Спасение. Усыновление.12-13

— Верно.

— Так что принц?

— Чуть не сбесился. Особенно когда узнал, что мадам сама присутствовала на церемонии и всем видом выражала согласие с супругом. Еще бы, тут не до шашней, Мазарини под стенами. Согласишься на что угодно. Если кто и может ее вытянуть, так это муж. От остальных только проку — в постели ублажать.

Шевалье криво улыбнулся:

— Значит, у супругов царит полное согласие? Отрадно слышать.

— Ну, согласие там или нет, не знаю, а по виду — как вчера поженились. Когда они разъезжали по городу, укрепления смотрели, так ее только с мужем и видели. А ведь совсем недавно еле успевала менять — то Марсийяк, то Тюренн, то Немур. Я рад, что успел сбежать. Скоро там совсем горячо будет. Эти-то, господа, выкрутятся, а таким как я, простым дворянам, под пушки Мазарини? Еще чего!

Он перевел дух и откинул голову назад:

— Черт, как Вы меня... Болит, но, кажется, Вы правы — я еще выкарабкаюсь. Кровь уже не бежит. Вы поможете мне? Или...

Шевалье пожал плечами и как-то устало сказал:

— Помогу.

— Вы бы не ездили туда, — вдруг доверительно обратился к шевалье раненый.

— Куда?

— В Бордо. Поверьте, туда ехать, только если Вам жить надоело. А письмо, которое Вам дали — сожгите. Его не Вам доверили, так не Вам за него в петлю лезть. Ваша совесть чиста, Вы никому ничего не обещали. Зачем Вы вообще туда собирались?

— Зачем? — шевалье задумался и затем мрачно усмехнулся, — думал, что меня ждут и на меня надеются.

— Спасать рвались? Друга?

— Хуже.

Дворянин покачал головой:

— Ясно. Возлюбленную. Ну и плюньте.

— Уже. Я пойду, позову людей и Вас перенесут в трактир. У Вас есть деньги, чем заплатить за комнату и лечение?

— Найдется, спасибо. Подождите... Вам придется объяснить мою рану и убитого.

— Да, Вы правы.

— Вот что, скажите, что мы с ним подрались.

— И Вы подтвердите? Но он же был Вашим другом!

— Нет, случайный знакомый. Просто ехали вместе. Я его почти не знаю. Да и мертвому все равно.

— Вас могут наказать за дуэль.

— Я скажу, что он хотел меня ограбить.

Шевалье насмешливо поднял брови, а потом махнул рукой:

— Как знаете, дело Ваше.

Он пошел в трактир и добросовестно пересказал выдумку раненого дворянина. Трактирщик не удивился:

— То-то у него разбойный вид был! Я сразу подумал — жди неприятностей. Вы, Ваше преподобие, правильно сделали, что переоделись. По нынешним временам со шпагой спокойнее. Благословите!

Шевалье уже перестал удивляться. Казалось, его одолела апатия и уже ничто не способно вызвать на его лице эмоции. Он послушно пробормотал слова благословения и перекрестил хозяина. Тот с довольным видом нахлобучил свой колпак, который до этого почтительно держал в руках, и позвал слуг:

— Не волнуйтесь, сейчас все сделаем.

Пока хозяин занимался раненым, шевалье достал из кармана письмо и недрогнувшей рукой сломал печать. Неизвестный ему друг господина де Сентонжа довольно цинично обсуждал те же новости, которые шевалье услышал от раненого, и дальше убеждал своего друга не медля ни минуты бежать из Бордо, ссылаясь на тот же аргумент, которым руководствовался раненый дворянин:

