Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Для начала следует вычислить — кто они? Американцы отпадают почти наверняка — вряд ли они уже научились играть настолько изящно, в моем мире это произошло в 60-е годы (соответствует РеИ — В.Т.). Собственно, обзоры, которые я добросовестно читаю, повествуют о том же — пока они не отошли от ковбойщины, в классическом стиле 'Виски с водой мне и моей лошади!'. Англичане блестяще умеют использовать 'борцов за светлое будущее' в своих интересах, у них накоплен огромный опыт такой работы — вот только серьезных интересов у них в Галиции нет, а при нынешних раскладах MI-6 вряд ли станет стараться из любви к искусству. Остается одна сила — оппозиция Папе, каковая отнюдь не исчерпывалась кардиналом Лавитрано и его сторонниками. Вот у этих есть и мотив, и умение, и возможности для работы в Галиции.
По совести говоря, деваться им особо некуда — его высокопреосвященству Фрэнсису Спеллману (в РеИ стал кардиналом в 1946 году, в АИ МВ, скорее всего, Папа был вынужден дать ему сан примерно в то же время — В.Т.) и его сторонникам и союзникам надо срочно ломать союз Ватикана с нами, пока взаимные интересы не зацементировались намертво, до такого состояния, что даже приход к власти настроенного против нас Папы не сможет разрушить союз — просто потому, что это чересчур дорого обойдется Святому Престолу, в том плане, что финансовые потери будут огромными.
Как рассказывал 'Пиночет', когда им читали обзорный курс по ключевым фигурам в основных конфессиях, Спеллмана приводили как образец человека, ухитрявшегося находить общий язык со всеми — и, всегда доводить начатое дело до благополучного завершения. Этот сын ирландского бакалейщика сумел в молодости подружиться с такими людьми, как ныне покойный Гаэтано Бислети, в свое время бывший приором Мальтийского ордена, остающегося могущественным клубом старой европейской аристократии; влиятельнейшим Франческо Дука, долгое время руководившим Конгрегацией по чрезвычайным церковным делам — правда, сейчас старенький кардинал тяжело болел, с возрастом у него обострилась болезнь сердца; ближайшим помощником Пачелли еще в бытность его государственным секретарем, Доменико Тардини. В более зрелом возрасте, около тридцати и за тридцать, он сумел подружиться с помощником военно-морского министра США Франклином Рузвельтом и архиепископом Эудженио Пачелли — будущими президентом и Папой Пием XII. Эта дружба сохранялась всю их жизнь — надо отдать должное Фрэнсису Спеллману, он умел быть по-настоящему надежным и верным другом.
Но, была и еще одна сторона жизни и деятельности кардинала Спеллмана, куда менее известная широкой общественности. Именно он, блестящий дипломат и финансист — недаром его первый покровитель, кардинал О'Коннел, находясь в раздражении, называл его 'бухгалтером' — обеспечил во время и после Второй Мировой войны, когда поражение Германии стало очевидно для всех, переход Святого Престола, на весьма выгодных для Ватикана и ориентировавшуюся на него старую европейскую элиту условиях, под покровительство Вашингтона. Он сумел договориться со всеми — и сделал это безукоризненно.
Сейчас же его обязательства вошли в противоречие друг с другом. Как видный представитель американской элиты, он должен был обеспечить продвижение интересов США в Европе — как один из высших руководителей РКЦ он был вынужден соблюдать заключенный с СССР союз. Судя по той информации, которая доходила до меня, Фрэнсис Спеллман сделал свой выбор в пользу первой группы своих обязательств. Нет, он не готовил заговора против своего старого друга, тут было другое — очевидно, что тяжело больной Пачелли, которому уже стукнуло 77 лет, недолго будет занимать престол Святого Петра (в РеИ Пий XII скончался 9.10.1958 г. — В.Т.). На этом фоне все зависело от того, кто станет следующим Папой — сторонник союза с СССР, или же, противник?
