Труды несвятого Валентина

Валентин Кунцевич.

Товарищ Пономаренко любит цитировать Самого — в особенности, его фразу 'У нас ухорезов хватает — у нас умные в дефиците'. Логика тут присутствует, ничего не могу сказать — действительно, требуется не просто положительный результат в виде энного количества 'сложивших сотни' врагов, но и возможность его развить, не говоря уже о том, что минусы операции не должны превышать плюсы, что весьма вероятно, если крошить всех супостатов подряд.

Что же, стоит сказать спасибо за конструктивную критику — и, сделать выводы. С одной стороны, в стремительно растущей системе, каковой является сталинский СССР, можно сделать стремительную карьеру, в чем я не вижу ничего плохого, помня крылатую фразу генерала Драгомирова — как это идет у меня, за одиннадцать лет взлетевшего из старлеев в полковники. Вот только и падать придется высоко, если не справлюсь. По закону Паркинсона — что тебя повышают, пока уровень свой не превысишь, а дальше закономерный провал, и вниз по баллистической траектории. Вот только у систем, переживающих взрывной рост, случается и обратная сторона стремительной карьеры, выражающаяся в очень высоком уровне персональной ответственности за результат — проще говоря, сталинский СССР, это не западная демократия, тут, в моей профессии, отправляют в совсем окончательную отставку, прямиком на тот свет.

Кстати, сейчас я уверен, что заговор в верхушке РККА в 1937 году был — в этом времени немало пообщавщись с живыми свидетелями тех событий. Другой вопрос, что Тухачевский явно не был марионеткой Троцкого, а вел свою игру, желая получить всю полноту власти, а не стать пусть и лидером одной из победивших группировок — что же, здравое зерно тут явно было, поскольку окажись он одним из победителей, например, 'на паях' с группировкой Ягоды, очень велика была вероятность того, что он отравится колбасой на второй день после победы или станет жертвой мести недобитых сторонников Сталина. Такова уж природа подобных игр — два медведя в одной берлоге категорически не уживаются. Вот он и пытался балансировать и угрожать — ох, дурак, нельзя в таких случаях даже пытаться играть на том поле, где противник заведомо сильнее, а следует навязывать ему свою игру, там, где у тебя есть все преимущества. Одним словом, по Высоцкому: 'Мы сыграли с Талем десять партий — в преферанс, очко, на бильярде'. А если серьезно, то прав был Ильич, сказавший, что "никогда нельзя играть с восстанием — а коль начал, надо с предельной решимостью идти до конца", по максимуму используя положительный для себя темп операции, отказ же от него равнозначен поражению. Вот что бывает, когда в политику лезешь, страстно желая увеличенной дозы самого сильного наркотика в мире — власти.

Хотя, вполне возможно, что сначала Михаил свет Николаевич по уши влез в игру — и, только потом осознал, что попал в цугцванг. Вот и начал метаться из стороны в сторону, пытаясь выкрутиться из заведомо проигрышного положения посредством блефа и торговли. Вот только таких игр не прощает ни одна власть в мире — и не надо мне рассказывать о 'зверствах кровавой гэбни'! Довелось мне читать и о методах, которыми де Голль наставлял на путь истинный месье из Национального совета сопротивления и ОАС; о том, как англичане, в начале XX века, объявляли награды за головы борцов за независимость Ирландии, не утруждая себя различиями между политиками и боевиками; как навстречу губернатору Луизианы Лонгу, претендовавшему на кресло президента США, с последующим переформатированием системы реальной власти — а в 1936 году такое могло пройти! — навстречу вывернулся одиночка-психопат с пистолетом.

Откровенно говоря, мне это не нужно, вполне достаточно нынешнего положения дел — если учесть, что, похоже, подвернулся шанс реабилитироваться за китайские вольности. Тем более что Иосиф Виссарионович (хотя, в отличие от нашего отца-Адмирала, я Вождя вблизи видел считанное число раз), показался мне вполне адекватным — может и прав Саня Князев, утверждая, что в той истории у Сталина два инсульта было, в 1945 и 1949, вкупе с возрастом на его психику повлиявшие очень отрицательно?

