— Иди ты к темным со своей подготовкой! Я, в конце концов, совершеннолетний и могу сам разобраться, что мне нужно делать! — Аллен махнул мечом, задев какую-то книжку на краю стола, книжка шлепнулась с жирным звуком, раскрывшись по дороге; из нее выпала фотография Лары — совсем белые распущенные волосы, белый плащ, ослепительная журнальная улыбка. Аллен и рад бы остановиться, да уже не мог: его несла на гребне волны некая неуправляемая стихия. — Будь добр, разберись лучше с собственной дурацкой жизнью, там, кажется, тоже не все в порядке, а, сэр Роберт Самый Правильный? Разберись, наконец, со своей дурацкой Ларой, сколько лет тебя будет водить за нос твоя бесстыжая сверхкрасавица, сэр Роберт Никак-не-Женатый?!

Роберт в один прыжок преодолел расстояние от двери до бушующего брата, крепко обхватил его руками и повалил на ковер.

— Хватит. Замолчи немедленно, трепло — или я тебя... убью сейчас, пророк несчастный! Представляешь, ты будешь убит своим братом, прямо как Балин и Балан, вот ужас-то...

Аллен, прижатый к ковру, внезапно стал очень бледным. Он так уставился на брата, будто увидел привидение, и Роберту показалось, что он, как ни дико, сейчас расплачется. Рыцарь рывком поднял его и прижал к груди:

— Да ты что, Аллен? Что у тебя с нервами? Я тебя ушиб, что ли? Я старался мягко...

И тогда Аллен, мотая головой и не поднимая на брата глаз, к стыду своему и впрямь разревелся впервые со дня той давней драки. Шмыгая носом, он поведал своему брату, что вовсе не ушибся, просто сходит с ума из-за снов, которые ему вот уже неделю снятся каждую ночь, а сегодня был совсем особенный сон — даже не сон совсем, а, наверно, видение. Потому он и не сдал дурацкий зачет, и наорал на Роберта тоже поэтому, извини, пожалуйста, я дурак и негодяй — но зато теперь я тебе все расскажу, и ты мне скажешь, что с этим делать, потому что я сам уже не понимаю ничего...

— Мне снился... То есть снится каждую ночь один Артуровский рыцарь. Еще он себя называл рыцарем Грааля. Он очень славный, не в том смысле, что прославленный — а в том, что хороший. Он совсем молодой, с длинными светлыми волосами, а одежды у него белые и красные, или иногда — просто кожаная рубашка — не латы какие-нибудь... Зовут его как меня.

— Аллен? Халлен? Это, наверно, тебя сам Хальен-Завоеватель навестил, — ободряюще улыбнулся Роберт.

— Да нет же, не перебивай меня, пожалуйста! Никаких завоевателей, он вообще не вайкинг, а рыцарь, рыцарь короля Артура! Кроме того, его зовут точно как меня, на "А", без придыхания. Сэр Аллен, вот как его зовут. Он рассказывал мне про себя... всякие вещи. Один раз мы были в его замке, он серый такой, за ним — луг и старица речки, от нее отведен канал в ров, я хорошо запомнил, а на другом берегу — лес и холмы... Там все в холмах и в вереске, очень красиво. Видишь, я тебе рассказываю, как будто я там был совсем недавно — это примерно так и есть, вовсе не как во сне! Он мне все показывал, смеялся со мной, мы лазали по его замку, по подвалу, во внутреннем дворике, а потом поднялись на высокую башню, там было окно без стекла и ставней, и за ним в небе носились птицы. Я еще спросил, не ласточки ли это, и он сказал — да, ласточки, у них тут под крышей столько гнезд... впрочем, это неважно, это я тебе потом расскажу. Дело в том, что он мне очень понравился, этот сэр Аллен. Он, уходя, всякий раз прощался — говорил: "до встречи", или "до завтра", "я, — говорил, приду вновь"... И приходил. С прошлого четверга, Роберт. Каждую ночь. Но сегодня... Сегодня был совсем странный сон. Я понимал, что я сплю, но как будто не мог двинуться; не знаю, как объяснить. С одной стороны, я лежал на кровати у себя дома, с закрытыми глазами, а на диване спал ты, и если б я захотел — я бы открыл глаза и тебя разбудил, но при этом я будто бы и не мог двинуться; и видел зрением сна... — Роберт, ты хоть примерно понимаешь, о чем я? — видел какую-то другую реальность, не менее настоящую, только тонкую. Наверно, так людям бывают видения. Вот помнишь, как про Ланселота сказано, что он спит и при этом видит и рыцаря, и чашу, но не может ничего поделать, так как спит ненастоящим сном... И ко мне опять пришел сэр Аллен, но на этот раз он стоял не на земле или траве — а так, в какой-то серебристой пустоте. И одежда на нем была странная, без пояса и не сшитая по бокам, такие длинные алые полотнища до колен, а на груди — его герб. Я тебе говорил про его герб? Это такие три серебряные полосы наискось в алом поле, в геральдике называются "перевязь декстер". Вот он стоит напротив меня в пустоте, смотрит грустно — или просто серьезно, в прежние-то разы он все время улыбался — и говорит:

"Сегодня, друг, я пришел как вестник. Слушай весть, запомни и неси далее — тем, кто ее услышит".

"Что это за весть?"

"Весть Грааля. Ибо ныне приходит срок, и Святой Грааль вновь возвращается на землю. Те рыцари новых дней, что, подобно прежним, достигнут Чаши, принесут великое благо и великую надежду миру, как то было в Дни Древние".

"Кто же это будет?"

"Рыцари Грааля".

"Что же нужно делать?"

"Выйти в путь, очистив свое сердце и подготовив душу к испытаниям".

"Неужели это правда?" — спросил я, потому что сердце мое разрывалось... от страха, даже нет, не страха, а... благоговения, и... от радости и счастья, и от тревоги, что мне... как будто дают нести что-то хрупкое, ужасно ценное, а я такой неловкий, что боюсь эту штуку разбить. Разница только в том, что никакая оно не штука, а как будто меня самого сейчас сделают этой штукой, и надобно самому не разбиться. А сэр Аллен отвел в сторону свою красную одежду левой рукой, и там...

"Говоря о самом священном и самом истинном, нельзя лгать. Говоря о Сердце Мира, можно клясться только кровью своего сердца".

На нем оказалась белая нижняя рубашка, и там в груди была огромная красная рана, и порванное полотно заливала возле сердца свежая кровь. И сквозь рану, сквозь рваную плоть белело переломленное ребро, а за ним, Роберт, я увидел его сердце. Оно билось там, в кровавой ране, и я словно почувствовал его боль, а рыцарь вложил пальцы в рану, прямо на сердце, и сказал: "Клянусь, что весть моя истинна". И перекрестился. Но я уже не мог ни о чем думать, кроме его сердца, обнаженного сердца, и о том, как он еще живет с такой раной — и я вскрикнул во весь голос, а может, и шепотом вскрикнул, спрашивая, как это случилось с ним. И он вновь прикрыл свою рану одеждой, и лицо у него было такое спокойное-спокойное и безбольное, только чуть затуманилось от какой-то мысли или воспоминания — он ответил: "Это сделал мне мой брат, но не думай о том — он сделал благо, и с нами обоими все кончилось благом. Думай теперь не о ранах прошлого или будущего, но о святыне, рыцарем коей станешь вместе с другими".

"Где же... мы будем искать ее?" спросил я тогда, и сэр Аллен поднял брови, как будто я спросил что-то ужасно глупое, что и так понятно, и сказал:

"В Доме Иосифа, где только она и может быть". А потом он как-то странно вгляделся в меня и сказал тревожно: "Довольно с тебя, проснись". И я вздрогнул, и сразу открыл глаза, а в следующий миг завопил будильник. А теперь, когда ты сказал, что убьешь меня — я так ясно вспомнил, как будто снова услышал: "Это сделал мне мой брат"... Роберт, сэра Аллена убил его брат, ударил прямо в сердце. Я не знаю, как это случилось, но было именно так, и сэр Аллен говорил, что вовсе не обижен, что теперь это неважно. Ох, Роберт, скажи только — что ты об этом думаешь?

Роберт помолчал, задумчиво потер жесткую щеточку своих усов.

— А сам ты теперь, по пробуждении — что думаешь?

— Ничего не думаю. У меня в голове все время прокручивается разговор — во сне мне казалось, что сэр... рыцарь говорит очень ясно и прямо, в буквальном смысле, а не какими-нибудь аллегориями. Значит, в мир вернулся Святой Грааль, так получается? Может такое быть? Грааль короля Артура... и Иосифа Аримафейского?

