Скрытые параллели

Может телепаты и перенимают кое-какие черты от своих напарников, но вот строение тела, моторика, глубинные привычки у них всё же разные: Хантер Сноу взмахнул рукой, Ле ФФей — чуть повернула-наклонила голову.

Зачем жесты тем, кто всё может выразить движением мысли?

Приветствие, радость встречи, ожидание приключения, будоражащее-острый, пока едва заметный привкус охотничьего азарта...

В отличие от людей все, вообще все макото — телепаты с рождения. И не просто телепаты, а не ниже уровня "4-В". На Земле таких чуть больше сотни наберётся. Будь это иначе, Хантер Сноу скорее всего никогда бы не встретил свою фею.

— По местам! Всем занять свои места! — голос капитана Пруста, усиленный мегафоном, легко перекрыл шум и гам, издаваемый полусотней котобусов и тремя десятками людей. Впрочем, шумели, в основном, люди: пушистые октаподы передвигаются почти бесшумно, как и положено кошачьим, да и какие-либо звуки издают редко. Макото — те вовсе молчаливы и загадочны, как сфинксы.

С покрикиванием, с беззлобным переругиванием, с шуточками (остроумными и не очень) погонщики выстраивали котобусы в стандартную для Перехода фигуру — спираль.

Хантеру и его напарнице в этом рейсе предстояло прикрывать хвост каравана. Соответственно, их место до перехода — в центре спирали.

Он ухватился за упряжь, подпрыгнул, подтянулся...

— Привет, Сноу! Сегодня я за рулём.

Сноу улыбнулся, молча пожал руку улыбчивого "водителя" — Эдварда Табити.

Старый знакомый, опытный погонщик. Котобусы у него всегда послушны и расторопны. Не то что у иных... Хантер взмахнул рукой в сторону ослепительно белого восьминога:

— А это кто?

— А сам не видишь? Какая-то... вздорная женщина с ребёнком.

— И куда её понесло? Это её личный котобус?

- Угу, — Эдвард скривился, как будто взял в рот что-то чрезмерно кислое.

— Да он же так закормлен, что еле передвигается! Как её в караван-то включили?

— Да это женушка кого-то из правительства. Важная, гм, птица.

Сноу негромко выругался:

— Интересно, капитан знал, что нам подсунули?

Табити молча пожал плечами. Разумеется, капитан охраны получает информацию о назначении и составе каравана, о перевозимых грузах и пассажирах. А уж в каком объёме — погонщикам и охранникам знать не положено.

Волна беспокойства-раздражения едва не выплеснулась за защитный барьер Сноу... Но Ле ФФей всё же почувствовала его настроение. Она не оглянулась. Но ей и не нужно было это делать: успокаивающее, вселяющее уверенность прикосновение...

Хантер медленно вдохнул... выдохнул...

— Ладно. Прорвёмся.

— А куда мы денемся с каравана? — улыбнулся погонщик Эдвард. — Сейчас начнётся.

И началось.

Во-первых, капитан Пруст сказал очередную банальность:

— Поехали!

Во-вторых, небеса над Вратами стали темнеть. Это сквозь безмятежную полуденную лазурь начала просачиваться ночь: капелька за капелькой, капелька за капелькой... Словно зонтик небес был сделан из обычной бумаги, не способной защитить даже от моросящего, "грибного" дождика.

Капельки ночи срываются с промокшего небосвода и устремляются к живым монолитам гвонфу, словно те притягивают их, как магнит — крупицы железа. Постепенно капелек-крупиц становится всё больше: они скапливаются, собираются в подобие гроздей винограда и наливаются холодной, предполуночной, предгрозовой силой.

Ночь сгущается.

И вот, когда до наступления полной непроницаемости всего ничего, когда уже не видно ни зги, когда, кажется, уже никакое пламя не сможет развеять тьму...

Вот тогда-то и вспыхивает маленький, светлячково-призрачный огонёк.

