| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Наконец, мы подлетаем к дому. Домина — помереть не встать, прям дворец. Весь круглый, стены все в орнаментах, окна синие, крыша — как две птицы, и весь он какой-то праздничный, сразу видно — с душой строили, и уж никак не по типовому проекту. Только голо всё вокруг как-то, ни сада, ни парка, ни газона захудалого. Непорядок! Ну ничего, исправим.
Пока я планирую что, где и куда сажать, мы снижаемся и навстречу нам выходят очередной муданжец и седая, но бодрая старушенция с моим внукам на руках. Отпихиваю Сашку и пулей (ну ладно, ладно, торпедой) выскакиваю наружу. Ах ты мой красавец, иди к бабушке!
Внук и впрямь хорош — глазки голубые, волосики тёмные, пальчики — ой! — цепкие, и вообще — один в один Азамат, только мелкий. Тут до нас добирается Лиза и отбирает ребёнка, а я сперва раскланиваюсь, а потом и обнимаюсь со статрушкой — Азаматовой матерью. Надо же — мелкая, худенькая, а руки-то покрепче моих будут, даром что я с детства лопату из рук не выпускаю! Она тащит меня посмотреть дом, и пока мы бегаем по всем этажам (ух ты, какие кошки!) чего-то объясняет мне на своём языке и вовсю нахваливает Лизу, я ей по-русски расхваливаю Азамата — и мы, не понимая ни слова, прекрасно находим общий язык.
Наконец я понимаю, что мне срочно нужно отвлечься, иначе я просто разревусь от избытка чувств. Успокаивающее средство находится быстро — прямо за окном шумит настоящий дикий лес! Хочу туда, и поскорее! Все со мной соглашаются, только Сашка попытался увильнуть под предлогом присмотра за племянником — что с него взять, с крысы офисной, его собственная жена в армреслинге делает три раза из пяти. Но Лиза демонстративно упихала Олежку в слинг и Сашка, чтоб не терять лицо, потопал на выход вслед за всеми.
С собой мы берём кучу огромаднейших корзин — если местные не врут, то грибов здесь — просто завались! — и зверушку с длиннющим хвостом, который надо намотать на руку как поводок. Сашка, не получив племянника, зацапывает зверушку и гордо топает рядом с Олеговой нянькой — молодым муданжцем, который нас встречал вместе с моей сватьей. Зовут его Тирбиш и он, кажется, тоже из бывших Азаматовых подчинённых. Точно-точно, я его на фотографии видела, которую Лиза мне высылала.
Нас по три раза предупреждают, чтоб за места, огороженные заборчиками не лазили — там порталы, которые фиг знает куда могут завести. И особо Сашку — если куница встанет и зарычит — чтоб остонавливался. А если зверюшка исчезнет, а хвост у него в руках останется — не бояться, вытягивать её назад и остальных звать. Запуганный Саша намертво цепляется к Тирбишу и отходить от него явно побаивается.
Тут я вдруг унюхиваю грибной запах и вывожу половину отряда к огромной грибнице. Оставшихся выводит к другой, не меньшей, Азаматова мамаша, Ийзих. Ну тут и грибы, скажу я вам! Размером с табуретку, а шляпки целые — молодые, значит. И цвет совершенно психоделический, как будто тут пьяный художник-авангардист с распылителем заблудился. Собираем всё подряд, кроме жёлтых (ядовитые) и коричневых с золотом (золото — паразит). ещё меня пугают грибами истины, синими с серебром, и конечно, немного отбившись от группы я быстро нахожу целую их россыпь. Оглядываюсь — не видит ли кто — и срезаю пару-тройку. Запас карман не тянет, верно?
