мастерица.

— Плясать пусть Фэнн твой пляшет, — Казимир позволил себе улыбку, не желая отступаться от своего задума. — А я о другом речь веду. Прощу я тебя, Каля-Разбойница, непременно прощу, а взамен... Отдарись тем же, к чему меня присилила. Поцелуй за поцелуй.

Сколопендра рассмеялась, хлопая ладонью по земле. Скулы её порозовели, веснушки, усеявшие нос и щеки, ярко вспыхнули.

— Да в уме ли ты, комес? — переводя дыхание, через смех вымолвила наконец разбойница. — А ну как, расцелую я тебя, а ты тут и свалишься? Или так тебя напугала женитьба насильная, что тебе теперь всяко мерещиться? Ох, мочи моей нет, — снова прыснула Каля, прижимая кулачок к губам. — Ить, я не принцесса какая...

Улыбка медленно сползла с губ Казимира. Сколопендра потешалась над ним, сыпля остротами точно горохом, без страха глядела в набирающиеся темнотой глаза шляхтича.

— Ай, и не гневись, комес, — нетвердо приподнимаясь на локтях, сказала разбойница. — Самой интересно, как энто оно будет. Я ж с вельможными дворянами ишшо не целовалась.

Без слов Казимир придержал ее под спину, полуразворачивая к себе. Теперь Каля взаправду лежала в его объятиях, прислоненная к обтянутой доспехом груди, а сильные руки комеса сжимали ее плечи. Странное дело, на краткий миг девушке почудилось, будто бы руки рыцаря чуть жестче, чем этого требовалось, сдавливали ее тело. Однако наваждение тут же схлынуло. Лицо Казимира было теперь близко, и потемневшие глаза смотрели, кажется, в самую душу Сколопендры.

— Целуй, — потребовал комес без тени шутливости в голосе. — Сейчас.

Каля удержала при себе готовую вырваться остроту. Особым чутьем она поняла — не время. Преувеличенно не смущаясь положила руку на Казимирово плечо и, подтянувшись, коснулась его губ своими. И вздрогнула от неожиданности, когда тяжелая рука в боевой перчатке притиснула ее тело к груди всевластного комеса. До останнего мига Кале казалось, что все это — шутка очумевшего от пережитого рыцаря, которому вдумалось так отплатить ей за то, куда втравил их обоих ее язык. Однако Казимир явно не шутил. Словно к хрустальному роднику посеред горячей степи припал он к устам Сколопендры, одновременно до боли вжимая ее тело в свое. Другая его рука оставила ее плечо и коснулась длинной тяжелой косы. Почуяв, что Каля задыхается, он отпустил ее губы и на несколько долгих мгновений зарыл лицо в изрядно растрепанные каштановые волосы. Девушка замерла, не понимая, что означало это странное поведение всегда сдержанного Казимира, не выказывавшего доселе к ней никаких чувств. Лишь спустя некоторое время рыцарь выпустил недоумевающую Сколопендру, словно очнувшись. Светлокожее лицо медленно покрывалось смущенным румянцем.

— Теперь мы в расчете, — обычным своим голосом возвестил Казимир, и лишь легкая неуверенность в его голосе убедила Калю в том, что происшедшее не было видением. — Прощаю тебя, Каля, но впредь думай, что делаешь, а главное, во имя духов, что и кому говоришь.

* * *

Зажатый двумя глубокими, заросшими вереском низинами, отлогий холм словно бы дышал. Волнами ходила едва начавшая желтеть трава, да изредка вспархивала, перелетая, куропатка. Вдалеке темнел старый хвойный лес, полный птичьего гомона и запахов.

Для осени, солнце светило ярче, чем обычно, заставляя потеть под плотной кожей доспеха, и часто прикладываться к фляге. В раскаленном воздухе плыло марево, делая лес в версте от холма нечетким, словно затканным паутиной.

Вот почему, когда в одной из низин в дрожащем от жара воздухе сгустилась тень, лазутчики едва не просмотрели появление двух всадников.

Худой, жилистый, точно гончая, мужчина в доспехе дернул головой, ныряя к земле. Второй повторил его движение, вжимаясь животом в плотную, нагретую землю. Всадники их не заметили. Подстегнув лошадей, они направились в их сторону, к лесу, держа путь вдоль низины, точно ударом ножа разделившей луг.

Подтянувшись на руках, старший из лазутчиков осторожно приподнял голову, прикрывшись ладонью от солнца, вперивая в ездоков жадный взгляд. Своих коней они привязали с другой стороны холма, так что ветер относил в сторону их запах, не позволяя лошадям всадников учуять сородичей.

— Кто такие?

Лазутчик помоложе отполз назад, переворачиваясь на спину, и нащупывая висевший на поясе меч. Солнце, припекавшее с самого утра, тотчас вонзило клыки в покрасневшую кожу. Старший смотрел еще, беззвучно шевеля губами. Более рослый всадник на темном, с белой гривой и хвостом коне, оказался вооруженным мужчиной. У второго, державшегося чуть в стороне, лазутчик разглядел лук за спиной, клинок на ремешке у пояса, и косу, переброшенную на грудь. Оттолкнувшись ладонями, старший съехал вниз, к кусающему губы товарищу.

— Жми за подмогой, Мышковец, — велел он, глядя на вскинувшегося напарника. — На девке доспех, да и мужчина на вид умеет за меч с того конца хвататься. Выедут аккурат на наших, так что скачи, предупреди...

Сколопендра, с момента странной шутки Казимира, держалась чуть поодаль. Конь Казимиру достался смирный, так что шляхтич, расслабленно сидя в седле, едва держал поводья, то и дело ловя на себе косые взгляды разбойницы.

На диво, Каля не впилась в него пиявкой с подколками да расспросами. Даже не шутила и, с момента, как они тронулись в путь, не проронила ни слова. Только смотрела, да нетерпеливо подстегивала лошадь, когда та отставала от коня Казимира. Несколько раз, поймав брошенный на него украдкой взгляд, комес удерживал улыбку, готовую появиться на губах.

Сколопендра хмурилась, зорко высматривая неприметные следы на земле. Два часа назад кони вдруг занервничали, заплясали, и обоим всадникам с трудом удалось удержать напуганных животных. Вытянув из ножен клинки, Казимир и Сколопендра с добрую чверть часа выжидали, но так и не увидели того, что напугало лошадей.

Двинулись дальше, только теперь Сколопендра ловила каждый шорох, и в ответ на вопрос Казимира, не лучше ли сменить дорогу, согласилась, что пора и выбираться из Сечи.

Путь и вправду менялся, не дожидаясь решения людей. Уж давно под копыта лошадей стелился густой вереск. Впереди, насколько хватало глаз, была заросшая травой долина. Лишь у самой кромки горизонта темнел край леса, да одинокий холм чуть в стороне дополняли вид низинного простора.

— Хорошо-то как! Кабы не приходилось сторожиться, поскакать бы с ветерком, а, шляхтич?

Каля незаметно нагнала его и уже была рядом. Казимир покосился на нее и со вздохом одернул рукав свадебного наряда, выглядывавший из-под кольчужной рубахи. При их поспешном отъезде слуги успели принести лишь старый запыленный и измазанный доспех гостя. Одежи не нашли. Комес сильно подозревал, что еще при купании из его рубахи и штанов сделали подстилку для собак.

— Узнаю места знакомые, — бросил он, вглядываясь вдаль. — Отсель до замка тоже не близко, но всяко ближе, чем мы были. Ежели напрямик поедем, уже к темноте будем дома.

Сколопендра взглянула на него с тревогой. Голос рыцаря ей не нравился, как и весь его вид. Ежели в самом начале настрой спутника был добрым, очевидно, его веселила сыгранная с ней шутка, то потом Казимир посмурнел, а теперь и вовсе выглядел тоскливым, ровно с похмелья. Словно что-то глодало его изнутри, не давая отвлечься ни на миг от мрачных мыслей.

