Скрытые параллели

СКРЫТЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna.

— А ну вас... с вашими проклятыми кошками!

Эти слова звучали и звучали в голове Хантера Сноу так, как будто кто-то запустил "магнитофон" памяти на бесконечное повторение.

Нет, ему приходилось слышать фразы и покрепче, но... Но вот такого посыла ненависти и боли, что исходил от этой девушки, ему ощущать ещё не доводилось.

— ...с вашими проклятыми кошками!

У любой монеты — две стороны. То, что делает нас сильнее в чём либо, в то же время делает более уязвимым в другом.

Это — банально, это — общеизвестно. Но знание не защищает от эмоций, не делает менее восприимчивыми и ранимыми. Тем более, если они приходят вот так — как удар ножом в спину от друга. Сноу знал, как это бывает, причём знал по собственному опыту: "повезло", когда учился в колледже... Так вот, боль, причинённая сталью — ничто, по сравнению с тем, что может почувствовать телепат, невольно прикоснувшись к чужим эмоциям. Впрочем, ни о какой случайности и речи быть не может: и бывший друг, и девушка совершили именно то, что хотели совершить.

Сноу подошёл к двери, постучал... Формально, это было ни к чему: их правила вежливости отличались от тех, что были приняты у людей, но... Но для Сноу макото(1) были именно людьми. В чём-то — людьми даже в большей мере, чем многие из тех, кого так называли.

Он постучал...

Обычно Хантер посылал мысленное приветствие-вопрос, но не сегодня. Он не был уверен, что чужая боль, пульсирующая внутри, не вырвется наружу и не заденет Её.

Из-за двери донеслось узнавание-приветствие, разрешение-радость.

И Сноу не замедлил воспользоваться приглашением.

Она сидела на подоконнике, в профиль к вошедшему. Глаза — полуприкрыты. В скупых, еле заметных движениях — усталость и отголосок боли, притупленных лекарствами и временем.

Хантер подошёл, присел рядом — в пол-оборота. Их глаза оказались почти на одном уровне друг с другом: близко-близко и, всё же, бесконечно далеко друг от друга.

Сноу почувствовал, как набегают тёплые волны, омывают душу и тело, смывая его боль и усталость, раздражение, изморозь и гулкое эхо одиночества.

...Кто же сравнится с ней?

Впрочем, что все эти люди — не телепаты, могут знать о макото? Для них они всего лишь странные кошки со странными — радужно светящимися — глазами. Обычные люди не видят и не чувствуют то же, что и они — сражающиеся, живущие и умирающие рядом с ними. Да и сами телепаты — чужие среди людей. Если бы не калмы, то их бы вообще не существовало, да и Земля никогда бы не узнала ни о Тёмных Меридианах, ни об иных Параллелях, ни о многом, многом другом.

Калмы.

Они пришли около ста лет назад. Однажды в полдень (по Гринвичу) в кабинетах глав всех государств мира появились некие объекты, удивительным образом напоминающие саркофаги фараонов. Были, конечно, и некоторые отличия. Во-первых, это сразу бросалось в глаза, они были оснащёны восемью маленькими колёсиками. Во-вторых, а это в глаза не бросалось, да и выяснилось далеко не сразу, саркофаги невозможно было ни с места сдвинуть, ни открыть. Даже просто выяснить — что же внутри? — не удалось ни с помощью рентгена, ни с помощью других, более хитрых и навороченных штучек. Ну а то, что такие штучки применялись, сомневаться не приходилось. В некоторых странах службы безопасности действовали настолько энергично и настойчиво, что главам государств пришлось где ремонтировать апартаменты, а где и вообще искать себе новые.

Переполох был жуткий. Казалось, что хуже уже быть не может, но тут в полночь (опять-таки по Гринвичу) "саркофаги" открылись...

Это потом выяснилось, что у калмов — очень странное чувство юмора, да к тому же они обожают театральные эффекты... Ну а тогда людям было не до смеха. Особенно — главам государств.

Как бы то ни было, но Земле сделали такой подарок, от которого она не смогла отказаться: калмы рассказали, как можно добраться до параллельных миров. Осторожные люди уже тогда предостерегали, что это очень подозрительный подарок. Что как бы не вышло, как у троянцев с конём... Но кто же слушает осторожных людей, когда манят новые горизонты и несметные сокровища?

Так или иначе, Хантер Сноу был рад, что всё свершилось именно так. Кем бы он был сейчас? Обычным работягой — грузчиком, продавцом обуви или водителем автобуса? Или тем, кто живёт на пособие и медленно травит себя одним из легальных зелий?

Он вспомнил, как начинался сегодняшний день. Вспомнил и улыбнулся.

Да, сегодня много чего было: и смешного, и не очень.

— Ну что, все в сборе?

Капитан Мейсон Пруст обожал говорить банальности. Говорят, в прошлом он был школьным учителем математики в каком-то маленьком городке. Ну да мало ли, что говорят люди. К тому же все телепаты, работающие с макото, не любят, когда их расспрашивают о том, чем они занимались раньше. В каком-то смысле капитану Прусту не повезло. Его способности открылись очень поздно: в сорок пять лет. Обычно это происходит между тринадцатью и шестнадцатью годами. Иногда, как это случилось с Хантером Сноу, даже раньше — в одиннадцать.

Почему так происходит, не знали даже калмы. Или — не хотели говорить. Учёные на Земле, как и на других Параллелях, только руками разводили: вирус, который, собственно, и вызывал инициацию телепатических способностей, иногда мутировал, и последствия этих изменений могли быть самыми неожиданными. Хорошо ещё, что случалось это не слишком часто, да и настоящие неприятности доставляло крайне редко: за последний миллион лет погибло всего две Параллели. Но, опять-таки, об этом известно лишь со слов калмов. Кстати, до сих пор неясно, когда именно они распространили этот вирус на Земле: до или после официального появления. С них вполне бы сталось...

— Сноу, вы опять витаете где-то в облаках?

...ведь разрешения на что-либо калмы никогда и ни у кого не спрашивали.

— Сноу!

— Я готов, мой капитан!

— К чему именно вы готовы, Сноу?

— Готов идти исполнять долг, мой капитан!

Пруст, с высоты своего роста — почти два метра — глянул на Хантера как на маленького ребёнка, покачал головой.

— Я буду драться за двоих, нет, за троих, за шестерых!..

— Сноу!

— Так точно, мой капитан! Разрешите начать, мой капитан!

— Хантер Сноу, уберите руку от стаканчика с костями!

— Но капитан, я только...

— Мы все знаем, чего вы хотели, Хантер. Вы хотели сжульничать при жеребьевке.

— Никак нет, мой капитан! Я просто хотел передать кости Марселю: на этот раз его очередь бросать.

Мейсон Пруст тяжело вздохнул.

— Хорошо, передайте. И ради бога, помолчите хотя бы пять минут!

Сноу послушно умолк. Почему бы не помолчать? Ведь то, что он хотел сделать — сделано.

Марсель Акопян — маленький, кругленький и живенький — получив кости, заулыбался, как ребёнок, выпросивший конфету. Он быстро-быстро, энергично-энергично потряс стаканчиком, накрыл его ладонью, перевернул над столом и убрал ладонь.

Кости упали.

— Сноу!!!

Если бы Мейсон Пруст был львом, то от его рычания можно было бы здорово струхнуть. Но, увы, он был всего лишь немолодым, высоким и желчным человеком с надтреснутым тенором.

Капитан Пруст двумя пальцами взял одну из шести — белую, цвета Сноу — костяшку, и поднёс её к лицу Хантера:

— Ну как это понимать?

Обвиняемый развёл руками:

— Простите, капитан, а при чём тут я? Это судьба.

Капитан — молча — взял стаканчик, аккуратно положил в него кость, встряхнул, перевернул... Помолчал. Снова взял кость, аккуратно положил её в стаканчик, встряхнул, перевернул... Сгрёб со стола все разноцветные костяшки...

— Капитан! — Марсель Акопян вскочил со стула и энергично зажестикулировал. — Капитан, вы же знаете — тарнийские кости нельзя бросать дважды за один день!

— Не гневите духов, капитан, — поддержал коллегу Густав Ли. — Вы же видели, что всё честно: каждый раз выпадала новая цифра.

Мейсон Пруст поочерёдно посмотрел на каждого из присутствующих, смерил тяжёлым взгляд Хантера.

Сноу вновь развёл руками. Молча.

А что он мог сказать? Он ведь и правда сжульничал.

— Хорошо. Все всё видели. Поднимаемся и идём.

Капитан вышел первым, за ним потянулись остальные. Густав Ли напоследок посмотрел на Сноу, нахмурился, покачал головой. Хисикава Моронобу и Франсина Мальгаш сделали вид, что ничего и не было, либо это их не касается.

Хантер придержал Акопяна за рукав:

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — заулыбался тот в ответ. — С тебя причитается.

— Разумеется. А как ты это сделал? Я ничего не заметил...

— Ах! Ах!.. — Акопян взмахнул ручками. — Всего лишь немного практической магии!

Сноу хмыкнул.

— Как!? Вы не верите в магию, молодой человек?!

Акопян сделал неуловимо быстрый жест и вынул из уха скептика куриное яйцо.

— Глядя на тебя, Марсель, — Хантер улыбнулся в ответ, — я охотнее поверю в генетику и наследственность.

— Эх, Сноу, Сноу... — Акопян как-то враз посерьёзнел, — наш шведский китаец абсолютно прав: не следует гневать духов удачи.

— А это тут при чём?

— Да что вы, молодой человек, такое говорите! Это же тарнийские кости!

— Ну и?.. Всего то и дел, что если бросать шесть костяшек разом, то на всех и всегда будут выпадать разные цифры.

— Но как вы это объясните?

— Пусть яйцеголовые объясняют. Мне то откуда знать?

— Так и они не понимают! Да и не могут учёные ничего знать о магии, не их это сфера.

— Да ну вас! — отмахнулся Сноу. — Мало ли каких диковинок напривозили с других Параллелей!

— Сноу! Акопян! Чем вы там занимаетесь! — донесся крик капитана Пруста.

Марсель Акопян покачал головой, всплеснул ручками и побежал догонять остальных. Хантер вздохнул и поплёлся следом.

Врата похожи на что угодно, но только не на то, что представляется людям, слышащим или читающим это слово: они не похожи на некую Дверь... или что-либо ещё, открывающееся куда-нибудь. Если уж выискивать земные аналогии, то более всего они похожи на... площадку для танцев под открытым небом, устроенную в весьма экзотичном месте.

Представьте себе бетонный пятачок — около сотни метров в диаметре, — окруженный двумя дюжинами высоченных деревьев гвонфу... Ну да, это сейчас все знают, что они похожи совсем не на то, чем являются на самом деле... Но ведь то же самое можно сказать почти обо всём, что принесли калмы. Так вот, издали круг гвонфу напоминает камни Стоунхенджа — стоячие "монолиты", вершины которых соединёны горизонтальными камнями-ветвями поменьше.

Подавляющая массивность и нереальная — акварельная? — лёгкость, грубые стёсы, тёмно-зелёный мох, неуловимый, то ли пряный, то ли прелый, беспокоящий аромат вечности... — вот что такое круг гвонфу. И всё это, словно в издёвку, перевито легкомысленными гирляндами — старомодными лампочками накаливания и цветными стёклышками, жгутами проводов и листочками золотой фольги. А над центром площадки, на перекрестии массивных цепей из чернёного серебра, висит блистающий шар, окруженный мириадами бликов — гигантский алмаз неземной огранки.

— Эхе-хе! — вздохнул Марсель Акопян. — Эхе-хе... Не могли придумать что-нибудь попрактичнее и менее выпендрёжное?

— Ты это каждый раз говоришь, — откликнулся Хантер. — Не надоело?

Акопян лишь улыбнулся. Вместо него откликнулся Густав Ли:

— Уважаемый Марсель каждый раз использует новые выражения. Некоторые считают, что это один из способов заинтересовать духов удачи.

— Вообще-то, товарищ Густав, — Хантер Сноу усмехнулся, — изрекать банальности — прерогатива нашего капитана.

— Товарищ? Что за архаичное обращение вы используете, Хантер?

— Парни, хватит трепаться! Наши идут...

После слов Франсины бессодержательный разговор увял и не возобновлялся.

Наши...

Наши — макото.

Шесть — по одной на каждого телепата: боевые товарищи, коллеги, друзья... часть души...

Такие близкие, но, всё же — иные.

Думаете, зачем нужна жеребьёвка?

Если человек-телепат будет постоянно работать с одним напарником, то станет не просто привязан к нему эмоционально, нет, он может... Тут есть несколько вариантов. Например, он перестанет думать о себе как о человеке. Станет, пусть не телом, но частицей души — макото. Он преобразится не полностью, чуть-чуть, но будет чем-то иным, не принадлежащим ни одному из миров.

Но телепаты третьего уровня — слишком ценный ресурс. Их на Земле всё ещё мало. Слишком дорого стоит их обучение. Нет, Земля не может допустить, чтобы у кого-то из них крыша поехала.

Что делать? Каждый раз давать человеку нового партнёра — нерационально. Контакт будет неустойчивый. А это, в критической ситуации, может грозить большими неприятностями. Экспериментальным путём было установлено, что рациональнее всего работать небольшими — шесть плюс шесть — группами со стабильным составом, тасуя членов команды в произвольном порядке.

А почему при жеребьёвке пользуются именно тарнийскими костями, а не обычными кубиками из пластмассы? Так ведь люди-телепаты, в первую очередь — люди. И как все люди они верят в разные, подчас глупые, подчас не такие уж и глупые, но — приметы.

— Посторонись, долговязый!

— И тебе привет, Черри!

— Сашка! Привет!

— Звягинцев! Это ты, что ли!? Где пропадал?!

— Эй!.. С дороги!..

С приходом каравана "площадка для танцев" словно уменьшилась в размерах. Вот только что она, казалось, занимала полмира, обособленная от земли и неба живыми мегалитами, и вот — обычный бетонный пятачок, заполненный суетой, криками, запахами, организованным хаосом и тайным логосом то ли аэровокзала, то ли морского порта. Впрочем, все, кто регулярно путешествует по Меридианам, так и говорят: "Мы ушли в рейс".

Рейс — спейс...

Море мрака...

Единственное что портило сравнение — котобусы. Они походили на что угодно, но только не на корабли. Ни на морские, ни на воздушные. Они не были похожи даже на пресловутые "корабли пустыни". А на что же?..

В самом деле, на что похоже существо тридцати футов в длину (не считая хвоста) и десяти в высоту, передвигающееся на восьми ногах? На кого похоже существо, покрытое коротким, но густым, как у калана, мехом, матово поблёскивающим в свете старомодных лампочек? С кем сравнить существо, чью огромную круглую голову спереди украшают здоровенные — более фута диаметром — круглые же глаза со щелевидным зрачком, а сверху — треугольные уши с маленькими пушистыми кисточками на концах?