— Вам, товарищ Кунцевич, за границу после ваших китайских похождений путь заказан пока. Так что справляйтесь там, куда вас Партия поставит.

Пономаренко тоже понять можно. Кадровый голод — сейчас пока еще в СССР деревенского населения почти две трети. А с десятью классами — процент такой же, как в наше время с вузовским был. Я же по анкетным данным, для "партийной безопасности" подхожу идеально — москвич, образованный, с боевым опытом и проверенный в деле. Завидую Васе Гаврилову, с которым мы в 2012 в одних чинах были, старлеи — а теперь у него спокойнейшая (в сравнении с моей) должность командира бригады спецназа СФ (тех самых "песцов"). А у меня в глазах Пономаренко (и, наверное, кого-то повыше) репутация "интеллигента" — москвич, из профессорской семьи. Не объяснишь же, что в свое время в училище пошел, чтоб "ботаником"-рохлей не быть, играл крутого, вот маска и приросла. Диверсант я, при чем с упором именно на боевую составляющую, а не оперативную, это еще преподаватели в училище отмечали — уж никак не Шерлок Холмс местного розлива. Но ничего не поделать — падать тоже неохота, да и если просто выгонят, что я на гражданке умею? Это в двадцать первом веке с моим послужным списком было бы не проблема устроиться в службу безопасности какой-нибудь компании или банка — ну а тут даже в немаленьком частном, артельно-кооперативном секторе, все терки меж собой исключительно легальные, совершенно не принято собственные "гестапо" держать.

Итак, следственное дело, номер такой-то. Горьковский Игорь Антонович, 1924 г.р. (так в документах — точная дата неизвестна). Бывший беспризорник, воспитанник трудкоммуны имени Дзержинского. Анкета чиста — не был, не привлекался, комсомолец, затем кандидат в члены ВКП(б), тогда еще не КПСС. После ранения на фронте и излечения, служба в милиции, затем в ГБ. Сержант госбезопасности (чин, равный армейскому летехе), однако в личном деле данных об образовании нет. Сейчас — один из главных подозреваемых, за отсутствием пока что прочих. И "свой", пусть и заблуждающийся — с бандеровской, или иной вражеской сволочью, было бы намного проще.

Но это только первый слой, не более того. Прослушивание квартиры гражданина Линника неопровержимо выявило второй слой — или, то, что Горьковский является никак не одиночкой, а членом организованной группы. Из беседы Линника с последователями стало ясно, что группа эта сектантского типа, пусть и оформлена как политический кружок — есть мудрый учитель-'гуру', есть и последователи, смотрящие ему в рот.

Еще в училище мне доходчиво объяснили, что любая секта является не более чем средством решения проблем ее руководителя. Любых проблем, которые у него есть: психологических, материальных, сексуальных. Конечно, мы еще и не начали разрабатывать 'кружок Линника', так что подробностей знать не могли — это могла быть и потребность в самоутверждении посредством перехода от роли скромного преподавателя общественных наук к роли мудрого гуру, бросившего интеллектуальный вызов самому Сталину, это могло быть и желание стареющего мужика создать себе гарем из молоденьких студенток, с гарантией сохранения этого в тайне, это мог быть и некий комплекс из нескольких желаний.

Начиналось все, с вероятностью, близкой к ста процентам, с присущей нашей интеллигенции, прежде всего гуманитарной, страсти объединяться в касту, или, что чаще, совокупность сект, исповедующих крайнюю идеологию. Вот только не надо кричать о 'зверствах и фальсификациях сталинской гэбни' — у нас в училище был хороший преподаватель истории, который давал много чего сверх обязательной программы; в частности, он приказал нам прочитать трилогию Пайпса 'Русская революция' (в РеИ издана на русском языке в 2005 году — В.Т.). Потом он вдумчиво разобрал с нами все книги, начиная с первой части 'Агония старого режима'.

