Время выбора

Закончив свою речь, волхв сидел, молча глядя на князя.

— Ничего не понимаю, — заговорил Добрыня, — Вам, волхвам, общаться с Богами дело привычное. Но причем здесь князь Владимир. Какое такое знание ему дано свыше. Никогда ты, волхв, к князьям не благоволил, а тут вдруг набиваешься в друзья и советчики. Княже, ну ты то, что молчишь?

— Думаю я! Не знаю с чего начать. Уснул я здесь вчера князем Владимиром, семнадцатилетним юношей, и я же уснул вчера в 2010 году от Рождества Христова, по календарю ромеев , ученым — историком Владимиром, восьмидесяти одного года от роду. А проснулся сегодня и молодым князем и старым ученым сразу. Думаю так, что теперь я князь-ученый Владимир. И теперь я знаю и чувствую все, что я знал и чувствовал, и князем и ученым . В общем, сейчас я все тот же князь Владимир, но с опытом и знаниями ученого из далекого будущего. Даже и не знаю, как вам все это объяснить. Наверное, деянья Божьи нам, смертным, понять, не дано. А причиной этому, как я понимаю, стало волхование Ельца.

Теперь, дядька Добрыня, мы с волхвом в твоей воле. Можешь признать меня отродьем Чернобога и открыть мою тайну новгородцем, я отпираться не буду. Или принять меня князем Владимиром, обновленным волей Сварога, и тогда мы втроем будем трудиться, во благо Руси. Решай сам.

— Вон, значит, чего волхв наворотил. Значит, двое вас теперь. И кто у вас там главный? Князь или ученый этот?

— Сказал же я, что мы теперь единое целое. Нету главного, и быть не может. Один я человек, и снаружи и внутри.

— Ну, сказал, сказать, что хочешь можно. А может дух приблудный князя моего зашпынял, и теперь что хочет, то и говорит. А я, верь!

— Да, вот же волхв сидит, ты и ему не веришь?

— Волхву верю. И что озарение у него от Сварога верю, и что знание великое у тебя верю. А вот в то, что ты князь Владимир, я не то, что бы, не верю, но сомневаюсь.

— И что теперь?

— А, ничего. Пока буду тебе помогать. Кто же знаниями сокровенными пренебрегает. А там видно будет. Может, развеются мои сомнения. Или наоборот, но тогда уж не обессудь, за душу воспитанника моего, своими руками придушу.

— На этом и договоримся пока. Дальше, ты прав, будет видно. Спасибо хоть, что с кулаками на меня сразу не полез, а то ведь, и кинжалом мог. Знаю я тебя. Теперь нужно думать, что будем делать завтра. Думаю, что вопросов у вас ко мне много, но это потом, потому что рассказывать долго, а время не терпит.

-Один только вопрос, князь, — Вот говорят, ученый человек, или ученая собака, это понятно, а ученый Владимир, это как? Чему он ученый? И какие такие знания у него, мне интересно, да и волхву, думаю, тоже.

— Объясню в двух словах. Сейчас есть воины, кузнецы, гончары. У каждого свое дело. А в будущем появятся еще и ученые. Эти люди будут всю жизнь стараться узнать все о нашем мире. Одни, как больше хлеба на земле вырастить. Другие, как железо крепче сделать. А Владимир узнавал, как люди до него жили. Память человеческая коротка и прошлое забывается. А знать его надо, что бы, не совершать ошибок предков. А знаю я, теперь, что наперед будет. Кто, где и с кем воевать будет. Кто земли новые откроет, какие страны через сто лет будут сильны, а какие в ничтожество впадут. Много еще чего знаю. Знаю, к примеру, что если уйду я сейчас на север, то вернусь через три года с северными хирдманами и отберу у Ярополка Киевский стол. А сам Ярополк будет предательски убит. А потом ярлы, почуяв силу, захотят собирать подати с Киевских земель. И много трудов придется приложить, что бы от этой напасти избавится. Потому и решил идти на Ярополка с новгородцами. А чужих столько нанять, что бы после не могли они и помыслить, на Руси властвовать. А теперь хочу вас обоих просить, всех ваших надежных людей запрячь. И через три дня мы должны знать, кто, из тех людей, чей голос весом на Вече, что думает об ополчении и походе на Ярополка. А потом будем думать, как убеждать несогласных. Есть у вас такие люди? Ты волхв, что скажешь?