Вообще-то, у красавцев-октаподов — созданных на одной из отдалённых от Земли Параллелей — уже было название, но оно показалось людям слишком длинным и неудобопроизносимым. Но кто-то, в своё время, вспомнил старый японский мультфильм "Тоторо". Была там забавная зверушка... Вот и пошло — котобусы.

Ага, а вот и кошки — на котобусах.

"Кошки на котобусах..."

Хантер Сноу улыбнулся, взмахнул рукой:

— Я здесь!

Она восседала на голове серебристо-серого, в чёрную полоску, котобуса. Восседала словно на троне: царственно-строгая и грациозная. Выпущенные коготки прочно удерживали её на кожаном наголовнике (одной из деталей упряжи), и она лишь едва заметно покачивалась в такт движениям.

Может телепаты и перенимают кое-какие черты от своих напарников, но вот строение тела, моторика, глубинные привычки у них всё же разные: Хантер Сноу взмахнул рукой, Ле ФФей — чуть повернула-наклонила голову.

Зачем жесты тем, кто всё может выразить движением мысли?

Приветствие, радость встречи, ожидание приключения, будоражащее-острый, пока едва заметный привкус охотничьего азарта...

В отличие от людей все, вообще все макото — телепаты с рождения. И не просто телепаты, а не ниже уровня "4-В". На Земле таких чуть больше сотни наберётся. Будь это иначе, Хантер Сноу скорее всего никогда бы не встретил свою фею.

— По местам! Всем занять свои места! — голос капитана Пруста, усиленный мегафоном, легко перекрыл шум и гам, издаваемый полусотней котобусов и тремя десятками людей. Впрочем, шумели, в основном, люди: пушистые октаподы передвигаются почти бесшумно, как и положено кошачьим, да и какие-либо звуки издают редко. Макото — те вовсе молчаливы и загадочны, как сфинксы.

С покрикиванием, с беззлобным переругиванием, с шуточками (остроумными и не очень) погонщики выстраивали котобусы в стандартную для Перехода фигуру — спираль.

Хантеру и его напарнице в этом рейсе предстояло прикрывать хвост каравана. Соответственно, их место до перехода — в центре спирали.

Он ухватился за упряжь, подпрыгнул, подтянулся...

— Привет, Сноу! Сегодня я за рулём.

Сноу улыбнулся, молча пожал руку улыбчивого "водителя" — Эдварда Табити.

Старый знакомый, опытный погонщик. Котобусы у него всегда послушны и расторопны. Не то что у иных... Хантер взмахнул рукой в сторону ослепительно белого восьминога:

— А это кто?

— А сам не видишь? Какая-то... вздорная женщина с ребёнком.

— И куда её понесло? Это её личный котобус?

- Угу, — Эдвард скривился, как будто взял в рот что-то чрезмерно кислое.

— Да он же так закормлен, что еле передвигается! Как её в караван-то включили?

— Да это женушка кого-то из правительства. Важная, гм, птица.

Сноу негромко выругался:

— Интересно, капитан знал, что нам подсунули?

Табити молча пожал плечами. Разумеется, капитан охраны получает информацию о назначении и составе каравана, о перевозимых грузах и пассажирах. А уж в каком объёме — погонщикам и охранникам знать не положено.

Волна беспокойства-раздражения едва не выплеснулась за защитный барьер Сноу... Но Ле ФФей всё же почувствовала его настроение. Она не оглянулась. Но ей и не нужно было это делать: успокаивающее, вселяющее уверенность прикосновение...

Хантер медленно вдохнул... выдохнул...

— Ладно. Прорвёмся.

— А куда мы денемся с каравана? — улыбнулся погонщик Эдвард. — Сейчас начнётся.

И началось.

Во-первых, капитан Пруст сказал очередную банальность:

— Поехали!

Во-вторых, небеса над Вратами стали темнеть. Это сквозь безмятежную полуденную лазурь начала просачиваться ночь: капелька за капелькой, капелька за капелькой... Словно зонтик небес был сделан из обычной бумаги, не способной защитить даже от моросящего, "грибного" дождика.

Капельки ночи срываются с промокшего небосвода и устремляются к живым монолитам гвонфу, словно те притягивают их, как магнит — крупицы железа. Постепенно капелек-крупиц становится всё больше: они скапливаются, собираются в подобие гроздей винограда и наливаются холодной, предполуночной, предгрозовой силой.

Ночь сгущается.

И вот, когда до наступления полной непроницаемости всего ничего, когда уже не видно ни зги, когда, кажется, уже никакое пламя не сможет развеять тьму...

Вот тогда-то и вспыхивает маленький, светлячково-призрачный огонёк.

Сколько уж раз Сноу видел всё это, но никак не мог уловить, откуда же берётся огонёк: то ли он рождается на поверхности алмаза, то ли, просочившись вместе с капельками ночи, прилетает откуда-то извне. Вот — только что! — его не было, а вот... Вот он танцует на гранях кристалла, скользит по льдистой поверхности, отражается, множится в глубинах зазеркальности... И, вволю натанцевавшись, заворожив всех сочетанием ритмичности и непредсказуемости, огонёк ныряет вглубь, к самому сердцу алмаза. И всё вспыхивает многоцветным пламенем! Горит, переливается всеми цветами радуги кристалл, весело перемигиваются старомодные лампочки-гирлянды, мягко, матово поблёскивают золотые листья...

Кажется, что небеса над Вратами темнеют ещё больше — до запредельной, стылой, нуарово-беспросветной глуби межгалакатического пространства...

Небеса темнеют, опускаются всё ниже и ниже, касаются весёлых огоньков...

И это — всё.

Переход завершён.

Хантер неоднократно (как и все) пытался отвести взгляд от танцующих огоньков и посмотреть на проходы между гвонфу: хотел увидеть, что же творится там, но... Но ещё никому это не удавалось. Вообще, некоторые теоретики считают, что Переход возможен только тогда, когда все на "площадке для танцев" как следует заворожены. А иначе и Перехода не будет.

— Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen!(2)

Эдвард Табити, улыбчивый погонщик котобусов, любил выражения на латыни. Ну что ж, у каждого свои, гм, привычки.

— Amen! — Хантер Сноу закрыл глаза и склонил голову. Не смотреть же весь оставшийся день вверх? Всё равно там уже ничего интересного не увидишь: светопреставление завершилось. Теперь всё самое интересное будет на земле.

Хантер открыл глаза.

Чудные дела совершаются при переходе с Параллели на Меридиан: всё, почти всё меняется до неузнаваемости. Так улыбчивый погонщик превратился в нечто длинноносое, длинноногое и мосластое, с рудиментарными крылышками: то ли ощипанный аист-птеродактиль, то ли здоровенный комар-водомерка. И только руки остались без изменений.

— Жуть, — резюмировал Сноу.

— На себя посмотри, — аист-водомерка щёлкнул клювом, меленько-меленько засучил ножками. Наверное, это обозначало смех.

Хантер Сноу посмотрел.

Ослепительно белый, с серебристой блёсткой мех.

Огромные волосатые лапы с серповидными когтями.

Обнажённый торс, бугрящийся тугими мускулами.

Кривые волосатые, ноги.

— Красавец! Прямо йети какое-то! — смеялся-щёлкал Эдвард Табити. — Зеркало дать?

— А что, есть? — буркнул Хантер.

— Ага. Может тебе ещё фотоаппарат?

Шутка была старая. Хантер Сноу не жаловал старые шутки.

По плотно стянутой спирали циркулировали шум и говор: люди оглядывали себя и других, пробовали, как движутся новые тела. Мать-природа была неистощима на выдумки. Так, например, Марсель Акопян превратился в трёхглавого бронзового дракончика пяти футов от носа, точнее — от носов, до кончика хвоста. Густав Ли стал похож на фарфоровую куклу в наряде китайского мандарина. Мейсон Пруст...

— Эй, а где наш капитан?!

— Не знаю, — откликнулся Эдвард. — Ты лучше на свою кошечку посмотри! Какая красотка!

Хантер посмотрел.

Она соскользнула с головы котобуса и теперь сидела чуть позади короткой и мощной шеи: длинные ловкие пальцы, успокаивающие, ласкающие обеспокоенного котобуса... Ощутив внимание Хантера Ле ФФей повернулась... Тёмно-каштановые волосы до плеч, высокие скулы, сочные, карминово-красные губы, высокая грудь... Единственное, что осталось неизменным — глаза. Глаза были те же: почти что человеческие, если не считать радужного свечения.

Сноу улыбнулся, и фея в человеческом облике улыбнулась ему в ответ.

Есть легенда, что макото и есть самые настоящие, изначальные люди. Люди, рождённые где-то во тьме Меридианов. Говорят, что именно здесь они обретают свой истинный облик. Но как же быть с остальными? Неужели все те, кто были людьми на Параллели, тоже принимают здесь своё истинное, а не напускное обличье? Нет, ерунда. Тем более, что после каждого перехода все они обретают новую, невиданную ранее форму.

Были и другие возражения против этой "теории". При Переходе менялись не только люди, но и почти все предметы, все вещи. Вот, например, те ящики и тюки, что закреплёны на спинах котобусов: некоторые превратились в стальные шары трёх-четырёх футов в диаметре, некоторые — в груду алюминиевых банок стянутых разноцветными капроновыми сетями, а некоторые... В общем, превращения были разные, подчас странные. Общим было лишь то, что неживое всегда превращалось в неживое, и наоборот. Ну и закон сохранения массы и энергии никто не отменял. Обычно. Вот с теорией относительности было сложнее. В теорию не очень то укладывалось, что скорость света может быть немногим более двухсот ярдов в секунду. Но, но... Этих "Но", как с большой буквы, так и с маленькой, на Меридианах хватало. Как и исключений из правил. Так котобусы всегда оставались самими собой, а макото всегда становились людьми. Причём в последнем случае закон сохранения проявлял некоторую гибкость.

Были и другие чудесатости.

— Сноу, не спите! Проверьте оружие!

Хантер вздрогнул: капитан Пруст, словно чёртик из табакерки, материализовался прямо на плече. Хм... Да он и стал чёртиком — юрким, рогатым и хвостатым человечком трёх дюймов ростом.

Говорят, у некоторых Меридианов есть чувство юмора.

— Слушаюсь...

Сноу вздохнул, ещё раз глянул на свою фею и занялся проверкой оружия.

К ременной упряжи (слава всем богам, что она почти не меняется) по бокам котобуса приторочены два длинных плоских ящичка-футляра. Если открыть футляры на Параллели под названием Земля, то ничего интересного там не обнаружится. В одном будет ореховый прутик длинной чуть меньше четырёх футов, а в другом — тисовый. Ничего особенного, просто детские игрушки. Другое дело, если открыть футляры где-нибудь на Меридиане, да взять "игрушки" в руки... или ещё во что-нибудь.

Хантер подцепил когтем ореховый прутик, неловко перехватил его, придерживая обеими лапами.

Секунд двадцать ничего не происходило.

Затем прутик завибрировал, размазался в воздухе мельтешащими тенями... и сложился в новый образ: прямой обоюдоострый клинок с крестообразным эфесом и длинной да толстой, рассчитанной на хват двумя здоровенными лапами, рукоятью.

— Спасибо калмам за небольшие милости!

Хантер усмехнулся, взялся за оружие одной лапой, взмахнул пару раз...

Закон сохранения бдил: меч остался лёгким, как и исходный образ. А ещё он был сказочно острым: Сноу достал из футляра ярко-алый шёлковый платок, подбросил, молодецки взмахнул преображённым прутиком...

Трёхдюмовый чёртик спрыгнул с плеча, пару раз кувыркнулся в воздухе, схватил половинки платка и, с лёгким хлопком, исчез. Впрочем, он тут же (с ещё одним хлопком) появился на прежнем месте. Внимательно рассмотрел половинки и высказал-пропищал очередную банальность-формальность:

— Оружие проверено. Хантер Сноу, можете приступать к своим обязанностям. Эдвард Табити, ваш котобус идёт последним. Не отставайте.

И чёртов капитан вновь исчез. Оружие макото он проверять не стал: этого даже формальности не требовали.

— Выступаем!

Головной котобус — с Франсиной Мальгаш и её напарницей Ле Мурр — коротко и басовито рыкнул, и плавно двинулся к выходу с площадки, следом пришли в движение остальные.

Впереди колыхалось зыбкое марево полумрака.

Меридиан.

Единого мнения о том, что такое Меридиан, до сих пор не существует. Нет даже уверенности в том, один он, или их так же много, как и Параллелей. Известно только, что передвигаться можно лишь последовательно, от одного мира к другому, а пройти, скажем, от Южного полюса мироздания до Северного, не заходя куда-либо, невозможно. Да и упомянутые полюса до сих пор оставались предсказанными, существующими лишь на кончике пера объектами. За какое время можно сделать бесконечное число шагов? Вопрос риторический. Хантера Сноу интересовали более практичные вещи. Например, какие ещё сюрпризы готовит им случай-шутник.

Нет, бывало, что путешествие обходилось и без неприятностей, но бывало нечасто. Согласно всезнающей статистике — в одном случае из ста. Опять таки, в одном случае из ста караваны исчезали, не оставив ни единого следа. А всех остальных ждали либо мелкие, либо крупные неприятности. Чаще всего проблемы возникали из-за пассажиров, непривычных к метаморфозам и переменам. На этот раз всё было — тьфу! тьфу! — спокойно. Женщина на белом котобусе превратилась в огромную ядовито-зелёную гусеницу в вишнёвом беретике, а грудной ребёнок — то ли в кокон, то ли в большущий клубок серых ниток. И, что отрадно, оба сидели тихо и спокойно: гусеница лишь таращила круглые — васильковые — глаза-шарики на длинных стебельках, а "кокон" и вовсе вёл себя смирно. Он лишь едва заметно пульсировал в коротеньких ручках-лапках матери. Нет, наверняка женщина могла что-нибудь сказать обо всём происходящем, но возможности такой была лишена: гусеницам голосовой аппарат не полагался даже в "потустороннем" мире.

Другие пассажиры также держались на редкость спокойно: возможно, все они путешествовали уже не в первый раз.

Даже толстый белый котобус, вызвавший недовольство у Хантера Сноу, передвигался довольно резво и не нарушал походный ордер.

— Застоялся, бедняга, заскучал, — прокомментировал Эдвард. — Вон он как по сторонам глазеет.

Сноу только хмыкнул да пожал плечами: во-первых, рядом с женщиной сидел не самый плохой погонщик, во-вторых, в начале пути и рассматривать то было нечего. Сразу после выхода из круга гвонфу караван окунулся в липкую серую взвесь "глупого дождя": холодные мелкие капельки висели в воздухе, игнорируя закон всемирного тяготения. Время от времени ленивый ветерок колыхал эту малоприятную завесу, мало-помалу взбалтывал, сбивал в некие уплотнения, то бесформенные, то напоминающие... Да мало ли что они напоминали: каждый путешественник, в силу воображения и жизненного опыта, мог увидеть нечто своё. Хантеру неоднократно виделось, что скопления капель складываются в гигантские глаза: холодные и внимательные. А вот его коллеги в то же время ничего подобного не замечали.