И американский профессор истории Пайпс, один из крупнейших в мире специалистов по новейшей истории России и СССР, именно об этом и писал, проведя аналогию между предреволюционными Францией и Россией (здесь и далее соответствует реальному содержанию книги — В.Т.)! Ссылался он при этом, как ни странно, не на специалистов тайной войны, служивших Бурбонам и Романовым, а на Алексиса де Токвиля, Огюстена Кошена, других историков и философов, исследовавших феномен деструктивного влияния интеллигенции на общество, точнее, сталкивавшей его из неидеальной жизни в форменный кошмар.

Кое-какие цитаты из Пайпса я помню до сих пор. Например, такие:

'Поиск якобинской родословной привел его (О. Кошена) к общественным и культурным кружкам, образовавшимся во Франции в 60-е и 70-е годы XVIII столетия с целью проповедования 'передовых' идей. Эти кружки, которые Кошен назвал 'societes de pensee', сложились из масонских лож, академий, сообществ литераторов, а также разнообразных 'патриотических' и культурных клубов. 'Societes de pensee' проникли в общество, когда там полным ходом шло разрушение традиционных сословных уз. Приобщающемуся к этим кружкам следовало порвать все связи со своей социальной группой, растворив свою сословную принадлежность в сообществе, скрепляемом исключительно приверженностью к некой общей идее. Якобинство явилось естественным результатом этого феномена: во Франции, в противоположность Англии, стремление к переменам исходило не из парламентских институтов, а из литературных и философских клубов.

Эти кружки, в которых исследователь России может увидеть много общего с объединениями русской интеллигенции столетие спустя, свое главное назначение видели в установлении единомыслия. Единства они добивались не тем, что разделяли общие заботы, а тем, что разделяли общие идеи, которые жестко навязывали своим членам, подвергая яростным нападкам всех, кто мыслил иначе: 'Кровавому террору 93-го года предшествовал 'бескровный' террор 1765-1780 годов в 'литературной республике', где Энциклопедия играла роль Комитета общественного спасения, а Д'Аламбер был Робеспьером. Она рубила добрые имена, как тот другой рубил головы: ее гильотиной была клевета...'

Интеллектуалам такого склада жизнь не представлялась критерием истины: они создавали собственную реальность, или, скорее, 'сюрреальность', подлинность которой определялась лишь соответствием мнениям, ими одобряемым. Свидетельства обратного не учитывались: всякий, кто проявлял к ним интерес, безжалостно изгонялся. Подобный образ мыслей вел ко все большему отстранению от жизни. Атмосфера во французских 'societes de pensee', описанная Кошеном, очень походит на атмосферу, царившую в кругах русской интеллигенции столетие спустя: 'Если в реальном мире судией всякой мысли выступает доказательство, а целью — производимый ею результат, то в этом мире судьей выступает мнение о ней других, а целью — ее признание... Всякая мысль, всякая интеллектуальная деятельность возможна здесь, лишь если находится в согласии с их мыслью. Здесь суждения определяют существование. Реально то, что они видят, правда то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Так поставлен с ног на голову естественный порядок вещей: мнение здесь есть причина, а не следствие, как в реальной жизни. Вместо быть, говорить, делать, здесь — казаться, мниться. И цель... этой пассивной работы — разрушение. Вся она сводится в конечном итоге к уничтожению, умалению. Мысль, которая подчиняется этим правилам, сначала теряет интерес к реальному, а затем постепенно — и чувство реальности. И именно этой потере она обязана своей свободой. Но и свобода, и порядок, и ясность обретаются лишь потерей ее истинного содержания, ее власти над всем сущим'.' (реальный отрывок из книги Р. Пайпса — В.Т.).

