Не я - значит, никто - роман закончен!

Если тебя незаслуженно обидели

— вернись и заслужи.

Сегодня меня перевели в новую камеру — клетка три на три на самом нижнем уровне Цитадели. Ведьма, которую там держали, ночью умудрилась повеситься, и я ее очень даже понимаю. Ну а в свободную обитель поселили меня — мне место в самой глубокой дыре, и здесь я, скорее всего, и околею. Так мне сказал мой тюремщик, паладин Каросс, и добавил: это если мне повезет.

Если мои подсчеты верны — сегодня исполняется примерно два года, как я нахожусь в самой охраняемой тюрьме мира, плюс-минус десять дней. Земных лет, в смысле, тут в году примерно дней триста пятьдесят. Считать время довольно просто: кормят дважды в сутки.

Второй показатель времени — Изетта. С момента нашей встречи она из примерно пятнадцатилетнего подростка вымахала в довольно крупную и крепко сложенную девицу лет семнадцати, и свои игрушечно-парадные доспехи уже сменила на облегченные боевые. Оно и понятно: ее юность проходит в тренировках, а не в темнице, как моя.

Изетта навещает меня довольно регулярно, чтобы я не заскучал, видимо. Собственно, она — мое единственное развлечение здесь. Точнее, даже не совсем она, а мои мысли о ней.

А еще точнее — о том, как я убью ее, если когда-нибудь сумею выбраться из клетки.

Я познакомился с Изеттой на второй день своего пребывания здесь, и нашу встречу мне не забыть никогда, я помню ее до мельчайших подробностей.

Тогда мной владело бесконечное отчаяние, я был психически подавлен и раздавлен морально. В самом деле, вот я засыпаю с мыслью о том, что завтра утром покину застенки колонии и вернусь в 'родной' детдом, а просыпаюсь... здесь. В сырой камере на соломенной подстилке, со странными оковами на руках, ногах и шее. Странными — потому что они не были соединены цепями, но зато их покрывали руны.

Поначалу я искренне недоумевал, как это меня так незаметно перенесли в карцер, и главное — зачем? За все свое заключение я не побывал в карцере ни разу, вел себя примерно, и досрочно-условное освобождение уже не за горами, считанные часы оставались... Потом я начал сомневаться, что хотя бы в самой захудалой тюрьме для взрослых есть настолько убогий карцер, с неровным каменным полом и соломой, а в колонии для несовершеннолетних такого варварства тем более не могло быть...

Потом были долгие часы воплей, криков, жалоб, под конец — мольбы охрипшим голосом. Но никто не пришел, чтобы хотя бы ответить на мои вопросы, и даже соседние камеры пустовали. А затем, когда я сидел у решетки в состоянии полнейшего отчаяния и ужаса, появились мои тюремщики.

Я поначалу слегка охренел, увидев пару рыцарей в доспехах, покрытых странными руническими письменами сверху донизу, с гербами, мечами и кремневыми пистолетами. Ну как охренел — просто утратил дар речи, так и сидел у решетки с отвисшей челюстью, пока они не прошли дальше по коридору. Потом спохватился, принялся вопить им вслед — они, конечно же, не обернулись.

Уже тогда у меня появилось предчувствие, что все не так плохо, как я думал, а гораздо хуже.

И когда я сидел в состоянии глубочайшего шока и уныния, появилась она — девочка моего возраста, лет пятнадцати или около того, в доспехах такого же типа, как у рыцарей, только детских, с такими же десятками рунических знаков. Ну и с мечом небольшого размера.

Я смотрел на нее, она — на меня. Ее лицо ничего не выражало, ни хороших эмоций, ни плохих, но мне показалось хорошим знаком, что она все же смотрела на меня и не делала вид, что я — пустое место.

— Может, хотя бы ты скажешь мне, что это за место и как я сюда попал?

Девочка не ответила, только вынула из-за спины руку, и я увидел, что в руке у нее яблоко, румяное и блестящее.

— Хочешь?

Я уже второй день ничего не ел, так как прикоснуться к той каше, которую принес странный человек в необычной тюремной робе, худой и с пустыми глазами, не мог. Постная каша на воде сопровождалась куском хлеба, черствого и грубого. Так меня не кормили ни в детдоме, ни даже в колонии.

— Спасибо, — сказал я и взял предложенное яблоко.

Оно показалось мне каким-то странным на ощупь, но голод — не тетка, так что я, не долго думая, вогнал зубы в яблоко — и моя челюсть сразу как-то заклинила.

Еще до того, как я осознал, что яблоко оказалось восковым, девочка со звонким, переполненным безграничного счастья смехом побежала прочь.

— Каросс, Каросс, — донесся до меня ее восторженный голос, — он купился на твое яблоко, ты только представь себе! Он купился!! Он!!!

Напрягая слух, я услыхал голос того, кого она назвала Кароссом. Он распекал ее за легкомыслие и за то, что убил на это 'яблоко' полдня совсем не для того, чтобы она совала его в зубы всякой дряни.

Я сидел у решетки, с трудом сдерживая слезы, и внезапно осознал, что и девочка, и Каросс разговаривали ни разу не на русском языке. Совершенно логично, что я два дня вопил по-русски впустую, потому что эти люди банально не понимали русского. А вот что было странным — так это то, что я не знал, какой это язык, но понимал его.

Впрочем, за два года я узнал очень много странного, а тогда шел всего лишь второй день, так что куча новостей, которые лучше было бы вообще не знать, ждала меня впереди.

К вечеру я случайно увидел, что под грязной одеждой мое тело покрыто странными татуировками, не синими, а черными, и эти рунные символы чем-то напоминали мне таковые на доспехах тюремщиков. А когда я, попив воды, вытер губы тыльной стороной ладони, то нащупал на них странные шероховатости.

Через пару минут ощупывания и напряженного шевеления мозгами я с ужасом осознал, что это шрамы, образовавшиеся вследствие того, что когда-то кто-то зашил мне рот.

Причем меня потрясло вовсе не подобное варварство: гораздо страшнее был вопрос о том, когда это я успел обзавестись зашитым ртом и когда это раны успели зажить. По всему выходило, что у меня из памяти напрочь выпал здоровенный кусок времени.

На третий день я сделал попытку поговорить с самим собой на чужом языке — и мне это внезапно удалось.

Что еще более удивительно — мой тюремщик Каросс неохотно пошел на контакт, должно быть, его раздражали мои постоянные крики. Правда, информации мне удалось почерпнуть не так уж и много.

Перво-наперво я спросил его, что это за место и почему я тут очутился.

— Зачем ты спрашиваешь то, что и сам знаешь? — спокойно ответил он.

— Я бы не спрашивал, если б знал!

— Хм... Это тюрьма для таких, как ты. И ты, что логично, попал сюда за свои грехи.

— За какие грехи?! — возопил я. — Ведь я же отсидел за фокус с карандашом!!

— Без понятия, что за фокус — но в списке только лишь опознанных твоих жертв — около шести тысяч имен.

Я выпал в осадок секунд на десять, а потом спросил, каких таких жертв.

— Тех, кого ты убил, — был мне ответ.

— Я убил шесть тысяч человек?! Что за бред! Нонсенс! Да я и дней-то столько не прожил!!

— Ты спросил — я ответил. Это все?

Это, конечно же, было далеко не все, но примерно на девяносто процентов вопросов — то есть на все, кроме самых неважных — я получал один и тот же ответ, сказанный с одними и теми же интонациями: зачем я спрашиваю то, что якобы и так знаю.

Под конец паладин Каросс — хотя о том, что он паладин, я узнал позже — сказал мне:

— Если ты и правда ничего не помнишь и не знаешь — я усматриваю в этом высшую божественную справедливость. Твои жертвы тоже не знали, за что ты сделал с ними то, что сделал.

Ночью я был насильно вырван из объятий милосердного сна: на меня плеснули холодной водой, после чего я услышал звонкий удаляющийся смех. Что характерно, звона или скрежета доспехов не было, проклятая девчонка явно была не на 'дежурстве', а просто приперлась посреди ночи, чтобы сделать мне пакость. Послышалось недовольное ворчание кого-то из охраны.

На следующее утро, когда Каросс наблюдал за процессом кормежки, я невзначай обронил:

— Чисто между прочим, родители этой мелкой дряни знают о том, что их дочурка страдает... — тут я обнаружил, что не знаю, как на этом языке будет 'шизофрения', и закончил: — тяжелой формой душевного заболевания?

Каросс никак не изменился в лице.

— Родители 'этой мелкой дряни' мертвы вот уже десять лет. Изетта — единственная выжившая душа в деревне, где ты однажды славно порезвился.

— Господи, это какая-то ошибка! Я в пять лет всю деревню вырезал, что ли?!! — воскликнул я и с сарказмом добавил: — а хотя ничего странного, чтобы успеть убить шесть тысяч человек к пятнадцатилетию, я должен был начать с пеленок...

В этот день меня ожидало еще одно чудовищное потрясение.

Ближе к обеду начали приводить новых узников, худых и в таких же кандалах, как и мои. В камеру напротив моей посадили бородатого человека с очень неприятным лицом, которого я мысленно сразу окрестил Бармалеем. И буквально с первого взгляда, которым мы с ним обменялись, он повел себя так, словно мы давние знакомые.

— Надо же, — ухмыльнулся он, — какая удача. У вас наверняка есть план, не так ли, мастер?

— Это вы мне? — осторожно уточнил я.

Мои слова произвели на него сильное впечатление: кажется, он крепко удивился.

— Ну да, вам, мастер...

— Мы разве знакомы? И почему вы называете меня 'мастер'?

— Вообще-то, двадцать лет назад я был вашим учеником... Вы меня забыли?

Пять минут спустя я уже знал, что это тюрьма для магов и чернокнижников, а я, оказывается, один из самых печально известных некромантов, ставший живой легендой — хотя верней будет сказать 'кошмаром' — еще лет сорок назад.

Мои новые товарищи по несчастью, когда до них дошло, что легендарный коллега — всего лишь пятнадцатилетний подросток, не понимающий, как он тут оказался, быстро потеряли ко мне интерес.

— Ну вот тебе и ответ, — сказал рассудительный и чуть саркастичный голос из соседней камеры, так что говорящего я видеть не мог. — У мастера действительно имелся план, и он его блестяще осуществил, став первым, кто сбежал из этой дыры за последние пятьсот лет... Хоть и не совсем в классическом понимании.

— О чем ты толкуешь? — удивился Бармалей. — Ты что, всерьез воспринял теорию об обмене душами с обитателем соседнего мира?! Это же невозможно!

— Ну, если ты немного покопаешься в памяти — вспомнишь, что мастер сделал много такого, что до него считалось невозможным, кое-что и по сей день остается невозможным для всех, кроме него...

Вот тогда я воспрянул духом. Если другие заключенные сумели поверить, что в физической оболочке злодея-колдуна находится не он, может быть, мне удастся убедить в этом моих тюремщиков?!

Однако мои надежды оказались напрасными: Каросс не поверил. Я, разумеется, пытался доказать, что я — не некромант, а просто подросток из соседнего плана бытия, но мой тюремщик не соблазнился ни секретом продвинутого огнестрельного оружия, ни принципом устройства повозки, ездящей без лошадей. Как выяснилось, в этом мире известны примитивные револьверы и даже транспорт на паровой тяге, а также некоторые другие вещи, выглядящие странными на фоне рыцарей в броне, однако Каросс не заинтересовался способами улучшить то и другое. В ответ на предложение создать огнестрельное оружие, пробивающее любую броню, он заметил, что с такими секретами мне лучше сидеть в темнице, даже если я действительно не некромант. Ну да, это моя промашка — предлагать воплотить бронебойное оружие человеку в броне...

Пожалуй, я пытался купить своими знаниями если не свободу, то хотя бы улучшение своего положения... ну, может быть, месяц или полтора, но все мои усилия не дали никаких плодов. Мой тюремщик не желал ни моих секретов, ни доложить своим вышестоящим.

— Ты умрешь здесь, в этой Цитадели, — сказал он мне в итоге, — выйти отсюда живым ты сможешь разве что в день искупления и никак иначе.

— А что это за день искупления и когда он настанет? — оживился я.

— Этого я тебе не скажу. Если ты — это ты, то и сам все знаешь. А если ты мальчик из другого мира... тогда тебе лучше не знать вообще.

В общем-то, я не винил Каросса: вот, положим, на Нюрнбергском процессе какой-нибудь Гейдрих, Гиммлер или Гитлер скажет, мол, слушайте, я паренек из другого мира, только что попал в это тело, я ни в чем не виноват... Кто в это поверит? Никто бы не поверил, ясно дело. Смех один, а не отмазка. Могу только догадываться, как жалко я выгляжу в глазах Каросса и других заключенных...

К тому же, надо отдать должное моему тюремщику: он не скрывал, что ненавидит меня, но я знал это только с его слов. Голос Каросса неизменно был ровным, а лицо — бесстрастным. Какие бы эмоции ни бушевали в его душе — ни разу за все два года он не позволил им хоть как-то повлиять на свое поведение. Абсолютный самоконтроль, сто баллов из ста.

И потянулось мое житье-бытье в камере три на три метра. День за днем, месяц за месяцем. Меня занимала мысль, отчего такого злодея, как прежний владелец тела, к тому же опасного, не казнили, а держат в клетке, пока, наконец, рассудительный голос из соседней камеры не ответил мне, что за 'хранение' осужденных колдунов ордену Священного Пламени платит король. В том числе и за меня, причем я в этой Цитадели — главная статья дохода. А причина сохранить всем нам жизни проста: случись что, мы послужим 'пушечным мясом' и, возможно, против своей воли спасем больше душ, чем погубили.

— Но это хрень, — подытожил свои объяснения голос, — лично на меня пусть не рассчитывают, я просто тихо и спокойно, без сопротивления, дам себя сожрать. Они жируют — а я за них разгребать? Не буду, все равно там шансов выпутаться обычно не бывает.

О том, как именно мы должны послужить пушечным мясом и кто нас будет жрать, я расспрашивать не стал, чтобы преждевременно не расстраиваться: уж если настоящие маги не имеют шансов выпутаться, то мне, ни разу не магу, это тем более не светит.

В целом и общем, все, что мне оставалось, так это есть и спать. Кормили настолько плохо, что я буквально балансировал на грани голода, все, что я мог с этим поделать — разве беречь калории. Их, калорий этих, было так мало, что, несмотря на очень малоподвижный образ жизни, я совершенно не накопил лишнего веса. Ну и крепко ослабел из-за нехватки нагрузки, само собой.

Разумеется, я не оставлял надежды сбежать, но за два года никак в этом вопросе не продвинулся. Уж если маги отсюда сбежать не могут — мне-то куда?

Передо мною отчетливо вырисовывалась перспектива провести в этой клетке всю свою оставшуюся жизнь.

Монотонность моего бытия нарушала только Изетта. Она проявила редкую сообразительность в вопросах досаждения, судя по всему, поставила перед собой цель довести меня до самоубийства — и шла к ней с целеустремленностью и изобретательностью маньяка-шизофреника.

Каросс, к слову, ее помешательства не одобрял: самоконтроль и дисциплина есть добродетель, их отсутствие есть изъян. Однако к Изетте и ее выбрыкам он относился с пониманием. Может быть, и я бы ее понял, если б не был жертвой.

По мере того, как я по крупицам собирал информацию, мне удалось составить общее впечатление об ордене — он оказался довольно-таки необычным в плане внутренних порядков.

Орден Священного Пламени специализировался на борьбе с чернокнижием, демонопоклонничеством и магами-отступниками. Судя по тому, как его члены вооружены и экипированы — все, кого я видел, носили полный комплект рыцарского доспеха, а это штука очень недешевая — орден очень влиятельный и богатый. Что, в свою очередь, намекает на то, что маги и чернокнижники в этом мире не редкость.

Взаимоотношения между воинами, или, как они называются, паладинами тоже специфические: весь личный состав разбит на пары 'наставник-ученик', как у джедаев и ситхов, но есть тут и специфический нюанс. Если, положим, у запорожских казаков 'джура' — будущий казак — исполнял роль слуги своего 'старшого', то в ордене паладин-наставник и его ученик были скорее более-менее равноправными напарниками, с поправками на ранг, возраст, опыт и заслуги, эдакий вариант ведущего и ведомого, а не ученика и учителя. В частности, все та же Изетта обращалась к Кароссу, который был старше ее более чем в два раза, на 'ты', скорее как к брату, чем как к учителю, а Каросс порой отчитывал ее за разные проделки со строгостью старшего брата. Судя из того, что я уловил из обрывков фраз, долетавших из караульной комнаты, каждый паладин состоит в паре с кем-либо всегда, перестать быть чьим-то учеником можно только сменив учителя на другого либо обзаведясь собственным учеником. Более того, самой малой боевой единицей орден считает именно пару, а не отдельного воина. В общем, как в авиации, ведущему без ведомого никак.

Каросс оказался охранником в темнице за какое-то мелкое прегрешение: его назначили на эту непочетную должность на три года. В свои сорок лет он увлекается скульптурой и лепит из воска весьма натуралистично выглядящие вещи. Изетта, как послушница, бывала в темнице редко, проводя большую часть времени в тренировках и обучении где-то наверху, но периодически выкраивала время навестить наставника и поиздеваться надо мною.

Как правило, она не вступала со мной в диалоги, но доходчиво донесла до моего сведения, что ей никогда не надоест. Со временем грубые подлости вроде обливания водой прекратились, сменившись гораздо более изящными и изощренными пытками. В частности, Изетта взяла себе за правило приходить в темницу на обед и кушать сэндвичи, пахнущие жареным мясом, прислонившись к стене в поле моего зрения, и каждый раз мне приходилось основательно напрягать свою волю, чтобы не показать, как я голоден. Я даже натренировался глотать слюну незаметно, чтобы не доставлять ей радости своими страданиями.

Однажды я нанес ответный удар.

Когда Изетта заявилась, прислонилась к стенке и начала со смаком поглощать булку с мясом внутри, я приоткрыл один глаз, встретился с нею взглядом и улыбнулся.

— Говорят, можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывести деревню из девушки... Изетта, тебе когда-нибудь говорили, что ты чавкаешь, как свинья?

Она в бешенстве швырнула в меня недоеденную булку и вихрем метнулась к выходу. А булка лежала на полу камеры и испытывала мою волю на прочность.

Я встал с подстилки, взял ее, стараясь не вдыхать запах, просунул руку сквозь решетку и швырнул недоеденную булку по коридору в дверь караулки.

— Эй, Каросс, — крикнул я, — твоя ученица тут насорила — убери, что ли, раз не смог ее выдержке научить... И это, сделай выговор тому, кто научил Изетту так громко чавкать — а то слушать противно.

Вот так, мать вашу за ногу. Это, конечно, очень маленькая победа, но вместе с тем очень важная: я все еще не сломался. Все еще не лишился чувства собственного достоинства.

Мой выпад оказался для Изетты неожиданно болезненным: дней восемь она вообще не показывалась, но затем все вернулось на круги своя, только уже с новыми издевками. Я начал все чаще ловить себя на мысли, что если козлу Козловскому я в конечном итоге воткнул карандаш в глаз, то Изетта уже давно заслужила быть утыканной карандашами с ног до головы. За полгода заключения я еще не дошел до того предела, когда люди становятся убийцами, но мысли о том, как я буду убивать Изетту, когда выберусь из клетки, уже не казались мне чем-то диким. Правда, это будет не самой простой задачей, потому что я — слабеющий доходяга, вообще не умеющий драться, а она уже в какой-то мере подготовленный боец, и ростом с меня, и вообще крепкая. Ну и еще надо как-то с клеткой вопрос решить, ага...

...Разумеется, это было проще сказать, чем сделать.

Время шло, ничего не менялось. Я уже начал привыкать к скуке и ничегонеделанию, равно как и к номерам Изетты, но не перестал удивляться тому, как у нее едет крыша.

Доходило порой до абсурда. Как-то раз меня перевели на другой этаж, совершенно пустой, только зал по центру, клетки у стен — и я. Таким меня уже было не удивить, посижу в тишине, подумаешь...

К вечеру внезапно появились слуги — обычные люди, а не такие, с пустыми взглядами и без эмоций, как те, что носят кормежку — и принялись тащить в зал вначале мебель, после нескольких столов и стульев появились слуги со столовыми приборами.

Вот тут уже я начал недоумевать. Что тут такое намечается? Заседание инквизиции или суда? Так это обычно без тарелок и ложек происходит, хотя, конечно, в этом мире могут быть свои правила... Чуть позже появилась группа нарядно одетых людей с музыкальными инструментами, и вот они уже, в отличие от охраны и персонала, опасливо на меня косились, но не заговаривали.

Я некоторое время пытался понять — а сейчас точно вечер? Обычно это легко определяется по доносящемуся шуму, голосам, шагам — когда взвод рыцарей шагает строем в ряд, это слышно хорошо. Вроде бы сейчас должен быть вечер... Хм. Странно.

Еще позже снова появились слуги и принялись расставлять на столах закуски и напитки. К счастью, столы от моей клетки стояли далеко, а среди блюд не было сильно пахнущих, однако меня больше всего занимала даже не еда, а вопрос, какая, все-таки, фигня тут происходит?

Однако мне это вскоре надоело, я перевернулся на другой бок и заснул, благо, музыканты и слуги особо не шумели.

Но спал недолго: пришли гости в богатых одеждах, заиграла музыка — и я проснулся в состоянии сильнейшего когнитивного диссонанса. Поначалу я все никак не мог понять, что за цирк тут творится, а когда понял — едва не засмеялся во весь голос.

Оказалось, что это Изетта праздновала свой день рождения. Нет, ну не больная ли?

Гости, что интересно, были в основном светского толка. Было несколько человек из ордена, которых я без труда узнал по специфическим парадным одеждам, а все остальные — числом до двадцати — светская молодежь, лет семнадцать и до двадцати двух, возможно, дворяне, потому как разодеты они были весьма и весьма хорошо. Видимо, Изетта убила одним выстрелом двух зайцев: устроила своим гостям криповую вечеринку — ночью да в темнице с самым кошмарным чернокнижником — и обеспечила мне мучительную бессонницу.

Где-то полночи я ворочался с боку на бок под веселые мелодии и танцы. Ну, Изетта, когда-нибудь я доберусь до тебя, и ты ответишь в том числе и за этот цирк... Может быть. Очень хочется надеяться.

— Так ты и есть тот самый Рэйзель? — послышался внезапно голос совсем рядом.

Я приоткрыл один глаз.

Возле решетки стоял высокий стройный блондин, причем несколько старше остальной компании, лет двадцати пяти.

— Он самый, — зевнул я. — Что надо?

— Да ничего, просто захотелось посмотреть на того, кто нагонял страх и ужас на целый континент, в том числе на те места, где сам никогда не бывал... — он достал из кармана серебристую фляжку, отвинтил, глотнул и спросил: — будешь? Олеронское, двадцать лет выдержки.

— Во-первых, я не пью, во-вторых, Изетта уже и других начала задействовать в своих издевках? Знаем, плавали.

Блондин закрутил крышку и отправил фляжку в карман.

— Да какие там издевки... Между нами есть кое-что общее... Мы оба тут находимся против своей воли. К счастью, я утром уйду из этой унылой юдоли скорби и печали...

Хм, это уже что-то интересное.

— Интересно, насколько надо быть двинутым, чтобы справлять день рождения в тюрьме, да еще и ночью? Изетта больная, но куда смотрят ее вышестоящие?

— Признаться, я жене тот же вопрос задал. Оказывается, ее вышестоящие, ну, Изетты, дабы поощрить ее выдающиеся успехи на стезе служения Пятерым, предложили ей выбрать себе подарок ко дню рождения. Ее выбор — вечеринка здесь и сейчас — удивил и их самих тоже, но тут такое дело, пообещали значит пообещали.

— А ты сам-то кто такой?

— Виноват, не представился. Корвин Крин вир Олерон, принц Олерона, принц Тантагора, граф Ландэгра... Короче говоря, никто.

— Последнее слово было неожиданным, — заметил я, — впрочем, уважаю самокритичных людей.

— Самокритичный — это не про меня, — ответил двойной принц, — просто констатация факта.

— Странно, я думал, принцы — важные шишки... А что ты тут забыл-то, вир Олерон, Тантагор и Ландэгра?

— Сопровождаю жену, которой было угодно, к моему сожалению, принять приглашение на сие, кхм, мероприятие. Говорю же — я тут против собственного желания.

— Так ты еще и подкаблучник? Странные принцы пошли в последнее время...

На губах Корвина появилась саркастичная усмешка:

— Ну а как еще? Я принц Олерона — шестой принц. Без малейших перспектив унаследовать трон этого маленького, забытого богами острова, живущего исключительно за счет виноделия и увязшего в непрекращающейся борьбе за трон многочисленных принцев. А тут, в Тантагоре, я просто принц-консорт на птичьих правах, и самое страшное, что со мной может произойти — это развод. Потому — да, подкаблучник, а что поделать-то? Иного способа, чтобы жить припеваючи и в королевском дворце, как положено человеку моего происхождения, у меня нет. Но не все так плохо, на самом деле. Король Ингмер, тесть мой, с утра до вечера в делах и заботах, а у меня их нет. Быть консортом, с определенной точки зрения — значит жить по-королевски, но без королевских хлопот. Кронпринц Васпиан, мой шурин, вечно в разъездах, в хлопотах, в учебе — он будущий король, а королю надо очень много знать и уметь. К нему преподаватели целый день гуськом ходят, один вышел — второй зашел, математики, генералы, министры, тренеры, банкиры, историки... Сплошная скукота смертная. А я изучаю живопись, музыку, риторику и поэзию — то, к чему душа лежит. Так что жаловаться грех.

Я хмыкнул.

— Ну и как оно живется на всем готовом?

Лицо Корвина приобрело лукавое выражение:

— Так уж на всем готовом? Просто между прочим, к моей супруге, помимо меня, сваталось не то семнадцать, не то восемнадцать других принцев из окрестных государств, это только те, о которых я знаю. А я остроумным, элегантным, воспитанным, культурным и образованным не родился, я им стал, и только я знаю, каким трудом. Опять же, я не дармоед, как может показаться человеку, не проинформированному о жизни королевства... Я сберегаю Васпиану массу времени, публично поддерживая своим шармом и остроумием его государственные начинания... Он популярен, его уважает аристократия и любят солдаты, а я обеспечиваю всем его действиям правильное восприятие со стороны населения и должностных лиц страны. Я говорю от имени короля и кронпринца об их реформах и идеях — и мое красноречие, моя харизма, мое чувство юмора начинают отождествляться с ними. Я могу поехать, если очень надо, в самый глухой закуток страны разбираться с какой-то проблемой, на которую нет времени ни у короля, ни у кронпринца. Точнее, разбираются неприметные знающие люди, моя роль сугубо представительская, но при этом у всех в этом закутке возникает впечатление, что их проблемой занимаются на высочайшем уровне. Шутка ли — аж целый принц приехал... Это работает, потому что простолюд не видит принципиальной разницы между мной и Васпианом. Мы же оба принцы, верно? И когда он станет королем, его будут любить и уважать за то, что я за него колесил по стране и говорил за него... Ну и наконец, меня можно послать на переговоры в соседнюю страну, потому что из-за моей нулевой политической ценности я как заложник, хе-хе, никому даром не нужен.

Я слушал его и кивал время от времени. Какая-никакая, а новая информация, да и просто развлечение — впервые за много месяцев поговорить с кем-то мало-мальски общительным. К тому времени, как он закончил свою мысль, моя собственная окончательно сформировалась.

— Слушай, Корвин вир Олерон... Твоя жена — принцесса, дочь короля, так?

— Так, — подтвердил он.

— И она пришла сюда на день рождения к Изетте?

— Именно.

— А все остальные гости — это, надо думать, столичные дворяне?

Корвин покачал головой:

— Это не совсем столица. Курортный городок возле столицы. А дворяне все приезжие, как и мы.

— Я понял. Так вот, принцесса, принц и дворяне приходят на день рождения к... безродной деревенской девчонке?!

— Ну тебе оно удивительно, потому как ты на орден смотришь как на врага. С моей точки зрения это герои, которые не позволяют вашей колдовской братии совместно с вашими эфирными дружками творить произвол и беззаконие. Плюс добавь сюда тот момент, что другие воины, рыцари, страны и ордена воюют друг с другом, а когда воюют два рыцаря — там большой вопрос, кто из них прав и прав ли хоть один из них. Орден Священного пламени не принимает никакого участия в делах людей и в войнах людей, их противники — чернокнижники, маги-отступники и демоны. То есть, рыцарь Священного Пламени — безоговорочный герой в глазах кого угодно. Соответственно, нет ничего удивительного, что они — благородное сословие безотносительно своего былого происхождения, они популярны, и на светских мероприятиях их всяко привечают. Ну и наконец, орден чрезвычайно влиятелен. Он есть в каждой стране и везде нужен, и потому с ними стоит дружить. Предположим, прямо завтра на город попрет с юга хан кочевников со своей ордой или там соседний король. Угадай, где именно мы с женой от них спрячемся?

— Здесь?

— Верно.

— Паладины ордена сдюжат против орды? Или тем более против регулярной армии?

— В том и дело, что я без понятия: эта Цитадель попросту неприкасаемая. Ссориться с орденом из-за пары пленников будет только конченый идиот. К примеру, если ты не знаешь, столицу Болонги, это страна такая на востоке, за последние двести лет четыре раза с землей ровняли, то Тантагор, то Кортания, то Гристол — но за эти двести лет и четыре войны в тамошнюю Цитадель не попало ни одно ядро. Город в руинах — а Цитадель стоит целехонька. Соответственно, кого они спрятали у себя — тот переждал лихое время в полной безопасности. Орден выше политики, людских междоусобных войн или местных законов.

— Хм... То есть, они могут нарушать законы?

— Они это регулярно делают. Только на свой лад. Положим, паладин ордена волен по Тантагору передвигаться в полном вооружении — ну а как иначе, если он без своего оружия никому не нужен? При этом я не припоминаю какого-либо указа, дарующего им право ходить вооруженными, и на службе короля они не состоят, стало быть, имеется формально нарушение закона. Но ограничение ношения оружия — закон, направленный на воспрепятствование преступности или там мятежей, а паладины ордена ни в том, ни в том замечены не были. Они пересекают границы без досмотра, потому что не были замечены ни в торговле, ни в контрабанде, и могут арестовать на улице кого угодно по подозрению в том, что это одержимый либо нелегальный маг, потому что никогда не делают этого без причины.

— Широчайшее поле для злоупотреблений, — заметил я.

— Так и есть. Вот только они не злоупотребляют своими возможностями. Лет десять назад была история у меня дома, в смысле, на Олероне, когда тамошние паладины задержали моего старшего брата, приняв за колдуна. Выяснили, что он не маг, его отпустили, но начали поголовно задерживать на проверку придворных, включая половину министров. В итоге оказалось, что во дворце был поваренок один с магическим даром, о котором он сам даже не подозревал, но поскольку 'бдящие' ордена не способны в толпе точно определить мага — то пришлось проверять всех подряд. Это я к тому, что попробуй такие аресты стажа провести — там бы и скандал до небес был, и погоны полетели бы. А орден делает то, что делает, потому что иначе никак, и все прекрасно понимают, что их служба трудна, а помыслы благородны. Я даже не припоминаю, чтобы хоть кто-то, задержанный по ошибке, писал на них жалобу королю либо вышестоящим магистрам.

— Так а что с поваренком-то стало?

— А что с ним должно было стать? Если он сам не знал про свою одаренность, то под определение мага-нелегала не попал, ничего дурного не натворил, прегрешений не имел. Внесли в реестр да и все.

Тут Корвина окликнули.

— Ладно, мне пора, — сказал он, — не поминай лихом. Я запомню из этой скучной вечеринки исключительно разговор с тобой.

— Бывай, — кивнул я, — спасибо за беседу.

Кое-что из этого я для себя вынес в информационном плане, но в придачу получил сильнейший когнитивный диссонанс. Орден, который борется с демонами и черными магами — безусловные хорошие парни, трагедия же была в том, что я против своей воли оказался врагом тех, на чьей стороне хотел бы быть, и способа как-то изменить положение вещей не знал.

Второе — маги. Если люди, которые противостоят магам и демонам, пользуются такой популярностью и уважением — значит, угроза со стороны этих самых магов весьма неиллюзорна. Хотя бы тот факт, что паладины задержали не кого попало, а принца, говорит об очень-очень многом. С другой стороны, есть я, обвиненный в убийстве более шести тысяч человек. Обвинение ложно, но это не меняет того факта, что прежний владелец тела, чернокнижник Рэйзель, убил порядка шести тысяч, и это только опознанные жертвы. Так что в мире, где есть люди, способные вырезать целую деревню единолично, организация, специализирующаяся на борьбе с этой угрозой, просто не может не быть влиятельной.

Время шло, месяцы сложились в год, а затем и второй уже почти закончился. Для меня не изменилось ничего, я не нашел ни выхода из ситуации, ни способа побега, ни возможности убедить своего тюремщика в том, что я вовсе не злодей. Может быть, я смог бы убедить кого-то наверху или выторговать себе хоть какие-то уступки, если бы имел возможность с ними поговорить, но Каросс упрямо отказался устроить мне разговор со своим начальством или хотя бы передать письмо, а те паладины, которые стерегли меня в его отсутствие, вообще не стали со мной говорить. Попытка найти контакт с теми, кто приносил мне еду, ничего не дала: в их пустых глазах я не увидел ничего, даже признака того, что хотя бы был услышан.

