Машинист

— Командованию, — повторил он. — На базу, которая на другом конце города?

— Н-наверное. Попробуйте на метро, оно еще ходит. До конечной по черной ветке, а там не больше десяти минут пешком. Не заблудитесь.

— У меня график, — сказал он. — Он не предусматривает поездок на метро.

— Больше нет никаких графиков, — донеслось изнутри башни. Дверь захлопнулась.

Он подумал немного, поднял воротник плотной куртки, пожалел, что не захватил из локомотива фуражку, зашел в здание вокзала и спустился в метро. В полупустых бетонных кишках метрополитена все оказалось так же, как и на поверхности — мало гражданских, много военных, только ледяной пронизывающий ветер уступил место неподвижному воздуху, в котором будто бы плавал намек на гниение. Многие люди на платформе выглядели нездоровыми.

Толкая перед собой упругую пробку тяжелого воздуха, раскалывая горящим глазом черную пасть тоннеля, пришел поезд — всего три облезлых голубых вагона. Он нажал кнопку на двери, вошел и расположился на узком пластиковом сидении. Военных в поезде не было.

— Кранты всему приходят, — послышалось сбоку. Немолодой мужчина с седой щетиной стоял, согнувшись и держась за поручни ладонью с выступающими, как веревки, венами. — Чертово правительство скупило в Убежищах все места. Для себя, и для лакеев, и для их жен, и для знакомых жен лакеев — все подчистую! А людям подыхать теперь! А! А?

Он закашлялся.

— Вроде говорят, что делают все что могут, — нехотя сказала тетка с другого края. Она морщилась и глядела на мужчину с явным неодобрением. — Идут тяжелые бои, но армия пока держится.

— За что она держится? — чуть ли не взвизгнул седой мужчина и снова закашлялся, на этот раз уже совсем нехорошо. — Держится она, господи, твоя воля... Впрочем, может и держится, толку-то... Все места в Убежищах заняты, свободных больше нет. Но я не слышал, чтобы объявляли организованную эвакуацию. Для кого тогда их построили, и самое главное — кем они сейчас заняты?

Кашляющий мужчина скоро вышел. Поезд набирал ход, перегоны между остановками делались все длиннее. На конечной остались только он сам, да еще ворчливая тетка. Тетка, впрочем, выйдя из метро, направилась в противоположную сторону. Он огляделся: справа мигали неверные огоньки микрорайона, слева, насколько дотягивался взор, располагался гигантский военный лагерь — серые в лунном свете палатки, перекрещивающиеся лучи прожекторов, горящие мертвенным гнилушечьим сиянием окна лабораторных боксов...

— Вы с поезда? — перед ним стоял человек, одетый в костюм химической защиты. — У меня приказ провести вас.

— Мне нужен код блокатора, — сказал он. Человек даже не покачнулся.

— Следуйте за мной.

Они шли по влажному песку, пересекая бетонные дорожки и утоптанные плацы. Миновали скопление стоящих отчего-то с включенными фарами грузовиков с наглухо закрытыми кунгами. От грузовиков неприятно пахло. Человек в костюме молчал.

— Скажите, — спросил он, решившись, — это правда, что Второе Посещение уже случилось, и армия сейчас ведет бои, сдерживая... сдерживая...

— Вам все объяснят, — сказал человек. — Пожалуйста, сюда.

Он вошел в бокс. После темноты снаружи там показалось ослепительно ярко. Он еще раз пожалел, что не взял фуражку.

— Майор де Ритер, — представился крепкий спокойный мужчина с внимательными глазами. — Вы машинист? Прекрасно, вот код блокатора. В настоящий момент к вашему составу цепляют дополнительный вагон. Вагон будет охраняться, его содержание секретно. Доедете в Ристоль, там специальные люди все отцепят.

Он ждал продолжения, но майор замолчал и отвлекся.

— Господин майор... Что происходит? Я думал, мне все объяснят...

— Да? — майор взглянул на него: невыразительно, мельком. — Но ведь я так и сделал. Все объяснил. Вам что-нибудь неясно?

