Кавалер ордена Ацтекского Орла

Часть этого архива была обнаружена в Москве несколько лет назад. Это так называемый нижнесилезский архив "Аненербе", взятый советскими войсками при штурме замка Альтан. Но это небольшая часть всех архивов ордена. Некоторые военные историки полагают, что многое попало в руки американцев. Наверное, это так и есть: если посмотреть на расположение отделов "Аненербе", то большая часть их располагалась именно в западной части Германии.

Наша же часть так до сих пор серьезно никем не изучалась, не существует даже детальной описи документации. Само слово "Аненербе" сегодня мало кому известно. Но злой джинн, которого выпустили из бутылки черные маги СС и "Аненербе", не погиб вместе с "Третьим рейхом", а остался на нашей планете. И чем больше будет замалчиваний информации, тем сильнее станет этот джинн. Нацизм и без того повсеместно поднимает голову, но сильные мира сего словно бы не замечают этого...

Великая победа

Но мы немного отвлеклись от героя нашего повествования.

В составе красноармейской артиллерийской дивизии весной 1945 года Кнорозов дошел до Берлина.

Сам он в 1998 году, незадолго до смерти, утверждал, что не выносил никаких книг из горящей библиотеки, да и библиотека не горела. Это все придумали ради трагичности события. На самом деле все книги были уже кем-то упакованы в ящики и готовились к транспортировке. Можно, конечно, представить себе советских солдат, которые по собственному почину на радостях кинулись спасать чужую библиотеку. Особенно хорошо подходят под это дело ребята из крестьянских или рабочих семей, для них книга — предмет первостепенной важности.

А если подумать, то тут есть два варианта: либо "спасение" книг из Национальной библиотеки — директива советского правительства. И тогда упаковкой действительно занимались наши солдаты. Либо накануне капитуляции оккультисты "Третьего рейха" начали потихоньку вывозить самое важное с их точки зрения...

Впрочем, теперь тут можно лишь гадать. Так или иначе, все близкие к Юрию Кнорозову люди, даже его собственная ученица утверждают: просто так те две книги, которые помогли, можно сказать, перевернуть весь мир, попасть к молодому связнику не могли. Тем более, все они были прочно закрыты в ящиках и найти впопыхах нужную — дело практически нереальное. А еще тем более — он и не мог знать, что искать, поскольку не занимался тогда майя. Вообще!

Как бы там ни было, но "Сообщение о делах в Юкатане" и Кодекс майя попали к нужному адресату. А тайна пусть остается тайной...

"Молодость — время бросать вызов!"

Итак, в 1946 году Кнорозов вернулся в МГУ, чтобы продолжить учебу. Однако занимался он вовсе не индейцами майя, а египетским письмом и китайской иероглификой. Но больше всего его в то время интересовали шаманские практики, чему и была посвящена дипломная работа под названием "Мазар Шамун Наби. Срезнеазиатская версия легенды о Самсоне". Для сбора материала он отправился в Казахстан. Здесь во время полевых исследований он в качестве наблюдателя принимал участие в суфийском зикре в подземелье Малумхан-сулу, во время которого порхан (шаман) вошел в экстатическое состояние. Порхан не оставил без внимания и Кнорозова. Однако его ясновидение оказалось не совсем точным, что явно разочаровало придирчивого студента. Тем не менее записи полевых исследований стали первой публикацией, вышедшей в 1949 г. Самое удивительное, что текст читается не как научная работа, а как поразительное по точности детальное изложение видеоряда, по которому хоть сейчас можно снимать фильм.

И в это время на глаза Кнорозову попалась опубликованная в 1945 г. статья немецкого исследователя Пауля Шелльхаса под названием "Дешифровка письма майя — неразрешимая проблема". Эта публикация резко изменила его научные планы. Он оставляет шаманские практики, чтобы ответить на вызов Шелльхаса: "Как это неразрешимая проблема? То, что создано одним человеческим умом, не может не быть разгадано другим".

Любопытна его собственная оценка тех событий, когда принималось — почти как вызов или пари — решение дешифровать письмо майя.

Кафедрой этнографии на истфаке заведовал в конце 40-х профессор Сергей Павлович Толстов, бывший по определению Кнорозова, "свирепым донским казаком". Занимаясь древним Хорезмом, он полагал, что талантливый студент станет его учеником. Однако весьма самолюбивый и независимый по натуре Кнорозов отказался от лестного предложения, что вызвало вполне предсказуемую негативную реакцию: Толстов, по словам Кнорозова, "взбесился". Отношения с первым научным руководителем были безоговорочно испорчены — настолько, что при защите диплома Толстов отказался дать Кнорозову формальную рекомендацию в аспирантуру. К счастью, здесь же на кафедре этнографии работал профессор Сергей Александрович Токарев, очень не любивший Толстова и потому с удовольствием поддержавший Кнорозова, который потом говорил, что новый руководитель абсолютно не верил в успех дешифровки письма майя. Однако официально заявленная Токаревым позиция звучала так: "Молодость — это время бросать вызов".