В первом случае, за время, которое новый Папа будет занимать престол Святого Петра, союз окрепнет настолько, что разрушить его будет почти невозможно — слишком тесно будут связаны интересы Ватикана и Кремля, слишком большие выгоды от сотрудничества будут получать многие влиятельные люди в Европе, чтобы они согласились на его демонтаж, слишком велик будет укреплявшийся с каждым годом авторитет Советского Союза в Европе, среди рядовых немцев, итальянцев, чехов, люксембуржцев, французов, бельгийцев, чтобы разрыв этого союза, совершенный по инициативе Папы, не нанес тяжелейшего, возможно, смертельного удара по авторитету Католической Церкви.
Во втором случае, при том условии, что Советский Союз совершит что-то очень нехорошее — и, желательно, неоднократно! — у Папы будет повод и возможность разорвать этот союз, не похоронив при этом авторитет Ватикана среди рядовых европейцев.
Закономерно возникал вопрос — а что это может быть? Если мы просто покрошим бандеровцев, пусть и посреди Львова, поводом это явно не будет — прислужников нацистов в Европе крепенько не любят, взять хотя бы реакцию европейцев на попытку Кука с подельниками захватить пароход. Даже убежденные антисоветчики, вроде тех французских редакторов, исправно перепечатывавших статьи месье Фаньера, вначале начавших печатать статейки о 'зверстве красных, жестоко расправившихся с юными борцами за свободу Украины', были вынуждены быстро сбавить обороты, поскольку их постоянные читатели, в массе своей одобрили действия советского спецназа, 'жестко пресекшего действия террористов, посягнувших на жизнь и здоровье мирных советских граждан, поехавших отдыхать в круиз'.
Прав Димка Мамаев, говоривший, что очень многое зависит от подачи информации — и, не менее важно, как подается первоначальная информация.
Эту подачу отцы-командиры закрепили процессом над Куком с подельниками. Помимо истории с неудавшимся терактом, на свет божий была выставлена информация о действиях бандеровцев в карательных подразделениях, не была забыта и Волынская резня. Благо, на процессе было не повернуться от иностранных журналистов — а, 'отважные юноши', вкупе с Ириной Стюртой, будучи сломленными психологически, выложили всю правду о своем 'боевом пути', включая и места захоронений жертв расправ. Наши устроили выезд на места, со вскрытием могил, с фото— и киносъемкой, судмедэкспертизой, и, конечно, в присутствии журналистов.
Шок был жутчайший, в особенности, когда Кук, отрабатывая дальнейшую жизнь, начал давать показания об истреблении мирных людей — русских и 'неправильных' украинцев, поляков и евреев. Знал он очень многое, включая местонахождение многих архивов ОУН-УПА, которые благополучно сдал — с отчетами 'провидников' и 'куренных', фотографиями расправ, сделанных тогда, когда мрази еще и не задумывались о возмездии.
Тогда произошел прорыв информационной блокады, устроенной англичанами и американцами. Возмущение рядовых евреев и поляков, живущих в США и Великобритании, было настолько велико, что репортажи с процесса начали печатать респектабельные буржуазные газеты — правда, есть подозрение, что свою роль сыграл многократный рост продаж коммунистических газет.
В общем, бандеровцев начали везде заслуженно считать не людьми, и не зверями, исчадиями ада, подручными отлученного от церкви одновременно Папой и Патриархом Гитлера. Попытки их как-то отбелить явно не имели шансов на успех, слишком велико было возмущение, недаром московский процесс над бандеровскими террористами часто называли 'мини-Штутгардским процессом'.
Так что этот вариант отпадал почти автоматически. Оставалось что-то другое — по вероятному замыслу игроков с той стороны, мы должны будем совершить массовое убийство заведомо невинных людей.