"...высокородные господа или откупятся или по-тихому сговорятся с Мазарини, как это уже делает герцог де Лонгвиль. Уверяю тебя, мой милый, переговоры герцога не выдумка, я имею сведения из верного источника при дворе (ты хорошо знаешь, о ком я говорю), что Его светлость имеет твердое обещание не только не касаться его особы, но и полностью сохранить свое личное имущество и даже приумножить его. Посуди сам, каково будет рвение герцога! Если надо, он без колебаний оставит всех, так стоит ли тебе, мой дорогой, упорствовать в этом гиблом деле? Возвращайся скорее, пока твое имя не связано неразрывно с теми, кого не простят ни при каких условиях. Открою тебе секрет, тебя здесь ждут! И с огромным нетерпением. Кое-кто наконец-то понял, что напрасно оттолкнул тебя. Чтоб загладить свою вину, она шлет триста пистолей, надеясь, что они помогут тебе скорее вернуться в Париж. Вечно твой К."

Шевалье презрительно сплюнул и бросил письмо в огонь:

— Триста пистолей — недурная цена за невыполненное поручение. Вот почему он так жаждал найти дурака, который отвезет письмо. Лезть в пекло, чтоб потом тебя же обвинили в краже! Нет, к черту все и в Париж!

Он бросил последний взгляд на пылающее письмо и пробормотал:

— Будем считать, что все сгорело. Теперь надо просто достать чистый лист.

XIII

Весть о падении Бордо достигла Парижа к началу ноября, а 15 числа в столицу торжественно вернулся двор. Мазарини сдержанно улыбался, принимая поздравления, и со скромностью, которая выглядела издевательской, все восторги адресовал маршалу Ла Мельере и герцогу де Шуазелю.

В отсутствие соперника в лице Конде, оба полководца получили возможность проявить себя и сполна этим воспользовались.

Тюренн ничего не сумел им противопоставить и, хотя ему на помощь спешили испанские войска, герцог де Шуазель не сомневался, что это не изменит расстановку сил. Он оказался прав — спустя месяц Тюренн был наголову разбит вместе с испанцами.

Популярность принцев в столице заметно упала, но Гастон Орлеанский за время отсутствия венценосного племянника уже успел привыкнуть к ведущей роли. Он быстро нашел новых союзников, которые могли помочь ему сохранить положение — Парламент.

Снова, как два года назад, мантия стала остромодным одеянием, а парламентские советники людьми, чьего расположения и внимания искали даже некоторые носители титулов.

Среди этих счастливцев был и господин Ванель.

Он был в меру энергичен, в меру умен и всегда старался следовать за большинством, не теряя, тем не менее, своего лица. У него была жена, полностью разделявшая его взгляды на жизнь, что делало их семью почти образцовой. Может мадам Ванель была не совсем верной супругой, но она никогда не заставляла мужа краснеть за свой выбор. Ее любовниками всегда были люди достойные и умные. Она не раз говорила, что для нее в мужчине самое привлекательное — это ум.

Любовников мадам Ванель скорее стоило назвать соратниками. Она всегда заботилась о том, чтоб от ее связей в первую очередь выигрывала семья, а не она лично. И, поскольку, как уже было сказано, ее привлекали сплошь умные мужчины, то дела у четы Ванель шли как нельзя лучше.

Впрочем, тем, на кого она обратила благосклонный взор, тоже не приходилось жаловаться. Мадам была не столько красива, сколько пикантна, жизнерадостна, как птичка, остроумна, неизменно весела и очень молода. С мужем она обращалась с нежной снисходительностью и супруги никогда не ссорились.

Именно к этой приятной даме холодным декабрьским вечером направился аббат д'Эрбле.

После возвращения из неудавшейся поездки в Бордо Арамис почти месяц прожил, как во сне. Он проводил службы, исполнял свои немногочисленные обязанности в монастыре, а в свободное время подолгу сидел, устремив тусклый взгляд на страницы толстых фолиантов, откуда брал цитаты для проповедей.

Базен, озабоченный поведением господина, с удвоенным усердием кормил и поил его, выискивая редкие вина и изощряясь на кухне. Арамис не отказывался от забот, но и восторга не выказывал.

Между делом он сообщил слуге, что отказался от духовного руководства мадемуазель де Бурбон, чем ужасно испугал Базена. Во-первых, самим фактом, а во-вторых, тем, что назвал герцогиню де Лонгвиль "мадемуазель де Бурбон".

