Часть 4. Люди и призраки (1)

— Тридцать один! — огрызнулся Кантор, и растерянно остановился, чувствуя неладное. Он собирался сказать "триста семьдесят", не для того, чтобы выпендриться, а просто из вредности, но правда вырвалась у него помимо воли. Навязчивый собеседник удивленно взметнул подвижные тонкие брови и уточнил, скорее утвердительно, чем вопросительно:

— Ты не шаман.

— Нет, я не шаман, — раздраженно отозвался Кантор. — Ты не мог бы отвязаться от меня, а?

— Ты здесь случайно, — так же уверенно констатировал странный мальчик.

— И не по своей воле, — проворчал Кантор.

— В таком случае, оставь старушку в покое, и уходи отсюда. Я могу показать тебе дорогу, если сам не можешь найти.

— Да нет уж, спасибо! Чтобы она опять за меня взялась, все сначала? Лучше уж я тут останусь. Тут мне, по крайней мере, никто иголки в голову совать не станет.

— Я вижу, у вас тут серьезный конфликт... — мальчишка покачал головой и уселся прямо на песок, поджав ноги. — Но все равно, убить — это не лучший способ улаживать дела. Давай лучше спокойно обсудим проблему и поищем другое, более гуманное решение.

Кантор заколебался. С одной стороны, не хотелось рисковать и бросать недобитую волшебницу без присмотра, того гляди, очнется и сбежит, с другой, было очень соблазнительно пообщаться с другим человеком Лабиринта и, возможно, узнать что-то новенькое. А с третьей, можно ли ему доверять, этому невесть откуда взявшемуся нахалу? Он остановился и задумался, между делом изучая пришельца. Вблизи "взрослый шаман" выглядел лет на четырнадцать, не более, а то и моложе. Он был невысок ростом, тонок в кости и гибок, как эльф. Длинные волосы были уложены в странную прическу, причем посреди общей черной массы сияла ярко-рыжая прядь. Скуластое лицо с чуть раскосыми глазами предполагало наличие где-то в роду выходцев из Хины, но где-то очень далеко, поскольку хинского в нем было меньше даже, чем в господине Флавиусе. А одежда больше всего напоминала Ольгину — такие же джинсы, только не голубые, а черные, и обувь, сильно смахивавшая на ее кроссовки, только без шнурков. И еще два тонких серебряных браслета на запястье. Колоритный мальчик, ничего не скажешь. И еще у Кантора возникло смутное чувство, что эту рыжую прядь и эти браслеты он уже где-то видел.

— А если она сбежит, пока мы будем обсуждать? — наконец сказал он.

— А мы никуда не уйдем, — заверил его мальчишка. — Мы сядем прямо здесь и будем за ней присматривать. А почему тебе так важно, чтобы она никуда не сбежала? Нет, впрочем, давай сначала и по порядку. Кто вы такие и что не поделили?

— Она пытается меня просканировать, — кратко пояснил Кантор.

— Как именно? — удивленно поднял бровь мальчишка.

— Магически, как же еще! — рассердился Кантор. — Тоже мне маг, не знаешь как это делается?

— Постой, — уточнил собеседник. — А из какого ты мира вообще?

— То есть как — из какого?

— Вот так, из какого именно. А то тут из пяти разных миров народ шляется, сразу и не поймешь, с кем имеешь дело. Я почему-то решил, что ты шархи, как и я, но что-то ты странные вещи говоришь. Так из какого ты мира?

— Откуда я знаю, как он называется в четырех других? — растерялся Кантор.

— Ну да, конечно... А сами вы, как и все, называете его просто землей... Ну давай тогда так: из какой ты страны?

— Из Мистралии.

— Вот и все понятно. Значит, ты из мира Дельта. Это чтоб ты знал, если кто спросит. Только что-то я не слышал, чтобы в вашем мире водились люди Лабиринта... Ах, извини, я отвлекся. Итак, эта невезучая бабулька — волшебница, и пытается тебя просканировать? На предмет чего? Ты преступник?