— Но что творится вокруг?.. Люди поговаривают о разном... Да и эта новость с вагоном... Знаете, у меня ведь гражданский состав, я не уполномочен...

— Больше нет никаких полномочий, — нетерпеливо сказал де Ритер. — Все решения принимаются на местах. Я уведомил вас о существующей транспортно-логистической необходимости, после чего мобилизовал. А теперь прошу извинить, чертовски много дел. Сержант проводит вас.

— Прошу сюда, — гулко сказал человек в спецкостюме и сдавленно кашлянул.

Они покинули майора де Ритера и направились обратно. Непохоже было, что военный лагерь готовился к отдыху — вокруг кипела лихорадочная активность, дыхание вырывалось из десяток глоток клубами серебристого пара.

— Так что, это все-таки война? Второе Посещение? — попытался уточнить он, шагая во тьме. Сержант не ответил. Он дышал с присвистом.

Военный лагерь жил своей жизнью. Попадались раненые, их несли на носилках. Значит, военные действия все-таки идут, и идут недалеко. Он поежился от этой мысли, но спрятанный под куртку код блокатора грел душу.

Внутри одной из слабо освещенных палаток наметилось движение. Полог распахнулся, оттуда вывалился сгорбившийся мычащий человек. Раздались крики и команды.

— Назад! — глухо скомандовал сержант. — В сторону!

Но он уже увидел, потому что именно в этот момент сгорбленный человек поднял голову. В свете дежурных огней и прожекторов казалось, что нижней части лица у него нет, все было залито черной густой жидкостью, маслянисто поблёскивавшей при движении. Кровь? Не похоже. Глаза закатились настолько, что радужки не было видно вовсе — только пустые бессмысленные бельма.

— Ложись! — скомандовал сержант, перехватывая из-за спины автомат, но он не стал ложиться, а, наоборот, пригнувшись, рванулся в сторону, где было темнее. За его спиной дробно заколотил автомат, раздался топот ног и еще какие-то крики, но его это уже не интересовало. Он держался теней, двигался на корточках, один раз прополз под слишком высоко натянутой колючей проволокой и наконец выбрался из лагеря.

Вокзал синел в сгустившейся ночи, как редкий драгоценный камень, холодно и маняще. Он миновал башню и подошел к составу. Новый вагон, серый, глухой, без окон, прицепили в конце. На его внешней платформе курили двое в форме без знаков различия.

— Эй, парни, — сказал он без особой надежды. — Война-то по правде началась или как?

Никто не ответил.

Он забрался в локомотив.

— Подвезли молча, меня не спрашивая, — сказал Уолден с сигаретой в зубах, мерцающей в желтоватой полутьме кабины, словно глаз демона. — Это ты, что ли, договорился?

— Нет, — сказал он. — Это вместо меня. И не кури здесь, и так дышать нечем.

Уолден резким щелчком выбросил окурок в окно и сплюнул.

— Дерьмовая поездка, я тебе скажу. Что там в городе? Код достал?

— Да, — кивнул он сразу на первую и третью часть, оставив вторую без ответа. Впрочем, Уолден этого не заметил.

* * *

Часть 2

Поезд несся сквозь черную сырую ночь, оставляя позади себя на рельсах тонкий след минерального масла. Давление было в норме, скорость стабильной, радар показывал, что путь впереди свободен — и тем не менее, он неподвижным изваянием замер посреди кабины, повернув бледное бескровное лицо к окну.

Он видел шевеление в мертвых городах.

Первый раз чуть меньше часа назад, почти сразу после въезда в слепое пятно. Пропала связь, которая и без того дышала на ладан, зеленый экран радара подернулся сеткой помех, но все это было в пределах нормы, наследие Первого Посещения. А потом появилось это.

Медленные черные фигуры бродят среди разрушенных остовов домов, по заваленным битым кирпичом и железобетоном улицам. Неторопливые, скупые движения. Их мало, может быть, пара дюжин, но само наличие чего-то живого там, где ничего живого нет и быть не может, пугало до одури. Однажды ему почудилось, что кто-то черный изогнутым быстрым силуэтом прыгнул в сторону состава где-то совсем далеко, на границе зрения, почти в полной тьме, и тогда он высовывался из окна, до рези в глазах всматриваясь туда, но больше не увидел ничего.

