Владыка Несбывшегося

— Кстати, можешь выйти из Круга. Отдав мне половину своего мира — ты оплатила Призыв, и уже можешь не опасаться непреднамеренного поглощения, Соде-тян. — Девушка с поклоном пересекает Круг. А я просто молча любуюсь ее красотой. Жаль, что приходится прерваться. — Идем. У нас не так много времени.

Камень, найденный мной — действительно ничем не напоминает драгоценность, показанную в аниме. Просто камушек, и ничего больше, камушек, каких много. Но когда я попытался хотя бы коснуться его... Печати, сдерживающие силу этого талисмана — действительно результат работы настоящего гения. Но даже они не смогли скрыть всю мощь Хоугеоку. Мою руку чуть не отшвырнуло.

— Лют-сама, что это?

— Это — Хоугиоку. Камень, стирающий границы. Великое сокровище.

— Сокровище? Простой камушек? — Ледяные щиты холодной красавицы оказываются пробиты и я наслаждаюсь ее изумлением.

— Именно. Попробуй взять его в руки.

Соде тянется к Хоугиоку... и отдергивает руки.

— Такая мощь... откуда она? Этого не было...

— То, чего нет — может появиться. Как я и сказал: Хоугиоку лежит здесь потому, что его сюда положили. И, как видишь — озаботились скрыть даже от тебя.

— Но кто!?

— Чуть позже. Сейчас — у меня нет времени на долгие рассказы.

Усаживаюсь рядом с бесценным кусочком гранита и начинаю исследовать прихотливую вязь печатей, скрывающих его и сковывающих его силу. Урохара Киске — настоящий гений. Если бы я хотел подчинить Хоугиоку себе — у меня ушли бы на это долгие месяцы, которых сейчас просто нет. Но мне и не нужно сокровище Чужой Силы. Мне всегда хватало своей. А вот добавить к нему кое-что... совсем немного, чуть-чуть...

Главная слабость химер — в их нестабильности. Обычно нужно очень много сил, чтобы воплотить Несбывшееся, и удержать в реальном мире. Но меня не зря называли одним из сильнейших Пророков Малкавиан. И пусть я не стремился к каким-либо формальным постам, и знания и сила привлекали меня гораздо больше, чем Власть, но титул "Сын Малква" так просто не дается. Так что, обратив мощь химеры на нее саму, я Воплощаю то, чего не было доселе: постоянную неактивную химеру. Она будет ждать своего часа столько, сколько понадобиться мне, чтобы обеспечить самозваному князю мира сего несколько малоприятных сюрпризов.

Что-то изменилось в окружающем мире. Как будто что-то... что-то пыталось прорваться к нам из общей реальности... Что-то... Или, наверное, правильнее будет сказать — кто-то... А еще правильнее — Соске Айзен. Вот он и пришел за Хоугиоку.

Но, что странно... В аниме показывали, что извлечение Хоугиоку не повредило Рукии... Сейчас же... Воля Айзена сокрушала саму ткань нашего мира. Если его не остановить — Рукию, в лучшем случае, ждет безумие.

Рывком поворачиваю мир вокруг себя. Здесь, где сама реальность есть отражение наших душ — этот номер стал возможен. Теперь Айзен рвался через ту часть внутреннего мира Рукии, которую Соде отдала мне. А уж мне-то не впервой собирать собственный разум из распадающихся кусочков.

Реальность продолжает раскалываться. Теперь это уже не город восточного вида, но отдельные острова-аллоды висящие в пространстве. Но если сейчас я смогу заставить капитана отступить... или... я ведь и сам планировал отдать ему Хоугиоку. Так пусть забирает. К счастью, камень оказался висящим в пространстве неподалеку от меня, и простейшая химера швырнула его туда, где я чувствовал средоточие враждебной воли. Сделано!

...

Вовне.

В руке Соске Айзена сверкало и переливалось одно из величайших сокровищ этого мира — Хоугиоку, камень, стирающий границы, ключ к неизведанному до сих пор могуществу. Наконец-то Соске добыл его. Долгие века погони, притворства, убийств, предательств и сложных договоров подошли к концу. А ведь, оказывается, всего-то и надо было... Айзен криво усмехнулся. Ну чтож. Скоро уже выяснится, не переплатил ли он. Но это будет потом... А пока капитан отбрасывает ставшую уже не нужной девчонку и поворачивается к остальным...

— Рана в груди — затягивается. — Чей-то голос констатирует очевидное. Рана в груди Рукии, из которой Айзен только что извлек Хоугиоку, исчезла, как будто ее и не было.

— Хм... И эта процедура оставляет объект в живых... Киске действительно гений... Но ты мне больше не нужна. Убей ее, Гин.

— Пронзай, Шинсо!

На таком расстоянии ни отбить стремительно удлиняющийся меч Ичимару Гина или увернуться от него — невозможно. Только чудо может спасти Кучики Рукию... И это чудо свершается.

— Дзанг!

Лязг столкнувшихся клинков на мгновение оглушает всех присутствующих. В левой руке девочки вновь возникает уже знакомый вакидзаши. И раздается холодный металлический голос.

— Я запомню тебя, Ичимару Гин. Соске Айзен, тебе не избежать меча Злой Судьбы. Канаме Тоусен. Я мог бы убить тебя прямо сейчас... но отпущу. Потому что твоя смерть была бы справедливостью.

И Рукия с совершенно нехарактерной для нее холодной усмешкой смотрит, как гиллианы разламывают небо над площадкой, бывшей ранее гнездом Соукеоку, и как три мятежных капитана отправляются в Хуэко Мундо. Айзен дергается ка возносящемся к взломанным небесам камне, как будто собираясь прихватить с собой и Рукию... Но отблеск пламени намекает ему, что в виду приближающегося Генрюсея — любая задержка крайне несвоевременна.

— Кто ты?! — К Рукии обращается подошедший Командующий Готей 12 — Ямамото.

— Я — Лют Малкавиан. Новый занпакто Рукии. А теперь, извините меня, у меня мало времени, а сказать нужно многое.

— Хорошо. Только ответь...

— Я мог убить только Тоусена. — Холодный голос отвечает, не дожидаясь вопроса. — Но именно ему я влил больше всего яда. Пусть лучше он сломается в тот момент, когда Соске Айзен решит на него положиться.

Генрюсей на секунду опускает глаза, соглашаясь с решением Люта, и делает шаг в сторону.

— Генрюсей Ямамото. Надеюсь, в связи с открывшимися обстоятельствами, с Рукии будут сняты обвинения в том, что она совершила в состоянии крайней необходимости?

— Кучики Рукия, и все, кто пытался спасти ее от несправедливого приговора — свободны от каких бы то ни было обвинений. В отсутствие Совета 46 — это решение не может быть оспорено и вступает в силу немедленно.

— Капитан Укитаке, я прошу Вас: когда девочка поправится — научите ее сражаться двумя мечами. Удерживать это подобие банкая без ее поддержки — довольно-таки тяжело.

— Хорошо, Лют. Я сделаю это.

— Благодарю. А теперь — мне пора.

Вакидзаши в руках Рукии медленно рассыпается черным пеплом... и девочка так же медленно оседает на землю.

...

Мир, который мы теперь делим с Соде — накрывает сплошная тьма. Похоже, девочка не выдержала потока Силы, который я гнал через ее душу и тело, и просто упала в обморок. Что ж. Тем лучше. Непосредственной опасности уже нет, и у меня есть время и возможность вплотную заняться добычей — полученной в уплату Долга половиной внутреннего мира Кучики Рукии. И я, пользуясь преимуществами ночного видения — начинаю разбираться с полученным.

Нет, я не возвращаю все в прежнее состояние: пустой город — не самое лучшее место для жительства. Скорее — наоборот, я привожу свою часть мира в удобное для меня состояние, выстраивая новые связи между осколками памяти и мировоззрения, и видоизменяя старые. Конечно, по хорошему — стоит проверить и перестроить все связи в облаке из бесчисленного множества осколков. И это работа не то, что бы "на годы"... скорее — на века. И это хорошо: мне будет чем заняться в свободное от флирта с Соде время.

Но пока что есть нечто срочное: необходимо выстроить собственную обитель, и хотя бы парочку охранных контуров. И лучше заняться этим — пока сознание носительницы не мешает работе.

...

Взгляд Рукии

В себя я приходила очень тяжело... Все-таки не каждый день доводиться драться с Соукеоку, а потом — еще и отражать удар капитана. И хотя моей заслуги в этом нет почти никакой, но напряжение этих событий изрядно меня подкосило. Причем, если первая схватка вспоминается довольно-таки отчетливо, хотя и как бы со стороны, то вторая... После слов "Пронзай, Шинсо" — все тонет в сплошном тумане.

Открыв глаза, я едва не поддалась искушению закрыть их вновь. Я очнулась в том самом городе, где в свое время говорила со своим занпакто, всячески стараясь выяснить ее имя. Это оказалось нелегко... настолько нелегко, что воспоминание об этом — до сих пор входит в число наименее любимых.

Но и это еще не все. Если раньше обиталище Соде выглядело как город от горизонта до горизонта, то теперь... Теперь в двух шагах от того места, где я пришла в себя, проходила Черта. Именно так, с большой буквы. И за Чертой... там творилось нечто, не поддающееся осознанию.

Летающие острова перемещались по странным траекториям. Хотя... "траектории" — это неправильное слово для данной ситуации. Оно подразумевает некую закономерность, повторяемость... Здесь же... Ни один из висящих обломков не прошел по одному и тому же месту с той же скоростью хотя бы два раза. Они все перемешались, меняя скорости и положение, и никакой закономерности в их движении я не могла высмотреть, как ни старалась.

Я оглянулась в поисках той, кто могла бы объяснить мне хоть что-нибудь. Как я и думала, далеко от Соде меня не забросило. Моя занпакто сидела прямо на Черте, свесив ноги в бездну, и наблюдала за летающими островами.

— Соде, что это такое?

— Простите, хозяйка. — Соде склоняет голову. Отблески багрового огня Бездны странным образом окрашивают ее фарфоровую кожу, но при этом — почти не освещают осколки тверди, висящие над нами. — За наше спасение и в уплату Долга Жизни я отдала спасителю половину моей обители. Признаю свое самоуправство и прошу не гневаться на дерзкую.

— Соде... — я касаюсь узкой кисти, вспоминая прикосновение шершавой рукояти — мы обе немало ему задолжали. И не мне упрекать тебя, если ты нашла, чем выплатить долг.

Хлоп. Хлоп. Хлоп. Один из пролетающих мимо нас островков медленно разворачивается вокруг своей оси. На краю, свесив одну ногу вниз, сидит парень... если бы речь шла о человеке — я сказала бы, что ему лет двадцать — двадцать пять... Для шинигами, соответственно — около двух веков. Вот только глаза его выдают. Он гораздо старше, чем хочет казаться. Легкие светлые волосы, перехваченные тонким кожаным ремешком, как будто развевает несильный ветер... хотя там, где сидим мы с Соде — не чувствуется даже слабого движения воздуха. Одет он... странно. Вроде и похоже на то, как одеваются западные варвары... но есть и что-то отличное, что не позволяет с ходу отнести его к обитателям Дальнего Запада. В общем, он — странный. Очень странный.

— Соде-тян, пожалуйста, представь меня нашей носительнице.

— Вы не скрываете своего имени? — Нет, мне смутно вспоминается, что он представлялся Ямамото-сама... но именно, что очень и очень смутно.

— Я выбрал. — В ошеломлении смотрю на Соде. Я не понимаю, что именно имел в виду наш спаситель. Может она...

— Занпакто испытывают своего хозяина, заставляя искать свое имя. Это проверка: достойный ли хозяин достался, сможет ли он или она понять нас... Но Лют-сама сам выбрал Вас, и, очевидно, считает достойной.

Сидящий над бездной молча склоняет голову, соглашаясь с Соде. А потом... островок переворачивается, но Лют-сама продолжает сидеть ьеперб уже вниз головой.

— Вниз головой? — Да что он... мысли читает, что ли? — Или это вы перевернулись? Ведь нет никакой разницы... и никакого способа проверить, какой из утверждений истинно.

— А если нет — я улыбаюсь — то я предпочту остаться при своем мнении.

— Отлично. — Лют-сама мягко приземляется рядом со мной. — То, что я сделал — он делает широкий взмах рукой, показывая на кружащийся хаос — хоть и не сделало тебя полноценной Малкавиан, но кое в чем — приблизило к нашему мышлению. Действительно, если нет никакой разницы, то почему мы должны предпочесть чье-то мнение собственному? Но, чтобы двигаться дальше... — Лют-сама взмахивает рукой, и перед нами оказывается поднос с двумя хрустальными бокалами. — Не обменяться ли нам угощением?

— Боюсь, что мне нечем угостить Вас, Лют-сама.

— Посмотрим.

Лют-сама протягивает вперед руку ладонью вверх... и в ней немедленно оказывается странного вида кинжал, которым он распарывает собственное запястье. Струя темной крови бьет в бокал как хорошее дорогое вино.

— Вот. Угощайся.

Я с ужасом и удивлением смотрю на Лют-саму.

— Но...

— А я говорю — пей.

В голосе парня появляются странные, мурлыкающе интонации. Рана мгновенно заживает, и я трясущимися руками беру бокал со страшным угощением. Лют-сама одобрительно улыбается.

...

Конечно, Обращение духа — это нечто. Попытавшись представить, какие будут результаты, я получил такое... Приснопамятная сеть вариантов, в которой успешно запутался и погиб Патриарх Вентру, по сравнению с этим кошмаром выглядела простой и понятной, как автомат Калашникова. Чтобы приблизительно оценить и классифицировать хотя бы самые явные и серьезные последствия — мне придется затратить не менее нескольких лет. А уж наметить реперные точки Пророчества, способного... нет, не привести к желаемому результату, но лишь отсечь наиболее неблагоприятные варианты — в ближайшие несколько веков не представляется возможным. И ведь эту прикидку я делал на основе предположения, что я плюну на все свои обязанности в качестве клинка души, забью болт на тридцать два на отношения с Соде, полностью устранюсь от наблюдения за окружающей (весьма интересной) действительностью... в общем — буду заниматься только этой задачей. И еще... этот кошмар совершенно не учитывал моего текущего состояния. Попытки учесть его, хотя бы и в качестве граничных условий — я даже не делал.

В общем, от идей приобщить Кучики-тян к Красному роду я отказался до лучших времен. Но все-таки, магия крови далеко не ограничивается Обращением. Конечно, меня трудно назвать специалистом в этом хитром деле. Я знаком разве что с некоторыми основами, общими для всех кланов, и теми крохами, которыми Высшие иерархи Тремер сочли нужным поделиться с союзниками. Но и эти крохи, в сочетании с властью над Несбывшимся — могут стать вполне грозной силой. Так что, в соответствующем диапазоне, бокал с кровью, который я предложил своей носительнице — просто искрился от магии.

Конечно, моя кровь на данный момент — это тоже нечто весьма условное... Но, как сказано в одной серии умных, хотя и излишне верноподданных книг, "магия — это символизм и намерения".

— Но... зачем это? — В голосе Рукии слышится нескрываемое сомнение... и даже отвращение.

— Близость далекого — есть договор Крови.

Я непроизвольно возвращаюсь к манере разговора, характерной для покинутого мной мира. А как же иначе, если любое произнесенное тобой слово пытается стать Пророчеством и перекроить твою же собственную судьбу. Ясновидящие смертных спасались от этого, ограничивая себя верой в то, что "не могут увидеть собственную судьбу". Но потомки Малкава всегда с открытыми глазами смотрели в будущее. Вот только платой за это стала необходимость выражать свои мысли максимально расплывчато. И, пока не разберусь в магии и Силах этого мира — отказываться от привычных щитов я не собираюсь. Я и так сказал уже слишком много.