— Потусторонщина какая-то, — сказала Аленка. — Женька в неприятное место забрел. Надо вытащить. Типа колдовство реально. Оденься во что не жалко, и на ноги говнодавы, я помню, у тебя были.

Он посмотрел на Аленины резиновые сапоги. Ярко-розовые.

"Пошлет, — подумал я. — Человеку доспать не дали со смены".

Я вообще согласился на визит к доблестному водопроводчику-басисту только потому, что Алена очень уж настаивала.

— Ща, зубы почищу, — сказал Ратмир. — Заходите. Только у меня бардачина.

Нет, ну надо же.

Я внимательно посмотрел на Алену. Вообще-то я хорошо ее рассмотрел в прошлые разы, но новое понимание стоило еще одного внимательного взгляда.

Собрала уже, значит, свою стаю. Я слышал, с ними это случается — годам к тридцати, к сорока. Но чтобы так рано? Обычно до того бегают в чужой.

* * *

Дубровка по меркам московских рынков — место элитное. Базар этот в основном оптовый, но и продажа в розницу тут тоже есть. Держат его представители, как в мое время говорили, кавказских народностей; сейчас все больше турки (не кавказцы, конечно, но внешне их часто путают) и азербайджанцы, хотя попадаются и грузины.

Тут цены на десять-двадцать процентов выше, чем на других рынках города, но зато куда чище — и куда безопаснее. Нет, на Дубровке хватает подсобок, где молодые парни и девчонки падают с ног, фасуя товар. Но это редко трудовые мигранты (проще говоря — экономические беженцы). Чаще — дальняя родня, знакомые и седьмая вода на киселе хозяев отдельных бутиков. Потому в этих подсобках и условия приличные.

Например, есть нормальные туалеты (а не ведро в отдельном чулане) и даже попадается вентиляция.

В таком вот месте и работал Пашка Алиев — остролицый, светловолосый, словно присыпанный пылью юнец с крупным, когда-то давно поломанным носом и большим кадыком. В профиль он чем-то напоминал то ли крысу, то ли действующего президента.

Заведение, где он трудился помощником повара, называлась "Хинкальная": чуть более дорогой вариант обычной уличной шаурмы. Мы присели в ресторанном дворике, и Пашка вышел к нам почти сразу. Он принес два свернутых лаваша, исходящих горячим паром.

— За наш счет, — сказал он, сунув одну Алене, другую Ратмиру.

— Спасибо, — сказал Ратмир, немедленно вцепившись в еду.

Неудивительно: молодые парни его размера обычно голодны постоянно.

— Женька попал в беду, — сказала Алена.

— Допрыгался, — пробормотал Пашка. — Чего надо? Денег?

Он посмотрел на меня.

— А это кто?

Я был впечатлен. Ратмир — ладно, музыкант. Алена довела себя до ручки, да и вообще девица непростая. А в этом я никакой тонкости не чуял. Хотя всякое бывает. Иногда у ребят, которые хорошо знают изнанку жизни, развивается особый взгляд. Они смотрят по сторонам и видят, что на самом деле происходит. Редкий навык.

Или он мог что-то знать...

— Антон Рябчиков, — сказал я. — Я из другого города.

— Из какого... — начал Пашка, но тут я сделал усилие и на секунду вышел из его поля зрения: мол, не зарывайся, голубчик, если бы я прятался, рассмотреть ты бы меня не мог. — А. Из такого города. Понятно.

У него в глазах мелькнуло затравленное выражение — мол, рвануть бы куда. Но Пашка тут же пересилил себя и сказал почти с достоинством:

— А это при чем? Ахмед платит дань. Всякую.

— Он мент, — сказала Алена. — И еще — призрак. А ты что-то знаешь, да, Павел?

Тон у нее был опасный. Нехороший. Я бы такой сносить не стал. А Пашка снес, не подавился. Только вздохнул, плюхнулся на стул:

— Ну знаю! — сказал он. — Только это не наши карточные игры! Это все по-настоящему! Это лучше лишний раз не поминать!

— Почему? — жестко спросила Алена.

— Потому что от этого нельзя защититься, — нервно сказал Пашка. — Не таким, как мы! Надо уметь не думать, — он постучал себя по лбу, — тогда тебя не заметят! Я умею не думать, а ты сильно умная. Ратмир вон вообще стихи пишет, там таких сразу жрут!

— Угу, — сказал Ратмир, приканчивая свернутый лаваш. — Аленка, можно, я твой съем? Не завтракал.

Алена не глядя подвинула к нему свою завертку на пластиковой тарелке.

— А вот тут, — сказал я, — вам и понадобится моя помощь. Сами по себе вы в другом городе, факт, беззащитны. Но только не со мной. Я сплету сеть. Но дело рискованное, предупреждаю сразу.

— Насколько серьезно? — спросил Ратмир. — В вампиров можно превратиться?

— В вампиров не превращаются, вампирами рождаются, — сказал я. — Иногда становятся по несносности характера. А серьезно настолько, что помереть можно.

— От Авады Кедавры? — спросил Ратмир с набитым ртом.

— От пули, — поправил я. — От удара дубинкой. А скорее, от укуса бешеной собаки.

Они посмотрели не на меня — на Алену.

— Это же Женька, — сказала Алена.

— Я пойду, — сказал Ратмир.

— Да вы свихнулись, — сказал Пашка. — Нет, так нельзя. Как будто больше некому!

— Ты знаешь, что некому.

Алена смотрела на Пашку так, будто напоминала о чем-то, что знали только они двое. И Пашка, этот молодой крыс, словно бы проникся! Сник под ее взглядом, протарабанил пальцами по столу.

— Да, — пробормотал он. — Ладно. Я отгул возьму на сегодня.

Ну что ж. В любой стае должна быть омега.

По закону нарратива, подумал я, Пашка окажется предателем. Рано или поздно. Правда, законы нарратива сбываются пятьдесят на пятьдесят. Психология все-таки наука не точная, а литература — вообще не наука.

Пусть идет. Раз уж они стая, пусть ищут своего все вместе.

* * *

Алена настояла, чтобы заехать к Маше, хотя она не брала мобильный, и это могло означать все, что угодно. Я с ней не спорил: девочка спасала своих, а у этой схемы свои правила.

Маша жила неподалеку от одной из центральных станций метро. Многоэтажка оказалась отнюдь не сталинской постройки, но достаточно новой, чтобы считаться элитной. Ее огородили чугунным забором, получив внутренний дворик. Алена звонила в домофон, пока наконец не ответила какая-то женщина.

На вопрос о том, где Маша, женщина хмуро спросила: "А кто ее спрашивает?" и, не дослушав ответа, повесила трубку.

— Женька ведь влип в неприятности из-за нее, — сказал Ратмир.

— Да, но в какие конкретно неприятности? — поинтересовался Пашка.

— Возможно, я знаю, — пробормотал я.

Дом был мне знаком.

— Нам повезло, — сказал я. — Тут рядом один хороший врач принимает.

— Зачем нам врач? — как-то сдал назад Пашка.

— Прививки от бешенства, — ответил я. — Думаете, я шутил насчет бешеных собак?

Они переглянулись.

— Мы прививались, — сказала Алена.

— Надо же, — произнес я. — Откуда вдруг такая сознательность к своему здоровью?

Прививка от бешенства и столбняка для любого не лишняя. Бездомных собак и кошек в городе более-менее отлавливают, но помимо них есть голуби, воробьи и прочая не столь заметная фауна. Ладно фауна другого города — о ней-то мало кто знает. Но и наши обычные, с позволения сказать, братья меньшие тоже несут серьезную опасность.

— Я работаю в общепите, — сказал Пашка.

— В котельных тоже на всякое можно натолкнуться, — пожал плечами Ратмир.

— А я просто из осторожности, — это Алена.

