А вокруг расстилался лес. Обычный среднерусский лес, каким он бывает, когда очень сменяется зимой. Только дорога Москва-Крым куда-то исчезла вместе со всеми машинами. И поле справа от дороги превратилось в лес. А "Газель" наша лежала на боку посреди поляны, и казалась настолько же естественной деталью пейзажа, как и белый медведь посреди джунглей.
— Что случилось, Сергей? — повторил вопрос Ицхак.
— Да ничего не случилось, Ицхак, — ответил я. — Или как там тебя правильно зовут? Аслан? Шамиль?
Ицхак подозрительно посмотрел мне в глаза и ответил:
— Усман. Я не вайнах, я араб.
— Араб? — удивился я. — Араб и маскируешься под еврея?
— Джихад списывает все грехи. Так все-таки, в чем дело? Что произошло?
— Не знаю, — ответил я, стараясь говорить равнодушно.
— Ты лжешь! — Ицхак, то есть, Усман раздраженно дернул пистолетом. — Я чувствую, ты что-то знаешь. Говори!
Я пожал плечами и начал говорить.
— Вот этот крест, — сказал я, — подарила мне одна старая женщина. Это было в Чечне, меньше трех месяцев назад. Женщина была русская. Она жила там все это время в самой обычной хижине в самом обычном ауле.
— Это невозможно! — удивился Усман.
— Возможно. Ее не трогали. Она рассказала нам, где находятся те, кого мы искали, а потом рассказала, как будет протекать бой. А мне она дала этот крест и сказала, что он спасет мою жизнь. Она назвала день, когда это случится. Это случилось.
— Она назвала сегодняшний день?
— Нет, это было восьмое сентября. Тогда был бой, меня контузило и только поэтому я остался жив.
— Ты непохож на контуженного.
— Я думаю, что на самом деле меня не контузило. Крест заставил меня потерять сознание и тем самым спас мою жизнь.
— Тебя не называли трусом после этого?
— В глаза — нет. Но мне отказали в подписании контракта.
— Контрабасом хотел стать? — в глазах Усмана мелькнуло удивление. Казалось, он думает, сразу меня пристрелить или попозже.
— А кем мне еще быть? — я развел руками. — Я больше ничего не умею, разве что "Газелью" управлять. Это почти как БТР.
— Знаю. Значит, ты схватился за свой крест и все исчезло. Ты знаешь, где мы находимся?
— Нет. А ты?
— Рельеф местности не изменился. Время года, по-моему, тоже, но погода другая. И растительность совсем другая. Я бы предположил, что мы... бред, конечно, но по-другому, не объяснить. Боюсь, что мы в прошлом, — последние слова он выговорил с трудом.
Я глупо хихикнул.
— А почему не в будущем?
— Нет ни дороги, ни поля. Если мы в будущем, то в очень далеком. Такие проплешины зарастают лесом очень нескоро.
— Да ну, это ерунда какая-то! Машина времени — это фантастика.
— Амулет, спасающий жизнь — тоже фантастика.
Усман немного помолчал, а затем неожиданно спросил:
— Сергей, ты, наверное, хочешь меня пристрелить?
Я поколебался, но решил ответить правдиво. Потому что он сразу понял бы, что я лгу.
— Если бы ты встретился мне там, — сказал я, — я бы не стал брать тебя в плен.
— Я встретился тебе здесь. Здесь тебе не тут, — Усман коротко хохотнул. — Если я повернусь к тебе спиной, ты убьешь меня?
— Из чего? Я не вооружен.
— Чтобы убить человека, не обязательно иметь оружие. Так ты убьешь меня, если представится случай?
Я пожал плечами.
— Прежде всего я хочу вернуться обратно. А там посмотрим.
— Хорошо. Только давай отойдем метров на пятьсот вон туда, — Усман махнул рукой в ту сторону, где несколько минут назад была дорога, — я не хочу материализоваться рядом с дохлым ментом.
— Я тоже, — сказал я и мы пошли.
Я шел впереди, Усман следовал за мной метрах в пятнадцати. Он не держал меня на прицеле, но я прекрасно понимал, что у меня нет шансов ни одолеть его, ни убежать. Лес не настолько густой, чтобы можно было затеряться среди стволов, а прыжки с криком "кийя!" удаются в подобных ситуациях только Джеки Чану.
Минут через пятнадцать, когда мы прошли заметно больше, чем полкилометра, Усман крикнул:
— Стой!
Я остановился.
— Давай, действуй, — сказал Усман.
— Что делать-то? — не понял я.
— Возьми свой амулет и попробуй сделать то же самое, что ты сделал тогда. Только наоборот.
Я запустил руку под камуфляж и вытащил крест. Почему-то мне сразу показалось, что ничего не получится. И я не ошибся. Как я ни пытался настроиться на соответствующий лад и передать кресту часть своего желания, ничего не получалось. Минут через десять Усман не выдержал.
— Достаточно, — сказал он. — Если бы ты мог сделать это, ты бы все уже сделал.
Я отпустил крест. Почему-то я почувствовал некоторое облегчение. С чего бы это?
— Скажи мне, Сергей, — задумчиво произнес Усман, — у вас, русских, есть какая-нибудь клятва, которую нельзя преступить?
Я отрицательно помотал головой.
— Я так и думал, — сообщил Усман. — Если я оставлю тебя здесь, а сам уйду, ты не будешь охотиться за мной?
— Как? — не понял я. — С голыми руками охотиться в лесу за вооруженным человеком?
— В "Газели" оружия хватит на целый взвод. — Он вздохнул. — Если бы я мог тебе поверить, я предпочел бы не оставлять тебя. У двоих гораздо больше шансов выжить, чем у одного.
— Так что тебе мешает? — не понял я. — Я не буду нападать на тебя до тех пор, пока мы не выберемся в нормальные места.
— Почему я должен тебе верить?
— А зачем мне тебя обманывать?
Ответ на этот вопрос Усман обдумывал очень долго, а когда он открыл рот, он сказал:
— Поклянись своим крестом.
— Как это? — не понял я.
— Повторяй за мной. Клянусь этим крестом, что до тех пор, пока не выберусь из этой неестественной местности, я не причиню никакого зла моему попутчику Усману. А если я нарушу эту клятву, пусть крест, которым я клянусь, испепелит мое тело и погубит мою душу.
С некоторым удивлением я повторил эти нелепые слова. Он что, верит, что эта дурацкая клятва меня остановит? Это он зря. Но, он прав, пока мы не выберемся отсюда, я не буду на него нападать, но не из-за клятвы, а просто потому что это неразумно. Если мы действительно провалились в другое время, его помощь будет более чем кстати. По крайней мере, на первых порах.
Другое время, блин! Неужели я сам начинаю верить в эту чушь?
4.
В ящиках, валяющихся вокруг останков "Газели", находился полный комплект вооружения мотострелкового взвода. Не знаю, на каком складе террористы утянули такую гору оружия за один раз, но в газетах о подобных кражах не писали еще ни разу. Куда катится страна?
Я нацепил на ремень фляжку и два подсумка, и почувствовал то, что в умных книжках называется "дежа вю". Кажется, будто война никогда не уходила из моей жизни, будто я снова вернулся к делу, ставшему для меня привычным за два последних года. Автомат, подствольник, патроны, гранаты, саперная лопатка... брать или не брать? Лучше взять, в случае чего, можно будет выкинуть. Каска... нет, это перебор. Бронетюфяк — аналогично.
— С оптикой работал? — спросил Усман, я поднял голову и увидел, что он экипировался по полной программе.
— Нет, — сказал я, — да и на хрена нам оптика?
— Пожалуй, ты прав, — задумчиво проговорил Усман, — автомат она не заменит, а два ствола тащить несподручно. А тюфяк ты все-таки возьми, пригодится. Если что, выкинешь. Ты кто, кстати, по званию?
— Старший сержант.
— А я лейтенант. Спецназа.
— Аль-Кайеды, что ли? — хмыкнул я и почти не удивился, когда Усман кивнул.
— А ты кто? — спросил он, — махра или десант?
— Разведрота десанта.
— Круто. Но командовать парадом буду я. Возражения?
Я молча пожал плечами. Какие тут могут быть возражения? Командовать должен тот, кто умеет командовать, а я уже понял, что Усман командует лучше. Дело даже не в том, что он лейтенант, а я сержант, дело в том, что он правильный лейтенант.
— Слей бензина в канистру, — сказал Усман, — пригодится костер разводить, если ночевать придется.
Он вздохнул и добавил:
— Никак не могу лазерники найти, хоть убейся. Неужели выпали?
— Лазерные прицелы? — уточнил я. — А на кой хрен они нам?
— Когда-нибудь работал с ними?
— Нет.
— Тогда ты не поймешь. Ладно, хватит копаться, пошли. Я не хочу здесь ночевать.
5.
Мы двинулись на запад. Усман объяснил, что старая Варшавская дорога проходит к западу от Симферопольского шоссе, и что она должна быть на месте, даже если мы угодили в прошлое лет на пятьсот. Я пропустил это объяснение мимо ушей, по-моему, для нас любое направление одинаково хорошо, запад так запад.
За весь день нам не встретился ни один человек, зато звериных следов попалось на глаза видимо-невидимо. И это в ноябре, когда снег лежит еще не сплошняком, и звери предпочитают обходить заснеженные участки, чтобы не оставлять следов. Да какие звери! Одних только медвежьих следов встретилось штук пять. Интересно, когда в Подмосковье вымерли медведи?
Никаких следов человека, ни белых хвостов самолетного выхлопа в синем небе, ни рева автомагистралей, слышного за километр, ни гудков электричек, слышных еще дальше. Ни одной бумажки на земле, ни одного бычка и ни одной пустой бутылки. За весь день! Неужели Подмосковье когда-то было таким?
Ночевать пришлось в лесу. Хорошо, что земля не промерзла, и землянку удалось отрыть без большого труда. То, что у нас получилось, нельзя назвать настоящей землянкой, и это неудивительно, ведь мы трудились над ней не больше часа. Это так, одноразовое убежище, а оно не должно быть очень хорошим, главное — не околеть от ночного мороза. Жалко, что в ящиках не нашлось спальных мешков, но ничего, мне не впервой проводить ночь в полудреме между жаром костра и пронизывающим холодом окружающей ночи, когда главное — не забыть вовремя перевернуться другим боком к огню, причем сделать это надлежит так, чтобы не вкатится в костер и не выкатиться за пределы обогреваемой территории. Хорошо, что снега немного и талая вода не стремится превратить кострище в гигантскую лужу.
Я думал, что мы будем спать бок о бок, но Усман настоял на том, чтобы спать по очереди. Я не стал возражать, тем более, что Усман выделил себе более тяжелую утреннюю стражу. Ровно до двух часов ночи я таращился то на огонь, то в непроглядную тьму, а потом я толкнул Усмана, он моментально проснулся, я рухнул на лежанку, еще хранившую его тепло, и погрузился в беспросветный сон без сновидений.
6.
Мы вышли к дороге около полудня. Эта дорога совсем не походила на привычную асфальтовую ленту, у нас такую дорогу назвали бы даже не проселочной, а лесной. Две глубокие и ненормально узкие колеи, совсем недавно разъезженные до непролазного состояния, а теперь затвердевшие от первого мороза. Я не сразу понял, что необычного в этих колеях, а когда понял, мурашки пробежали по моей спине.
По этой дороге не ездили автомобили. Никогда. След автомобильного протектора не перепутаешь ни с чем, разве что со следом мотоцикла, но мотоциклы по этой дороге тоже не ездили. Здесь ездили гужевые повозки, притом в огромном количестве, ездили всадники (следов копыт слишком много по сравнению со следами колес) и ходили пешие путники, чаще обутые в лапти, чем в сапоги. Да-да, пешие путники, слишком много следов человеческих ног, почти столько же, сколько отметин лошадиных копыт. Жутко представить себе, что человек по доброй воле может повторить наш вчерашний путь, да еще не в течение одного дня, а... сколько нужно, чтобы пешком дойти от Москвы до, скажем, Орла? Хотя нет, не все так страшно, вдоль дороги обязательно должны быть какие-то постоялые дворы или как они там называются... трактиры, что ли?
Но что это такое, неужели мы действительно в прошлом?
Усман поднял палец вверх и по вбитой за два года привычке я замер на месте. Справа доносился какой-то шум, кажется, песня. Усман проворно отступил в лес и я последовал за ним. Мы залегли под защитой кустарника, прямо как разбойники, честное слово.
А мы и в самом деле больше всего похожи сейчас на разбойников, если только в этом веке встречаются разбойники в камуфляже и бронежилетах. Я подполз поближе к Усману.
— Зачем? — тихо спросил я. — Ты что, хочешь напасть?
— Я хочу посмотреть, кто они такие, — так же тихо ответил Усман. — Дальше будем действовать по обстоятельствам. Без сигнала в драку не лезь.
— Думаешь, будет драка?
— Вряд ли. Они, конечно, начнут катить, но вряд ли в этом времени встречаются автоматы. Первая же очередь должна убедить их не дергаться.
— И что тогда?
— Тогда мы начнем задавать вопросы.
Песня приближалась, это было что-то русское народное, но эта песня не походила ни на одну из известных мне. Скоро стали различимы отдельные слова и я не сразу понял, что песня наполовину состоит из мата. Усман тихо хихикнул. Это и вправду смешно, этакий "Сектор Газа" в фольклорной обработке.
Караван появился в поле зрения. Три повозки, первая запряжена двумя лошадьми, остальные одноконные. Лошади мелкие и заморенные, люди, в общем, тоже. Три человека: старый, но еще крепкий дедок, мужчина лет тридцати с густой грязной бородой неопределенного цвета и глазами дебила, и белобрысый подросток лет четырнадцати. Все одеты в неопределенно-грязные куртки, сразу и не поймешь, то ли кожаные, то ли тканые, из памяти стали всплывать русские народные слова вроде "зипун" и "армяк", короче, три бомжа на выезде. На первой телеге лежали какие-то неясные мешки в количестве пяти-шести штук, остальные ехали порожняком. Куда это они, интересно, направляются? На рынок?
Когда от нашего укрытия до первой телеги осталось метров пять, Усман резко выкатился на дорогу. Я остался страховать его, вряд ли это потребуется, но вреда точно не будет.
Дед, продолжавший нести рифмованную похабщину, умолк на полуслове, его челюсть отпала, выставив на всеобщее обозрение гнилые зубы. Подросток дернулся к краю телеги, но Усман повел стволом в его сторону и подросток остался на месте.
— Здравствуйте, люди добрые! — провозгласил Усман.
— И ты здравствуй, коли не шутишь, — ответил дед, напряженно вглядываясь в глаза нежданного встречного.
— Куда путь держите?
Дед помедлил пару секунд, после чего ответил:
— Местные мы. Из Михайловки. Туда путь и держим.
Усман махнул рукой в мою сторону и я вылез из кустов. Глаза мальчонки тревожно расширились, он понял, что ему грозило, решись он на побег.
— Подвезете? — спросил Усман.
— А куда мы денемся? — отозвался дед. — Докуда вам?
— В аккурат до вашей Михайловки. Да ты не бойся, дед, мы не разбойники, это у нас только вид такой.
— Как же, не разбойники, — не поверил дед. — Без крестов, да с пищалями, да с какими еще пищалями! Я таких вовек не видел.
— Почему же без крестов? — удивился я. — Вот, смотри, мы тоже крещеные.
Я вытащил нательный крест из-под камуфляжа и это произвело на аборигенов совершенно неожиданное действие. Все трое моментально ссыпались в замерзшую грязь и встали на колени.
— Не губите, ваши священства, — заголосил дед. — Простите скудоумного, что не углядел вовремя и честь не оказал. Они не виноваты, — он махнул рукой назад, туда, где стояли на коленях остальные возницы, — лишь на мне едином вина ибо сказано... — он задумался, — короче на мне одном вина, а младые си безвинны. Младые си, — повторил он со вкусом.