Опять таки, почему мелкие водяные шарики не только парят, как в невесомости, но и не сливаются при столкновении — загадка. И попробуй, разгадай! Ведь ни один инструмент, сложнее палки и молотка, на Меридиане работать не будет, а в образцах воздуха, воды, почвы и т.д., доставленных на любую Параллель, ничего необычного так и не нашли. Или это государственная тайна?

Тайна-шмайна...

Хантер Сноу, как и все охранники и погонщики, ненавидел "глупый дождь". Видимость здесь и так (обычно) чуть более двухсот ярдов, а это "явление природы" сокращало её ещё больше. Время от времени Хантер терял из виду котобус, на котором ехал предпоследний в цепочке телепат — Марсель Акопян. Самого же Марселя, изрядно уменьшившегося в размерах, он и вовсе не мог рассмотреть. Конечно, люди-телепаты могут обнаружить опасность на расстоянии от полумили до двух миль, а макото и дальше, но ведь обнаружить опасность и справиться с ней — не одно и то же. Применять же оружие можно было лишь в пределах прямой видимости. Даже макото не могли поразить цель недоступную взору. Хорошо ещё, что под дождём местная "фауна" ведёт себя тихо, как мыши под веником, и не досаждает путешественникам. Обычно.

Хантер вздрогнул: "глупый дождь" исчез, словно его выключили. Вообще-то ему полагалось медленно редеть и рассеиваться в пространстве, почти как обычному дождю. А здесь — что-то новенькое. А новенькое на Меридиане всегда грозит неприятностями. Но не это заставило Сноу вздрогнуть. И даже не пресловутое "дурное предчувствие". Сигнал пришёл от Ле ФФей: острое, льдисто-ломкое предощущение опасности. Опасности странной, словно не имеющей отношения к окружающему миру и не выразимой обычными образами.

Она оглянулась, встретилась взглядом с Хантером.

Вопрос — ответ.

..?

Нет. Ушло.

Направление-расстояние-время?

Неопределенно. Неопределимо. Взгляд. Опасность. Отстранение.

В её глазах сверкнули и тут же исчезли — метеорами — искринки-огоньки.

Ладонь Сноу непроизвольно сжалась на рукояти меча.

Капитан!

Я слышал. Идём дальше. Держите дистанцию.

Сказал и — точка. Вот и гадай теперь, то ли начальник всё понял, то ли отмахнулся. Почти у всех телепатов, с кем довелось общаться Сноу, "мысленная речь" имела более или менее ярко выраженную эмоциональную окраску, но Мейсон Пруст был не как все. Его послания были похожи на сублимированные продукты: никакой "воды", только логика, вызывающая раздражение и сухость во рту и горле логика. Было непонятно, то ли капитан на самом деле такой сухарь, то ли он постоянно поддерживает эмоциональную блокаду. Если первое, то почему? Если второе, то зачем? Хантер знал, что не он один раздумывал над этим, но если кто и знал ответ, то делиться с другими членами команды не спешил.

Меч, висящий на поясе в простой ременной петле, едва ощутимо шевельнулся, ткнулся в ладонь, как живой.

Драться-сражаться?

Тепло. Ирония. Надёжность-уверенность.

Те, кто говорят, что у макото нет чувства юмора — дураки. Есть.

Хантер Сноу, заставил себя разжать ладонь, но от рукояти меча её не убрал. Чтобы там ни было, но, выйдя из зоны "дождя" караван передвигался по местности, где можно повстречать что-нибудь нескучное, но, потенциально, опасное. Впрочем, слово "местность" не слишком подходило к окружающему пространству. Местность, это когда вокруг есть поля, леса, тропинки, горные вершины, речные отмели и многие, многие другие вещи. В общем, "местность", это что-то неоднородное, неровное и неравномерное, с большим или меньшим количеством деталей... А здесь — ничего. Лишь плоская серая поверхность, внешне безжизненная, как стол из пластика в дешёвой забегаловке.

Скучно, но, само по себе, не смертельно.

Другое дело, что природа не терпит скуки и однообразия, так же, как и все живые существа. Просто на Меридиане фантазии у неё не меньше, чем на Параллели, но терпения — меньше. Или, есть и такое мнение, Меридиан — место для экспериментов, полигон для апробации разных идей и образов, самые удачные из которых будут потом воплощёны в стабильных пространствах и формах. Есть, правда, и противоположное мнение: Меридиан — нечто вроде "корзины" вселенского компьютера. Свалка, в общем. Так или иначе, но приятного во всём этом мало. Просто скучно, хотя и не смертельно. Скучно, когда вокруг плоская серая поверхность, внешне безжизненная, как стол из пластика в дешёвой забегаловке. Совсем другое дело, когда вокруг что-то неоднородное, неровное и неравномерное, с большим или меньшим количеством деталей...

Перед внутренним взором поплыли ослепительно яркие, ирреальные пляжи Лавалитовых островов: редкие крутобокие волны — фиолетовые, с ультрамариновыми гребешками... миниатюрные лазуритовые дюны, чуть слышно поющие от прикосновений ветра... рассеянный свет мириадов звёзд, плавно вальсирующих в небе, как лепестки сакуры — первый и последний вальс... рассеян... ная сеть... жизни... -уться! Но.. гр... почему... устно... -оу!

Хантер Сноу! Спишу на берег к чёртовой матери! Сенсорную сеть на максимум!

Это совершенно не было похоже на капитана, но кто ещё мог сказать такое? Он что, может сердиться не только на словах, но и в мыслеречи? Это интересно.

Сноу как-то сразу очнулся, выпал из забытья и отстранённости так же, как незадолго до этого караван "выпал" из пространства занимаемого "глупым дождём". "Выпал" и сразу, без раскачки, включился в сеть, созданную разумом и волей всех телепатов. Тренировка и опыт (почти всегда) помогают.

Восприятие-ощущение всего и себя в этом мире резко сместилось: "себя" здесь почти не было — песчинка в пустыне и то больше и значительнее, — но было чувство включённости, сцепленности со всем и со всеми, что составляло сгусток-кластер пространства-времени-событийности. Он-они-единение простиралось далеко-далеко за пределы видимого мира, вбирая в себя каждый атом, каждую частицу, до которой могли дотянуться и прочувствовать неопределённо-изменчивую связность.

Слов не хватало, но вербализация теперь казалась неуместной, ведь не стало понимания-умствования, не стало верха и низа, правого и левого, истинного и ложного, было лишь чувство притяжения-сродства и отталкивания-отторжения чужеродного, враждебного. Оно, это враждебное, чужеродное, отторгаемое и хаосом, и космосом, тянулось, спешило, рвалось к единению, но не могло добраться мгновенно, вязло в футах и ярдах, взмахах и вздохах, вязло в секундах, ударах сердца и в сопротивлении воздуха... Оно не успевало нанести внезапный, неотразимый удар, понимало это и бесилось от того, что и единение тоже это понимает.

Брэк!

Вагенбург!

Каждый солдат знал свой манёвр: сеть-единение распалась, разумы обособились от всеобщей связности. Это — быстро. Ломать — не строить. На перестроение в оборонительный порядок требовалось больше времени.

Разумеется, они не могли соорудить вагенбург в классическом понимании, хотя бы потому, что в караване не было повозок, да и перестраиваться именно в круг было не рационально. Здесь всё же не зелёные холмы Чехии и не прерии Дикого Запада. Да и противник — не рыцари в блистающих доспехах или "кровожадные" индейцы. Нет, тут всё не так, не киношно-красочно.

Хантер не мог видеть всего происходящего, да это и не было нужно: то, что тысячи раз проработано на тренировках, делается уже автоматически.

Голова колонны, ведомая Франсиной Мальгаш и Густавом Ли, стала забирать вправо — по часовой стрелке, одновременно ускоряя ход, середина — с Хисикавой Моронобу — пошла чуть быстрее, меняя направление движения не столь круто. Часть каравана под защитой Марселя Акопяна стала двигаться медленнее, почти не меняя направление движения, лишь чуть изгибаясь. Самый хвост, под командой Сноу, подстраивался под скорость и маневры Акопяна, но всё же шёл чуть быстрее, одновременно отклоняясь вправо. А котобус Мейсона Пруста и вовсе выскочил из строя, сделал дюжину огромных прыжков и встал, как вкопанный, обозначая центр выстраиваемой формации.

Для постороннего наблюдателя всё это выглядело полнейшим хаосом: котобусы сломали строй и бросили врассыпную... Но не прошло и минуты, как из беспорядочной лавы стал вырисовываться то ли разомкнутый круг, то ли несвёрнутая спираль. Оставалось совсем немного...

Только бы тот белый не испугался, да погонщик справился...

О некоторых вещах лучше не думать: как подумаешь, так и притянешь.

Суеверие это или нет, но самое плохое, что в тот момент пришло Хантеру в голову, незамедлительно стало воплощаться в жизнь.

Толстый белый котобус встал на дыбы, исторг пронзительно-резкий — испуганный и жалобный одновременно — крик, и бросился в обратном направлении.

Хантер дёрнулся было в ту же сторону и едва не слетел с седла, но Ле ФФей удержала его: невидимый, но ощущаемый хладно-стальной обруч сомкнулся на теле чуть выше пояса.

Ожидание. Капитан. Переход. Туда и обратно. Защита.

...высверки образов, отрывисто-чёткие, словно вспышки стробоскопа.

Разумеется — капитан.

Здесь, на Меридиане, где тела меняются до неузнаваемости, надо уметь использовать то, что есть. Иногда трансформации чудовищно неудобны, иногда — наоборот. Способность к телепортации, хотя бы и на небольшое расстояние — весьма полезная штука. Особенно для начальства: всегда можно успеть исправить ошибки подчинённых. Во всяком случае, капитану Прусту она пригодилась. Маленький шустрый чёртик появился из ниоткуда прямо над головой бешено — неравномерно-раздёрганными прыжками — несущегося котобуса, и прочно, как клещ, впился ручками в ухо.

Тут всё просто: при непосредственном контакте сила телепатического внушения многократно возрастает. А уж с котобусами Мейсон Пруст всегда находил общий язык, не то что с людьми. "Вам бы погонщиком стать", — не без зависти вздохнул как-то Табити. И, как ни странно, капитан с ним согласился. Но кто же ему позволит? На такую должность и со вторым уровнем неохотно назначают — для "двоек" найдётся работа посерьёзнее.

В общем, капитан Пруст был для всех котобусов непререкаемым авторитетом. Но, как известно, на любое правило найдётся исключение. Особенно здесь, на Меридиане. Белый толстячок хотя и остановился, но и назад не повернул: жалобно, как агнец на закланьи, и, совсем не по кошачьи, взмекнул, повертел головой, словно отгоняя неведомых насекомых, и рухнул наземь. Возможно, следовало бы сказать — как убитый, но достоверно это ни Хантер Сноу, ни его фея не знали, а времени выяснять уже не было. Да и беду накликать не хотелось. Впрочем, эта леди любит приходить незваной.

Тёмно-серый, монотонно-безрадостный Полог Тьмы Ближней скрывает всё, что находится далее одной световой секунды от наблюдателя. А скорость света в этом странном мире неестественно мала — около семисот футов в секунду. Или двести — с маленьким, хвостиком — метров. А что такое двести метров? Сущая безделица для людей, привыкших к мощному оружию и совершенным приборам наблюдения. Но здесь полагаться можно только на свои силы, да на простейшие, хотя и не такие уж простые вещи. Вроде тех "прутиков", что были в руках у Хантера Сноу и его напарницы-макото. Надо только уметь обращаться с ними. До сего дня Хантер Сноу считал, что умеет. Во всяком случае, он ходил по Меридианам уже десять лет, и за это время повидал всякое, и даже ни разу не был ранен. Но всё хорошее, рано или поздно заканчивается.

Чуждое-враждебное...

Оно было соткано, на первый взгляд, из тех же тёмно-серых, находящихся в хаотичном, броуновском движении нитей, что и Полог Тьмы. Словно часть завесы решила обособиться, сложиться в огромную перевёрнутую букву "V" и, затем, пойти погулять, наступив по дороге на скопление суетливых букашек. Оно двигалось с неотвратимостью и скоростью лавины, сорвавшейся с гор, и, в то же время, двигалось с безмолвием и сюрреальностью образов то ли кошмарного сна, то ли замедленного воспроизведения кадров древней, чёрно-белой кинохроники.

Но зачем бежать? Зачем что-то делать? Это лишь сон, морок, лишь игра дыма и тени — страшноватая, но безвредная...

Во всяком случае, таким Оно пыталось выглядеть.

Но если людей ещё можно заворожить и обмануть, то макото — никогда.

Ле ФФей вскинула руку, сжимавшую небольшой круторогий лук (бывший тисовый прутик), а кистью другой руки начертала в воздухе знак и достала, вытащила из ниоткуда одним стремительно-плавным движением стрелу: заледенелый луч света с маленькой, но ослепительно-яркой звёздочкой-наконечником.

Движение, прицел, упреждение...

Огонь!

Ле ФФей оказалась ближе всех к врагу, и потому чуть помедлила с выстрелом: ждала, когда стрелы других макото преодолеют большее расстояние.

Сердце Сноу заполошно дёрнулось, и, как будто, застыло на полутакте: серое нечто было уже близко, нависало над караваном мегатонной плитой...

Телепатически скоординированный залп достиг цели: шесть маленьких солнц разорвали серое нечто, разметали и отбросили ошмётки...

Кэп! Справа шесть!

И следом — чёткие образы-целеуказания дистанции, направления, скорости движения — Марсель Акопян первым заметил открывшегося противника. Ещё через долю секунды увидел врага и Хантер Сноу. Сердце фальшиво, как надтреснутый колокол, ёкнуло.

Ничего подобного он раньше не видел. Впрочем, судя по отчётам, никто такого раньше не видел.

Уточнение: не видели те, кто ещё мог писать отчёты.

Шесть высоких — не ниже восьми футов — фигур.

Взгляд цепляется за самую... то ли саму высокую, то ли самую ближнюю.

Ног не видно: до пояса — усечённый конус, словно вырастающий из земли.

Выше — мешанина изогнутых труб и разнокалиберных шаров.

Серповидные, почти как у Сноу, но раз в десять больше, когти на длиннющих многосуставчатых конечностях.

Головы не видно, но чуть выше тулова — в воздухе — чёрная трёхзубая корона.

Это — предводитель?

Ведь остальные нападающие, похожие как близнецы, корон не носят.

Огонь!