Они направились к едва угадывавшемуся впереди лесу, раздвигая конскими боками высокую траву. Солнце палило немилосердно, хоть день и перевалил за середину. От стоявшего горячего марева оба мгновенно взмокли. Казимир обмахивался боевой перчаткой, которую давно уже стащил с руки, и княжий перстень взблескивал в жарких лучах. Мухи и слепни, тучами слетавшиеся на запах человечьего и конского пота, доводили его до исступления, как, впрочем, и Калю.

— Недолго уже осталось, — подгоняя лошадь, обронила она. — Ты, шляхтич, справным наследством владеешь. У Золтана собственных вассалов было достаточно. Да город сюда прибавь, да деревни, раскиданные по всей твоей земле. Златоуст, король наш велеречивый, от тебя многого потребует. Рыцарев, сколь будет, ополчения множество, войску провиант собрать, да дать место для отдыха, ежели хоругвь завернет в Выжигу. А ить и завернет, земли Зергина лишь чуточку небольшую кордона держат, а вот твои с владениями короля Хейнрика Железного, соседа нашего воинственного, длинную полосу границы тянут. Того, могет быть, и Златоуст встревожилси, от смерти внезапной батюшки твово хорошего ничего не ожидая. Прорвется Хейнрик, границу не держать ежели, не раз уж пытался, да Золтан удерживал супостата самолично. А теперь, когда не явился еще в Выжигу хозяин — что угодно случиться могет. Так што поторопимся, комес. Не ровен час...

— Батюшки моего всего три недели как не стало, — Казимир еще более помрачнел, слушая странно здравые да знающие рассуждения Кали. — Неужто за такое время Хейнрик мог...

— А соглядатаи на что? — Сколопендра поерзала плечами, словно не имея возможности почесаться под доспехом. — Он, мож, знал еще до того, как... как свершилось все.

— А тебе про все то откуда? — поднял голову Казимир. — Как знаешь?

Холм остался в стороне, и надвинувшийся лес обещал долгожданную прохладу. Ветер усилился, и Казимир, не помня себя от жара, откупорил флягу, чтобы освежить лицо.

Ответить Каля не успела. Поднятая рука ее спутника замерла в воздухе. Прямо в лицо комеса смотрело нацеленное копье. Слегка повернув голову, рыцарь увидел еще с полтора десятка копий, направленных на него и застывшую Калю. Появившиеся из густого ковыля конники как один носили доспехи с гербами — золотой грифон на черном поле. Испоконным знаком дома Хейнрика Железного.

— Дальше что? — вопросил Казимир, опуская руку с флягой. Обращался он к первому увиденному им вражескому латнику, по всему судя — главному в отряде.

— Сдавайтесь, — не стал рассусоливать тот. — Все оружие — на землю. В лагере разберутся, что с вами делать.

— В лагере?

Каля и Казимир переглянулись. Боги, неужто вражьи войска прорвали оборону? Быть того не могло.

— Живее!

* * *

Сколопендра ехала молча. Только взглядом все по сторонам стреляла, благо, повязок им на глаза не надели и мешков на головы не натянули. Зато руки скрутили, да так туго, что у разбойницы вскоре отнялись обе кисти. Оружие комеса, равно как и её лук и клинок, достались сопровождающим, сами же шляхтич и Сколопендра покачивались в седлах, сосредоточенно сжимая ногами бока лошадей. Стремена у них подвернули вовнутрь, так что реши вдруг пленники пустить коней вскачь, не удержаться им в седле без надежной опоры.

Оружие отобрали все, даже то, что за оружие могло лишь сойти. Помимо меча и лука с Кали забрали также лист бумаги, что она прятала на груди. Казимир не знал, что в нем. Лишь мельком ему удалось поймать взгляд Сколопендры — исполненный нешуточного испуга. Но тут же забыл, тем более, что читать никто ничего не стал — все было наспех. Пленители явно торопились и сторожились. Чего — догадаться было нетрудно. Латники Железного были глубоко во владениях короля Златоуста и выдать их мог любой незамеченный случайный взгляд.

Въехав в лес, отряд уверенно двинулся через плотный кустарник, усыпанный мелкими желтыми цветами. Конь Казимира мотнул головой и попятился. Всадник с копьем легким уколом подогнал заупрямившееся животное, заставляя продираться через плотные зеленые стебли, нещадно хлеставшие лошадь и ее седока по бокам и голеням.

После темной зелени леса жаркое солнце выжало слезы из глаз. Прищурившись, Казимир осмотрелся. Насколько хватило взора, тянулась залитая ярким солнцем, полная коричневых доспехов, лоснящихся лошадиных боков и походных костров вырубка. Вокруг костров собирались кружками воины, чистили оружие, или негромко переговаривались, иногда зачерпывая кружками из котла. Кто-то охаживал лошадей скребком, кто-то, разложив на колене кусок бумаги, старательно выводил письмо.

Сколопендра негромко присвистнула, привлекая внимание Казимира.

Ближе к северному концу лагеря, на расчищенной земле, стоял коричневый с черным походный шатер. У длинной жерди, врытой прямо в дерн, переминались с ноги на ногу полдюжины рослых боевых жеребцов. Вокруг сновали оруженосцы. Разбойница криво ухмыльнулась, трогая свою лошадку коленом. Везли их прямиком к шатру.

Не доезжая нескольких мер, Казимиру и Кале приказали спешиться. Один из сопровождающих скрылся под черным пологом, закрывавшим вход в шатер. Остальные встали рядом, недобро глядя на пленных. Полотнище у входа отодвинулось в сторону, пропуская владельца шатра.

Казимиру никогда прежде не доводилось видеть Сколопендру настолько удивленной и напуганной. Разбойница уставилась на высокого, затянутого в доспех мужчину, точно перепелка на аспида. На плече доспеха, цветом приближавшегося к жженому сахару, сверкали две молнии. Коротко обрезанные светлые волосы оставляли открытым лоб с двумя вертикальными морщинами над переносицей. Сколопендра сглотнула, и поспешно отвела взгляд, стоило мужчине посмотреть на неё холодными серыми глазами.

— Поймали у самой кромки леса, ваша милость Сигирд, — сопровождавший пленных пожилой, плечистый воин, с поклоном приблизился и кивнул на свою добычу. Казимир успел разглядеть и подобострастность старика воина, и презрительный взгляд, мельком брошенный на него самого. — При девке оказалась вот эта бумага.

Передав главному изъятый у Сколопендры мятый лист, воин махнул рукой. Девушку тотчас подхватили под руки, рванули вперед, ставя перед темнодоспешником.

Сигирд брезгливо расправил пачканную, бывшую во много раз сложенную бумагу. Пробежал глазами.

— Имя, — ровно, не поднимая глаз, бросил он.

Разбойница повела скрученными в кистях руками.

— Сколопендра, — ухмыльнувшись, не смолчала она.

От удара голова девушки запрокинулась назад. Еще один, под колени, бросил разбойницу наземь, под ноги светловолосому. Казимир стиснул зубы. Слизнув капающую из разбитой губы кровь, Сколопендра ухмыльнулась еще гаже, глядя на непроницаемо спокойное лицо мужчины.

— Имя, — не меняя тона, повторил Сигирд. — Если солжешь, твоему спутнику отрубят руку.

Разбойница бросила мимолетный взгляд на Казимира.

— Калина, — негромко открылась она. — Калина из Бржечнича. Лесная Вольница.

Темнодоспешный рыцарь, наконец, поднял глаза, чтобы тут же снова их опустить.

— Верно, — так же ровно согласился он. — "Сим сообчаю, что граф Зергин, Мечником именуемый, в измене уличен власти королевской и сохранности границ. Уличен в попытке препятствия соседу своему, комесу граничному Казимиру Выжскому долг свой исполнить, место отца заступив на прикордонном бдении. Такжа заподозрен граф в убиении самого комеса старого Золтана Выжского и семьи его, про то сведенья сии не подтверждены будь". Этим и подписано.