— Это они преступники! — оскорбился Кантор. — Мало того, что они нас кинули, так еще и убить хотели! Ребята сбежали, а я попался. И теперь вот эта зараза пытается от меня узнать, где все остальные. Понимаешь, что будет, если она меня просканирует? Я столько знаю, что может пострадать куча народу. Если уж ты такой дремучий гуманист, прикинь с этой стороны. Что будет... гуманнее. Или ты, может, думаешь, что я вру?

— Нет, — серьезно ответил мальчишка, пристально его изучая, как это обычно делают видящие маги. — Врать ты мне не можешь. Здесь Лабиринт. Просто всякое утверждение субъективно и поддается толкованиям... А покажи-ка ты мне свое настоящее лицо, а то как-то даже неловко говорить о серьезных вещах с таким малышом...

Он резко вскинул руки, сложив их перед собой, а затем так же резко рванул в стороны, словно разрывая пространство или, если проще, раздвигая занавески.

— Больно, ты засранец! — вскрикнул Кантор, поскольку ощущение было такое, будто он на миг вернулся в свое многострадальное тело. Зато теперь было уж предельно ясно, что перед ним действительно взрослый маг, знающий о Лабиринте несоизмеримо больше, чем он.

— Не ругайся, — виновато попросил маг, всматриваясь в него и сочувственно заламывая бровь. — Я не знал, что это будет для тебя так болезненно. Зато теперь я прекрасно вижу причину твоей ненормальной агрессивности. Кто же это тебя так? Тоже она?

— Нет, — проворчал Кантор. — Это другой... специалист. По своей методике, чтоб ему с его методикой... Слушай, парень, а ты мне покажешь свое настоящее лицо? А то ведь по идее мне следует обращаться к тебе "почтенный мэтр", но выглядишь ты так, что язык не поворачивается.

— Смотри, — пожал плечами мальчишка. — Мне это будет не больно, так что можешь открыть.

— А как?

— А ты не умеешь? Ну, тогда извини. Чтобы ты мог увидеть меня, ты должен сам открыть. А чтоб тебе не было так уж обидно, могу тебя утешить: это и есть мое настоящее лицо. Так я выглядел тридцать лет назад. Так что, сделай поправку на возраст, и представь себе. Да, и этот рыжий вихор я, разумеется, больше не ношу, вышел из того возраста.

— А что он означает? — полюбопытствовал Кантор, привыкший к мистралийским обычаям, согласно которым всякая прическа что-то означала.

— Так было модно во времена моей юности, — засмеялся мальчишка. — Я был ярым фанатом Кангрема, а тот был рыжим, поэтому все его поклонники красили себе одну-две пряди в рыжий цвет. Краситься полностью считалось признаком непомерной гордыни. Да зачем они тебе, эти детские дела, давай лучше подумаем, что же с этой незадачливой старушкой делать, не убивать же ее в самом деле...

— А почему ты ее называешь старушкой? — не удержался Кантор. — Ты ее так видишь?

— Да, именно так. Древней старухой. Знаешь, как вы жутко смотрелись — маленький ребенок, избивающий старушку... А знаешь что? Ты ее свяжи. Чем-нибудь из того, что на ней есть, тогда это будет для нее реально, и она будет сидеть тут, пока не освободится, а освобождение займет у нее уйму времени. Да и выход из Лабиринта она будет искать долго и нудно. Только вряд ли это тебе особо поможет в твоем положении. Либо тебя вернут к тому специалисту, который тебя так разукрасил, либо найдут другого мага.

Кантор вздохнул. Предположение было очень резонным.

— А ты хорошо ориентируешься в Лабиринте? — спросил он.

— Как у себя дома. А ты хотел куда-то попасть? Или сам не найдешь выход, и тебя проводить?

— Да зачем мне искать выход, сейчас на меня там выльют ведро воды, и вынесет, как миленького. Ты мне покажи, где тоннель.

— Тоннель... — понимающе кивнул мальчишка. — Оригинальный способ самоубийства, но у тебя ничего не выйдет. Туннель не примет тебя. Ты не настолько плох, чтобы умереть. Если я могу тебе помочь как-то иначе, говори, а нет, так я пойду. Я же тут по делу, а не на прогулке.

— А по какому делу? — поинтересовался Кантор, между делом разматывая один из ремней.