Я поерзал на подстилке, укладываясь поудобнее. Первый день в новой камере — ну, хотя бы солома чистая. Интересно, как ведьма, обитавшая тут до меня, умудрилась повеситься? Мои дела идут все хуже и хуже, иногда к каше дают сырую морковку или грубо нарезанную сырую капусту, но этого явно недостаточно, чтобы обеспечить меня витаминами. Я отощал и ослабел, и даже привык к вечному, никогда не покидающему меня чувству голода. Выхода нет, кроме того, который нашла повесившаяся ведьма.

Действительно, к чему продлевать мучения, если я обречен провести тут всю свою жизнь? К черту. Правда, будет обидно вешаться, не прикончив перед этим Изетту, но, если посмотреть правде в глаза, у меня нет шансов. Я истощен и слаб, и драться никогда не умел. Я просто не справлюсь с ней, не имея оружия, да и с оружием — еще не факт.

Так что мне осталось только понять, как тут можно повеситься и на чем.

Тут я краем глаза заметил движение в углу. Поворачиваю голову — а там меж двух камней щель, в которой поблескивают бусинки глаз. Вот черт, мне только крыс еще не хватало... Хотя, если найду способ покинуть сию обитель скорби и печали — то крысы уже не моя проблема...

Тут загромыхали сапоги, с ними шаркающая походка пустоглазой прислуги. Кормежка.

Получив свою кашу и кусок хлеба, я принялся за еду, посматривая в сторону норы. Крыса — это мясо... но сырое и облаченное в шерсть. Даже если я ее поймаю — дальше что? С шерстью жрать? Сырую? Нет, я еще не до такой степени оголодал. Опять же, мясо сырое — значит, с паразитами. Оно несет мне только лишние страдания, да и вообще, мне страшно подумать о том времени, когда я буду есть сырую крысу. Нет, лучше просто не дожить до этого момента.

Тут 'кормильцы' обошли остальные клетки и ушли, крыса, осмелев, вылезла из норки, и я заметил, что это очень странная крыса.

Точнее, странными были ее зубы. В полумраке темницы я не мог их хорошо разглядеть, но видел металлический отблеск. Зубы торчали у нее изо рта и были какие-то загнутые...

Крыса сделала еще несколько шажков в мою сторону, положила на пол клетки колечко и юркнула обратно в норку. Хренасе... Она держала во рту кольцо.

Несколько секунд я это переваривал. Крыса держит во рту кольцо, затем выносит его из норы, кладет на пол и убегает. И теперь смотрит на меня из норки бусинками глаз... Умная крыса? Однако же... Откуда она взяла кольцо, как поняла, что этот предмет может иметь ценность, зачем принесла его мне? Обычная крыса на такое не способна. Хотя в этом мире крысы вполне могут быть умнее.

Тут я подумал, что если крыса такая умная, то вполне возможно, что она хочет со мной поменяться. У нее есть кольцо — у меня есть еда. В ум, способный сопоставить круглый металлический ободок с человеком, вполне могла уместиться не только концепция ценности, более того, от концепции ценности к концепции обмена ценностями — даже не шаг, а полшага.

Забавно, однако.

Я снова посмотрел на крысу.

— Меняться хочешь? Ну ладно, держи, от себя отрываю...

Я положил возле ее норки кусочек хлеба, который и вправду оторвал от вечно голодного себя, и забрал кольцо.

Кольцо — обычное, медное. Полированное, ничем не отличающееся от более дорогих ювелирных украшений. И тонкое, на женский палец, хотя на мой мизинец тоже налезло легко. Хм... Ведьма спрятала там кольцо перед тем как повеситься, а крыса нашла? В этом был бы смысл, будь кольцо золотое, просто чтобы мучителям не досталось, но медяха?

Ну и ладно. Меня сейчас больше занимают другие вопросы.

Я снова взглянул на крысу — та сидит в норке и хомячит кусок хлеба, только усы мелькают. Что ж, я как минимум обзавелся напарником. Правда, кормить крысу долго я не смогу, моя порция и так критически мала. Хотя, если...

Вот тут меня осенило. До этого я просто стоически сносил все лишения — но ведь мне не обязательно безропотно терпеть. Уж если я начал подумывать о самоубийстве — то терять ведь нечего. А между тем, есть что терять ордену — деньги, которые они получают за содержание меня под замком. Если меня не станет...

Как минимум, я заставлю ублюдков нормально себя кормить, если вообще откажусь от этих нищенских порций. Завтра хляпну миской с кашей в рожу охраннику, и вечером, и на следующий день... У них будет два варианта: либо дать мне околеть и потерять прибыль, либо вступить в переговоры... Есть и третий вариант — с принудительной кормежкой, но что-то мне подсказывает, что не захотят они лишних хлопот. На самый крайняк — можно выблевать, что снова поставит моих мучителей перед дилеммой — потерять прибыль или начать меня нормально кормить...

С этой несколько воодушевляющей мыслью я лег спать.

* * *

Мне приснился очень странный сон. В нем я был не то мышью, не то крысой и бегал по крысиным ходам, выглядывая то туда, то сюда, внимательно следил, не идут ли туда или сюда ноги в громадных сапогах. Терпеливо пережидал, если видел охрану, быстренько перебегал через открытые пространства, когда убеждался, что рядом никого нет, облегченно переводил дух, снова оказавшись в безопасности крысиного тоннеля. В целом, картинка виделась мне в странных тонах, но во сне и не такое бывает.

Путь мой лежал куда-то в освещенные места, где часто ходили туда-сюда стражники и паладины. Я выглядывал из норки, осматривался, затем бежал дальше или возвращался назад — и так без конца.

Затем я попал в большую комнату — ну, с точки зрения крысы любая комната большая, а эта была точно в несколько раз больше моей камеры — осмотрелся, заметил на стене деревянную панель с гвоздями, а на ней — ключи. Рядом на крючке висел не то кафтан, не то еще что-то. Я посмотрел на это и так, и сяк, пошевелил усами, примерился, подпрыгнул, вцепился когтистыми лапками в край одежки и полез по ней наверх.

Доска сверху напоминала широкий карниз, потому я по ней преспокойно пробежал до того места, где висело кольцо с ключами — точнее, там их несколько висело, но я интересовался только конкретной связкой — и, дотянувшись лапкой, сбросил с гвоздя. После чего быстренько спустился по кафтану на пол, схватил кольцо и потащил в нору.

Дальше я без конца, как это часто бывает во сне, волок ключи по тоннелю. Кольцо было большим, в тоннель едва умещалось и постоянно застревало, к тому же и весило оно почти как я сам. Обратный путь занял намного больше времени — приходилось ждать наверняка, чтобы никто не заметил и не отнял трофей, с ключами пересечь коридор вприпрыжку не получится.

В конце концов, я притащил ключи в комнату, где на соломе спал какой-то человек. Связку я оставил возле него, затем куснул за палец и поспешно драпанул в спасительную нору.

* * *

Проснулся я оттого, что гребаная крыса укусила меня за руку и сбежала от справедливого возмездия в свою нору. Называется — прикормил паскуду на свою голову.

Я уже начал подумывать, чем бы заткнуть дыру, но внезапно буквально окаменел.

Возле меня на полу лежала связка ключей.

Черт, да это та же самая связка, которую я во сне притащил! Какого хрена? Что происходит?! Крыса-телепат, да еще и умная?! Только зачем она 'показывала' мне, как тащит ключи?

Все эти мысли роились в моей голове, пока я трясущимися руками подбирал нужный ключ и отпирал свою клетку. Дело шло небыстро, потому что меня не трясло, а буквально-таки колотило, адреналин мгновенно подскочил до критической отметки и грозил политься из всех возможных отверстий.

Впервые за два года мне подвернулась возможность побега. Призрачная, дохлая — но все-таки реальная. Хотя вероятность выбраться, ни на кого не наткнувшись, прямо говоря, невелика.

Замок тихо клацнул, дверь открылась — путь открыт!

В этот момент крыса с писком побежала ко мне и подпрыгнула, вцепившись в штанину. Кажется, она тоже хочет сбежать...

Фамильяр, осенило меня. Крыса — фамильяр повесившейся ведьмы, маги вроде любят такое делать, и это объясняет почти все. И теперь каким-то образом я связан с крысой, скорей всего, при помощи кольца. Правда, мне не совсем понятно, для чего ведьма завела фамильяра уже в темнице, ведь сюда она попала точно без зверушки. Впрочем, мне сейчас не до этих вопросов.

Крысу я посадил себе на плечо, тихо закрыл за собой дверь и понадеялся, что этой ночью Изетта не припрется до того, как я сбегу, иначе... Кстати, об Изетте... Да к черту ее. Я ее не найду, если найду, то не доберусь, если доберусь — то не справлюсь, а если справлюсь — это поставит крест на моей свободе. Безумно жаль оставлять ее без справедливой расплаты, но свобода дороже, а месть... говорят, если хочешь мстить — копай две могилы. Хрен с Изеттой.

Однако побег с самого начала пошел по неучтенному сценарию: я понял, почему меня так плохо кормили. Слабость, истощение и отсутствие физических нагрузок превратили меня в доходягу, едва-едва стоящего на ногах, мне было трудно идти, не держась за стену, в таком состоянии проблемой становился не только побег, но вообще передвижение. Расчетливые ублюдки, что тут еще сказать.

Но удача, которая никогда раньше меня не баловала, наконец-то вспомнила обо мне и немного смилостивилась: орденское жлобье экономило на масле для ламп, ночью предпочитало дрыхнуть без задних ног, а посты и караулы находились только в самой середине, чтобы стеречь заключенных. На самом краю, то есть на стенах, чтобы воспрепятствовать проникновению внутрь тех, кто захочет спасти кого-то из чернокнижников, охрана тоже наверняка имеется, но до нее еще добраться надо.

И я добирался, сжав зубы и напрягая волю, чтобы сделать очередной шаг и не расплакаться от отчаяния. Пользуясь обилием темных закоулков, я постепенно приближался к свободе, отчаянно борясь со слабостью, страхом и тяжестью оков на руках, ногах и шее.

Вскоре я оказался перед решетчатой дверью, запертой на замок. Долгие две минуты я пытался подобрать ключ и отпереть замок, просунув руки сквозь прутья, и мне это удалось. Я прошел через караулку, пустующую по какому-то чуду, и оглянулся по сторонам: надо спрятаться где-то и передохнуть.

Крыса оказалась незаменимым помощником. Стоило мне забиться в первый же темный угол и закрыть глаза, чтобы отдышаться, как я начал видеть мир глазами крысы, а сама крыса вновь обрела недюжинный ум, убегая чуть вперед, чтобы разведать путь и обнаружить опасности. Мне оставалось только смотреть ее глазами и запоминать дорогу до следующего укромного места, где я смог бы передохнуть, пока крыса разведывает маршрут.

Несколько раз я успешно обходил посты или отдельных людей, которых без крысы не обошел бы нипочем. В то же время крыса не привлекала ничьего внимания, даже если попадалась кому-то на глаза. Ну крыса и крыса. А я, крадущийся в тени по проложенному маршруту, благополучно обходил все препятствия.

Основательно вымотавшись, я выбрался из подземелья на поверхность и впервые за два долгих года увидел над собой звезды. А впереди — стены замка, которые еще надо как-то преодолеть.

Я спрятался в какой-то хибаре или сарае, забитой ящиками, у самой крепостной стены, и послал на разведку крысу. Ну как послал — просто прилег за крупным ящиком на земле и глаза закрыл.

Меня ждал большой-большой сюрприз: крыса отыскала ворота, и они оказались не закрыты. За воротами — опущенный перекидной мост через ров, у моста в лунном свете поблескивают каски охраны — четыре человека во всеоружии, сидящих вокруг бочки и явно во что-то играющих, еще двое у стены на лавочке, перебирают в руках четки, один из них — практически пацан, того же возраста, что и я. Ни за мостом, ни за настежь открытыми воротами не следит никто. Охренеть, однако, они что, совсем ничего не опасаются?

Попутно крыса обнаружила еще одну странность. По линии ворот была насыпана дорожка из соли.

Я 'вернулся в себя' и принялся обшаривать сарай. Делать это наощупь было затруднительно, но моим трофеем стала какая-то одежда, брошенная на ящик у двери. Учитывая, в каких я вонючих обносках — находка крайне ценная.

Я дождался крысу, выбрался из укрытия, неся в руках смотанную одежду, и двинулся к воротам, скрываясь в густой тени у самой стены.

Самое рискованное — пройти через ворота. Факелов там нет, но в лунном свете я буду виден очень хорошо, к тому же луна яркая, крупная. Однако у поста охраны несколько масляных ламп, потому есть надежда, что их глаза привыкли к свету и на расстоянии двадцати шагов они меня не заметят, если не будут всматриваться во тьму.

Номер удался, хотя я всерьез опасался зашуметь, упасть от усталости или просто выдать себя отчаянно колотящимся сердцем. Пройдя через ворота, я сразу же свернул в сторону и двинулся подальше, идя вдоль крепостной стены, в спасительную темноту.

Через минуту я упал на траву в полном изнеможении. Подумать только, я выбрался, выбрался, выбрался из этой проклятой крепости! Я уже почти свободен, и теперь главное — не заснуть, чтобы не повторить судьбу ленивца, который ночью сбежал из зоопарка, но наутро был пойман в пяти метрах от ограды.

Немного отдышавшись и отдохнув, я сел и огляделся. Вдалеке — редкие огни города, чуть левее поблескивает гладь раскинувшегося озера, а еще левее, за озером — чернота леса. Вот туда мне поначалу и надо, но для этого еще предстоит пересечь крепостной ров с водой, а я, как назло, плаваю так же, как и дерусь — никак.

Присмотревшись, я обнаружил, что вода не стоячая, она течет, но очень медленно, к счастью. Если так, то у меня есть шанс перейти ров по дну, он всего лишь четыре метра в ширину. Кандалы обеспечат мне отрицательную плавучесть, а тело в воде будет весить намного меньше. Вопрос лишь в его глубине: если более двух метров, я из него могу и не выбраться. Ну и еще — не утыкано ли дно ножами, в средневековье такими штуками многие баловались.

Тут у меня появилась замечательная идея: я буду держаться за край. Если не достану ногами до дна — попытаюсь выбраться и поищу другой способ.

Я сел на краю, свесив ноги в прохладную воду, взялся за край каменной кладки и погрузился в воду с разворотом...

...Точнее, попытался. Потому что глубина у края оказалась мне по грудь.

Это наводило на очень дурные подозрения. Ножи, как пить дать... или пираньи с крокодилами, иначе смысл в таком мелком рве? Ладно, буду переставлять ноги очень медленно, не отрывая ступню от дна, тогда, наткнувшись на нож, я не покалечусь сильно. И буду надеяться, что крокодилов тут нет. Я взял в руки сверток одежды, засунув крысу внутрь, и принялся форсировать водную преграду.

Не было ни ножей, ни крокодилов, ни пираний, весь ров по всей ширине — мне по грудь, к тому же вымощен камнем. Я выбрался на другой берег в состоянии легкого офигевания: серьезно, ребята, у вас ров глубиной полтора метра? Крепостной ров — полтора метра? Вы это серьезно? Впрочем, чего это я, жаловаться грех.

Я прислушался и огляделся. Тихо, свежо, темно. Здесь, на чистом воздухе, стал отчетливо ощущаться тот запах, которым я, мягко говоря, пах. Мыться в тюрьме водили — но даже без мыла и раз в три месяца. Подозреваю, не из милосердия, а чтобы господам паладинам не очень сильно смердело. Что ж, крокодилы так и не появились — помоюсь, даже не из соображений гигиены, а потому что воняющий человек будет привлекать ненужное внимание.

Сказано — сделано. Я помылся кое-как и ощутил почти физическое облегчение. Припомнилось мне одно руководство не то для зеленых беретов, не то для 'котиков': всегда будь чистым, если это возможно, говорилось в нем. Чистота повышает боеспособность.

Не то, чтобы я собирался с кем-то воевать, но, чувствую, очень скоро по моему следу бросятся все гончие мира.

* * *

Я выспался в лесу неподалеку от замка, здраво рассудив, что ночью я все равно далеко не уйду по неизвестной местности. Перед этим мне безумно повезло наткнуться на опушке, где я кое-как видел благодаря луне, на дикорастущую грушу. Ее плоды были кислые и неспелые, но вполне съедобные, да еще и висели низко, так что мой организм, истосковавшийся по витаминам, не отпустил меня на отдых, пока я не набил живот сочной клетчаткой.

Проснулся я еще затемно и наскоро привел себя в порядок. Хотя 'привел в порядок' это слишком громко сказано, так как никаких возможностей что-то как-то сделать я не имел. Просто осмотрел себя и свою трофейную одежду и пришел к выводу, что за бедняка сойду, и при этом выгляжу еще более-менее прилично. Одежда — типичный рабочий не то кафтан, не то сюртук, или как там он называется, такие же штаны, ткань толстая, благодаря чему я не замерз, вид непритязательный, но довольно чистый.

А вот обуви у меня нет. Плохо. Проблему я решил, кое-как порвав старые обноски на лоскуты и обмотав ими ноги, но вопрос надо решать, и побыстрее. Что еще хуже — так это кандалы. Специфический вид металла, расписанного рунами, но без цепей, скажет любому, что перед ним беглый маг. Эти железки на магов цепляли для того, чтобы лишить их возможности колдовать, мне-то оно по барабану, но их вид меня выдаст сразу. И замков на них нет: кандалы банально заклепаны, снять их можно только при наличии инструмента, к примеру, молотка и выколотки. И даже будь они у меня, я смог бы снять кандалы только с ног, но не с рук и не с шеи. Да уж, дело швах.

Я двинулся дальше через лес вдоль озера. От берега далеко отходить не буду, если нагонят — уж лучше броситься в воду и утопиться.

Я сорвал с дерева, которое стало мне на одну ночь и столом, и кровом, еще несколько плодов, один сунул в карман вместе с крысой и пошел куда глаза глядят.

Надежда одна, что удача от меня не отвернется. Без нее в чужом, незнакомом и очень враждебном мире я не выживу. Собственно, я и так пропаду раньше или позже, скорее раньше, но теперь, когда вкус свободы так пьянит, я сдаваться не буду. Немного поживу, пусть дичью, но зато свободно.

'Идет охота на волков, идет охота...'

Я вспомнил этот куплет и подумал, что стоило бы найти хоть какие-то 'зубы'. Просто чтобы кого-то укусить, когда схватят, и желательно насмерть.

Буквально через полчаса, идя вдоль озера, я вышел к небольшой деревне. Обычная такая деревня, ну почти, не очень-то и скажешь, что средневековье. Дома более-менее добротные, причем я обратил внимание на стекла в окнах. Средневековье со стеклами?

То есть, в самом стекле нет ничего странного, это штука давно изобретенная, но одно дело — королевский дворец или там собор с витражами, и совсем другое — крестьянский дом. Впрочем, город же курортный, с приезжими дворянами, а где приезжие дворяне — там и местные жители, по идее, должны быть побогаче, особенно если специализируются на обслуживании дворян, ну там строят им виллы, свежую рыбу поставляют...

Мне повезло: подобравшись со стороны огорода к ближайшему дому, я заметил у самого дома ботинки, причем несколько пар.

Я, как заправский диверсант, сумел прокрасться к самому дому. Ботинки великоваты, но рядом нашлись сандалии, либо на подростка, либо на девушку или невысокую женщину. Годится. Вдобавок у самой двери на заборчике висел грязный рабочий фартук либо передник с парой карманов, я пошарил в нем и выудил несколько монет, с виду железных, стальных или из какого-то другого белого металла

Я по-тихому уволок свой трофей, но перед этим оглянулся — не видно ли собаки или еще чего. А собаки-то нет, и будки нет собачьей. И правда, собак вообще не слышно. Деревня без собак? Хм.

Сандалии оказались почти впору и почти удобными. Минус одна проблема. Осталось избавиться от оков.

Я прошел мимо деревни огородами, разжившись попутно несколькими зелеными, но уже начавшими желтеть грушами и яблоками. Калорий не вагон, но сочные, а главное — сказочно вкусные. Ну или может не особо — но против тюремного месива и черствого хлеба все равно что сказка.

А в самом конце деревни я заметил дом, возле которого стояло что-то очень похожее на кузницу. А где кузница — там инструменты и кузнец.

Тут я немного призадумался. Подойти, поздороваться и сказать, сними, мол, добрый человек, с меня оковы — вариант так себе. Все равно, что голову под молот положить, кузнец же поймет, что я беглый чернокнижник... Думай, голова, думай, если под молот не хочешь!

Оглядевшись по сторонам, я увидел кроличью клетку. Еще не рассвело, людей вокруг не видать... Что ж, чернокнижник так чернокнижник.

В хозяйственной пристройке я разжился ножом, затем пошел к клетке, вынул оттуда одного кролика и — прости, кролик — свернул ему голову. Подошел к двери дома, перерезал кроличье горло и тонкой струйкой крови начертил на земле кривоватый круг. Внутри изобразил символ, похожий на те, что на моих оковах — кажется, готово.

Тушку я оставил за домом, вернулся к двери и постучал, затем отошел на несколько шагов и спрятался за кустом, растущим у крыльца.

Дверь открылась почти сразу и я увидел мужика, который с виду оказался самым типичным кузнецом, крепким и с мощными руками. Он в недоумении огляделся, сделал пару шагов, снова огляделся.

— Ну и кого в такую рань принесло и куда затем унесло? — в недоумении проворчал он.

Я глубоко вдохнул и выдохнул: ну, была не была.

— Меня принесло, добрый человек, — вкрадчиво начал я.

У кузнеца действительно зашевелились волосы на голове или мне показалось? Он попытался вернуться обратно в дом и захлопнуть дверь, но меня это, конечно же, не устраивало.

— Поздно прятаться, добрый человек, ведь в круг ты уже наступил.

Я показал ему на кровяной круг на земле, и вот тут уже у него точно волосы дыбом встали, никакого обмана зрения. Ну а я принялся ковать, пока горячо.

— Проклятие уже наложено, очень скоро, если его не снять, все, кто живет в этом доме, включая тебя, умрут. — Я заметил, что побледневший бедняга сейчас то ли на меня с ревом кинется, то ли в обморок упадет, и быстро добавил: — но его пока еще не поздно снять.

— Ч-ч-что тебе от меня надо, колдун?!

— Вот это правильный вопрос, — улыбнулся я. — Видишь вот эти штуки на мне? Мне надо их снять. Ты снимешь их — я сниму проклятие.

Должно быть, во мне пропал талант великого актера, потому что план удался наилучшим образом. Правда, возникла заминка, когда у меня в кармане заерзала крыса: кузнец, уже державший в руках молот и тонкий металлический пруток, в ужасе выронил их и забился в самый дальний угол кузницы.

— Ну ты чего, человече? Это просто мой фамильяр.

Успокоить его удалось только после того, как я продемонстрировал ему крысу. Интересно, а о чем он таком подумал, что здоровый мужик забился в угол от одного вида шевельнувшегося кармана?

На то, чтобы выбить штифты из оков, у него ушло всего лишь пять минут. Я положил руку на верстак, он приставил выколотку, удар — и штифт на полу. Страшновато было только, когда класть на верстак пришлось голову, но кузнецу ничего дурного на ум не пришло.

— Ну значит так, человече. Соль у тебя дома есть?

— Ага, имеется, — кивнул.

— Кровавый круг посыпь солью, стань в его центр и сто раз прочитай мысленно молитву.

— Кому и какую?

— Всем пяти, каждому по двадцать раз, — пальнул я наобум. — Потом все смой, чтобы на земле не осталось и следа, а лучше вообще срой землю и унеси подальше. Учти, все это ты должен сделать в полном молчании. Хоть звук издашь — пиши пропало, проклятие тогда уже не снять. Да, и учти — ты снял с меня оковы, а значит, теперь соучастник моего побега. Все, мне пора, не поминай лихом.

Я пошел за дом, спрятался за кустом и увидел, как он поспешно вытаскивает из сарая мешок соли. Серьезно? Мешок соли? Тут я вспомнил про дорожку из соли у входа в крепость и понял: да, с солью тут все очень даже серьезно.

Взяв тушку кролика, я поспешил прочь.

* * *

Устроившись в лесу на отдых, я обнаружил, что нож у меня уже есть, а огня развести нечем. Желудок настойчиво требовал калорийной пищи, ноги после утреннего похода начали дрожать от напряжения, еще и все тело покалывает. Доходяга далеко не уйдет, чтобы перестать быть доходягой, надо хорошо питаться. Черт, как огонь-то развести?

Я поразмыслил и пришел к выводу, что у меня вариант только один: трением. Сухую ветку для дощечки с дыркой я нашел, из нее же сделал палочку, трутом послужила сухая листва на ближайшем кусте, но вот лука, чтобы захлестнуть палочку тетивой, у меня нет, пришлось вертеть ее туда-сюда, зажав в ладонях.

Но на практике моя затея не сработала: руки слабые, грубой, прочной кожи на ладонях нет, потому я только основательно их натер, да все без толку. Я человек настойчивый и терпеливый, но где-то через полчаса мне уже хотелось плакать от досады.

— Ну гори же, сука, гори! — бросил я в сердцах.

...И трут вспыхнул.

Мне некогда было удивляться, я принялся подкладывать в огонь топливо и вскоре мой костерок полыхал тепло и ярко.

Кролика я кое-как освежевал, выпотрошил, зажарил на огне и съел, крыса до отвала наелась потрохов. Очень хотелось лечь поспать, но лучше все-таки двигать дальше, а то мало ли, вдруг погоня уже близко.

В общих чертах, все пока вырисовывалось неплохо в близкой перспективе. Если собак в деревнях не держат — я всегда смогу там разжиться едой, а в лесу ночью не холодно, да и зверья, вроде бы, тут нет опасного. Вдобавок, выяснилось, что я могу заставить трут загораться без объективной на то причины...

Хм... Блин, а ведь все сходится. Я полагал, что не являюсь магом, но на деле оковы просто подавляли мой дар. В самом деле, что в тюрьме для магов может помешать магам колдовать? Особые оковы, вот правильный ответ. А когда я от них избавился — еще и покалывание такое странное ощутил...

Однако в более удаленной перспективе все куда менее радужно. Я не могу жить в лесу вечно, хотя бы просто из-за наступления зимы, а она тут, скорее всего, есть. Наконец, даже если б ее не было — мне что, построить в лесу землянку и прожить там всю жизнь?! Так это же практически то же самое заключение. Я — социальное существо, нуждаюсь в обществе себе подобных, только вот как быть, если мне подобные считают меня злом во плоти? У того кузнеца, если вдуматься, волосы встали дыбом еще до того, как я сообщил ему про круг на земле... Должно быть, он все понял по оковам.

Так или иначе, я должен как-то устроиться. Вероятность того, что мне удастся вернуться 'домой', крайне мала, Бармалей ведь даже не поверил, что обмен душами возможен, а тот рассудительный человек в соседней камере сказал прямо, что кроме Рэйзеля так больше никто не может. И даже если б я мог вернуться — большой вопрос, стоит ли. Я ведь не знаю, что за два года учудил Рэйзель в моем теле, да и вообще, жив ли он еще?

Единственный вариант — если он сам решит поменяться обратно, но и тут два вопроса. С чего бы ему меняться обратно, он же не знает, что мне удалось сбежать из тюрьмы, откуда сбежать вроде бы невозможно, это раз. Второе — если я был не магом, но в теле мага стал магом, то логично предположить, что магический дар привязан к телу, а не к душе, и тогда Рэйзель на земле внезапно оказывается не-магом, и даже захоти он обратно поменяться — а вот фигушки. Хе-хе, я даже не знаю, кто из нас в итоге прогадал больше. Быть магом, но утратить дар — ну, это сродни инвалидности, должно быть.

В общем-то, способ действия пока что напрашивается один: убежать куда угодно, лишь бы подальше, а там видно будет. У меня есть одно небольшое преимущество: если меня будут искать, то как Рэйзеля, мага-чернокнижника. А я не маг, я понятия не имею, как бы действовал он, и мои поступки будут сильно отличаться от того, что ожидают преследователи.

Да, мелочь, но в моем отчаянном положении любая мелочь важна.

* * *

Четыре дня я двигался лесом, благо, он оказался обширным. За это время я слегка прибарахлился, обзаведясь кое-какой одежонкой, более-менее сносными ботинками, парой комплектов белья, стыренного с бельевой веревки, а также шапкой. Шапка, пожалуй, была важнейшим приобретением: на второй день я решил укоротить волосы, которые за два года мне никто не стриг, и обнаружил, что являюсь пепельно-платиновым блондином, натуральным, само собой. Никто из виденных мною людей таковым не был, значит, это не норма, а примета, так что шапка пришлась как нельзя кстати.

Среди прочих моих приобретений были широкий охотничий нож, который я сразу же превратил в наконечник самодельного копья, небольшой топор, котомка и плохонький плащ. Если не считать копья, я выглядел примерно так, как должен выглядеть бедняк, бродяга или кочующий батрак. Копье я сделал из опасения все-таки повстречать зверя и во время вылазок по деревням оставлял его в лесу.

Еще за эти четыре дня я неплохо отъелся. В одной кладовой при сарае я нашел солидный запас копченого мяса — не иначе, закололи барана — и килограмма четыре с лишком уволок. Вкупе с легкодоступными яблоками, грушами и овощами на грядках получился такой рацион, который и по меркам земного сироты весьма неплох.

Мне крайне помог тот факт, что собак в деревнях практически нет. То есть, они были, я видел издали, как из скромного, но явно господского экипажа, типа прогулочной коляски, вышла дама, которую сопровождала комнатная собачка. Вторую собачку я видел на руках сельской девочки в зажиточной одежде, но ни одной мало-мальски крупной собаки не видал. Более того, я обнаружил одну хрень, которая поставила меня в тупик.

Соль. Обычная соль. Но вся штука в том, что в этом мире она играет иную, странную и непонятную мне роль. Из соли насыпают дорожки поперек дверей в хлевах, и заглянув в одно окно, я увидел там за стеклом дорожку из соли. Хм... Защита от злых сил? Потому что если от магии, то соль никак не помешала мне убежать из Цитадели.

Помимо этого, я обратил внимание на отсутствие крупного скота. Кроме коней — ни быков, ни коров, ни свиней. Овцы и козы — масса, птицы не счесть, но вот крупного ничего нет. Странно.

Вечером четвертого дня я решил, что стоит рискнуть и зайти в какое-нибудь поселение, просто для того, чтобы начать осваиваться и присматриваться к обществу. К тому же, мясцо подошло к концу, а в кармане — несколько мелких монет. Можно ради эксперимента зайти в какой-то кабак и попросить накормить меня на эти деньги.

Тут внезапно лес закончился, впереди я увидел небольшой городишко, недалеко ушедший от деревни, а далеко-далеко на горизонте — массивный горный кряж.

Ладно, решил — буду придерживаться плана. Страшновато, конечно, но и оттягивать бессмысленно.

Городок и правда задрипанный. Все довольно средневеково, но с налетом несколько более цивилизованной эпохи. Люди в примерно такой же одежде, как и я, лицами смахивают на европейцев, как, впрочем, и паладины ордена.

Поскольку я пришел в город по дороге, предварительно спрятав нож в котомку, то особого внимания к себе не привлек. Придорожная не то корчма, не то таверна отыскалась почти сразу. Смеркается, внутри свет неяркий, значит, полумрак. Меня устраивает.

Я толкнул дверь и вошел. Внутри сидят люди, преимущественно занятые едой, пара человек потягивает что-то из кружек, напротив двери за стойкой — толстый корчмарь.

Когда я вошел, то почему-то сразу привлек к себе нездоровое внимание. Негромкий говор как-то приутих, ложки перестали скрести по дну тарелок. Хреновый признак, очень. И хозяин как-то подозрительно смотрит.

Бежать поздно. Сделаю вид, что ничего странного не происходит, авось пронесет.

Я пошел прямиком к корчмарю и, не доходя, заранее поздоровался:

— Это, доброго вам вечера...

— Тебе чего? — подозрительно спросил корчмарь, и я обратил внимание, что его правая рука скрыта под столом.

— Так это, поесть бы чего попроще с дороги, — сказал я и положил на прилавок несколько монет.

Мое дурное предчувствие усилилось еще больше и стало очень дурным: хозяин не посмотрел на деньги, он смотрит только на меня. Черт, черт, черт!

— А откуда ты такой к нам пожаловал?

А мест-то я не знаю и названий! Хотя...

— С Олерона. Там и раньше батрачить было не особо легко, а как начали виноградники некоторые болеть и чахнуть — совсем невесело стало... Тут работу найти как-то полегче, чем там.

Видимо, моя версия его убедила, потому что взгляд потерял подозрительность, по крайней мере, частично.

— А твои родители кто такие?

Вопрос, конечно, странный, но...

— У меня их нету. Сирота я, родителей не помню.

Тут внезапно заговорил один из посетителей, худой бородатый парень лет тридцати.

— Да полно тебе, Финн, ты вообще хоть раз в жизни видел нищего дагаллонца? — ухмыльнулся он. — Это полукровка, на Олероне их больше, чем где-либо.

Вау, неужто угадал случайно? Еще бы узнать, кто такое дагаллонцы.

Тут хозяин перевел взгляд на мои деньги, наконец, и выудил из кармана предмет, оказавшийся магнитом. Им он собрал монеты, ссыпал к себе в карман и позвал кого-то из внутреннего помещения. А я сразу же на ус намотал: тут железо в качестве драгметалла выступает. Учтем-с.