Набродившись и набрав чуть не тонну грибов (шесть муданжских мужиков — это страшная сила!) возвращаемся, и Ийзих с Эцаганом принимаются за готовку. А я влезла в своё любимое леопардовое бикини с золотыми пряжками, повесила на плечо бирюзовое полотенце и двинула купаться. Остальные почапали за мной, даже внука поволокли. Только Алтон покраснел как рак вареный и вспомнил про срочное письмо. Ну и фиг с ним, с моралистом несчастным! Остальные получают массу удовольствия, особенно Азамат. Он учит сына плавать, и тот вовсю работает ножками. Идиллия, право слово!
После купания я вооружаюсь пакетом с бутербродами и двигаю осматривать окресности. Красиво, но голо. Я прикидываю, что и где посадить, и чуть не налетаю на очередного муданжца — высокого, крепкого, ярко одетого. Он кланяется по-местному, я тоже, представляюсь, он с минуту хлопает глазами и только потом называет своё имя — Учок. И вдруг нервно дёргается, словно что-то страшное увидел или глупость сморозил, и тут же собирается уходить. Я зову его в дом, но он чуть ли не испуганно мотает головой на местный манер — до упора. Тогда я впихиваю ему один бутерброд, говорю "йиб ирихун". Он радостно кивает, снова кланяется и быстро-быстро уходит, почти убегает куда-то в лес. Прямо как испугался чего! Я оглядываюсь, но ничего опасного или там подозрительного не вижу. Не мог же здоровенный муданжец испугаться какого-то маленького рыжего зверька вроде мангуста, который столбиком сидит у меня за спиной? Я бросаю зверушке кусок мяса с бутерброда, та неторопливо, с достоинством берёт и начинает есть. Я решаю не мешать животному питаться и заканчиваю обход.
Вернувшись, делаю Лизе выговор за отсуствие зелени и потрошу Азамата на предмет всякого сельхозинвентаря. Он только и успевает, что новые слова записывать, но обещает найти или сделать всё, что понадобиться.
Перед сном мы дружно сидим у костра и поём песни. А хороший отпуск у меня получается!
Назавтра я просыпаюсь рано — часов в одиннадцать, сгребаю в кучу всех, кто под руку подвернулся и принимаюсь за работу — замерять участок, определять почву, выравнивать местность... Муданжцы смотрят на меня с суеверным ужасом, но спорить не рискуют. Правда, и самой руками особо работать не дают, сразу лопату отбирают — вежливо, но непреклонно. Дикий народ, что с них возьмёшь? Лиза с мужем забирают лодку и отправляются на озеро, а я в хвост и в гриву гоняю мужиков. Орива с Янкой довольно любуются на это, но помогать не спешат. Алтонгирел прячется за занавеской и наружу выходить не рискует; Эцаган сперва стонет что-то о ногтях, но спорить со мной не решается и скоро втягивается в работу.
Под вечер муданжцы устраивают тренировку. Это надо видеть, причём лучше — по телевизору и в замедленной съёмке. Движутся они, как молния, глаз не уследит. Сашка набирается наглости и просит, чтобы его тоже чему-нибудь научили. Выглядит это донельзя забавно, но Азамат проявляет прямо-таки сверхчеловеческую осторожность, так что мой сын остаётся не только непокалеченым, но даже синяков не получает.
Следующий день проходит точно так же. И ещё один. Будущий сад почти готов, теперь осталось только подождать пару лет.
На третий день нас всех с утра пораньше потащили в город Долхот на открытие Императосрского Музея. Лиза с Азаматом оделись ярче некуда, да и остальные не отстали. Мы с Сашкой тоже влезли во что поярче и двинули.
В Долхоте нас с Лизой и Ийзих запихивают на лошадей. Я жутко боюсь навернуться, они же огромные, как жирафы, но всё же меня запихивают на эту жуткую зверюгу и торжественно везут к огромному зданию — тому самому музею. Азамат его открывает в самом прямом смысле — руками поднимает огромадную деревянную дверь и даже не потеет от этого титанического усилия.
