Макет, а не установка! И не было никого в бункере! Совсем никого, млядь! Зуб, даю пустой он был и нас возле него ждали! Я же добрался туда, уже после того как все мои легли! Добрался...

Сука, везунчик долбаный... Лучше бы и я там с ними...

Оторвался от воспоминаний и потряс головой прогоняя окончательно дурные мысли.

Так... надо отожраться, а там посмотрим. Оторвал кусочек от селедочного хвоста и осторожно закинул в рот стараясь не потревожить разбитые губы. Курт, скотина, все-таки засадил прикладом карабина перед отправкой.

— Узедом!.. Узедом, Сашка!.. — донеслось из угла куда забился Рудик. Парень всегда старался расположится спиной к чему-то твердому и монолитному. Переклинило его на свой спине после того как собаки чуть шкуру с нее не спустили.

— Какой нафуй Узедом? Что за хрень?

— Остров в Северном море... — горячечно зашептал мой сокамерник и зачем-то прикрылся локтем. — Я слышал... Слышал, как эсесманы разговаривали...

— Остров? — невольно озадачился я.

Млядь... это меняет дело совсем. Правильно, грузили нас на баржу, потом часа три мы шли... потом выгрузка, тоже понятное дело у причала на берегу. А вот то что мы на острове я так и не понял. Везли до места в машинах...

Кормушка в двери брякнула открываясь и чей-то голос проревел на немецком языке:

— Achtung! Die Fresse zur Mauer!*

Это я понимаю. Мордой к стене значит. Языком вражеским я владею свободно. Спасибо Мирре Исааковне, моей учительнице в детдоме. Она мне говорила, что способный я. Бутербродами подкармливала... Дай бог ей здоровья. Да и в училище тоже постарались, хотя произношение не ставили. Не тот факультет. Но на карандаш взяли, отметили что легче всего поставить гамбургский акцент. Хотя в плену хочешь-не хочешь и китайский выучишь. Когда репетиторы уроки прикладами и плетями подкрепляют, все очень быстро учатся. Условный рефлекс на пиндюлины вырабатывается. Млять, педагоги, в душу вас ети...

С пронзительным скрежетом отворилась дверь, затем протопали чьи-то башмаки по кафелю. Опять скрежет и жесткая команда за дверью:

— Rührt euch!*

Я обернулся и увидел, что вернулись сокамерники... Четверо нас в камере. Обычной крошечной тюремной камере, хотя после завшивленного барака в лагере она по комфорту мне напоминает апартаменты люкс в гостинице 'Метрополь'. Бывали, знаете ли...

Стены крашенные шаровой краской, покатый низкий потолок, мощная железная дверь с прорезанной кормушкой на петлях. На полу кафель и две двухъярусные шконки сваренные из массивных железных полос. Забранный в решетку неугасаемый, тусклый плафон над дверью. Да... еще умывальник и параша. Комфорт, ептыть...

— Ну что? — не утерпел Рудик.

— Дай пожрать! — со злостью буркнул на него Камиль и с лязгом запустил ложку в тарелку.

Губайдуллин Камиль. Татарин из Казани. Лейтенант танкист. С самого начала войны в плену. Аккурат, двадцать шестого июня его БТ* сожгли. С тех пор и мыкается по лагерям. Вступать в татарский освободительный батальон отказался, хотя и крепко ненавидит Советскую власть. Десятый сын, какого-то там бая. Сам признался. Падла... В общем, мутноватый товарищ, да и злющий как собака, но только за то что не стал предателем, достоин уважения. Сейчас его наверно даже мама не узнает. Обгорел сильно. Все лицо красными страшными шрамами взялось...

— Нормально Рудька. Не кипешуй. Будем жить... пока. А ну дай-ка мне мою шлемку*. — Улыбнулся Рудику невысокий кряжистый мужчина. Хотя сейчас кряжистым его можно назвать только с большим преувеличением.

Это Хацкевич Иван Иванович. Белорус. Строевая косточка до мозга костей. Старшина пограничник. Коллега по наркомату едрить... Уже мужик, сорока лет, повторивший судьбу тысяч пограничников в первые дни войны. Обороняли они свою заставу до последнего патрона, а потом оставшиеся в живых пошли в штыковую атаку с прогнозированным исходом. Хотя вот Иваныч выжил. Но повезло ему или нет, сразу не скажешь. Это для кого как.

Хацкевич мужик основательный, неторопливый в словах и движениях. И спокойный как слон. Вот и сейчас неторопливо загребает ложкой пюрешку, хотя дико голодный как и мы все.

— Тоже на медкомиссии были? — с непонятной надеждой опять поинтересовался Рудик.

Рудик... Звонковский Рудольф Валентинович. Высоченный, почти два метра, нескладный парень с длинными руками, которые он всегда не знает куда деть. Он совсем молодой — едва девятнадцать лет исполнилось. Будучи студентом мединститута, вопреки воле своих родителей, решивших вопрос с бронью, пошел добровольцем на фронт. Служил военфельдшером. Он самый свежий из нас. Всего полгода в плену. Очень начитанный, практически эрудит. И еще он еврей... но не типичный. Никто и никогда, посмотрев на этого светловолосого парня с характерными славянскими чертами лица, не заподозрит в нем семита. Не знаю как так получилось, но факт на лицо. Все вопросы к его мамаше. Кстати она, так же, как и его отец, врач.

Рудька панически боится, что его раскроют и отправят в 'газенваген'*, но как-то пока не случилось. Он грешит по факту своей славянской внешности на еврейские погромы, в свое время прокатившиеся по Украине, но это как по мне маловероятно. Мамаша его коренная москвичка. А вот бабка действительно со Жмеринки. Рудька говорит какие-то гены. Но всем известно что это псевдонаучная хрень. Так что не иначе чудеса...

— Да, Рудик. Да... — Иваныч степенно облизал ложку и положил ее в пустую миску. Собрал со стола последние крошки хлеба и отправил в рот. — Вот и повечеряли хлопцы. День прошел и ладно.

— А какие анализы брали? — опять полез с вопросами Рудик.

— Да ты заткнешься наконец! — рыкнул на него Камиль, но живо сбавил пыл под взглядом Иваныча.

— Да откуда же нам знать Рудольф. Из вены кровь брали, из пальца и в пасть какой-то ложкой лазили. Волос по клочку остригли и ногти обрезали. И в конец, падлы, тоже забрались. Такой палочкой на конце плоской. Вот вроде и все. Чудно... — Иваныч тяжело плюхнулся на шконку и заворочался устраиваясь поудобнее.

Еще одно невиданное дело. Можешь валяться на койке хоть целый день. Не гоняют. Как же странно все...

— Ага... это на микрофлору и билирубин... — тихонечко забормотал сам себе Рудик.

Ладно пусть бормочет. Парень по ему одному понятным признакам, хочет определить что нас ждет. Зачем только? Понятно что ничего хорошего. Изменить он все равно ничего не сможет. И я не могу... пока. Но хочу. Черт, как же я хочу. И всегда хотел. С того самого момента, когда очнулся и увидел перед собой германские морды. Как наяву те события перед глазами стоят...

Линию фронта перелетели без происшествий. Планер тенью скользнул над линией фронта, в нужном квадрате мы благополучно десантировались. Марш к объекту тоже никаких проблем не принес. Объект... Якобы новейшая радиолокационная станция позволяющая обнаруживать наши бомбардировщики направляющиеся к Берлину. Задачу поставили: радарную станцию уничтожить, комплект документов находящихся при ней изъять...

А вот станции на месте не оказалось. Верней оказалась, но только в виде макета. И никаких документов естественно тоже. И нас там ждали. Отборные волкодавы... Вот так, твою мать...

Запустили на территорию... предложили сдаться и потом... в общем, положили всех. Я почти ушел... но... попался. Контузило меня сильно, месяц заикался и почти глухой был. Да рожицу осколком маненько попортило. В добавок к шраму на лбу, скулу распороло качественно. Так что я теперь урод-уродом.

А потом... Потом дойчи меня подлечили немного и взяли в работу. Основательно так, с толком и расстановкой. Для начала подтянутый оберст* на отличном русском языке выложил мне почти всю мою биографию, вплоть до номеров приказов о присвоении воинских званий и награждений...

— ... так вот, Александр Георгиевич, командиром вашей курсантской роты был Гогитидзе Зураб Бадриевич, а замполитом Кутасов Евгений Петрович. — Оберст обаятельно улыбнулся и захлопнул кожаную папку. — Ну право дело, к чему запираться? Да... и можете курить. Я тоже подымлю. Грешен, знаете ли и никак бросить не могу.

— Как мне к вам обращаться? — Я не смог сдержаться и потянул папиросу из пачки 'Дюбека', так завлекательно открытой перед самым носом.

А что млядь?! Да взял!.. Можно конечно бросить ее в морду оберсту и проорать: 'Да здравствует коммунизм, самый коммунистический в мире!'. Вот только зачем? Что я этим идиотским поступком докажу? И главное кому? Себе? Так я себе все уже доказал в свое время, а для них я особой ценности не представляю и своим геройством не огорчу. Обычный диверс, без особых знаний о структуре и делах наркомата. Обычный цепной пес. На кого покажут — того и рвем. Спишут в расход, делов-то. Правда перед этим превратят в хрипящий и пускающий кровавые пузыри мешок с костями. И у нас, точно так же бы поступили. Методики-то одни. Не даром опытом до войны обменивались... Млять... Не-ет... Сдохнуть всегда успею...

— Павел Иванович. Можете обращаться так. — Оберст щелкнул зажигалкой и любезно дал подкурить.

— Вы очень хорошо знаете русский язык Павел Иванович... — я затянулся ароматным дымком и постарался неприметно осмотреться и немного потянуть время.

Обычный служебный кабинет советского кабинетного работника. Стандартная мебель, все как при прежнем хозяине, вот только портрет на стене... так сказать не соответствует. Вождь другой. Хотя находимся мы сейчас в здании бывшего Львовского Управления НКВД. Родным духом веет.

— Правда? — польщенно улыбнулся оберст и перешел на немецкий язык. — Значит хорошие учителя были. Вы, насколько мне известно, тоже в совершенстве немецкий язык знаете? Не так ли? Только вот не пойму почему вас не использовали в иностранном отделе наркомата, с вашими-то талантами.

— Шрам... — ответил я и коснулся лба. — Ненужная примета. А может еще что. Начальству виднее.

— Ну да, ну да... — покивал головой оберст. — Это вас на Карельском перешейке?

— Да, — коротко кивнул я не желая вдаваться в подробности.

— Вы производите впечатление умного человека... — абверовец, а я не сомневаюсь что он именно из этой службы, снял трубку телефона и приказал принести чаю. — Надеюсь вы от чайку не откажитесь?

— Конечно не откажусь. Только Павел Иванович, но я предпочитаю сразу расставить все точки. А-то получится даром вы меня подкармливали. Не хочу обманывать ваши надежды.

— А бросьте, — махнул рукой оберст. — Пустое. Я с вами просто беседую в свое удовольствие. Знаете ли приятно поговорить с умным человеком. А-то тут встречались уже ваши коллеги. Плюются, бросаются. Лозунги орут. Ну дико, право дело. А кстати вы почему не плюетесь? Непорядок. Все-таки член... как ее... вашей этой ВКП(б). — Последнюю букву в предложении оберст особенно выделил и даже рассмеялся от удовольствия. Так ему понравилось ее звучание.

— Успею еще... — в тон ему ответил я. — Вот когда вы станете из меня делать мешок с дерьмом, вот тогда и покуражусь.

— Тоже правильно. Помогает себя настроить на нужный лад, — серьезно ответил немец и ловко разлил заварку по стаканам, а потом также ловко долил кипятка. — Вам сколько кусочков сахару? Не стесняйтесь.

— Без. Не люблю сладкое.

— А я вот жить без сладкого не могу... — оберст бухнул себе в стакан четыре кусочка рафинада, подумал и добавил пятый, затем постукивая ложечкой об стенки стакана посмотрел на меня и открыто улыбнулся. — И причем, предпочитаю к чаю ваш рафинад, а не сахар-песок. Слишком русским наверное стал.

— Это хорошо или плохо?

— Когда как. А вообще, я люблю Россию. Удивительная страна. Можно даже сказать: страна контрастов. Но давайте перейдем к делу.

— Давайте...

Оберста интересовало все связанное с ОМСБОН*. Методики подготовки, состав подразделений, командиры, планируемые операции.

Я пошел на контакт... Что знал, немного исказил, а большего действительно я не знаю. Так в общих чертах. А о планируемых операциях тем более. Не тот ранг у меня. И это оберст тоже прекрасно понимал. Начни иголки загонять мне под ногти, начну плести околесицу. Хуже еще получится.

Повезло в том, что Абвер* не особо был информирован об этом подразделении и все мои ответы прокатили... пока.

Особым предателем я себя не чувствовал. Собственно, ничего толком я не выдал, а дезинформацию некоторую смог запустить. Пока они ее проверят, я поживу еще немного. Может что и изменится. Верней случай подходящий подвернется. Свалить конечно... А не будет случая... В общем, буду надеяться что все-таки получится.

Беседовали мы с ним практически каждый день в течении месяца, а случая так и не представлялось и в конце я получил предложение. Какое? Ну естественно, работать на Великую Германию... Млять... Рано или поздно этим должно было закончиться...

— Сашка... Тут я вот что думаю... — на нары подсел Иваныч и махом прекратил все мои воспоминания.

— Что?

— Только не смейся... — грозно предупредил старшина и таинственно зашептал. — Знаю я для чего они нас откармливают и здоровье проверяют.

— И зачем?

— Быков производителей из нас делать будут! — выпалил белорус и увидев смешинки в моих глазах стал торопливо делится своими соображениями. — А что? Немецкая кровь... она слабая, порченная. А народишко качественный им нужен. Вот и привлекли кровь улучшить. Вот и мы в колхозе быков из района выписывали стадо оживить. Вот так и нас. Вот и проверяют значится, что бы здоровы были. Немчура она скрупулезная. Видал каких подобрали? Самых живых в лагере. А я что... я могу... я еще ого-го... А немки они страшные конечно супротив наших-то девок, но там в щели у них, все как у всех. Опять же заграничныя дамы, они завлекательные. Культурные лярвы. А нам все равно кого драть. Ну сам подумай, для чего они тогда в конец ко мне лазили и даже измеряли? Ну, что ты думаешь по ентому поводу? Предательство это будет с нашей стороны, али нет?

М-дя... а вроде самый рассудительный из нас... Эко мужика торкнуло... Песец...

— Ты знаешь Иваныч и мне что-то такое подумалось... — вместо того что бы опустить старшину на землю, я его поддержал. Пусть думает что хочет. Может жить-то нам осталось всего ничего. Иваныч-то про теорию о расовой неполноценности и не подозревает. Пусть тешится. — Не... какое это предательство. Ну сам подумай? — продолжил я. — Только ты молчи пока. Никому не говори.

— Ага Санек. — Иваныч с довольной рожей перелез к себе на койку. — Я могила.

Я опять закрыл глаза и постарался вспомнить разговор с оберстом...

Млять... Сбил таки с мысли клятый бульбаш со своими бабами. Вот же человек. В глубокой заднице сидим, а ему бабы. Пахарь — перехватчик...

Ага... Оберст предложил сотрудничество...

— Ну что Александр Георгиевич самое время нам поговорить о делах наших. Как вы себя чувствуете? Доктор Франке говорит что вы уже почти полностью восстановились.

— Да. Все как бы нормально.

— Вот и отлично! — обрадованно воскликнул оберст. — Ну так что? Вы уже созрели?