Шесть стрел впиваются в коронованного монстра... Точнее, так лишь кажется в первое мгновение. Ещё миг... и солнечные наконечники вспыхивают с нестерпимым блеском и гаснут. Лёгкий ветерок, равнодушный к происходящему, делает своё дело: уносит пепел.

В пустоте между короной и нагромождением шаров и трубок вспыхивает и гаснет небольшой огонёк: словно зажгли и тут же потушили спичку. Огонёк маленький, совсем не страшный... Но в тот же миг земля под белым восьминогом вспучивается, вздымается как гигантский болотный пузырь... и лопается с оглушительным грохотом.

Комья серой субстанции, заменяющей здесь почву, летят во все стороны, осыпают ближайшие котобусы, людей и макото.

Некоторое время ничего не видно: серая взвесь клубится в воздухе не хуже "глупого дождя".

— ...!

Хантер действует по какому-то наитию: "перехватывает" телепатические нити, связывающие погонщика Эдварда и котобус, резко и зло бросает импульс-приказ.

Вперёд! К капитану!

Расстояние — сто сорок футов. Те — ближе, движутся — быстрее.

Стреляйте! Задержите!

Призыв услышан: макото бьют уже не залпами, а по готовности. Стрелы падают ливнем, вспыхивают огнём и осыпаются пеплом.

Венценосная тварь приостанавливается, отражая удары.

Что, на ходу не можешь?

Из горла рвётся хриплое рычание.

Кто это? Сноу? Макото? Эдвард? Серебристо-серый, в чёрную полоску котобус?

Вместе.

Они успели.

Котобус, враз из ослепительно белого ставший грязно-серым, лежал на боку, придавив женщину-гусеницу и погонщика.

Нескольких ног, как и большей части пухленького, отвисающего живота у октапода больше не было: лишь странной формы и цвета ошмётки то ли плоти, то ли металлического лома. А вот крови было много. Кровь остается кровью при всех метаморфозах. Воронка от взрыва — чуть в стороне от места падения котобуса и людей — постепенно наполнялась, словно на дне забил рубиновый родничок.

Ни малыша-кокона, ни капитана Пруста нигде не видно, но искать их было некогда.

Хантер осадил котобус в нескольких шагах от павшего, спрыгнул на землю, рванул меч...

Он-оно не шло, а словно вырастало из пыльного облака, словно уплотняло самоё себя из разреженных частичек...

Сгусток... ещё не тьмы, но уже — сумрака.

Так ли это было, или лишь померещилось, но Хантер не стал раздумывать: бледное пламя взъярилось, сорвалось с острия меча и ударило в точку на пару дюймов ниже короны. Туда, где вновь зажёгся маленький, совсем не страшный красноватый огонёк.

Последующие события воспринимались с трудом, словно непрерывность-связность мира разлетелась на отдельные фрагменты. Или, другое сравнение, словно киноплёнку порезали на кадры и некоторые из них — неудачные? — выбросили, а некоторые стали рассматривать снова и снова.

Слева — гротескная фигура, не столько страшная, сколько нелепая, распластанная на фрагменты фигура нависает над Сноу. Фигура местами сливается с Пологом Тьмы, а местами — выступает: изломанная, обострённо-контрастная.

Ле ФФей — рядом с Хантером — целит в коронованного: на яростно выгнутом луке — сразу две солнечно-ярких стрелы.

Тварь с короной каким-то образом "ухватилась" за луч света, вонзившийся в глаз-огонёк, и вытягивает его из себя, словно простую сталь. Обеими лапами.

Всполох огня: сразу несколько стрел вонзаются в тварь, нависающую слева.

Две стрелы — стрелы Ле ФФей — бьют венценосного: одна — в руку, другая — в "глаз".

Многоцветная, тяжкая, как девятый вал, вспышка-волна...

Вновь — словно кто-то решил ещё раз посмотреть на фотографию — венценосный пытается вырвать оружие Сноу...

Стоп! А почему на мече нет бледного пламени? Почему когтистая лапа направлена в грудь? Близко, слишком близко...

Следующий кадр — вид сверху. Сноу вморожен в воздух, как рыба в лёд насквозь промёрзшего озерца. До земли-дна — футов шесть-семь.

"А здесь — глубоко..."

Неуместная мысль. Вялое удивление.

Новый кадр — вид с земли: он, Сноу, медленно-медленно, как воздушный шар, дрейфует по воздушным волнам. Рядом, заполняя полмира — венценосный. Нависает волной-лавиной: ещё миг — захлестнёт-раздавит.

Острая, множественно-раскатистая, как эхо, боль в плече.

Крохотная фигурка капитана Пруста — рядом с...

Следующий кадр — многоцветный хаос дозвёздного неба и...

И всё.

Тепло...

...луч солнца сквозь обжигающе, терново-колкое ледяное кружево.

Очнись! Открой глаза!

Пауза.

Другой голос:

Хантер Сноу, почему вы спите на работе?

Сноу, сквозь туман забытья:

Не смеши меня, Марсель. Смеяться... больно.

Акопян:

Ничего. До свадьбы заживёт. Вставай, а то твоя девушка плачет.

Хантер:

Что?!!

— Он скоро придёт в норму, капитан. Пусть ещё немного полежит и встаёт.

— Благодарю, Густав. Вы хороший врач.

— Спасибо, капитан, но, в данном случае — не за что. Какой из меня целитель, с третьим-то уровнем? Так, диагноз поставить... Да он и пострадал не столько от удара и падения, сколько из-за эмпатического болевого шока.

— Шока? Поясните.

— Это всё из-за тесной связи с макото. Противник метил в Ле ФФей, но она отбила, и удар, рикошетом — вдоль каналов связи — задел Сноу. А сейчас она же его и лечит: яд и лекарство — одно.

— Эй, помогите мне сесть, — прошептал Хантер. — Голова кружится...

Чьи-то сильные руки подхватили его, приподняли над землёй как ребёнка...

В голове тренькнуло, как будто кто-то случайно задел и тут же придавил колокольчик...

Отпустили...

Спина упиралась во что-то упруго-тёплое, равномерно вздымающееся и опадающее.

Успокаивающие, отгоняющие морозную боль волны тепла...

Лишь секунд через десять до Сноу дошло, что он сидит, привалившись к мягкому боку одного из котобусов.

Прошло ещё несколько минут. Разговоры других людей куда-то отдалились, словно они вышли в соседнюю комнату, но дверь закрыли неплотно: отдельные слова, сказанные чуть громче других, долетали, но разговор в целом было уже не понять. Да он и не стремился к этому. Он ловил, впитывал, как мартовский снег, щедрые потоки тепла и света, льющиеся с небес... И боль таяла, убегала прохладными ручейками...

Наконец Хантер Сноу открыл глаза.

Она сидела рядом — лишь руку протянуть и — коснёшься.

А между ними лежал меч. Прямой, как отрезок бесконечной черты.

Её глаза, казалось, стали огромными, заполняющими половину... то ли лица, то ли -неба. В глубине — золотистые и блёкло, предосенне зелёные — порхающие огоньки.

Мыслеречь, безжалостно-острая, как лезвие вакидзаси:

Это я виновата. Я не успела.

О чём ты? Я не понимаю.

Его удар пробил щит. Боли было слишком много. Я должна была умереть. Но я отдала часть этой боли тебе. Это...

Ты всё сделала правильно. Мы выжили. Мы победили.

Ле ФФей отвернулась, глубоко вздохнула-выдохнула... Поднялась — гибкая и прочная, как дамасская сталь...

— Постой! Мы ведь победили?

Она пожала плечами и двинулась прочь. Да, здесь, на Меридиане, макото не только выглядят, но и мыслят, и ведут себя почти как люди.

Хантер вскочил... вернее, попытался это сделать, но его повело куда-то вниз и в сторону, как самолёт, сорвавшийся в штопор. Он бы и упал, но кто-то подхватил под руки:

— Не так шустро, герой. Тебе ещё пару часов в себя приходить.

— Спасибо, Эдвард. Но что, чёрт возьми, здесь происходит?

— Да уже ничего особенного: всё закончилось.

— Так все живы или нет? Как там гусеница с ребёнком?

— Люди — живы. Отделались испугом.

— А кто...

Сноу не договорил, вспомнил: белый котобус. И ещё...

— Я рад, что вы уже на ногах, Хантер Сноу. Залезайте в седло. Немедленно.

Голос был вроде знакомый, но с какими-то странными, цельнометаллическими нотками.

Хантер обернулся.

В нескольких шагах от него над землёй возвышалось (именно так — возвышалось) нечто странное: некая переходная — от рыцаря в блистающих доспехах к циркулю — форма. На хромированном "плече" (кстати, плечо было всего одно) переходной формы восседал маленький рогатый и хвостатый человечек.

— А... простите, капитан, но что это?

Чёртик покрутил головой, топнул ножкой и исчез: раздался негромкий, как от несильного удара ладонью о ладонь, хлопок.

— Это второе тело нашего капитана, — пояснил Эдвард. — Закон сохранения массы, помнишь?

— А-а-а...

В голове у Хантера Сноу промелькнула совершенно неуместная мысль, что начальство, которое может находиться сразу в двух местах одновременно — не самое приятное явление.

— Сам в седло залезешь или помочь?

— Сам. Только поддержи немного, а то меня что-то шатает.

— Как хочешь. Только оружие не забудь.

Пока Сноу оказался на спине котобуса, прошло некоторое время. От помощи он всё же отказался и проделал путь наверх почти самостоятельно.

— Эд, а где Ле ФФей?

— Да они все там... — Эдвард махнул куда-то в сторону, — Стоячий Родник призывают.

Хантер посмотрел в указанном направлении, присвистнул. В голове вновь болезненно звякнуло.

— Не спи, Хантер. Сейчас начнётся.

Хантер Сноу почти десять лет ходил по Меридианам и повидал всякое, но то, что началось, было для него внове. Слышать — да, слышать приходилось, но лучше один раз увидеть.

Вагенбург, пусть с запозданием, но всё же был выстроен. Уже не столько для обороны (хотя... береженого бог бережёт), сколько для удобства. Конечно, Переходом это назвать нельзя, поскольку караван оставался на Меридиане, но, в то же время, пространство вокруг весьма существенно и довольно быстро менялось. Началось с того, что земля вздрогнула, вздрогнула ещё раз, будто просыпалась от дурного сна... Грязно-серый Полог Тьмы Ближней заколебался, взвихрился, словно от порыва ветра, ворвавшегося в приоткрытое окно... и вновь опал. Затем — несколько тягучих, томительных мгновений тишины.

Сноу пытался разглядеть, что именно делают макото, собравшиеся тесной группкой в центре круга, но это ему никак не удавалось. То ли глаза как то странно слезились, то ли весь мир и правда дрожал и разбегался волнами-искривлениями, как вода в чаше от ритмично падающих капель. Хорошо ещё, что слух работал без заметных выкрутасов. Хантер отчётливо, возможно даже слишком — болезненно отчётливо — слышал удары: как будто сталкивались хрусталь и сталь, сталкивались, звенели и пели, расходились и вновь сталкивались, выбивая чёткий, размеренный, но в то же время изменчивый ритм. Он всё не мог понять, что же это такое, пытался уловить некую систему, но... Но единственное что уловить смог — этот ритм не простое равномерно-колебательное движение, а некий причудливый рисунок, сложный узор вложенных один в другой метаритмов, дополняющих и поддерживающих друг друга, как части единого целого, как разнородные клетки в едином организме.

Ритм завораживал... Сноу так и не понял, где именно изменения начались раньше: то ли в воздухе, то ли на земле. Полог Тьмы то ли истаивал, то ли раздавался в стороны, открывая скрытое ранее.

— Это что же получается, — Хантер замотал головой, словно конь, отгоняющий докучливых насекомых, — получается, что мы бежим со всех ног только для того, чтобы остаться на вершине холма?!

— Может, да, а может, и нет, — откликнулся Эдвард. — Не забывай, что здесь всё не так, как на самом деле. А ещё лучше — не думай, а просто иди вперёд. Если будешь много думать, то рано или поздно окажешься в комнатке с мягкими стенами.

— Ну, спасибо. А то мне уж привиделась некая дверь с табличкой: "Оставь мозги сюда входящий".

— Так одно другому не мешает, — усмехнулся его собеседник. — Ёрш — лучшее средство от зауми. Хорошо извилины прочищает.

Тьма Ближняя расступалась всё больше и больше, и стало видно, что караван расположился на вершине округлого, чуть приплюснутого холма, поросшего невысокой и ровной, как на английском газоне, травой. Холма, очень похожего на тот, где стояли гвонфу. Не было только самих деревьев, да вместо бетона под ногами котобусов проступили... Сначала Хантер решил, что это — медово-жёлтые кирпичики, но присмотрелся и понял, что всё ещё занимательнее. По форме это напоминало чешую огромной рыбы, но по содержанию... Да, это больше походило на крупные — с ладонь — кусочки янтаря, мягко сияющие внутренним теплом и светом. Почему-то захотелось спуститься на землю и прикоснуться к ним ладонями, прижаться всем телом, слиться и застыть на века. Застыть в покое, тепле, безмятежности...

— Хантер, ты лучше вокруг посмотри.

Эдвард несильно ткнул его в бок.

Безжизненная серая равнина, окружавшая холм, наливалась, раскрашивалась в охру и багрянец, в зеленоватую, словно покрытую патиной бронзу и кружевное серебро изморози. А сквозь радостную многокрасочность виднелась паутинно-тонкая, антрацитово-резкая штриховка.

— Господи, я и забыл, как красив бывает лес осенью. Знаешь, я уже не первый раз это вижу, но...

Эдвард Табити — человек в теле то ли доисторического ящера, то ли гигантской водомерки — не закончил фразу, лишь судорожно вздохнул. И добавил по латыни:

— Audi, vidi, sile.(3)

— Да, — односложно ответил Сноу.

Лес не то чтобы вырастал из земли, нет, его образ проявлялся, проступал, как проступают образы на листе фотобумаги. Хантер знал, как это бывает: один из знакомых увлекался фотографией, но предпочитал делать всё по старинке, как в XX веке.

Серый Полог окончательно сгинул, растворился, словно кусочек сахара в кипятке, во Тьме Дальней, окружающей пятачок светлого леса: непроницаемой, неразрушимой, вечной. И от неё явственно — хотя и непонятно, чем и как воспринимаемым, — веяло ощущением запредельной тоски и одиночества. Веяло стылой ноябрьской хмарью и беспросветностью. Смотреть на тёмный купол совсем не хотелось, но, куда ни глянь, везде он — на заднем плане. Разве что тупо пялиться себе под ноги, или периферическое зрение отключить. А что, это мысль — об отключении. Может здесь и такое возможно?

— Держись, Сноу. Сейчас немного потрясёт.