Из кухни появилась не то служанка, не то дочка хозяина, скорее все-таки дочь, потому что полная, румяная и одета, с виду, неплохо. Лет двадцать, красотой не блещет, но миловидная, и общий облик мягкий. Она принесла мне тарелку гречневой каши и большую сардельку, а также солидный ломоть хлеба.

— Тебе пива или молока? — голос тоже мягкий и тихий, но не робкий. Дочка.

— Молока.

Молоко, естественно, оказалось козье. Или, может, овечье, но не коровье, это точно.

Я принялся за еду, быстро прикончил кашу и колбасу и взялся за молоко, как тут в таверне появились новые лица.

Точнее, личико и морда.

Личико принадлежало молодой хрупкой женщине или юной девушке, навскидку от восемнадцати до двадцати пяти, судя по одежде — богачка или даже дворянка, холеная и ухоженная, так что вполне может выглядеть моложе настоящего возраста.

У нее за спиной возвышалась 'морда'. Точнее, не морда, а шкаф, потому что сквозь дверной проем была видна фигура по плечи. А вот когда шкаф наклонился, чтобы не снести облаченной в шлем типа мориона головой косяк — тогда в поле зрения показалась собственно морда. Ну или харя, размером вдвое больше моей головы. Ну и мордоворот, однако, у него каждый кулак размером с гирю. Здоровенная алебарда в его руке смотрелась как-то жалко, ему бы телеграфный столб в качестве оружия подошел больше. А когда на пол ступает — епта, прям столы подпрыгивают!

Когда дворянка вошла в трактир, присутствующие поснимали шапки, но никто ничего не сказал, вставать и кланяться тут, видимо, тоже не принято. Учтем. Правда, толстяк-хозяин был единственным, кто поклонился, то ли потому, что хозяин заведения должен выражать свое почтение иначе, то ли потому, что у него не было шапки, чтобы снять.

Я последовал примеру других и тоже снял шапку, стараясь не интересоваться ничем, кроме своей трапезы. Интересно, что леди забыла в таком захудалом придорож...

— Кто-нибудь поденной работой интересуется?

Ах вот оно что... Тут так принято, что господа сами себе работников ищут в таких вот дырах? А голос мягкий и приветливый... Тут я обнаружил, что практически все присутствующие, кроме новоприбывших, смотрят на меня. Черт, ведь я же изначально вызвал кучу подозрений и развеял их только легендой батрака, и если я сейчас промолчу — это будет ну очень странно.

— Эм-м, ежели в поле или на строительстве — то я, госпожа, — я постарался, чтобы мой голос звучал робко. — Куда и когда прийти велите?

Она скажет, куда и когда, а что я потом туда не приду — этого посетители трактира не узнают, да и я далеко буду...

— Пошли, — сказала она вместо ответа и повернулась к выходу.

Черт, ситуация выходит из-под контроля. Деваться некуда, батрак-бродяга не должен заставлять себя упрашивать. Я залпом допил молоко, сунул недоеденную краюху хлеба в карман, взял котомку с пола и пошел следом. Уже на выходе обернулся — а все смотрят мне вслед, и хозяин, и его дочка, и посетители, и как-то очень-очень подозрительно. Что с ними не так, а? Почему здесь не любят дагаллонцев, на которых я чем-то похож?

На дороге у трактира стояла карета дворянки. Это как, она меня подвезет, что ли? Что-то мне с трудом верится, что тут у господ принято в своих каретах батраков возить...

— Ездим быстро, смотри не свались с запяток, — мрачно напутствовал меня мордоворот.

Вот теперь все на своих местах. Слуги на запятках господских карет ездили, я мог бы и сам догадаться... А 'морда' на меня смотрит так, словно я переспал с его сестрой и фотки в интернет выставил...

Дворянка села в карету, морда сел рядом с кучером — а как иначе, один хрен он в карету бы не поместился, ни внутрь, ни в дверь — ну а я стал на запятки и ухватился за специальные ручки, деваться-то некуда.

И мы поехали. Морда не врал, четверка лошадей тащила экипаж весьма шустро. Карета прокатилась по главной улице городка, выехала за его пределы и вскарабкалась на горку, где раскинулось весьма солидное такое имение, не особо большое по площади, но с массивным готичным особняком в три этажа.

Я присмотрелся к ограде — решетчатая, позеленевшая. Вроде, перебраться проблемы не составит...

Тут у меня мелькнула здоровая мысль. Как сказал один сценический 'браток' в исполнении известного комика, 'братва меня где угодно сыщет — но только не в театре!'

Действительно, что должен делать сбежавший колдун? Да без понятия, но зато я знаю, чего он делать не будет: наниматься батрачить к местной дворянке. Если я некоторое время тут поживу и поработаю — освоюсь, пережду, немного восстановлю форму и окрепну, небось, деньжат заработаю чутка, если не обидят, а уж кормежка тут полюбому будет получше, чем в темнице.

Как только карета остановилась во дворе, моя новоявленная хозяйка вышла из нее, даже не посмотрев в мою сторону, но бросила мордовороту:

— Покажи ему, где кухня.

В принципе, может статься, она неплохой человек, но дворянке, будь она сорок раз доброй, все равно не о чем говорить с батраком. Правда, странно, что она ищет работников лично, могла бы и 'морду' послать, но...

В этот момент 'морда' очень доходчиво объяснил мне, почему хозяйка сама ходит по трактирам, а не его посылает.

— Вот там кухня, — показал он, — спросишь — накормят. Вон там сеновал.

Но при этом он смотрел на меня страшнее, чем Ленин на буржуазию.

— Простите, я вам чем-то не угодил? — несмело спросил я.

— Нет, ничем, — буркнул он, но его голос, выражение лица и взгляд говорили обратное: 'всем, включая сам факт твоего существования'.

Вот тут мне снова захотелось задать стрекача. В самом деле, даже если мне когда-то придется отвечать на вопрос, мол, а какого такого черта я сразу же удрал, ответ у меня уже есть: мол, это, охранника испугался.

Короче говоря, ночью сваливаю, решено.

Но вначале я пошел на кухню для слуг. Не то чтоб я очень голоден, кормежка в трактире была щедрой, но вызывать подозрения не стоит, к тому же, я бы преспокойно умял еще одну такую порцию, как в трактире.

На кухне меня встретила более-менее обыкновенная женщина лет сорока.

— Доброго вечера, — поздоровался я, — госпожа сказала тут поесть спросить...

И эта женщина, вроде бы не страшная, как тот мордоворот, посмотрела на меня таким же нехорошим взглядом, и сразу мне захотелось спросить, что с ними всеми не так — или что со мной не так? Ну мордоворот еще понятно, он охранник и телохранитель, и потому профессия просто обязывает его видеть в каждом приблудном голодранце потенциальную проблему. Но вот эта повариха — ей-то я чем не нравлюсь?

Но еды в миску она мне навалила, не скупясь, до краев: густая похлебка, в ней не то фасоль, не то бобы. Сунув туда ложку, я обнаружил, что среди бобов встречаются куски мяса, а сама похлебка пахнет весьма аппетитно.

И на вкус она оказалась тоже весьма недурственной, я подумал и пришел к выводу, что такой вкусной и хорошей еды мне и в детдоме есть не приходилось, за колонию вообще молчу, а уж про застенки Цитадели...

И тут мое желание сбежать дало трещину. Здесь странная прислуга, но вроде бы неплохая хозяйка, если даже челядь так кормят, не скупясь. Надо поразмыслить над всем этим как следует.

Доев, я вежливо поблагодарил повариху, взял свою котомку и пошел на сеновал. По пути мне встретилось всего двое, оба не то конюхи, не то плотники, они ничем толковым не занимались, просто шли через двор и один другому что-то рассказывал. Ну да, вечер поздний, работы уже закончились. Судя по тому, что вот эти двое не спешат свалиться без задних ног — как минимум они, стало быть, за день не надорвались, и на прорабов или там другое начальство не похожи. Маловероятно, что тут над батраками стоит надсмотрщик с кнутом, одним словом.

Вот что мне не понравилось — так это то, как они на меня посмотрели. Да что за нахрен-то?!

Я отыскал сеновал — никого. Помещение крытое и капитальное, ничем не воняет. Пожалуй, тут ночевать будет в сто раз комфортней, нежели в лесу.

Я проверил, как там поживает моя крыса в кармане — оказалось, что очень даже ничего. Тут большой вопрос, что мне с нею дальше делать и где держать... Ладно, утром я спрошу, не найдется ли тут какой клетки, ящика, чего угодно. Правда, тут надо будет еще объяснять, на что мне крыса...

Я рухнул в сено. До чего же приятно растянуться так после трудного дня... Правда, соломинка лицо щекочет... Я смахнул ее с лица, но случайно задел губы...

Губы!!! У меня шрамы после зашитого рта, а я еще удивляюсь, почему на меня все так странно и подозрительно косятся!!! Какой же я идиот! Видимо, мне рано или поздно придется объяснять свои шрамы, надо бы что-то придумать...

А придумать оказалось несложно. Раз я похож на какого-то дагаллонца... Ладно, там тому и быть. Меня однажды приняли за колдуна, схватили, связали, зашили рот. Не паладины ордена, конечно, вроде бы за ними не водится такой произвол по отношению к невиновным. Ну да, схватили простые недалекие горожане или там селяне, рот зашили, чтоб не проклял их, отдали ордену. А те быстро разобрались, что я не маг, и отпустили... Но я перед тем несколько дней провел в темнице, и там подружился с крысой, когда выпустили — забрал ее с собой. Ну а что, у бродячего батрака друзей как бы не полк, тут и крысе будешь рад, с ней хоть поговорить можно, она, правда, не отвечает, но слушает терпеливо и не перебивает... Ну да, все гениальное всегда просто.

С этой мыслью я и заснул.

* * *

Спал я очень хорошо, как говорится, без задних ног, даже без сновидений или крысиных прогулок. Правда, под утро немного поворочался — как-то оно жестковато стало на сене и холодновато...

Пощупав рукой вокруг себя, я почему-то наткнулся на холодный камень. Пощупал другой — нащупал холодный металлический прут.

Открыв глаза, я обнаружил, что снова нахожусь в клетке, только уже не в темнице, а куда более страшном месте.

Комната — камень сплошной, только у потолка оконце, у стен — различные пыточные приспособления, прямо перед клеткой на полу начерчен круг с рунами, причем, судя по всему, кровью.

А кровь — она была повсюду. На стенах, на полу, на прутьях моей клетки — характерные такие бурые пятна и брызги. На ближайшей тумбочке разложены щипцы, ножики и разные другие приспособления, никогда прежде мною не виданные, и все они, разумеется, перепачканы засохшей кровью.

Интерьер завершали две отрезанные мужские головы в углу на подносе, рядом на полу лицом вниз лежало посиневшее тело со следами пыток на голове и руках. И сладковатый запах разложения, само собой.

Я попал в самую настоящую пыточную камеру, и тут, судя по всему, шутки не шутят.

Мой взгляд привлек небольшой предмет, висящий на конце веревки неподалеку от моей клетки. Это оказался ключ от замка, но повешен он так, что я никак не смог бы до него дотянуться.

Мое сознание захлестнул водоворот панических мыслей, среди которых мелькнула одна не паническая, но оттого не менее удручающая.

Теперь мне стало ясно, почему посетители таверны смотрели на меня так странно.

Они знали.

Несколько секунд я бездумно созерцал свою новую темницу, не в силах поверить, что такая хрень со мной приключилась. А когда через силу заставил себя поверить, что это не сон — толковые мысли все равно не появились, потому что весь мозг занят одним нехорошим предчувствием, что я тут не надолго. Хотя, может, и надолго, как те две головы и труп в углу.

Мои попытки дотянуться до ключа ничего не дали, естественно, но я, конечно, не мог не попытаться. Идея дотянуться пальцами ноги оказалась нереальной: стоило встать во весь рост, как дико закружилась голова. Никакого сомнения: в еду мне положили что-то дурманящее, из-за чего я не проснулся, когда меня волокли в этот подвал.

Ну думай же, голова, думай!

Я закрыл глаза, чтобы хоть как-то отгородиться от окружающей меня кошмарной действительности, и внезапно увидел себя со стороны, откуда-то сверху.

Крыса! Крыса смотрит на меня через оконце, она выбралась из кармана и убежала, когда за мной пришли, а теперь вернулась. Крысонька, лапушка, давай же, увидь что-то, что поможет мне в моем ужасном положении!

Крыса перевела взгляд на труп в углу комнаты. Серьезно? И как это мне поможет?! Затем взглянула на меня, снова на труп, на меня, на труп, на меня, на труп... Ты издеваешься? Хотя... стоп. Труп. Мертвец. А я, вроде бы, некромант, да? Вот только я понятия не имею, как повелевать мертвыми. Закричать, что я приказываю ему встать и повиноваться?

В этот момент крыса сосредоточила свое внимание на мертвеце, и я заметил, что на нем — какая-то пульсирующая красноватая руна. Что-то отдаленно похожее на мои татуировки...

Я открыл глаза и присмотрелся — ничего нет. Закрыл — снова вижу мертвеца и руну на нем. Крыса видит что-то, чего не вижу я?

В этот момент крыса начала быстро переводить взгляд с руны на меня и обратно, и так много раз. Руна — я, я — руна... Я и руна... Стоп, так это я должен ее нанести? Как, если я в клетке? Мысленно, что ли? Хм...

Я взглянул на труп и попытался представить, что на нем — там самая полупризрачная руна. Сосредоточился — ну, вроде бы представляю, дальше-то что? Ну же, крысонька, дай подсказку!

Как только я закрыл глаза, мертвец уперся руками в пол и начал подниматься. Меня это все-таки испугало, я открыл глаза — да нет, он лежит, как лежал! Что за... Но стоило мне закрыть глаза, как труп снова начал вставать, при этом крыса внимательно следила за его движениями. Открываю — не-а, так и лежит.

Секундочку... Значит, крыса способна не только давать мне смотреть из своих глаз, но и показывать мне то, чего на самом деле нет! Это что-то странное, но удивляться я буду потом.

И тут я заметил, что воображаемая руна — на своем месте, хотя я уже выбросил ее из головы. Значит ли это, что я на самом деле наложил ее мысленно, только лишь представив? Хм, а и правда, как некроманты свои чары налагают?

Крыса показывала мне, как труп встает... Может, я должен и это себе представить?

Я попытался представить себе, как труп поднимает руку — и в следующий миг он ее поднял.

Вот оно, спасение! Я могу управлять трупом мысленно!!!

Но как только я представил себе, как мертвец встает, упершись руками в пол, у меня перед глазами все вздрогнуло, я испытал чувство сильнейшего диссонанса, когда все пошло не так, как было представлено. Труп не смог встать, потому что правая нога оказалась сломанной, а за левую он цепью прикован к полу.

Черт, черт, черт! Мое оружие, которым я уже надеялся защищаться, оказалось прикованным к полу и поломанным! Ну что за дерьмо!

Так, спокойно... Труп бесполезен, нужен другой способ, но вот его-то у меня и нет, есть только прикованный к полу мертвец. Что можно сделать прикованным трупом? Разве что дотянуться куда-нибудь...

Столик. Возле трупа стоит низенький столик, на котором какие-то банки, склянки, книжка и... какой-то хирургический инструмент типа ножа, с коротким листообразным зазубренным лезвием.

Повинуясь моей воле, труп приподнялся на руках, дотянулся до столика и взял с него зазубренный ножик. Так, теперь его надо добросить до меня...

Я крепко промазал, но недолет оказался не смертельным: мне удалось зацепить рукоятку лежащего на полу инструмента кончиком пальца. Ну вот, теперь я хоть как-то, но вооружен.

Нож я заткнул за веревку, заменявшую мне пояс, за спиной, и стал раздумывать, что еще я могу сделать руками мертвеца, но в этот момент заскрежетал засов. Как я и думал, ключ на веревке — лишь иллюзия спасения, а мой пленитель — редкий садист...

Раз оружия толком нет — придется импровизировать. С самого начала сбить тюремщика с толку, а там видно будет. Я поспешно 'уложил' труп на место в той же позе, сам сел у стены, скрестив ноги.

Дверь — массивная, прочная — открылась, и я с удивлением обнаружил, что пришел не мордоворот и не зловещего вида граф-психопат, а та самая девушка.

— Приветик! — радостно улыбнулась она мне, и ее глаза и улыбка были совершенно безумны.

Да уж, везет мне, что не девчонка, то психопатка, но эта, видимо, куда больнее Изетты.

— Ну привет, коль не шутишь, — спокойно отозвался я.

Все-таки два года в компании с Изеттой оказали мне услугу: моему покерфэйсу многие бы позавидовали, во время заключения в Цитадели я научился замечательно скрывать свои чувства и эмоции под маской равнодушия.

Дальше последовала немая сцена: она смотрит на меня, я на нее, и ее радостное выражение лица сменяется озабоченностью.

— Слушай, ты меня смущаешь немного, — сказала эта ненормальная.

— Чем же? — приподнял бровь я.

— Ну как это чем! Тем, что ты ненормальный!

— Я ненормальный? — мне даже не пришлось разыгрывать легкое удивление.

— Ну а как иначе? Нормальные люди обычно умоляют пощадить их, обещают сделать все, что я пожелаю, клянутся никогда никому не рассказывать... А ты?!

Я пожал плечами:

— А это разве работает? На меня подобные мольбы и обещания не действовали никогда, с чего бы вдруг им на тебя действовать?

Вот тут она уже всерьез озадачилась. Подошла поближе, задумчиво меня оглядела.

— А почему это у тебя вокруг рта такие странные шрамы?

— Когда ублюдки из ордена Священного Пламени узнают, чем ты тут занимаешься — у тебя будут такие же.

Психопатка хихикнула:

— А они не узнают.

Я печально улыбнулся:

— Я тоже так думал.

Она скрестила руки на груди, глядя на меня сверху вниз, и у нее на лице я заметил усиленную работу мысли. Надо брать ход беседы в свои руки.

— Если не секрет, для какого ритуала или заклинания я тебе понадобился? Интересно просто.

— Ну если ты и правда маг — посмотри на круг и прочти руны, — хитро улыбнулась она.

А вот это уже удачный поворот.

— Шутница. У тебя во внешнем кругу две пары несовместимых рун, а внутренний и внешний находятся в несогласованности примерно на две трети, как я должен это прочесть?

— Что ты городишь?! — воскликнула она. — Все в точности по книге!

Вот тут я начал ухмыляться.

— И все-таки, что за ритуал ты пытаешься провести?

Она вздохнула.

— Вообще-то, хочу связаться с покойным отцом...

Я начал ухмыляться шире и злее.

— Дай угадаю... Когда в твои покои залетает комар, ты трубишь в рог и бьешь в набат, тут же вбегает твой мордоворот и начинает размахивать алебардой, пытаясь разрубить комара надвое, да?

— Что ты несешь?!

— Чтобы связаться с умершим родственником, достаточно мела и курицы. Хотя что я буду рассказывать девчонке, которая пытается изучить тайное запретное искусство по книге?!

— А как еще я должна его учить?! — возмутилась она. — И вообще, что ты имеешь против книг?

Я негромко засмеялся и чуть склонил голову набок:

— Рассказать тебе, как и кем пишутся эти книги?

Психопатка вопросительно приподняла бровь.

— Кем?

— Кем угодно. Например, колдовскую книгу можешь написать ты сама. Для этого не надо быть магом, достаточно, чтобы наивный покупатель в это верил...

— Это настоящая книга! — с апломбом заявила она. — Она принадлежала настоящему чернокнижнику, и мне стоило немалых денег устроить так, чтобы в итоге она попала ко мне, а не была сожжена...

— Тогда стоит задаться вопросом, где взял книгу тот чернокнижник. Сколько неудачных попыток ты уже сделала?

— Четыре, — призналась она, — но дело не в книге, это не подделка. У меня получились почти все ритуалы, описанные в начале, но, видимо, не хватает мастерства сделать что-то посложнее.

Я сокрушенно покачал головой.

— Просто нет слов... Более совершенные подделки предназначены для обмана уже кое-что знающих, но все равно глупых горе-адептов. В самом начале содержатся самые простые и оттого всем известные вещи. Ты видишь это, решаешь, что книга подлинная... а затем тратишь полжизни на рисование бессмысленных кругов и при этом, что хуже всего, винишь в неудачах себя. Сколько жертв ты потратила впустую, только потому, что тебе подсунули фальшивые формулы и ритуалы?

— Ну-у-у, жертва, потраченная с удовольствием, не считается потраченной, — протянула психопатка. — Ты хочешь сказать, что настоящих книг нет?

— Ну подумай же головой, она у тебя не только чтобы есть в нее! Неужто мои ученики служили бы мне по двадцать-тридцать лет, если б могли получить те же самые знания, просто купив книгу из-под полы?! Нет, девочка, нет. Будь это так, наше искусство не было бы тайным. Только тем книгам можно доверять, которые ты получила от своего учителя или написала собственноручно, ассистируя ему. Конечно, иногда на черном рынке оказываются и подлинники, написанные 'для себя', но очень редко, потому что мы сами не торгуем своими тайнами, а орден, если добирается до нас, сжигает наши труды, как правило. Так что если ты еще когда-нибудь будешь покупать книгу неизвестно у кого — хотя бы убедись, что он действительно маг...

На протяжении всего этого монолога я отчаянно умолял и приказывал перу на столе, возле которого стояла юная чернокнижница, вспыхнуть, сдабривая мысленные мольбы трехэтажным матом. К моему счастью, перо все же загорелось, хоть и очень неохотно.

— Проклятье, так ты настоящий маг!

— А ты как думала?

Тут в ее руке появился небольшой продолговатый револьвер.

— Я думала — ты мне зубы заговариваешь... В общем, шутить не вздумай — тут серебро и сера.

— Если б мне было до шуток — вместо пера загорелась бы ты сама.

Она фыркнула:

— Блеф! Если б ты мог это сделать — уже сделал бы!

— ... И остался выжатым досуха в запертой клетке? Я думаю наперед чуть дальше, чем ты.

— Кто ты, поглоти тебя эфир, такой?!

— Меня зовут Рэйзель. Может, слыхала краем уха?

— Тот самый? Рэйзель лин Фаннард, он же Мастер, Князь Мертвых, Владыка Хаоса, Дагаллонский Выродок?

— На свете есть еще какой-нибудь знаменитый Рэйзель? А насчет Дагаллонского Выродка ты немножко того, рискуешь. Я обычно убиваю тех, кто меня так называет.

— Тебя два года как упекли в Цитадель, на самое дно, разве нет?

Я кивнул.

— Да, было дело. Самые адские два года в моей жизни.

— Оттуда невозможно сбежать!

— Разве я не доказал обратное?

Гребаная ведьмочка уперла руки в бока.

— Ладно, ты Рэйзель. Что тебе мешает сжечь меня, затем поднять и заставить выпустить из клетки? Тебе это раз плюнуть.

Я пожал плечами:

— Здравый смысл. Я не знаю, где ключ, а тот, что на веревке — наверняка не от моей клетки. Беда в том, что мне некуда дальше бежать. Я истощен и болен, меня знает в лицо чуть ли не каждая лошадь, мое укрытие разорено и сожжено, лаборатория уничтожена, ученики почти все погибли... Слушай, объясни мне, почему все знают, чем ты тут занимаешься, но при этом не боишься, что донесут паладинам?

Она, разумеется, не преминула отыграть пару очков.

— О, тут все просто, — самодовольно заявила она. — Половина города работает на моей колбасной мануфактуре, не будет меня — их всех ждет беспросветная нищета и голод. Земли тут не особо плодородные. При этом я знаю секрет, как снизить себестоимость колбасы, и потому мой товар с легкостью конкурирует по всей провинции. Но горожане думают, что колбаса дешева из-за того, что на нее идут пришлые бродяги, к тому же их устраивает, что нет приблудных воров и бродяг... А если меня арестуют и продадут мануфактуру с молотка — колбаса подорожает, конкурентность упадет, доходы снизятся — а с ними и жалованье. Потому никто из них не сдаст свою благодетельницу. А кто сдаст — того потом другие горожане растерзают. Конечно же, они не знают, что на самом деле происходит в этом подвале.

Я сокрушенно покачал головой.

— А на этот раз что не так? — возмутилась она. — Это гениальный и действенный план!

— Да я и не спорю, — вздохнул я, — просто я держал окружающих селян в страхе, но не догадался сделать их зависимыми от меня... А ведь это было бы куда как удобнее... В общем... тебя, к слову, как зовут-то?

— Нидалла. Нидалла вир Кайлакс.

— Ну так вот, Нидалла. Мне нужно укрытие, чтобы переждать трудные времена и восстановить силы, мне нужны жертвы, мне нужен ассистент, потому что в своем нынешнем состоянии я многое не осилю в одиночку. Мне нужна новая лаборатория, мне нужны ресурсы. Мне нужна точка опоры, чтобы начать все сначала, качнуть маятник в обратную сторону и однажды избавить нас всех от ордена. Все это у тебя есть. А у меня есть знания и мастерство, которых ты не получишь ни из какой книги и ни у какого учителя. Такой шанс — стать чем-то стоящим и просвещенным — выпадает раз в жизни.

Я уже давно заметил у нее в глазах то, что вполне можно было бы принять за алчность или жадность, а теперь оно разрослось многократно сильнее.

— Ладно, ты прав. Я с радостью стану твоей ученицей — как только докажешь, что ты тот самый великий Рэйзель, а не особо хитрая жертва с мизерной каплей магического дара. Давай начнем с сеанса связи с моим отцом?

— Легко. Мне нужен мел, а потом понадобится курица.

— И все?

— А что еще мне, по-твоему, нужно?

— Голова, через которую будет говорить мой отец?

Я тяжело вздохнул.

— Ты когда-нибудь видела говорящую голову?

— Эм-м-м... Нет. Но так написано в...

— Той подделке? Ты тут разделала кучу жертв, но при этом не знаешь, как устроено человеческое тело? Ритуалы с говорящей головой — байки. Примерно тысячу лет назад один великий, не побоюсь этого слова, мистификатор проделывал такие фокусы. Брался стол с дыркой посреди, под него залезал человек, его голова торчала в дырке, словно отрезанная. Наносился грим, затем мошенник начинал проводить 'ритуал', голова начинала говорить... А потом, уже после ритуала, голова действительно отрезалась и выставлялась на всеобщее обозрение. И никто не сомневался, что видел магию...

— Вот так хитрец, — пробормотала Нидалла. — Только где он брал желающих ему подыграть?

— Их было полно, и все они были уверены, что, исполняя волю господина, попадут в рай... Я же говорю — он был великим мистификатором, всех обманул. И вот с его подачи укоренилось мнение, что есть ритуалы с отрезанными головами... Проблема в том, что голос возникает, когда воздух выходит из груди через голосовые связки в горле. И потому даже если вызванный дух будет двигать ртом и языком головы — он не сможет издать ни звука. Но в книгах для простаков, конечно же, описываются ритуалы с отрезанными головами и кровью, потому что если прочтешь про ритуал с мелом и курицей — ведь ты же подумаешь, что это несерьезно, правда? А истинная магия — не про серьезность. Главное — эффект, а не эффектность.

Судя по всему, я ее убедил: на лице Нидаллы появилась досада.

— Ну ладно, а как тогда мой отец будет со мной говорить?

— С помощью все того же мела. Он будет писать тебе. Это самый простой, старый и проверенный способ. Более совершенный придумал я — с насосом, который будет качать воздух в глотку головы, и тогда она сможет кое-как говорить. Но для этого нужны насос и ассистенты, которые будут качать.

— Ладно, сейчас схожу за мелом и курицей.

— А пока дай мне книжку свою полистать. А то мои два последних года были небогаты на развлечения.

Нидалла решила, что беды не будет, сунула мне книгу сквозь прутья и ушла. Меня же интересовала не книга сама по себе, а то, как именно она будет мне ее давать. Хоть я ее и почти убедил, она не забыла про осторожность и книгу подала так, чтобы я взял ее, протянув руку. Вздумай я встать на ноги — она, конечно же, отскочила бы.

Когда она вернулась, неся мел и курицу, я листал книгу и презрительно хмыкал.

— В общем, сожги ее, — подытожил я, — в ней нет ни слова достоверной информации, помимо первого раздела. Как я и говорил.

— Проклятье, она стоила мне таких денег! Может, лучше я ее продам кому-то, такому же наивному?

— Это неразумно, — я покачал головой, — очень многие, желавшие обмануть покупателя, в итоге обманывали паладинов.

— В каком смысле?

— В прямом. Если тебя схватят с этой книгой — никто не станет проверять, действительно ли ритуал с отрезанной головой фальшивый, и твоим словам о том, что ты не чернокнижница, а просто мошенница, само собой, не поверит ни одна живая душа. Ты закончишь свои дни в темнице Цитадели, как и многие такие же горе-продавцы.

— Ты прав, — вздохнула она, — ладно, вот тебе мел и курица, давай начнем.

— Мне пока только мел нужен, а курицу держи.

Курица, ясное дело, не хотела мирно висеть вниз головой и ждать, пока ей отрежут голову. Конечно, она вряд ли могла предвидеть именно такое развитие событий, но когда тебя держат за ноги вниз головой — это уже сам по себе признак нехороший. Нидалле не оставалось ничего иного, как держать курицу в вытянутой руке и морщиться, когда ей в лицо летели вылетевшие из крыльев перышки.

Тем временем я начертил на полу кривой круг, затем внутри него еще один, и принялся оформлять это дело, рисуя русские и латинские буквы.

— Он у тебя кривой, — заметила Нидалла.

— Это не мой круг кривой, это твой пол кривой. Это не очень важно для такого простого ритуала, важно, что замкнутый.

— А что это за руны такие странные?

— Они странные только для тех, кто пытается выучить наше искусство по книжкам, неизвестно кем писаным. И сними свой кафтан.

— С какой такой стати?! — возмутилась она.

— В идеальном случае исполняющий ритуал должен быть обнаженным, чтобы одежда на нем не глушила так называемый резонанс. Но с учетом того, что ритуал несложный, будет достаточно избавиться от самой тяжелой одежды. К тому же, что-то мне подсказывает, что ты не захочешь раздеваться передо мною полностью.

— Еще чего!!! — возмутилась она.

— Угу. Это одна из причин, почему ученик и учитель, проводящие сложные ритуалы вместе, если они не одного пола, всегда состоят в близких отношениях.

Она не спешила исполнять мое указание, потому я оторвал взгляд от круга и увидел, что она глядит на меня оценивающим взглядом.

— Ну и что ты на меня смотришь? Я не люблю повторять и не люблю учеников, которым надо повторять.

Она принялась расстегивать свободной рукой свой кафтан, затем сунула руку в карман, вынула оттуда револьвер и положила его на низкий столик. Черт, я надеялся, оружие останется в кармане.

Нидалла освободила руку из рукава, взяла в нее курицу, все не желавшую успокаиваться, и сбросила кафтан со второй руки. Тут уже я немного на нее засмотрелся: тонкая легкая рубашка выпуклостей фигуры не скрывала.

— А ты что на меня смотришь? — мне показалось, или она начинает краснеть?

— Прикидываю, не прогадал ли я с ученицей, — ответил я. — Ты ж еще пойми, что я два года проторчал в страшной дыре, и единственная женская особь там была мерзкой сучкой-паладинкой, которую я даже в жертву принести побрезговал бы...

Тут она покраснела еще сильнее, и я даже забеспокоился, не перегнул ли палку.

— Так, с кругом почти готово. Давай курицу.

Нидалла протянула мне курицу, но у курицы, видимо, обострилось плохое предчувствие, и она начала трепыхаться сильнее, что было мне только на руку.

— Да блин, держи ее крепче, и на будущее — кур тоже надо связывать!

Я улучил момент, воспользовавшись отвлеченностью Нидаллы, схватил ее за запястье и рванул на себя, стараясь при этом треснуть головой о прутья клетки. Правой рукой я выхватил из-за спины тот зазубренный ножичек и ударил ее чуть пониже ребер.

Долю секунды я видел широко открытые глаза, затем Нидалла оттолкнула меня, а я, как выяснилось, слишком слаб, чтобы удержать ее, так что ударить второй раз не успел. Более того, мое единственное оружие осталось в ее теле, а рана, судя по всему, оказалась если и смертельной, то только в отдаленной перспективе.

На лице Нидаллы стремительно сменяли друг друга гримасы боли, удивления и гнева. Схватившись одной рукой за рукоятку торчащего из ее живота инструмента, она попыталась закричать, но не смогла, из уголка рта появилась струйка крови. Нидалла повернула голову, отыскала взглядом свой револьвер и, пошатываясь, бросилась к нему.

В самый последний момент рука мертвеца, послушная моей воле, схватилась за ножку стола и рванула его к себе. Нидалла потеряла равновесие и, не встретив опоры для руки в виде столешницы, свалилась на пол. В следующий миг мертвец схватил ее за руку и за горло.

Минуты полторы я наблюдал, как моя несостоявшаяся убийца корчится в хватке человека, некогда ею же и убитого, и радовался, что спина мертвеца закрывает от меня ее лицо. Потом хрип стих, Нидалла еще несколько раз дернулась и затихла.

В полном душевном изнеможении я привалился к стене клетки и закрыл глаза. Как только я ослабил тот постоянный самоконтроль, который позволил мне разыграть свою роль полностью, меня охватила сильнейшая дрожь. Да, это было близко, но пронесло. Вопрос стоял ребром — я или она, оказалось, что я. В конце концов, сама виновата: если б она мне поверила безоговорочно и выпустила из клетки — мне не пришлось бы ее убивать.

Но радоваться еще рано — я по-прежнему в клетке, в подвале настоящего логова чудовища. Чудовище мертво, но это еще не значит, что выбраться будет просто.