Из осторожности! Ей я как раз поверил. А вот в то, что два молодых парня соблюдают санитарные нормы — это, простите... Даже когда я был жив и такие вещи делались "под гребенку", далеко не у всех милиционеров были нужные прививки. А тут у случайных ребят.

С другой стороны, Алена — вожак. Она собирала их под себя. Чему я удивляюсь?

— Вы подходите друг другу, ребята, — сказал я. — Ну что ж, раз такое дело, пойдем ловить вампиров и собак.

* * *

Всякий знает, что Москва — это много городов сразу. Вообще любой мегаполис — это много городов сразу. Да что там, любая маленькая деревня заключает в себе микрокосм с несколькими измерениями, черными дырами и варп-переходами. Не верите — почитайте какую-нибудь деревенскую чернуху, типа "Тени исчезают в полдень" или "Печальный детектив".

Всегда есть главная улица и задние дворы, это как минимум.

С Москвой все ясно: есть более-менее вылизанный туристический центр, есть помпезные здания Садового кольца, есть огороженные помпезные многоэтажки, есть широкое кольцо спальных районов. Все они отделены друг от друга, в каждом из них свои правила и обычаи, свои жители — говоря нашим языком, контингент.

А есть места, куда лучше не заходить.

Есть картонные города под мостами. Есть полуподвалы и недоквартиры, где ютятся по сорок-пятьдесят человек на вдвое меньшем количестве квадратных метров — и чаще всего без душа; в моей юности подобные места любовно именовали "газенвагенами". Есть пыльные, истоптанные вдоль и поперек скверы, где в пост-перестроечные годы можно было собирать шприцы в промышленных масштабах, а теперь там чаще попадаются использованные презервативы, потому что шприцы стараются уносить с собой.

Другой город — это город, в который не заглядываешь. Он другой и, по-чесноку, я не могу объяснить это лучше — только выделить курсивом.

Одно я могу сказать: это вам не Кривой переулок и даже не геймановские Щели. Нет какого-то определенного прохода. Нет ритуалов или охраны. Не нужно обладать магическими способностями. Последнее, кстати, хуже всего: если бы магические способности служили пропуском, то была бы какая-никакая гарантия, что все попавшие имеют шанс выбраться наружу.

Просто в один прекрасный момент ты заворачиваешь за угол — и слышишь странное эхо. Или видишь странных людей. Или вокруг вырастают приметы иного времени. Или ты вдруг находишь маленький дворик, который никогда не видел, хотя тысячу раз ходил этим маршрутом. Или вдруг сорок минут блуждаешь по лесочку едва ли километр площадью, чтобы выскочить черт знает где, на улицу, машины по которой проносятся быстро, названия нигде не значится, а твой Яндекс-навигатор внезапно становится бесполезен.

(Последняя история — еще самая благополучная. Дочка моего знакомого врача, к которому я хотел отвести сестрицу Аленушку и Ко, всего лишь пошла на прогулку, задумавшись, а потом, не сумев дозвониться никуда, дозвонилась отцу. У него телефон ловит сигналы отовсюду, даже с того света. Врачебное проклятье такое).

...От "Автозаводской" мы довольно долго плутали дворами, пока не показался широкий въезд к воротам "Зила", все еще украшенными рисунками ленинских орденов.

— А я знаю, — сказал Ратмир. — Тут раньше была заброшка, мы с пацанами на спор лазали. Но давно уже бизнес-центр.

— Не везде бизнес-центр, — сказал я и нырнул в кусты немного не доходя проходной.

Ранняя весна нынче выдалась мокрая и противная, больше похожая на осень. Продравшись сквозь голые ветки с нерешительно набухшими почками, мы оказались перед слякотным, раскисшим пустырем, посередине которого громоздилось то ли недостроенное, то ли полуразрушенное здание — может, многоэтажный гараж, может, каркас офисного центра.

Из грязи торчали первые перышки зеленой травы, почти теряясь среди высохших прошлогодних стеблей. Справа этот пустырь очерчивала стена промзоны, спереди — низкие глинистые отвалы. Такие остаются от рытья траншей.

