Не я - значит, никто - роман закончен!

Орден Священного Пламени специализировался на борьбе с чернокнижием, демонопоклонничеством и магами-отступниками. Судя по тому, как его члены вооружены и экипированы — все, кого я видел, носили полный комплект рыцарского доспеха, а это штука очень недешевая — орден очень влиятельный и богатый. Что, в свою очередь, намекает на то, что маги и чернокнижники в этом мире не редкость.

Взаимоотношения между воинами, или, как они называются, паладинами тоже специфические: весь личный состав разбит на пары 'наставник-ученик', как у джедаев и ситхов, но есть тут и специфический нюанс. Если, положим, у запорожских казаков 'джура' — будущий казак — исполнял роль слуги своего 'старшого', то в ордене паладин-наставник и его ученик были скорее более-менее равноправными напарниками, с поправками на ранг, возраст, опыт и заслуги, эдакий вариант ведущего и ведомого, а не ученика и учителя. В частности, все та же Изетта обращалась к Кароссу, который был старше ее более чем в два раза, на 'ты', скорее как к брату, чем как к учителю, а Каросс порой отчитывал ее за разные проделки со строгостью старшего брата. Судя из того, что я уловил из обрывков фраз, долетавших из караульной комнаты, каждый паладин состоит в паре с кем-либо всегда, перестать быть чьим-то учеником можно только сменив учителя на другого либо обзаведясь собственным учеником. Более того, самой малой боевой единицей орден считает именно пару, а не отдельного воина. В общем, как в авиации, ведущему без ведомого никак.

Каросс оказался охранником в темнице за какое-то мелкое прегрешение: его назначили на эту непочетную должность на три года. В свои сорок лет он увлекается скульптурой и лепит из воска весьма натуралистично выглядящие вещи. Изетта, как послушница, бывала в темнице редко, проводя большую часть времени в тренировках и обучении где-то наверху, но периодически выкраивала время навестить наставника и поиздеваться надо мною.

Как правило, она не вступала со мной в диалоги, но доходчиво донесла до моего сведения, что ей никогда не надоест. Со временем грубые подлости вроде обливания водой прекратились, сменившись гораздо более изящными и изощренными пытками. В частности, Изетта взяла себе за правило приходить в темницу на обед и кушать сэндвичи, пахнущие жареным мясом, прислонившись к стене в поле моего зрения, и каждый раз мне приходилось основательно напрягать свою волю, чтобы не показать, как я голоден. Я даже натренировался глотать слюну незаметно, чтобы не доставлять ей радости своими страданиями.

Однажды я нанес ответный удар.

Когда Изетта заявилась, прислонилась к стенке и начала со смаком поглощать булку с мясом внутри, я приоткрыл один глаз, встретился с нею взглядом и улыбнулся.

— Говорят, можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывести деревню из девушки... Изетта, тебе когда-нибудь говорили, что ты чавкаешь, как свинья?

Она в бешенстве швырнула в меня недоеденную булку и вихрем метнулась к выходу. А булка лежала на полу камеры и испытывала мою волю на прочность.

Я встал с подстилки, взял ее, стараясь не вдыхать запах, просунул руку сквозь решетку и швырнул недоеденную булку по коридору в дверь караулки.

— Эй, Каросс, — крикнул я, — твоя ученица тут насорила — убери, что ли, раз не смог ее выдержке научить... И это, сделай выговор тому, кто научил Изетту так громко чавкать — а то слушать противно.

Вот так, мать вашу за ногу. Это, конечно, очень маленькая победа, но вместе с тем очень важная: я все еще не сломался. Все еще не лишился чувства собственного достоинства.