— Ну, что я могу сказать... — Роберт пересел с ковра на диван и стряхнул пыль со штанов. — Во-первых, братик, ты — поэт, то есть натура впечатлительная. Во-вторых, последнее время ты много думал о Граале... и всех сопутствующих вещах. (Аллен на полу отчаянно помотал головой). Не спорь, я же знаю — у тебя из последних стихов половина о Камелоте, о Граале и так далее. Естественно, твои мысли и постоянное внимание отражаются во снах ("Это был не сон!" — протестующе вставил Аллен, продолжая мотать головой), или, если хочешь, в видениях. Ты зря расстраиваешься — это же вроде мистического опыта, можно теперь написать что-нибудь про рыцаря с раной в сердце, или о Сердце Мира, я думаю, у истинных поэтов иногда бывают такие... прорывы в иную реальность.

— Какую еще реальность! — вскричал его брат, — к Темным такие твои выражения! Ты что, хочешь сказать, что Аллен... что этот рыцарь мне лгал? Он же мне поклялся!

— Братик, — снова сползая с дивана на пол и обнимая его за плечи, мягко сказал Роберт, — Ты зря говоришь о рыцаре как о реальном человеке. Рыцарь, может, и существует, но никак не вне тебя, твоего сознания. Это ни его, ни тебя не унижает — нет, конечно! Может быть, он есть в некотором роде твое отражение, ты сам из мира своего сознания, откуда берутся все твои рыцарские истории — поэтому у вас и одно имя... Просто некоторые вещи нельзя понимать буквально. Как заповедь — "не пожелай раба ближнего твоего, ни осла его, ни вола", ни чего там еще? Речь не об ослах ведь идет, просто тебе аллегорически, на языке того времени говорят — "не завидуй", согласен? Вот и Грааль — своего рода символ... духовного совершенства. Искать Грааль значит возвышать и очищать свою душу, именно к этому призывали средневековые авторы! Вовсе незачем собирать рюкзак и идти куда-нибудь в поход; я, например, всю свою жизнь ищу Святой Грааль — вот здесь, — Роберт коснулся раскрытой ладонью своей груди там, где билось сердце. От этого жеста Аллен дернулся, как от удара. Ему почему-то было очень больно — и от каждого спокойного и доброго слова брата делалось еще больнее. "Да ты, приятель, сходишь с ума", — хихикнул у него в голове какой-то маленький голосок, потом ясно представилось лицо сэра рыцаря Грааля — спокойное, совсем молодое, темные, как у Аллена, опущенные глаза... "Твое отражение, ты сам из мира твоего сознания". Эта идея почему-то оскорбляла — куда сильней, чем предположение об аллегоричности Святой Чаши, бывшей для Аллена после ночного видения и всех прочитанных книг столь же реальной, сколь, например, холодильник или диван — но не в пример более священной. Ну уж нет. С таким же успехом Аллен перепутал бы себя с Робертом, или с мастером Эйхартом, или с любым другим человеком на земле. Внезапно памяти его коснулась еще одна фраза, сказанная тихим голосом — и он невпопад, кажется, перебивая Роберта, брякнул:

— Я еще спросил его, видел ли он сам Святой Грааль, если называет себя его рыцарем. А он ответил: "Нет, я пал на пути к нему — но рыцарем Грааля зовется не только достигший святыни, но любой верно служивший Господу на пути к ней, чем бы его поход не увенчался"... Как-то так он сказал. И еще — что-то о том, что его брат зато достиг Грааля, а значит, немножко и он сам... Я про это не понял.

— Здесь что-то не увязывается, смотри, твой тезка сам себе противоречит. То брат его убил, то — достиг Грааля, а запятнанный кровью, тем более родной, этого сделать не может, тебе ли не знать...

Аллен не нашел, что ответить. Ему внезапно стало все равно. Роберт еще что-то говорил, но его будто бы отделила от брата стеклянная стена. Аллену было муторно и слегка стыдно, как будто он сделал непристойный жест человеку в спину, а его за этим застали. Голос того, другого Аллена настойчивой нотой звучал в сознании — и бедняга понял с отвратительной ясностью, что только что провалил некий очень важный экзамен, куда важнее "психологической антропологии".

— Прости, — тихо сказал он, не зная точно, к кому обращается. Должно быть, к Святому Граалю, служение которому почему-то теперь было его собственным служением.

