Зеркальность

Лайковые перчатки дикой лиловой расцветки всегда лежали наготове на средней полке в нише стены. Без них туда, куда я везу девчонку, входить опасно. Их я сразу же натягиваю на руки и по очереди — на левой, потом на правой — прохожусь ребром ладони между пальцев, подгоняя плотнее. Кажется, мои действия зачаровали растерянную Киру и подарили мне секунд пятнадцать долгожданной тишины. Еще бы: посреди комнаты стоит парень в одежде, характерной для начала двадцать первого века, то есть в свитере и джинсах, и зачем-то напяливает на себя невообразимые перчатки. Ха, это она еще не видела моих защитных очков и шлема "с ушами торчком"...

— Виктор! — наконец опомнилась девица. — Давайте я заплачу вам авансом и подожду вас... где-нибудь неподалеку от того места... Я ведь ничего в этом не смыслю и буду вам только мешать!

Трюмо отразило мою ответную кривую усмешку:

— Да нет, уважаемая Кирочка, оплата, как и было напечатано черным по белому в газете, только после положительного результата. А вы мне там не для развлечения нужны, поэтому можете даже не вспоминать старые анекдоты: не понадобятся.

— А зачем я вам нужна там?

Ишь ты как встрепенулась! Я тоже люблю, как и все люди, загребать жар чужими руками. Но не всё могут сделать деньги, даже если у нее найдется достаточное их количество, чтобы при благоприятном исходе оплатить мои драгоценнейшие услуги.

— Видите ли, вашего Алика, наверное, мама в детстве учила, что идти куда-то с незнакомым дядей нельзя. А меня ваш Алик, милая Кирочка, в глаза не видывал. Представляете, что он мне скажет, когда я возьму его за ручку и потяну на свет божий?

Она невесело улыбнулась. Точнее не улыбнулась, а в согласии с моим доводом растянула губы в подобии улыбки.

— Хорошо. Я поняла. Едем.

Минуя запыленное пианино, скромно приткнувшееся в углу, я качнул маятник метронома, что венчал мой давно заброшенный инструмент. На удачу. Работай, старина, работай! И он усердно зацокал, посверкивая никелевым шариком. Кира, конечно же, ничего не поняла в моих манипуляциях. Думаю, из всего нашего разговора она вынесла единственную мысль: я шизофреник с замашками маньяка. Но, вероятно, хорошо ее зацепил этот Алик, если мои выходки не заставили ее бежать сломя голову подальше отсюда...

В подъезде стоял гвалт. Запирая дверь квартиры, я присвистнул:

— Ух ты, прям как у того сатирика: "Выхожу из ванной — а тут скандал!"

— ...только сидишь и целыми днями таращишься в этот свой долбанный компьютер! — визжала соседка снизу. — Разобью его, скотина ты проклятая! Разобью!

— Мать, отвали! — хлопая дверью, рявкнул подростково-ломающимся голосом ее сынок.

Тут же щелкнул замок, и в подъезд снова полилась отборная брань тетки, прерываемая лишь огрызающимися репликами парня и звуком его прыжков по ступенькам. Мы поравнялись с ним внизу, где он, привалившись плечом к стене, пытался подкурить, но зажигалка вхолостую сыпала искрами.

— Есть? — хрипло буркнул он, подбородком указывая на горе-"огниво".

Я щелкнул своим "Дюпоном", и язычок огня послушно затанцевал под тихую и протяжную ноту "ля".

— Что, мать ругает?

— Да, мля, достала дура старая... Все ей не так, не живу, видишь, как ей хочется... Комп ей помешал! Сама как с утра уткнется в свой тупой ящик, так до ночи не встает. А если и встанет, то только дерьмо всякое собирает: какие политики скоты и повышают на всё цены, как самолеты падают, сколько уголовников на улицах, как хреново жить... — он затянулся, выдохнул клуб дыма, с чувством плюнул себе под ноги.

За спиной у себя я ощутил нетерпение Киры.

— Ладно, давай, — сказал я, не собираясь испытывать ее терпение.

Сосед дернулся было в попытке протянуть мне ладонь для рукопожатия, но я, естественно, сделал вид, что не заметил этого жеста. И парень снова сник, ссутулившись в темном подъезде с сигаретой в зубах.