Их тряхнуло, едва заметно, но всё же ощутимо, как при небольшом землетрясении. Тряхнуло ещё раз, посильнее. Затем по земле — от того места, где собрались макото — побежали концентрические... да, пожалуй — волны. Этакие невысокие, по колено взрослому человеку, волны. Невысокие-то они невысокие, но весьма шустрые и крутобокие. Хантер мысленно порадовался, что он сейчас сидит на спине котобуса, а не стоит на земле: тут и в человеческой форме трудно было бы удержаться и не упасть, а не только в его нынешнем образе. А так — котобус резво перебирал лапами и пропускал волны почти незаметно для пассажиров.

Затем, а вот это момент Сноу сумел уловить, вершина холма стала неторопливо и плавно опускаться, проседать, образуя чашу с пологими, скруглёнными стенками. Процесс мало помалу ускорялся, чаша ширилась и углублялась... Минут через пять от холма уже ничего не осталось, и настала очередь осеннего леса. Деревья вздрагивали от прикосновений к корням разбегающихся валов и теряли многоцветные листья. Затем они осторожно и неторопливо переваливались через грань меняющегося пространства, и опускались, устраивались на новом месте.

До края леса — ровного, словно циркулем отмеренного — было ярдов четыреста-четыреста пятьдесят, и Сноу затруднялся определить, что именно там растёт, но... Но даже отсюда он видел, что вершины деревьев, не смотря на наклон почвы, по прежнему смотрели точно в зенит. Упрямые, однако, деревья здесь водятся. А уж похожи они вблизи на земные, или нет — пусть ботаники выясняют. Сноу родился и вырос в большом городе и в таких тонкостях не разбирался.

— А вот и Родник.

Хантер обернулся.

Макото в центре круга разошлись в стороны: последняя "волна" была повыше остальных — до пояса, и она никуда не убежала, а застыла, образовав бортик небольшого, около пяти ярдов в диаметре, бассейна. И посреди него бил фонтанчик...

Сноу присмотрелся: нет, не фонтанчик. Это походило то ли на крупную кобру, принявшую боевую стойку, то ли на знак вопроса: струя воды, толщиной с руку и длиной около ярда, изгибалась, поворачивалась то туда, то сюда, словно вглядывалась в лица макото, замерших у края бассейна. Ле ФФей чем-то привлекла внимание "кобры": она перетекла поближе к бортику, выросла, нависла над девушкой... Макото стояла спиной к Сноу и он никак не мог понять, то ли они разговаривают, то ли просто смотрят друг на друга.

Так или иначе, но через минуту "кобра" вернулась к центру круга и опала-исчезла в водах, ничем не потревожив их, словно тень.

— Глупею, — негромко проворчал Хантер. — Если они и общались, то не словами.

— Это уж точно, — буркнул в ответ Эдвард.

Хантер открыл было рот, но передумал, и не стал уточнять, к чему именно относились слова погонщика. Сказал другое:

— Эд, извини, что я "поводья" отобрал, Я...

— Да ерунда. Было, конечно, немного, больно... Ничего. Я думаю, что ты всё же поступил правильно. Хотя это не помешает капитану сделать тебе выговор за нарушение строя. Ладно, Хантер, слезай. Сейчас считать мы станем раны, товарищей считать.

Последнее предложение походило на какую-то цитату, но Сноу не стал выяснять, так ли это. Просто кивнул.

А раненых в стычке, или ещё каким либо образом пострадавших, оказалось довольно много: четверо погонщиков и несколько пассажиров отделались вывихами, ссадинами, синяками и порезами (в общем — ерундой), а вот макото... С ними всё было не столь очевидно. Физически ни один из них не пострадал, но передвигались они так, словно находились под водой: замедленно, едва заметно раскачиваясь, экономя каждое движение. Хантер знал, что это бывает после того, как израсходуешь слишком много энергии. А ведь им ещё приходится врачевать людей... А что делать? Даже маленькая ранка на Меридиане может обернуться большими неприятностями при возвращении. Хантер однажды видел, как у человека на месте свежего синяка вспух фиолетово-алый пузырь, из которого... Что именно полезло из пузыря, он так и не увидел: человека тут же засунули в капсулу-изолятор и отправили в медцентр. Говорят, он всё еще там... А что делать? От некоторых напастей лекарств не существует, и даже телепаты-целители не всегда могут помочь. Жаль только, что способность к этому открывается лишь у немногих телепатов, да и то не ниже чем у "четвёрок". Впрочем, у "четвёрок" много чего интересного открывается. Например — способность к телекинезу.

— Дурак ты, Хантер, — прямо сказала Франсина Мальгаш. — Это Ле ФФей тебя отбросила, а не то бы на кусочки порезали.

— Но ведь только благодаря решению Хантера войти в ближний бой мы смогли отогнать нападавших, — возразил Густав Ли.

— А вот это ещё как сказать, — Франсина рубанула по воздуху крылом. — По-моему, они сделали всё, что хотели.

Выглядела она... потрясающе. Вы видели когда-нибудь крылатую пантеру? Пантеру, сотканную из огромных (с пол-ладони), пушистых снежинок, в свою очередь сотканных из мельчайших нитей и кусочков... Мда... И сравнение то сразу не найдешь, на что это похоже: полупрозрачная тьма, то матово-блёклая, то блёстко-льдистая на сколах и гранях. Обсидиан? Возможно.

— Мы ведь с таким противником ещё не сталкивались, верно? К тому же они добрались до котобуса и унесли его вместе с грузом. Причём, что интересно, к тем людям, что им не мешали, они даже не притронулись.

А вот глаза у Франсины остались прежними — чуть раскосыми и карими — человеческими. Почти как у макото, только без радужного свечения.

Хантер отогнал неуместную мысль.

— И что из этого следует? — Акопян склонил голову... вернее — головы, набок, насмешливо свистнул. — Нужно было просто стоять и смотреть?

"Пантера" повела крыльями — словно плечами пожала — и ничего не ответила.

— А зачем им понадобился котобус?

— Что то ты, Сноу, тупишь сегодня больше обычного, — проворчала Франсина. — Им не котобус был нужен, а его груз. Пока ты в отключке валялся, я с Марселем и Густавом всё там облазили. Марсель... Эй, ты что делаешь?

— Чайник ставлю.

— Это и ежу понятно. А зачем?

— Чтобы воду вскипятить.

— Зачем?

— Чтобы чай заварить.

Франсина резко, с шелестом, расправила огромные — ярдов пять каждое — крылья, с шумом сложила их, прижала к телу, раскрыла пасть, блеснула клыками...

— Марсюша, дорогой, тебя давно не били?

— Давно, — Марсель сверкнул тремя парами узких — щелевидных — глаз, выпустил из ноздрей несколько дымных колечек. — И ты не спеши: закончу — объясню.

Сноу не стал спрашивать, откуда он возьмёт на Меридиане настоящую воду, ведь Стоячий Родник был в нескольких шагах от того места, где они расположились на отдых. Увы, вода взятая с Параллели превращалась здесь... Вообще-то превратиться она могла в разное, но чаще всего становилась песком. С топливом для костра было проще, поскольку дрова — они даже на Меридиане дрова. Правда их пришлось бы везти с собой: здешний лес нельзя было трогать ни при каких обстоятельствах. Это калмы объяснили людям с самого начала. Так объяснили, что даже до самых непонятливых дошло. Но Марсель в своём нынешнем облике решил эту проблему по своему: одна из драконьих голов "согласилась" поработать вместо примуса.

Ну а наличие в караване чайника объяснялось совсем просто: традиция.

— Раз уж нам всё равно пока нечего делать, может быть, вы расскажете, что я пропустил?

— Ладно уж... — Франсина спрятала клыки, села. — Слушай...

Сноу с удивлением и даже с какой-то полудетской обидой узнал, что значительная часть боя прошла без него.

В то время, пока они с Ле ФФей дрались с предводителем нападавших, остальные обошли их с двух сторон. Двое, почти не обращая внимания на стрелы макото, лишь время от времени останавливаясь, схватили убитого октапода, аккуратно, не причиняя лишнего вреда, стряхнули с него погонщика и "гусеницу", и потащили его туда, откуда пришли. Ещё двое встали между караваном и местом схватки, и никого близко не подпускали. Ну а последний пришелец рванул на помощь венценосному и едва не убил Хантера, но Ле ФФей...

Тут пантера вновь показала клыки и сказала несколько ласковых слов об умственных способностях Сноу.

— Ладно, ладно... Я понял. А дальше то что было?

— Да ничего особенного. Тут все наши навалились разом. Да и выстрелы макото, сделанные в упор, начали пробивать их защиту. В общем, они получили, что хотели и ушли.

— Ушли... — как эхо повторил Хантер. — А почему вы решили, что они приходили за тем, что было в багаже у этой гусеницы? И, кстати, что там?..

Густав Ли молча протянул небольшую деревянную коробочку со странным, завораживающим узором, покрывающим крышку.

Сноу так же молча принял вещицу, подцепил крышку когтем, откинул...

В начале он подумал, что это какие то ягоды, или очень крупные зёрна граната: настолько спелые и сочные, что, казалось, светятся изнутри. Потом присмотрелся... Нет, это были маленькие шарики из воска, но чем-то эффектно подкрашенные. Как ни смотри — ничего особенного. Кроме свечения. Тем более, что неизвестно как эти вещи выглядят на Параллели. Ну а исключений — вещей не подверженных трансформации — не так уж и много. Но...

Хантер Сноу выругался.

— Прости, Франсина, но это же ксе...

— Вот именно! — перебил его Акопян. — Это — КС. Или СКС — Средство на Крайний Случай.

— А...

Хантер умолк. Посмотрел на одного, на другого, на третьего... Ясно. О некоторых вещах лучше не говорить вслух или использовать витиеватые эвфемизмы.

— И много этого Средства там было?

— Нам то откуда знать? Один из тюков был порван. Всё что просыпалось, мы подобрали.

— Вот влипли! — Франсина тяжело вздохнула. — Теперь Контрольная Комиссия от нас не отвяжется: будут выяснять, не утаили ли мы чего.

— Да ладно, прорвёмся, — Хантер попытался улыбнуться.

— Сноу, — позвал Акопян. — Будь добр, возьми одну гранулу и кинь в чайник: кипит...

Кое-как, с третьей попытки, Хантер справился с задачей. Всё-таки его лапы с неубирающимися когтями были не слишком хороши для манипуляций с мелкими предметами.

— Кстати, зачем это?

— Макото надо отдохнуть и подкрепиться. Да и нам не помешает.

— Акопян, ты в своё уме? — вскинулась пантера. — Да нас за такое...

— Может быть да, а может и нет. "Крайнее Средство" — для макото. Им можно. А мы будем пить кое-что другое. Сноу, вон там, — дракончик-примус взмахнул хостом, — слева у седла котобуса "пробирка" с нашим лекарством.

Хантер отвязал небольшой, где-то с галлон(4), бурдючок. Откупорил. Слегка встряхнул. В мехе смачно булькнуло.

— Коньяк, — пояснил Акопян.

— Настоящий? Армянский? — Хантер приподнял левую бровь. — Хм...

— Ну извини... Сам знаешь: на Меридиане другого не найти.

— Да я по иной причине: не люблю пить из этих кожаных мешков. Всё приобретает какой-то странный привкус.

— А что делать? Что фляжки, что бутылки — всё здесь "мутирует", как и любые напитки. И только армянский коньяк остаётся самим собой.

— Вот и первый тост готов, — усмехнулся Хантер. — За всё настоящее!

— Капитан будет недоволен, — заметил Густав Ли.

— Капитан всегда недоволен, — проворчал в ответ Хантер Сноу и храбро принял "лекарство". Замер... Закрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям...

Все терпеливо ждали.

— Жить — хорошо.

На Хантера снизошло просветление, и он изрёк истину.

— А хорошо жить ещё лучше, — уточнила Франсина. — А теперь помоги даме: мои лапки годятся для этого ещё меньше, чем твои.

Хантер подумал было, что мог бы налить коньяк в блюдце, но оставил эту мысль при себе. Желание дамы — закон. К тому же, блюдца всё равно не было.

Марсель Акопян прекратил изрыгать пламя, переставил чайник в сторонку.

— Готово. Дайте мне... Густав, ты будешь?

— Смотрите, всё не выпейте, — оскалилась пантера. — Оставьте капитану. А не то нас точно прибьют.

— Да мы по чуть-чуть, для лечения нервов...

Полечить нервы захотели все. Даже убеждённый противник алкоголя — Хисикава — сделал небольшой глоток.

Между тем макото закончили с ранеными, либо просто испуганными погонщиками и пассажирами, подошли, сели... Вместе с ними появился и Мейсон Пруст — сразу в дух ипостасиях. Посмотрел на всё это, и произнёс на ломанном русском:

— Guljaem?

— Да, капитан. Нужно немного дёрнуть, раз уж так карты легли.

Капитан помолчал (или капитаны помолчали?) взял у Марселя несколько полегчавший бурдючок...

Все вздохнули с облегчением: смертоубийство подчиненных, скорее всего, немного откладывается.

В руках у макото появились (откуда?) небольшие серебряные стаканчики, сплошь изукрашенные чеканкой. Марсель Акопян, ловко пользуясь хвостом вместо рук, налил им "чая"...

Капитан посмотрел на чайник, взвесил в гибкой "хваталке", отделившейся от тела рыцаря-циркуля, бурдючок:

— Вот что, Марсель, сделай-ка нам чай по адмиральски. Знаешь как?

Драконьи головы переглянулись, кивнули.

— Хорошо. И зовите всех остальных. Когда ещё такой случай выпадет...

Гулянка вышла знатная.

Сноу всё никак не мог сообразить, то ли он что-то путает, то ли бурдючок с "настоящим" коньяком и чайник были внутри изрядно больше, чем снаружи. Но если всё же были, то куда при этом смотрел закон сохранения массы? Но этот вопрос был из тех, что не слишком уместны в подобной ситуации. Известно ведь, что логические умозаключения далеко не всегда уживаются с магией. Однако Сноу, после того, как Марсель налил всем до краёв то ли по пятому, то ли по шестому разу, всё же рискнул спросить об этом феномене.

Марсель выпустил из ноздрей несколько колечек дыма и глубокомысленно изрёк, что всё в мире относительно: не обязательно бурдюк и чайник стали внутри больше, чем снаружи, это люди снаружи стали больше, чем внутри. Хантер подумал, подумал, и решил не переспрашивать. Поинтересоваться у макото, откуда у них взялись стаканы не только для себя, но и для всех остальных, он и вовсе не рискнул: а вдруг и они в том же духе ответят?

Как это всегда бывает, когда в одном месте собирается много людей, завязалось сразу несколько разговоров. Впрочем, беседовали только люди, макото сидели хоть и рядом со всеми, но, как обычно, молча. Сноу время от времени поглядывал на Ле ФФей, но она выглядела отрешённой от мира сего и задумчивой. И даже в области невидимого, телепатического, её окружала непроницаемая ледяная стена, скрывающая не только мысли, но и чувства. К первому Сноу уже привык, но второе было чем-то новым и тревожным. В конце концов, он отвлёкся и стал следить за действиями людей. А поскольку разного и интересного было немало, он то и дело переключал внимание с одной беседы на другую.

Вот один из пассажиров — здоровенный дикобраз в дорогом костюме — допытывается у Густава Ли:

— А мы что, здесь надолго?

Густав говорит терпеливо и спокойно, словно школьный учитель:

— Как только все отдохнут, мы пойдём дальше.

— Э-э-э... Но ведь на Меридиане нельзя оставаться более двенадцати часов. Или я что-то путаю?

— Нет, всё правильно. Более полусуток — вредно для здоровья. Просто здесь, у Стоячего Родника, время не движется. Точнее, оно движется как бы перпендикулярно основному потоку. Мы можем просидеть здесь хоть всю жизнь, а во внешнем мире и секунды не пройдёт.

— Насчёт "всей жизни" — заметил Акопян, — коллега несколько преувеличивает. Мы либо с голоду умрём, либо Роднику надоест наше общество и он смоется.

— Что?! Как это — смоется?!

Дикобразьи иглы время от времени шевелятся и рвут ткань костюма.

— А-а-а... Да вот некоторые считают, что Родник — живое существо. Он-де сам приходит на зов, но так же сам может и уйти.

Хантер усмехнулся: сейчас пойдут очередные байки, на которые Акопян мастер.

Ещё один разговор. Пассажир — фиолетовый птиц (Хантер так и не смог понять, кого из пернатых этот гражданин напоминает), выясняет у Эдварда Табити, почему охранники и погонщики так быстро осваиваются в новых телах и почему, несмотря на смену облика, все могут говорить как люди.

— Вообще-то, уважаемый, это два разных вопроса. В первом случае... Об "эффекте псевдоузнавания" вы ничего не слышали, нет? Хорошо, я объясню. Разумеется, когда мы меняемся в первый раз, то это шокирует и телепатов, и нормалов — всех. Иногда не то что передвигаться — не понимаешь даже, как дышать следует. В последующие разы шока уже нет, но ведь каждый раз получаешь новое тело, и всё приходится начинать чуть ли не с начала. Ну, это вы и сами знаете: даже пассажиры обязаны пройти курс тренировок, прежде чем им разрешат уйти в первый рейс. Естественно, погонщики и охранники тренируются много дольше и интенсивнее. Потом их допускают к специальным тренировочным походам. И вот тут то, после сотни рейсов, у кого больше, у кого меньше, и проявляется упомянутый эффект. Мы по-прежнему оказываемся в новых телах, но у нас словно просыпаются воспоминания. Появляется такое ощущение, будто мы когда-то жили в этих образах, и теперь лишь вспоминаем о них. Конечно, вряд ли это было на самом деле... Но какого-либо разумного объяснения этому эффекту нет.

— А что насчёт сохранения человеческой речи? Ведь в некоторых образах у людей просто отсутствует то, чем можно говорить по-человечески?

Табити подвигал, повращал рудиментарными крылышками. Возможно, это являлось аналогом пожатия плечами.

— А духи это знают! Заумь. Лучше не ломать себе голову. Вот такое вот свойство здешнего пространства, и всё тут.

Далеко не все присутствующие имели склонность к учёным разговорам о природе зауми. Тем более, что дракончик-примус старался вовсю и чай всё не заканчивался. Сноу особенно ясно запомнилась беседа на окололитературные темы, завязавшаяся между тремя пассажирами. Хантер потом так и не смог вспомнить, как их звали... Точнее, он помнил только первые буквы их имён. Почему? А духи их знают... Да и тема показалась ему интереснее, чем личности собеседников.

— К дьяволу Сартра, — горячился Т. — Плохой был писатель.

— Это почему?

— Да он пить не умел.

— Фицжеральд тоже не умел пить, — парировал Л.

— А если бы умел... вы представляете, какой бы великий был писатель?! — Т. развёл руками, словно стремился охватить весь мир. В одной из рук был стакан и "чай" выплеснулся через край. — Не хуже Берроуза или...

Он задумался, зашевелил пальцами свободной руки: то ли пересчитывал писателей, то ли перелистывал страницы их книг.

— Да, не хуже, — согласился Л. — Ну вот ни настолечко не хуже.

И он тоже развёл руками.

— А Бальзак умел пить? — поинтересовался капитан. Тот капитан, что выглядел как чёртик. Л. поглядел на него внимательно, ответил:

— Бальзак пил только кофе.

— Только кофе? — Капитан повертел головой, словно воротник сорочки натирал ему шею. Впрочем, в данный момент у него ни сорочки, ни воротника не было. Видимо — привычка.

— Ну ладно, кофе так кофе. Но он знал о деньгах всё, что только может знать писатель.

— Верно, дружище, — Т. прекратил шевелить пальцами и вновь включился в беседу. — В конце концов, что Рокфеллер, что сам Крёз предстали перед костлявой, а она ни золотом, ни чеками не берёт.

Сноу тоже кое-что припомнил и рассказал байку об одном русском — князе Демидове — который перед смертью ел ассигнации со сметаной.

— О-о-о-о! — протянул Т. — Впадать в крайности — это так по-русски!

— А по мне так ни одна чековая книжка не стоит книжки, написанной рукой мастера, — заметил Л. — Кстати, а Питер Пэн умел пить?

Все стали переглядываться: очевидно, что никто не владел нужной информацией.

— А вот Алиса наверняка крепко пила, — нарушила затянувшееся молчание Франсина Мальгаш.

— И ещё как пила! — радостно подхватил Л. — Разве трезвая девочка отправиться к чёртовой бабушке, да ещё на ночь глядя? Да ещё через лес полный волков и лесорубов? Не-е-ет...

— Это была Красная Шапочка, — поправила его Франсина. То ли она пила меньше других, то ли была крепче начитана.

— Правда? — изумился Л. — Я их всё время путаю. Красная Шапочка, значит...

Постепенно в этот процесс со сложнопроизносимым русским названием guljaem стали втягиваться как другие персонажи, так и авторы, а вслед за ними — ого! — начали проступать и человеческие лица...

Между тем, скрытый весельем, как земля в декабре снегом, имел место ещё один разговор, более серьёзный. И участвовали в нём только те, кто отвечали за охрану каравана.

Капитан Пруст:

Слушайте меня внимательно. Как считает прекогнист-макото, наши неприятности ещё не закончились. Скорее всего, мы столкнёмся с большой стаей мёбиусов. После выхода сразу ставим сеть и идём в боевом режиме.

Густав Ли:

Капитан, не знаю, как макото, но люди так долго не продержатся. Что мы будем делать, если сеть распадётся до того, как мы обнаружим опасность? Если действительно придут мёбиусы, то мы даже ответный удар нанести не успеем.

Капитан Пруст:

Нет, сеть не распадётся. Во-первых, после отдыха у Родника и того чая, что приготовил Марсель Акопян, сил у нас прибавиться. Их должно хватить на пребывание в боевом режиме до самого Перехода. Во-вторых, они не станут откладывать нападение.

Франсина Мальгаш:

Но, капитан, почему...

Капитан Пруст:

По первому пункту ни у кого возражений нет? А второй я вам обеспечу. Так что не тратьте силы на возражения. Силы могут понадобиться на другое.

Густав Ли:

Капитан, но кто Они?

Капитан Пруст:

Очевидно, что не местные... Всё остальное, пока, из области фантазии. И вот ещё что...

А тем временем на "поверхности" продолжалось веселье.

Марсель Акопян наконец прекратил наполнять стаканы...

— Неужели коньяк закончился? — не поверил Сноу.

— Да есть ещё полпинты... Но оставим, на всякий случай. А пока...

Дракончик прервал фразу, дотянулся гибким хвостом до одного из тюков, достал что-то...

— Вот, посмотри, что нам гости оставили.

Сноу присвистнул. Франсина ахнула. Густав Ли истово перекрестился. Эдвард Табити что-то неразборчиво пробормотал (наверное, выругался), а потом не очень понятно выразился на латыни:

— In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna.(5)

Сноу повертел трёхзубую корону так и сяк, щёлкнул когтем по среднему зубцу, усмехнулся, небрежно, почти без усилия согнул его двумя пальцами:

— Жесть.

— Ага. А пока в руки не возьмёшь, выглядит почти как настоящая.

Хантер протянул корону Акопяну:

— И что ты будешь с ней делать? Продашь на чёрном рынке?

— Издеваешься? Между прочим, это ты её сбил на землю. Так что она твоя.

— Странно, я этого не помню.

— Угу. Похоже, ты впал в боевой транс. Как берсерк.

Сноу улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой.

Марсель улыбнулся в ответ: широко и беззаботно, как шкодливый мальчишка. А потом сделал неуловимо быстрый жест крылом...

Обычно сдержанный и невозмутимый, как китайский мандарин, Густав Ли присвистнул, высказался:

— Оффи-геть!

На руке Сноу сидел воробей. Да, да — самый обычный, слегка взъерошенный и чем-то явно недовольный воробушек.

— А почему не белый голубь или кролик? — поинтересовалась Франсина.

— А как же закон сохранения массы? — спросил в ответ Акопян.

— Бездельники! — человеческим голосом, весьма похожим на надтреснутый баритон капитана Пруста, провозгласил воробей. — Хватит пьянствовать! Сворачиваем лагерь и выступаем.

На несколько секунд все умолкли, а потом...

Ну да, потом все ржали, как пьяные лошади. Или даже громче.

А потом и правда стали сворачивать лагерь.

Настоящий Мейсон Пруст — о, чудо! — молчал и улыбался.

Куда делся сварливый воробушек, никто так и не заметил.

Пока собирались, Сноу с растущим изумлением отмечал некоторые изменения, происходящие в организме. В конце концов он поинтересовался у Акопяна, а правда ли они пили коньяк, или это был оптический обман?

— А что такое?

— Да я трезв как... В общем, до неприличия трезв. И, как будто, сил прибавилось.

— Ну-у-у-у, Сноу, двойка тебе за наблюдательность.

— Почему?

— Так мы же пили чай из того же чайника, где перед этим я Крайнее Средство для макото растворил. И, заметь, чайник я после этого не мыл в десяти водах.

— Ну и что?

— Да ничего. Каждому из нас досталось чуть-чуть, микроскопически мало, но всё же досталось КС.

— Да я уже в курсе.

— Не перебивай старших, Сноу! Крайнее Средство, помимо многих других интересных свойств, помогает ускоренному выводу алкоголя из организма.

— Вот как... А капитан об этом его свойстве знал?

— Естественно. Как ты думаешь, зачем он приказал всех таким чаем напоить?

— Вот оно что...

Непрост, ох, непрост капитан Мейсон Пруст...

Тут Хантер вспомнил, что так и не спросил у Акопяна, откуда в чае взялся собственно чай — самый настоящий, чёрный, ароматный и терпкий цейлонский чай, но времени уже не было.

"Приедем — спрошу", — пообещал сам себе Сноу. — "Непременно".

Прощание с Родником вызвало у Сноу лёгкое разочарование: всё, кроме "разговора" Ле ФФей с "водяной змеёй", повторилось в обратном порядке. Всё, вплоть до мельчайших деталей — как будто видеозапись пустили назад: волны изменений, встряска, опавшая листва, подобно птицам взлетающая на ветки деревьев, холм, растущий на месте низины...

Хантер потянулся было к бурдючку с настоящим коньяком, притороченному у седла (выменял у Акопяна на корону), но рука не то что не сдвинулась с места, а даже не шевельнулась, словно чужая. Даже выругаться не получилось: губы не слушались. Разумеется, в прошлый раз он ведь этого не говорил...

В общем, не случилось ничего выдающегося и памятного.

На этот раз караван был выстроен не в линию, а в каре. Недостаток такого построения — увеличение времени путешествия. У людей-телепатов складывалось впечатление, что возрастало некое "лобовое сопротивление" пространства-времени Меридиана и караван шёл медленнее. Макото давали другое объяснение, но, в данном случае, образность их мышления ставила людей в тупик. Лишь неутомимым котобусам было всё равно, в каком именно строю двигаться.

Разумеется, у каре были и преимущества: не надо тратить время на оборонительное построение, да к тому же весь караван виден сразу. Если придётся столкнуться с мёбиусами, то это облегчит защиту. Часть грузов перераспределили и "гусеницу" с ребёнком посадили на другого октапода — в центре каре, рядом с капитаном Прустом. Франсина, Густав, Марсель и Хисикава со своими напарниками заняли позиции по углам. Сноу капитан приказал держаться в центре, слева от себя. Хантер попробовал было возмутиться, почему его поменяли местами с японцем, но капитан так посмотрел на бузотёра, что тот сразу стушевался и замолчал. Да, он и так умеет, если очень захочет...

Хантер смирился с текущим состоянием реальности и предался размышлениям.

А если предчувствия макото не оправдаются? Если вновь нападут те же... В самом деле, если они приходили за ксе..., т.е. за СКС, то они могут и вернуться, обнаружив утрату части груза. Хотя капитан Пруст об этом и не обмолвился, но было всего два варианта: или Они чуют КС на большом расстоянии даже здесь, в нестабильном и изменчивом пространстве Меридиана, либо они точно знали, кто, что и куда везёт. Оба варианта были не слишком приятны и вызывали множество вопросов.

Но было ещё одно соображение. Быть может, Хантер сам бы и не додумался, но Марсель, добрая душа, просветил:

— А вдруг венценосный захочет вернуть корону?

— Чёрт!.. Давай её сюда! Я не хочу тебя под удар подставлять!

— Вот ещё... Сделка есть сделка, — Акопян усмехнулся. — Кроме того, у него и так лично на тебя зуб должен быть. Большо-о-ой такой зубище.

Бронзовый дракончик распахнул крылья, показывая размер зуба.

— Нет уж, герой, давай-ка усложним им задачку. И вообще, лучше помолчи: сейчас сеть будем ставить...

Сеть в боевом режиме можно сравнить с чем угодно, но только не с сетью. Скорее уж это нечто среднее между черепахой и медузой с ядовитыми стрекалами. Почему же тогда — "сеть"? Эта аналогия уже из области распределённых систем управления военной техникой Земли и других, схожих с ней по технологическому развитию, Параллелей. Уничтожение одной из ячеек лишь ослабляет систему, но не приводит к краху. Увы, но в данном случае "ячеек" было не так много, как хотелось бы. Выбытие из строя даже нескольких людей или макото могло сделать оборону похожей на решето. Обнадёживало то, что среди защитников каравана не было зелёных новичков. Даже самый младший — Хантер Сноу — участвовал в проводке почти тысячи караванов, и раз двадцать, не считая всякой ерунды, участвовал в серьёзных делах. Разумеется, опыт — не гарантия от неприятностей, но...

Но мысли Хантера вновь и вновь возвращались к недавнему бою. А ещё — к Ле ФФей, и к той пассажирке с ребёнком, и к погибшему котобусу. Особенно — к последнему. Уточнение — к поведению октаподов вообще.

Хантеру уже доводилось видеть, как гибнут котобусы, и как это действует на уцелевших: эмпатический шок от насильственной смерти собрата на некоторое время ввергал их в ступор. Затем, следовала вспышка... Затем — упадок сил. Хорошо ещё, что кратковременный... А здесь — ничего. Они словно не признали белого за своего. Это — странность номер один.

Странность номер два: пассажирка с грудным ребёнком. Даже если на время забыть о характере её багажа, то вопросов остаётся немало. Какой... идиот разрешил взять в рейс ребёнка?! Никто до сих пор точно не знал, к каким последствиям для развития может привести такое путешествие. Да, конечно, её муж может быть большой шишкой, но, насколько знал Хантер, "таможня", т.е. Контрольная Комиссия, была единственной организацией, где не было коррупции. Да и надавить на тех, кому обещана защита калмов... Это, мягко говоря, неразумно. Уже лет семьдесят никто даже и не пробует. Но что же тогда?.. А ничего, кроме головной боли.

Странность номер три — наличие у макото прекогниста, не теряющего своих способностей на Меридиане. Капитан Пруст выдал это так обыденно, как бы между прочим, что Сноу сразу даже внимания не обратил. Чёрт! Даже на параллели предсказание будущего — морока. Спасибо квантовой неопределённости. А в изменчивом пространстве Меридиана... Нет, эта новость сродни высадки человека на Марс. Ага, с учётом того, что все программы пилотируемых полётов давным-давно свёрнуты. Вот такой вот сюрприз.

Ну и что мы имеем, кроме головной боли?

А ничего: идём вперёд, смотрим по сторонам и держим оружие под рукой.

Кое-кто говорил, что нападения долго ждать не придётся? Что ж, этот кое-кто не ошибся...

Мёбиусы двигаются не так уж и быстро, ярдов шесть-семь в секунду, так что нападай они как все — из-за полога Тьмы Ближней, у людей было бы достаточно времени для организации отпора. Но нет, эти твари сидят в засаде, погрузившись на несколько футов в серую плоскоту, как в воду. А ведь плоскость под ногами твёрда как алмаз. Но что им, одномерникам, до того? Никакое вещество для них не преграда. Во всяком случае, вещество неживое.

Единственная защита — мощный, комбинированный пси-удар. Разумеется, противника ещё надо выкурить из земли раньше, чем на него наступишь. Ну и совсем хорошо, если обнаружить его пораньше. Как правило, мёбиусов не бывает больше двух-трёх десятков, и их можно обойти не нарываясь на неприятности.

Но иногда всё идёт не так, как обычно. Как сегодня, например.

Иногда мёбиусы поднимаются из земли, сбиваются в большие стаи, как перелётные птицы, и отправляются по каким-то своим, никому не ведомым делам.

— Приехали, — проворчал Эдвард. — Как же их много...

Много — это не то слово. Они беспокойно вились в воздухе и басовито гудели, словно рой растревоженных пчёл.

Хантер никак не мог понять, каким образом сенсорная сеть, да ёще поставленная на максимум, не смогла обнаружить это скопление. Но вот результат — мёбиусов заметили только тогда, когда они сами выступили из-за Полога. И выступили разом, со всех сторон одновременно, как будто ими кто-то управлял.

Совершенно невозможно, — прошелестела в голове у Сноу чья-то мысль. — Они же неразумны...

Но если кто и растерялся, то это был не капитан Пруст. Его приказ был чёток и ясен:

Альфа-винт. Шесть-два.

Каждый солдат знал свой манёвр.

Вся энергия с сенсоров была переброшена на боевые нужды.

Ничтожно малая доля секунды...

Люди — "черепаха" — чуть раздвинули щиты, открывая проходы для "ядовитых стрекал медузы" — макото.

Два тонких льдистых луча прочертили ломанную линию...

Ещё два — в следующем секторе.

Ещё — далее по часовой стрелке.

И вновь, из первого сектора...

Сноу, хоть и видел подобное не впервые, так ни разу и не уловил, из какой именно точки бьют смертоносные лучи. Казалось, что они, подобно канатам, свиваются из сотен тонких нитей, окутывающих макото, как кокон — бабочку. Разница была лишь в том, что эти нити едва заметны, призрачны, да и видны лишь в пси сфере, но не доступны взгляду обычного человека.

Сектор один: приоткрыть щиты, ударить, закрыть щиты.

Сектор два: приоткрыть щиты, ударить, закрыть щиты.

Сектор три: приоткрыть щиты, ударить, закрыть щиты.

Сектор один...

Две секунды — дюжина оборотов.

Стоп. Щит-два.

Вихрь ядовитых стрекал исчез. Макото присоединились к людям: вплели в щит, закрывающий от пси-атаки, силовую составляющую.

Глухая оборона.

Всё равно вокруг ничего не видно.

Пространство помутнело, затянулось молочно-снежной пеленой — прахом уничтоженный мёбиусов.

Самое время для их атаки...

Но — ничего.

Прошла минута, другая, а ничего не происходило.

Очень странно. Всё же эти твари не совсем живые существа: они не испытывают голода, боли, ярости или других чувств. Они не могут растеряться или испугаться. Они рациональны и неудержимо последовательны как машины.

Так почему же — прах их побери! — они не атакуют, как делали это всегда?

Наконец белёсая муть рассеялась.

Эдвард Табити выругался.

Сноу был с ним полностью согласен, но не мог позволить себе такой роскоши: нельзя отвлекаться.

Складывалось впечатление, что мёбиусов стало только больше. Они висели в пространстве, образуя правильную полусферу, накрывшую караван как сачок — бабочку. Висели и не двигались.

Чего они ждут? Команды?

Зря, наверное, Сноу об этом подумал: если кто-то действительно управлял тварями, то команду такую он дал.

Несколько десятков мёбиусов бросились с разных направлений, таранили, бились как мошки о лобовое стекло автомобиля, растекались по силовым линиям молочными кляксами... Некоторые отскакивали, поднимались и бесцельно толклись в воздухе, как стайка мошкары. Другие, напротив, скатывались на землю и замирали, как скомканные колечки из грязновато-жёлтой бумаги. Хорошо ещё, что в земле мёбиусы передвигаются лишь по вертикали и не могут подкопаться под защитный купол.

Вообще, этот наскок было выдержать не так уж и трудно: щит даже не прогнулся, лишь посверкивал, отражая особо настырных "насекомых".

Сноу недоумевал, зачем это было вообще кому-то нужно. Прощупывают оборону? Бессмысленно. Разве этот кто-то, дёргающий за ниточки, никогда ранее не встречался ни с людьми, ни с макото. Вот он и проверяет, сколько они выдержат. С другой стороны, обладая такими способностями и мощью, позволяющими контролировать абсолютно безмозглых, но при этом одних их самых опасных созданий Меридиана, он мог бы и сам расправиться с караваном. По крайней мере — попытаться.

Наконец неведомому противнику надоело развлекаться по пустякам, и он бросил в атаку всех марионеток одновременно.

Щит вздрогнул, прогнулся в нескольких местах... выпрямился...

Сноу сжал зубы...

Атаки следовали одна за другой.

Часть мёбиусов — смятые, оглушённые, валялась на земле, но, остальные бросались снова и снова.

Силы таяли.

В висках и затылке глухо, чугунным колоколом отдавались удары...

Ни один караван ещё не сталкивался с подобным... Впрочем, как знать, ведь не все вернулись...

В конце концов щит дрогнул, разошёлся на ничтожно малую долю секунды, но этого хватило, чтобы несколько тварей проскользнуло внутрь.

Настала очередь капитана Пруста вступить в бой.

Хромированный "циркуль" развернулся, выгнулся под каким-то невероятным углом, вскинул вверх гибкую хваталку... Что делало меньшее по размеру тело капитана, Сноу не рассмотрел... Полыхнуло, ударило-прижало к земле воздушной волной, запорошило глаза прахом взорвавшихся тварей...

То ли время замедлило свой бег, то ли Сноу всё стал воспринимать быстрее...

Белесое кольцо мёбиуса вынырнуло из-за спины, накренилось, дёрнулось влево-вправо, и спикировало на Эдварда Табити. Человек не успел даже вскрикнуть: кисть руки и предплечье оказались втянуты в аномальное пространство твари в мгновение ока.

Хантер Сноу даже представить не мог, что может реагировать и действовать с такой скоростью: поворот, два росчерка-взмаха, негромкий хлопок, белёсая муть на месте рассеченного мёбиуса... затем, как ему показалось — через тысячу лет — всплеск боли и крик.

Сноу даже не понял, кто кричит, он сам, или погонщик, лишившийся руки. А, может быть — они оба.

Чувствовать боль другого человека бывает чертовски неудобно, несвоевременно...

Всем собраться! Ёж-три!

Отсчёт: капли вечности, кванты времени...

Что это?!

Ещё один мёбиус появился прямо на голове котобуса, впился в ухо как клещ...

Огонь!

Времени не осталось.

Мир утонул в адском пламени, истаял, как снежинка, исчез, словно тень, ушёл, словно сон...

Сноу даже не почувствовал жара, скорее наоборот, заледенел до полного отсутствия чувств.

Щиты — силовой и пси-защита, вздыбились, разлетелись смертоносными вихрями-осколками во все стороны, кромсая нападавших... А следом рухнул девятый вал огня, испепелил уцелевших, развеял пыль на ветру...

Сноу сидел ни жив, ни мёртв, тупо глядя на голову котобуса: одного уха не было, лишь ровная, словно лазером срезанная и прижженная рана. Куда оно делось? Впрочем, того, кто это сделал, тоже не было видно. Ну и ладно... Хантер не был уверен, что у него хватит сил даже рукой пошевелить. Внутри не осталось ничего — пустота...

А где же Ле ФФей?

И почему так тяжело в груди?

Эй, Сноу, ты дышать то не забывай!..

Пауза.

Акопян... ты как?..

Да ничего... А вот капитан без сознания.

Хантер вдохнул... выдохнул...

Что с ним?

Истощение. Макото его поддержат, но в ближайшее время он нам не поможет. Чувствуешь? Он и сам до отказа выложился, и наши ресурсы пустил в дело, пирокинетик доморощенный. Вновь нам купол не установить. А знаешь, у него теперь четыре-эс. А может и больше...

Пауза.

Хантер! Да очнись ты!.. Помоги остальным.

Хантер вдохнул-выдохнул ещё несколько раз: оттаяли, заструились по телу ручейки тепла... Он огляделся. За время боя местность неузнаваемо изменилась. Откуда-то проступили образы невысоких холмов, поросших густой и сочной травой, проступили образы странных, фиолетово-алых деревьев, склоняющих ивово-гибкие и тонкие ветви к воде... Извилистая речушка, ярдов шесть-семь в ширину, неспешно струящаяся вдаль, во мрак и холод Тьмы Дальней...

Марсель, это что, тоже работа капитана?

Не понял.

Куда делась Тьма Ближняя? И что за пейзаж?

Не отвлекай меня, Сноу.

Хантер не стал отвлекать. Снова посмотрел на котобуса — тот лежал на земле, подобрав под себя лапы — кровь из раны не текла, октапод, дышал ровно и размеренно... Флюидов боли тоже не чувствовалось. Либо Ле ФФей, либо Эдвард уже расстарались. Хотя, куда уж ему... А сам то он где?

Эдвард сидел на земле, привалившись спиной к боку полосатого котобуса: бледный, глаза закрыты, но — в сознании и не спит... Одна рука придерживает другую, прижимает к груди как ребёнка.

До Хантера не сразу дошло, что не так с улыбчивым погонщиком: левая рука — чуть пониже локтя — лежала на земле. Отдельно от... всего остального. Впрочем, руку человека это напоминало весьма отдалённо, скорее уж некую вырезку, силуэт из серого картона.

Хантер спустился на землю.

— Эд, ты как?..

Табити попробовал улыбнуться, но лицо лишь перекосилось, и получилась безобразная гримаса.

— Да я то в порядке. Только рука... чешется.

Хантер пошатнулся.

— Прости...

— Да не за что. Если бы не ты, я сейчас весь стал...

Он не договорил, кивнул в сторону куска "картона". Хантер ничего не ответил, сел на землю рядом с Эдвардом, посмотрел на то, что осталось выше ровного, словно лазером сделанного, среза. Никакой перевязи не было, но кровь не шла: макото умели врачевать без лекарств и бинтов.

— Хантер...

-Что?

— А как это... капитан такое... устроил?

Эдвард говорил невнятно, с паузами.

— Не знаю. Потом спросим. Акопян сказал, что у него теперь "четыре-эс".

— Круто... Его, теперь у нас... заберут. С таким уровнем... нечего... простым капитаном...

Табити замолчал, повалился набок.

Забылся.

Хантер мог лишь до боли сжимать кулаки: способностями целителя он не обладал.

Сноу, ты очнулся? Встань и посмотри, у нас тут опять незваные гости.

Хантер Сноу так и сделал: встал и посмотрел.

Их было много. Уже не шестеро, а... несколько сотен? Несколько тысяч? В глазах рябило от непривычного вида образов. К тому же на этот раз незваные гости приехали верхом. На чём именно? Да вот если сварить из металлолома со свалки нечто вроде оленя, только размером с небольшой грузовик, то будет весьма похоже. Тысячи ржавых оленей...

И бежать было некуда: куда ни глянь — везде они. Окружили.

Ну ладно, ребята, отдых закончен. Все по местам.

Марсель Акопян, заместитель капитана, взял командование на себя.

Сноу с каким-то отстранённым холодком и спокойствием взирал на происходящее. Он почему-то был уверен, что боя не будет. Куда уж там... Ведь и в прошлый раз они не смогли уложить ни одного из нападавших. Те лишь отмахивались от людей и стрел макото. Если кому и досталось, то это их предводителю и самому Сноу.

Марсель, не стреляй первым.

В чём дело, Хантер?

Он пришёл за мной.

Но...

Подожди.

Долго ждать не пришлось. Вперёд выехал старый знакомый. Сноу затруднился бы объяснить, почему он решил, что это тот же самый противник. На этот раз ни короны, ни каких-либо других отличительных признаков у него не было. И всё же, и всё же... Хантер Сноу ощущал, как между ними протянулась нить узнавания: невидимо-тонкая, но всё же неразрывная.

Вождь — Командир? Предводитель? Начальник? — подъехал, остановился в полусотне шагов от каре. "Олень" согнул ноги, улёгся на землю: глухо скрежетнуло ржавое железо. Незваный гость то ли соскочил, то ли перетёк вниз неуловимо быстрым движением. Вскинул вверх правую конечность...

Переводчик не требовался: холодный всплеск стали говорил сам за себя.