Сколько уж раз Сноу видел всё это, но никак не мог уловить, откуда же берётся огонёк: то ли он рождается на поверхности алмаза, то ли, просочившись вместе с капельками ночи, прилетает откуда-то извне. Вот — только что! — его не было, а вот... Вот он танцует на гранях кристалла, скользит по льдистой поверхности, отражается, множится в глубинах зазеркальности... И, вволю натанцевавшись, заворожив всех сочетанием ритмичности и непредсказуемости, огонёк ныряет вглубь, к самому сердцу алмаза. И всё вспыхивает многоцветным пламенем! Горит, переливается всеми цветами радуги кристалл, весело перемигиваются старомодные лампочки-гирлянды, мягко, матово поблёскивают золотые листья...

Кажется, что небеса над Вратами темнеют ещё больше — до запредельной, стылой, нуарово-беспросветной глуби межгалакатического пространства...

Небеса темнеют, опускаются всё ниже и ниже, касаются весёлых огоньков...

И это — всё.

Переход завершён.

Хантер неоднократно (как и все) пытался отвести взгляд от танцующих огоньков и посмотреть на проходы между гвонфу: хотел увидеть, что же творится там, но... Но ещё никому это не удавалось. Вообще, некоторые теоретики считают, что Переход возможен только тогда, когда все на "площадке для танцев" как следует заворожены. А иначе и Перехода не будет.

— Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen!(2)

Эдвард Табити, улыбчивый погонщик котобусов, любил выражения на латыни. Ну что ж, у каждого свои, гм, привычки.

— Amen! — Хантер Сноу закрыл глаза и склонил голову. Не смотреть же весь оставшийся день вверх? Всё равно там уже ничего интересного не увидишь: светопреставление завершилось. Теперь всё самое интересное будет на земле.

Хантер открыл глаза.

Чудные дела совершаются при переходе с Параллели на Меридиан: всё, почти всё меняется до неузнаваемости. Так улыбчивый погонщик превратился в нечто длинноносое, длинноногое и мосластое, с рудиментарными крылышками: то ли ощипанный аист-птеродактиль, то ли здоровенный комар-водомерка. И только руки остались без изменений.

— Жуть, — резюмировал Сноу.

— На себя посмотри, — аист-водомерка щёлкнул клювом, меленько-меленько засучил ножками. Наверное, это обозначало смех.

Хантер Сноу посмотрел.

Ослепительно белый, с серебристой блёсткой мех.

Огромные волосатые лапы с серповидными когтями.

Обнажённый торс, бугрящийся тугими мускулами.

Кривые волосатые, ноги.

— Красавец! Прямо йети какое-то! — смеялся-щёлкал Эдвард Табити. — Зеркало дать?

— А что, есть? — буркнул Хантер.

— Ага. Может тебе ещё фотоаппарат?

Шутка была старая. Хантер Сноу не жаловал старые шутки.

По плотно стянутой спирали циркулировали шум и говор: люди оглядывали себя и других, пробовали, как движутся новые тела. Мать-природа была неистощима на выдумки. Так, например, Марсель Акопян превратился в трёхглавого бронзового дракончика пяти футов от носа, точнее — от носов, до кончика хвоста. Густав Ли стал похож на фарфоровую куклу в наряде китайского мандарина. Мейсон Пруст...

— Эй, а где наш капитан?!

— Не знаю, — откликнулся Эдвард. — Ты лучше на свою кошечку посмотри! Какая красотка!

Хантер посмотрел.

Она соскользнула с головы котобуса и теперь сидела чуть позади короткой и мощной шеи: длинные ловкие пальцы, успокаивающие, ласкающие обеспокоенного котобуса... Ощутив внимание Хантера Ле ФФей повернулась... Тёмно-каштановые волосы до плеч, высокие скулы, сочные, карминово-красные губы, высокая грудь... Единственное, что осталось неизменным — глаза. Глаза были те же: почти что человеческие, если не считать радужного свечения.

Сноу улыбнулся, и фея в человеческом облике улыбнулась ему в ответ.