Кира долго сопела, поджимая губы, и только у гаража сказала:

— Ну и соседи у вас, однако!

— Ха! Да это еще цветочки, многоуважаемая Кирочка! — я с лязгом провернул ключ в замке и потянул на себя калитку. — Видите ли, у мальчика Жени, которого вы сейчас имели счастье лицезреть, есть еще старший братец, но он сейчас отбывает срок в исправительно-трудовой колонии, потому как пырнул своего папашу-алкаша кухонным ножичком.

— До смерти? — охнула моя клиентка.

— Да нет... — с кряхтением, но мне наконец удалось вытащить туго загнанный в пазы штырь, а потом распахнуть ворота гаража. — С месяц в больничке повалялся — и снова за дебоши... Соседи от этой семейки уже вешаются, а хозяина все никак не найдут...

— Какого хозяина?

— Квартиры, вестимо, — я сел за руль и аккуратно выехал на своем "Вольво" наружу; оставив мотор прогреваться, снова подошел к собеседнице. — Дал он объяву в газету, мол, сдам хату русской семье. К нему так просился профессор каких-то там наук, да вот незадача: азером он был. Неформат... В итоге нашел наш хозяин свое счастье и был таков...

— А выселить их?

— А условия игры? — я подмигнул Кире и показал ей, чтобы садилась в машину, пока запру гараж. — Нам не ведомы легкие пути...

И, мурлыкая себе под нос привязавшуюся с момента пробуждения песенку группы "Король и Шут", я своими лиловыми перчатками снова обтер сыпучую ржавчину на штыре.

В черном цилиндре, в наряде старинном,

В город на праздник путник очень спешил.

По горам пробирался и улыбался,

Но камень сорвался в пропасть с горных вершин...

Да, девочка моя, сейчас будет самое страшное. По крайней мере, все прошлые мои клиенты считали именно так.

Она с любопытством наблюдала процесс моего переодевания в Шамана. Я набросил на себя сшитый по моде начала XIX века непромокаемый, до пят, черный плащ с пелериной. Остальное действо происходило в салоне автомобиля. Аляповатые черные очки, маскирующиеся под солнцезащитные, заняли надлежащее место на моем носу и закрыли вместе с глазами пол-лица. Ха! Это для нее они черные, а для меня наш дождливый пасмурный мир заиграл розово-персиковыми красками, ярче которых было только мое дизайнерское вдохновение. Это вредные очки, но приходится надевать их загодя, чтобы привыкнуть, приспособиться, даже, знаете ли, осознать и поверить.

В черном цилиндре, в наряде старинном,

В город на праздник путник очень спешил...

— Стерео? — уточнила Кира, явно разглядывая радужные полосы на широченной оправе. — Я однажды в кино такие брала, на ночной сеанс ходила... на какой-то фильм ужасов...

— С Аликом?

Девчонка нахмурилась и отрицательно покрутила головой. Но долго сетовать на свою незадавшуюся судьбу с этим Аликом ей не пришлось, потому что следом я водрузил на голову свой раскладной шлем "с ушами торчком":

— Ну что, Орфей, готов ли ты? — внимая трелям птиц и звону колокольчиков в своих наушниках (все это чудесным образом "перерабатывалось" из окружающей какофонии дневного города), я повернулся к Кире и по ее виду понял: ей сейчас очень хочется выйти отсюда и послать все к чертям. Ан нет, детка, раньше надо было думать!

На душе становилось все светлее. Мир не так уж и плох, когда в нем чирикают пернатые, шумит морская волна и ласково опускается за горизонт большое малиновое солнце. В конце концов, когда-то давно ведь было и так, и только за это уже стоит полюбить нашу материальную реальность. Мы мчались к Кузнецкому Рву, но я о нем уже не думал, и пасторально звучала где-то на грани сознания и подсознания нежная ария:

Потерял я Эвридику,

Эвридики нет со мно-ой!..

Злые боги...