Тут перед моими закрытыми глазами снова возникла картинка из оконца. На этот раз крыса сосредоточила свое внимание на теле Нидаллы и показала мне три последовательные руны, а затем — меня, который жестом подзывает Нидаллу к себе.

Я повторил все увиденное, нанеся руны примерно так же, как до этого — на мертвеца. Как только я закончил, Нидалла внезапно села без команды, а затем повернула голову и уставилась на меня.

Меня прошиб холодный пот: ее лицо побагровело, распухший язык вывалился изо рта, а глаза хоть и смотрели на меня, но неживым, неподвижным взглядом.

Нидалла молча смотрела на меня, я — на нее, так прошло секунд двадцать, которые понадобились мне на то, чтобы взять себя в руки.

— Подойди ко мне, — приказал я, с трудом ворочая непослушным языком в пересохшем горле.

Она поднялась с пола и направилась ко мне неуклюжей походкой. Несколько секунд я соображал, как сделать то, что собирался, а потом приказал ей повернуться ко мне спиной. Теперь, обыскивая ее, я не буду находиться под жутким прицелом ее мертвых глаз.

Пошарив в ее карманах и ощупав другие места, где она могла бы держать ключ, включая ложбинку на груди, я успел несколько раз пожалеть, что такое шикарное тело укомплектовано такой черной душой, стал обладателем серебряной цепочки с серебряным же кулоном с крупным сапфиром, но ключа не нашел. Тогда я приказал ей принести свой кафтан, и в нем уже нашел связку ключей и несколько крупных монет, все сплошь серебро.

Один из ключей подошел, замок клацнул, даруя мне свободу, или хотя бы чуть большую ее степень, нежели у меня была. Выбрался из клетки, осталось выбраться из этого кошмарного места, подальше от города, населенного ублюдками.

Первым делом я подобрал с пола револьвер и осмотрел его. Шестизарядный, длинный и элегантный, чем-то похожий на классический кольт 'Уокер', только поменьше. При этом револьвер Нидаллы уступает кольту в плане совершенства конструкции, он проще, настолько простой, что в нем вообще ничего лишнего нет, даже подствольного шомпола-рычага, который для капсюльного револьвера просто необходим. Кольт 'Уокер' можно было зарядить, имея только сам револьвер и расходные материалы — порох, пули, капсюли, пыжи и оружейное сало — поскольку шомпол, которым все это добро забивалось и запрессовывалось в камору барабана, находился под стволом и был неотъемлемой частью оружия. А попавший в мои руки образец явно нуждается в дополнительном наборе инструмента. В целом, я отметил маленький калибр оружия, ствол без нарезов и ударно-спусковой механизм одинарного действия: каждый раз для выстрела надо взводить курок. Что ж, у меня только шесть выстрелов, но это лучше, чем ничего. Кроме этого, револьвер отлично отделан и отполирован, в рукоятку инкрустирован какой-то вензель, судя по всему — вир Кайлаксов. Если у меня найдут это оружие — отпереться, что я знать не знаю ничего о Нидалле, ее подвале и ее кончине, не получится.

Впрочем, чтобы отпираться в будущем, его надо себе вначале обеспечить, это будущее.

Тут я вспомнил про крысу: она сидела все там же, за оконцем, и наблюдала за мной. Я пододвинул к стене стол, забрался на него и рукояткой разбил стекло. Крыса сразу же забралась внутрь и по протянутой руке перебежала мне на плечо. От избытка чувств я чмокнул ее в мохнатую щеку: если б не она, я бы пропал. Откуда она знает некромансерские трюки, я буду выяснять позже... Хотя гипотеза и сама нарисовалась: ставши моим фамильяром, она черпает из моей головы, а точнее — Рэйзеля, те знания, которые пока не могу почерпнуть я. Могу и ошибаться, впрочем.

Крысу я до лучших времен спрятал в карман, а затем принялся оглядываться по сторонам.

Так, при мне — только моя одежда, в руке револьвер, в карманах крыса, несколько монет и кулон Нидаллы. Негусто. Кафтан Нидаллы сам по себе бесполезен сейчас, а когда я вырвусь отсюда, станет еще и приметой, бродяга в дорогом кафтане, еще и женском, небось — как минимум воришка.

Я принялся обшаривать помещение, но перед этим поставил Нидаллу напротив двери, вложил ей в руку вытащенный из нее нож и приказал убить любого, кто попытается войти. Она, чуть покачиваясь, замерла на своем посту, глядя в дверь неподвижным жутким взглядом.

В углу я отыскал какой-то плащ, явно мужской и видавший виды, должно быть, принадлежал одной из жертв, шляпу и ботинки, тоже ношеные и явно большие. Ладно, обойдусь своими сандалиями пока, а шляпа сгодится.

Впрочем, вещи — это хорошо, но для начала мне надо прорваться на свободу. А из оружия тут только полно пыточного инструмента, больше ничего полезного. Я выбрал себе что-то типа ланцета, с ухватистой рукояткой и лезвием длиной сантиметров двенадцать. Толку с него, правда, вряд ли много будет, но больше ничего нет.

Больше ничего подходящего для прорыва или защиты я не нашел. Плохо. Оконце маленькое, не пролезу, значит, придется через дверь.

Эх-х, была бы Нидалла жива — послужила б заложницей, но увы, выбраться из клетки, не убивая ее, мне вряд ли удалось бы. В принципе...

Я подошел к ней и взглянул на лицо. Багровость немного поубавилась, язык стал меньше: кровь под действием гравитации оттекала от головы. Но за живую она вряд ли сойдет.

Тут я обнаружил, что у двери есть еще и замочная скважина, и выглянул через нее. В коридоре перед дверью тускло горит масляная лампа, через окна проникает хмурый свет раннего утра. Шагах в десяти — мордоворот и еще один охранник, обычного роста.

Я поднапряг зрительную память. Вроде бы, я видел двух охранников в боевом облачении — морионы, кирасы, алебарды — у входа в особняк. Это значит — минимум четыре охранника, а стрелок я так себе, к тому же револьвер не снабжен ровным счетом никакими прицельными приспособлениями, у него никогда не было ни мушки, ни целика, примитивному гладкоствольному оружию такой малой мощности прицельные приспособлений не очень-то и нужны. Так что тут еще очень большой вопрос, хватит ли мне шести выстрелов или нет, и это даже без учета фактора брони: я не уверен, что мелкокалиберный гладкоствол на дымном порохе сможет пробить кирасу охранника, особенно верзилы.

По всему выходит, что одним револьвером мне дорогу себе не проложить, к тому же у охраны тоже может быть огнестрел, и они наверняка умеют с ним обращаться. Да и новые могут набежать.

Тут я перевел взгляд на Нидаллу. Она вряд ли сможет мне сильно помочь, верзила просто шмякнет ее алебардой и развалит напополам. Хотя, если использовать хитрость...

Я еще раз ее внимательно осмотрел. В принципе, попытка не пытка. Я распустил ее волосы, схваченные в узел на затылке, и частично закрыл ими лицо, стволом револьвера аккуратно засунул язык обратно в рот, он с трудом, но уместился.

— Наклони голову, вот так, и держись рукой вот здесь. Когда я открою дверь — иди вперед по коридору и убей всех, кого встретишь.

Нидалла никак не дала знать, что поняла меня, но теперь, если она появится из двери с опущенной головой и с рукой, прижатой к окровавленному животу, охранники могут не сразу понять, что к чему. По сути, это мой единственный шанс.

Я еще несколько секунд бегал глазами по подвалу, просто чтобы идея утряслась в голове, заодно, может, чего получше придумаю... Мой взгляд упал на колдовскую книгу — вот ее я, пожалуй, возьму с собой. Все равно весь мир видит во мне чернокнижника, не будет большой беды, если я изучу что-то из их арсенала, просто для самообороны. Как говорится, семь бед — один ответ, и отвечать мне при любом раскладе по максимуму.

Я завернул книгу в кафтан Нидаллы, сунул ее в какой-то мешок с лямкой и надел через плечо. Ну, была не была.

Как только я немного приоткрыл дверь, Нидалла неуверенной пошатывающейся походкой двинулась исполнять мой приказ. Я, наблюдая за происходящим в щель между косяком и дверью, внезапно заметил, что она держит правую руку с ножом за спиной — а этого я ей делать не приказывал! Неужели мертвые сохраняют некую долю своего интеллекта?!

Оба охранника почти сразу обернулись на звук шагов, их глаза округлились.

— О, Пятеро! Госпожа Нидалла, что с вами?!

— Неси ее к лекарю! — рявкнул Морда, — я тут разберусь!

Он перехватил свою алебарду очень специфическим способом, и я внезапно понял, что внутри держака скрывается длинноствольное ружье жуткого калибра.

Тут второй охранник подхватил падающую Нидаллу на руки — а ведь падать я ей тоже не приказывал — и она тут же всадила ему нож в горло, воспользовавшись тем, что у бедняги обе руки были заняты ею же. Похоже, свою прижизненную подлость она сохранила и в смерти.

Морда, услыхав страшный хрип и бульканье из распоротого горла, обернулся и увидел, как Нидалла встает с пола, не спуская с него своего страшного взгляда и сжимая окровавленный нож. Он моментально все понял, но при попытке развернуть свое оружие в узком коридоре зацепился острием алебарды за оконную нишу. Нидалла бросилась вперед, но Морда выставил вперед левую руку, схватил ее за правое запястье и поднял в воздух, лишив как возможности пользоваться ножом, так и точки опоры.

Мои шаги он услыхал слишком поздно и понял, что уже не сможет выстрелить из ружья одной рукой. Продолжая держать левой Нидаллу, правой Морда рванул из-за пояса массивный пистоль, но я уже был близко, а промазать с такого расстояния не смог бы и совсем криворукий стрелок.

Я выстрелил ему в голову меньше чем с полутора метров.

...И промазал.

В принципе, не совсем промазал: пуля попала верзиле в шею. Но если бы мой выстрел ушел не ниже головы, а левее или правее — вот тогда был бы промах, и все закончилось бы совсем хреново.

Морда выпучил глаза, схватился правой рукой за шею, но алая артериальная кровь потекла сквозь пальцы и через рот. Он начал заваливаться на спину, и тогда Нидалла высвободилась и воткнула ему нож в шею с другой стороны.

Секунд десять спустя все было кончено — но только с этими двумя. Где-то послышался обеспокоенный говор, так что мне надо уносить ноги. Хотя теперь я уже не буду ломиться на штыки с шашкой наголо — я ведь некромант, не воспользоваться ситуацией просто грех.

Я сосредоточился и мысленно нанес на труп Морды те самые три руны, Морда зашевелился и принял сидячее положение, затем начал вставать. Надо бы и второго охранника к делу пристроить, подумалось мне.

Однако тут меня ждал облом: руны, казалось, двоились перед глазами и дергались, не желая наноситься. Что за черт... Хрен с ним, в общем.

— Возьми свою алебарду, — приказал я Морде, — Нидалла, иди сюда. По моей команде вы выйдете во двор и убьете всех, кого встретите!

Тут сверху послышались шаги. Я поднял голову и увидел ту самую повариху, которая, перегнувшись через перила лестничной площадки, смотрела вниз ничего не понимающим взглядом. Лужи крови на полу, надо думать, не навели ее на подозрение, что тут все сильно хуже, чем видится со стороны.

Пока она пыталась понять, почему один охранник мертв, а ее хозяйка и Морда спокойно стоят рядом со мной, хотя жертвой-то я должен был быть, я вскинул револьвер и выстрелил. Мне не нужны свидетели, да и дурман в еду мне положить могла только она. Повариха взвизгнула и поспешно скрылась из моего поля зрения. Хрен с ней, все равно любой толковый инквизитор — а их в этом месте не может не быть — во всем разберется.

Я вынул из-за пояса Морды его пистолет — классический рейтарский двуствольник, только капсюльный, а не кремневый — и скомандовал:

— Вперед, идите во двор! Убейте всех!

Сам я двинулся за ними, сунув пистоль в сумку с книгой, а револьвер — за пазуху. Проходя мимо лестницы на второй этаж, я увидел, что повариха неподвижно лежит на ступеньках, на ее фартуке напротив сердца расплылось небольшое красное пятно, из раны сочится дымок. Ну да, пули-то с серой...

Морда и Нидалла вышли в дверь в конце коридора, снаружи послышались возгласы, затем раскатисто грохнул выстрел: должно быть, Морда пальнул из ружья. Возгласы сразу же сменились воплями ужаса.

Я выждал десять секунд, выглянул в открытую дверь — во дворе лежит чей-то труп, Нидалла неторопливо, но целеустремленно преследует убегающих людей. Сбоку хлестнули друг за другом два выстрела. Я выглянул чуть сильнее и увидел, как морда преследует двух охранников у ворот, а те, побросав свои разряженные ружья-алебарды, в ужасе спасаются бегством.

Пора. Одной рукой поддерживая сумку, зажав под мышкой ствол револьвера и придерживая второй рукой карман с крысой, я выскользнул из двери и побежал в кусты, росшие у стен особняка, а оттуда пробрался к воротам. Судя по всему, меня никто не заметил.

Чуть ли не кубарем скатившись с холма, я шмыгнул в придорожные кусты, а затем через поле помчался к темнеющему вдалеке лесу.

* * *

Дела мои, если не считать удачного спасения из подземелья психопатки, были плохи. Я потерял все свои приобретения, кроме одежды, взамен получил две единицы огнестрельного оружия, суммарно на шесть выстрелов, книгу и ланцет, для боя не очень-то пригодный, а также немного денег и дорогой медальон, который еще надо умудриться продать. Довершает мои беды погоня, которой мне не избежать: в особняке осталось слишком много улик, указывающих на то, что там побывало некое лицо, убившее Нидаллу, в нежить она тоже не сама себя превратила, да и две пули из револьвера там остались, в то время как сам револьверчик-то пропал. Тут любой следователь разберется за считанные часы — и начнется охота. Точнее, она наверняка давно идет, просто теперь я указал ордену свое местоположение.

Меня посетила идея повернуть обратно в сторону Цитадели, это наименее очевидный ход с моей стороны, но когда начнется охота с собаками или что тут вместо охотничьих собак... В общем, вариант не самый удачный.

Мне явно требуется способ очень быстро преодолеть большое расстояние. Украсть коня? Я не умею верхом ездить. Повозкой править, к слову — тоже. Угнать повозку вместе с возницей? Ладно, что потом с ним самим делать? Убивать всех подряд я не согласен, по крайней мере, пока. Хотя не исключаю, что со временем меня загонят и за эту черту, потому что убийцей я уже стал, а, как сказал один тип, убийство — это как секс: сложен только первый раз, после него все становится проще.

В лесу я буквально рухнул на траву, чтобы отдышаться и посмотреть, в порядке ли моя крысулька. Пожалуй, мне стоит дать ей имя. Чучундрой, что ли, назвать? Годится, тем более что она, как и киплинговский прототип, тоже старается бегать вдоль стены.

Чуть дальше углубившись в лес, я нашел родник, напился и дал попить крысе. Устроился на бережке, свесил в воду измученные ноги и поудобнее уложил вещи. Пистоль в сумке устроил так, чтобы мне было сподручно его выхватить, затем, чуть подумав, взял его в руку: чай, по лесу иду, пара крупнокалиберных стволов против медведя вряд ли поможет, но волка-одиночку, если попаду, уложит. Револьвер приладил под одеждой за пояс, примерился, удобно ли будет достать — вроде удобно. Хотя на оружие рассчитывать не стоит, я с полутора метров в голову промазал, кухарка не в счет, чистая случайность.

Я пошел дальше, вскоре обнаружил дорогу, а за ней — вначале поле, потом лес. И чтоб добраться до этого дальнего леса, придется пару километров пройти по дороге. Ну и ладно, места безлюдные, только в поле группа людей работает.

Спрятал я пистоль в сумку и пошел, периодически оглядываясь по сторонам.

Где-то на середине пути сзади появился черный экипаж типа кареты. Вначале я о погоне подумал, но тут и кони не того цвета, и карета вроде другая... Мало ли кто по дорогам ездит, а синдром горящей шапки мне только беды сулит. Я, если что, просто батрак, по этой дороге давно иду, возле того городка, что за лесом, и близко не бывал...

Когда копыта застучали вблизи, я обернулся и сошел с дорогие на обочину, уступая проезд. Одну психопатку я уже повстречал, что, если тут есть привычка конями пешеходов топтать?

Но карета замедлила свой ход. Черт, она тормозит тут явно из-за меня! Хотя, может, просто дорогу спросить хотят? Угу, с моим-то счастьем...

Карета выглядела не роскошью, а средством передвижения. Солидный такой экипаж, без лишнего украшательства, добротный. Я рассмотрел его в тот момент, когда отошел еще дальше на обочину, осторожно посматривая из-под полы шляпы. Правую руку держу у пояса, чтоб удобней было достать револьвер.

Как я и опасался, карета остановилась возле меня. На козлах — всего один человек, причем женщина, и одета она подозрительно: так в моем представлении одеваются те самые инквизиторы и 'витчхантеры', охотники на ведьм и прочую нечисть. Вот же дерьмо... Шляпа широкополая — лица не разглядеть. За поясом у нее пара пистолетов или револьверов, и она, видимо, умеет ими пользоваться.

— Эй, парень, а сними-ка ты шляпу, — ласково обратилась она ко мне.

— Простите, госпожа, — промямлил я, — мне давеча недобрые люди голову разбили, вам такое вряд ли приятно видеть будет...

— Ха, а ты находчивый, — хохотнула она, — залезай давай!

— Эм-м, простите?

— Я тебя по голосу узнала, залезай, говорю, если с орденом снова встретиться не хочешь!

— Простите, а вы не обознались ли? Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Хватит дурака валять. Ты домой хочешь или нет?

— Вы точно обознались, госпожа, нет у меня дома-то...

— Завязывай мне заговаривать зубы, я не могу не узнать твой голос! Ты в свой план бытия вернуться хочешь или нет?! Я прекрасно знаю, кто ты. И я тебе друг, а не враг!

— Хренасе, — пробормотал я и поднял голову: — а ты кто в таком случае?

— Вначале залезай, потом вопросы задавай! Или ты хочешь дождаться стражу или кого похуже?!

Я вскарабкался на козлы и сел рядом. Женщина — с виду лет двадцать пять, тоже холеная, но явно пожестче Нидаллы — крикнула на лошадей, карета покатилась дальше.

— Так откуда ты меня знаешь и кто ты?

— Я — ученица того, в чьем теле ты находишься. Слушайся меня — попадешь обратно в свой мир. По правде, ты меня здорово испугал своим побегом, и мне безумно интересно, как тебе это удалось.

— Мне тоже много чего интересно. Например, как я вообще оказался поменян душами.

— Ну, это был гениальный план учителя, при поимке сбежать в другой мир, накопить там достаточно энергии и вернуться с ней обратно. Имея неучтенную внешнюю энергию, он сломал бы оковы и устроил гребаным паладинам прижизненный ад. Но ты своим побегом все испортил...

— А, так значит, твой учитель наломал дров, а я за него в тюрьме сидел в кошмарных условиях, пока он в моем теле разгуливает?! — мрачно осведомился я.

Она хихикнула.

— Сам виноват, приятель. Этого не могло бы случиться без твоего желания. Уж не знаю, чего ты себе желал — силы, власти ли, приключений ли, знаний ли — но ты хотел попасть в другое место, нежели твой план бытия. Без этого обмен душами был бы невозможен, по крайне мере, так полагал учитель. Прав ли он — ты сам мне скажи. Тебе сколько лет?

— Пятнадцать с половиной было... теперь, видимо, на два года больше.

— М-да... Соболезную. Ну ничего, скоро ты окажешься обратно в своем теле в своем мире. О, кажется, застава... Говорить буду я, ты молчи и рта не открывай.

— Может, мне внутрь спрятаться?

Она ухмыльнулась.

— Ни в коем случае. Там сидит наша защита на крайний случай, и ей без разницы, кто туда заглянет, ты или стража, смекаешь?

Я смекал.

* * *

Наш путь занял часов шесть, так что к полудню мы уже докатили до тех самых гор, которые на деле оказались не такими ужи далекими и не такими уж большими. Здесь мы заехали в маленькую деревушку и оставили у одного крестьянина и повозку, и лошадей.

— Главное, рта не открывай, — предупредила меня новая знакомая.

Крестьянин, завидев нас, поклонился, если меня глаза не обманули, именно мне.

— А то, что в карете, его не съест? — спросил я, кода мы пошли дальше.

— Конечно, съест, если он нарушит строжайший приказ дверку не открывать.

Недалеко от деревни было ущелье, очень хорошо скрытое от посторонних глаз за небольшой рощей. Ущелье привело нас к речушке, речушка — к водопадику.

Мы зашли в воду — дно оказалось вымощено камнем — и прошли сквозь водяную завесу.

За водопадом скрывалась целая пещера, частично затопленная. Бредя по колено в воде, мы вышли на подъем, пару раз повернули и оказались перед небольшой дверью. Весь этот маршрут был проделан без лампы или факела: ученица колдуна подсвечивала нам небольшим призрачным светлячком.

Дверь она открыла касанием — и мы оказались в прихожей, где на лавках сидели, опустив головы, десятки солдат, облаченных в доспехи.

Стоило нам ступить внутрь, как все они подняли головы и уставились на нас своими жуткими высохшими глазами. Я попятился, но чародейка потащила меня дальше.

— Не бойся, они не знают, что ты — не хозяин.

За 'вестибюлем' оказалась винтовая лестница, мы поднялись по ней и оказались в довольно-таки обычном доме, главной фишкой которого был способ постройки: все жилые помещения были вырезаны в скале. Были и окна, закрытые специфическим матовым стеклом — чтоб не бликовали.

— Ну вот мы и в безопасности. Устраивайся, твои злоключения закончились.

Мою новую знакомую звали Альта вир Карлайл, она происходила из древнего благородного семейства Карлайлов и являлась последним 'истинным' его представителем, в то время как нынешние Карлайлы, по ее словам, были самозванцами, убийцами и узурпаторами. Собственно, именно трагический поворот в ее судьбе, случившийся с ней еще в тринадцатилетнем возрасте, и отправил ее на темную тропу некромантии и чернокнижия. По очень счастливой случайности судьба свела ее с Рэйзелем лин Фаннардом, чернокнижником, к тому времени уже давно прослывшим самым ужасным из смертных, хотя многие сомневались — а смертен ли он?

Альта произвела очень двоякое впечатление. С одной стороны, она могла быть при необходимости циничной и безжалостной, как это свойственно высококвалифицированным некромантам, с другой — либо ей не чуждо что-то человеческое, либо она мастерски прикидывается.

В общем-то, мы быстро поладили. С самого начала она попыталась значительно ограничить мою свободу передвижения и попыталась угрожать, когда я воспротивился, но я проявил твердость.

— А то что, скажи на милость?

— Я ведь маг, — вкрадчиво сказала Альта. — Не заставляй меня делать тебе больно, ладно?

— Пф-ф! Напугала! Я два года провел в компании психопатки, родителей которой убил твой учитель! Знаешь, как я от нее натерпелся? Ты все равно не можешь сделать мне что-то непоправимое, потому что будешь за это отвечать перед своим хозяином. А вот я ничем не ограничен. — И достал из-за пазухи револьвер.

— Тише, тише, малыш! Успокойся. Где ты револьвер достать умудрился?

Я показал ей вензель на рукоятке:

— Он принадлежал дворянке-чернокнижнице, которая меня подпоила и заперла в клетке, чтобы использовать в своих ритуалах как жертву. Это было ее последней ошибкой. А ты меня где запереть хочешь?

— Однако же, малыш, да ты зубастый...

— О, ты думала, я из Цитадели сбежал случайно? Я все-таки тоже похлебку не шапкой черпаю.

Так что мы договорились с ней полюбовно: пока ее хозяин пользуется моим телом в моем мире — я буду жить в его доме на его правах. Само собой, что стряпать мне должна тоже Альта.

— А то, знаешь ли, в Цитадели меня стряпать никто не учил!

Альта оказалась неожиданно уступчивой. К тому же, у нее был свой резон: живя в изоляции с чернокнижником, она, в детстве дворянка, была лишена возможности элементарно с кем-то поболтать, к тому же ее снедало любопытство, каков мой мир. По ее словам, существование других миров было лишь гипотетической возможностью, и эксперимент Рэйзеля, на самом деле — чистейшая авантюра.

Главной обязанностью Альты было хранение 'эфирного маяка' — артефакта, который позволит Рэйзелю вернуться туда, откуда он пришел, и не заблудиться во множестве миров. Поэтому она тоже два года провела взаперти, только если раньше у нее просто не было особых причин покидать убежище, то теперь ей и вовсе было запрещено отлучаться без крайней необходимости. Так что в конечном итоге мы пришли к определенному консенсусу: устраивать новую борьбу тюремщика и узника ни в ее интересах, ни тем более в моих.

Чуть ли не в первую очередь, немного отдохнув и свыкшись с мыслью, что мне не надо больше постоянно чего-то опасаться, я искупал крысу. Чучундра, до того демонстрировавшая чудеса сообразительности, при окунании в воду превратилась в обычную крысу и верещала, аки резаная, благо, хоть не кусалась. Я поселил ее в небольшой клетке, которая нашлась в чулане, и кормил всякими вкусняшками, а также таскал на плече. Крыса сразу как-то невзлюбила Альту и гневно фыркала в ее сторону.

От Альты я узнал очень многое об этом мире.

В первую очередь меня интересовало, кто такие дагаллонцы.

— Подойди к зеркалу, что ли, — кивнула Альта в сторону полированной платиновой пластины на стене.

С зеркала на меня смотрело лицо бледного белокожего подростка лет семнадцати, худощавого, с длинным, чуть вытянутым лицом, белыми платиновыми волосами и белыми глазами. Собственно, ответ на вопрос 'за что не любят дагаллонцев' стал для меня очевидным, стоило мне взглянуть себе в глаза.

Глаза были вполне себе обычные, если не считать цвета: моя радужка — не карая, не синяя, не серая — а бело-серебристая, частично сливающаяся с белком. Потому при взгляде метров с десяти, а то и меньше, глаза дагаллонца выглядят весьма жутко: сплошной белок с крохотной черной точкой зрачка. Порой в анимэ такими рисуют всяческих монстров и упоротых злодеев, и неспроста.

Впрочем, дело было не только в глазах.

Дагаллон — материк в другом полушарии, Новый Свет. И когда исследователи из Старого Света впервые добрались туда, там их встретила цивилизация, очень сильно отличающаяся от любой цивилизации их полушария — как и от любой цивилизации моего родного мира.

Самое страшное и отталкивающее в дагаллонцах, хоть для меня, хоть для здешнего человека — это их склонность к черной магии. Дагаллонцы не делят магию на цвета и оттенки — они ее просто используют, не наделяя человеческими признаками и не применяя к ней определения, применяемые к людям. С их точки зрения, магия не может быть хорошей или плохой — хорошим или плохим может быть только маг, ее применяющий. Соответственно, в ритуалах с человеческими жертвами они не усматривают ровным счетом ничего отталкивающего, вопрос лишь в том, как именно жертва угодила на жертвенный стол: законным путем или нет.

Жизненная сила человека, по мнению дагаллонцев, ничем не отличается от силы ума или силы рук: все это можно покупать и продавать, дарить, сдавать внаем или взыскивать в порядке компенсации. Лично я, выходец из мира, где имеет место добровольная продажа собственных органов, еще как-то способен понять моральные устои дагаллонцев, но для классического жителя Старого Света подобная практика оказалась неприемлемой.

Дальше события начали развиваться точно так же, как и в моем мире: 'пришлые' попытались насадить свои порядки и свои религии. И, собственно, с этого момента пошли различия: 'аборигены' оказались сильнее 'завоевателей'.

За короткий промежуток времени горе-колонизаторы оказались истреблены и сброшены в море, немногие выжившие вернулись домой, чтобы рассказать об ужасах нового материка. А затем дагаллонцы, до того не имевшие никакого мореплавания, построили собственные корабли и нанесли ответный визит.

В истории Старого Света те события сохранились под названием Черного Месяца. В считанные дни ведущие морские державы лишились своих флотов и укрепленных портов, на всем западном побережье хозяйничали дагаллонцы.

Однако вскоре захватчики погрузились на свои корабли и уплыли обратно в Дагаллон. Долгих пятьдесят лет, если не больше, Старый Свет провел в ужасе, ожидая полномасштабного вторжения, но оно так и не произошло. Многие историки приписали это заступничеству Пятерых, я же составил свое собственное мнение на этот счет.

Конкистадоров на завоевание Америки толкнули голод и нищета, здешние первооткрыватели попали на Дагаллон по тем же причинам. Однако дагаллонская цивилизация, судя по всему, уже на тот момент не имела никаких проблем, которые можно было бы решить путем завоеваний. К тому же, их религия обладает околонулевым прозелитизмом, проще говоря, дагаллонцы не пытались обращать других в свою веру, так что они просто нанесли ответный визит вежливости, проучили непрошеных гостей и вернулись домой.

Тем не менее, в сознании обычного человека из Старого Света жители Дагаллона остались прочно связаны со злом и чернокнижием, и всякий дагаллонец считался воплощением темных сил по умолчанию.

Со временем наиболее смелые торговцы наладили торговлю с Дагаллоном — и враз осеребрились. Золото, не имевшее ценности в Старом Свете, пользовалось спросом в Дагаллоне, хотя и там оно не являлось денежным эквивалентом. В то же время серебро — самый дорогой металл в Старом Свете — мало что стоил в Дагаллоне, так что смельчаки, пустившиеся на эту авантюру, сняли самые сливки, те, которые кинулись по их следам, внезапно остались с носом: дагаллонцы перестали покупать золото в огромных количествах. Тем не менее, торговля кое-как развивалась, в Дагаллон повезли предметы роскоши, оттуда — дагаллонскую сталь, секрет выплавки которой неизвестен в Старом Свете и по сегодняшний день. Страдающие от фальшивомонетчиков князья и короли быстро смекнули, что к чему, именно поэтому монеты меньшего достоинства, нежели серебро, состоят именно из дагаллонской стали: подделать ее невозможно, а из достаточного количества стальных монет можно при необходимости выковать замечательное оружие. В частности, мой револьвер был сделан именно из нее.

Ближе всего к Дагаллону располагался Олерон, куда дагаллонцы повадились за винами. Вскоре там, а чуть позже и в других портовых городах появились первые полукровки. Специфическая внешность дагаллонцев, судя по всему, закодирована в доминантных генах, потому что полукровка или даже квартеронец непременно походил на своего предка-дагаллонца и только наметанный глаз мог отличить его от чистокровного дагаллонца.

Люди довольно быстро обнаружили, что дагаллонцы-полукровки никаким образом не связаны с темными силами и от обычных людей отличаются только внешностью. Правда, это мало улучшило их положение: быть полукровкой значит иметь в своей родословной портовую шлюху.

* * *

Несколько дней спустя, притупив бдительность и подозрительность Альты, я получил доступ к архиву и библиотеке Рэйзеля. Альта вначале категорически не желала меня к нему допускать, но и тут моя взяла: их чернокнижные тайны я все равно никому не выдам, потому что при обратном обмене банально унесу их с собой в свой мир. Посему никто ничего не потеряет оттого, что я в своем родном мире стану чуточку более важной персоной.

Само собой, что Альте я рассказал о мире, в котором магия есть, но находится на относительно низком уровне развития. Именно своими скромными магическими талантами я объяснил побег от Нидаллы. Альта действительно не усмотрела ничего плохого в передаче своих знаний слабому магу из другого мира, тем более что отказ дать мне почитать книги хозяина грозился вылиться в ненужные ей неприятности.

— Только не вздумай что-то повредить или хотя бы запачкать — шкуру спущу! — пригрозила она.

— Хреновая идея, — возразил я. — Вот возвращается хозяин — а тут сплошной убыток: и книги попорчены, и шкуры нет! Да я шучу, шучу, книги портить — последнее дело. Особенно те, с которых я получу хоть какую-то компенсацию за всю эту кутерьму с душами.

— Только роток особо не разевай, один хрен ты там ничего не поймешь...

— А ты, стало быть, туда уже заглядывала? — задумчиво спросил я.

— Заглядывала, — сказав это, Альта погрустнела на глазах.

Ларчик открывался довольно просто: она недолюбливала своего учителя. Главным образом за то, что самое главное, ради чего она прислуживала ему вот уже двадцать лет, он ей пока не раскрыл.

А жаждала Альта, конечно же, его секрет вечной молодости.

Вот уже лет примерно триста Рэйзель выглядел семнадцатилетним подростком. Был ли он таким изначально, Альта не знала, однако мою теорию о том, что Рэйзель банально меняет тела, отвергла.

— Понимаешь, это невозможно. Обмен душами в пределах одного мира невозможен принципиально, это сказал учитель. Или ты думаешь, он драпал бы в иной мир сквозь пустоты Хаоса, если б мог поменяться душами прямо тут? Невозможно, просто потому, что перемещение души требует симметричного противовеса. Мне сложно тебе это объяснить, я сама понимаю слабо, но факт есть факт: учитель не менялся бы с тобой, если б мог поменяться, скажем, с кем-то из паладинов. Или кем угодно. Понимаешь, какие это открыло бы перспективы? Бац — и ты король. Бац — ты подписал указ, и паладинов в твоей стране взяли и перевешали. Но увы, это невозможно, так сказал учитель, а он как раз лучше других знает, что возможно, а что нет.

— А может, он тебя просто обманул?

Альта покачала головой:

— Вот чего я не могу поставить ему в вину, так это лживости. По крайней мере, мне неизвестно, чтобы он пускался на банальный обман, а уж своей любимой ученице Рэйзель точно никогда не лгал.