Нас таскают по огромному зданию, где есть всё — от портретов до моделей домов, включая образцы блюд муданжской кухни и природы. На одном из портретов — вылитый Эцаган, на другом — Азамат, на третьем я с трудом и с подсказкой опознаю собственную дочь.
В одном из залов, уставленном всякими чучелами, я вижу старого знакомца — рыжего Ирлика. Он задумчиво крутится возле одной из витрин, с чёрными зверюгами. Я машу ему, он машет мне, подмигивает, прикладывает палец к губам и скрывается меж двумя монстрами. Когда я заглядываю туда, его уже нет, как сквозь землю провалился. Тут меня выкликает Лиза и зовёт в симпатичный трактирчик по соседству — передохнуть и покормить ребёнка.
Мы очень уютно сидим и обсуждаем музей, когда Алтон вдруг дёргается и вид у него такой, будто его кто втихаря по макушке огрел. С полчаса он портит всем настроение, отмалчиваясь и корча рожи, пока его не утаскивают какие-то бритые деды. Наконец он возвращется, и мы летим в столицу — оттуда ходит какой-то особенный монорельс, на котором, по словам Эцагана, не покататься грех.
Монорельс и впрямь знатный, полтора дня езды через полпланеты. Едем со всем возможным комфортом — в поезде десять вагонов, и наш особый императорский. Вокруг природа, цветы, деревья, папоротники, звери (я всё страдала, что нельзя остановиться и пощупать растительность вблизи, но как увидела, какое кошище выглянуло на нас полюбоваться, враз передумала), глиптостробусы, динозавры, мамонты и прочие прелести.
Добираемся до места, и Азаматова матушка Ийзих отбывает к себе в деревню. А нас тащат в трактир, где кормят раками, и это такая вкуснотища, что я просто выпадаю из реальности. Лиза с Янкой о чём-то щебечут, Азамат болтает с трактирщиком. Идиллия, да и только.
Назавтра мы гуляем по городу. Красиво, ничего не скажешь — дома все в резьбе, и её куда больше, чем в других городах. На одной из улиц я замечаю Азаматова батю, но не успеваю ни позвать его, ни показать Лизе — завидев меня, он мигом куда-то исчезает. Наверное, испугался, что я его опять покупками нагружу.
Наконец, нас отвозят на Дол, в Лизину дачу, где я заканчиваю высаживать будущий сад. Затем мы все отправляемся в столицу, где я тоже развиваю бурную деятельность — навожу марафет на старый запущенный сад, среди которого построен дворец (пожар тут был, что ли?), а потом ещё облагораживаю Дом Старейшин, чтобы никому мало не показалось.
Дворец — это резиденция Азамата, а Дом Старейшин, который стоит прямо на огромном мосту — это как парламент или кабинет министров. Их тут много, Старейшин этих, в каждом городе есть, а главные — здесь, в столице. По имени я запоминаю только Унгуца, милейшего дедка с козлиной бородкой и манерами доброго дедушки. По лицам — ещё троих, а имена их произнести я и с пятой попытки под диктовку не сумею. Унгуц, кажется, тоже не может — одного, самого неразговорчивого (по-моему, он вообще немой), он зовёт просто "Ажги-хян". В последний мой день на Муданге они заманили меня внутрь дома и вывалили передо мной кучу игрушек-бормол. Унгуц с Ажги объяснили мне, что я должна выбрать три штуки, да чтоб меня описывали. Я и сцапала деревце — это ж моя работа, деревья да цветы высаживать; женщину с ребёнком — я ведь мать; и книжку — люблю почитать на досуге.