Есть легенда, что макото и есть самые настоящие, изначальные люди. Люди, рождённые где-то во тьме Меридианов. Говорят, что именно здесь они обретают свой истинный облик. Но как же быть с остальными? Неужели все те, кто были людьми на Параллели, тоже принимают здесь своё истинное, а не напускное обличье? Нет, ерунда. Тем более, что после каждого перехода все они обретают новую, невиданную ранее форму.

Были и другие возражения против этой "теории". При Переходе менялись не только люди, но и почти все предметы, все вещи. Вот, например, те ящики и тюки, что закреплёны на спинах котобусов: некоторые превратились в стальные шары трёх-четырёх футов в диаметре, некоторые — в груду алюминиевых банок стянутых разноцветными капроновыми сетями, а некоторые... В общем, превращения были разные, подчас странные. Общим было лишь то, что неживое всегда превращалось в неживое, и наоборот. Ну и закон сохранения массы и энергии никто не отменял. Обычно. Вот с теорией относительности было сложнее. В теорию не очень то укладывалось, что скорость света может быть немногим более двухсот ярдов в секунду. Но, но... Этих "Но", как с большой буквы, так и с маленькой, на Меридианах хватало. Как и исключений из правил. Так котобусы всегда оставались самими собой, а макото всегда становились людьми. Причём в последнем случае закон сохранения проявлял некоторую гибкость.

Были и другие чудесатости.

— Сноу, не спите! Проверьте оружие!

Хантер вздрогнул: капитан Пруст, словно чёртик из табакерки, материализовался прямо на плече. Хм... Да он и стал чёртиком — юрким, рогатым и хвостатым человечком трёх дюймов ростом.

Говорят, у некоторых Меридианов есть чувство юмора.

— Слушаюсь...

Сноу вздохнул, ещё раз глянул на свою фею и занялся проверкой оружия.

К ременной упряжи (слава всем богам, что она почти не меняется) по бокам котобуса приторочены два длинных плоских ящичка-футляра. Если открыть футляры на Параллели под названием Земля, то ничего интересного там не обнаружится. В одном будет ореховый прутик длинной чуть меньше четырёх футов, а в другом — тисовый. Ничего особенного, просто детские игрушки. Другое дело, если открыть футляры где-нибудь на Меридиане, да взять "игрушки" в руки... или ещё во что-нибудь.

Хантер подцепил когтем ореховый прутик, неловко перехватил его, придерживая обеими лапами.

Секунд двадцать ничего не происходило.

Затем прутик завибрировал, размазался в воздухе мельтешащими тенями... и сложился в новый образ: прямой обоюдоострый клинок с крестообразным эфесом и длинной да толстой, рассчитанной на хват двумя здоровенными лапами, рукоятью.

— Спасибо калмам за небольшие милости!

Хантер усмехнулся, взялся за оружие одной лапой, взмахнул пару раз...

Закон сохранения бдил: меч остался лёгким, как и исходный образ. А ещё он был сказочно острым: Сноу достал из футляра ярко-алый шёлковый платок, подбросил, молодецки взмахнул преображённым прутиком...

Трёхдюмовый чёртик спрыгнул с плеча, пару раз кувыркнулся в воздухе, схватил половинки платка и, с лёгким хлопком, исчез. Впрочем, он тут же (с ещё одним хлопком) появился на прежнем месте. Внимательно рассмотрел половинки и высказал-пропищал очередную банальность-формальность:

— Оружие проверено. Хантер Сноу, можете приступать к своим обязанностям. Эдвард Табити, ваш котобус идёт последним. Не отставайте.

И чёртов капитан вновь исчез. Оружие макото он проверять не стал: этого даже формальности не требовали.

— Выступаем!

Головной котобус — с Франсиной Мальгаш и её напарницей Ле Мурр — коротко и басовито рыкнул, и плавно двинулся к выходу с площадки, следом пришли в движение остальные.

Впереди колыхалось зыбкое марево полумрака.

Меридиан.