— Не в обычаях волхвов людские тайны раскрывать. Много волхвы знают о земных делах, но о немногом сказывают. Но с сего дня будешь ты, Князь, знать, то что знают волхвы.

— Есть у меня такие люди, как не быть. Какой же я без этого буду боярин.

Добрыня встал, подошел к шелковому занавесу на стене и отодвинул его. Занавес скрывал нишу с кувшинами греческого вина и чашами. (Он их сам туда ставил, дабы князь мог угостить почетного гостя. Но следил, что бы князь к вину не прикасался, вот и на обеде у князя в чаше был смородинный взвар. Это на людях, Добрыня проявлял почтительность к князю, а наедине и за дело, мог и подзатыльником наградить). Налив вина в чаши себе и волхву, вернулся на свое место и продолжал.

— Это ты правильно говоришь. Прежде чем идти на сечу, надо все о своих союзниках и врагах знать. И союзников что бы было побольше, а врагов поменьше. Так что и людям своим накажу и друзей попрошу. Будем мы знать, кто что думает, и как с кем говорить. И еще хотел тебя спросить, кого посылать в Киев к Блуду?

— Не будем мы к нему никого посылать. Знаю я теперь, что сделать он может многое, но позору мне принесет еще больше. Невместно мне предателей в союзниках держать. Вера должна быть у народа, что у князя Владимира руки не замараны.

— Ну, молодец, князь! Облегчил ты мне душу. И тем, что отказался с Блудом связываться, и тем, что так прямо и сказал, что теперь ты знаешь. Пожалуй, если бы в тебе чужак командовал, то забоялся бы он такими словами мои сомнения увеличить.

— Это славно, что ты так это понимаешь, — Владимир подошел к собеседникам и положил руки им на плечи, — Теперь нас трое, и не думаю, что кто-то может нас одолеть. А если у тебя, дядька Добрыня, какие еще сомнения остались, то делами они развеются. Сейчас же, не теряя времени нужно начинать исполнять задуманное. А завтра после полудня соберемся вновь. Поговорим о будущем. Хочу я, что бы вы знали, какой мне видится Русь. Дел впереди много, и делать их надо, решив заранее, чего мы хотим добиться. Решать будем вместе, и если какие будут у кого рассуждения поперек моих, будем их сообща обговаривать, что бы понять кто прав. Но уж потом идти вперед рука об руку.

Боярин и волхв вышли на крыльцо. — Да уж, ошеломили вы меня, — сокрушенно сказал Добрыня, остановившись, — никогда вас, волхвов, за это не любил. Вы с Богами разговариваете, предсказания делаете, теперь вот и вовсе, не поймешь что, получается, а нам, смертным, со всем этим, разбирайся! Как вот с ним теперь разговаривать, как с воспитанником моим или как с мужем, сединами убеленным?

— Как разговаривать, это понятно. Он не зря тебя дядькой величает. А разбираться теперь со всем этим, нам с тобой вместе придется до конца дней. Ты вот что своим наушникам накажи, что бы не просто узнавали, кто, за что на Вече кричать будет, а с подробностями, крепок ли он в этих мыслях, будет ли других на свою сторону звать, или сам с чьего то голоса говорит.

— Ага, ты еще поучи меня как Вече собирать надо. Своими волхвами занимайся. Да о чем мы! В самом деле, что ли учить друг друга собираемся? Уладим все по уму. Мне вот интересно, что Владимир нам завтра поведать хочет. И как оно все там, в будущем. Как там, живут, что про нас думают, если конечно нас еще помнят. Шутка ли, тысяча лет!

— Ото ж, завтра и поспрошаем. Но мыслю я так, что если его обо всем выспрашивать, то мы и к зиме не закончим. А дело делать уже сейчас нужно. Пойду я, мне еще волхвов собирать, да и тебе своих людей тоже.