Старичков заколбасило. Один, весь из себя такой красивый, я его Изей назвала, вскочил на ноги и заорал чего-то не то испуганно, не то возмущённо, Унгуц захохотал, Ажги что-то в тетрадке строчить начал, ещё один за сердце схватился, остальные тоже кто во что горазд заизгалялись. Гвалт стоял такой, что я аж испугалась. Вдруг Ажги встал, хлопнул кулаком по полу, сказал какое-то слово (ага, может всё-таки!), и все заткнулись. Ажги мне поклонился и показал на дверь, Унгуц меня под локоток ухватил и поволок на выход. Я им хотела на прощанье что-нибудь сказать, но не смогла — губы как склеило почему-то. Только снаружи отошла. Унгуц мне поклонился, подмигнул и обратно в залу убежал, а я только рукой махнула и снова пошла с кустами перед входом разбираться.
Дело было вечером, народу немного, под ногами никто не путался, так что работалось мне неплохо. Комары, и те не кусали, только жужжали поблизости. И всё было хорошо, до тех пор, пока я не попыталась подрезать дерево, которое с берега свесилось. Влезла я на перила, начала веточки обрезать, а нога возьми да и поедь! Я даже испугаться не успела — меня подхватило и поставило на мост. Проморгалась я — смотрю, а это мой старый знакомый, Умукх. Тот самый брюнет, который с рыжим Ирликом ссорился в базарный день. Стоит он, улыбается, меня за руки держит.
— Уф, — выдохнула я, — спасибо. Ты меня спас. Он только улыбнулся. Но тоже как-то испуганно, хотя ему-то с чего? Или он за меня перепугался?
— Я в порядке, — говорю. — Иди-ка сюда, спаситель!
Высвободила я руки, сцапала его за голову — хорошо, он нагнулся, а то ведь длинный, фиг достанешь — и поцеловала. Хорошо поцеловала, от души. Когда я его отпустила, взгляд у него стал совсем перепуганный, а потом в нём сверкнуло какое-то отчаяние, и он наклонился ко мне, и прижался губами к моим губам, и мир завертелся вокруг нас бешеным хороводом.
Он подхватывает меня на руки, и несёт куда-то с такой лёгкостью, будто я ничего не вешу, и в какой-то миг я готова поклястся, что мы стремительно летим над ночным городом прямо в чёрное небо. Но это мне, конечно, просто показалось, потому что через минуту мы стоим перед большим зелёным шатром, в который он вносит меня, опускает на толстую муданжскую перину и сам падает рядом. Я хохочу, и его высокий смех, чем-то похожий на комариную трель, вторит мне, и наши тела сливаются в одно. И всё хорошо, и в мире нет ничего кроме нас, и мы с ним — одно целое.
А потом мы с ним купаемся в огромной ванне, и он играет мне на флейте странную мелодию, которую я никогда не смогу ни забыть, ни вспомнить, и он снова подхватывает меня на руки и несёт по утреннему городу, окутанному туманом, ко дворцу Азамата, и снова я готова поклястся, что его ноги не касаются земли. Я целую его на прощание, машу из окна и падаю на кровать. А когда я засыпаю, то снова слышу комариную трель — то ли его смех, то ли мелодию его флейты.
Через пару часов меня разбудила Лиза — мы с Сашкой улетали назад на Землю. Возле корабля толпилась уйма народа, и я увидела и Эцагана, и рыжую голову Ирлика, и нервного Учока, и Умукха, который смотрел на меня не отводя взгляда, и Ажги-хяна, и Унгуца и ещё целую кучу народа, и все махали мне, даже Олежка, которого этому учили Лиза с Азаматом.
И мы улетели. Сначала на Гарнет, а потом на Землю. А на второй день полёта я вдруг поняла, что у меня болят глаза и вижу я нечётко. Но только пока я в очках. Пришлось снять к дикому изумлению Сашки. Лиза, когда позвонила и увидела меня без очков, тоже удивлялась. А уж как удивилась я, когда на Земле сходила к врачу и у меня оказалось стопроцентное зрение — это и вовсе не описать.
Словом, хорошо съездила. Надо бы как-нибудь ещё повторить. Но сначала Лиза с Азаматом обещали ко мне в гости приехать. Надо бы их встретить как положено, верно?
Конец.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