Альта не скрывала от меня, что в своих попытках заполучить тайны некроманта не останавливалась ни перед чем и уже много лет была его любовницей, но пока что не достигла своей цели. Когда ей стукнуло двадцать пять, Рэйзель провел над ней ритуал, после которого Альта перестала меняться, и сейчас, в свои тридцать с чем-то, выглядела на те же двадцать пять. Однако в момент ритуала она была без сознания, о чем горько сожалела.

— Знаешь, может быть, Рэйзель догадывался, что именно тебе от него нужно, — сказал я. — И потому не дал тебе искомого, чтобы удержать при себе.

Альта в ответ только печально вздохнула.

Как бы там ни было, но доступ к дневникам и записям колдуна я получил, и всего пары часов мне хватило, чтобы понять: я читаю записи гения.

Очень злого гения.

* * *

По мере того, как я вникал все глубже в записи чернокнижника, передо мною вырисовывались все более понятные картины. Детали мозаики становились на свои места, заполняя белые пятна четкими и понятными схемами и фактами. Разумеется, я в этот момент напоминал водолаза, занырнувшего метров на сто, находясь над Марианской впадиной, но даже того, что я был в состоянии понять — а я понимал едва ли десятую часть написанного — было достаточно, чтобы перегрузить мой мозг.

Рэйзель лин Фаннард принципиально отличался как от образа чернокнижника в моем представлении, так и от уже знакомых мне чернокнижников — Нидаллы и Альты, других заключенных, рядом с которыми я находился в Цитадели. Если Нидалла желала пообщаться с умершим отцом, а Альта мечтает о вечной молодости и возмездии своим обидчикам, то Рэйзель лин Фаннард был человеком с совершенно иными устремлениями: он, как бы странно это ни звучало, не преследовал никаких личных целей. Жажда познаний и открытий — вот что им двигало.

Этим Рэйзель живо напомнил мне одного человека из моего мира — Йозефа Менгеле. Менгеле 'прославился' совершенно бесчеловечными опытами над заключенными в концлагерях, но при этом его вклад в медицину был огромен. Рэйзель — человек того же типа, ученый до мозга костей, по мнению которого на алтарь науки вполне можно положить и людей, особенно наименее ценных.

Судя по куцым заметкам в дневнике мага, в том, что он свернул на темную сторону, была не только и не столько его вина. В дневнике не упоминалось ни место, ни время, но Рэйзеля угораздило еще в самом начале жизни занести в места, где маги, по мнению чернокнижника, были загнаны в очень жесткие рамки. Позже я поговорил о магах вообще с Альтой, и она подтвердила мои опасения: практически куда ни кинь, маги, даже легальные, чуть ли не самые бесправные существа. С одной стороны, в том же Тантагоре все практикующие маги состоят на государственной службе и платят им приличные деньги, но с другой — все они загнаны в очень тесные рамки во всех смыслах. В том числе — маги невыездные, сменить 'работодателя' нельзя, сменить род занятий тоже нельзя. Если военный, человек, обязанный повиноваться приказам, хотя бы может уволиться, то магам такая роскошь недоступна. Да что там уволиться, они из города на дачу без разрешения съездить не могут. В довершение всего, Альту до глубины души возмущала практика 'клеймения'. Маг не вправе скрывать, что он маг, даже просто гуляя в парке, и обязан носить на лице как минимум одну из своих рун, что Альта сравнила с банальным клеймом.

— Вроде бы в Тантагоре рабство запрещено уже лет двести как, — сказала она, — а поглядишь, в каком положении находятся маги — и сомнения берут, то ли нынче седьмое столетие, то ли пятое! Да и в других местах дела обстоят не лучше.

— Да уж, — посочувствовал я, — совсем нехорошо... Как так вышло, что маги это терпят? Вроде бы, магия — сила, да?

— Так-то оно да, но большинство магов — просто цепные собачки. А цепную собаку устраивает ее жизнь, знаешь ли. Дар магии может получить любой с почти равной вероятностью, только у детей магов шансы высокие, а вот богатство и положение роли не играют. А поскольку подавляющее большинство населения живет в бедности, то и большинство одаренных детей — бедняки, которые и так от рождения нищие и бесправные. И для них тот, кто их выучит, даст жалование и положение в обществе, нанесет на лицо клеймо и назовет своей собственностью — не поработитель, а благодетель. Они мыслят как типичные животные, все их интересы ограничены своими шкурными потребностями. Жажда познания и наука для таких — пустой звук. А для меня неприемлемы ни татуировка на лице, ни общие рамки.

— Угу, угу, — хмыкнул я, — ты ведь тоже ученая, да? Я-то думал, тебя только секрет вечной молодости и месть волнуют.

— Поугукай тут, — язвительно отозвалась Альта, — между прочим, когда ты заходишь рано поутру на кухню хлебнуть горячего киселя и кусок пирога скушать — еда нагревается сама еще в тот момент, когда ты ступаешь на руну в коридоре, ведущем на кухню. Если б не я — хрен бы ты утром на все готовое приходил, смекаешь?

— Ну ладно, убедила. А седьмой век — это от какой точки отсчета?

— Когда Эриэль вознесся и Четверо стали Пятью. Разумеется, там, где не чтут Пятерых, летоисчисление иное.

Конкретно в том месте и в то время, описанное в дневнике Рэйзеля, практики нанесения рун на лицо еще не было — впрочем, как мне объяснила Альта, самые кошмарные события, связанные с магами и эфиром, тогда еще не произошли. Будущий некромант на заре своей карьеры был обычным магом средней руки, и вместо тренировок и упражнений он предпочитал заниматься исследованиями и изысканиями, полагая, что научный подход сильнее личной одаренности и в будущем на вершине окажутся не самые одаренные, а самые грамотные маги. Рэйзель состоял в гильдии магов, от которой получал жалованье — сама гильдия, впрочем, получала деньги от короля — и занимался научной деятельностью, не скрывая своих находок от коллег. В тот момент он еще не был ни убийцей, ни злодеем, ни чернокнижником в общепринятом смысле слова.

Однако изыскания все дальше и дальше уводили его в такие дебри, куда соваться осмеливались немногие. И в какой-то момент вышестоящие маги намекнули ему, что есть предел, что есть на свете такие тайны, которые человеку знать не положено, и силы, которыми человек владеть не вправе. Вот тогда Рэйзель неожиданно для себя увидел то, что, вообще-то, и так лежало на поверхности. Маги крайне ограничены в своих исследованиях, всяческие тренировки и самосовершенствование поощряются — но это сродни тренировке плавания в пруду, где воды по пояс. Попытка зайти туда, где чуть глубже, вызвала сопротивление как не-магов, так и высших магов, зависящих от правящей верхушки.

Вот тогда и были сказаны слова, ознаменовавшие начало новой эпохи:

— Коль человек не вправе знать и уметь то, что хочет — я отказываюсь быть человеком!

Говорил ли молодой маг всерьез — на этот счет его дневник молчал, однако последствия были более чем серьезны. Рэйзелю пришлось бежать, продолжить свои исследования в подполье и стать тем, кем он в итоге стал. Сработал все тот же принцип семи бед и одного ответа: если магу грозит пожизненное заключение всего лишь за сказанные слова и чуть более смелые исследования — то, по сути, и все остальное ему разрешено. Тому, кому светит смерть или пожизненное при любом раскладе, какие-то дополнительные ограничения уже неважны.

Одновременно я сделал для себя небольшое открытие: оказывается, чернокнижником считается практически любой маг, записывающий свои формулы и заклинания. В массовом сознании 'правильные' маги не используют книг, только плохие. Все мало-мальски сложное — чернокнижие. Маг, путем тренировок развивший свои способности до высочайших показателей и способный сжечь человека одной мыслью или словом — целый взвод, воспринимается адекватно. Стоит ему записать что-то в книгу, будь это даже рецепт микстуры от кашля — все, чернокнижник. Дошло до абсурда: маги перестали использовать такие простые вещи, как блокноты и карандаши.

Разумеется, другие маги, орден Священного Пламени, инквизиция и прочие контролирующие органы относились к книгам куда адекватнее, волшебные книги и сложные заклинания из обихода не вышли, но магам прямо рекомендовалось не демонстрировать свои книги, потому что за этим следовал гарантированный донос от любого, кто видел эту книгу. Доходило и до полнейших перегибов: маги не имели ни права на тайну переписки, ни даже права на неприкосновенность жилища. И если тем же паладинам ордена для вторжения в дом подозреваемого все-таки требовался ордер стражи или другого органа — который они, впрочем, получали зачастую по первому требованию — то для вторжения в жилище мага разрешение не требовалось ни паладинам, ни инквизиции. Обыски в кабинете, в библиотеке и даже в бухгалтерской книге на предмет запрещенных рецептов, заклинаний и ритуалов — дело обычное. Даже не так: не на предмет запрещенных ритуалов, а на предмет не разрешенных явно.

Подобное положение дел устраивало только тех магов, которые вышли из нижних слоев населения: у них и так особых прав никогда не было. Имея достаток, статус, приравнивающий их к аристократам, и общее почтение, они мирились с перегибами как с меньшим злом. Разумеется, магам из аристократии, которые и так с рождения обладали правами, достатком и статусом, подобное положение дел не нравилось ни капли. К тому же во многих странах, как мне сообщила Альта, маги-аристократы не имеют права на дуэли, что, конечно же, порой использовалось злонамеренно: над таким магом можно зло шутить и насмехаться, рискуя в худшем случае дворянским судом и штрафом.

Анализу подобного положения дел Рэйзель посвятил всего три страницы, и его вывод был прост: существующий порядок, при котором слабые трусливые 'затупленные' люди, то есть лишенные магического дара, ограничивают и притесняют магов, далек от состояния равновесия. По его прогнозам, война магов против буквально поработивших их затупленных неизбежна, и в результате магократия будет установлена по всему миру либо в значительной его части. Вместе с тем он выказал опасения, что освободительная война может либо потерпеть поражение, либо скатиться в неконтролируемую бойню, после которой победившие маги останутся на захваченных территориях сами. Вторым неблагоприятным исходом ему виделась ситуация, когда маги образуют магократию на некоторой территории, но со временем люди в остальном мире достигнут такого уровня военного развития, что смогут уничтожить империю магов, взяв их числом, в то же время маги зачастую склонны недооценивать силу прогресса и оружейного развития.

Однако, по его мнению, грядущий конфликт при абсолютно любом развитии будет очень, очень кровавым.

* * *

Интересной особенностью Рэйзеля была привычка писать шарадами и ребусами. Практически все, что касалось его планов или находок, он записал загадками, причем заковыристыми.

Порой я глядел в книгу и удивлялся — что за бред я только что прочел? Чуть позже меня осеняла догадка: да ведь это же головоломка! Еще час я бился над разгадкой, затем торжествовал — эврика! — а затем впадал в уныние, обнаружив, что у этой загадки на самом деле правильных ответов вагон, и я понятия не имею, какой же из них относится к делу.

Собственно, именно эти загадки не дали Альте понять многое из того, что она пыталась найти в книгах своего учителя. Я сам немного удивлялся: вроде бы, двусмысленностей вагон, но и сильно сложного мало. Я разгадываю — отчего она не смогла? Альта ведь не дура. Единственное объяснение заключалось в том, что я для разгадывания использую ту же голову, которая это загадывала.

Очень скоро я осознал, что книги Рэйзеля написаны им, гениальным магом, для себя, гениального мага. А я ни разу не гениальный маг, я буквально новичок, и все тайны искусства чернокнижия мне недоступны, потому что я не понимаю азов.

Пришлось взяться за учебники для начинающих. Я опасался, что придется просить у Альты, но нет, в библиотеке Рэйзеля нашелся целый шкаф, битком набитый учебниками для 'самых маленьких' колдунов и некромантов. Некоторым книгам с виду было лет по сто, а то и больше, и они были основательно зачитаны.

Своими мыслями я поделился с Альтой за обедом.

— Как ты думаешь, для чего твоему учителю такая прорва книг для начинающих, если ты и так все это знаешь? Возможно, Рэйзель знает, что ты не последняя его ученица?

Альте такой поворот не понравился, ясен пень. Оно и неудивительно, двадцать лет быть верной ученицей, настолько доверенной, чтобы ей доверили оберегать 'эфирный маяк', связующий душу Рэйзеля с 'родным' планом бытия и телом — и знать, что Рэйзель все еще хранит книги для новых учеников. Обидно, должно быть.

Рэйзель, к слову, не доверял ученице полностью или же просто перестраховался, однако маяк, выглядящий как странное переплетение трубочек и проволочек, в центре которых пульсировала зеленоватым светом стеклянная колба огромного размера с толстыми стенками, охранялся не только Альтой, но и последним заслоном, состоящим из четырех огромных зомби-воинов. Каждый из них закован в крепкие доспехи и вооружен секирой и дубинкой.

— А дубинки-то зачем, если есть секиры? — удивился я.

— Тебя бить, малыш, тебя.

— Меня?!

Альта хихикнула:

— Со стороны учителя было бы неумно позволить слугам убить свое тело. Он предусмотрел, что ты можешь знать какое-то колдовство, которое сработает даже вопреки оковам, и оказаться тут. И твое возможное желание остаться в его теле Рэйзель тоже предусмотрел. Сунешься к маяку — отхватишь дубинками. Крепко отхватишь.

— Какой подозрительный... Как думаешь, скоро ли Рэйзель произведет обратный обмен?

— Он говорил, что ему может понадобиться провести в твоем мире от года в лучшем случае до трех в худшем. Видимо, дела пошли худшим образом.

— Значит, ждать еще около года, а может и меньше, — подытожил я, — времени терять нельзя. Пойду-ка я обратно в библиотеку.

— Ты это, если вдруг найдешь записи касательно ритуала вечной молодости и сумеешь разгадать — вряд ли, конечно, но вдруг — дай мне знать. В долгу не останусь.

— Ладно, только не совсем понятно, что ты такого можешь мне дать, что я смогу при обмене забрать с собой обратно, но чего нет в книгах Рэйзеля.

Тут она немного озадачилась — но только немного.

— Мы с тобой уж как-нибудь договоримся, — пообещала Альта.

К слову, записи об Альте я нашел — но не в книгах, а в списке-памятке, куда Рэйзель заносил то, что и когда было сделано и что ему предстоит сделать.

Альта там упоминалась буквально в паре строчек. Стояла дата — почти десять лет назад — и приписка: 'Ритуал проведен. Дать Альте желаемое через двадцать девять лет'.

Хотя это был чуть ли не простейший из ребусов Рэйзеля, я его окончательно разгадать не смог: слишком много двусмысленности в такой короткой фразе, причем не просто двусмысленности, а диаметрально противоположной.

Время шло, я осваивал магические азы и приоткрывал завесу над наработками Рэйзеля. В частности, я не только понял значение рун, которые маг вытатуировал на себе, но и разгадал их систему. Практика нанесения рун на себя, обычно защитных, известна издавна, без них не обходится ни один маг, включая тех, кто имеет дар, но не практикует. Однако Рэйзель вывел эту науку на новый уровень, что смело можно оценить как одно из наибольших его достижений. Тому имелась очень веская причина — и очень неприятная.

Самым удручающим для меня открытием стала общепринятая здесь картина устройства вселенной. Миров-планов много, каждый мир — островок и воплощение Порядка. А вот место между мирами, если, конечно, можно назвать местом или пространством среду с иными законами физики, где отсутствуют сами понятия размерности или протяженности, занимает прямо противоположное начало — Хаос, или, по другим терминологиям, Пустота либо Эфир.

Точнее, проблема была не в самой Пустоте, а в том, кто ее населяет. А еще точнее — в том прискорбном факте, что население Пустоты порой имеет обыкновение пробираться в 'реальные' планы бытия, при этом маги для них — первейшая 'точка интереса', зачастую близкого к кулинарному, хоть и не в прямом смысле слова.

Рэйзель развил свою собственную теорию на этот счет. Насколько она точная — вопрос большой, но я счел ее полезной не столько за точность, сколько за доступность и содержательность изложения.

Эфир есть та материя либо энергия, которая позволяет магу творить свои чары, обходя, а иногда прямо нарушая законы материального мира. Вопреки расхожему мнению, Рэйзель полагал, что эфир не является синонимом или воплощением Пустоты либо Хаоса, но имеет хаотическую по своей сути природу. Наполнена ли Пустота между мирами эфиром или же он — продукт контакта Хаоса и Порядка и сам по себе в Пустоте не существует — это вопрос без ответа.

Многие маги способны использовать 'внешний' по отношению к ним эфир для своих ритуалов, то есть колдовать путем заимствования силы из внешнего источника, однако природа эфира не является для человека 'внешней': он производит его сам. Именно этим объясняется возможность провести ритуал с использованием жертвы: в эфир 'перегоняется' жизненная энергия человека. Более того, человеческая кровь, как и любая другая, судя по всему, тоже содержит в себе эту субстанцию, иначе люди не были бы так привлекательны в роли носителей, с точки зрения обитателей Пустоты — эфириалов.

Маги давно и успешно пользуются рунами на собственном теле. Первоначально люди, дабы защититься от эфириалов, использовали амулеты, изображающие круг и кольцо, чтобы сделать себя 'отвратительнее': эфириалы не выносят соли и бегущей воды, а также испытывают отвращение к правильным формам и симметрии. Позднее появилась практика татуировки кругов, а затем — и магических защитных рун, посредством которых маг превращал в магическое заклинание самого себя. Считалось, что эта магия работает за счет заимствования эфира из флуктуаций, прорывающихся в окружающую среду из Пустоты.

Рэйзель с этим не соглашался, и в итоге поставил один из своих жестоких экспериментов. Он нанес на тела нескольких испытуемых, не являвшихся магами, огромное количество рун, связанных в рунные скрипты. Само собой, что магия практически не работала, так как подопытные не были магами и содержались в помещениях, защищенных от внешнего эфира, а количество магических формул просто переходило разумные рамки.

С этими подопытными чернокнижник обращался настолько хорошо, насколько мог, кормил их куда лучше, чем меня в Цитадели, уверял, что отпустит их, как только проведет необходимые замеры, и даже снабжал их средствами досуга — музыкальными инструментами, книжками и здешним аналогом шахмат.

Несмотря на все эти усилия, дела заключенных шли все хуже и хуже, они начали сходить с ума и умирать от истощения. Самый последний протянул всего три месяца. При этом контрольная группа из двух человек после смерти всех основных подопытных чувствовала себя нормально. Разница заключалась в том, что эти двое содержались отдельно, а их руны были сложены в произвольные неработающие связки.

По сути, так Рэйзель практически доказал, что рунные скрипты, нанесенные на тело мага, работают не на заимствованной извне энергии, а на жизненной силе самого мага. Что, в свою очередь, доказало: маг не только пользуется внешним эфиром, но может его и создавать. Точнее, генерируют эфир все, но только маги — в количестве, которое можно обнаружить. И именно по этому признаку потусторонние 'гости' находят своих жертв: обычный человек, в отличие от мага, для находящегося в Пустоте эфириала невидим.

Собственно, именно исследования теории нательных рунных скриптов и были одним из главнейших вкладов Рэйзеля в практическую магию. Он в этом продвинулся настолько далеко, что смысл, значение и принцип действия половины рун на моем теле остались непонятны даже для Альты. Более того, рунная нательная магия работает даже у закованного в оковы-душехваты мага.

— Слушай, если так — почему орден не удаляет руны у схваченных магов, а маги не имеют рун, которые помогли бы им при побеге? — спросил я у Альты.

— Потому что оковы лишают возможности колдовать именно тебя. На тебя нанесены работающие формулы, но ты не можешь ими управлять. А формулы, работающие без контроля мага, носят только защитный характер.

— Почему?

— А вот представь — нанес ты себе рунный скрипт огненного шара. Лег спать — и сгорел.

— Ум-м... Ясно.

По мере того, как я вникал в наработки Рэйзеля, я постигал и кое-что из его мастерства. Чернокнижник превратил самого себя в кучу заклинаний, которые работали только когда он этого хотел, причем без подготовки. Из его записей я понял смысл всего этого: в то время как обычный маг очень зависит от собственной концентрации и сосредоточенности, Рэйзель для колдовства в напряженных ситуациях использовал совершенно иной принцип. Многие его заклинания всегда при нем. Обычный боевой маг очень ограничен в своем арсенале: длинную формулу сотворить в бою не просто трудно, а банально некогда, но у Рэйзеля все формулы уже готовы — только применяй.

Я практиковался тайком от Альты в самых простых вещах и довольно быстро их освоил. Поначалу у меня был повод гордиться этим, но затем я устроил себе проверку — и меня поджидал чудовищный облом. Я с легкостью создавал одно или даже два 'эфирных копья' и легко поражал ими любой предмет в своей комнате, благо 'обратнонаправленный' эфир — я так и не понял, как эфир может быть 'направленным', но это мне не помешало — никак не взаимодействует с неживой материей. Но при попытке создать банальный огненный сгусток — куда более простое заклинание — я справился только с четвертой попытки и при этом обжег себе пальцы.

И тогда мне стало понятно, что имел в виду Рэйзель, когда писал, что порядок и научный подход сильнее класса и врожденного таланта. Рэйзель — маг весьма посредственный в плане силы, но из кое-каких фраз Альты и скупых обрывков мыслей в дневнике я узнал, что на его счету немало убитых магов, пытавшихся его обезвредить. Те маги, судя по всему, были посильней его, но Рэйзель, не особо рьяный сторонник тренировок, сумел их одолеть. Более того, практика использования рунных скриптов позволила уверенно — все относительно, конечно — использовать магию даже полному неумехе вроде меня, главное — знать мысленную формулу активации, простую и короткую.

У этого гениального решения, впрочем, есть один огромный минус. За всякое заклинание приходится платить собственной жизненной силой. Обычный маг, израсходовав эфир, накопленный своей душой, исчерпав его в окружающей среде и потратив все вещи, заряженные эфиром на крайний случай, оставался беспомощным. В то же время я могу колдовать, пока жив, однако каждое заклинание подтачивает мои силы и ценой победы в магическом поединке может быть сама жизнь, если превысить свой предел.

Так что вывод я сделал однозначный: свой 'арсенал' Рэйзель создал только на крайний случай или для нечастого использования. Если я хочу и колдовать и жить — должен освоить обычное чародейство.

К слову, эффект исчерпания собственных сил мне знаком: вероятно, именно из-за него я не смог поднять третьего мертвеца при побеге из поместья Нидаллы. Да уж, негусто, прямо скажем.

Еще меня беспокоил сам Рэйзель. В его записях я нашел четко записанную мысль о том, что магический талант есть свойство души, Альта это позднее подтвердила. Однако я могу поджигать перья и трут просьбами и матом, а проще говоря, усилием воли. Я могу читать заклинания, не связанные с татуированными скриптами. Я могу наносить руны мысленно и поднимать мертвецов. Иными словами, я маг, даже без учета рун на коже.

А это значит, что Рэйзель ошибался, и сейчас эта сволочь заперта в моем хилом теле, напрочь лишенном магическим свойств. И когда я об этом думаю, то испытываю желание потереть ручки и мерзко захихикать, как профессор Нимнул.

Однако есть и другой вариант: ошибаться по какой-то причине могу я, или мы оба ошибаемся частично. И это значит, что существует вероятность возвращения Рэйзеля — не самый лучший для меня вариант.

Однако тут вставало препятствие в виде четверых мертвецов с дубинками. Когда я научился при помощи нательного скрипта видеть окружающие меня руны и флуктуации эфира — то еще зрелище, и никакой ЛСД не нужен — то обнаружил и массивные рунные скрипты на мертвецах. Тайком приходя в комнату с маяком, я пытался взять охрану под контроль — но какое там! Рэйзель предусмотрел такой поворот, оказывается.

Все мои попытки нанести на зомби свои руны провалились. Тогда я решил просто стереть с них руны Рэйзеля — и у меня, разумеется, ничего не вышло. Стоило мне стереть одну руну и начать стирать другую — глядь, а старая обратно на своем месте.

Проблема силой, судя по всему, не решится. К тому же, охранники окружены довольно мощным эфирным коконом — тут справится разве что пара мощных боевых магов, но никак не я. Рэйзель в очередной раз доказал превосходство науки и порядка над классом и мощью, создав защиту, непробиваемую для себя самого.

Меня поджимало время, пришлось снова засесть за книги.

И тут я опять напоролся на проблему. Видимо, свои теоретические выкладки по рунным скриптам и по некромантии Рэйзель писал в разные периоды жизни, потому что в некромантских книгах использовался иной принцип шифровки — не ребусы и шарады, а самые натуральные кеннинги, мать их за ногу.

Ребус или шарада решаются при помощи высокого интеллекта и догадливости, но с кеннингами номер не проходит. Вот как незнающему человеку догадаться, что 'вепрь волн' — это корабль, 'месяц корабля' — щит, а 'липа золота' — женщина? А когда попадаются особо закрученные кеннинги типа 'липа пламени земли оленей заливов' или 'метатель змеев метели Мист месяца балки зыби' — то это все, туши свет.

Кеннинги Рэйзеля были не такие длинные, но даже простейших оказалось достаточно, чтобы загнать меня в ступор. Я три дня понять не мог, что 'маяк заблудших' — это обычная свеча. А потом я дошел до выражений 'тень забвения', 'край непрощенных' и 'розовый снег' и понял, что надо искать другой способ решения. Если я не могу разобраться в ритуалах Рэйзеля — нечего и стараться. Мне ведь не обязательно избавляться от охраны — я могу избавиться от самого маяка. Что-то типа связки противотанковых гранат мне бы очень помогло, жаль, гранат нету.

'Эфирный маяк'... Что, если эфир можно уничтожить эфиром? 'Эфирное копье' эффективно против живой цели, поскольку 'обратнонаправленный' эфир 'вытягивает' жизненную силу, превращая ее в обычный эфир и нейтрализуя его. А как оно подействует на маяк? К тому времени я уже уверенно формировал до четырех 'копий' одновременно, так что идея все же имела право на жизнь.

В теории, это могло бы быть решением, но у меня только одна попытка. После этого я огребу дубинками и, что хуже, Альта поймет мои истинные намерения. Если у нее припасены оковы-душехваты — я не удивлюсь.

Тогда я принялся за изучение тех рун на моем теле, которые оставались мне непонятными. Преуспеть не преуспел, но внезапно обнаружил определенные закономерности и последовательности в составленных цепочках рунных скриптов. Стоп, а не в этом ли загвоздка?!

После ужина — к слову, Альта готовит замечательные тефтели из картофеля — она засела за свои книги, а я тайком наведался в подвал к 'маяку'. Стоя на безопасном расстоянии, на котором зомби не воспринимали меня как угрозу объекту, я снова осмотрел их руны. Часть из них непонятна, но все знакомы, даже те, которые играют неизвестную роль, я видел в примерах рунных цепочек. Только вот у зомби рунные цепочки странные, не все они имеют правильную структуру и последовательность. Хм... Где, черт возьми, командные наборы? Почему команда 'защищать' только у одного, а руна, идентичная той, которой помечен маяк — у другого? Один будет защищать, а второй знает, что именно? При этом цепочка из трех рун, частично похожая на те три руны, которыми я поднял Нидаллу и Морду, есть на каждом...

Я задумчиво переводил взгляд с одного стража на другого. Вот начало цепочки — но почему после начала идет руна, которая должна быть в середине и никогда не бывает по краям?! Почему ближе к концу есть руна с переходом на другую руну, но этой другой руны на нем нет?

Пошарив глазами по другим стражам, я нашел искомую руну — на третьем зомби. Цепочка одного имеет связь с цепочкой другого? Попахивает либо бредом, либо 'нобелевкой' в области магии, так просто не должно быть...

Цепочка. Чуть ли не каждая цепочка, кроме базовой, составлена из обрывков, нет обычных переходов, зато рядом спокойно соседствуют нерабочие пары рун... Ну и...

Стоп. А что, если цепочки в порядке, но я их неправильно читаю? Перевожу взгляд на второго — а у него в заглавии скрипта есть руна, всегда бывающая в начале или конце, но никогда первой. Но если посмотреть на первого стража — то у него есть 'заглавная' руна, но нет логического продолжения. Но это если читать цепочку классическим способом...

И тут меня, наконец-то, осенило. Цепочка в норме, она просто распределена по зомби. Первая руна на первом, вторая на втором, третья на третьем и так далее! И если продолжать ее разматывать таким образом...

Весь замысел Рэйзеля наконец-то стал явным. Одна длинная и сложная цепочка с кучей составных скриптов нанесена на четверых стражей по принципу 'одна на всех'. Гениальный некромант распределил заклинание между несколькими физическими носителями, сделав его самовосстанавливающимся при неверной последовательности стирания! Я-то знаю, что некроманты используют кустарные руны, изобретенные ими самими, чтобы защитить свои 'войска' от расколдовывания или перехвата контроля — но Рэйзель додумался защитить стражей от самого себя.

И я начал разматывать цепочку с конца. Минут десять ушло на концовку, с меня уже и пот начал катить градом, а я только до середины дошел... Я на пробу стер руну ближе к началу — она не восстановилась. Цепочка разорвана, система самовозобновления уже не работает!

Я пошел на кухню и хлебнул воды, чтобы восстановить жидкостный баланс в организме. Итак, я могу теперь просто переписать руны, заменив основные цепочки и переведя зомби под свой контроль. Правда, моей силы тогда, в подвале Нидаллы, мне хватило только на семь рун...

Вернувшись в комнату, я пересчитал руны основной тройки. Разница только в одной руне. Это значит — заменить лишь четыре, и тогда, в теории, мертвецы должны перейти под мой контроль!

Я стер и переналожил руну на 'первом'.

И это сработало: мертвец медленно повернул голову и уставился на меня. Я пару секунд внутренне дрожал, ожидая нападения — но его не произошло. Мертвец просто ждал приказов.

Ликуя, я заменил руны у остальных трех, и это сработало. Разорванная цепочка Рэйзеля если еще как-то работала, то моему контролю не мешала.

Я облизнул губы, в горле пересохло.

— Вы, все четверо! Ломайте эту штуку!

Почти синхронно они размахнулись секирами — и на 'маяк' посыпались размеренные удары. Звон и скрежет металла, толстая колба с пульсирующим содержимым начала покрываться сколами и трещинами. Я опасливо спрятался за углом — а ну как рванет? — и в этот момент в комнату влетела Альта.

Я видел ее, а она меня — нет, все ее внимание было поглощено зрелищем уничтожения маяка.

— Вы что творите, окаянные?! — завопила она, забыв, что обращаться к чужим зомби смысла нет.

Колба в ответ как-то буднично хрустнула и разбилась. Пульсирующий сгусток моментально испарился сквозь пробоину, в комнате стало как-то необычно... свежо? Я почувствовал легкое покалывание сродни тому, которое появилось после снятия оков. Эфир.

Когда я вышел из-за угла, Альта в немом шоке смотрела на разрушенный маяк большими круглыми глазами.

— Просто он мне больше не нужен, — спокойно, с налетом надменности сказал я.

Моя игра внезапно удалась.

— Ах учитель! Вы наконец-то вернулись! — воскликнула Альта. — Пятый свидетель, как я счастлива снова видеть вас, а не эту мелкую бездарь!!

Я отметил, что Альта тоже могла бы стать великой актрисой, ее игра просто безупречна. Но я-то знаю, как на самом деле она относится к своему учителю. Хотя, кто знает, может, и правда счастлива.

— Мелкая бездарь? — я вопросительно при поднял бровь.

— Да тот сопляк, с которым вы менялись телами. Мелкий маг с начальным даром, который так наивно тщился постичь вашу мудрость, чтобы стать великим в своем мире... Признаться, мне безумно надоело с ним нянчиться... Он ведь еще и ваш план испортил своим побегом!

Я снисходительно улыбнулся:

— Моя любимая ученица, я должен сообщить тебе одну новость. Этот сопляк вообще не маг.

— Это как? — удивилась Альта.

— Вот так. Он не маг, потому что в его мире магии и магов вообще нет. В принципе нет. Там ничего не знают ни о Хаосе, ни об эфире и эфириалах, ни о других мирах.

Альта несколько секунд потешно хлопала ресницами, а потом скептически нахмурилась:

— Но я уверена, что он маг. Сопляк действительно кое-как колдовал по мелочи, мне даже пришлось обрабатывать ему пальцы, которые он сам себе обжег, пытаясь создать огненный шар. Он даже сумел сбежать из особняка вир Кайлакс, подняв двух зомби, он рассказывал, что в его мире есть магия!

Я хмыкнул.

— Он лгал. А ответ весьма прост. Теория о том, что магический дар привязан к душе, оказалась неверной. Затупленный, попав в тело мага, стал магом.

— Погодите, учитель. А как вы в таком случае, попав в тело затупленного, сумели провести обратный ритуал и вернуться?!!

Я стал улыбаться шире и искренней.

— Ответ очевиден — никак. Дорогая Альта, твой учитель заперт в теле затупленного, а ты сейчас разговариваешь с мелкой бездарью.

Она смотрит на меня большими круглыми глазами, даже моргать забыла, а я тем временем творю эфирный щит. На всякий случай.

... И, как оказалось, не напрасно.

— Ах ты! — процедила она, захлебываясь от ярости, — ну я тебя сейчас!

Изломанные линии крохотных молний сорвались с ее пальцев и впились в мой щит, отрывая от него клочья эфира. Она еще успела удивиться этому и даже начала формировать в ладонях что-то помощнее, но и я уже сформировал позади Альты четыре 'копья'.