— Да ты о чем? За что? Все в порядке, — отозвался Роберт с такой добротой и пониманием, что Аллен опять чуть не разревелся от стыда за себя — и за брата. — Лучше собирайся, пора уже на тренировку. Я вижу, что тебе правда нужно позаниматься. — Роберт встал. — Сдашь ты как-нибудь свою ерунду, я в тебя верю — а против мозгового застоя лучше разминки с мечом человечество еще ничего не придумало. Давайте, давайте, сэр Гарет, вставайте с пола — вас ждут великие подвиги! Сын кобылы вас, конечно, подло предал — а вот меч, гм, вашего отца подвести не должен!

Аллен поднял с ковра "меч своего отца", купленный Робертом по знакомству за двадцать марок, и понял, что руки у него дрожат.

Глава 2. Тот же день.

Он вошел в дом, тупо постоял на пороге.

Вечернее солнце наискось заливало двор лучами, а в комнате было почти темно.

Какой ужасный позор.

— Позор, позор — повторил Аллен вслух, удивляясь звучанию этого вновь открытого слова. Раньше он думал, что знает его значение — отец говорил нарочито низким голосом, растягивая слова: "Позооор, Аллен! Просто позооор!" — когда сыну случалось напрудить в штанишки в солидном возрасте лет четырех. Позорно было, с точки зрения мамы, плохо учиться. Позорно было, с точки зрения дворовых законов чести, бояться собак и полицейских, или увиливать от драки "один на один", или не решаться вечером войти в темный подъезд дома "с привидениями". Позорно было — для мальчика — носить дома длинный мамин ("девчонский") халат, и Аллен отпирался как мог от этого одеяния и закутанный в полотенце сидел после ванной за чашкой вечернего чая. Потом родились новые значения слова "позор" — смотреть непристойные журналы, распускать сопли, получив по пальцам на тренировке, нечестно вести бой, нарушать обещания, в конце концов. Но подлинное значение этого слова открылось Аллену Августину только сегодня — пытаться сделать, что обещал, и не смочь, и остаться с этим навсегда. Говорить правду и в ответ получить жалость. Аллен был настолько захвачен новым открывшимся ему впечатлением, что с трудом соотносил себя с происходящим.

Этот парень (я) стоял в кругу ордена, в самой его середине. Он (я, это был я!) сам подошел к мастеру и попросил собрать круг вместо тренировки, сказал, что хочет говорить, что у него дело жизненной важности. Ему показалось, что вот эти люди вокруг и есть — новое рыцарство, другого-то нет, и если не им — то кому же еще говорить, кто еще поймет, о чем тут речь, и так далее — этот парень, ха-ха, посмотрите все на него, возомнил себя пророком Исайей и Иеремией, и всеми четырьмя евангелистами, вместе взятыми. Горе тебе, Иерусалим, и все такое. Горе, матерь моя, что ты родила меня человеком, который спорит и ссорится со всею землею (откуда это? Неважно...) Потом он, запинаясь, что-то такое говорил, стоя в центре круга, этот пророк в джинсах с заплаткой на заднице, с обкусанными ногтями (я) — о Святом Граале, люди добрые, правда, это здорово? Какой у него был мерзкий тоненький голос, у этой сивиллы мужеска роду, метр семьдесят с кепкой, и как он краснел и бледнел, как невеста перед первой брачной ночью, а как уморительно подбирал слова! О, сэр Аллен, благородный рыцарь, вы нашли не того человека. Этот парень вас предал, к сожалению, он все завалил, все, что вы ему (мне) поручили — он очень хорошо все заваливает, если кто не знал. Он порол чушь и был выпорот — какой каламбур, порол и был выпорот, но они славные ребята, добрые рыцари, они пожалели его, они сказали — иди, отдохни, Аллен, если уж не можешь заниматься, иди домой и отдохни, наш поэт, ты такой впечатлительный, у тебя нервный срыв, тебе снятся аллегорические сны, молодец, умница, ступай теперь спать... Да, добрый сэр, именно позор, да, я тоже так считаю, именно это слово. Сам мастер Эйхарт сказал — а теперь давайте заниматься (хватит терять время — вот что он имел в виду) — вперед, мечи в руки, на разминку становись, хорошая тренировка — в своем роде тоже способ искать этот самый Грааль, да, духовно расти — вот что нам надобно, а тренировка — это отличный способ... Да, я согласен, парень просто кретин, добрый сэр. Он все испортил, он обо всем налгал, и это был я, вот в чем ужас-то. Вот в чем ужас.