Мой выпад оказался для Изетты неожиданно болезненным: дней восемь она вообще не показывалась, но затем все вернулось на круги своя, только уже с новыми издевками. Я начал все чаще ловить себя на мысли, что если козлу Козловскому я в конечном итоге воткнул карандаш в глаз, то Изетта уже давно заслужила быть утыканной карандашами с ног до головы. За полгода заключения я еще не дошел до того предела, когда люди становятся убийцами, но мысли о том, как я буду убивать Изетту, когда выберусь из клетки, уже не казались мне чем-то диким. Правда, это будет не самой простой задачей, потому что я — слабеющий доходяга, вообще не умеющий драться, а она уже в какой-то мере подготовленный боец, и ростом с меня, и вообще крепкая. Ну и еще надо как-то с клеткой вопрос решить, ага...

...Разумеется, это было проще сказать, чем сделать.

Время шло, ничего не менялось. Я уже начал привыкать к скуке и ничегонеделанию, равно как и к номерам Изетты, но не перестал удивляться тому, как у нее едет крыша.

Доходило порой до абсурда. Как-то раз меня перевели на другой этаж, совершенно пустой, только зал по центру, клетки у стен — и я. Таким меня уже было не удивить, посижу в тишине, подумаешь...

К вечеру внезапно появились слуги — обычные люди, а не такие, с пустыми взглядами и без эмоций, как те, что носят кормежку — и принялись тащить в зал вначале мебель, после нескольких столов и стульев появились слуги со столовыми приборами.

Вот тут уже я начал недоумевать. Что тут такое намечается? Заседание инквизиции или суда? Так это обычно без тарелок и ложек происходит, хотя, конечно, в этом мире могут быть свои правила... Чуть позже появилась группа нарядно одетых людей с музыкальными инструментами, и вот они уже, в отличие от охраны и персонала, опасливо на меня косились, но не заговаривали.

Я некоторое время пытался понять — а сейчас точно вечер? Обычно это легко определяется по доносящемуся шуму, голосам, шагам — когда взвод рыцарей шагает строем в ряд, это слышно хорошо. Вроде бы сейчас должен быть вечер... Хм. Странно.

Еще позже снова появились слуги и принялись расставлять на столах закуски и напитки. К счастью, столы от моей клетки стояли далеко, а среди блюд не было сильно пахнущих, однако меня больше всего занимала даже не еда, а вопрос, какая, все-таки, фигня тут происходит?

Однако мне это вскоре надоело, я перевернулся на другой бок и заснул, благо, музыканты и слуги особо не шумели.

Но спал недолго: пришли гости в богатых одеждах, заиграла музыка — и я проснулся в состоянии сильнейшего когнитивного диссонанса. Поначалу я все никак не мог понять, что за цирк тут творится, а когда понял — едва не засмеялся во весь голос.

Оказалось, что это Изетта праздновала свой день рождения. Нет, ну не больная ли?

Гости, что интересно, были в основном светского толка. Было несколько человек из ордена, которых я без труда узнал по специфическим парадным одеждам, а все остальные — числом до двадцати — светская молодежь, лет семнадцать и до двадцати двух, возможно, дворяне, потому как разодеты они были весьма и весьма хорошо. Видимо, Изетта убила одним выстрелом двух зайцев: устроила своим гостям криповую вечеринку — ночью да в темнице с самым кошмарным чернокнижником — и обеспечила мне мучительную бессонницу.

Где-то полночи я ворочался с боку на бок под веселые мелодии и танцы. Ну, Изетта, когда-нибудь я доберусь до тебя, и ты ответишь в том числе и за этот цирк... Может быть. Очень хочется надеяться.

— Так ты и есть тот самый Рэйзель? — послышался внезапно голос совсем рядом.

Я приоткрыл один глаз.

Возле решетки стоял высокий стройный блондин, причем несколько старше остальной компании, лет двадцати пяти.

— Он самый, — зевнул я. — Что надо?

— Да ничего, просто захотелось посмотреть на того, кто нагонял страх и ужас на целый континент, в том числе на те места, где сам никогда не бывал... — он достал из кармана серебристую фляжку, отвинтил, глотнул и спросил: — будешь? Олеронское, двадцать лет выдержки.