Волхв развернулся, спустился с крыльца, и пошел в сторону капища. Боярин посмотрел ему вслед, подумал, — Оно так, конечно, да все равно интересно, — и направился на постоялый двор, хозяин которого служил ему главным личным наушником. Свидетельства, которые регулярно получал от него Добрыня, всегда были своевременными и верными. Порой боярину думалось, что тот слушает даже разговоры в супружеских спальнях. В то, какими путями добывались эти свидетельства, он старался не вникать, опасаясь узнать нечто неприглядное, но платил регулярно и щедро. В особом сундучке давно уже лежало несколько десятков свитков, хранивших всю подноготную влиятельных людей Новгорода, и не только его. Записи все время обновлялись.

* * *

*

На следующее утро Владимир принимал у себя, вызванных накануне пятерых братьев, лучших новгородских кузнецов. Войдя в горницу, кузнецы, по уставу, но с достоинством, поклонились в пояс, и, по знаку князя, расселись на, стоящей вдоль стены, лавке. Сам Владимир сел за стол напротив.

— Здравствуйте, мастера! Вчера советовался я с боярами, сегодня вас позвал. Не обойдете князя советом?

— Думаю, что ведомо нам, зачем ты, князь, нас позвал, — начал самый старший, — исполчать ты будешь новгородцев в поход на Ярополка, и будет потребно тебе для того дела оружие и брони. Скажи, чего и сколько тебе нужно, и к какому сроку. А мы будем думать, как сказанное исполнить.

— Не совсем так, мастера. Идти ли новгородцам на Ярополка решать будет Вече. И как оно решит, я не знаю, может и отказаться от похода. И указать мне, путь чист из Великого Новгорода. Но если пойдут новгородцы в поход, я хочу, что бы шли они с лучшим оружием.

Читал я в книгах про то, как ромеи воевали, пока они еще собирали ополчение в непобедимые легионы, и не звали наемников. В те времена были у них самострелы, именуемые арбалетами. Князь взял со стола пергамент и протянул его мастерам, — Смотрите, я нарисовал, что бы было понятно. Как разберетесь, скажете, — сам же вернулся к, отложенным перед приходом мастеров свиткам, и стал их просматривать.

Через немалое время старший из мастеров отложил пергамент и хмыкнул. Владимир отложил свиток, и вопросительно посмотрел на него, — Ну что скажешь, мастер?

— Хитрая штука, князь, но сделать такое можно.

— А раз можно, значит и нужно. Стреляет он железными стрелами. Правда, заряжать его долго. За минуту, разве что, три выстрела можно сделать, а обычно два. Зато бьет много сильнее лука, и за двести шагов пробивает кольчугу. А обучить стрелять из него, так, что бы за эти двести шагов попадать во вражеского воина, можно любого менее, чем за месяц. Оружие это, конечно, дорогое, но по мне лучше платит гривнами, чем жизнями ополченцев. Одно меня смущает, из чего лук для него сделать можно. Знаю я, что в городе Дамаске делают мечи, столь гибкие, что ими можно опоясаться, а снимешь, как и не сгибал. Вот из такого железа как это, хорошо бы делать эти луки. Но и там такого железа мало, потому что привозят его из далекой страны, Индии.

— Слыхивал я про те мечи. Железо в них, и впрямь доброе, хотя мечами опоясываться это баловство. Мы же с братьями делаем мечи из булатного железа, которое не хуже дамасского будет. Как в печи его варить, и что надо в печь класть, как ковать потом, меня отец учил. А его дед наш. И заповедано нам никому, кроме наших сыновей, этого не открывать. А луков этих, я чаю много нужно будет. Других мастеров надо будет в подмогу звать. Так и уйдут наши секреты в чужие руки.

— Согласен с тобой, мастер, такие секреты надо хранить пуще, чем зеницу ока. А то, не просто в чужие, во вражьи руки попадут. Но и здесь можно исхитриться. Вот, к примеру, я думаю, что в печь надо класть, чего больше, чего меньше, а чего— то и совсем малость. А без этой малости булат и не получится. Так ведь? Вижу, что так. Значит, хоть сто печей поставь, и к ним сто мастеров приставь, до тех пор, пока только ты знаешь, что в этой малости есть, секрет твой от тебя не уйдет. А если две таких малости нужно, так еще лучше. И на это дело ставить можно не мастеров даже, а подмастерьев, А из вас кто-то будет приглядом за ними заниматься, да эти малости вовремя добавлять. Малости эти, раз уж так выходит, что коли добавить их к обычному железу, то железо булатным становится, добавками и назовем. И секрет этих добавок надо хранить за семью печатями. Ковать же булат, ты смело можешь и мастеров научить. Урона секрету тут не будет, покуда у них своего булата нет. Как считаешь, можно так будет дело вести?