Хантер Сноу сделал шаг вперёд... остановился: на пути стояла Ле ФФей.

Ни жеста, ни слова... лишь капельки-слезинки в уголках глаз.

Сноу скрипнул зубами, заковал себя в ледяную броню спокойствия, обошёл её...

Чувств, эмоций — ноль.

Пустота.

И люди, и макото, и те, незваные, стояли, как зачарованные, ждали.

Сноу приблизился к противнику на несколько шагов, отсалютовал...

Казалось, тот стал ещё выше и теперь возвышается над ним как башня крепости: непонятный, безмолвный, грозный...

Сноу так и не понял, как Тот оказался совсем рядом, не понял, почему меч вылетел из рук, словно испуганная птица, а сам он лежит на земле...

...заметил лишь высверк стальной молнии, рушащейся с небес, а ещё — фигурку Ле ФФей, стремительной змейкой метнувшуюся между ним и мечом врага.

Затем — тьма.

Затем...

Сознание отказывалось воспринимать слишком странные образы, осталось лишь одно видение...

Вот — замер — предводитель чужих. Так и стоит — не завершив удара.

Справа и слева — женщина-гусеница и... Нет, уже не ребёнок-кокон, а нечто крылатое, сияющее как...

Незнакомее слово...

Высоко-высоко, средь фальшивых небес в вековечной тьме вспыхивает семицветная радуга...

Чужие, все, кроме женщины и крылатого, валятся на землю как подкошенные.

Провал...

— Ле ФФей!!!

Он вцепился в незнакомого человека как клещ:

— Где она?!

— Хантер Сноу, успокойтесь! Вы на Земле, в госпитале.

— Доктор... — сердце билось и кричало раненой птицей. — Что с ней!?

— С кем, с макото Ле ФФей? Да с ней тоже всё в порядке. Ей, как и вам, нужно отдохнуть.

— Я... не слышу её.

— Она в лечебном трансе. Да отпустите меня, наконец: весь халат измяли...

Хантер разжал руки, откинулся на высокую подушку:

— Простите. Всё так...

— Да, конечно, я понимаю... Кстати, с другими тоже всё в порядке.

— Даже с Эдвардом Табити?!

— Даже с ним. Его доставили вовремя: руку удастся регенерировать.

— Хорошо... In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna.

— Простите, что вы сказали.

— В военных делах самое могущественное — удача.

Доктор помедлил, словно собирался уходить, но вместо это сказал:

— Тут к вам посетитель. Он захотел быть рядом, когда вы очнётесь.

И отступил в сторону...

Первое, что заметил Хантер — значок на груди незнакомца: очень похоже на Инь-Ян, но вместо плавно изогнутой разделительной линии — алый зигзаг молнии. И две маленькие буквы "к" на этом фоне.

— Контрольная Комиссия, майор Ковальчук, — представился визитёр. — Разрешите, я здесь присяду...

— Разумеется, майор, — проворчал Сноу. — У вас, разумеется, есть ко мне несколько вопросов?

— А вот тут вы не угадали, товарищ Сноу, — майор улыбнулся. — Я здесь для того, чтобы ответить на ваши вопросы.

— Но...

Хантеру показалось, что кровать под ним накренилась, и он съезжает на пол.

— Именно. И вы, и вся ваша команда держались просто молодцом. Наше руководство считает, что вы заслужили награду. Да и я сам считаю так же.

— Наше руководство?! Заслужили награду?!

Хантер сделал паузу, глубоко, медленно вдохнул-выдохнул, разжал кулаки.

— Я и не знал, что мы все работаем в отделе...

— Спецопераций, — подсказал майор. — Конечно, это не официальное название.

— Конечно...

Хантеру по прежнему казалось, что кровать, как и вся комната, слегка раскачивается.

— Мы, случайно, не на корабле?

— Нет. Да вы ведь здесь уже не один раз бывали, Хантер. Это медцентр "Альфа", зелёный корпус. Доктор, он точно в порядке?

— Точно. Временная дезориентация и общая слабость. Через несколько часов он уже встанет на ноги. Послушайте, майор, я здесь больше не нужен, так что позвольте откланяться...

— Доктор... — Сноу попробовал приподняться, но врач нахмурился, покачал головой, — доктор, а когда я увижу Ле ФФей? И где она?

— Да здесь она, здесь, в жёлтом корпусе. Палата "семь-два". Полежите ещё немного, а потом сестра Мэй вас проводит. Дверь её кабинета напротив вашей.

Доктор ушёл, напоследок ещё раз строго посмотрев и на пациента, и на посетителя.

— Майор, я всё же не совсем понимаю...

Он замолк, не договорив.

— Вот и спросите, — улыбнулся майор.

Как не странно, но его улыбка Сноу понравилась. Не было в ней чего-либо нарочитого и двусмысленного. Да и эмоциональный фон был, как ни странно, располагающим. Впрочем, это ещё ничего хорошего не значило.

— А вы не боитесь выболтать какую-нибудь государственную тайну, товарищ майор?

— Не боюсь. Да вы спрашивайте, не стесняйтесь.

— Ладно. Что всё это значит? Кто были эти... — Сноу так и не нашёл нужного слова, — эти пришельцы? И этот "мотылёк", и этот... с короной?

— А это, Сноу, наши новые друзья.

Сноу подумал, что сошёл с ума.

Или это весь мир сошёл с ума?

— Знаете что, Хантер Сноу, я всю эту историю с самого начала пересказывать не буду. Тем более, что через пару дней все новостные каналы только о них и будут говорить. Я скажу лишь о том, чего в новостях не будет. В том числе и о вашей роли в этой истории.

— Вот и пошли Страшные Тайны, — слабо улыбнулся Хантер. — Подписка или сразу ментоблокада?

— Опять не угадали, — майор подмигнул. Похоже, что ему нравилось ставить собеседника в тупик. — Наша служба не считаёт всё это Страшной Тайной, но вот Они... — Ковальчук сделал паузу, махнул рукой куда-то за спину, — Они попросили нас, людей, не рассказывать об этой истории в ближайшие лет сто. Они тоже не любят, как говорится, выносить сор из избы.

— "Они"... У них что, названия нет?

— Есть. Только пока выговоришь, язык сломаешь. Мне даже интересно, как это в новостях скажут. Да вы и сами сможете потом попробовать.

— Ясно. Но вы так и не ответили, во что именно мы вляпались?

— А разве не ясно? В политику вы вляпались, сударь, в политику. Вляпались и увязли в ней аж по колено. У них, видите ли, мятеж намечался. Естественно, что такое мероприятие нуждается в финансировании. Знаете, сколько стоит одна гранула ксе...

— СКС, — перебил его Сноу. — Средство на Крайний Случай.

— Забавно, — майор улыбнулся. — Кто это придумал, Акопян?

— Кто же ещё... Я понял: главарь мятежников решил, что можно поживиться за счёт чужаков. А мы, значит, ему случайно попались?

— Разумеется, нет. Да вы уже и сами догадываетесь.

Хантер покачал головой.

— Сноу, за последний месяц пропало уже два десятка караванов. Понимаете? Сто двадцать макото и четыре сотни людей. Понимаете?

Майор вскочил, заходил из угла в угол... Сноу прислушался... Нет, не игра, чем-то эта история задела товарища Ковальчука лично.

— Да мы были на всё готовы, когда явился их посланник. Это они предложили расставить ловушку.

— И вы согласились.

— Разумеется. У нас что, был выбор?

— А у нас?

Майор Ковальчук остановился, вновь сел на стул.

— Между прочим, Хантер Сноу, это входит в контракт. Пункт 43-а и пункт 46-б.

— Вот как...

— Именно так. Вас ведь никто не заставлял браться именно за эту работу, нет?

— Но почему нам ничего не сказали?! Да никто бы и не подумал отказаться!

— Знаю. Но... — представитель КК развёл руками. — Они ведь всех вас, и людей и макото, просканировали перед нападением. Им это пара пустяков. Вы ничего даже не почувствовали...

— Вот оно что... Нельзя выдать тайну, которой не знаешь.

— Именно. А те двое им были не по зубам: фальшивые личины...

Сноу перебил:

— Проехали. Что с капитаном?

— А вот тут всё пока неопределённо. Пусть сначала придёт в себя, а уж потом... Знаете, у него ведь сразу была "четвёрка", но он почему-то избегал пользоваться своим даром в полной мере.

Майор откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки:

— Пока ясно одно: Акопян был слишком осторожен в оценке. То, что сделал Мейсон Пруст — твёрдая "пятёрка".

— Но... — Сноу приподнялся на локте. — Это же...

— Ну-ну?

— Только два человека за сто лет...

— Уже три.

— Чёрт...

— Почти, — усмехнулся майор. — Знаете, какой у того крылатого "ребёночка" уровень? Спецы до сих пор спорят, шестой или седьмой. Да он мог прекратить всё в любой момент!

— Так почему...

— Ждал, пока все выйдут. Не гоняться же за каждым мятежником по одиночке.

Майор замолчал, посмотрел на Сноу, но тот ничего не сказал.

— Кстати, каждому в вашей команде полагается весьма приличная сумма. И за риск в целом, и за то, что уничтожили всех мёбиусов на Меридиане. Кроме того, каждый из вас может провести месяц на курорте. Полностью оплаченный, заметьте, отдых. Любая ваша фантазия за казённый счёт. Это наши новые друзья настояли. Что касается лично вас, Хантер Сноу, то они ещё отдельно поблагодарят.

— Чёрт... — повторил Сноу. — Месяц на курорте, говорите? А на каком?

Про отдельную благодарность чужих Сноу решил не переспрашивать. И без того новостей для одного раза достаточно.

— А какой хотите? Вы можете выбрать один из лучших: "Аркадия", "Асгард", "Вавилония", "Гиероглиф", "Новый Нуменор", "Сиеста", "Тихая Гавань".

Сноу задумался. Что-то в этом списке его насторожило.

Точно! Это ведь не просто дорогие и престижные курорты, но все они находятся вне Земли. Причём все — довольно далеко. Похоже, что участников этого дела хотят некоторое время подержать подальше от родной Параллели. Но зачем? Да и чёрт с ними, с секретами! Почему бы не воспользоваться ситуацией?

— Майор, я как-то ходил в рейс к Лавалитовым островом. Хочу побывать там снова.

— Что, что?

Сноу повторил

— Но это же не курорт, а заповедник и научная база!?

— Ну и что? Вашей службе так уж трудно добыть для меня разрешение?

Майор закрыл глаза, помолчал минуты две...

Сноу терпеливо ждал, пока его визитёр консультируется с начальством.

— Хорошо. Разрешение у вас уже есть. И я рекомендую вам отправиться туда как можно скорее. Пока ещё чего-нибудь не случилось... Ещё вопросы и пожелания будут?

И вопросы и пожелания были, но Хантер вспомнил, что и так увяз кое в чём по колено, и решил не усугублять.

— Нет.

— Ну тогда до свидания, Хантер Сноу. Отдыхайте, поправляйтесь...

— Спасибо.

— Кстати, я давно хотел спросить, — майор приостановился у двери, — как вы даёте макото человеческие имена?

— Как?.. — Сноу почесал в затылке. — Да это как-то само собой получается. Смотришь на них и видишь: вот фея Моргана, вот это — лемур в красной шапочке, а это — юми...(6)

После ухода майора Сноу ещё немного полежал, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Вроде бы всё было в порядке... Лишь голова чуть побаливала, да общая слабость... Ерунда, в общем.

Он оделся, вышел в коридор... Проклятая слабость... Отдышался, постучал в дверь напротив, вошёл...

Медсестра прекратила разговаривать по телефону, обожгла вошедшего взглядом... Да, именно так — обожгла.

Он спросил, как пройти к Ле ФФей.

— К макото?

Сноу не понравилось, каким тоном она это сказала.

— Да, к макото. С ней всё хорошо?

— А ну вас... — она запнулась, словно хотела, но не могла найти подходящих слов, — с вашими проклятыми кошками!

Всхлипнула, выскочила из кабинета...

Девушка ушла, но боль и гнев, горечь утраты — остались. Сноу ощутил, как они окружают его со всех сторон, давят, как вода на большой глубине... И поспешил выйти следом.

Уже в коридоре, шагах в десяти от двери, остановился, прислонился спиной к стене...

У неё был жених, как и Сноу — телепат, только более низкого уровня. Работал в этом же медцентре. А потом стал погонщиком котобусов. Ушёл и забыл о своей невесте. И звали его — Эдвард Табити.

Что ж... У любой монеты две стороны...

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) макото (яп.) — это определяется, примерно, так: правда, истина; искренность; то, что превыше всего, то, что заложено в природе вещей, позволяет каждому быть собой; соответственно то, что противоположно макото — противоречие с мировым ритмом

(2) Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen! — Как было вначале, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь! (лaт.)

(3) Audi, vidi, sile — Слушать, смотреть, молчать (лат.)

(4) галлон — т.н. имперский галлон (imperial gallon) равен 4,546 литра

(5) In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna — В военных делах самое могущественное — удача (лат., Тацит)

(6) юми — лук самурая, имеет не только практическое, боевое значение, но и сакральное

Уровни телепатов

1 — эмпатия, чтение и передача простейших мыслей на небольшом расстоянии

2 — эмпатия, устойчивый обмен мыслями и чувствами в пределах прямой видимости, способность к блокировке того и другого

3 — обмен мыслями с другими телепатами на расстоянии до нескольких километров, чтение и передача мыслей не-телепатам, способность защищать не только свои мысли и чувства, но и других людей, зачатки лекарских способностей; на Земле несколько тысяч таких телепатов

4 — здесь уже может быть самое разное: проецирующая эмпатия, телекинез, левитация и др. способности, позволяющие активно влиять как на живые существа, так и на неживые предметы; обмен мыслями с другими телепатами на неограниченные расстояния в пределах одной Параллели; на Земле около сотни (вряд ли более) таких телепатов

5 — 8 — настоящая магия;)))

9 — последняя ступень — уровень демиурга

Литеры рядом с номером степени обозначают не столько силу, сколько точность манипуляций и стабильность дара.

В охрану караванов берут телепатов не ниже 3-го уровня. Капитанами охраны ставят либо самых опытных телепатов 3-го уровня, либо телепатов 4-го уровня (4-А или 4-Б). У погонщиков, как правило, 1-ый, иногда -2-ой уровень.

Пары человек-макото составлены потому, что это увеличивает их силы на Меридиане. К сожалению, их умения остаются всё теми же.

Почти всё оружие, используемое людьми и макото на Меридиане, создано как калмами, так и другими существами. Для создания вещей вроде меча Сноу и лука Ле ФФей нужен как минимум пятый уровень.

КК — Контрольная Комиссия, полувоенная надгосударственная структура, регулирующая все вопросы, связанные с перемещением между параллелями; фактически — самая могущественная корпорация на Земле.