— Пациента ищу, — пояснил собеседник.

— Так ты врач?

— Да. А что, не похож?

— Ни капельки, — честно ответил Кантор и принялся старательно связывать руки волшебнице. Убить бы, конечно, было надежнее, но ведь этот малолетний гуманист не даст. Впрочем, привязать — тоже неплохая идея. Может, она действительно застрянет здесь надолго. И есть небольшая надежда на то, что другие маги поостерегутся с ним связываться, зная, что случилось с бедной мэтрессой Джоаной. — Кого-то ты мне напоминаешь, но не врача, это уж точно.

— Да? Странно, твоя побитая физиономия мне тоже кажется смутно знакомой. Хотя видеться мы с тобой нигде не могли, разве что здесь, в Лабиринте. Тебя как зовут, между прочим? А то мы так и не познакомились.

— Диего, — ответил Кантор, поскольку из всех его имен это было самое простое и распространенное, и опознать его по нему было сложнее всего. Однако на собеседника оно почему-то произвело ненормально сильное впечатление. Он замер, уставившись на Кантора изумленным взглядом человека, до которого с трудом доходит нечто непостижимое, и переспросил:

— Диего дель Кастельмарра? Это ты и есть? У тебя еще раньше была цветная татуировка на плече?

— Ну... да, — неуверенно ответил Кантор, сомневаясь, стоило ли признаваться, и недоумевая, откуда его так хорошо знают в других мирах.

— Ну, у тебя талант — попадать в неприятности! — воскликнул мальчишка, вскакивая с земли. — Объясни, где тебя держат, я попробую кое-кому свистнуть.

— Но как?.. — растерялся Кантор. — Ты же в другом мире!

— Это моя проблема, ты объясни... Так, чтобы это было доступно для человека из твоего мира, а я передам.

— Да объяснить-то несложно, я видел, куда меня везут. Большое уродливое здание на Четвертой улице, с вывеской "филиал оружейного магазина" или что-то в этом роде. Все это в Новом Капитолии, в Голдиане. И в здании полно вооруженной охраны, разумеется.

— Хорошо, — кивнул лохматой головой мальчишка. — Постарайся не выходить из Лабиринта как можно дольше, но к тоннелю не торопись. Я уже побежал.

Он развернулся и припустил через стадион, только кроссовки замелькали. Кантор проследил, как он промчался сквозь королевскую ложу, как будто она была совершенно нематериальна, и вспомнил, что так и не спросил почтенного мэтра, как же его зовут. Поскольку кричать ему вслед было как-то поздновато, Кантор в последний раз проверил прочность ремней и узлов, поднялся и неторопливо побрел прочь, размышляя, где он, в самом деле, мог раньше встречаться с этим странным парнишкой? Ведь он Кантора вспомнил, значит, все-таки встречались. Что это с его памятью, в самом деле? Последние мозги отшибли, что ли? Не вспоминается, хоть ты сдохни. Или это было тогда же, когда и все остальное, что не вспоминается? Или все это просто шуточки Лабиринта, и никакого мальчика на самом деле не было, а он тут развесил уши и ждет помощи неизвестно откуда?

* * *

— Зачем? — тихо всхлипнул Мафей. — Кому это понадобилось? Она что, ненормальная? Или ее заколдовали?

— Кто знает, ваше высочество, кто знает... — горестно вздохнул мэтр Истран. — Разумеется, господин Флавиус со временем все выяснит, но какое это будет иметь значение...

Шеллар оглянулся и приподнялся. Это оказалось совсем легко, словно его тело ничего не весило. И, как ни странно, никто этого не заметил, никто не бросился с радостным криком обниматься, и вообще, казалось, все присутствующие смотрели сквозь него. Он огляделся еще раз и понял причину странной легкости и неадекватной реакции окружающих. Он действительно ничего не весил и его никто не видел. Поскольку вся его весомая и видимая часть продолжала неподвижно покоиться на кровати, и, похоже, даже не дышала.

— Это месть, — тихо сказал Чен, задумчиво вертя в пальцах отравленную иглу. — Месть по-хински. Особо изощренная и жестокая. Как совершенно верно заметил уважаемый мэтр, от маффа не существует противоядия, поэтому его обычно используют, чтобы заставить жертву умирать долго и мучительно.

— Но она же целилась в меня? — растерянно сказала Кира. — Я-то что ей сделала?

— Да, конечно, — грустно кивнул мистик. — В том и состояла особая изощренность мести. Возможно, вам, как и другим вашим соотечественникам, непонятны наши традиции, и вы считаете эти традиции вздорными и извращенными, но все же возьму на себя смелость объяснить. Хинская мудрость гласит, что смерть не является самым страшным наказанием за что бы то ни было. Есть много людей, которые смерти не боятся, и есть множество вещей, которые страшнее смерти. Поэтому такой незатейливый способ мести, как убийство, столь популярный в Мистралии, в Хине считается примитивным и не делает чести мстителю. Убийство допустимо лишь в том случае, если объект мести трус и больше всего на свете боится именно умереть. В остальных случаях высокое искусство возмездия состоит в том, чтобы найти или же придумать такой способ, который заставит жертву страдать сильнее всего. Я осмелюсь предположить, ваше величество, что вашему супругу было бы гораздо больнее видеть, как умираете вы, чем умирать самому.

— Вы совершенно верно предполагаете, — вздохнул мэтр. — Ваше высочество, прекратите ломать мебель.

Элмар, сидевший верхом на стуле, отпустил спинку, которая уже потрескивала в его могучих руках, и безнадежно спросил:

— И что, совсем ничего нельзя сделать?

— К сожалению, — развел руками мэтр Истран. — Он умрет в течение суток, если я не ошибаюсь. Я все-таки не специалист по экзотическим ядам.

— Не ошибаетесь, — сказал Чен. — Не скромничайте, мэтр.

"То есть, я еще не умер? — с некоторым недоумением подумал Шеллар, взлетая над кроватью и делая круг вокруг люстры. — А почему тогда я тут летаю вместо того, чтобы там лежать? Спросить бы мэтра, но меня ведь и не услышат..."

Элмар глухо застонал и уткнулся лбом в спинку многострадального стула, снова стиснув ее так, что она затрещала. Мафей, притихший в углу, несмело подал голос.

— Ему больно?

— Сейчас — нет, — ответил мистик, мельком взглянув на распростертое тело короля. — Он временами будет приходить в сознание, тогда у него будут приступы судорог... Тогда будет больно. И выглядит это тоже... не очень приятно, так что я бы рекомендовал всем неспециалистам удалиться.

"Ничего себе, хорошенькая перспектива!" — подумал Шеллар, сразу почувствовав себя как-то неуютно. Ему совсем не хотелось умирать долго и мучительно и портить себе прекрасное настроение. Как ни странно, у него действительно было прекрасное настроение. То ли оттого, что он все-таки провел злодейку-судьбу, хотя и с сомнительным результатом, то ли у призраков всегда так... Он еще раз посмотрел на свое тело, которое всегда не любил, и подумал, что совершенно зря все так убиваются. Так ему нравилось гораздо больше.

— Ваше высочество, — сказал мэтр, обращаясь к безутешному Элмару. — Перестаньте ломать стул и приступайте к своим обязанностям. Я понимаю, до коронации еще далеко, но кто-то же должен этим всем заниматься, поскольку его величество с этой кровати уже не встанет. Во-первых, в зале заседаний сидят все короли и ждут каких-либо официальных сообщений. Во-вторых, как мне кажется, господин Флавиус до сих пор спорит с императором Лао прямо посреди коридора, и этим неподобающим зрелищем наслаждается вся стража и прислуга. Пресеките это безобразие. И, в-третьих, неплохо было бы начать расследование прямо сейчас. Возможно, вам это покажется неподобающим и несвоевременным, но работа отвлекает от скорби и не позволяет окончательно впасть в отчаяние. Займитесь хоть чем-нибудь. Может, это не самый лучший способ, но, во всяком случае, вашему кузену пять лет назад именно он помог не сойти с ума. А вы, ваше высочество, — обернулся он к Мафею. — Извольте отправляться в вашу комнату и посмотреть, как там Жак. Возможно, он плохо себя чувствует.