В четыре утра в кабину вошел зевающий Уолден.

— Мерзкие места, почти что глаз не сомкнул, — сообщил он, протирая заспанное лицо. — Что у тебя тут?

— Так, — сказал он. Ночной морок рассеивался. — Ерунда всякая мерещится.

— Ненавижу эти чертовы города, — сказал Уолден. — Не по себе мне в них. И вроде бы знаешь, что тут пусто и тихо, как в консервной банке, да и безопаснее, чем посреди Фрипорта в выходной день, а все равно...

— Помеха на путях, — раздался механический голос радара. — Столкновение через тридцать секунд.

— Черт, неужели какое-то дерево рухнуло... не должно же вроде, их все вырубили еще тогда, после Посещения, — Уолден метнулся к пульту управления, это уже была его смена.

— Помеха устранена, — исправился радар.

— Что за чертовщина?

— Наверное, дерево ушло, — сказал он. Уолден скорчил обвисшее лицо в пластилиновую гримасу.

— Будь я проклят, если хоть что-то понимаю. Наверное, радар барахлит. Такое случается.

— Да, — сказал он. — Конечно, радар. Что же еще.

Пока Уолден следил за приборами, он успел слегка перекусить — успевший уже малость зачерстветь сэндвич с рубленой курицей исчез быстро, словно его и не было, а запаянный в пластиковую упаковку салат увял и на вкус оказался как промасленная бумага. Он запил скудную снедь горячим чаем: хотя бы в этом недостатка пока что не наблюдалось.

— Я пойду посплю в вагоне, — сказал он.

— Навряд ли тебе это удастся, — буркнул Уолден. — Они там всю ночь собачились, и до сих пор еще не закончили. Отвратительно неприятные типы. Чтоб их черт побрал.

— Ладно, — сказал он.

Он перешел по трясущемуся и вибрирующему тамбуру, отпер гермодверь и вошел в вагон.

— ...и только тупая безголовая курица может верить в эту чушь!

— И только снобистский эгоистичный индюк может быть таким самоуверенным!

— Доброе утро, — сказал он. Парень в костюме с неудовольствием прервался.

— Я проверял по хронометру — состав уже прилично отстает от графика. Ристоль должен быть уже через шесть часов, а мы до сих пор трясемся по равнине.

— Больше нет никаких графиков, — сказал он.

— Что?

— Графики закончились. Мы будем в Ристоле тогда, когда будем. Вы читали новости?

— Чудовищная чушь... или вы намекаете на то же, что и эта...

Он поглядел на второго пассажира.

— Не припоминаю, чтобы сажал вас на поезд, мисс.

— Простите... — хрупкая девчонка лет, возможно, шестнадцати съежилась, словно цыпленок. Короткие светлые пряди торчали во все стороны, как иголки у дикобраза. — Но мне было очень нужно в Ристоль, а тот господин, что вышел в Ротфилде, сказал, что вы хороший человек...

— Тот господин, что вышел в Ротфилде, сам был хорошим человеком, — сказал он. — А я просто машинист. У вас ведь даже денег нет, верно?

— Я... — она опустила голову. — Меня встретят. Должны встретить. У них... будут деньги.

Конечно, будут. Вот только чего стоит уже оказанная услуга?

— Ладно, — сказал он. — Но еды у меня больше нет, а следующая остановка — Йоркпорт, на самой границе слепого пятна.

— Да ладно, — костюм вальяжно отбросил газету в сторону. — Я видел, тут есть запертый мини-холодильник. У вас, вероятно, имеется ключ?

— Если честно, я просто умираю с голоду, — выдохнула девушка. — И за меня... за это потом заплатят.

— Вообще-то, ключа у меня нет, — сказал он. — Зато есть фомка.