Вариантов, пригодных для такой акции, просматривалось немного: во-первых, больница, во-вторых, какое-то детское учреждение, детдом или школа, в-третьих, что-то религиозное — трудно было не вспомнить реакцию всего мира на нападение нацистов на Ватикан. С определенной натяжкой подходил университет.
Понятно, что все эти мои прикидки были не более чем интеллектуальной гимнастикой — вероятных целей для провокации во Львове и окрестностях наверняка имелся не один десяток, скорее, ближе к сотне. Перекрыть их все силами госбезопасности и МВД, даже с задействованием оперативных частей и спецгрупп, представлялось практически невозможным делом. Впрочем, если и повезет угадать — представляете, что будет, если группа фанатиков начнет стрельбу в университете, во время большой перемены? Вот именно — даже если против них будут работать 'Альфа' и 'Вымпел', массы невинных жертв никак не избежать, как это было в Беслане.
Следовало выбить Горьковского из привычной колеи, заставить его хоть немного проговориться — сейчас нам была необходима каждая кроха информации, пусть и вовсе микроскопическая. Вряд ли он знает многое — но, какой-то намек дать может, в конце концов, вряд ли в кружке Линника есть другой сотрудник ГБ. Следовательно, 'гуру' должен был его использовать для нелегальщины — если, конечно, сам готовил эту провокацию, а не должен был просто привести своих зомби в определенное место, в нужное время, раздать им стволы и скомандовать: 'Фойер!'.
А брать Линника пока нельзя, по той простой причине, что может быть резервная группа, о которой он и понятия не имеет. Расколоть его не проблема, даже без китайских изысков — достаточно зажать мужские органы дверью и легонечко нажать. Вот только он, самка собаки, скорее всего, знает только своего куратора — и связь у них односторонняя, разве что есть возможность экстренного вызова. Вот только куратор отличается от влюбленной барышни тем, что не помчится на вызов сломя голову — наверняка предусмотрены серьезные меры предосторожности, так что совсем не факт, что его удастся взять живым. Да если и удастся — его руководители вполне могут обрубить цепочку, и останемся мы на бобах.
Так что надо работать с Горьковским, другого пути нет.
— Ну и за что ты Мишу Якубсона убил? — первый мой вопрос к арестованному — факт является абсолютно доказанным. И отвечать тебе за него по всей строгости закона. Даже больше — или забыл, что согласно законодательству, сотрудники Органов за совершенные преступления подлежат наказанию более суровому, чем простые граждане? Вышак тебе светит, или "четвертной", если повезет.
Молчит. Лишь смотрит уперто, как партизан на допросе. Обстановка располагает — здание старинное, подвал, потолок сводчатый, низкий, окон нет. В кабинете нас двое — конвой не нужен, если этот Горьковский попробует на меня наброситься, хуже будет лишь ему.
-Своих же товарищей, сослуживцев, подставил — говорю я, тем же менторским тоном — под расследование московской комиссии, из центрального аппарата. Думаешь, у меня других дел нет, настоящих врагов советского народа ловить? Ладно, студентики — но ты-то как в такое дело впутался? Хоть знаешь, что в основе лежало?
Я не вру — мандат "опричника" у меня в кармане. Это на людях здесь я сотрудник киногруппы — узкому кругу доверенных товарищей я свои полномочия предъявил. И Горьковский никому на воле передать не сможет, кто его допрашивал — да и не знает он о приезде товарищей с Ялтинской киностудии, его ж еще до того арестовали. Молчишь — ну что ж...
-В "Тимура и его команду" поиграть решили? Только не по мелочи, соседям дрова таскать, а улучшить сразу весь советский строй? Не сами решили, а слушая мудрого наставника, как гражданин Линник С.С. Вот только не поняли вы, что вас, дурачков, нагло поимели.
Переворачиваю крайнее фото, ну вот она, Ганнуся, гражданка Полещук А.А., 1930 г.р. Ничего дивчина, только не в моем вкусе, полновата, мне же стройные нравятся.