— Во-первых, я не пью, во-вторых, Изетта уже и других начала задействовать в своих издевках? Знаем, плавали.

Блондин закрутил крышку и отправил фляжку в карман.

— Да какие там издевки... Между нами есть кое-что общее... Мы оба тут находимся против своей воли. К счастью, я утром уйду из этой унылой юдоли скорби и печали...

Хм, это уже что-то интересное.

— Интересно, насколько надо быть двинутым, чтобы справлять день рождения в тюрьме, да еще и ночью? Изетта больная, но куда смотрят ее вышестоящие?

— Признаться, я жене тот же вопрос задал. Оказывается, ее вышестоящие, ну, Изетты, дабы поощрить ее выдающиеся успехи на стезе служения Пятерым, предложили ей выбрать себе подарок ко дню рождения. Ее выбор — вечеринка здесь и сейчас — удивил и их самих тоже, но тут такое дело, пообещали значит пообещали.

— А ты сам-то кто такой?

— Виноват, не представился. Корвин Крин вир Олерон, принц Олерона, принц Тантагора, граф Ландэгра... Короче говоря, никто.

— Последнее слово было неожиданным, — заметил я, — впрочем, уважаю самокритичных людей.

— Самокритичный — это не про меня, — ответил двойной принц, — просто констатация факта.

— Странно, я думал, принцы — важные шишки... А что ты тут забыл-то, вир Олерон, Тантагор и Ландэгра?

— Сопровождаю жену, которой было угодно, к моему сожалению, принять приглашение на сие, кхм, мероприятие. Говорю же — я тут против собственного желания.

— Так ты еще и подкаблучник? Странные принцы пошли в последнее время...

На губах Корвина появилась саркастичная усмешка:

— Ну а как еще? Я принц Олерона — шестой принц. Без малейших перспектив унаследовать трон этого маленького, забытого богами острова, живущего исключительно за счет виноделия и увязшего в непрекращающейся борьбе за трон многочисленных принцев. А тут, в Тантагоре, я просто принц-консорт на птичьих правах, и самое страшное, что со мной может произойти — это развод. Потому — да, подкаблучник, а что поделать-то? Иного способа, чтобы жить припеваючи и в королевском дворце, как положено человеку моего происхождения, у меня нет. Но не все так плохо, на самом деле. Король Ингмер, тесть мой, с утра до вечера в делах и заботах, а у меня их нет. Быть консортом, с определенной точки зрения — значит жить по-королевски, но без королевских хлопот. Кронпринц Васпиан, мой шурин, вечно в разъездах, в хлопотах, в учебе — он будущий король, а королю надо очень много знать и уметь. К нему преподаватели целый день гуськом ходят, один вышел — второй зашел, математики, генералы, министры, тренеры, банкиры, историки... Сплошная скукота смертная. А я изучаю живопись, музыку, риторику и поэзию — то, к чему душа лежит. Так что жаловаться грех.

Я хмыкнул.

— Ну и как оно живется на всем готовом?

Лицо Корвина приобрело лукавое выражение:

— Так уж на всем готовом? Просто между прочим, к моей супруге, помимо меня, сваталось не то семнадцать, не то восемнадцать других принцев из окрестных государств, это только те, о которых я знаю. А я остроумным, элегантным, воспитанным, культурным и образованным не родился, я им стал, и только я знаю, каким трудом. Опять же, я не дармоед, как может показаться человеку, не проинформированному о жизни королевства... Я сберегаю Васпиану массу времени, публично поддерживая своим шармом и остроумием его государственные начинания... Он популярен, его уважает аристократия и любят солдаты, а я обеспечиваю всем его действиям правильное восприятие со стороны населения и должностных лиц страны. Я говорю от имени короля и кронпринца об их реформах и идеях — и мое красноречие, моя харизма, мое чувство юмора начинают отождествляться с ними. Я могу поехать, если очень надо, в самый глухой закуток страны разбираться с какой-то проблемой, на которую нет времени ни у короля, ни у кронпринца. Точнее, разбираются неприметные знающие люди, моя роль сугубо представительская, но при этом у всех в этом закутке возникает впечатление, что их проблемой занимаются на высочайшем уровне. Шутка ли — аж целый принц приехал... Это работает, потому что простолюд не видит принципиальной разницы между мной и Васпианом. Мы же оба принцы, верно? И когда он станет королем, его будут любить и уважать за то, что я за него колесил по стране и говорил за него... Ну и наконец, меня можно послать на переговоры в соседнюю страну, потому что из-за моей нулевой политической ценности я как заложник, хе-хе, никому даром не нужен.