— Там, за этими... кучами? — спросила Алена.

— Что за кучами? — уточнил я.

— Другой город.

— Мы уже в нем, — ответил я.

Алена неверяще оглянулась.

За невысоким рядом кустов, через которые мы только что продрались, еще отчетливо виделось девятиэтажное здание, где раньше находились квартиры руководства завода.

— Оно постепенно, — сказал я. — Пойдемте.

Казалось, до недостроенного гаража идти было недолго, метров пятьдесят-шестьдесят. Но эта прогулка заняла у нас минут десять. Для верности я обвел свою партию вокруг строения — пусть полюбуются.

Когда мы завершили круг, пустырь стал больше. Бетонная стена сбоку никуда не делась, но теперь над ней поблескивала колючая проволока.

Кусты оказались в другой стороне и гораздо дальше, чем должны были быть. Над ними дрожал горячий воздух; за верхушками кустов еще виднелось вдалеке что-то похожее на здание, блеск железа и стекла. Но очень-очень смутно. У живых болели глаза на это смотреть.

Я повел их прочь от этого нестерпимого блеска, в переулки заброшенных зданий и старых мусорных куч.

* * *

По средам они играли не только в Диксит: еще в "Карты против человечества" и в другие настолки. В антикафе пахло потом и почему-то мелом, карты шлепались на стол. Женьке казалось, что ничего лучше с ним никогда еще не происходило.

В диксите, как довольно быстро просек Женька, самое важное — выдать такую ассоциацию на свою карту, чтобы она не была и слишком сложной, и слишком простой. Ведущий кладет карту рубашкой вниз и говорит что-то о ней; остальные угадывают. Если никто не угадал твою карту, ты не получаешь очков. Если все угадали — ты тоже не получаешь.

Алена была признанным чемпионом. Она могла сказать: "Эту карту угадает только Ратмир!" — и действительно ее угадывал только Ратмир. Ну, в двух случаях из трех.

С Машкой вот только у нее не получалось. Но Машка появилась в их компании недавно, чуть больше месяца назад. И Женьке она никогда не нравилась.

Дело даже не в вечной борьбе вампиров и оборотней (какая уж там борьба, если оборотней пруд-пруди, а вампиров в той же Москве маленький анклав). Дело в том, что она просто Женьке не нравилась. И улыбочки ее, и ямочки на щеках, и шоколадки, которые она всем раздавала...

Что Аленка в ней находила, он понять не мог.

Эх, Аленка...

Женька съежился сильнее, стараясь убедить себя, что лай в отдалении ему померещился. Если бы только как-то передать ей свои мысли... Рассказать, как все на самом деле...

Почему она ему не поверила, а? Вроде и фантастику любит. Предлагал даже клыки пощупать.

Женька подумал, что надо было укусить ее. Сразу бы все прояснило.

Но кусать Аленку?..

Нет. Невозможно.

* * *

В другом городе всегда много мусора. Дело даже не в том, что тут некому убирать. Дело в том, что мусор как-то сам собой дрейфует сюда, прибивается к обочине мироздания.

Наверное, чует сродство.

А мы, как и положено людям, мусорили еще сильнее.

— Мы будем создавать сеть, — говорил я на ходу, выдавая каждому из алениных друзей по маленькому детскому альбомчику на пружинке.

От сердца, можно сказать, отрывал: люблю я забавные блокнотики с рисунками и надписями. В моем детстве такого не было. Марки на тетрадь наклеил — уже король. Хотя умельцы делали специальные суперобложки, на которые прямо канцелярским клеем присобачивали вырезанные из открыток картинки.

— Что нам с этим делать? — спросил Пашка, повертев блокнотик с желтеньким краснощеким зверьком непонятной породы. — Тут жопу подтереть не хватит.

— Вы будете вырывать по одному листку, писать на нем что-то, посвященное вашему другу, и выкидывать этот листок в сторону.

— Зачем это? — спросил Ратмир.

— Что значит "посвященное"? — уточнила Алена. — Стихи ему, что ли, сочинять?

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