Проще говоря, Ричард Пайпс и те историки, на которых он ссылается, описывают классические объединения сектантов, только не с религиозным, а политическим оттенком. А так все тоже самое: нет места для фактов и логики, противоречащих 'единственно верному учению'; 'познание невозможно размышлением и наблюдением — оно возможно только личным наставлением имама' (принцип исмаилитов — В.Т.), и все в том же духе.

Как умеют промывать мозги в сектах, комментировать излишне — бедняга Овертон нервно курит в сторонке, осознавая преимущество индивидуальной работы перед массовым, так сказать, продуктом. 'На выходе' получаются фанатики, биороботы — примеры и вспоминать лень, их столько, что вспотеешь вспоминать все.

И тут уместно вспомнить беседу с шефом Штази, генерал-оберстом народной полиции Рудински, с которым мне довелось пересечься.

Бывший группенфюрер, блестящий следователь и аналитик, сказал мне:

' -Хороший следователь должен быть психологом. Определить у клиента слабое место. Понять, когда он готов сломаться, пойти на сотрудничество. Пытка и избиение вовсе не панацея — но могут быть полезны, когда надо показать клиенту, что он не венец творения, а всего лишь мясо. А оттого, хорошо действует на людей с высоким общественным положением и самооценкой — если только он не идейный фанатик. Простонародье в этом отношении часто оказывается более трудным объектом. Но при должном умении, сломать можно любого. Только совет вам, герр Кунцевич — если решились на физическое воздействие, то перед процессом и во время него желательно присутствие врача. Чтобы сначала определить допустимую меру, а затем следить, чтоб пациент не умер преждевременно'.

Рудински давал хорошие советы, не могу этого не признать — вот только в данном случае явно имело смысл воспользоваться теми, в которых указывалось о малой эффективности пыток применительно к фанатикам. Хотя, сломать можно и такого — нам в училище рассказывали, как в пятом управлении де Голля, службе 'Аксьон', с помощью пыток электрическим током ломали отловленных оасовцев, среди которых хватало настоящих фанатиков. Вот только, в данном случае это нежелательно — и дело не только в том, что Горьковский является 'своим', пусть и с промытыми мозгами, но и тем, что на это уйдет несколько суток, а знает рядовой исполнитель явно очень мало.

Тут следует напрягать 'мозговую мышцу', вычисляя векторы интересов Линника и тех, кто, по всей видимости, стоит за ним.

Проще говоря, следует прикинуть третий слой 'луковицы'. Не секрет, что все и всяческие секты, объединения сектантского типа, являются одними из любимейших объектов работы спецслужб. Причина проста — любой сектант представляет собой практически готового 'слепого' агента, который выполнит любой приказ. Завербовать же 'гуру' — дело техники, слабых мест у подобной публики столько, что хватит на полдюжины вербовок.

Какой настрой нынче у львовской гуманитарной интеллигенции, стало ясно после визита к ректору местного университета. Было бы смешно — это ведь даже не 'Галантерейщик и кардинал — это сила!', это, скорее, 'Мы, крепостное быдло, с нашими панами — настоящие европейцы!' — если бы за этими декларациями не попахивало чьей-то игрой.

Понятно, что пешек, от рядовых студентов до ректора и его кураторов в местном ЦК, игроки спишут без малейшего душевного содрогания, лишь бы был достигнут требуемый результат. И черт бы с ними — лично я без сомнений отдам приказ расстрелять университет вместе со студентами и профессорско-преподавательским составом из тяжелых орудий — если это будет оптимальным решением проблемы. Вот только задача состоит не в нагромождении горы трупов расходного материала игры — а в том, чтобы переиграть оппонентов по другую сторону шахматной доски.