Я слушал его и кивал время от времени. Какая-никакая, а новая информация, да и просто развлечение — впервые за много месяцев поговорить с кем-то мало-мальски общительным. К тому времени, как он закончил свою мысль, моя собственная окончательно сформировалась.

— Слушай, Корвин вир Олерон... Твоя жена — принцесса, дочь короля, так?

— Так, — подтвердил он.

— И она пришла сюда на день рождения к Изетте?

— Именно.

— А все остальные гости — это, надо думать, столичные дворяне?

Корвин покачал головой:

— Это не совсем столица. Курортный городок возле столицы. А дворяне все приезжие, как и мы.

— Я понял. Так вот, принцесса, принц и дворяне приходят на день рождения к... безродной деревенской девчонке?!

— Ну тебе оно удивительно, потому как ты на орден смотришь как на врага. С моей точки зрения это герои, которые не позволяют вашей колдовской братии совместно с вашими эфирными дружками творить произвол и беззаконие. Плюс добавь сюда тот момент, что другие воины, рыцари, страны и ордена воюют друг с другом, а когда воюют два рыцаря — там большой вопрос, кто из них прав и прав ли хоть один из них. Орден Священного пламени не принимает никакого участия в делах людей и в войнах людей, их противники — чернокнижники, маги-отступники и демоны. То есть, рыцарь Священного Пламени — безоговорочный герой в глазах кого угодно. Соответственно, нет ничего удивительного, что они — благородное сословие безотносительно своего былого происхождения, они популярны, и на светских мероприятиях их всяко привечают. Ну и наконец, орден чрезвычайно влиятелен. Он есть в каждой стране и везде нужен, и потому с ними стоит дружить. Предположим, прямо завтра на город попрет с юга хан кочевников со своей ордой или там соседний король. Угадай, где именно мы с женой от них спрячемся?

— Здесь?

— Верно.

— Паладины ордена сдюжат против орды? Или тем более против регулярной армии?

— В том и дело, что я без понятия: эта Цитадель попросту неприкасаемая. Ссориться с орденом из-за пары пленников будет только конченый идиот. К примеру, если ты не знаешь, столицу Болонги, это страна такая на востоке, за последние двести лет четыре раза с землей ровняли, то Тантагор, то Кортания, то Гристол — но за эти двести лет и четыре войны в тамошнюю Цитадель не попало ни одно ядро. Город в руинах — а Цитадель стоит целехонька. Соответственно, кого они спрятали у себя — тот переждал лихое время в полной безопасности. Орден выше политики, людских междоусобных войн или местных законов.

— Хм... То есть, они могут нарушать законы?

— Они это регулярно делают. Только на свой лад. Положим, паладин ордена волен по Тантагору передвигаться в полном вооружении — ну а как иначе, если он без своего оружия никому не нужен? При этом я не припоминаю какого-либо указа, дарующего им право ходить вооруженными, и на службе короля они не состоят, стало быть, имеется формально нарушение закона. Но ограничение ношения оружия — закон, направленный на воспрепятствование преступности или там мятежей, а паладины ордена ни в том, ни в том замечены не были. Они пересекают границы без досмотра, потому что не были замечены ни в торговле, ни в контрабанде, и могут арестовать на улице кого угодно по подозрению в том, что это одержимый либо нелегальный маг, потому что никогда не делают этого без причины.