Я проткнул ее в нескольких местах, поразив жизненно важные органы. Клубы огня в ее руках растаяли, Альта рухнула на колени, корчась от боли и хватая воздух широко открытым ртом.

Несколько секунд я наслаждался своим триумфом, но садизм все-таки не в моем стиле, да и Альта может двинуть кони в любой момент. Я рассеял копья, затем аккуратно взял тяжело дышащую Альту за подбородок и поднял ее лицо вверх, чтобы она смотрела на меня.

— Мелкий — да. Бездарь... как видишь, не совсем. Понимаешь, мне совершенно не хочется, отсидев два года в тюрьме за твоего учителя, вернуться обратно и столкнуться с последствиями его действий еще и дома. Отвечать за его грехи в двух мирах — уволь. Конечно, он вряд ли смог бы вернуться, но я подстраховался... Король умер — да здравствует король, как говорится. Теперь Рэйзель — это я. И что же мне делать с тобой, моя любимая, но не любящая ученица, а?

В ее глазах появился ужас, но шок от происходящего отнял у нее дар речи.

— В общем, расклад такой. Ты можешь уйти на все четыре стороны, и я даже отпущу тебя живой. Или ты можешь остаться в роли моей ученицы... Да, я знаю, что именно тебе нужно от Рэйзеля... К слову, у него есть запись о тебе, мною до конца не разгаданная. Он собирался через двадцать девять лет, цитирую, дать тебе желаемое. Только вот я не понял, Рэйзель собирался провести над тобой еще один ритуал или дать тебе сам секрет. Еще я не знаю, как долго один ритуал будет препятствовать твоему старению, и тут есть два варианта. То ли он дал бы тебе секрет вечной молодости, когда ритуал утратит силу, то ли через много лет после окончания его действия. Забавная шутка — дать секрет вечной молодости постаревшей ученице... Разумеется, я не уверен в этом, ты лучше знала своего учителя, тебе и судить о его намерениях.

Альта ничего мне не ответила, но ее лицо из испуганного стало каким-то очень несчастным.

— Не все еще потеряно, впрочем. Как видишь, я смог разгадать его загадку с охраной, как и многие другие загадки. Конечно, нет гарантий, что я смогу разгадать все, как нет и гарантий, что разгадаю секрет нужного тебе ритуала, я, признаться, до него даже не дошел. И уж тем более я не стану обещать тебе, что отдам секрет, если расшифрую, скорее напротив, я тебе его целиком никогда не дам, ведь это единственный залог твоей лояльности... Но одно я могу тебе обещать твердо: так, как собирался поступить Рэйзель, я с тобой никогда не поступлю. Я не плачу за добро или службу черной неблагодарностью. Итак, что ты мне ответишь?

Признаться, я ждал ответа с некоторым напряжением. Если Альта захочет уйти — отпускать ее живой нельзя, потому что она знает это убежище и может выдать, просто чтобы отомстить. Но она согласилась.

— Ладно, малыш, — вздохнула она, — выбор-то небогатый...

— Ну тогда — больше никаких малышей, — ласково сказал я. — К учителю обращаться только на 'вы' и только почтительно. За нарушение — накажу.

Вот тут у Альты прорезалось более-менее справедливое возмущение, она даже забыла, что стоит на коленях на грани жизни и смерти.

— 'Учитель'?!! Ну и какой из тебя учитель, если ты стал магом считанные недели назад и знаешь еще меньше меня?!!

Я спорить не стал.

— Ну ладно, если тебе не подходит обращаться ко мне 'учитель' — я не возражаю против 'хозяина'. А наказание ты уже заслужила, и я тебя накажу прямо сейчас. — Я ухмыльнулся и перешел к самому интересному моменту: — и вообще, учти, что стать моей любимой ученицей тебе придется заново.

Я аккуратно опрокинул Альту на ковер, она не стала возражать или сопротивляться.

Видимо, шок.

* * *

В общем и целом, мое житье-бытье наконец-то наладилось. Первый раз в жизни у меня появился собственный дом, а в придачу и собственная охрана: сорок с чем-то мумифицированных солдат в 'вестибюле' мне даже не пришлось 'перезаписывать': они признали во мне хозяина безо всяких головоломок.

Правда, я опасался, что в случае раскрытия убежища последует визит ордена, инквизиции, армии или гильдии магов-лоялистов, а скорее всего — всех перечисленных товарищей вместе. И охрана их не остановит, только задержит, и вряд ли надолго. Как оказалось, Рэйзель был того же мнения: даже сильнейший некромант в одиночку против всего мира не потянет. Именно поэтому он предусмотрел в своем жилище потайной выход, роль охраны в вестибюле сводилась к тому, чтобы задержать нападающих.

Дом в скале был весьма аскетично обустроен, из предметов роскоши — только ковры да картины: Рэйзель был любителем живописи. Уборкой заведовали четыре неавтономные 'горничные' — так я их прозвал. На самом деле эти зомби, обмотанные бинтами полностью, были 'облегчены' путем удаления всех ненужных для уборки частей тела — потому определить, какого пола они были при жизни, можно было, только размотав лицо — чего я делать не собирался. Поначалу меня слегка коробило от осознания их наличия в специальном шкафу, но я понимал также и то, что Альта, дворянка по происхождению, вряд ли согласится еще и уборщицей стать. Готовка для учителя, скорее всего, была нижней чертой, за которую она могла бы разве что упасть мертвой. В конце концов, они даже не были автономными, Альта при необходимости сама налагала нужную руну и приводила в помещение, требующее уборки.

Главным сокровищем, владельцем которого я стал, была библиотека весом в несколько тонн, за всего лишь несколько книг из которой многие маги отдали бы половину своей жизни или кучу чужих. Вторым моим достоянием стала потрясающая, но совершенно бесполезная для меня лаборатория: до ее использования у меня просто нос не дорос.

Ничего, кроме книг, знаний и лаборатории Рэйзель за свою жизнь длиной в триста или все пятьсот лет не нажил. Где-то в доме был сложен небольшой запас серебра и драгоценных камней, на случай, если придется драпать, но Альта не знала, где, и не интересовалась им, что показалось мне странным.

— А что странного? У меня все это было в детстве. Я ела серебряной ложечкой с серебряных тарелок, на моей одежде не было ни единой не-серебряной пуговицы, а на парадных платьицах вместо пуговок и вовсе были самоцветы. Но кончилось это тем, что в тринадцать я стала бродяжкой и едва не лишилась жизни, серебро и самоцветы не помогли ни мне, ни моей семье, ни той дурочке, чей медальон ты мне показывал... И тем, кто отнял у меня семью, положение, богатство и даже имя, краденые сокровища тоже не помогут, когда я вернусь, чтобы отомстить и вернуть себе то, что мое по праву.

Сама Альта стала для меня 'вишенкой на торте', хотя первые несколько дней после моей 'узурпации власти' я всерьез за нее переживал: она стала апатичной и излишне молчаливой. Я поначалу терялся в догадках: это утрата учителя на ее подействовала так или что? В этом был свой резон, потому что быть ученицей и любовницей самого печально известного колдуна во всем Старом Свете — это несколько сомнительный, но все-таки высокий статус, пусть хотя бы в своих глазах, а теперь она чуть ли не прислуга и наложница семнадцатилетней 'мелкой бездари'. Еще я опасался, не слишком ли большой урон ее здоровью нанесли четыре 'копья', хотя там и двух хватило бы, чтобы показать, что к чему, и не слишком ли наше первое занятие любовью походило на изнасилование?

Однако денька четыре спустя к ней вернулась если не вся ее самоуверенность, то изрядная ее часть, и у нас состоялся спор насчет того, как она должна ко мне обращаться. Альта настаивала на том, что обращение 'учитель' — насилие над ее здравым смыслом, поскольку на данном этапе она все еще может научить меня большему, чем я ее, а обращение 'хозяин' слишком сильно задевает ее собственное достоинство, в конце концов, она ведь не рабыня.

Когда я понял суть ее претензий, то почувствовал значительное облегчение: ситуация проясняется и упрощается. Альта принимает новую реальность, но ей необходимо отыграть хотя бы одно-два очка, просто для сохранения остатков своей гордости. Я бы, конечно, не очень сильно возражал против рабыни, почтительной и без ума влюбленной в своего хозяина, но в моем положении человека, ненавидимого всем миром, добровольный союзник куда ценнее.

В общем, я ее слегка удивил тем, что пошел на уступку без сопротивления: пусть знает, что со мной можно вести диалог и договариваться, и это самый лучший способ иметь со мной дело. Потому мы порешили, что Альта будет обращаться ко мне на 'ты', но непременно почтительно, и величать словом 'мастер': все-таки я не только освоил способности Рэйзеля и победил ее в поединке, но и разгадал многие головоломки, которые оказались не по зубам самой Альте.

Так что мы с ней поладили. Альта, ясное дело, отнюдь не дура, она прекрасно понимала, в каком положении я нахожусь, и выторговала себе права младшего, но все же партнера, чего никогда в жизни не дождалась бы от Рэйзеля.

Днем мы с ней копались в книгах, она объясняла мне азы теории и практики, которые я без нее осваивал бы намного дольше, я растолковал ей кое-какие вещи, которые она не смогла расшифровать сама, и наше сотрудничество нас устроило. К тому времени Альта уже окончательно обосновалась в моих покоях, и по вечерам мы предавались постельным утехам как люди, давно находящиеся в прочных отношениях. В конце концов, для нее это так и было: она спала с Рэйзелем с четырнадцати лет, а смена жесткой личности в его голове на более дружелюбную и уступчивую Альту вполне устроила.

Последним признаком, что у нас с Альтой стабильный союз и она не держит за пазухой камень, стало то, что однажды инициатором послеобеденных утех прямо в библиотеке стала она. Жизнь пошла на лад, подумал я, лежа на ковре и наблюдая, как грудь Альты колышется вверх-вниз в такт ее движениям.

Периодически мне вспоминалась Нидалла вир Кайлакс. Интересно, могло бы у нас что-то сложиться, если бы она поверила, что я — действительно ослабевший, но строящий далеко идущие планы Рэйзель? Она, конечно, была весьма недурна собой и в плане выпуклостей могла бы дать несколько очков форы подтянутой, упругой Альте, а в паре с ней составила бы замечательный 'комплект', но... Все-таки она была садисткой-психопаткой. Альта, скорее всего, хладнокровная убийца, но лучше иметь дело с рациональной убийцей, чем с той, которая просто ловит кайф от пыток.

И потом, Альта по совокупности характеристик Нидалле ничем не уступает. Стройная, крепкая, с несколько более строгим обликом, закаленная аскетичной жизнью — вариант, как минимум не проигрышный. К тому же, в обнаженном виде Альта выглядит весьма оригинально и экзотично из-за вытатуированных рун. Рэйзель нанес ей руны по внешним сторонам бедер, четыре ряда на животе и несколько на ягодицах и нижней части спины— то есть так, что Альта вполне может щеголять в откровенных бальных платьях, не выдав при этом своей принадлежности к чернокнижной братии.

В дополнение к этому Альта еще и умеет стрелять и пользоваться кинжалом. В определенных обстоятельствах это может оказаться веским преимуществом. Надо будет как-нибудь попросить ее научить меня стрелять. Потому что на полтора метра стрелять и практически промазать — это совсем ни в какие ворота.

В тишине и покое прошло еще где-то две с половиной недели, за которые я подтянул свое знание матчасти в области подъема мертвецов. Выяснилось, что три руны, которыми я поднял Нидаллу и Морду — это даже не прошлый век, а что-то из арсенала первых древних некромантов. Это всплыло само собой уже на следующий день после того, как я разгромил 'маяк': все четверо стражей просто свалились. Это положило начало моим изысканиям, я задал вопрос Альте и узнал, что 'те самые' три руны — нереальный архаизм, некроманты поднимают мертвецов за счет собственного эфира только в самых исключительных случаях. Стандартная практика подразумевает, что армия неупокоенной нежити питается за счет внешнего эфира, черпая его прямо из окружающей среды.

— Получается, любой маг может сокрушить армию мертвецов единолично, если применит какое-нибудь мощное заклинание перед целой толпой и исчерпает внешний эфир в окружающей среде?

— Лет четыреста-пятьсот назад так частенько погибали некроманты, в один момент лишившись защиты. Ныне для питания армии используются тотемы и руны поглощения и цепочки передачи. Некромант может черпать эфир в одном месте и питать слуг в другом. Простейшие способы требуют только прямой видимости и небольших расстояний. Причем систему подпитки слуги могут развернуть сами, оставляя тотемы за собой. У нас в вестибюле есть тотем, принимающий эфир с вершины скалы, к примеру. А вот штурмующий отряд магов, ворвавшись туда, останется без внешнего эфира.

Так что я немного покорпел над парой учебников и изучил теорию, а затем проверил ее на четверых стражах. Получилось не сразу, но вот уже примерно неделю они несут свою вахту в одной из внутренних комнат недалеко от моей комнаты — просто как резерв. Так я сказал Альте, на деле я преуспел в некромантии чуть больше, чем она думает — и потому не знает, что стражи дополнительной руной 'запрограммированы' убить ее в случае моей смерти. Точнее, я пошел еще дальше и составил руну, велящую мертвецам атаковать моего убийцу. Свойство рун таково, что они отражают истинную, абсолютную суть вещей. Потому тут даже не важно, видели ли стражи мою гибель: мой убийца станет таковым по своей сути, как только я умру, и руны стражей просто сработают на него, заставляя неупокоенных телохранителей настичь его с неотвратимостью самонаводящейся ракеты, поймавшей в прицел сопло самолета. Да, у магии определенно есть свои плюсы.

Очередное утро предвещало самый обычный день. Я зевнул, пошарил возле себя, но внезапно не нащупал рядом Альту. Открываю глаза — она сидит на постели и натягивает рубашку.

— Куда в такую рань? — зевнул я, мои пальцы коснулись ее гладкого бедра.

— Через часик вернусь.

Я чуть привстал, дотянулся до нее обеими руками и настойчиво потянул обратно.

— Часик подождет, и с рубашкой ты поспешила.

Альта хихикнула:

— Я, конечно же, готова безоговорочно подчиниться твоей воле, мастер, но тогда мы рискуем остаться без продовольствия.

— В каком смысле?

— Сегодня приезжает едовоз.

— Кто-кто?!

— Едовоз. Крестьянин, который возит еду раз в месяц. Он оставляет телегу с провиантом в лесу и уходит вместе с лошадью до завтрашнего утра.

— Ну, телега же сама не уедет?

— Нет, конечно. Но медведи могут скушать то, что предназначено для нас, и они еще не самое голодное, что тут водится.

— А тебя они не схарчат случайно? — забеспокоился я.

— Я для охраны и переноски припасов беру с собой двадцать охранников. Это где-то часик займет. Спи.

— Ну ладно, — согласился я и с сожалением отпустил ее, ограничившись поцелуем. — Но ты не мешкай, я тебя очень-очень жду.

Альта ушла, а я перевернулся на другой бок и заснул.

Проснулся я только днем, когда солнце уже ползло в зенит. Ну и где же Альту носит-то?

Тут до меня долетел запах жареного бекона. Вероятно, она решила меня не будить, как мило... Значит, станет десертом после завтрака.

Однако мои сладострастные планы очень быстро разбились о суровую реальность. Когда я, облачившись в штаны и рубашку, притопал на кухню, то увидел, что Альта чем-то серьезно озабочена, а на двери буфета весит ее пояс с револьверами.

— Что случилось?

— Проблема у нас... Едовоз взял и не приехал.

— Едовоз? Случайно не тот ли самый крестьянин, у которого мы оставили карету?

— Он самый.

— Хм... И что в таком случае делал Рэйзель?

Альта развела руками:

— Понятия не имею. За двадцать лет, что я тут прожила, едовоз приезжал вовремя, так что я даже пользовалась им вместо календаря...

Я расспросил Альту и выяснил, что крестьянин-едовоз, скорее всего, собирал дань для Рэйзеля со всей деревни, держал для него карету с невесть чем внутри и лошадей. Так было всегда, и Альта никогда не интересовалась, какое соглашение существует между ее учителем и деревней, отметила только, что Рэйзель никогда не искал себе 'материал для экспериментов' в окрестностях этой деревни, а однажды Альта нашла в телеге вместе с провиантом еще и письмо. Содержания письма она не знала, но Рэйзель, прочитав его, взял шесть стражников и ушел на два дня.

В общем, ситуация странная и подозрительная обрисовалась. Крестьяне знают, кому платят дань — потому вряд ли рискнули бы не заплатить в этот раз. В самом деле, двадцать лет платили, включая два года, что Рэйзель был в темнице, а теперь внезапно решили перестать? Будь это так, стоило бы ожидать еще и визита инквизиции сотоварищи, рискни я на месте крестьян прекратить выплату дани — как пить дать сдал бы кому надо, просто чтобы подстраховаться.

— Что-то сдается мне, едовоз не приехал не потому, что ему было лень, — сказал я, просто для того, чтобы взять инициативу в свои руки.

— Вот и я так думаю, — кивнула Альта. — Мало ли что, заболел, конь издох, телега сломалась... раз в двадцать лет накладка с кем угодно случиться может.

Я покачал головой.

— Только не в случае, когда откупаешься от самого ужасного колдуна на свете. Прислал бы сына, одолжил бы коня или телегу. Может, я преувеличиваю, и тут не замешаны инквизиция и орден, но лучше перебдеть, чем недобдеть. Сделаем вылазку. Возьмем штук двадцать нашей 'пехоты' и пойдем, как подберемся поближе — я схожу на разведку. У тебя есть косметика — ну там, тон для кожи, бледноту замазать да чумазость навести?

— Ты когда-нибудь видел меня с косметикой? Она только для жеманных салонных сучек.

— Не поверишь — косметикой пользуются в моем мире даже самые лучшие солдаты. Красят лица в черное для ночных операций и под цвет окружения днем. С моей-то дагаллонской рожей это тоже пригодилось бы...

— Можно легонько сажи из печки натрусить и сделать маскировку под чумазого бродягу.

— Тоже вариант.

Через полчаса мы выдвинулись во главе небольшого отряда и вскоре вышли на идущую мимо лесную тропу. Я, одетый под бедняка-бродягу, потопал вперед, за мной двигалась Альта с пехотой, которая, как оказалось, была еще пятнадцать лет назад проинструктирована выполнять приказы Альты при отсутствии приказов хозяина.

О том, что впереди деревня, я узнал без подсказок еще до установления прямой видимости: из-за небольшого холмика в небо поднимался черный дым из нескольких точек.

Кажется, все серьезно: что-то подсказывает мне, что дело вовсе не в случайно брошенном окурке. Я дождался Альту и пехоту, чтобы не переть вперед в одиночку. Не инквизиция ли там лютует? Хреново, если да, потому что воевать с нежитью они, скорее всего, умеют, и вытянут из крестьянина-едовоза признание, куда он возит еду, в два счета. Рэйзель и на этот счет тоже перестраховался: едовоз возил телегу в лес гораздо дальше убежища и наверняка думает, что убежище некроманта еще дальше, в глухом лесу. Но обнаружение моей обители, конечно же, вопрос времени...

Мы двинулись дальше вместе и вскоре услыхали истеричный колокольный набат. Нет, не инквизиторы.

Деревня оказалась ближе, чем казалось по звону: колокол-то небольшой. Мы с Альтой добрались кустами и рощицей почти к самым огородам.

— Значит так, чтобы не светить тут нашу 'пехоту', я пойду вперед и гляну, что к чему. Дай мне один револьвер, услышишь выстрелы — значит, я в беде.

— Ты там только не геройствуй особо, ты хоть и мастер — но до великого мага далеко, надолго тебя не хватит.

— Да я и не собираюсь.

Сунув оружие за пазуху, я юркнул в малинник и пошел вперед, лавируя между кустами.

Что дело совсем нехорошо и далеко от нормального бедствия, я понял по отсутствию шума, который должен свидетельствовать о кутерьме, которая обычно сопутствует тушению пожара в неорганизованной обществе. В деревнях своя противопожарная команда — дело невиданное, нет у крестьян времени на тренировки с бочкой и ведрами, потому и шум должен быть, а его-то нет. Ну и людей не видно, это раз, дымы пожарищ вроде как на убыль идти не спешат — это два.

Я добрался до крайнего дома — дверь настежь, окно выбито, никого не видать. Дело совсем дрянь, но надо бы вначале убедиться, что дело точно не в инквизиторах, и только потом звать Альту. Да и вопрос, нужны ли тут наши стражники.

Я прокрался до угла — тишина везде, если не принимать во внимание звон колокола. Выглядываю на дорогу — труп лошади в луже крови и телега перевернутая. Хм... Разбойники?

Расклад нехороший, я бы даже сказал — проигрышный во всех случаях. Просто уйду и оставлю крестьян на произвол — нехорошо, но будет отмазка, мол, а я откуда знал? И это при условии, что у Рэйзеля с ними было соглашение о защите. Если притащу сюда свой неупокоенный легион — может статься, с разбойниками разберусь, но будут проблемы с орденом, инквизицией и прочими, потому что у властей появятся вопросы, а кто крестьян спас-то? Крестьяне хоть бы и не хотели выдавать меня, так ведь они — крестьяне. Средневековый крестьянин умом вряд ли блещет и от дознавателя отбрехаться не потянет. Вот дерьмо, и как тут поступить?

В этот момент откуда-то от центра донесся ружейный выстрел. Ружейный — потому что громкий, мой револьверчик так не стрелял, а вот ружье Морды — вполне где-то так.

И тот же миг из хлева на меня с каким-то бормотанием выскочил кто-то большой и пучеглазый.

Мне в память врезались именно глаза, потому что было их как-то слишком дохрена.

И не все — на голове.

Я смотрю на 'это', 'это' смотрит на меня. Всеми глазами или большинством... А потом, мать 'этого' за ногу, открывает рот, вначале первый, потом второй...

От этой встречи я охренел — любой бы охренел — но не настолько, чтобы не начать формировать эфирные копья. Как только 'это' открыло третий роток, полный кривых, разной формы и длины зубов, я нанес удар.

Копье прошло сквозь середину корпуса этого не пойми чего — и оно взвыло не то тремя, не то четырьмя голосами. Ну еще бы, при таком то количестве ртов...

После второго удара багровая кожа на боку существа лопнула, оттуда полилась жижа такого же цвета, вопли стали истошными, существо начало извиваться и корчиться, третье 'копье' прошло сквозь плечо — и передняя конечность, брызнув жижей, отвалилась.

Тут оно, наконец, издохло и просто осело наземь, буквально сложившись в горку жижи и какого-то дерьма. И когда я уже собирался задуматься, что это вообще за хренотень многоротая, некто странный показался из-за хлева.

Поначалу я принял его за очень больного человека или за зомби, но 'он' повернулся ко мне лицом, и оказалось, что лицо перекошено, вся правая сторона деформирована и раздута, и на щеке открыт третий глаз.

Он несколько секунд смотрел на меня, а затем двинулся ко мне и попытался перелезть через ограду. Я прошил его 'копьем', существо обмякло и повисло на заборе.

Да что за чертовщина тут творится-то?!

И когда я подумал, что надо бы отступать обратно к Альте, из-за того дома, с открытой дверью который, показались еще двое — мужчина и женщина. Мужчина выглядел почти нормально, если не считать, что его глаза крутились в разные стороны независимо друг от друга, женщина скособочилась, так как у нее ноги перестали быть симметричными, как и руки, впрочем.

Я не стал ждать, пока и они попрут на меня, подпрыгнул, ухватился руками за край крыши и подтянулся, благо, хлев невысокий, а дагаллонцы — народ худой, но зато чуть выше среднего.

Оказавшись в безопасности, хотя бы временной, я вспомнил про револьвер: пора бы и подмогу вызвать. Однако тут послышался лязг доспехов, и моя 'пехота' с алебардами наперевес вывалилась из малинника.

Оба странных субъекта развернулись на звук, но только для того, чтобы угодить под размеренные удары алебард.

— Я как раз думал пальнуть, — сказал я идущей в середине строя Альте, — так что даже не знаю, ругать тебя или хвалить, что ты пришла без команды.

— Но я слышала выстрел!

— Ах да... стреляли где-то в той стороне... Хрен с разборками — скажи мне, что 'это' за хренотени такие?!!

— Это 'осколки'... Я только не понимаю, откуда они тут взялись!

— Какие 'осколки'?

— Осколки эфирной порчи. Это то, что остается от человека, когда эфириал пытается захватить тело, но покидает его из-за недостатка эфира...

— Вот же дерьмо! Почему в этом мире возможен такой екарный пердюмонокль, а я узнаю об этом только сейчас?!!

— В твоем такого, что ли, не бывает? — искренне удивилась Альта.

— Ты правда думаешь, что я спрашивал бы тебя, если б знал сам?!! Конечно же, в моем такого отродясь не бывало, как и магии!!!

Она только руками развела:

— Да про это все знают... не в деталях, конечно, но...

Я спустился с крыши и воззрился на то, что раньше было многоглазым многоротым 'чем-то'. Оно уже частично растеклось и обнажило свой костяк — хаотичное нагромождение костей, среди которых я заметил частично потерявший форму человеческий череп. 'Это' оказалось слеплено из нескольких тел, из которых минимум одно было человеческим.

— Это ты его завалил?

— Угу. И того, что на заборе висит, тоже. Обратнонаправленный эфир для них смертелен?

— Не совсем. Обратнонаправленный эфир просто нейтрализует сырой. Если ты загонишь в эфириала больше обратного эфира, чем тот обычный, из которого он состоит — он попросту прекратит существование. Порчу же эфирное копье просто... 'поджигает'. Обратный эфир распространяется по телу, зараженному порчей, и убивает саму порчу.

— Они могут вселиться в наши тела?

— Он тут, скорее всего, один, я даже не понимаю, как тут один очутился, что уж про двоих говорить... Вселиться — только не в нас. У меня шесть защитных рун только от эфира, у тебя не меньше, не считая тех, которые я не понимаю... Эфириал и обычного человека не может захватить без боя, их жертва непременно должна быть слабой, безвольной и сломленной... Вернемся — я дам тебе нужные книги...

— Ладно, что делать будем?

Альта почесала переносицу.

— Зачистим деревню. Просто для того, чтобы выяснить, где источник заразы. Только спрятать стражей надо — сойдем за инквизиторшу-охотницу и ее ученика.

— Инквизиторы бывают магами?

— Они почти все поголовно маги, только зачастую слабые. Откуда стреляли?

— Оттуда.

— В храме заперлись.

И мы двинулись по улице к храму, только Альта вначале вынула из сумки одного зомби новую пару револьверов.

— Возьми этот — сера и серебро. Лучше свинца.

По пути мы повстречали еще одно бесформенное исчадие типа того, которое я грохнул вначале, только с кучей рук разной длины. Наша пехота порубила эту мерзость в два счета.

Я мысленно произнес слово-активатор и запустил цепочку эфирного зрения. Растекающееся чудище сразу покрылось призрачным красноватым испарением. Оглядываюсь — вроде больше ничего такого 'призрачного' поблизости нет.

Тут от храма донесся еще выстрел, потом сразу дуплет.

— А эфирный щит от пуль спасает, если что?

— От одной-двух. Но если не серебро — то и больше.

— Ах вот почему тут серебро — наиценнейший металл...

— А в твоем мире не так?

— У нас золото дороже серебра.

Альта только фыркнула, подошла к углу и выглянула.

— На площади пара уродцев и эфириал собственной персоной. Оставим тут пехоту и разберемся сами.

— А справимся?

— Ты же уродца и исчадие уработал — и с этими справишься. Я займусь эфириалом, как уработаешь своих — подсобишь. Выйдем — начинай стрелять, обманем паскуду. Пусть думает, что мы не маги.

— Звучит как план, — согласился я. — Только я направлю пару пехотинцев вперед в обход.

— Пошли.

И мы шагнули из-за угла на главную улицу. Наша пехота двинулась огородами, направляемая моей волей напрямую. Жаль, я не знаю, как подумать, чтобы они не так сильно гремели броней...

Моему взору открылось ужасное зрелище. На площади валялось порядка десяти трупов, среди них, пошатываясь, бродили двое таких, частично бесформенных, как второй, которого я уничтожил. Поодаль и ближе к нам стоял, видимо, эфириал: он не был таким ужасным и бесформенным, по крайней мере, со спины.

Мы вышли на площадь и двинулись, чеканя шаг, вперед. Нас сразу заметили из храма: на звоннице сидели три человека, и у одного из них я заприметил ружье. Один из них показал на нас рукой — вот идиот, а?

Эфириал, конечно же, тоже увидел этот жест и обернулся.

Он из всех исчадий выглядел самым человечным, но в его облике я узнал ту же характерную бесформенность, впрочем, незначительную: его тело сохраняло свою функциональность и не было покрученным и разноногим.

Пятьдесят шагов. Мы смотрим на него и приближаемся. Для стрельбы из гладкоствольного револьвера слишком далеко, особенно если стрелок — криворучка вроде меня.

Сорок пять. К нам поворачиваются оба урода — и с хрюканьем бросаются в атаку.

Сорок. Мы поднимаем револьверы наизготовку, и тут...

— Стой! — гнусаво и неразборчиво, но все же понятно крикнул эфириал, и его 'миньоны' замерли. — Это все недоразумение, оно происходит не по моей воле! Нам не нужно сражаться!

И смотрел он на меня.

— Не слушай его, — сказала Альта, — размажем, вот и...

— Стой, — велел я не допускающим возражений тоном и остановился сам. — Вначале послушаем, что скажет.

Альта благоразумно остановилась, но пробурчала:

— Вот и привет нашей маскировке...

Я несколько секунд смотрел на эфириала. Его глаза — пока еще человеческие, но в них уже поблескивают багровые искорки.

— Недоразумение, говоришь? Куча трупов — недоразумение, да?

— Это не моя вина! — крикнул эфириал. — Я обманут, все это спланировано наперед смертным!

— Поясни.

— Это было приглашение — обычное приглашение. Приглашающие создали фундамент, я выстроил башню из Пустоты — кристалл, по-вашему — и принял приглашение! Я знал главного вызывающего — я уже встречался с ним, когда он был простым вызывающим при другом главном. Я не ожидал предательства — но стоило мне явиться, как он разбил мою башню, топором под корень! Расколол вдребезги! И оказалось, что другие приглашающие — на самом деле не приглашающие! Все подстроил главный приглашающий, обманул и своих, и меня! Я попал в западню в вашем плане, я лишь пытаюсь выжить, вина на том из вас, кто пошел против вас же!

— Главный приглашающий — тот, чье тело ты занял? — уточнила Альта.

— Нет! Он оказался слаб и ничтожен, я не продержался в нем и двух минут!

— Итак, ты пытаешься убедить нас в том, что некто нарушил приглашение и тем самым сделал себя первой же жертвой нападения?

— Но было именно так! — яростно завопил эфириал. — Он фанатик! Разбив топором мой кристалл, он даже не пытался бежать, просто замер, раскинув руки! Я почти ничего не успел прочесть в его голове — но он пошел на это сознательно!

Альты хмыкнула.

— Фанатики — люди сильные и волевые, как правило. И ты с ходу занял его тело и оно не прокормило тебя и двух минут?

— Говорю вам — он принял меня без малейшего сопротивления! Предатель среди вас, нарушивший ваши же планы!

— Секундочку, — сказал я. — Альта, ты понимаешь, о чем он толкует? Какие приглашающие?

— Смахивает на культ 'пустотного бога', — предположила Альта. — Глупцы, которые верят, что один из трех Изначальных остался в Пустоте, и пытаются его вернуть в мир людей.

— Скудоумная смертная! — расхохотался эфириал. — Ты только что назвала глупцом своего хозяина!

— Ты про меня? — уточнил я.

— Конечно! Я вижу пыль Пустоты на твоей душе! Ты — один из удостоенных аудиенции!

— Что он несет?! — удивилась Альта.

— Понятия не имею. И что дальше, эфириал?

— Каждый из нас обманут и предан. Меня заманили сюда по заранее продуманному плану, и все, что тут произошло — план кого-то, враждебного тебе и мне! Который стравил тебя и меня!

— Я это уже слышал. Переходи к сути.

— Мне нужно немного сущности... Эфира. Чтобы заново отстроить башню и вернуться в Пустоту. Мы вместе, каждый со своей стороны, можем пресечь коварный план, которой привел к тому, что тут случилось!

— То есть, ты приперся в мою деревню, поубивал жителей — а теперь мы еще должны помочь тебе вернуться обратно?

— Но это не моя вина! — вопль эфириала перешел в бульканье. — Я жертва плана, который не оставил мне выбора!

— Выбор у тебя был. Ты мог сидеть в своей Пустоте и не лазать в чужой мир. Самая простая штука в двух мирах — найти самому себе оправдание. И самая бесполезная.

Он все понял или предугадал, что будет дальше, потому что метнулся в сторону еще до того, как я вскинул револьвер, а его миньоны перешли в атаку. Я пальнул в эфириала, не особо надеясь попасть, просто чтобы отвлечь внимание, и двинул в атаку пехоту, скрывающуюся за домами.

Альта незамедлительно дважды выстрелила, и весьма метко: первая пуля просвистела возле эфириала, вторая бы попала, но он защитился, подхватив с земли вытянувшейся рукой труп какого-то мальчонки и прикрывшись им от выстрела.

Я переключился на уродцев и всадил в каждого по 'копью', хватило обоим, а у меня внезапно слегка закружилась голова. Кажется, перебираю лимит...

Альта выстрелила еще дважды, а затем метнула во врага огненный сгусток, который с шипением полетел вперед, оставляя за собой изломанный дымный след.

Эфириал уклонился, подхватил с земли еще один труп — а ведь сильный, гнида — и теперь отступал, надежно закрывшись от пуль.