-С гражданкой Полещук вы в каких отношениях? Жениться собирались, ну совет да любовь были бы, отчего вдруг передумали — хотя отношения продолжали поддерживать? Впрочем, не ты один такой, как оказалось. Дурак, ой дурак!
Переворачиваю остальные фотографии, комментируя:
-А также гражданки Литовченко, Маликова, Коновец, Чумакова — это лишь те, кто уже заявления написали. Как их гражданин Линник валял. Вещая дурам, а также дурачкам, вроде тебя, про революционную организацию, прямо как в романе "Овод". А если кто-то из дураков начнет что-то подозревать — то убирать их, руками других дураков. Как в твое случае, сразу две фигуры прочь, и Якубсон, и ты. Да и Голубев, помнишь ведь, что было, тоже. Тебя ведь Линник от женитьбы отговорил, сказав — дом, дети пойдут, и оба вы для борьбы будете потеряны?
-Откуда вы знаете?
Ага, значит в точку попал. Хотя я всего лишь вспомнил роман Горького, как там один герой другому то же самое говорит. Или фразу из какого-то советского производственного романа, "увлекся ею, но боялся, что жена отвлечет от большого и важного дела", в памяти застряло, хотя название и автора забыл.
-А это он не одному тебе говорил. Вы-то всерьез принимали, играя в подпольщиков — а гражданин Линник смеялся, самый крутой петух вашем курятнике. Ладно, студенты, про всякие там "братства" наслушавшись — но ты-то, мужик уже жизнью тертый и опытный, куда смотрел?
-Неправда! Сергей Степанович, совсем не такой!
Я усмехаюсь — понимающе, и мерзко. Не довелось тебе, Игореша, в иное время пожить. "Политкорректное" — когда уже и двух мужиков командировочных в один номер гостиницы селят с ухмылкой, а если педагог с ученицей (или ученицами) имеет отдельные занятия, то сразу обвинение по статье (и не всегда, придуманные). А меня вот Мария почти три года ждала — и ведь я, грешен, интересовался, не было ли у нее еще кого-то, и точно знаю, что нет! В этом времени нравы строже, чем в эпоху постсоветского капитализма. Хотя и тут успело быть, "если комсомолка откажет комсомольцу, то значит, она мещанка". И Горьковский тем более должен был про то слышать, хотя и пацаном в те годы был — да и ситуация, когда девушки влюбляются в наставника на пути все равно каком, вполне обычная, ну а про фронтовых пэпэжэ молчу. Так что — поверит!
-А если так — говорит Горьковский, как обрубая концы — он право имел, по согласию. Эх, Ганнуся!
И на лице его читаю, "а пусть по такой статье осуждают, до главного не дойдут. Конспирация!".
-Дурачок — добавляю я — ты не понял, что для тебя, и для Сергея Степановича, и для других, кто в вашей "организации" состоял, разницы нет? Поскольку имеем убийство, совершенное по предварительному сговору группой лиц — ведь не сам же ты решился? — да еще со злостным использованием служебного положения, ну а так как ты был вооружен, и у прочих отдельных личностей тоже оружие нашли, при явной сплоченности в некую "организацию", то вполне можно подвести под статью о бандитизме. В местности, находящейся на особом положении, да еще приграничной — что еще усугубляет. И дело Голубева тоже присоединим, по вновь открывшимся обстоятельствам — так что убийства неоднократные, бандитизм, а теперь еще и сутенерство — вышак всем, по целому букету чисто уголовных статей. Что ты думал, меня напрасно сюда из Москвы сдернули — так мне туда возвращаться, ничего серьезного не раскрыв, просто неудобно. А жаль — уж своего брата-фронтовика я готов был вытащить, но что делать, если ты сам возможности не даешь? Когда вас, вместе с Сергеем Степановичем к стенке поведут, можешь ему в лицо плюнуть — за то, что он написал подробно, в каких позах он твою Ганнусю имел, причем не только в .... но и другие места!
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |