Степь

— Куда? — охранник в еле освещенном коридоре вскинулся, протянул руку к парализатору. — Чего ночью шастаешь? А, Ачи, это ты...

— Живот болит, к доктору надо, — убедительно соврал Ачи. — Будто ножом режут. Сильная боль.

— Ладно, иди. Проводить тебя?

— Сам дойду.

Ачи для порядка скривился, пошел неуверенно, придерживаясь за живот. Медблок был местом известным, часто посещаемым. Еще на прошлой неделе Скорпион и Лис из двадцать четвертой комнаты умудрились раскурочить систему охлаждения, и их страшно обрызгало леденящим газом. Диана ругалась, давала лекартсва, приказывала своим машинам, обошлось. За полгода у нее и у старого доктора перебывала вся компания. Ачи как-то в столовой распорол себе руку, чтобы поглядеть, как чудесная машина будет сращивать кожу и мясо. Ничего чудесного не случилось, Диана просто попшикала лекарством и залепила прозрачной пленкой, так все и зажило. Надо было глубже резать.

В медблоке сегодня ночью сидел новый небесный человек, белоголовый. Ачи так и притягивало поглядеть на него поближе, но сейчас у него было другое дело. Он проник в хозяйственный блок, умело избегая взглядов камер, выбрался в отсек для приема тяжелых грузов. Здесь в большой двери была маленькая, а на ней — замок с кнопками, а цифры он давно подглядел и запомнил. Память у него была отличная. Когда на уроках английского играли в слова, поочередно повторяя друг за другом в одинаковой последовательности и прибавляя по словечку, Беркут доходил до двух с половиной сотен, из баловства затягивая занятие.

Тяжелая дверь открылась, Ачи тенью выскользнул наружу. Дверь выводила не на участок за глухим забором, а прямо на волю. Ачи прошел вдоль стены, чтобы не попасть под свет фонарей.

Перед ним растилась ночная степь, душистая, бесконечная, на темном небе ровно сияли сестры-луны — белая и алая. Близился рассвет, поднимался от сна князь-солнце, великий супруг двух лун. Сердце сжалось, захотелось свистом призвать коня, поскакать сломя голову, с боевым кличем, пока в груди не зайдется от восторга. Но нельзя. Он Беркут, и видит все вокруг, на многие полеты стрелы. Не настало еще время.

Ачи скрутил свою тоску в тугой узел, убрал ее подальше. Потом быстрым шагом пошел прочь от базы, время от времени неловко оскальзываясь в жестких ботинках. Он совсем не привык ходить пешком.

* * *

Под утро Дик тащил по коридорам свою сумку и контейнер с вещами на маленькой медицинской платформе. Комнату ему выделили в новой части жилого блока, где, кроме Дика, никто еще не заселился. Отсутствие соседей его ничуть не смущало. Комната оказалась не комнатой, а целыми апартаментами — гостиная и спальня, плюс тесный, но все-таки свой санузел.

Дик принял душ и улегся на койку, листая задом наперед журнал медблока за все время его существования — шесть месяцев. Копировать журнал и растаскивать его по посторонним носителям вообще-то запрещалось, но Диана нарушила инструкцию ради Диковых просьб (а может, и ради честных голубых глаз) и заверений, что таким образом он быстрее войдет в курс дела.

Чем дальше к началу листался журнал, тем больше морщился Дик. Первые попытки сладить с маленькими дикарями и запихать их под диагност выглядели отвратительно, а заканчивались еще отвратительнее — выстрелом из парализатора. Иногда окаэновцы приносили в медблок разновозрастных детей уже парализованными, и сгружали их на банкетки и на пол в ряд — пестрые, грязные, безвольные тряпочки, маленькие убитые зверьки. Ив Раневский, высокий грузный пожилой доктор, с красным унылым лицом, седым ежиком и складчатым затылком, и тонкая Диана со своими высокими бровями потрошили растерзанные тушки и укладывали их в большое белое кресло диагноста, под серебристый колпак. Как же мерзко это выглядит со стороны, думал Дик, заставляя себя не пролистывать первый месяц поспешно. Потом журнал закончился, и Дик принялся листать его снова, уже по порядку, от начала в конец.

Как действует на психику ребенка или подростка такой стресс? Может, у нас вся школа с тяжелыми психическими травмами? У окаэновцев должен быть ксенопсихолог, надо с ним поговорить, что он думает на этот счет? Однако обитатели планеты Степь совсем не тянут на ксеносов, они идентичны землянам и по физиологии, и по психике. Дик вспомнил, как маленький Джалим реагировал на предложения Дианы — мотал головой, пятился, отворачивал мордашку, потом поклонился вслед за старшим Ачи. Гуманоиды реагируют на испуг по-разному — исселианцы, например, буреют, наливаются кровью, у них сужаются зрачки и затрудняется речь, а если уроженец Югги трясется, потеет и стучит зубами — он не испуган и не замерз, а очень голоден.

А вот первый раз мелькает знакомое лицо — смуглое, как у всех степняков, высокоскулое, раскосые глаза и брови вразлет, красивый парень. Ему на вид лет пятнадцать. Вошел в медблок сам, никто его не привел, сам разделся, сам лег под диагност, повинуясь указаниям дока. Дик даже просмотрел данные диагноста на тот момент — адреналин, давление, сердцебиение, все дела. Парень испуган и взволнован, конечно, но самообладание поразительное. И потом он часто появлялся с кем-нибудь из своих соотечественников, приводил подравшихся, покалечившихся, помогал справиться с новенькими — Диана не зря его нахваливала. Адаптивный. О, да.

Дик заснул, не выключив комм, и проснулся от щекотных вибраций в ладони — шел вызов.

"Полковник Карпентер" — оповестил комм.

— Да? — недовольно буркнул Дик, заранее напрягшись, ибо вчера не озаботился доложить о своем прибытии означенному полковнику.

— Эшли, через десять минут жду вас в своем кабинете. — Полковник отключился, не выслушав ответа.

Дик посмотрел на часы — пол-одиннадцатого по времени базы. Он отдежурил ночь вместе с Дианой, и сегодня, то есть, завтра с полуночи, пойдут его, Диковы, сутки. А сейчас у него личное время, и он не обязан тратить его на всяких вояк...

Плохое начало, сказал себе Дик, и встал.

Поздним утром народу в коридорах встречалось гораздо больше, чем ночью, каждый радостно здоровался с новеньким, и через раз его пытались остановить и познакомиться поближе.

На одном из перекрестков Дик повстречал давешнюю звезду меджурнала — юного степняка по имени Ачи, в компании окаэновца с надписью "Э. Уилсон. Охрана" на кармане куртки.

— Какого ляда тебя понесло наружу, парень! — выговаривал охранник, подталкивая Ачи в плечо, — По звездам, что ли, соскучился? Ты ж вроде не идиот, знаешь, что за это будет.

— Ачи, — окликнул Дик. — Привет. Ты что, сбегал?

Тот остановился, поклонился с достоинством.

— Здравствуй, белоголовый. Я не сбегал. Ходил на звезды посмотреть.

— Думал, корабль увидеть в небе, да? Куда вы его ведете, Уилсон?

— В карцер, куда. Самовольная отлучка.

— Но он же вернулся?

— Если б не вернулся, сутками бы не отделался.

Они прошли мимо — Ачи шел гордо выпрямившись, ничуть не уязвленный и ни о чем не сожалеющий.

"Звезды посмотреть". Домой он хочет, вот что. Просто тоскует по дому. А мог бы и не вернуться, действительно. Попытаться сбежать. Впрочем, до ближайшего стойбища триста с гаком километров, пешком под палящим солнцем... да и отловят быстро, где тут спрячешься на ровной как стол степи...

В десять минут Дик, конечно, не уложился. В пятнадцать тоже.

— Опаздываешь, Эшли. — поздоровался полковник, не поворачивая головы от комма.

— Прошу прощения. Я заблудился.

В кабинете полковника Карпентера могуче пахло кошками. И какой-то едкой химией, которой, видимо, пытались отбить запах. Кондиционер работал на полную мощь, Дику сдуло со лба челку.

Полковник не глядя ткнул пальцем в близстоящий табурет. Дик сел.

— Научный руководитель в отлучке, так что я за него.

— Я понял.

Полковник словно сошел с плаката "миротворческие силы ОКН — щит и меч современной цивилизации", белобрысый, коротко стриженный, широкоплечий. Глаза — как две серые щелки. Дик немедленно его возненавидел, но постарался скрыть свои чувства.

— Вопросы, пожелания?

Дик не сразу понял, что это ему предлагается высказать вопросы и пожелания. Со шкафа на него уставился здоровенный всклокоченный котяра неизвестной породы. Свесившаяся лапа его была с Дикову ладонь, на пятнистых ушах — залихватские кисточки.

— Это местный, подобрал котенком, — полковник перехватил Диков недоуменный взгляд. — Вот такой вот... вырос. Непоседа.

— Его кастрировать надо, иначе переметит вам все, — со знанием дела предложил Дик. — Давайте я завтра сделаю? Я, конечно не ветеринар, но операция несложная и животному будет легче.

Предложение энтузиазма не вызвало. Скорее наоборот. Повисла тяжелая пауза. Кот клыкасто зевнул и отвернулся. Дик кашлянул.

— Я хотел бы поговорить с вашим ксенопсихологом.

Джек Карпентер недоуменно поднял бровь.

— Зачем?

— Работа с местными ведется без должной подготовки, допускаются грубые ошибки. Я уверен, что вы наносите детям психологический вред. Это негуманно, в конце концов.

Опять промах.

— Ах, психологический... — полковник покрутил старомодную ручку-самописку, потом ровненько положил ее на стол. — Вы, стесняюсь спросить, сколько лет в космосе?

— Первый раз.

— С инопланетянами раньше работали?

— Нет.

— Задачи наши знаете?

— Ну... наладить контакты с местными, основать школу.

— Закрепиться. Создать безопасную зону для урановых разработок и постройки космодрома, а также условия для работы на этой планете корпорации "Джи Ай", которая в прошлом году выиграла государственный тендер, — полковник говорил очень вежливо. — Я так понимаю, это все?

Дик хотел еще сказать про Ачи, которого совершенно зря посадили в карцер, но понял, что услышан не будет.

— Все.

— Тогда дуй к себе в медблок и приведи в порядок... что там у вас приводят в порядок. Мы сегодня потеряли второй флаер и все из-за чертовых птиц, видимо, есть пострадавшие. Вот это проблема, а не отсутствие гуманности при работе с местными. Гуманности мы проявляем достаточно. И не болтай. Ты меня понял.

— Да.

— Свободен.

Дик пожал плечами, встал, развернулся на каблуках и вышел.

* * *

Карцер был тесный, темноватый, с маленьким окошком. Жесткая койка и умывальник в углу, вода текла только холодная. Ачи не очень переживал — он сделал все, что хотел, послал птицу с известием, и теперь собирался выспаться. Ему было мучительно находиться в замкнутом пространстве, как и всем его родичам, но база сама по себе была этим замкнутым пространством. Если ты привык к огороженным домам, которые нельзя собрать и увезти, значит, привык ко всему. Он усилием воли заставил себя не метаться по тесной комнатке, от этого станет только хуже, разобьет себе голову, как Рыс когда-то. Сел на койку, обнял себя за плечи. Над дверью мигал глаз камеры наблюдения. Тоже гадость. Хорошими у небесных людей были только машины и еда. Но от машин невозможно отказаться.

Несколько лет назад степь принадлежала Семьям и больше никому. Где-то на южной стороне жили в своих разрушенных городах травоеды, иногда с ними менялись окраинные племена — хорошие железные ножи, зерно, жемчуг, сушеная рыба и прочное дерево. Потом появились небесные люди, их птицы упали посреди степи, там, где лежат мертвые земли. В мертвых землях бывают только акбаши, но небесным людям они тоже оказались нужны. Дома, механизмы и летающие машины пили и ели мертвую землю, и на том работали. Ачи это не нравилось. Казалось, что когда пришельцы съедят ненужное, то возьмутся за саму степь, за ее травы и цветы. Ему было уже четырнадцать, он послушал сплетни и слухи, расползавшиеся по степи, потом взял двух коней, любимого и еще одного, на смену, приехал к железным домам и сказал, что хочет учиться. Небесные люди удивились, но не отказались. С тех пор он старательно жил по их правилам, учил язык. У небесных людей были такие машины, которые вкладывали в голову любые языки, но Ачи и другим мальчишкам приходилось учить его обычным способом, заодно научаясь читать и писать небесные знаки.

Ачи поспал, сделал выученные упражнения, потом снова поспал. За окошком уже стало смеркаться, когда замок щелкнул и открылся. Щелчок заставил его приподнять голову с койки — на пороге стоял охранник, Томас.

— Выходи, Ачи, хватит, насиделся.

Ачи молча поднялся, протянул руку за идентификационной картой, которую у него отобрали. Охранник отдал.

В общем коридоре было пустынно, помигивали на потолке длинные светильники. Потом послышались голоса, Ачи пригляделся — один из пилотов небесных людей, Хорхе Хи-Ме-Нес, кажется, быстро шел по коридору, с ним еще двое мрачнущих мужиков в серой форме ОКН. Хорхе вел за руку какую-то закутанную в белые тряпки фигуру. Ачи сначала не понял, а потом задохнулся от своей догадки. Его самовольная отлучка не прошла даром.

— Да не ронял я флаер, — оправдывался Хорхе. — Что-то в турбину влетело, машину перекосило, сел кое-как, метров сто пропахал, башкой стукнулся, руку повредил. Хорошо, что жив вообще. Если бы не эта малявка, которая неподалеку ошивалась, я бы еще долго не оклемался.

Лицо "малявки" было занавешено, глаз не видно, непонятно, смотрит она на Ачи, или нет. Ачи застыл, держа руки по швам и не зная, кланяться ли.

Голова под покрывалом высоко поднята, виден только задранный подбородок, белый, как кость. Длинная, в пол, одежда, некрашеная шерсть, некрашеный хлопок, незаплетенные пряди белых волос свисают из-под покрывала на грудь.

Ачи на секунду прикрыл глаза, собираясь с духом, потом развернулся и прошел мимо. Сердце его колотилось, как сумасшедшее, но кто бы стал обращать внимание, что там делается в груди у мальчишки-кочевника, пусть у него и выколот на боку кречет.

* * *

Пропела мягкая музыкальная фраза, означающая, что в приемную вошли посетители. Дик оторвался от рабочих записей Дианы, исследующей местные вирусы, и вышел из лаборатории. Посреди приемной стоял парень, похожий на бразильского футболиста, как Дик их себе представлял — рослый, вихрастый, спортивный. Его пилотский комбинезон был изодран и извалян в пыли так, словно парня несколько километров волокли по степи на аркане свирепые кочевники.

Футболист белозубо заулыбался и вытолкнул вперед себя тщедушную фигурку, с головой замотанную в тряпки — Дик не сразу ее заметил.

— Привет, ты у нас за дока теперь? Мне сказали, в медблоке новенький — это ведь ты? Меня Хименес зовут, Хорхе Мария Хименес, пилот. Смотри, кого тебе привез. Говорит, что хочет в школу. По порядку, вроде как, сперва в медблок надо.

— Здравствуй, — сказал Дик по-степняцки новенькому. — Я лекарь небесных людей Дик Эшли. Прежде чем ты получишь постель и еду под нашим кровом, я должен провести с тобой ритуал знакомства и омовения. Как твое имя?

Из тряпок вынырнула лапка, обмотанная полосками ткани, как у мумии или прокаженного, и откинула покрывало с головы. Дик от удивления на минуту потерял дар речи.

Альбинос.

Тирозиназонегативный глазокожный альбинизм первого типа, горизонтальный нистагм, косоглазие. Это Дик рассмотрел за пару секунд, прежде чем белые ресницы захлопнулись, из-под них потекли слезы, а перебинтованные руки снова натянули покрывало на голову. Светобоязнь. Даже искусственное освещение для бедняги слишком ярко.