Единого мнения о том, что такое Меридиан, до сих пор не существует. Нет даже уверенности в том, один он, или их так же много, как и Параллелей. Известно только, что передвигаться можно лишь последовательно, от одного мира к другому, а пройти, скажем, от Южного полюса мироздания до Северного, не заходя куда-либо, невозможно. Да и упомянутые полюса до сих пор оставались предсказанными, существующими лишь на кончике пера объектами. За какое время можно сделать бесконечное число шагов? Вопрос риторический. Хантера Сноу интересовали более практичные вещи. Например, какие ещё сюрпризы готовит им случай-шутник.

Нет, бывало, что путешествие обходилось и без неприятностей, но бывало нечасто. Согласно всезнающей статистике — в одном случае из ста. Опять таки, в одном случае из ста караваны исчезали, не оставив ни единого следа. А всех остальных ждали либо мелкие, либо крупные неприятности. Чаще всего проблемы возникали из-за пассажиров, непривычных к метаморфозам и переменам. На этот раз всё было — тьфу! тьфу! — спокойно. Женщина на белом котобусе превратилась в огромную ядовито-зелёную гусеницу в вишнёвом беретике, а грудной ребёнок — то ли в кокон, то ли в большущий клубок серых ниток. И, что отрадно, оба сидели тихо и спокойно: гусеница лишь таращила круглые — васильковые — глаза-шарики на длинных стебельках, а "кокон" и вовсе вёл себя смирно. Он лишь едва заметно пульсировал в коротеньких ручках-лапках матери. Нет, наверняка женщина могла что-нибудь сказать обо всём происходящем, но возможности такой была лишена: гусеницам голосовой аппарат не полагался даже в "потустороннем" мире.

Другие пассажиры также держались на редкость спокойно: возможно, все они путешествовали уже не в первый раз.

Даже толстый белый котобус, вызвавший недовольство у Хантера Сноу, передвигался довольно резво и не нарушал походный ордер.

— Застоялся, бедняга, заскучал, — прокомментировал Эдвард. — Вон он как по сторонам глазеет.

Сноу только хмыкнул да пожал плечами: во-первых, рядом с женщиной сидел не самый плохой погонщик, во-вторых, в начале пути и рассматривать то было нечего. Сразу после выхода из круга гвонфу караван окунулся в липкую серую взвесь "глупого дождя": холодные мелкие капельки висели в воздухе, игнорируя закон всемирного тяготения. Время от времени ленивый ветерок колыхал эту малоприятную завесу, мало-помалу взбалтывал, сбивал в некие уплотнения, то бесформенные, то напоминающие... Да мало ли что они напоминали: каждый путешественник, в силу воображения и жизненного опыта, мог увидеть нечто своё. Хантеру неоднократно виделось, что скопления капель складываются в гигантские глаза: холодные и внимательные. А вот его коллеги в то же время ничего подобного не замечали.

Опять таки, почему мелкие водяные шарики не только парят, как в невесомости, но и не сливаются при столкновении — загадка. И попробуй, разгадай! Ведь ни один инструмент, сложнее палки и молотка, на Меридиане работать не будет, а в образцах воздуха, воды, почвы и т.д., доставленных на любую Параллель, ничего необычного так и не нашли. Или это государственная тайна?

Тайна-шмайна...

Хантер Сноу, как и все охранники и погонщики, ненавидел "глупый дождь". Видимость здесь и так (обычно) чуть более двухсот ярдов, а это "явление природы" сокращало её ещё больше. Время от времени Хантер терял из виду котобус, на котором ехал предпоследний в цепочке телепат — Марсель Акопян. Самого же Марселя, изрядно уменьшившегося в размерах, он и вовсе не мог рассмотреть. Конечно, люди-телепаты могут обнаружить опасность на расстоянии от полумили до двух миль, а макото и дальше, но ведь обнаружить опасность и справиться с ней — не одно и то же. Применять же оружие можно было лишь в пределах прямой видимости. Даже макото не могли поразить цель недоступную взору. Хорошо ещё, что под дождём местная "фауна" ведёт себя тихо, как мыши под веником, и не досаждает путешественникам. Обычно.