Поддержка Токарева оказалась неоценимой не только с научной точки зрения. После неудачной попытки поступления в аспирантуру на истфаке, Кнорозову сообщили, что аспирантура для него закрыта в любом учреждении из-за того, что его родные оказались на оккупированной врагом территории. Тогда профессор Токарев, пользуясь своим влиянием и связями в научном мире, устроил своего ученика работать младшим научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР, что рядом с Русским музеем. Так начался ленинградский — основной — период жизни Кнорозова. В Ленинграде на Фонтанке жила сестра бабушки по матери, старая петербурженка. Однако поселился Кнорозов в самом музее — в длинной, как пенал, комнате. По стенам развесил прорисовки иероглифов майя. Из мебели был только письменный стол и солдатская койка.

Занимаясь, по собственным словам Юрия Валентиновича, "черновой музейной работой без претензий", он все свое свободное время посвящал главному — дешифровке письма майя. Какова же предыстория дешифровки?

Эти загадочные майя

Самой первой датой должен стать 1822 год — именно тогда в Лондоне появилось сообщение капитана драгун Антонио дель Рио о майяйских руинах в Паленке (Юкатан, Мексика). Шесть лет спустя Александр фон Гумбольдт впервые опубликовал пять страниц неизвестной рисованной рукописи из Мексики, хранившейся с 1793 г. в Дрезденской королевской библиотеке. Американист Константин Самюэль Рафинеске-Шмальц первым обнаружил несомненное сходство между знаками на монументах Паленке и в библиотечном манускрипте. В 1832 г. он сообщил о своих догадках Шампольону, сделав вывод о том, что чтение рукописи может оказаться ключом к чтению "монументальных" надписей. Таким образом, Рафинеске-Шмальца по праву можно назвать основоположником исследований по майяйской иероглифике.

Затем последовали экспедиции в мир древних майя — на Юкатан и в Центральную Америку (в частности музея Пибоди и Института Карнеги), и находки посыпались одна за другой. Началась обработка материалов. Исследования надписей Чичен-Ица позволили Герману Байеру совместно с Эриком Томпсоном завершить работу по определению календарного механизма "долгого счета". Байер установил, что переменный элемент вводного иероглифа начальной серии связан с названием двадцатидневного цикла месяца.

Ближе всех к дешифровке письма майя подошел еще в 1881г. прекрасный знаток древневосточных письмен, француз Леон де Рони. Он первым прочел слово, записанное алфавитными знаками, и считал, что "алфавит Ланды" (который этот монах привел в своем "Сообщении...") мог быть при правильном обращении ценным ключом к "фонетическому компоненту". Его примеру последовал Сайрус Томас, который сумел правильно прочесть еще три слова. Если бы Леон де Рони или Сайрус Томас успели доказать, что один и тот же знак читается одинаково в разных иероглифах, т.е. предъявили бы так называемое "перекрестное чтение", то вопрос о дешифровке был бы решен еще в конце прошлого века. Однако к середине ХХ века в США сложилась целая школа майянистов, которую возглавил англичанин Эрик Томпсон. Он сразу заявил, что "Ланда ошибся в попытке получить алфавит майя у своего осведомителя. Знаки майя обычно передают слова, изредка, может быть, слоги сложных слов, но никогда, насколько известно, не буквы алфавита".

Надо отдать должное американцу Бенжамину Ворфу, предпринявшему в начале сороковых годов последнюю попытку научной дешифровки. Но он, к сожалению, был сурово осужден всемогущим Томпсоном.

Кроме того, впоследствии на Западе большой вклад в расшифровку иероглифов древних майя внесли Генрих Берлин и Татьяна Проскурякова.

Дешифровка

...К этому времени две упомянутые книги из немецкой библиотеки уже, разумеется, находились в распоряжении Кнорозова. Прежде всего он перевел со староиспанского на русский язык "Сообщение о делах в Юкатане". И сразу же понял, что алфавит из 29 знаков, записанный в XVI в. францисканским монахом, является ключом к дешифровке письма майя*.

____________________

*Работа Ю.В. Кнорозова и дополнительные материалы по теме помещены после этой статьи

Кнорозов предположил, что "алфавит" де Ланды в действительности являлся списком слогов. Каждый знак в нем соответствовал определенной комбинации одного согласного с одним гласным. Соединенные вместе знаки были фонетической записью слов.

Благодаря комментариям Мартинеса Эрнандеса, издателя "Словаря из Мотуля", он разобрался с недоразумениями, возникшими при диктовке алфавита, — когда информатор записывал майяйскими знаками не звуки, а названия испанских букв. В итоге в начале 50-х письмо майя было прочитано.

Первая публикация о результатах дешифровки вышла в 1952 г.

Перед защитой диссертации Юрий Валентинович всерьез опасался ареста. Дело в том, что у классиков марксизма указано, что идеографическая письменность, как у майя, соответствует стадии развитого классового государства, однако в одной из работ Энгельса указано, что у майя государства не было. Таким образом, автора можно было бы заподозрить в ревизии марксизма.

Защита проходила в Москве 29 марта 1955 года и уже на следующий день превратилась в легенду. Результатом стало присвоение звания не кандидата, а доктора исторических наук.

Защита диссертации по индейцам майя стала научной и культурной сенсацией в Советском Союзе. Очень быстро о дешифровке узнали и за рубежом. Казалось парадоксом — ни разу не побывав в Мексике, советский исследователь сделал то, чего не добились многие ученые разных стран, годами проводившие полевые исследования среди майя. Не выходя из кабинета, он дешифровал древнее письмо, основываясь на текстах трех сохранившихся рукописей, что позволило ему в последующем придумать оборонительную фразу: "Я — кабинетный ученый. Чтобы работать с текстами, нет необходимости лазать по пирамидам".

А в действительности ему очень хотелось оказаться в Мексике. Но это было невозможно — он продолжал оставаться "невыездным". Единственной его поездкой за рубеж стало участие в Международном конгрессе американистов в Копенгагене в 1956 г. По настоянию академика Окладникова Кнорозов был включен в состав советской делегации. С тех пор, вплоть до 1990 г., он уже никуда не выезжал, зачастую даже не подозревая о приходивших на его имя многочисленных приглашениях. Зарубежные ученые некоторое время недоумевали по поводу отказа коллеги от контактов, но, быстро разобравшись в прелестях советских нравов, потянулись в Ленинград. Среди первых были крупнейший лингвист Дэвид Келли и знаменитый археолог Майкл Ко. Крупнейшие американские майянисты — как, например, Татьяна Проскурякова — считали за честь присылать ему свои публикации. С особой гордостью Юрий Валентинович любил рассказывать о том, как в разгар холодной войны американская школа признала фонетизм письма майя и предложенный им принцип дешифровки.

Эрик Томпсон, узнав о результатах работы молодого советского ученого, сразу же понял, за кем осталась победа. Это неудивительно — он был и навсегда останется одним из крупнейших исследователей культуры и иероглифики майя. Но мысль о том, что кто-то, да еще из молодых, да еще из России, смог его обойти, казалась невыносимой. 27 октября 1957 г. в своем послании Майклу Ко, полном литературного изыска, злого сарказма и нетерпимости к научному инакомыслию, он назвал американских сторонников Кнорозова — и имя им было легион — "доверчивыми детьми улицы".

— — — — —

"...И потому у меня больше не повышается давление, — писал он, — как это было после прочтения последних откровений Юрия... Я спокойно воспринимаю все это, пока продолжается работа с моим каталогом иероглифов майя, который, я уверен, еще долго будет служить и для Юрия, и для многих других... Хорошо, Майк, ты доживешь до 2000 года... и рассуди потом, был ли я прав..."

— — — — —

Майкл Ко сохранил это письмо и в первый день 2000 года, перечитав его, заявил: "Томпсон был не прав. Прав оказался Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами". Копию письма он разослал коллегам. Такова еще одна невероятная история из жизни великого дешифровщика Юрия Кнорозова.

"Нахальные программисты" из Новосибирска

В начале 60-х Кнорозову предлагают поучаствовать в составлении первой компьютерной программы для машинной обработки текстов майя. Группа программистов из Новосибирска собралась странная и, по определению дешифровщика, "весьма нахальная". Забрав все материалы Кнорозова, они попытались создать некую, как это теперь бы назвали, базу данных по знакам рукописей. При этом они постоянно намекали на свое сотрудничество с военными ведомствами и заявляли, что занимаются "теорией дешифровки".

Через некоторое время новосибирская группа торжественно объявила о том, что у них разработана теория машинной дешифровки, и издала в четырех томах компьютеризированную базу данных Кнорозова. Издание они подписали на языке майя и быстренько преподнесли Хрущеву.

С точки зрения специалистов, объявленная "машинная дешифровка" была полной глупостью и никакого впечатления, кроме брезгливости, не произвела. Тем более что в 1963 г. вышла великолепная монография Кнорозова "Письменность индейцев майя". Однако это нелепое недоразумение поставило под сомнение для малосведущей публики подлинные результаты дешифровки. За рубежом противники также воспользовались этим предлогом, чтобы оспорить открытие советского ученого. И в горькое испытание превратилось двенадцатилетнее ожидание заслуженного признания, когда только в 1975 г., с публикацией перевода рукописей майя, ему была присуждена Государственная премия СССР.

В этот период им были написаны блестящие теоретические работы, велась дешифровка протоиндийского письма, рассматривались возможности дешифровки письма острова Пасхи и, конечно же, читались иероглифические тексты майя. Круг научных интересов Кнорозова был удивительно широк — от дешифровки древних систем письма, лингвистики и семиотики до заселения Америки, археоастрономии, шаманизма, эволюции мозга и теории коллектива. Он щедро раздавал научные идеи в надежде, что кто-нибудь завершит их разработку. "Я же не осьминог", — часто повторял он.