Для начала следует вычислить — кто они? Американцы отпадают почти наверняка — вряд ли они уже научились играть настолько изящно, в моем мире это произошло в 60-е годы (соответствует РеИ — В.Т.). Собственно, обзоры, которые я добросовестно читаю, повествуют о том же — пока они не отошли от ковбойщины, в классическом стиле 'Виски с водой мне и моей лошади!'. Англичане блестяще умеют использовать 'борцов за светлое будущее' в своих интересах, у них накоплен огромный опыт такой работы — вот только серьезных интересов у них в Галиции нет, а при нынешних раскладах MI-6 вряд ли станет стараться из любви к искусству. Остается одна сила — оппозиция Папе, каковая отнюдь не исчерпывалась кардиналом Лавитрано и его сторонниками. Вот у этих есть и мотив, и умение, и возможности для работы в Галиции.

По совести говоря, деваться им особо некуда — его высокопреосвященству Фрэнсису Спеллману (в РеИ стал кардиналом в 1946 году, в АИ МВ, скорее всего, Папа был вынужден дать ему сан примерно в то же время — В.Т.) и его сторонникам и союзникам надо срочно ломать союз Ватикана с нами, пока взаимные интересы не зацементировались намертво, до такого состояния, что даже приход к власти настроенного против нас Папы не сможет разрушить союз — просто потому, что это чересчур дорого обойдется Святому Престолу, в том плане, что финансовые потери будут огромными.

Как рассказывал 'Пиночет', когда им читали обзорный курс по ключевым фигурам в основных конфессиях, Спеллмана приводили как образец человека, ухитрявшегося находить общий язык со всеми — и, всегда доводить начатое дело до благополучного завершения. Этот сын ирландского бакалейщика сумел в молодости подружиться с такими людьми, как ныне покойный Гаэтано Бислети, в свое время бывший приором Мальтийского ордена, остающегося могущественным клубом старой европейской аристократии; влиятельнейшим Франческо Дука, долгое время руководившим Конгрегацией по чрезвычайным церковным делам — правда, сейчас старенький кардинал тяжело болел, с возрастом у него обострилась болезнь сердца; ближайшим помощником Пачелли еще в бытность его государственным секретарем, Доменико Тардини. В более зрелом возрасте, около тридцати и за тридцать, он сумел подружиться с помощником военно-морского министра США Франклином Рузвельтом и архиепископом Эудженио Пачелли — будущими президентом и Папой Пием XII. Эта дружба сохранялась всю их жизнь — надо отдать должное Фрэнсису Спеллману, он умел быть по-настоящему надежным и верным другом.

Но, была и еще одна сторона жизни и деятельности кардинала Спеллмана, куда менее известная широкой общественности. Именно он, блестящий дипломат и финансист — недаром его первый покровитель, кардинал О'Коннел, находясь в раздражении, называл его 'бухгалтером' — обеспечил во время и после Второй Мировой войны, когда поражение Германии стало очевидно для всех, переход Святого Престола, на весьма выгодных для Ватикана и ориентировавшуюся на него старую европейскую элиту условиях, под покровительство Вашингтона. Он сумел договориться со всеми — и сделал это безукоризненно.

Сейчас же его обязательства вошли в противоречие друг с другом. Как видный представитель американской элиты, он должен был обеспечить продвижение интересов США в Европе — как один из высших руководителей РКЦ он был вынужден соблюдать заключенный с СССР союз. Судя по той информации, которая доходила до меня, Фрэнсис Спеллман сделал свой выбор в пользу первой группы своих обязательств. Нет, он не готовил заговора против своего старого друга, тут было другое — очевидно, что тяжело больной Пачелли, которому уже стукнуло 77 лет, недолго будет занимать престол Святого Петра (в РеИ Пий XII скончался 9.10.1958 г. — В.Т.). На этом фоне все зависело от того, кто станет следующим Папой — сторонник союза с СССР, или же, противник?