На самом деле это жаловалась на жизнь сидящая рядом Кира. Я даже поддакнул ей, скорее всего, невпопад, ну да и шут с ним! Скоро все-все-все это будет настолько неважно!.. И несчастный вдовец Орфей в белом хитоне, театрально заламывая руки, порхал между гирляндами цветов на ярко-зеленой полянке. И пошлые рекламные щиты вдоль дорог обращались мировыми шедеврами живописи: вон, справа, заговорщицки улыбнулась мне Джоконда, а слева смешно запрыгали на дереве медвежата в Сосновом бору...

Есть, черт возьми, в этом мире совершенство! Да только несовершенство сильно мешает это увидеть. Потому что его больше и оно агрессивнее, а мы привыкли видеть гадости. Ведь не пройдешь, насвистывая песенку, мимо застывшей с раскрытым капюшоном кобры, любуясь красотами пейзажа и игнорируя смертельную опасность! То-то и оно! Но чем хороши мои очки и наушники, так это тем, что, искажая реальность, они позволяли быть начеку. Вот навстречу по загородному шоссе несется лихач, и я благоразумно сворачиваю поближе к обочине. А глупая собака, которой вздумалось пересечь наш путь, спасена, потому что мне удалось вовремя притормозить.

Дорога накренилась, пошла под уклон, свернула за небольшой холм — и вот нашим с Кирой глазам открылся вид на гигантский, куда ни посмотри, пустырь, неровно вспоротый глубокой канавой. Это и был пресловутый Кузнецкий Ров. Каньон Смерти. Именно он отграничивал наш мир от мира того явления, ради которого мы приехали сюда с моей отчаянной клиенткой. Кира поежилась. Я знал, что она уже была здесь, и это ее неосознанное движение явилось дополнительным доказательством моей уверенности.

— Что, в прошлый раз так и не появилось? — участливо спросил я.

Кира неопределенно потрясла головой. Ох, как же ей не хотелось выходить! И как же я понимаю это ее "нехотение". Если я видел сейчас равнину, залитую лучами золотого заката, чаек, стремящихся по им одним известному маршруту к какому-то морю, играющих в бездонном летнем небе стрижей и кучевые владения Фата Морганы на горизонте, то Кире приходилось наблюдать совсем другое: грязное, усыпанное отбросами поле, жухлую осеннюю траву, пригибающуюся к мокрой серой земле, раскисшую грязь и марево мелких брызг противного затяжного дождя. Город, из которого мы приехали сюда, терялся в глухом тумане и таил в себе угрозу. Ей не хотелось сейчас ни быть здесь, ни возвращаться домой. Так бывает. Увы, так бывает...

Помочь ей нельзя: мои очки, перчатки и шлем помогают лишь мне. Потому что я Шаман. Проводник и в этом, и в том мирах. В моих силах только подсказать, а понять и принять человек должен сам.

— Придется подождать, — я снова закурил. — Надеюсь, не до ночи...

Киру трясло. Как всегда, забыл взять термос с горячим питьем: не до того мне бывает, когда собираюсь "шаманить". А ведь там будет тепло, и это уменьшает ее шансы к возвращению. Не сильно, но все-таки уменьшает.

И тут началось. Воздух над разломом дрогнул и завибрировал — так трепещет он над пламенем. Потом атмосфера начала сгущаться, и дышать стало труднее.

— Если тяжко, то лучше не смотрите, — шепнул я клиентке, но она таращилась на происходящее во все глаза, словно зачарованный змеей кролик, тяжело вдыхала ртом и стискивала кулаки. — Ну, как желаете...

Воздух стал таким плотным, что казалось, теперь его можно пластать, как желе. Все, что прежде было видно за рвом, скрылось. В колеблющемся студне все четче проступало отражение: мы, "Вольво", пейзаж за нашими спинами...

— Господи, господи! — зашептала перепуганная Кира, прижимая пальцы ко рту.

— Идем, — я двинулся вперед. — Идем, не теряем время!

И, подойдя к Зеркалу, я вытянул руки. Мягкие водяные круги от моего прикосновения быстро разгладились. Кира стояла за моей спиной.

— Ламбаду помните?

— Да, — последовал недоумевающий ответ.

— Значит, держитесь за меня, как в ламбаде, идите шаг-в-шаг и ни в коем случае не отпускайте!