— Сзади, хозяин! — завопил человек на вышке.

Я не понял, вовремя пришлось его предупреждение или нет, потому что Альта уже выстрелила назад и швырнула еще один огненный шар, превратив третьего уродца в пылающий факел — но четвертый уже на подходе.

— Пять зарядов, — сказал я, сунув ей свой револьвер, — прикрой тыл.

А сам пошел к эфириалу: чем ближе, тем легче поразить его 'копьем', у меня в запасе, видимо, всего одно-два заклинания.

Он либо сразу же понял, что я тоже маг, либо увидел это еще когда я разобрался с его миньонами, и окутался призрачным эфирным коконом.

Удар — и его щит разлетается вдребезги. Он попытался ударить меня огненным шаром, но и я защитился эфирным барьером.

Мы оказались с ним в равном положении: я трачу на заклинания свою жизнь, он в буквальном смысле растрачивает на магию самого себя. И вот я формирую новое копье, не отвлекаясь на пистолетные выстрелы за спиной.

Он мечется из стороны в сторону, швыряет в меня один труп, но я уклоняюсь и наступаю. В глазах круги — могу и упасть. Этот удар еще нанесу, но вот дальше... И он тоже это понимает — и тратит часть того, что от него еще осталось, на защиту. Его ставка мне понятна: отразить мой удар и попытаться расправиться физически, однако его уже не хватает на полный кокон, щит — только перед ним. И я начинаю смещать сформированное 'копье' в сторону.

Эфириал попытался разорвать дистанцию, понимая, что чем дальше — тем труднее мне нанести сфокусированный удар, я смещаю 'копье' в другую сторону и бью. Он отпрыгивает, поставив под удар щит, и ухмыляется, растягивая свой бесформенный рот от уха до уха...

...А затем лезвие алебарды перерубает ему хребет и застревает в грудной клетке. Попался.

Наполовину перерубленное тело рухнуло в пыль, я вижу, как из него испаряются остатки того, что только что было бестелесной потусторонней формой жизни.

— Понаехали тут, — устало буркнул я и обернулся как раз для того, чтобы увидеть, как моя бравая пехота крошит одного уродца, а Альта стреляет в голову лежащему обрубку другого. Бой закончен.

Я, стараясь не показать тяжелого дыхания, обвел округу взглядом.

— Думаешь, он действительно был один?

Альта пожала плечами:

— Он хотя бы объяснил, откуда взялся, но не вижу объяснения, откуда мог бы взяться второй... Неплохая работа, кстати.

— Угу, ты молодчина, — кивнул я.

У Альты на полсекунды перекосилось лицо: ее похвалу мне я вернул ей же, словно моя победа над эфириалом — что-то само собой разумеющееся и вопрос был лишь в том, справится ли она... Пусть не забывает, кто тут мастер.

Однако мое с ней небольшое соперничество за влияние внутри нашего дуэта вскоре отошло на задний план: со звонницы храма, битком набитого выжившими крестьянами, открывался вид на горизонт, превратившийся в черную стену от дыма пожарищ.

Мы с Альтой переглянулись: скорей всего, вопрос 'какого хрена?' висел на языках у нас обоих. Перепуганные и заплаканные крестьяне тоже ничего не знали, кроме того, что у них в деревне открылся портал в преисподнюю и оттуда повалили 'демоны', истребившие половину жителей.

Мы отошли посовещаться, и Альта описала мне примерную картину произошедшего. Некий глупец проводит ритуал, позволив эфириалу проникнуть в наш мир через 'пустотный кристалл', возникающий в месте соприкосновения Порядка и Хаоса, или Материи и Пустоты — как угодно. Затем призывающий этот кристалл разрушил, заперев эфириала в материальном мире без возможности вернуться и без подпитки. Само собой, что 'гостю' не осталось ничего другого, как искать себе носителя, первым стал сам призывающий, однако эфириал не сразу нашел себе выносливого носителя и прыгал из тела в тело, 'пожирая' душу носителя и переносясь в новое тело, как только прежнее исчерпывало свой ресурс. Так продолжалось до тех пор, пока он не смог захватить более-менее мощное 'вместилище'. При этом покинутые оболочки, пораженные 'эфирной порчей', продолжали жить странным подобием жизни, меняясь и нападая на любой источник эфира, то есть на все живое.

— Я только не могу понять, на что надеялся призывающий, если был таким слабаком, — заметила Альта.

— А при чем тут слабак или не слабак? Почему он вообще решил дать эфириалу сожрать свою душу и захватить тело?

Альта пожала плечами.

— Вообще-то, это обычная практика. Зачастую эфириалы проникают в наш мир, вселившись в тело того, кто заключил с ними соглашение. Так называемые 'одержимые' — тело человека, в котором сосуществуют его душа и эфириал. Верней будет сказать — душа и эфириал спаиваются в единое неразделимое целое.

— И в чем тут выгода того и другого?

— Человек обретает магические способности, а также некоторые, недоступные даже магам, могущество и власть. Но чаще всего такая сделка — попытка стать бессмертным. Цена этого — своя сущность. Человек прекращает быть самим собой. Кто в этом сплаве души и эфириала играет первую скрипку — большой вопрос. Впрочем, изредка эта практика имеет успех. Например, в столице Гристола уже лет сто сорок живет воплощенный эфириал. У него титул графа и ранг советника короля, другой вопрос, что живет он во дворце, превращенном в узилище. Конечно, это исключение, и зачастую пакт человека и эфириала заканчивается плохо и для них, и для окружающих. Не все эфириалы враждебны, но большинство их, и абсолютно для всех люди — не более чем инструмент.

— Понятно. Сейчас, впрочем, надо понять, что происходит. Возьми десять солдат и зачисть деревню от остатков. Я выйду на тракт и... Нет. Ты пойди на тракт и узнай, что происходит, 'оттуда' должна быть река беженцев. А я зачищу деревню.

Оставив двух зомби у двери храма, я прочесал деревню, дом за домом, и перебил всех оставшихся выродков алебардами пехоты, благо, их оказалось только трое. Попутно нашел дом призвавшего, но не стал разбираться, что там произошло, Альта справится лучше.

К тому моменту, как я закончил, Альта уже вернулась — и с очень дурными новостями: произошло первое за полсотни лет крупное 'вторжение', причем невиданного масштаба. Соседняя провинция, соседствующая со столицей, превратилась в 'ад на земле', а наша оказалась полностью отрезанной как от властей, так и от армии.

— И что у нас есть в недалекой перспективе? — задал я риторический вопрос.

— Вторжение кортанской армии и инквизиции, вот что, — ответила Альта. — Первый способ остановить распространение 'порчи' — превратить окружающую территорию в безлюдную.

— Ты хочешь сказать, что кортанцы придут сюда и уничтожат население?! — ужаснулся я.

— Нет, с чего ты взял? Угонят людей к себе и создадут безлюдную полосу. Когда тантагорский король наведет порядок — люди вернутся по домам. Тантагор когда-то так сделал, когда вторжение случилось в Кортании, это нормальная практика. Другой вопрос, что кортанский король жадноват и агрессивен, он может попытаться присоединить нашу провинцию к своей стране, хотя тантагорский — тогда правил Эйдвин Второй — так не поступил, хотя мог...

— Значит, вскоре с другой стороны на горизонте нарисуется кортанская армия?

— Вряд ли. Пойдут малые отряды с инквизицией во главе. Инквизиция проведет на месте дознание и поиск скверны, затем людей уведут в Кортанию. Если что — большинство уйдет добровольно, стоит пообещать им безопасность. В общем, нам надо запастись провизией, мы преспокойно переждем все это и не заметим...

Я сел на скамью у храма и задумчиво подпер рукой голову. Как-то странно все это произошло. Идиот, пытавшийся заключить сделку, но не способный 'прокормить' эфириала, и прорыв Хаоса и эфириалов неподалеку, да еще и в колоссальном масштабе — совпадение? Что-то сомнительно.

И тут крестьянин на звоннице крикнул, что видит в другом конце деревни отряд вооруженных людей, идущих к храму.

Вот только гостей мне не хватало. Я немедленно отправил шесть пехотинцев на другую сторону площади, в кусты, остальных построил за храмом.

— Что ты собрался делать? — спросила Альта.

— Вначале поговорим, узнаем, кто такие — а там видно будет.

Новоприбывшие не заставили себя долго ждать и вскоре приблизились к площади по главной улице: группа пеших солдат с тремя всадниками во главе, за которой ехали две телеги без бортов, но с широкой скамьей по центру — видимо, здешнее средство передвижения пехоты.

Всадники — статный и массивный седобородый человек в нагруднике и шлеме, с мечом и пистолетом за поясом, едет по центру, по левую руку — девица либо молодая женщина, тоже в броне и шлеме, но из оружия только рукоять пистолета из седельной кобуры выглядывает. По правую — натуральный маг с парой рун на щеке, в броне, аналогичной броне предводителя, но из оружия только миниатюрное подобие церемониальной булавы. Видимо, магический скипетр.

Мы наблюдали за ними с вершины звонницы — я, Альта, крестьянин-едовоз, оказавшийся старостой, и его сын — оба крестьянина с двуствольными капсюльными ружьями.

— Это ландграф вир Мейнард, — сказала Альта, — маг — Зюйген лин Замбрандт. Так себе маг, я бы с ним один на один управилась. Девицу зовут Раммия, притворялась дворянкой на балу у ландграфа, а сейчас притворяется охотницей либо инквизиторшей, но стрелять не умеет. Три года назад не знала, что у кремневого пистолета перед выстрелом курок надо взводить. У пехоты четыре ружья, у сержанта кремневые пистолеты... Не будь тут вас, мастер, расклад был бы не наилучшим...

Последнее она сказала так, чтобы крестьяне ничего не заподозрили, но я ее мысль понял: соотношение сил не в нашу пользу, так как Раммия, видимо, маг, но без рун на лице, иначе какого лешего она тут забыла? Альта против двоих не потянет, я кое-как отошел от поединка с эфириалом, но вряд ли многое смогу, с другой стороны, по пехоте перевес у нас, да и тактическое преимущество тоже: засада пока осталась необнаруженной.

Я повернул голову к старосте и его сыну.

— Если начнется заварушка — стрелять без команды в ландграфа. — Я поймал их растерянные взгляды и спросил: — понятно?

— Да, мы сделаем, как говорите...

— Вам и так и так терять нечего — скрыть, что деревня много лет платила мне дань, все равно не удастся. А где моя карета?

— В амбаре моем, вон там.

Он показал на дом, слева и позади храма. Хм...

Я повернулся к Альте:

— Если что — беги туда и выпускай. Только сама обедом не стань.

— Поняла.

Отряд, оказавшись на площади, застыл как вкопанный, увидев трупы, пехота теснее сгрудилась вокруг всадников.

— Эй, в храме, что здесь, во имя Пятерых, произошло?! — крикнул вир Мейнард зычным, хорошо поставленным командным голосом.

— Эфириал объявился, но ты, ландграф, опоздал маленько, без тебя обошлись, — ответил я.

— Ты как смеешь с его светлостью разговаривать, смерд?!! — завопил маг.

— Ты смотри, клейменая собака подала голос, хозяина не спросив? Непорядок, ландграф, непорядок. Если он еще тут погавкает — гляди, как бы тебе головой ответить не пришлось за его лай. Или можешь спустить его с цепи — пускай свое право пасть разевать в поединке докажет.

Тут до Замбрандта дошло, что он не с крестьянином говорит, у него глаза полезли на лоб еще пуще прежнего. А вот ландграф и девица остались спокойны.

— Сдается мне, на свете есть только один дагаллонец, который осмелился бы так со мной говорить, — сказал вир Мейнард. — Правда, если не считать слухов, он гниет в Цитадели...

— Я тоже не люблю слухи, особенно те, которые множат каждую мою жертву на три, но иногда они бывают правдивы. В общем, ландграф, если у тебя тут дел больше нет — разворачивайся и езжай восвояси, видят Пятеро, скоро забот тебе подвалит немеряно, горизонт весь в дыму — набегаешься еще.

— Стало быть, я и правда вижу Рэйзеля лин Фаннарда собственной персоной?

— Трудно поверить, да? Ладно, может, хоть им поверишь, коли так...

И моя пехота, до того скрывавшаяся за храмом, вышла на площадь и выстроилась в шеренгу. Солдаты ландграфа принялись осенять себя круговыми движениями и сомкнули свой строй полукругом. Отлично, шестерых из засады встретить будет некому, когда они в тыл ударят. Я взглянул на всадников эфирным зрением — все трое окутаны щитами.

— Маги все трое, — шепнула мне Альта.

— Я вижу.

— Надо же, — отозвался ландграф, — все-таки ты... И какая же судьба занесла тебя в мои земли?

— В твои земли, ландграф? Эта деревня платит мне дань... сколько лет? — спросил я у старосты.

— Не ведаю... Мой дед еще возил, а до него...

— Ну вот и думай, ландграф, чья тут земля, если я тут жил еще до того, как твой прадед на свет появился. И встречный вопрос: а что ж из вас троих клеймо только у одного, а?

Тут у Замбрандта злость перевесила разум.

— Да почему мы вообще с ним разговариваем?! — взвился он.

— Я тебе скажу, почему. Потому что если я сейчас начну убивать тебя и солдат, ландграф и прелесть Раммия тебе не помогут, а будут просто смотреть на твою собачью смерть. Помочь — значит при свидетелях показать, что они маги-нелегалы. А ну-ка, ландграф, утоли мое любопытство: на одной чаше весов жизнь клейменого пса, на другой — моя и всех крестьян, которых тебе придется перебить как свидетелей. Ты, конечно же, сможешь свалить их смерти на меня, но мне интересен твой выбор. Ну или не трогать крестьян и заполучить и себе клеймо. Итак?

Вир Мейнард криво посмотрел на мага.

— Уймись. — Затем перевел взгляд на меня: — оставим праздные разговоры, чернокнижник... Ты что-нибудь знаешь о том, что на западе творится?

— Вряд ли больше твоего, а скорее меньше. Моя ученица от беженцев на тракте разузнала, что там случилось вторжение из Пустоты невиданного размаха. Собственно, это все.

— А тут откуда взялся эфириал?!

— Его вызвал кто-то из местных жителей, заведомо слишком слабый, чтобы вместить эфириала, и сразу же разбил кристалл. Эфириал утверждал, что ранее этот же вызывающий принимал участие в вызовах в составе большей группы. Думаю, ты догадываешься, о чем я подумал в первую очередь.

— Гребаные фанатики... Когда ж их выжгут каленым железом... Хуже фанатика только самодеятельный фанатик-идиот... И что ты собираешься делать дальше?

— Хороший вопрос. Жизнь покажет, но рассказывать тебе о своих планах я точно не собираюсь. И учти — я не планирую начинать войну, но всякий вооруженный человек, который приблизится к этой деревне без моего разрешения, будет воспринят как рекрут моей армии. А если их будет много — нанесу ответный визит.

— Королю это не понравится, — заметил ландграф.

— Мне не нравится сам король, и что дальше? И потом, я сильно сомневаюсь, что королю есть какое-то дело до этой провинции вообще, у него собственная жопа в огне, как бы. К слову, есть подозрение, что кортанская армия пожалует сюда много раньше тантагорской. А король Кортании, поговаривают, на чужое падок, особенно если чего без присмотра оставлено — вот о чем стоит думать. Впрочем, сдается мне, что самая большая угроза нынче не от королей исходит и вообще не от людей, такие вот дела.

— Да уж, не без этого, — согласился ландграф и кивком головы дал команду своим людям: — уходим.

Солдаты дали задний ход с видимым облегчением, Замбрандт напоследок наградил меня ненавидящим взглядом — и вся компания двинулась туда, откуда пришла. Фу-ух.

Впрочем, с облегчением перевели дух все — и Альта, и крестьяне.

* * *

Мы провели совещание, так сказать, не спускаясь со звонницы — я, Альта и староста. Картина вырисовалась безрадостная: в храме нашла убежище примерно половина жителей деревни, остальные погибли, спрятались или разбежались. Была надежда, что вернутся многие, особенно те, у кого остался кто-то в деревне, но пока что я располагал едва тремя сотнями людей, из которых примерно треть — дети. И все, разумеется, были крайне деморализованы и практически неспособны к немедленному труду.

Ситуацию усугубило то, что люди, достаточно отважные, чтобы попытаться защитить себя и других, преимущественно погибли, сражаясь с порчей, пока эфириал, спасаясь от 'безэфирного удушья', в панике прыгал по телам слабых духом, то есть тех, кого пытались защитить храбрецы. Как итог, некоторые семьи погибли в полном составе.

И мое присутствие крестьян тоже не сказать чтоб особо вдохновляло. Десятилетиями, если не веками, они платили Рэйзелю дань для того, чтобы никогда его не видеть, он был для них лесным или горным чудищем, которое просто надо кормить, дабы оно сидело сытое в своей берлоге. Поначалу люди были счастливы, что 'лесной хозяин' пришел и спас их, но как только эфириал погиб под ударами моих копий и алебарды мертвеца, самым страшным монстром снова стал я.

— Значит, слушай меня, староста. Ты уж постарайся донести до односельчан, что бояться тут надо не меня. Я вас столько лет не обижал и начинать не собираюсь, а вот такие демоны могут припереться в любой момент. На горизонте ты сам видишь, что творится, и эта зараза будет распространяться, если ее не сдержать. У вас, по большому счету, два выхода: либо бросайте все, нажитое тяжким трудом вашим и предков ваших, и бегите в Кортанию, где вас ждут голод, бездомье, безработица и болезни, которые всегда сопутствуют любому бедствию, либо беритесь за работу. Чтобы спасти дома и семьи, надо поработать и укрепить деревню.

— Как? Мы не умеем строить крепости!

— А частокол из заостренных бревен сумеете? За частоколом надо выкопать ров в шесть шагов шириной и глубиной по грудь, в него подвести воду из ближайшей речки. Где тут речка?

— Половина версты, за пастбищем...

— Ну вот. Сколько осталось здоровых мужиков?

— Не считал, но не больше полусотни...

Я вздохнул.

— Ладно же. Альта, как насчет выйти на тракт и привести оттуда нужное число людей? Ты им расскажешь, что тут строят укрепленный поселок...

— А может, просто переселимся в замок? — предложила Альта.

— А тут есть замок поблизости?

— Есть, заброшенный и полуразрушенный. Но восстановить стены, закрыв бреши деревянным частоколом — не особая проблема. И ров там есть.

— Он большой?

— Нет, но триста-четыреста человек уместить может.

— Не пойдет.

— Почему?!

— Свобода маневра нужна. Деревня — это производственная база и простор. Тут можно и армию небольшую разместить, и мастерские по ремонту и производству оружия сделать — все можно. Были бы люди. Триста-четыреста человек, считая с женщинами, стариками и детьми — этого мало. Надо больше. Дуй на тракт и веди сюда желающих. Приоритет людям умелым и храбрым, в крайнем случае сильным и выносливым... Нет. Староста, ты дуй. С собой возьми пару вооруженных человек, а то в лихое время на тракте можно и лихой люд повстречать. Как наберешь — веди в деревню. Старайся брать поменьше лишнего человеческого груза, но если пригодные люди с семьями — бери с семьями. Семейные даже понадежней будут... Говори им, что в деревне живет могучий маг, а с ним отборный отряд — полсотни воинов, но они все вышли на разведку и за припасами. О том, что это я и моя пехота — ни слова, и твои односельчане тоже чтоб ни звука.

— Я понял, только ж это... как они прознают — все равно разбегутся...

— Расчет на то, что они от полудня и до вечера будут жить с чувством безопасности, а бежать им придется на ночь глядя. К тому же, увидят, что вы не боитесь сильно — и сами не будут. А пока людей своих направь расчистить площадь, погасить чего еще не догорело и трупы убрать. Это первейший приоритет.

— А вы, хозяин?

— А я вернусь вечером со всей армией и нужными для обороны вещами.

И мы с Альтой двинулись домой.

* * *

По пути нам пришлось изрядно поспорить.

— Во имя Пятерых и особенно Пятого, что тебе в голову взбрело?! — чуть ли не возопила Альта, когда мы отошли подальше от деревни.

— Мастер.

— Ты издеваешься надо мною?! Тебе семнадцать лет с небольшим, а ты что задумал?! Очнись, ты не Рэйзель, хоть и занимаешь его тело!!! У тебя нет ни его опыта, ни его мастерства!

— Мастер.

— И это все, что ты мне ответишь?! Ввязываться в борьбу — последнее, что нам нужно! Мы можем просто пересидеть смутные времена, и...

— Знаешь, Альта, за то, что ты не начала вопить все это прямо там, в деревне, я уже дважды простил тебе некорректное обращение, но если ты немедленно не убавишь голос и не начнешь говорить тихо и почтительно — я тебя накажу. Причем на этот раз наказание тебе не понравится. Да, я знаю, что ты думаешь — что я просто сопляк, которому в голову ударило внезапно свалившееся него могущество Рэйзеля... Так вот, ты ошибаешься. Моя сила вовсе не в рунах, а в моем происхождении. Я из мира, где двенадцатилетний школяр знает больше, чем самый гениальный здешний ученый муж, возможно, не считая магов. Ответь, почему вещи падают?

Мой вопрос сбил ее с толку, но только на миг.

— Да потому, что все падает вниз!

— Что такое низ?

Вот тут Альта уже 'зависла' секунд на десять, а я принялся 'ковать', пока горячо.

— Да-да, для тебя все просто — внизу низ, вверху верх, и вещи падают сверху вниз. И ты никогда не задумывалась о том, почему все так, а не иначе. Однако стоило мне задать тебе вопрос — и все, ты не знаешь ответа, потому что сам вопрос в твою голову укладывается с трудом. Никто никогда им не задавался в этом мире — а в моем каждый школяр знает ответ.

— Ну и каков же он?

— Все вещи притягиваются друг к другу, и сила притяжения прямо зависит от тяжести предмета. Самый тяжелый предмет притягивает к себе все остальное, и самый тяжелый предмет на свете — сама земля. Она несоизмеримо тяжелее чего угодно, и потому притягивает к себе все. И вес любого предмета есть не что иное, как сила притяжения этого предмета к земле.

— Другие вещи не притягиваются друг к другу!

— Притягиваются. Просто сила притяжения слишком мала. И только земля — единственный действительно огромный предмет, притяжение к которому легко заметить, подбросив что-либо.

— Ладно. И как это поможет тебе в том, что ты затеял?

— Ты снова обратилась ко мне неправильно — и за это будешь наказана... Но поскольку на этот раз твой голос был гораздо вежливее — наказание, может быть, будет не очень строгим, хоть и не обещаю... А ответ на твой вопрос прост. Я из мира, где нет магии, но где наука сама похожа на магию. Я понимаю суть вещей, в том числе и суть людей... Мне известны методы борьбы, и войны как одной из ее форм, которые неизвестны здесь. Я мыслю не так, как мыслят другие. Вспомни, что я сбежал из Цитадели, не имея в своем распоряжении никакой силы Рэйзеля. Вспомни, что по моему следу понеслись все гончие мира, но не поймали, потому что я поступал не так, как они ожидали. Вспомни, что ты описала мне расклад как невыгодный, но я очень быстро его уравнял двумя стрелками с капсюльными ружьями, которых ты даже в расчет не приняла, и потому не играл в беседе с ландграфом, а действительно говорил с позиции силы, которая у меня была.

Альта вздохнула.

— Это авантюра, страшная авантюра... И ради чего ты все это затеял?

Я решил не озвучивать свои истинные причины и планы: успеется.

— Видишь ли, Рэйзель был теоретиком, а я, как и ты — практик. Твоя цель — отомстить, но думала ли ты, что будешь делать дальше?

— Нет, — призналась она.

Мы прошли под водопадом, я проследил, вся ли пехота укрылась в пещере, и сказал:

— А ты подумай. Например, о том, устроит ли тебя титул, ну, скажем, визиря или пфальцграфини в каком-нибудь небольшом княжестве.

— Эм-м-м... — мои слова явно стали для Альты неожиданными. — Нет, ты это совершенно серьезно задумал свое королевство основать? Находясь между 'порчей' и Кортанией как между молотом и наковальней? Имея только одну деревню, наполовину опустошенную?!! ...Мастер.

— Великие империи начинались с одного города, а столица любой империи когда-то тоже была всего лишь поселком. Вот скажи, мы с тобой сидим в пещере, корпим над книжками — а все зачем? Для чего нам тайные и запретные знания?

— Чтобы стать сильнее, конечно же!

— Правильно. Только ты пойми, что всякая сила имеет три характеристики. Величину, направление — и точку приложения. Человек сильный, если побеждает врага, несет на плече бревно, сталкивает с пути камень или вытаскивает из канавы застрявший фаэтон. Если находит своей силе применение, понимаешь? Если ты не прикладываешь силу, которая у тебя есть, ни к чему — все равно, что у тебя ее нет вовсе. Ты поразмысли над моими словами, только потом. Сейчас, раз уж мы намокли под водопадом — заодно и искупаемся после всей этой заварушки. Раздевайся.

Она со вздохом сняла с себя свои револьверы, положила на сухое место и принялась снимать камзол. Я подошел к ней сзади, мои руки легли на ее подтянутый, приятный на ощупь живот, а потом левая скользнула вверх, правая — вниз.

— А еще я тебя наказать должен, помнишь, да?

— Ах, мастер, какой же ты... строгий.

Если в голосе Альты и было сожаление по поводу моей строгости — я его не расслышал.

* * *

Наши сборы были короткими: мы выгребли из кладовки Рэйзеля все оружие и экипировку, которую нашли, Альта собрала для меня книги первой необходимости и 'заложила' в вестибюле несколько вредоносных рун. Случайного грабителя прикончат на месте, более компетентную братию, конечно же, рунами не остановить. Надежда лишь на то, что компетентная братия с кондачка не прибежит, им наводка нужна. А кто-то, обнаруживший укрытие случайно, скорей всего загнется еще в вестибюле, даже не поняв, от чего умер. На всякий случай я оставил в жилых помещениях четверых стражников, а остальную бригаду, включая своих 'телохранителей', решил забрать. Солдаты мне там пригодятся, укрытие останется как запасной вариант.

Оружия, впрочем, было не густо: Рэйзель не уважал ни колюще-режущую хренотень, ни стреляющие безделушки. Фактически, весь огнестрел в убежище принадлежал Альте, и среди ее добра я нашел зарядные приспособления, пороховницы, пулелейки и прочее. По счастью, один из ее старых капсюльных пистолетиков для скрытного ношения оказался почти того же калибра, что и мой трофейный револьвер. Пули от пистолета — обычные круглые — вошли в каморы барабана с минимальным усилием, без интенсивного забивания шомполом. Замазать пожирнее оружейным салом и нормально. Конечно, теперь мой гладкоствольный револьвер будет еще менее точным, чем был, но я один фиг не собираюсь снайперить. Так, страховка на крайний случай.

Зато у Альты револьверов обнаружилось ни много ни мало — восемь штук, и это не считая нескольких двуствольных пистолей.

— Ну и на что тебе столько? — спросил я.

— Ну-у-у... Ты же понимаешь, что три вещи, от которых нельзя никуда деться — смерть, налоги и желание иметь более совершенное оружие...

— Не припоминаю, чтобы ты платила налоги.

— Так у меня и доходов нет, если на то пошло.

— Как думаешь, есть смысл дать пару револьверов нашей пехоте? Когда я поднял Нидаллу и ее телохранителя, телохранитель пальнул из своей дурынды и в кого-то попал.

— Дохлый номер. Мертвеца не научишь ничему сложному, чего он не умел в жизни. Если зомби был солдатом — он и строем ходить будет, и драться, как умел. Если его не обучали стрелять — да, револьвер он возьмет и даже разок пальнет. Но не попадет, и второй раз стрелять не будет: вся наша пехота была поднята задолго до моего тут появления, а револьверы — они лет тридцать как стали распространенным явлением, да и то не везде.

Пожалуй, самым ценным в арсенале Рэйзеля были доспехи. Его собственный комплект, который привел мня в неописуемый восторг, состоял из шлема, пластинчатой кирасы, замаскированной под довольно нарядный не то кафтан, не то дублет, плаща с вшитыми наплечниками, бронекилта и набедренников, замаскированных под штаны. При этом вся броня состояла из пластин дагаллонской стали, скрепленных шарнирами и с накладками на шарниры из нее же, а места, не закрытые броней, защищала кольчуга, вшитая в рукава и другие места. Если я не надену шлем — буду выглядеть либо богатым торговцем, либо средненьким дворянином.

Все это счастье весило без шлема килограммов пятнадцать, шлем — еще килограмм примерно. При этом, по словам Альты, подобные костюмы хорошо защищают от огнестрельного оружия: уже с двадцати шагов вероятность пробить нагрудник из пистолета стремится к нулю.

Я, ясен пень, не поверил и пальнул в шлем из ее револьвера. Хрен там, и правда не пробило, хотя стрелял с десяти шагов, только вмятина небольшая осталась. Поразмыслив и так, и сяк, я пришел к выводу, что дагаллонская сталь, видимо, сильно превосходит то, из чего в моем мире делали рыцарские доспехи, а здешний дымный порох уступает земному.

Собственно, именно этим обстоятельством я сумел объяснить для себя одновременное наличие мечей, доспехов и револьверов. В земном мире последние доспехи были современниками кремневых пистолетов, иногда многоствольных, в частности, то и другое использовали рейтары. Однако эпоха рейтаров, последних броненосных кавалеристов, закончилась с появлением у пехоты значительного количества мушкетов, от которых броня уже не спасала. Затем еще некоторое время по полям сражений скакали их современники — кирасиры. Отказавшись от защиты рук, ног и нижней части туловища, они нарастили вес нагрудника до тридцати килограммов и продержались до наполеоновских войн. Однако дальнейшее увеличение количества фузей и мушкетов у пехоты и развитие нарезных штуцеров поставило точку и в их истории. Идея защиты нательной броней от огнестрельного оружия умерла почти на двести лет, до появления новых материалов вроде кевлара, керамических и композитных пластин.

А тут история пошла по другому руслу. И дело даже не в высоких качествах брони и слабом порохе, критическую роль сыграло то, что крупнокалиберные мушкеты и капсюльные пистолеты не смогли уйти в небытие: маги, эфириалы и некроманты не отпустили. Чистый свинец оказался неэффективен против раздувшихся и деформированных монстров порчи, серебро — слишком дорого, а ожившие мертвецы, до сих пор частенько гуляющие по свету под руководством своих хозяев, плевали и на то, и на другое. Потому идея развития огнестрела очень жестко пресекалась реалиями: солдаты в броне с алебардами эффективнее и против порчи, и против некромантский армий, да к тому же еще и дешевле. А мелкокалиберный огнестрел получил развитие только как средство индивидуальной защиты для обеспеченных людей, поскольку револьвер Нидаллы без своих серно-серебряных пуль годится разве против разбойника, но не против эфириала, мага или зомби. Стрелять деньгами в буквальном смысле слова могли только богатые, а сложность изготовления серных пуль поднимала их стоимость вчетверо против стоимости серебра, из которого они состояли.

По той же причине — сложность изготовления маленьких пулек — не прижились и мелкокалиберные ружья, однозарядный крупнокалиберный капсюльный мушкет даже спустя триста лет после своего изобретения остается оптимальным по соотношению цены и эффективности огнестрельным вооружением армии. Тяжелые свинцовые пули представляют опасность даже для бронированных воинов и могут физически разрушить опорно-двигательный аппарат зомби несколькими попаданиями, а иногда и одним. Способность вырвать из тела здоровенный кусок мяса делает их приемлемым средством и против 'порчи', ну и крупные серно-свинцовые пули тоже в производстве попроще.

Алебарда также не ушла в прошлое именно благодаря мушкету: она многократно дешевле, да и мушкетер с разряженным оружием нуждается в защите, пока перезаряжается. Потому пропорция в четыре мушкета на восемь алебард, как оказалось, продиктована оптимальностью, а не плохим вооружением, как я вначале подумал. В самом деле, стал бы ландграф ездить с малым отрядом плохо вооруженных бойцов?

Наконец, крепость дагаллонской стали и слабость пороха тоже внесли свою лепту. Мушкетер, выстреливший и не пробивший — обречен. Даже убив противника, он оставался с разряженным ружьем против нескольких алебардистов, просто потому, что один мушкет стоит многократно дороже алебарды. В то же время алебардист после неудачного удара может ударить еще раз, и еще, и еще.

Картину могли бы изменить револьверные, магазинные и другие типы скорострельных винтовок, но такие усовершенствования сделали бы мушкет еще сложнее, дороже и тяжелее, а дорогая многозарядная фузея или ружбайка мелкого калибра становится бесполезной тратой денег, как только на горизонте вырисовывается порча либо нежить.

Как бы там ни было, я осознал, что совершить революцию в огнестреле мне не светит, да и не в моих она интересах: я ведь некромант и маг.

* * *

Как следует экипировавшись — у Альты тоже нашелся костюмчик типа моего, только попроще — мы собрали узлы и тюки с вещами первой необходимости и некромантским снаряжением, повесили их за спины нашей пехоте, я взял под мышку клетку с Чучундрой. Что ж, может быть, я сюда еще вернусь, и хочется надеяться — не как загнанный зверь.

По пути обратно в деревню мы никого не встретили: с учетом пылающего горизонта, желающих на ночь глядя в поле поработать не нашлось. У самой деревни мы сделали привал и я пошел глянуть, как там дела обстоят.

Первое, что я сразу заметил — люду прибавилось, на площади появился частокол вокруг храма, в небо поднимаются дымки костров. Быстро, однако.