Базен постарался навести справки, рассчитывая узнать что-то, что могло бы порадовать господина, но к его досаде и изумлению оказалось, что отставку аббата д'Эрбле приняли без возражений, и из дома Конде не последовало даже формальной благодарности за былые услуги.

Не последовало вообще ничего — только равнодушное молчание.

Базену намекнули, что отныне герцогиня де Лонгвиль уже не пользуется хорошей репутацией. Ее подозревали в том, что она стала склоняться к янсенизму, приверженцем которого давно стала ее мать.

Отказ от духовника в лице аббата д'Эрбле определенные круги расценили как доказательство ее отступничества.

Поскольку Арамис появлялся в Париже исключительно для выполнения своих духовных обязанностей, то Базен исправно снабжал его сведениями о том, что творится в мире. Должность причетника в соборе была прекрасно приспособлена, чтоб знать все и обо всех. К тому же, место, выхлопотанное в свое время в архиепископском дворце, тоже помогало быть в курсе.

Базен заметил, что политические новости оставались единственным, что вызывало хоть какой-то интерес у господина, и потому старался пересказывать ему даже самые незначительные слухи.

Многих из тех, о ком говорил Базен, Арамис знал лично. Два года назад он достаточно имел дела с господами из Парламента, хотя старался не обнаруживать в кругах знати своих знакомств. Принцы желали получать результат, но не желали знать, каким трудом он добывался, и связи с чиновниками считали ниже своего достоинства. Одно дело явиться к раненому Бруселю домой, осчастливив своей особой, и совсем другое дело спорить с тем же Бруселем о пунктах договора с двором.

В то время госпожа Ванель была очень полезна аббату д'Эрбле.

Она познакомилась с ним примерно за год до этого. Подруга рассказала ей о происшествии со священником, который по воскресеньям читал проповедь в церкви, ближайшей к ее дому. У него вышла ссора с прихожанином, и всего лишь силой красноречия ловкий священник умудрился повернуть дело в свою пользу. Забияку-дворянина с позором изгнала из церкви сама паства, а красивому аббату чуть не устроили овацию.

Мадам Ванель посмеялась забавному рассказу и захотела увидеть священника, чьим умом, красноречием, обаянием и красотой так восхищалась ее подруга.

Она пошла в церковь, отстояла службу, выслушала проповедь и нашла, что священник не так молод, как она думала, но гораздо умнее, чем она предполагала.

Аббат любезно согласился частным порядком принять у нее исповедь.

Мадам Ванель была практичной женщиной. Она никогда не теряла времени впустую и спустя два дня они уже стали любовниками.

Хотя справедливости ради надо сказать, что это слово здесь не совсем уместно. Постель была лишь приятным дополнением к выгодному для обоих сотрудничеству. Благодаря любовнице Арамис лучше многих знал, что происходит в Парламенте и потом удивлял высокородных господ своей проницательностью. Что касается мадам Ванель, то она и ее супруг тоже не остались внакладе — порукой этому был Сен-Жерменский договор и некоторые уточнения к нему, приписанные рукой самого Ванеля.

После заключения мира между двором и принцами аббат д'Эрбле уже не нуждался в мадам Ванель, но он не порвал с ней, чем только доказал свою дальновидность.

Прошло не так много времени и мир был нарушен. Фронда, слегка сменив окраску, опять стала лицом к лицу с Мазарини.

Последний год Арамис редко бывал у мадам Ванель, но не забывал время от времени посылать ей галантные, хоть и незначительные послания. Она тоже отвечала — изредка, но любезно.

Когда Базен, стараясь быть полезным, пересказывал разные новости, он упомянул тот факт, что ходят упорные слухи и грядущем перевороте, который готовит Парламент. Речь шла, ни много ни мало, о смене регента. Гастон Орлеанский всерьез был намерен занять место Анны Австрийской — Париж ему нравился больше Блуа.

Сначала Арамис слушал вяло, почти без интереса, но при слове "переворот" иронично хмыкнул. Немного подумав, он приказал Базену подать коня и отправился в Париж.

Последний раз он виделся с мадам Ванель около полугода назад, но за это время они обменялись несколькими письмами и поэтому Арамис полагал, что может явиться без предупреждения. В их отношениях никогда не было ненужных сложностей.

Слуга впустил его. Господина Ванеля не было дома, но он должен был скоро явиться и Арамис сказал, что подождет. Когда слуга ушел, Арамис неслышно вернулся назад в прихожую и, спустившись на один лестничный пролет, проскользнул по хорошо известному ему коридору к комнатам госпожи Ванель.

Раньше он много раз совершал этот маневр и сейчас действовал, почти не задумываясь.

Отбарабанив условный стук, Арамис почти сразу вошел и, пройдя первую комнату, открыл дверь спальни. Он знал, что обычно в это время мадам Ванель отдыхает, но не подумал, что отдыхать она может не одна.

Первым Арамиса увидел мужчина. Он полулежал на подушках и, улыбаясь, что-то рассказывал. А мадам Ванель сидела на краю кровати, спиной к двери, и заливалась смехом.

Мужчина оборвал себя на полуслове и, ничуть не изменившись в лице, указал глазами на вошедшего. Мадам обернулась и вскрикнула:

— Шевалье? Боже, Вы меня напугали! Я не слышала, как Вы вошли!

— Извините, но я стучал.

— Горничная Вас не встретила?

— Ее нет.

Мадам Ванель легко вздохнула и поднялась с кровати:

— Раз уж так получилось... я представлю вас — шевалье д'Эрбле, господин Фуке. Шевалье был чрезвычайно полезен во время заключения Сен-Жерменского договора, он удивительно ловкий человек, — спокойно продолжала мадам Ванель, — а господин Фуке месяц назад стал генеральным прокурором.

Пока хозяйка старалась получше их представить, мужчины внимательно рассматривали друг друга.

Арамис отметил, что Фуке был моложе его — лет тридцати пяти — и весьма привлекателен внешне. Хотя черты их лиц разнились, но по общему впечатлению они казались похожими. Причиной этому было то, что у Фуке, как и у аббата, были черные, выразительные глаза с легкой иронической искрой, безупречный овал лица и прекрасно очерченный рот.

Арамис с мрачным удовлетворением подумал, что, возможно, Фуке обратил на себя внимание госпожи Ванель именно этим сходством. Но, как ни лестна была эта мысль, он почти сразу отбросил ее. Мадам была чужда подобной сентиментальности, а значит, ее любовник умен, талантлив и перспективен. Что касается приятной внешности, это всего лишь еще одно достоинство, но отнюдь не главное.

— Теперь вы знакомы, господа. Я жду вас.

Мадам с достоинством кивнула по очереди каждому из мужчин и вышла из спальни.

Арамис и Фуке некоторое время продолжали молча смотреть друг на друга. Потом Фуке небрежным жестом указал на свое платье, лежавшее на кресле:

— Вы позволите?

Арамис пожал плечами. Фуке помедлил, и прежде чем встать с кровати, неожиданно спросил:

— Какое главное достоинство Вы цените в госпоже Ванель?

Арамис понял, что вопрос не был праздным и не диктовался желанием уязвить соперника. Он на секунду задумался и серьезно ответил:

— Практичность.

Фуке кивнул:

— Я рад. Прошу прощения за мой вид. Может, Вы пока пройдете к нашей милой хозяйке?

Он указал рукой на дверь в соседнюю комнату.

— Я присоединюсь к вам через пять минут.

Арамис слегка поклонился и Фуке ответил ему тем же.

Вернувшийся домой господин Ванель был приглашен в апартаменты жены. Там он застал маленькую, но дружную компанию, с жаром обсуждавшую возможные перемены в обществе, причиной которых мог в ближайшее время стать Парламент.