Светловолосый чему-то кивнул для себя и свернул бумагу.

— Лазутчики, значит, — взгляд белесых глаз скользнул по Казимиру и вперился в поежившуюся Калю, разбитое лицо которой побледнело. — Девицу в мой шатер, — помедлив, велел Сигирд. — Этого привязать к колу.

* * *

...Сколопендру притащили через полчаса.

"Может, оно и к лучшему, что не в сознании", — подумал комес, глядя на бледное, бескровное лицо девушки, на закрытые глаза. Дышала Сколопендра тяжело, словно никак не могла надышаться.

Самого Казимира после шатра привязали к врытому в центре лагеря колу, заведя ему локти за спину и скрутив кисти веревкой так, что комес сидел, упираясь в кол затылком. Стражу приставлять не стали. В лагере бежать пленнику было некуда.

— Подымайся, — буркнул охранник шатра в темных доспехах, нацеливая на Казимира копье. — К его милости на допрос.

Приволокшие Сколопендру воины усадили Калю, точно тряпичную куклу, связывая её руки так же, как и Казимиру.

— Шевелись, — велел все тот же страж, подталкивая Казимира копьем. — Его светлость Сигирд не любит, когда его заставляют ждать. Лазутчица твоя быстро это поняла, жаль только, не слишком крепка оказалась.

Казимир только дернул вывернутым плечом. Более всего его теперь интересовало, знал ли его милость Сигирд, какую именно птицу бросила ему в руки судьба, или же он почитает Казимира за простого наемника, пусть и благородных кровей. За время сидения у кола, шляхтич умудрился стащить с пальца княжий перстень и сунуть его под ремень штанов. Если для пытки не станут раздевать донага, могут и не найти. Да ежели и разденут. Не станут же воины рыться в исподнем! Или станут? В любом разе стоит попытаться свалять дурачка. Раз Казимир уже побывал в руках палачей, проезжая через охваченную войной землю соседнего королевства и его тоже приняли за лазутчика. Но тогда безземельному бастарду нечего было скрывать и, хвала богам, его отпустили, почти не покалечив. А вот теперь...

У самого порога комес задержался, еще раз бросая взгляд через плечо, на бессознательную Калю, фигурка которой едва угадывалась позади. Однако вкупе с Калей в глаза бросился и отесанный ствол и острие вкопанного кола. Подавив мрачные предчувствия, Казимир плечом отодвинул полог и шагнул вовнутрь шатра.

Походный шатер его милости Сигирда был поболее комнаты, в которой держали на запоре будущего жениха королевны Славяны. В нем имелся даже стол, на котором в беспорядке громоздились какие-то свитки. Сам хозяин обнаружился за столом. Хмурясь, он еще раз перечитывал бумагу, по виду изъятую у Сколопендры.

Казимира бухнули на наспех сколоченный, но довольно крепкий дубовый стул напротив воеводы. Сигирд, продолжая хмуриться, резко скомкал бумагу и бросил ее на стол, вперившись в комеса буравящим взглядом. Тот бестрепетно посмотрел в ответ, как человек, которому нечего скрывать. Одним богам известно, о чем был разговор у этого с Калей, но, судя по недолгому времени, девушка не могла успеть выдать чего-либо сколько-нибудь важного. Зная характер Кали, скорее всего, она ничего не выдала вообще.

— Имя, — брезгливо, точно только что тронув мокрицу, бросил Сигирд.

— Мирка, — с достоинством ответствовал Казимир, решив до конца скрывать свое происхождение. — Мирка Шляхтич. Так товарищи прозвали, а вы зовите, как угодно, ваша милость.

— Из Вольницы? — скривившись, зачем-то переспросил Сигирд. Серые глаза ни на миг не отрывались от лица пленного.

— Не, что вы, — подпустив в голос обиды, пустился объяснять комес. — Не знаю, что вы себе подумали, а токмо дело было так. Я из вольных, хлопцы бают, шибко на бастарда похож, ну да мне про то неведомо, родителей своих не знаю. Езжу себе потихоньку, промышляю помаленьку, ищу, где какой шляхтич али еще кто работку даст. Наемник я, ваша милость, да только не из Вольницы. А то у самых границ земель Выжигских нашел я девку эту, да не одну, а с тремя сельскими дураками, али ссильничать хотели, али еще что, токма пришлось того... спасти, знатчица, даму из их поганых лап. Я хоч и не рыцарь какой, а не зря меня Шляхтичем прозывают. Замашки ровно как у благородных, так любой вам скажет, кто из нашей братии, боги свидетели, не брешу. Ну и того... спас ея. Ну а она меня, знатчица, отблагодарила, как умела, — на этом месте комес подмигнул молчавшему Сигирду, с лица которого не сходило скептическое выражение. — А из Вольницы она или нет, я не спрашивал. Вот только сейчас узнал, при вашей милости.

Хозяин шатра с шумом выдохнул, но по его лицу нельзя было сказать, верит он или нет.

— Отчего вы ехали вместе? — резко спросил он, едва только комес умолк.

— Так ведь, бают, война будет в этой стороне, — улыбнулся, пожав плечами, рыцарь, чувствуя, как, несмотря на жару, по спине сползают капли холодного пота. — А я как раз без работы. Думалось наняться в какое ни есть войско. А девке по дороге со мной было. Так она сказала. Ну, я что? — Казимир гадко усмехнулся, чувствуя себя еще гаже в душе. — Я токмо рад был, авось, думаю, еще чего перепадет. Ну, в благодарность... Да и места все как есть незнакомые, а девка божилась, что знает дорогу... Отчего было не поехать?

Сигирд смерил его новым взглядом. Комес ответил своим, открытым, чуть растерянным и нагловатым, таким, какой и полагалось иметь молодому наемнику, которому все равно, какому хозяину в очередной раз продавать свою шкуру за тусклые монеты. Показалось, или вражий предводитель заколебался? Сколопендра вправду могла для прикрытия найти какого ни есть дурака, с которым ее скорее могли принять за странствующую наёмницу. Если бы не бумага с доносом.

— Так, когда говоришь, вы впервые встретились? — как бы невзначай переспросил Сигирд, впервые за беседу отводя глаза.

Казимир воздел очи горе, занимаясь сложными для такого, как он, подсчетами.

— Третьего дня у Переплютова Брода, — кончив считать, изрек он. Что-то в голосе Сигирда ему не понравилось, но роль была начата, и нужно было играть ее до конца.

— Шибко полюбился ты девке? — незнамо к чему вопросил собеседник. Казимир всей шкурой ощутил надвигающуюся угрозу, но где именно крылась опасность в словах допросчика, уразуметь не сумел.

— Да не особо, — стараясь, чтоб голос звучал, как раньше, ответил он. — Так, любились от сил два раза, да без особой охоты. Уж думали расходиться, как выберемся из Сечи, а тут воины вашей милости нас и того...

— Значит, не особо ты полюбился златоустовой шпионке, — почти ласково промолвил Сигирд, поднимаясь из-за стола и подходя к Казимиру. — А тогда почему она с лица вся спала, стоило мне пригрозить отрубить тебе руки? Какое ей дело до такой швали, как ты?

Казимир изобразил замешательство.

— Да почем мне знать, ваша милость? Може и впрямь полюбился ей, инакше за каким демоном она за мною в Сечь полезла? Вы не меня, ея про то спросите!

— Дозвольте мне, ваша милость, — вдруг обрел голос стражник, который и привел комеса в шатер. — Я все молчал, боялся обознаться, а теперь прямо могу сказать. Врет он, ваша милость, брешет, как кобель. Ить был я в отряде благодетеля моего, Зергина-Мечника, когда встречался он с соседом своим на границе владений. Это годков десять назад было, а только такую рожу как у него,— стражник кивнул на Казимира, — поди забудь. Да и волосы рыжие, а где в наших краях ишшо одни рыжие патлы найдешь, кроме как у старого комеса здешних земель? Велите обыскать его, ваша милость, а я зуб даю — никакой он не Мирка, и не наемник — старого комеса он сын Казимир из Выжиги. Евонной семье шестая часть всех земельных богатств Златоуста принадлежить. Перстень княжий при нем должон быть.

Сигирд еще раз посмотрел на Казимира. По его глазам цвета стали по-прежнему нельзя было прочесть его мыслей, но вот комес не выдержал в сердцах.

— Паскуда ты, паскуда, — чуть приобернув голову к предателю, ровно проговорил он. — Молись, если умеешь, чтобы здесь меня и порешили. А жив буду — из-под земли достану поганца. Честью клянусь, достану, и милости тогда не жди.

Хозяин шатра присел перед Казимиром на край своего стола. Тонкие губы чуть усмехались.

— Горазд ты комедии ломать, твоя милость, — голос его, однако, мог заморозить самое жаркое пламя. — Вчера из замка Русты прибыл гонец, о том, что Выжигский комес конным объявился под стенами, да не один, а в компании с девкой. Девку уже опознали. Сколопендра из Вольницы, что на жалованье у Дозорного приказа состоит, и не столько разбойничает, сколько донесения в королевскую канцелярию поставляет. — Он склонился ниже, приближая свое лицо к лицу Казимира. — Расскажешь все про дела ваши, как есть на этот раз, или придется спрашивать по-другому?

Казимир пожал вывернутыми плечами.

— Этот мерзавец прав, я действительно комес всех здешних земель, — проговорил он после паузы. — Но о чем рассказывать, не знаю. С Калей встретились так, как и описал — я спас ее от трех разбойников, а она вызвалась проводить меня через Сечь, узнав, кто я таков на самом деле. Сам я торопился из дальнего конца страны, получив известия о гибели моего отца и ожидавшем меня наследстве. Ничего я не знаю из того, что тебе нужно узнать, воевода.

— Прикажите позвать Полугривенника, ваша милость, — вполголоса посоветовал все тот же предатель, заглядывая в лицо разозленному воеводе. — Ихние комесы издревле славятся не столько рыжими шевелюрами, сколько бычьим упрямством. Не обойдетесь без палача, точно вам говорю.

— Еще раз вмешаешься в мой разговор, песья морда, сам к палачу пойдешь, — даже не взглянув на своего непрошенного советчика, Сигирд еще раз смерил взглядом глядевшего на него Казимира. — Думаю, ты говоришь правду, — внезапно произнес он, поднимаясь и возвращаясь за стол. — Далеко же тебя носило, твоя милость, если надумал к Русте самолично заявляться. Тебе же лучше, комес. Умрешь безвинным, — воевода кивнул стоящим у выхода воинам. — На место его, привязать накрепко. Девицу к Полугривеннику. Пусть говорит, о чем только вспомнит. Наутро — на кол обоих, — бесцветные глаза сошли с Казимира и обратились к бумагам. — А перед тем объявить, что поймали Златоустовых лазутчиков. Смерть врага вдохновляет воинов. Пусть сдохнут с пользой.

* * *

Со Сколопендрой Казимир все-таки успел свидеться. К возвращению комеса, разбойница уже сидела сама, правда немного склонившись набок, словно мешало ей что-то. Пока привязывали его рядом, Казимир молчал, глядя в землю. Стражники его не трогали, даже грубости, присущей на войне, не проявили.

— Чей-та он тебя не приласкал? — выдавила из себя ухмылку Сколопендра, приоткрывая глаза. — Морду твою благородную портить не решилси? Меня-та вишь, как изукрасил.

Казимир уперся затылком в обструганное дерево, горящей кожей впитывая тепло.

— Еще успеет, — он попытался приобернуть голову, чтобы видеть дышавшую рывками Калю. — Сигирд казнит нас на рассвете. А тебя палачу велел отдать. Сейчас. Я...

Сколопендра хрипло рассмеялась, задохнулась, и зайдясь кашлем, долго хрипела и отплевывалась. Потом затихла, так что комес окликнул её снова.

— Жива?

— Што мне станется, — хмыкнула разбойница, передергивая плечами. — Горло токмо печет. Чай, ишшо повоюю, ежели ноги-руки оставлять. Слушай меня, шляхтич, — торопливо зашептала Каля, — Сигирд энтот командует "Мертвыми Головами". Ну, навроде "Скутигеры" Златоустовой, токмо энто боевая кавалерия, таранная. Коняшек ихних видал? А войско? Много чего я об них слыхала, теперя вот довелось свидеться вживую. Лютые они, шибко лютые. Лучшая Хейнрикова хоругвь. Я так думаю, — дергая затекшими руками, продолжила Каля, — паскудники енти через Сечь прошли — иначь откуда бы им появиться позади нашенских хоругвей? Зергина, старого кобеля, работа! Чем хошь поклянусь! Видал его псов серед тутошних?

— Видал, — поморщился Казимир, обводя глазами занимавшихся лагерем воинов. — Есть его люди здесь. Один из них меня узнал и выдал Сигирду.

— Выдал? — с интересом переспросила Каля, тоже попытавшись дернуться, чтоб взглянуть в лицо Казимиру. — И што?

— Сволочь он, — с чувством пожаловался комес, с тревогой всматриваясь в показавшегося среди шатров грузного мужика в переднике. И, хотя мужик был еще далеко, рыцарь отчего-то знал — направлялся он прямо к ним. — Коли вызнал, что я — дворянин, обязан был присудить мне смерть от меча. Как казнят благородных. А он...

— Чей, вздернуть пообещалси?

— Хуже, — Казимир покосился на кусавшую губы Калю. — Ты про Зергина говорила.

— Говорила, — Каля прикрыла глаза, гулко сглатывая. — Соседушко твой как есть продалси Хейнрику, вот чта. Землицы захотел, да богатств твоих, а мож, не токма твоих. Не знаю, че ему пообещали, а ток Мечник не из тех, кто будет отказываться. Владения-то небольшие, с Выжигскими ежели сравнивать, а глазки завидущщые. Видать, оттого и торопился от батюшки твоего отделаться, да от наследников. Землишки захапать. А уж оттедова, открывая вражинам проход, только успевай обозы да пехтуру гнать на короля нашего Златоуста. Мож и того... кинжал в спину али яд подсыплет Болеславу нашему как срок придет — и в самый, момент, слышь, подходящий. Н-даа, — сплевывая сгустившуюся во рту кровь, вздохнула Каля. — Энтак Сигирд ударит нашим сзади, впереди будут войска Хейнрика... Плохо дело, — повторила она, шумно втягивая воздух, — зажмут короля промеж молотом и наковальней. И предупредить его некому.

Казимир смежил веки. Описанная Калей картина нападения на Златоустовы войска развернулась перед ним, точно большое, яркое полотнище. Хрипели раненые, орали, убивая, их обезумевшие в боевой ярости товарищи. Мечи сталкивались, выбивая искры. Лилась кровь, пропитывая землю. Визжали, бились кони, алея распоротым пиками брюхом. И сияло солнце, и горели звезды над битвой, что длилась с утра и до ночи.

— Шляхтич? — Прошелестела Сколопендра, тоже глядя мужика, что был уже рядом. — Бежать надо. Хотя б одному. Ты не к нам ли идешь, мил человек? — Приподнимаясь, насколько пускали стянутые за спиной руки, заулыбалась Сколопендра.

Полугривенник нагнулся, перерезал веревки на кистях девушки, легко, точно пушинку, вздернул её на ноги, намотал косу на кулак, и потянул за собой.

Последнее, что увидел Казимир — Сколопендра улыбалась. Ему. Ободряюще, ласково, как ни разу до того.

* * *

... Потом она уже не могла ни смеяться, ни даже говорить. В корчащемся, хрипящем существе, ввернувшемся после наступления сумерек, Казимир с ужасом узнал Сколопендру. Стражники даже веревок как следует не затянули на ободранных в мясо кистях. Стянули локти, да привалили спиной к Казимиру, отводя глаза.

— Воды ей дайте, — сильнее прежнего пытаясь обернуться к ней, попросил комес. — Зверье вы, что ли?

Пока молодой стражник бегал за ковшом, пока лил воду на бесчувственную Сколопендру, сотню мыслей успел передумать Казимир.

— Утром не очнется — пробудят, — обронил охранник постарше, поправляя девушке голову. — Но это к лучшему. Может, умрет, утра не дожидаясь. А коли так, тебе, милсдарь, придется принять муку за двоих. Наши-то до таких зрелищ охочи, а Полугривенник работу свою знает, — он кивнул на бессознательную Калю.

Казимир выругался.

— Тише, — грубовато бросил пожилой, глядя на пленника. — Молись лучша богам своим, рыцарь, коли есть они у тебя.

Казимир смолчал. Все его мысли были об истерзанной девушке, плечо которой он чувствовал своей спиной. На Кале не было живого места. За несколько часов, что прошли с момента, когда ее прикрутили к столбу и до наступления темноты она так и не пошевелилась. Рыцарь не знал, радоваться этому или нет. Слова стражника о легкой смерти не шли у него из головы. Быть может, боги смилостивятся, отпустят без муки хотя бы ее?

Каля. И снова эта лесная девка. Что-то в его груди отзывалось, не так как раньше, стоило Казимиру подумать об разбойной полудиаде. Словно в ее лице он обрел давно потерянную... сестру? Друга? И хоть чувство к ней не было любовным томленьем, сродни тому, что он некогда испытывал к леди Беате, Казимир знал одно — мужчине, обладающему женщиной, которая с улыбкой идет на пытку — стоит позавидовать.

Было еще кое-что, не дававшее ему покоя. Четвертый нож, из тех, что он носил в совсем уж нескромных местах, все еще был при нем. Латники Сигирда оказались на порядок стыдливее стражей королевны Славяны, и не стали ощупывать внутренние части его бедер. Лихор, друг старый, был прав — там очень редко ищут оружие, и еще реже — у мужчин. Но боги, как бы ему добраться до этого ножа?

Занятый своими мыслями Казимир не сразу обратил внимание на странный звук. Лишь когда звук повторился, он вскинулся, едва сумев подавить радостный возглас — то оживала Каля. Дважды уже она звала его, и комес торопливо откликнулся, как и она, едва шевеля губами.

— Хоть кто из сторожей наблюдает за нами?

Казимир повертел головой.

— Двое спят, один повернут задом. Да только толку с того...

— Сможешь подняться на ноги?

Шепот девушки был хриплым, прерывистым. Шляхтич страшился думать о том, чем стало ее лицо.

— Толку с того? До верха все равно не достану. Да и заметят, вон, шастают как...

Каля словно подавилась воздухом. Долгое время прошло, пока она заговорила вновь.

— Встань мне на плечо, — почти простонала она едва слышно. — И достанешь до верха. А там ужо сам... справишься.

— На плечо встать? Да ты в уме ли? — Казимир нашел липкие от крови пальцы девушки и легонько сжал их. — Тебя тронуть — и то боязно. Боги, почему они выбрали не меня?

— Шляхтич! — теперь в свистящем шепоте Сколопендры чуялась изрядная ярость. Стоящий к ним спиной воин вздохнул и оперся на копье. — Утро уж скоро. Знаешь?

Казимир дернул щекой — для себя, потому как Каля все равно того не видала.

— Вижу.

— Ну и думай — кому из нас на этом колу сидеть?

Казимир задрал голову в темноту, бросая взгляд на тупое навершье.

— Никому, — поджимая ноги и твердо опираясь на них, решил он. — Слишком толсто дерево, ни в кого из нас не войдет. Разве что не поленятся вырубить да вкопать потоньше...

— Не поленятся! — бросила шпионка уж в колено поднявшемуся на ноги Казимиру. Не отрывая взгляда от спины не спавшего стража, и не забывая зыркать по сторонам, шляхтич до боли задрал стянутые за спиной руки, но до верха кола все равно не доставал.

— Да быстрее ты, комес! На плечи мне вставай!

Еще раз оглядевшись вокруг, Казимир решился. Сколопендра под его подошвой болезненно вздохнула, точно из последних сил сдержавшись, чтобы не кричать. До хруста в спине шляхтич вывернул локти и — помогли боги, не иначе, — стянутые кисти достали до верха вкопанной деревины. Снявшись с кола, Казимир быстро присел обратно, в то же положение, на случай, если услышавшему подозрительную возню охраннику захотелось бы обернуться.

Воин действительно обернулся, но смотрел он мимо них, в черноту. Убедившись, что никого поблизости не было, развязал походный мешок и вытащил свое одеяло. Спустя некоторое время, он уже дремал, завернувшись в одеяло, и привалившись спиной к свежему пеньку.

Казимир неслышно поднялся. Его руки по-прежнему были связаны за спиной, но теперь ничего не стесняло его движений. Медленно, преодолевая сопротивление одеревеневшего тела и его возмущенную боль, он поднял связанные позади руки и вывернул их вперед. Замер, пережидая вопли натянутых жил, и взялся за шнуровку на внутренней стороне бедра.

На их счастье, лагерь уж давно спал. Когда-никогда одинокий воин выползал из шатра или из-под одеяла, чтобы сходить "до ветру", но мимо них не ходили. Перепиливая ножом веревки на запястьях Кали, Казимир напрасно оглядывался в темноту. Их последний охранник заснул раньше, чем присел под своим одеялом. Лишь часовые бдели в нужных местах, и зорко. Но в центр лагеря никто не смотрел. Взоры их были обращены к темневшему вокруг лесу.

Избавившись от веревок, Казимир в растерянности разглядывал изломанное тело девушки. Идти она не могла, это было ясно и дураку. И никто бы не смог на ее месте. Добро бы у нее оставались целыми кости, в чем он сильно сомневался.

— Ну что мне с тобой делать, Каля?

— Бросить здесь! — свирепо простонала Сколопендра, отворачиваясь.

Она так и не переменила позы, даже когда перепиленная веревка упала на землю.

Казимир еще раз оглянулся. Потом перевел взгляд на Калю. Девушка лежала, отвернувшись и прикрыв глаза. То ли стыдилась своей немощи, то ли была за что-то зла на самого комеса. А то и все вместе.

— Ты что это удумал? — зашептала она миг спустя, когда решившийся Казимир поднял ее отяжелевшее тело на руки и, пригибаясь, перебежал под тень ближайшего шатра. — Шляхтич, ить я ж сейчас... орать начну, как резаная! Отпусти, тебе говорю!

— Потерпишь, — пробухтел Казимир, утирая пот о железо своего ворота. — Вместе вышли, вместе и придем, так что ли ты говорила? И молчи теперь. Мне, чай, и больнее бывало.

Сколопендра умолкла, переводя дух. Мимо прошли двое караульных. Комес, пятясь задом, отступил за шатер. Каля, вжавшись в его плечо, что было сил грызла истерзанную руку.

— Не знаю, как через весь лагерь проберемся, — перебегая от шатра к шатру, и чудом избегая столкновений с их обитателями, пробормотал Казимир, беспокойно озираясь. — Чуть не заметили нас только что. Да и без коней... недалеко уйдем. На плечи-то тебя не посадишь. А я... того... уже устал малясь.

Каля оторвалась от изгрызенных костяшек пальцев. На их пути горело несколько костров, у которых сидело двое или трое воинов. Пройти мимо них было нельзя, разве что в обход.

— А, курва мать!

Казимир шагнул было в сторону от освещенного пространства, когда пальцы шпионки сжали его локоть.

— Погодь, комес, — задыхаясь, точно не она у него, а шляхтич сидел у нее на руках, проговорила Каля. — Смотри, что у того, крайнего, у пояса прицеплено. Не рожок ли тревожный?

— Он самый и есть, — сощурившись, подтвердил Казимир, впервые за долгое время взглянув на девушку весело. Но тут же отвел глаза. — Сиди здесь, я сейчас вернусь.

Усадив Калю в тени очередного шатра, комес в мгновение ока скрылся из виду. По всем его повадкам было ясно, что долгое время Казимир изучал далеко не благородные рыцарские науки. Скорее, ухватки искателя приключений с большой дороги, у которого долгое время был весьма и весьма ловкий наставник.

Прошло уже довольно много времени. Небо на востоке медленно серело. Каля извелась в ожидании, мысленно вспомнив вслед словно в воду канувшему комесу все мыслимые и немыслимые ругательства. Более всего девушку мучило то, что сама она не могла отправиться на его поиски. При любом движении свирепая боль, словно тупыми клыками пережевывавшая ее тело, становилась ослепляющей. Ну, где этот благороднорожденный паскудник? Ведь еще немного, и...

— Тревога! Тревога с запада! Тревога!

Часовые у костра вскочили на ноги. В ближайших шатрах поднялась заполошная возня.

— Тревога!

Темный конник приближался со стороны границы лагеря, взблескивая потрепанной броней.

— Тревога! Конники в двух полетах стрелы! Конники Златоуста!!!

Часовой рванул рожок, и через миг его тревожное пение огласило весь лагерь. Поднявший волнение дозорный протоптался копытами своего коня чуть ли не по отгребенным в сторону угольям костра, а затем понесся далее, в смятении поднимая заспанных кметов.

— Тревога!!!

Повсюду уже метались одетые и спешно натягивавшие доспех воины, взблескивали огни факелов и железо оружия. Каля, морщась и вскрикивая, отползла поближе к шатру, хозяин которого уже, стоя у поднятого полога, спешно воевал с застежкой ремня. Поднявший тревогу конник теперь несся обратно — прямо на нее. В предрассветной сероватой дымке Сколопендра успела углядеть даже перекрещенные молнии — всадник явно не был простым кметом. Резко осадив коня у самых ее ног он склонился прямо из седла, хватая шпионку за плечо.

— Ну!

Прокляв все на свете, а более всего — душевно больных отпрысков благородных кровей, девушка подтянулась, хватаясь за протянутую руку. Казимир резко, не жалея, рванул ее на конскую спину, и понесся прочь от горевших костров. Несколько всадников уже металось по разворошенному лагерю, поэтому внимания на себя он не обратил.

— Боги, комес!

— Скорее — демоны, — проорал Казимир, не боясь, что его услышат — лагерь гудел, как разворошенный улей, отовсюду раздавались смятенные вопли и грозные окрики команд. — Нам бы только в лес уйти. А далее — я знаю дорогу. А, мать-перемать!

Под копыта попался не успевший увернуться воин, которого конь сбил, даже не заметив. Обогнув шатавшийся, как на ветру, шатер, беглецы с ходу рванулись в невырубленную лесную чащу...

Казимир все понукал коня, который и так несся через чащу, подобно бешенному единорогу. Каким образом их не расплющило о вековой ствол — оставалось загадкой. Разлапистые еловые ветлы лупили коня по оскаленной морде, отмахом своим доставая и Калю. Спустя совсем короткое время кожа девушки была сплошь покрыта кровавыми царапинами и даже кое-где занозами. Затянутому с ног до головы в чужой доспех Казимиру было на порядок легче. Каля, сидя позади, обнимала бронированную спину и молилась только об одном — как бы сейчас не сомлеть. Бешенная скачка, толчки и удары отнимали у нее последние силы...

Вымахнув из чащобы, отягощенный двумя седоками конь тяжело перепрыгнул поваленное дерево. Вместе с глухим ударом копыт вскрикнула Сколопендра, из последних сил уцепилась за доспех Казимира, и коротко ткнулась ему в плечо головой...

* * *

... Сойкину Горку любил не только окрестный люд. Воевода Уберн Хорн, в предрассветный час стоя у своего шатра, хмурил лохматые брови, оглядывая погруженный в сон лагерь. По периметру, насколько позволяла видеть горка, давшая название всей обширной пустоши, в серых рассветных сумерках ходили часовые. Хотя поговаривают, что гном в отрыве от земли готов себя проспать, Хорну не спалось уже второй день.

Полковник Бржислав отправил свою лучшую бригаду на соединение с четвертой хоругвью короля Златоуста, сам встав во главе второй, подошедшей прошлым вечером. Костры его семитысячного войска мерцали по левую руку от Горки, там, где пустошь изгибалась крутой дугой, вытягивая длинный, поросший дерном "язык" к землям Выжигских комесов.

Крякнув, Уберн грузно опустился на землю, упирая широкие, мозолистые ладони в колени. Гонец Златоуста привез приказ для королевского информатора, вот только самой пронырливой девицы до сих пор не было в стане командующего.

О давно знакомой ему лазутчице Сколопендре Хорн тревожился ровно столько, сколько беспокоится гном о человеке, не шибко его приятном, при том вынужденный терпеть того по велению свыше. Будь его воля, сидела бы разбойница в темнице, а не шастала вдоль и поперек по землям, вынюхивая да выпытывая. Не дело.

Разом оборвав раздумья, Уберн приподнялся, впиваясь взглядом в выметнувшуюся на луг конную фигуру. Часовые на дальнем краю лагеря кинулись наперерез, останавливая ржущего коня.

Мигом позже, протяжно завыл рог...

— ... Ваша милость, — оруженосец Хорна вбежал в шатер, в то время, как командующий затягивал ремни доспеха. — Комес с Выжиги! Молодой Казимир. Объявился, наконец, хвала богам. И с ним еще лазутчица. Сколопендра. Вами ж велено звать ея, как объявится, в любой час дня и ночи...

— Комес? — Буркнул Уберн, дергая пряжку на поясе. — Слишком вовремя объявился. Кабы не подстава вражеская. Но ежели с ним Сколопендра... Может, и вправду он. Сам посмотрю. Видал его, кажись, когда-то. Пусти.

Оруженосец торопливо кивнул, откидывая в сторону полог и сам поспешно убираясь с дороги. Двигался командующий стремительно, точно маленькая, целеустремленная гора, способная стереть с пути любое препятствие. По всему лагерю, по тревоге поднимались воины.

К шатру уже подвели взмыленного, обезумевшего от дикой скачки жеребца. Заложив большие пальцы за пояс, Хорн поднял голову, с прищуром разглядывая исцарапанного, бледного шляхтича. Что-то в его перекошенном лице показалось ему смутно знакомым. Он точно видел его раньше — или не его, но близко. Поневоле припомнилась королевская приемная зала, и высокая грузная фигура старого комеса Выжского, в праздники неизменно занимавшая отведенное обычаем место по правую руку короля.

Узнавание колыхнулось в голове тяжелым темным киселем. На сей раз четче высветилась пиршественная зала — и это лицо, моложе и глупее, напротив старого рыцаря и всех его гостей. Уберн потряс тяжелой головой. Вспомнил он боле, чем достаточно, и даже боле, чем хотел.

— Ну? — вместо приветствия нетерпеливо бросил воевода, не дожидаясь пока комес спешится. — Какого демона неси прямо на пики?

Казимир спрыгнул наземь, подхватывая безвольно соскользнувшую Сколопендру. Передав разбойницу лекарю с помощниками, комес шагнул к Хорну, доставая и протягивая свой родовой перстень.

...Через десяток минут, как окончил свой рассказ Казимир, в сторону королевских построений что было мочи несся гонец со срочным донесением лично его величеству королю.

Меж тем хоругвь пришла в движение. Коней седлали, отовсюду неслись негромкие выкрики, собирающие воинов в отряды. Хорн, ругаясь и одной рукой удерживая горячащегося жеребца, натягивал шлем, одновременно отдавая приказы и рассылая людей по местам.

Не прошло и сотни ударов сердца, как хоругвь развернулась, занимая боевой порядок.

— Жди здесь, — бросил Хорн, стоящему рядом с шатром Казимиру. — Благодарствуй, комес, — придержав лошадь, на миг смягчился командующий. — Не поспей ты вовремя, захватили б нас врасплох люди Сигирда. Да сосед бы твой, окаянный Зергин, наделал бы делов. Эй, Ойстрик! — Махнул оруженосцу Хорн. — Позаботься о его милости! Дале, — свирепо зыркнул из-под насупленных бровей он, — ужо наша работа!

Казимир поднял руку во вражьей перчатке и с маху опустил ее на гномье плечо.

— Ежели желаешь положить людей, да и коней немеряно, тогда может быть и ваша, — негромко проговорил он. — А можно по-другому сделать.

Глаза военачальника налились кровью. Комес мимовольно сделал шаг назад.

— Если имеешь что — говори! Да поживее, ты... твоя светлость, — Хорн едва сдержал ругательство.

— Вели всем сей же час сниматься, — быстро заговорил комес, что-то мысленно подсчитывая. — Да идти в сторону замка. Тут недалече. Есть там две деревни, на плавнях стоят, так пройти нужно аккурат между ними. Я проведу, где нужно. Замок мой на болотах построен, про то тебе известно должно быть. Дорога от самых деревень до ворот, почитай, есть прямая, да только она через трясину проходит. Есть другая, по сухому, да больно добираться далеко. Вот крестьяне мои и расстарались, еще продедовским способом. Настилили бревен, дратвой посвязанных, да сверху глины накидали. А только порушить сию дорогу — тоже много стараться не надо. Всего-то дратву перерезать в нужных местах. Большая часть болот уж за замком простирается, а от деревенек до сухого — самое узкое место. Смекаешь, воевода?

Уберн Хорн кивнул, медленно остывая.

— Смекать-то смекаю, да сам все расскажи, как сделать хочешь. Ты здесь хозяин, и ведомо тебе поболе нашего про земли твои.

— Предлагаю так, — твердо заговорил Казимир, разумея, что его слушают. — Отвести войско к замку. Сейчас, сей же миг отвести. Замок на холме, да и вокруг тоже тверди хватает. Поставишь хоругвь в боевом порядке, места там на три таких станет. А на самой дороге, прямо за деревнями, оставим небольшой отряд, да развернем его, как большой. Со стороны видно не будет, а лазутчиков по бокам не вышлешь — болота. Сигирд вояка лютый, да навряд он знает, что дороги нет через болота. Пошлет он конников своих, как есть пошлет. А отряд ваш тем часом отойдет до твердого места. К тому мигу большая часть войска сигирдова на болотах будет. А если повезет — то и все, вкупе с воякой лихим. Тогда и поперережут мои крестьяне дратву-то. Сами-то на плетеных щитах схоронятся, есть у них такие, по болоту ходить. Сигирд, почитай, и не поймет, что случится, когда болото нежданно под копытами захлюпает. Ну а тех, кто все ж до тверди доберется, твои лучники как есть поснимают. Как тебе мысль моя, воевода?

Гном думал недолго.

— Ойстрик! — от звука его голоса пригнулись и оруженосец, и сам Казимир. — Коня его светлости! Снимаемся, живо!

* * *

— ... жаль, что ты того не видала, ласочка! Уж не знаю как, а только все вышло в точности, как твой ненаглядный комес показал. За то короткое время, что стоило коннице Сигирда подойти по следам хоругви к болотам, крестьяне из тех самых деревень расположились вдоль всей дороги, по которой только что отскакали наши конники. Среди кочек схоронились, да так ловко, дерном прикрываясь, да холмами прикидываясь. Сам не видал, ну да почем покупаю... Ну, знамо дело, они ее, дорогу эту, по три раза на месяц чинить привыкли, знают, что да где. Сигирд торопился, его понять тоже можно, знал он, что предупреждены воеводы наши, а только не знал, с чего они так спешно с лагеря-то снялись. Да и опять же, следы хоругви хорошо были видны, да те конники, что милость его Хорн определил заманивать, хорошо постарались, испуганные спины кажучи. А ничего так не подзуживает преследователя, как спина врага, про то сама знаешь. В нужный момент твой комес дал сигнал, и все войско сигирдово, почитай, в единый миг увязло. Ну, коих вытащить успели, так те теперь в подвалах казимировых участи своей дожидаются. На Сигирда-то хочешь посмотреть?

Разлепив отяжелевшие веки, Каля посмотрела мимо Фэнна. Вздохнув, эльф протянул руку, коснулся прохладной ладонью пылающего лба разбойницы, убирая намокшую прядь. Сколопендру жгла лихорадка. Осматривавший девушку лекарь Хорна ругался и раздраженно гремел нехитрым походным инструментом. Разбойницу перенесли на стол, и нескольким дюжим воинам пришлось держать её, пока лекарь определял повреждения, а сама Каля не потеряла сознание от боли.

Полугривенник крепко знал свое дело. У Сколопендры оказались сломаны четыре ребра, перебита голень. Разбито лицо, а сухожилия на ногах растянуты так, будто из неё заживо тянули все жилы. Лекарь сделал что смог: подарил Сколопендре глубокий, муторный сон.

К вечеру, загнав коня насмерть, примчался Фэнн. Верный товарищ Сколопендры словно почуял беду, сотворившуюся с подругой, и не отходил от той уже много часов кряду, в коротких промежутках между бодрствованием и забытьем поднося разбойнице травяной отвар, и втирая в кожу лица вязкую белую мазь, снимающую опухоли.

Едва очнувшись, Каля захотела знать все, что случилось. При упоминании о Сигирде, лицо её исказила болезненная гримаса.

— Нет, — едва слышно прошептала она, делая мелкий, рваный вдох. — Не хочу...

Фэнн погладил горячую щеку, нагнулся ниже, слушая прерывающийся шепот.

— Не беспокойся, Ласочка, — произнес он, накрывая ладонью дрожащие пальцы Сколопендры. — Поставим тебя на ноги. Еще на свадьбе спляшешь со мной танец! Не говори так много, побереги себя.

Сколопендра прошептала что-то, заставившее Фэнна нахмурить гладкий лоб.

— Коли так, то получится, — заметил он, — раз твой комес разрешил диким приходить, отыскать будет не так уж и трудно. Погоди, наклонюсь поближе... Казимир? Да что ему станется? Знай себе расхаживает героем, да с Уберном и Болеславом Златоустом речи умные ведет. Жив, што ему сдеется, занозушка моя? А ты лежи, лежи... Вот как решит наш комесок, что с Сигирдом сотворить, так сразу и приведу его к тебе. А пока спи... спи...

К вечеру Сколопендре стало получше. Все это время Фэнн сидел рядом, меняя ее повязки, а в промежутках не выпуская ее руку из своей. Дважды заходил лекарь, но ничего нового советовать не стал. Сказал лишь, что раны тяжелы, но не смертельны. И ежели милсдарыня будет лежать, не особо шевелясь, хотя бы недельки две, может повезти обойтись без особого увечья.

Казимир приехал к ночи, когда обессиленная Каля все пыталась заснуть, не прибегая к дурманному эльфийскому отвару. В первый миг плохо видевшая полудриада даже не узнала его. Комес успел переодеться, и доспех Золтана с родовым гербом на груди сидел на нем, как влитой. Зайдя в шатер, рыцарь снял шлем, но волосы, подвязанные на эльфийский манер, делали его лицо незнакомым. Шляхтич будто бы и вправду переменился за этот день. Что-то новое появилось в его лице, но что именно, обессиленная Каля не поняла. Лишь что-то настороженно кольнуло в сердце, когда она встретилась с колючим взглядом Казимира.

Впрочем, глаза комеса мгновенно потеплели, стоило ему взглянуть на невольную подругу по скитаниям. Потеснив эльфа, он присел у края постели, еще раз — весело взглянул на нее, и коснулся лежавшей поверх покрывала руки.

— Лекарь говорит, жить будешь, — голос комеса был бодрым, несмотря на день, полный беспокойства и утомы. — Теперь лежать только, а там само все... срастется. Еще, быть может, что и повоевать успеешь.