В первом случае, за время, которое новый Папа будет занимать престол Святого Петра, союз окрепнет настолько, что разрушить его будет почти невозможно — слишком тесно будут связаны интересы Ватикана и Кремля, слишком большие выгоды от сотрудничества будут получать многие влиятельные люди в Европе, чтобы они согласились на его демонтаж, слишком велик будет укреплявшийся с каждым годом авторитет Советского Союза в Европе, среди рядовых немцев, итальянцев, чехов, люксембуржцев, французов, бельгийцев, чтобы разрыв этого союза, совершенный по инициативе Папы, не нанес тяжелейшего, возможно, смертельного удара по авторитету Католической Церкви.

Во втором случае, при том условии, что Советский Союз совершит что-то очень нехорошее — и, желательно, неоднократно! — у Папы будет повод и возможность разорвать этот союз, не похоронив при этом авторитет Ватикана среди рядовых европейцев.

Закономерно возникал вопрос — а что это может быть? Если мы просто покрошим бандеровцев, пусть и посреди Львова, поводом это явно не будет — прислужников нацистов в Европе крепенько не любят, взять хотя бы реакцию европейцев на попытку Кука с подельниками захватить пароход. Даже убежденные антисоветчики, вроде тех французских редакторов, исправно перепечатывавших статьи месье Фаньера, вначале начавших печатать статейки о 'зверстве красных, жестоко расправившихся с юными борцами за свободу Украины', были вынуждены быстро сбавить обороты, поскольку их постоянные читатели, в массе своей одобрили действия советского спецназа, 'жестко пресекшего действия террористов, посягнувших на жизнь и здоровье мирных советских граждан, поехавших отдыхать в круиз'.

Прав Димка Мамаев, говоривший, что очень многое зависит от подачи информации — и, не менее важно, как подается первоначальная информация.

Эту подачу отцы-командиры закрепили процессом над Куком с подельниками. Помимо истории с неудавшимся терактом, на свет божий была выставлена информация о действиях бандеровцев в карательных подразделениях, не была забыта и Волынская резня. Благо, на процессе было не повернуться от иностранных журналистов — а, 'отважные юноши', вкупе с Ириной Стюртой, будучи сломленными психологически, выложили всю правду о своем 'боевом пути', включая и места захоронений жертв расправ. Наши устроили выезд на места, со вскрытием могил, с фото— и киносъемкой, судмедэкспертизой, и, конечно, в присутствии журналистов.

Шок был жутчайший, в особенности, когда Кук, отрабатывая дальнейшую жизнь, начал давать показания об истреблении мирных людей — русских и 'неправильных' украинцев, поляков и евреев. Знал он очень многое, включая местонахождение многих архивов ОУН-УПА, которые благополучно сдал — с отчетами 'провидников' и 'куренных', фотографиями расправ, сделанных тогда, когда мрази еще и не задумывались о возмездии.

Тогда произошел прорыв информационной блокады, устроенной англичанами и американцами. Возмущение рядовых евреев и поляков, живущих в США и Великобритании, было настолько велико, что репортажи с процесса начали печатать респектабельные буржуазные газеты — правда, есть подозрение, что свою роль сыграл многократный рост продаж коммунистических газет.

В общем, бандеровцев начали везде заслуженно считать не людьми, и не зверями, исчадиями ада, подручными отлученного от церкви одновременно Папой и Патриархом Гитлера. Попытки их как-то отбелить явно не имели шансов на успех, слишком велико было возмущение, недаром московский процесс над бандеровскими террористами часто называли 'мини-Штутгардским процессом'.

Так что этот вариант отпадал почти автоматически. Оставалось что-то другое — по вероятному замыслу игроков с той стороны, мы должны будем совершить массовое убийство заведомо невинных людей.

Вариантов, пригодных для такой акции, просматривалось немного: во-первых, больница, во-вторых, какое-то детское учреждение, детдом или школа, в-третьих, что-то религиозное — трудно было не вспомнить реакцию всего мира на нападение нацистов на Ватикан. С определенной натяжкой подходил университет.