— Что тут говорить, если все сделать, как ты обсказал, то можно будет.

— Значит, с этим мы справимся. Есть у меня еще одно сомнение. Не все ополченцы будут к мечу привычны, а если какие и будут, то, по всякому, не так как обученные воины. А вот к топору, вилам, или к багру, например, привычны все. Вот бы им такое оружие придумать, что б и рубить им можно было, и колоть, и врага с лошади стягивать. Что бы сразу и топор, и копье и багор. Сможешь такое измыслить?

— Эка, князь, какую ты хитрую сброю придумал. Добрая вещь может получиться. Попробуем мы с братьями, по всякому, такую штуку сковать, глядишь, что и получится.

— Я вот, что подумал, — опасливо глянув на старшего, решился сказать самый младший из братьев, — на твоей картинке, князь, лук в одну пластину нарисован. А если его сделать в две, то он, куда как, сильнее бить будет.

— А ты подумал, дурья твоя башка, какой богатырь нужен будет, что бы такой лук натянуть? — вскинулся старший, — не встревай в разговор. Не морочь голову князю. Придем домой, там все и скажешь. Не сердись на него, князь, молод он еще, временем про вежество забывает.

— Не буду сердиться. Как можно, сердиться на него, если он душой за дело болеет, напротив рад я этому, — При этих словах Владимира, младший покраснел, и победно поглядел на старшего, — И рад я еще, мастера, что у нас такой разговор сложился. А напоследок скажу я вам вот что, — Князь встал и вышел из за стола, — стоя говорить буду, уважения для. Мы, и дружинники, и ополченцы, на рать пойдем, победу добывать. Но коли будет та победа, то будет она ваша наполовину. Силы свои и умения вложат в нее все. Те, кто оружие скует, и те, кто хлеб вырастит, те, кто воинов оденет, обует, и те, кто торговлей серебро Новгороду добудет. Победа на поле брани будет коваться здесь, в Новгороде. И коли решит Вече, что быть походу, считайте, что для вас он с этого дня и начнется.

А сейчас, хоть и интересно мне с вами, но ждут уже, когда закончим мы наш разговор, боярин Добрыня и волхв Елец. Думайте, мастера, о том, как устроить то, что я вам сказал, и о том, чем вы еще сможете делу помочь.

Князь проводил кузнецов до двери, велел дружиннику звать волхва и боярина в трапезную, и сам пошел туда же. Войдя, он приказал дружиннику оставшись снаружи ни кого без княжеского зова не пускать. После чего плотно закрыл тяжелую дубовую дверь и подошел к столу, где его ждали Добрыня и Елец. Оглядев стол, на котором уже стояло вино для гостей, взвар для него и блюда с различными пирогами, Владимир уселся с боку стола, Добрыню усадил во главу, а Елец занял место напротив князя. Добрыня наполнил чаши, и теперь смотрел на князя, ожидая начала беседы.

— Не буду вас расспрашивать о том, что вы сделали вчера и сегодня. Уверен, что больше никто сделать бы не смог. Покуда будем ждать плодов ваших трудов, есть время рассказать о том, что нам предстоит. Начну издалека.

— В детстве, глядя на отца, я представлял себя таким же витязем, ведущим на врага верную дружину. Когда же он ушел в свой последний поход, я сильно на него обиделся. Рад был, конечно, что он поставил меня на княжение, но все равно обиделся. За то, что сам он ушел, и увел лучшую на Руси дружину. Слава Олега ему покоя не давала. А когда пришла весть, что дружина разбита, и сам отец погиб, стал я задумываться, над тем, в чем же истинная слава Князя. В том ли, что бы, как Олег прибить щит на врата далекого города, и взять большой окуп, заплатив за это жизнями самых сильных и умелых сынов Руси? А если не в этом, то в чем? Теперь же я знаю, как ответить на этот вопрос.