Мимо воли Каля улыбнулась. Стоило только Казимиру показаться на пороге, словно что-то потеплело у нее в груди. Видимых причин для того, чтобы возвращаться в лагерь, у шляхтича не имелось, а значит, он приехал только чтобы повидать ее, наглую девку из леса.

— Ты, говорят, геройствуешь помалу, светлый комес, — преодолевая сухость в горле и боль, проговорила Сколопендра. — Цельное войско в болоте потопил, своего ни единого воина не потерявши.

Казимир усмехнулся, показав в улыбке зубы.

— То не сам я придумал, — сказал он, поглаживая пальцем бессильную руку Кали. — В дневнике предка своего, Мислора Окаянного вычитал, как он с псоглавцами разобрался. Подумалось, что вряд ли Сигирд про случай тот помнит, что произошел задолго до того, как Стрех, тесть мой неслучившийся, стал королем. Да и нигде, почитай, не говорили про то, тайное дело было, и темное. А вот вишь, пригодилось.

Он немного помолчал.

— Повидать тебя приехал, спасительница, — проговорил он погодя. — Если б не ты, почитай, четыре раза бы меня убить могли. А так, может, и свидеться не придется. Не могу я в замке оставаться. Приказ мне дан присоединиться к полковнику Бржиславу, заместо отца моего, со всеми воинами, что он собрать успел. Да и того... после задума моего, стольких воинов наших сохранившего, и сам король, и полковник с воеводою считают, что в совете их мне самое место. Сей ночью отправляюсь на дальние рубежи. Я мыслю, может, как немного оправишься, в замке отлежишься? Слуг я предупредил, ежели что, да и раненых сейчас там поболее, чем в ином лазарете. Правда, нашего ни одного нету, так что стража бдит... А, да, — комес ухмыльнулся, хлопнув перчаткой по колену. — О самом главном забыл я сказать. Сигирда-то мы взяли, Калина! Во главе войска своего скакал, так даже успел на твердь выскочить прежде, чем мужики мои веревки порезали. Ну и того... схлестнулись мы с ним маленько. Только недолго. Воины Хорновы подоспели не вовремя, из передовых.

— Как это? — не совсем ясно переспросила, хмурясь, Сколопендра, но Казимир ее уразумел.

— Я сам вел воинов, которые войско сигирдово на болота заманивали, — пояснил он, улыбаясь. — Ох и весело же было, уявить себе не можешь! Война это вообще веселое дело, ежели б на ней не убивали.

Каля поймала взгляд Фэнна.

— Ну и взяли они Сигирда, — продолжал тем временем Казимир, более не улыбаясь. — Узнал он меня, как есть. Я думал, его там же удар хватит. Хорош он из себя хозяина строить, когда противник связан и у палача, — лицо комеса помрачнело, пальцы чуть стиснули Калину ладонь. — А так — мерзость мерзостью. Хотя стоит отдать ему должное, пока еще рта не открыл, хотя умельцы наши двое суток вопросы ему задают. Ничего, еще заговорит.

Сколопендра помолчала, собираясь с силами. Подернутые дымкой глаза не замечали ни приоткрытый полог, ни Фэнна, кусающего губы. Неслышно расхаживая вдоль стены, эльф то и дело бросал на шляхтича быстрые, настороженные взгляды, до боли тиская сложенные за спиной руки.

— Поступай по своему разумению, — наконец прошептала Каля, поворачивая голову к шляхтичу. Горячая, влажная ладонь накрыла его пальцы, чуть пожимая. Казимир дернул бровью. Слишком уж отличалось нынешнее рукопожатие всегда задорной, готовой извести его колкостью разбойницы. — Стал быть, нам с тобой в разные стороны, светлый комес, — переведя дух, продолжила она. — Только, — зеленые, мутные от боли и дурмана глаза впились в лицо комеса, притягивая взгляд, — скажи прежде... прежде чем уедешь... тогда в лесу... странный ты был, шляхтич. Поцелуй сорвал... а ить ты меня... меня... на дух не выносил. Да и прежде в... замке Стреха... что... сказал королю?

Лицо снова затеявшего было улыбаться Казимира застыло такой страшной маской, что это стало видно даже Кале, а Фэнн в тревоге шагнул ближе. Веселые глаза в единый миг сделались колючими, точно не на небезразличную ему девицу смотрел он, а на врага своего лютого, Зергина либо Сигирда. И голос, только что теплый, да с участием, словно плетью хлестнул бессильную Калю.

— Так все же не ошибся я, милсдарыня разбойница, — таких слов да в таком тоне слышать от него еще не приходилось. — Не умеешь ты скрыть своих чувств, что на уме, то и на языке у девки глупой? Про поцелуйчик тот все вспоминаешь? Так знай же, что не в томленье любовном али страсти великой я его... сорвал, а только проверки ради — прав ли был Стрех-король об тебе, дриаде, вопрошая.

Глаза расхаживающего эльфа сделались как плошки. В немом обидном изумлении переводил он взгляд с Кали на Казимира, и в этом взгляде была боль.

— И что ты себе возомнила? — комес усмехнулся неприятно прямо в лицо онемевшей Сколопендры. — Думалось-то тебе чего? Да знаешь, скольких я девок перецеловал, и покраше тебя? Иль с грязи да в князи захотелось? Не много ли за один поцелуй?

— А ну, умолкни, светлый комес, — Фэнн наконец обрел свой голос. — Да иди отсюда поживее, пока не выгнали взашей. Давай, шевелися. Там тебя девки заждалися, одна другой краше, лобзаньем одарить, вона, глянь, какая выстроилась очередь. А эту в спокое оставь. Не того ты полета птица, чтоб тут такие песни петь!

Чистый лоб эльфа пересекли две глубокие морщины. Казимир замолчал, резко поднимаясь. С минуту двое мужчин стояли один напротив другого, и хоть ни одна рука не потянулась к оружию, видно было, что друг друга они были готовы убить и голыми руками.

— Ну, долго тебя еще просить, твоя светлость? Может, помочь тебе?

Казимир отступил на шаг. Десница с уже знакомым перстнем легла на пояс, поближе к ножнам.

— Руки убери, нелюдь, — ровно проговорил он, не глядя на Калю. — Да за девкой своей лучше смотри. Не то глупостью своей в могилу себя сведет раньше срока. Пусть говорит спасибо, что то я был, а другой бы уже плетью отходил, ее вздор послушавши. — Он обернулся к Сколопендре. — Еще раз благодарствую за помощь твою, девица, но впредь все же помни, кто я, и кто ты. Мысли свои при себе держи, не ровен час, позору не оберешься. А про то, что я Стреху сказал... сама ведаешь — кто меньше знает, лучше спит. Ужо не про тебя беседа шла, поверь.

Оттолкнув с дороги эльфа, хотя в том не было нужды, Казимир в три шага вышел из шатра. Ни разу он не оглянулся. Спустя совсем короткое время снаружи забили, удаляясь, конские копыта.

Проводив комеса взглядом, Фэнн обернулся к Сколопендре и, увидав, стремглав бросился к ее постели. С девушкой творилось невообразимое — она и пыталась приподняться, и падала обратно, задыхаясь, и давясь слезами сквозь стиснутое болью и смертельной обидой горло. Никогда еще верный товарищ не видел свою ласочку такой. Будто подменили сильную подругу, всегда с улыбкой встречавшую удары судьбы, будь то предательство друга или промах на охоте. Теперь же Каля как обезумела. Словно что-то рвалось из нее наружу, рвалось израненным и поруганным, точно какая-то часть души оторвалась и норовила унестись прочь, вслед за породистым конем гонористого шляхтича...

Эльф сжал девушку в своих объятиях, гася своей грудью прорвавшиеся рыдания. Каля пыталась сказать что-то, но лишь спустя долгое время Фэнну удалось разобрать два только слова, которые она повторяла из раза в раз.

— За что? Ну, за что..?

Конец первой части.