Ее руки легли на мою талию. Я шагнул в разлом...

* * *

...Я открыла глаза, еще не веря, что холод куда-то подевался. Он просто взял и внезапно исчез. Тело мгновенно согрелось, но в то же время никакой жары не ощущало. Страх тоже пропал, когда я поняла, что с нами все в порядке. Мы с этим придурочным Виктором вовсе не свернули себе шеи на дне оврага, а по-прежнему, "паровозиком", как в том танце, стояли на другом берегу. Сквозь зеркало, через которое мы сюда прошли, я, оглянувшись, различила иномарку. Она осталась там, где мы из нее вышли.

Покосившись на проводника, я начала хихикать и поняла, что остановиться не смогу. Ржачка терзала меня все отчаяннее. И этого чудика в перьях я боялась?! На башке у него красовалась хэллоуинская шапка, изображающая не то оборотня, не то черта, на физиономии — нелепейшие очки, на руках — трансвеститские перчаточки ("уйди, пра-а-ативный!"), все остальное скрывал черный плащ-балахон. Представляю, что скажет Томка, когда до нее дойдут сплетни об этой моей вылазке! Стерва спит и видит, как бы поймать меня на любой мало-мальской оплошности (подружка называется!), а теперь в довершение всего получит роскошный компромат.

— У вас за спиной монстр, — спокойно сообщил Виктор, взглянув поверх моей головы.

Я заорала, шарахнулась в сторону, уцепившись за руку проводника и метя заскочить ему за спину. Но эта сволочь меня попросту обманула и теперь ехидно кривила рот:

— Как говорят анашисты, хорошо смеется тот, кто смеется не в последний раз. Кирочка, будьте такой умницей, не расслабляйтесь тут. Эта зона только того и ждет.

Мы стояли у кованых золотых ворот, с готовностью распахнутых перед нами. Причудливые завитушки составляли узоры в виде цветов, плетущихся растений и экзотических птичек. Чем дольше я смотрела на них, тем обреченнее тускнели в моей памяти события часовой давности. Они теряли свою важность, как будто были событиями, случившимися много лет назад и даже не со мной.

— Кира! — отрезвляющий голос Виктора дико раздражал меня теперь, но как избавиться от присутствия проводника, которому ты, тем более, задолжал нехилую денежную сумму? — Кира, а зачем мы сюда пришли? А?

Блин, а ведь и правда: зачем? Я напрягла извилины и вспомнила своего последнего парня, с которым у нас, вроде как, даже была любовь и который, как самый последний трус, слинял в зазеркалье. Правильно рассуждала Томка, когда советовала мне нарочно залететь — и никуда бы он после этого не делся.

Но тут на смену шебутным мыслям вдруг пришли покой и пустота. Дорога из белого мрамора вела от ворот к порталу огромного и, как ни странно, изящного замка с башенками, балконами, балюстрадами, витыми лестницами и стройными колоннами. Каким же знакомым был этот замок! Откуда я его знаю? Да, в точности такой я воображала в детстве, слушая бабушкины сказки, а потом вспоминала его, когда от безделья на работе читала популярные сейчас романы об эльфийских королевствах. Вот и теперь я вся, целиком, почувствовала, что в этом замке меня любят, ждут и всегда рады увидеть, как радовалась родня, видя меня маленькой девочкой в кружевах и бантиках. А потом я выросла...

— Кира!

Снова этот зануда! Навязался на мою голову, пропади он пропадом!

— Да нет, Кира, пропадом пропадете вы, если станете продолжать в том же духе. Усекли? Тогда говорите, пожалуйста, описывайте подробно все, что видите, и будем потихоньку продвигаться. Держитесь чуть позади меня. Хорошо?

Я кивнула, лишь бы он отстал. И откуда ему известно, что я о нем думаю? Придурок. Пришлось рассказывать ему о моем замке с золотыми маковками, о помпезных багровых знаменах и белых статуях, которые застыли навытяжку вдоль дороги, торжественно приветствуя меня. Ослеп он в своих очках, что ли? Ладно, будем считать, что начальник, пусть он идиот, но, как всегда, прав.