* * *

— Это... не совсем... та работа... которой... я думал посвятить жизнь, — прокряхтел костюм пятью минутами позже, пытаясь расшатать фомкой дверцу холодильника. — Кто вообще в здравом уме запирает холодильник в поезде?

— Те, кто не хочет, чтобы жадные пассажиры съели неприкосновенный запас пищи, — сказал Уолден, вернувшийся по случаю мародерства из кабины и лениво наблюдавший сейчас за происходящим.

— А если... у пассажиров есть... деньги? И они очень хотят есть?

— Это ты, парень, не видел официальных расценков на его содержимое. А то бы сразу расхотел. Но теперь-то что уже... во, кажется, поддалась!

— Есть! — дверка со скрежетом соскочила с петель, костюм поднялся с корточек, отряхивая руки. — Меня, кстати, Виктор зовут.

— Кэти, — робко представилась девушка.

— Уолден, — сказал Уолден, — помощник машиниста. Вот его, то есть.

Он тоже назвался.

— Ну, что ж, — ухмыльнулся Виктор. — Формальности соблюдены, мы представлены друг другу. Теперь следует перейти к главному пункту этого представления — сервировке и поеданию завтрака. К несчастью, мы не знаем еще, что послала нам судьба. Предлагаю исправить упущение.

Они последовали его совету.

— Ум-м-м-ф! — промычала Кэти через двадцать минут, развалившись на диване. — До чего ж вкусно!

— Паштет из гусиной печенки был малость просроченный, — заметил Виктор. — Но на вкусовые ощущения это никак не повлияло.

Стол в средней части вагона был теперь загроможден пустыми и пустеющими пластиковыми контейнерами и жестяными банками. Микроволновке на импровизированной кухне пришлось потрудиться.

— А мне больше по душе пришелся консервированный суп, — сказал Уолден, внушительно цыкая зубом. — Давненько не приходилось такого пробовать, видно, для толстосумов берегли.

— Все было великолепно, — сказал он.

— Божественно, — согласилась Кэти, и он подумал, что девушке-то никак не меньше двадцати, просто в первые минуты знакомства она была очень напугана и оттого казалась младше. Она виновато нахмурилась. — А мы даже не поблагодарили Господа.

— Аллилуйя, — сказал Виктор. Ему, похоже, пришла в голову та же мысль насчет возраста. — Верующая на борту, братья и сестры!

— Что плохого в религиозности?

— Ты не читала "Маленькие кровоточащие мысли" Тарсера? Вот книга, которая пошатнула мою веру. Когда мы прибудем в Ристоль, я дам тебе ее почитать.

— А ты, выходит, атеист? — Уолден, прищурившись, глядел наружу в узкое окно.

— Все мыслящие люди атеисты, — Виктор закинул ногу на ногу. — Впрочем, я и масонства не признаю.

— А я признаю масонство, — серьезно сказала Кэти. — Это благородная организация. Они принимали участие в строительстве Убежищ.

— Н-да? И как, многим это помогло? Мир за окном разваливается на глазах, а масоны из правительства строят какие-то бетонные бункеры и думают, что это кого-то защитит? Господи, какое простодушие!

Он оставил их пререкаться и вышел из вагона, прихватив пару коробок с консервами и почти безвкусные картофельные чипсы, похожие на галеты. Парней из секретного прицепного вагона тоже следовало покормить, пускай они и не ответили на его вопрос.

Снаружи светало. Деревья проносились мимо, словно клоуны на арене цирка, их кривые голые ветви хватались гибкими пальцами за истончающийся воздух. Вокруг висело предчувствие солнца, но солнца не было.

Он повернул голову и невольно кашлянул — во рту появился кислый привкус рвоты. На площадке снаружи секретного вагона не было охранников. Были две небольшие лужи крови, несколько смазанных темных отпечатков, похожих на ладони, и оборванный ремешок — то ли с каски, то ли с бронежилета. Дальше всего от него лежала тактическая перчатка, она выглядела странно тяжелой и слегка колыхалась каждый раз, когда поезд проезжал стыки в рельсах, словно передавала привет.