Старосту я нашел там же, на площади.

— И как тут дела идут?— спросил я.

— Да вот, сами видите, стараемся, как вы сказали, так и делаем... Решили поначалу сделать такой частокол — дома разобрали, хозяева которых погибли. И сделали вот. Больше пока нет бревен — соберем и будем, значит, постепенно расширяться...

— Толково придумано, — одобрил я. — А что с людьми?

— Ну, тут тоже маленько прибыль есть. Правда, так вот вышло, что аккурат как я на тракте собрал желающих на первое время — подошел целый чуть ли не обоз... Взвод солдат, дезертировавший почти целиком, вместе с сержантом, и семьи их. И тоже сголосились к нам, значится. Я-то подумал, что солдаты вам, может быть, не ко двору придутся, но было бы подозрительно остальным, если б я их, значит, заворотил, могли бы и подумать чего...

— Это ты правильно сделал. Солдаты сгодятся, если с мозгами. Ежели без... это будут их проблемы.

— ...И это, сразу после солдат приехала какая-то инквизиторша. Говор кортанский, но мандат с печатью тантагорской королевской канцелярии.

— И зачем же?

— Сказала — видела дым пожарищ, расспрашивала, кто с порчей управился. Я сказал, что ландграф, потом ей дом Габена показал — ну, того, что душу Хаосу продал — пока она там, значит, выискивала чего-то, я привел сына, четырех мужиков — и вшестером мы ее, как она из подпола вылезла, сразу же скрутили, связали и заперли в одном из пустых домов. Часа два назад.

— Все правильно сделал. Так, вначале солдаты. Где они, где сержант?

— А вон они. Только без сержанта — он где-то в храме, с несколькими своими людьми свои тюки разбирает.

— Сколько их всего?

— Вроде двадцать с чем-то, самих солдат. Женщин, детей и стариков если с ними считать — то чутка за сотню...

— Ладно. Значит так, у тебя в амбаре, где карета, место еще есть?

— Ну, чутка имеется, и чулан пустует...

— Замечательно. В храме для всех людей места хватит?

— Сильно вряд ли... Не хватит. Мы уже притащили из домов одеяла, покрывала, парусины немного, навесы сооружаем прямо на площади. Желающих за пределами частокола ночевать нету.

— Тогда жди меня у своего дома. Сейчас припрется моя пехота — засунем ее в амбар и чулан, в храме ей точно никто рад не будет. Ну и я, коли так, в твоем доме поживу покамест. Только заколоти окна, не полностью, а чтоб щели для обзора были — и это будет наш аванпост.

— Сейчас сына и пару человек пришлю, сделают.

— Отлично. Через пять минут у твоего дома.

Я вернулся к Альте и повел свою 'бригаду' к дому старосты в обход храмовой площади. В амбар рядом с каретой уместились почти все, благо мертвые не возражают лежать вплотную друг к другу, не имеют ничего против сапог товарища у самой своей макушки и не требуют личного пространства. Но пять пехотинцев я решил спрятать в чулане с другой стороны дома. Просто как тактический пикет. Своих четверых телохранителей я поставил в укромных углах дома, в том числе пару — прямо за дверью самой большой, 'обеденной' комнаты, которую решил сделать своим штабом.

Осмотрелся. Добротный такой дом. И мебель добротная, сделана грубовато, но обработана и отшлифована хорошо, ни на скамье, ни на столе я ни одного заусенца не нашел. Занавески на окнах, на полу циновки. Сгодится пожить немного.

— Так, — сказал я старосте, — зови сюда сержанта и скажи, что я вернулся.

Сержант не заставил себя долго ждать и явился на доклад вместе с двумя капралами. Мы с Альтой встретили их в 'штабе': я непринужденно уселся на лавку, забросив ногу на ногу, она привалилась к стене у окна, скрестив руки на груди.

Загрохотали подкованные сапоги в прихожей, в комнату вошли трое солдат, все с короткими мечами типа 'кошкодеров' на поясе, в кирасах и морионах, с наголенниками и налокотниками. Стоящих за дверью телохранителей они не заметили.

— Ваша светлость, сержант Нибель двадцать восьмого вымпела, четвертый тильванский полк! — доложил он, отдав честь.

— Ты хотел сказать — дезертир двадцать восьмого вымпела? — спокойно уточнил я.

— Несправедливость молвить изволите, — возразил Нибель. — Я и мои люди — единственные не дезертировавшие из всего полка. Мы из Тильваны ушли последними, когда остальные вымпела полка разбежались кто куда. Да и моего вымпела половина тоже смылась, как только воевода наш, его милость Вейтерштейн, граф Тильванский, удрал... Поначалу мы думали в его особняке оборону держать, только смысла не стало. Мы потому и ушли, что в городе уже людей не осталось, защищать покинутый город резону совсем никакого, только с семьями на корм демонам пойти... И потом — несправедливо пенять простому служивому люду, коли начальники высокие все в числе первых пятами накивали.

— Ну так-то оно ты прав. От Тильваны до тех мест, где прорыв случился, далеко?

— Никак нет, верст восемь.

— И как оно все произошло?

— А вот так — раз и произошло. Сразу и везде. Ночью. Я как раз вышел разводящим на смену караула, тут с вышки часовой кричит, мол, огонь видит. Я понимаюсь — а огонь и тут, и там, и прямо на глазах еще и еще загорается, а ночью оно далеко видать...

— Тильвана... Это случаем не тот ли город, где Цитадель ордена стоит?

Сержант немного удивился — жить тут и не знать соседних городов? — но ответил как ни в чем не бывало:

— Цитадель в Темерине. А Тильвана — город поменьше, примерно посередине между этой деревней и Темерином.

— Так значит, загорелось где-то в районе Темерина?

— Ближе, ваша светлость. Между Тильваной и Темерином еще пара мелких городов и деревень десяток, так вот они как раз и горели... А Темерин из Тильваны не видать, даже с вышки...

Тут вмешалась Альта.

— Чтобы такое произошло под самым носом у ордена — и то с трудом верится, а чтоб прямо в Темерине... Да нет, сдается мне, область прорыва как раз между Темерином и Тильваной... Была, если не расширилась.

— Резонно.

— Ваша светлость... — внезапно сказал сержант.

Я приподнял бровь:

— Ну?

— Староста же говорил — тут маг могучий за главного, и у него отряд отборный имеется...

— Ты видишь мага перед собой. Даже двух.

— Так а... руны-то ваши где?

Я улыбаюсь:

— Меткое наблюдение. Но ты должен бы знать, что руны на лице носят только цепные псы короля. А я, к счастью, не являюсь его подданным.

Вот тут все трое оказались явно не в своей тарелке.

— Вы... чернокнижник?

— Я — легенда. Рэйзель лин Фаннард, Владыка Мертвых и хозяин этой деревни. И у вас есть три варианта: служить мне живыми, служить мне мертвыми или, поскольку я нынче добрый, в течение пяти минут убраться вон из деревни.

Расчет был на то, что умирать никто не захочет, а драпануть с пятиминутными сборами — значит оказаться в ночном поле с семьей и без ничего. Днем они бы вполне могли предпочесть бегство, но вот ночью... А если сейчас они согласятся служить мне, то утром уже будут знать, что прослужили мне половину суток и ничего с ними не случилось.

Но Нибель внезапно не поверил.

— Неужто? А разве вас не упрятали в самый низ Цитадели?

Я ухмыльнулся:

— Упрятали, да ненадолго. Впрочем, мне понятно твое недоверие... Обернись, что ли.

И они все трое узрели двоих громадных зомби, смотрящих на них немигающим взглядом из щелей забрал. Из комнаты за моей спиной появился третий, четвертый заскрипел половицами в прихожей.

Я немного полюбовался глазами служивых, выросших до размеров чайного блюдца, и перевел беседу на более жесткие рельсы.

— Итак. Как я только что сказал, я вас тут не держу. Охота в Кортанию драпать — ноги в руки и вперед, глядишь, вам повезет, в смутные времена вояки всегда в цене. А не повезет — схарчат по пути или чего похуже. Это очень забавная штука, когда ты пытаешься защитить свою семью от эфириала — а он хлоп и уже в твоей жене, или отце, или сыне... Тут такое нынче утром приключилось, покуда я в отлучке был... Хотите пережить темные времена без потерь или чтоб хоть кто-то из дорогих вам людей в живых остался — будете служить мне.

— Эм-м-м... — неуверенно заговорил один из капралов, — а с чего бы вашей светлости деревню-то защищать?

— Эти крестьяне много поколений платили мне дань. Теперь им нужна защита — и я пришел. Значит, есть только одно правило, самое важное. Кто из вас на службе мне погибнет — того семья останется жить в этой деревне под моей защитой. Кто из вас меня подведет или предаст... Тогда ему лучше не знать наперед, что ждет и его, и его семью. С другой стороны света достану. А жалость, сострадание или милосердие мне не свойственны, сами знаете.

Они начали переглядываться, и их колебания были мне понятны. Как и тот факт, что особого выбора у них нет, им только и осталось, что согласиться.

— Ну раз так, то веди сюда во двор весь свой отряд — присягу приносить, — подытожил я. — Кто не захочет — дело его, но к тому моменту, как вы присягнете, их уже не должно быть в деревне. Иначе первым же моим приказом будет перебить всех отступников вместе с семьями.

Пришли все — двадцать шесть человек.

По этому поводу я вывел из амбара почти всю свою пехоту и выстроил их, просто для придания процедуре большего размаха, заодно и мои новые солдаты будут знать, с кем и чем имеют дело.

Правда, возникла заминка: некоторые солдаты, уже предупрежденные, что соглашаются на службу некроманту-чернокнижнику, все равно испугались, завидев такую кучу зомби и подозревая, что их ведут на убой.

Я только усмехнулся в ответ:

— Если б вы были нужны мне мертвыми — уже стояли бы среди этих. Правда в том, что живые без мертвых не могут устоять перед порчей, но и мертвые без живых могут не так уж и много.

Второй заминкой стали сомнения половины состава насчет того, что будет с их присягой королю.

Я картинно оглянулся по сторонам:

— Королю? Вы тут где-то видите короля? Король сейчас сидит в какой-то норе и трясется за свою шкуру, и до вас ему дела нет никакого. Король бросил и вас, и всю провинцию. Все, здесь больше не Тантагор, теперь этот край — моя земля. Мои владения. Я теперь ваш единственный сюзерен — до самой вашей смерти. А близко она или далеко — от вашей службы зависеть будет. Но усвойте твердо одно: после службы мне, самому ужасному из некромантов, вам нигде больше, кроме моих владений, не будет ни места, ни прощения. Никогда об этом не забывайте.

* * *

После наспех проведенной присяги мы с сержантом утрясли разные нюансы гарнизонной службы. На его подразделение я возложил круглосуточное дежурство на стенах не менее четырех постов и поддержание порядка внутри ограждения. Любая деятельность вне частокола, включая строительство, стала возможной только в моем присутствии, я запретил кого-либо впускать без моего разрешения, а также установил жесткие нормы выдачи продовольствия. Нынешнего количества провианта, с учетом того, что староста многих привел не с пустыми руками, хватит на неделю, с водой староста проблему решил в зародыше, 'захватив' частоколом часть одного двора с колодцем.

Особо я указал Нибелю следить за языками. Кто будет мусолить темы некромантов, чернокнижников и всякие ненужные религиозные темы — того сразу за ворота. То есть, ежели сержант треплу вместо пинка под зад устроит 'персональную разъяснительную беседу' — дело сержанта. Но если о таких разговорах узнаю я — спрос будет уже с Нибеля. Паника на терпящем бедствие корабле — самая опасная штука.

Как только солдаты — теперь уже мои — ушли, кроме одного капрала и двух солдат, я обратился к старосте:

— Ну что ж, а теперь займемся инквизиторшей.

Мы пошли в один из крайних дворов — я, Альта, староста, двое телохранителей.

Дом никем не охранялся, за что я старосте попенял, но тот возразил:

— Ну так двери-то закрыты, окна подперты снаружи, и чулан снаружи заперт, и она сама к стулу привязана накрепко...

— Она тебе рассказала что-то важное?

— Нет, хозяин. Только сказала, что нам следует тот подвал, где случился призыв, обить маслом и сжечь все, и трупы, и осколки кристалла, ни к чему не прикасаясь, а потом засыпать подвал и дом сровнять с землей и сжечь...

Как оказалось, умение вязать узлы он переоценил, потому что когда мы отперли чулан, оказалось, что инквизиторша сумела освободить одну руку и пыталась развязать вторую, но в темноте у нее это не получилось.

— Привязана накрепко, говоришь?

Староста пожал плечами:

— Все равно из чулана не выбралась бы, тут даже разбежаться негде, дверь и силач не выломал бы.

Инквизиторша оказалась невысокой, но весьма крепкой дамой с глазами профессионального убийцы. Лет сорок, и для своего возраста выглядит просто замечательно, издали нельзя было бы и тридцатку дать. В Цитадели среди паладинов была одна паладинка, не считая послушницы Изетты — так вот, инквизиторша чем-то неуловимо ее напоминала, а заодно и Альту, и давешнюю Раммию. Или, как вариант, просто Альта умело прикидывается инквизиторшей и освоила это прикрытие в совершенстве. Должно быть, в облике женщин-воинов есть что-то общее. Что-то, выдающее в них изрядную внутреннюю силу.

Мы несколько секунд созерцали друг друга: я ее с любопытством, она нас с плохо скрытой ненавистью.

— Итак, леди инквизитор, — начал я, — чему или кому я обязан вашим визитом?

Она скорчила презрительную гримасу:

— Как чувствовала, что это не ландграф порче укорот дал... Еще один дагаллонский выродок пошел по стопам предков на путь чернокнижия, или слухи не врут и Рэйзель Фаннард действительно сумел сбежать из самой охраняемой тюрьмы в мире?

— Ну ладно, манеры в сторону, раз так тебе угодно, от них и правда толку мало. Да, перед тобой действительно великий и ужасный я, совершивший очередную невозможную для других штуку. Так что насчет моего вопроса?

Она ничего не ответила, сверля меня исподлобья мрачным взглядом.

— Есть предложение немножко ее попытать, — сказала Альта. — На то, чтобы человек согласился ответить на любые вопросы всего лишь в обмен на смерть как избавление от мук, требуется совсем немного времени...

Инквизиторша никак не изменилась в лице. Крепкий орешек. Ладно, что прокатило против Нидаллы, то, может быть, прокатит и против нее.

— Грубо и неточно, — поморщился я. — Под пытками люди склонны вначале давать неправдивые ответы, потом правдивые, а потом пытаться угадать, что же ты хочешь услышать... А ты гадай, какой из ответов верный...

Я принес себе из комнаты стул и уселся напротив чулана, лицом к лицу с инквизиторшей.

— Есть более изящный способ, — сказал я ей. — Я могу взять один из обломков пустотного кристалла, воткнуть тебе в живот и подождать, пока он прорастет внутри тебя. Затем несложный ритуальчик — и оп-па, в тебе уже эфириал. А уж он-то охотно даст мне ответы на любые вопросы, от него тебе ничего не скрыть. Как тебе такая перспектива, а?

Тут мне подыграла Альта, умышленно или нет:

— А такое вообще возможно?!

Я тяжело вздохнул.

— Сразу видно, что не все мои книги ты читала внимательно, нерадивая ученица... Молчи и не позорь меня. Так что, — обратился я к инквизиторше, — мне точно нужен такой сложный способ для получения ответов на простейшие вопросы? Я ведь не тайны твоего ордена у тебя спрашиваю, а всего лишь причину, по которой ты сюда приперлась без приглашения.

Она фыркнула:

— Эта причина в небо поднималась несколькими столбами...

— Дым, что ли? Так весь горизонт до самого вечера дымил и утром будет. Почему сюда?

— Потому что самое близкое место.

— Так а с чего вдруг тебя вообще принесло в Тантагор? Ты же кортанка?

— Более уместный вопрос — почему тантагорский король выдает инквизиторские мандаты кортанским инквизиторам. Уж не оттого ли, что тантагорская инквизиция обленилась и растолстела? Но ты не переживай, рано или поздно управа на тебя все равно найдется.

— Угу. Как только, так сразу. Что ты нашла в подвале?

— Культ Изначального или кто-то, кто очень сильно пытался сойти за оный. Я не знаю, что там на самом деле произошло, но все обставлено так, словно вызывающий зарезал двух человек, чтобы дать эфириалу средство выстроить свой кристалл, затем разбил его, вынудив вселиться в себя, но оказался слишком слаб. В этот момент наверху собрались гости и что-то праздновали — они стали первыми жертвами.

— Ты подозреваешь то же, что и я?

— Шито белыми нитками. Те, которые занимаются вызовом эфириалов или заключают с ними сделки, обычно хорошо представляют себе их нужды и свои возможности. Слабак попытался заключить пакт, не отдавая себе отчета о последствиях? Это было бы возможно, чисто умозрительно, если б не...

— Зачем он позвал гостей тогда?

— То-то и оно. Словно наперед спланировано... Не будь там гостей — погибших могло бы быть меньше. Выглядит, будто умышленная самоубийственная месть всему селению или гостям. Так ли это — видней старосте...

Я повернулся к нему:

— А этот, Габен — он был приезжий, или, может, жил в деревне недавно?

— Так и есть.

— С ним были у кого-то ссоры?

Он руками развел:

— Ничего такого не знаю. Мое впечатление о нем — добрейший человек, совершенно беззлобный и не жадный. Правда, как хозяин он был так себе, не особо трудолюбивый, не особо ухоженный двор, поле свое он вообще не обрабатывал, превратил в пастбище и держал нескольких коз и овец... Но деньги у него имелись кое-какие, видать, заработать был горазд... По правде, от него стоило бы ждать беды в последнюю очередь, он даже выпить крепко не имел привычки...

Все это живо напомнило мне кое-какие исторические параллели, а именно — Хасан ибн Ас-Саббах и его ассасины, ставшие, по сути, первыми террористами в истории Земли. Чисто теоретически глупый, на первый взгляд, поступок Габена можно было бы объяснить промывкой мозгов в стиле ибн Саббаха...

— Впрочем, далеко не факт, что вызвавший — именно этот Габен, — внезапно заметила инквизиторша. — Эфириал, захватив тело вызвавшего, вылез из подвала и только потом покинул его. Установить, в кого он вселился первым, в кого — последним... Проблематично, скажем так.

— Логично, что вызывающий — хозяин дома.

— Логично. Но не доказано.

— Пропади пропадом все культисты... Давно ты в Тантагоре?

— Второй день.

— То есть, до того, как случилось вторжение. А зачем пожаловала?

— Исполнять свой прямой долг.

Я вздохнул.

— Да, долги штука такая... Что-нибудь знаешь о планах своего начальства или кортанского короля? Например, об угоне людей в Кортанию?

— Пожалуй, тебе все-таки понадобится обломок кристалла.

Я повернулся к старосте:

— Где ее вещи?

Тот достал из-под мышки какой-то сверток:

— А вот ее сумка и оружие. Лошадь мы тут в стойле поставили, там седельные сумки есть — в них не заглядывали.

Я осмотрел вещи: пятизарядный крупнокалиберный револьвер, два двуствольных пистолета еще большего калибра, кортик и шпага, пороховницы, два мешочка с пулями и капсюлями, фляга с водой, в сумке — несколько карт местности с пометками, похожими на обозначения дислокации гарнизонов, компас, огниво, подзорная труба, а также несколько свитков с солидными печатями. Тут обнаружились два инквизиторских мандата — кортанский и тантагорский — а с ними еще и письма, одно на кортанском языке, второе — на тантагорском, оба с печатями Симеона Первого, короля Кортании. Тантагорский вариант был адресован тантагорским чиновникам и командирам и содержал просьбу, во имя Пятерых и дружбы государств, содействовать подательнице, инквизитору Теодении Винтер, в делах искоренения ереси и чернокнижия. Кортанский, как заверил меня староста, немного разбирающий их письмо, содержит то же самое, только в форме королевского приказа, адресован чиновникам и военным, но уже кортанским.

Оба письма были подписаны одним числом — а именно, четырьмя днями ранее.

— Забавная хронология, — сказал я и повернулся к Теодении Винтер: — а эти письма — их тебе король самолично вручил, что ли? Ты настолько великая инквизиторша?

— Разумеется, нет. Я получила документы в канцелярии своего уезда перед отправкой.

— А далеко от той канцелярии до столицы Кортании?

— Два дня пути.

— Чем дальше, тем забавней... Ответь мне честно на один вопрос. Ответ никак не повлияет на твою судьбу, равно как и отказ отвечать, мне просто любопытно. Предположим, король Симеон Первый прикажет тебе... ну, скажем, оказать содействие некоему еретику, культисту или чернокнижнику, мотивируя это делами государственной важности. Ты согласилась бы выполнять подобные приказы ради блага своей страны?

— У меня нет страны — есть только Пятеро, под ними — руководство инквизиции, местная юрисдикция и моя собственная совесть, — холодно ответила Винтер. — И если Симеон Первый отдаст мне подобный приказ — просто станет еще одним еретиком. Так что если ты вдруг думаешь, что каким-то образом сможешь заставить меня помогать тебе — сильно ошибаешься. Если приказ против заветов Пятерых и человечности — мне все равно, чья под ним печать.

— Ну тогда задумайся вот о чем. Четыре дня назад король подписывает письма. Гонец везет их в твою канцелярию, позавчера ты их получаешь, отправляешься в Тантагор и прибываешь вчера. А сегодня утром тут случается вторжение из пустоты. Послать вперед инквизиторов — очень умный ход, разведать обстановку с порчей надо посылать знающих людей. Очень своевременно король тебя отправил, не так ли? Тут вторжение — и ты уж тут как тут. Не наводит ни на какие подозрения?

— Наводит, — кивнула Винтер. — Я подозревала, что за свои пятьсот лет ты научился мастерски подтасовывать факты и манипулировать словами, как видишь, не ошиблась.

Я хмыкнул и кивнул капралу и солдатам:

— Выверните у нее карманы и в рукавах поищите.

Моими трофеями в результате обыска стали два инквизиторских медальона и пара маленьких шпилек, видимо, для вскрытия замков.

Я протянул инквизиторше ее флягу и закрыл дверь.

— Теперь заприте покрепче.

— У нее одна рука развязана, — напомнил мне капрал.

— Знаю. Пусть развяжется, все равно я оставляю охранять ее вас троих, и за ее сохранность и наличие ты отвечаешь головой. Понятно?

— Так точно!

— Да, и еще одно, капрал. У тебя дети есть?

— Двое... Сын и дочь.

— Ну так вот. Я не имею понятия, что ты за человек, потому предупреждаю, просто на всякий случай. Все, что кто-нибудь сделает с инквизиторшей в мое отсутствие, я сделаю с твоей дочерью. Намек ясен?

Он сглотнул.

— Так точно...

— Замечательно. Пошли, — кивнул я Альте и старосте.

Как только мы немного отошли, Альта не утерпела:

— А не лучше ли было бы ее прикончить сразу?

— Если б так было лучше — я бы так и сделал. Наберись терпения, скоро все поймешь. Да, и вот еще что... Староста, возьми завтра пару солдат и снова на большак иди. Нужно больше людей. Еще пошли нескольких смышленых мужиков под видом беженцев во все окружающие села — пусть разузнают, что где происходит. Главное, что мне надо знать — это появление кортанских солдат или любых других.

— Понял, сделаю.

— Только посылай семейных. Таких, которые не смогут не вернуться.

— Понял.

— Коня инквизиторши к своим забери пока. Хорошие кони на дороге не валяются. И пришли ко мне сержанта Нибеля.

Мы с Альтой вернулись в дом, я велел ей готовить нам ужин, тем временем задал корму и воды Чучундре — а там и Нибель пришел, опасливо косясь на мою охрану.

— Явился по вашему приказу!

— Тебе староста еще про инквизиторшу не рассказал?

— Какую инквизиторшу?!

— Не рассказал... В общем, я поставил ее охранять капрала и двух бойцов... Пока. Сейчас возьми еще человек пять, пойди за ней — староста скажет, где она — и приведи ее в храм, а то оставлять людей на ночь за оградой нехорошо, особенно своих. Запри в подвале и стереги как зеницу ока, никого к ней не подпуская, даже поговорить. Ну и еды ей дай какой, но сильно не балуй. И на всякий случай еще и тебе скажу: ты за нее отвечаешь. И за сохранность, и за наличие.

— Понял. Еще приказы будут?

— Утром двух человек пошлешь со старостой на тракт. И пока все, свободен.

Он отдал честь и ушел.

Затем мы с Альтой поужинали яичницей с жареными копченостями, я взялся за тюк с книгами и сказал:

— Давай, сотвори-ка мне светлячка своего — я в гробу видал при свечах читать.

Правда, долго почитать мне не удалось: Альта заснула, не раздеваясь, прямо на лавке, когда светлячок угас, я будить ее не стал, только укрыл покрывалом и подсунул подушку под голову. Бедняжка умаялась за день так, что даже не проснулась. Я, впрочем, устал не меньше, а то и больше — она физически куда лучше подготовлена к жизни вроде инквизиторской. Так что я взял вторую подушку себе и тоже лег спать на соседней лавке под немигающими взглядами неусыпной стражи.

* * *

Наутро я первым делом засел за карты. Сержант подтвердил мои подозрения: на них действительно помечены все воинские части в нашей провинции, местами с указанием предположительной численности.

Правда, сам Нибель не усмотрел в этом ничего странного.

— Ну тут такое дело, наши карты кортанских земель тоже с такими пометками, я их видел у своего командира. Если учесть, что торговля в обе стороны идет бойкая, люд туда-сюда ездит — ничего удивительного. Кто угодно может поехать через границу и в городах, куда попадет, посчитать солдат. А проще — офицеров. Ежели капитана видите — значит, рота минимум, если полковника — полк в наличии. С учетом того, что кортанцы на нас очень похожи, и лицом, и обычаями, и верой, да и языки схожи, разве только буквенницы разные и письмо, стало быть... Тут просто не получится в секрете держать войско свое, ни им, ни нам. Да и незачем особо, о том, что на границе с ним у нас армии большой нет, кортанский король и так знает, и отец его знал. Как и у них с той стороны. Мне вот как-то на биваке за кружкой эля капитан из соседнего города пожаловался, что если б знал, куда его пошлют служить — подался бы в купцы, потому как тут, у нас, карьеры воинской не сделать. Разве разбойничьи банды ловить да мятежи подавлять, ежели возникнут — больше у нас тут дел не было никаких. Весь наш полк состоял, по большей части из людей, настоящей войны в глаза не видевших. Мой вымпел — я воевал один раз и оба капрала. Солдаты мои — ну, мы с разбойниками не раз схватывались, они народ отчаянный, но чтоб война... И офицеры наши тоже все невоевавшие, сюда уже традиция установилась у дворян своих детей младших да внебрачных на службу посылать, чтоб, значит, и служба государева у них была, и чтоб не убили на войне...

— То-то же весь полк разбежался, чуть жареным запахло, — хмыкнул я. — Получается, тантагорский двор не верил в войну с Кортанией?

— Я и сейчас не верю. Это против интересов Симеона Первого. Так у него есть сосед, на границе с которым не надо армию держать, при том, что других недоброжелателей хватает. Взять провинцию нашу войной — это заполучить врага заместо доброго соседа, и ради чего? Ради небольшой небогатой провинции, которую еще и силой держать надо будет? Потом, у Симеона и так есть два соседа, ненавидящих его лично, а наш, Ингмер Третий, ему вообще троюродным братом приходится. Затеять войну с родственником, если врагов хватает? Не то, чтоб я был высокого мнения о Симеоне — скорей наоборот, я о нем плохого немало поведать могу. Но чтоб вражду с Тантагором затеять — тут мало быть плохим, еще и глупость нужна, а Симеон совсем не дурак.

— Но Симеон может прислать войска, чтобы угнать людей и создать безлюдную полосу?

— А вот это очень вероятно, в том числе и потому, что Кортания может ввести войска в Тантагор, не рискуя при этом новой войной. Вот как наш Эйдвин Второй когда-то остановил распространение Порчи и при этом буквально спас не только нас, но и всю приграничную часть Кортании, потому как дома и поля остались нетронутыми стоять, а люди потом почти все вернулись. Другой вопрос, что мы, стало быть, в гораздо худшем положении: вот-вот страда начнется. Если поля останутся неубранными — ждет народ голод страшный, сначала на чужбине, потом и дома...

С утра на площади разгорелась стройка. Староста отправил нескольких человек из новоприбывших валить деревья в лес за рекой, остальные принялись обустраиваться и расширять огражденную территорию. Делалось это так: вначале к частоколу пристраивается новый кусок, затем убирается стена между новой частью и основной территорией. Благодаря этому мы не рисковали быть застигнутыми врасплох без защитной стены. Сержант расставил часовых не только у ворот и на звоннице, но и на крышах ближайших домов. Польза от лишней охраны скорее психологическая: крестьянам спокойней работается, если они видят вокруг вооруженных солдат.

Я воспользовался моментом и расставил по округе тотемы поглощения, таким образом обеспечив своей пехоте значительный простор для маневра, на котором им не страшен эфирный голод. Тотем же, состоящий из раскладной деревянной треноги и металлической пластины с выписанными рунами, легко сливался с окружением, особенно в окружении сельхозинвентаря. Центральный тотем, связующий остальные воедино, я поместил в саду старосты, замаскировав под стог сена.

В обед вернулись люди, отправленные на разведку, и я понял, что мои подозрения оправдались: в соседнем селе еще вчера ночью остановился кавалерийский отряд кортанских драгун.

— Ну вот, — вздохнула Альта, — как я и говорила. Мы между молотом и наковальней, и дальше что? Надеюсь, ты приготовил план на случай войны на две стороны, мастер?

— На какие две стороны?

— Если не считать Порчу как сторону — то против Тантагора и против Кортании.

— А зачем нам воевать против Кортании? Эти драгуны будут воевать за нас.

Она сделала большие глаза:

— И как ты собрался заставить их воевать за нас?!

Я снисходительно улыбнулся:

— Странный вопрос, если учесть, что он задан некромантом некроманту.

Я отправил Альту в убежище за всем необходимым, а сам сразу же сел за книги: план есть, но только в общих чертах. Война такая штука, в ней мало победить, надо еще суметь воспользоваться плодами своей победы.

* * *

Чуть позже вернулся староста: его 'улов' оставлял желать лучшего, потому что все, кто мог сбежать, уже сбежали. Впрочем, по дороге все еще шли люди, которым удалось тем или иным способом проскользнуть по землям, где произошло вторжение. Нескольких таких, которые сумели побывать практически в аду и выбраться, староста привел в деревню, и мы с Альтой сразу же их допросили, как только она вернулась. Рассказы выживших оказались в равной степени полезными и неутешительными.

Вторжение произошло после полуночи, когда села и города крепко спали. В отличие от боевых действий, бомбежек или террористических актов, которые сопровождаются страшным шумом и паникой с самого начала, 'десант' эфириалов проник в материальный мир тихо и скрытно. Одна из выживших, фигуристая, но не особо красивая девушка типично крестьянской наружности, рассказала, что узнала о вторжении только около полудня.

Она всегда славилась очень крепким сном, и потому обычно домашние будили ее по утрам, когда надо было идти в поле работать. В тот вечер ночь была душной, потому она взяла покрывало и отправилась спать в амбар на сеновал — было у нее такое обыкновение.

Ее семья об этом знала, но утром ее никто не разбудил, так что девушка благополучно проспала до полудня. Проснувшись, она поначалу удивилась, что ее никто не пришел звать на завтрак, но, выглянув во двор, увидела странное существо посреди двора. Это был человек, но из его спины торчали несколько небольших багровых, переливающихся полупрозрачных выростов. Испуганная, бедняжка спряталась обратно в амбар и только затем поняла, что это существо раньше было ее отцом.

Вся деревня превратилась в таких же существ, и это произошло без шума и паники. Еще она видела двоих людей в темных плащах и шляпах, которые были с виду обычными людьми, но шли вместе с несколькими 'чудищами'.

— Хреновый признак, — сказала Альта после того, как я заверил бедняжку, что тут она в безопасности, и отправил отдыхать.

— Что именно?

— Люди с кристаллами. Это эфириалы, полностью захватившие тела людей. Эфириал не может жить в пустом теле, ему нужна либо душа, с которой он вступает в симбиоз, либо связь с Пустотой. Связь обеспечивают именно такие кристаллы, по которым из Пустоты перетекает эфир, питающий эфириала.

— И как это происходит?

— В труп втыкается несколько мелких кристаллов. Важно, что для этого эфириалу требуется помощь либо человека, либо своего сородича, который уже успел обзавестись телом.

— Хм... То есть, вторжение Пустоты в наш мир не может произойти без помощи сообщника-человека?

— Строго говоря, может. Двумя способами. Первый — эфириалы могу проникнуть в наш мир в бестелесной форме, если где-нибудь возникнет аномальная зона, известная как 'касание' — там наш мир ненадолго соприкасается с Пустотой. Затем они могут напасть на кого-то, кто оказался там. Если жертва оказывается слабой духом — эфириал захватывает тело и проращивает из него кристаллы, после чего уже может выйти за пределы аномальной зоны. Второй способ — тот же, но без аномальной зоны. Точнее, множество эфириалов объединяет свои силы, чтобы создать искусственную зону 'касания' и помочь части своих проникнуть в наш мир. Оба случая случаются редко и зачастую обречены на неудачу. Эфириал в новом теле крайне неуклюж, хоть и силен, провести прямо-таки мастерскую диверсию, захватив всю деревню и не подняв шума, он не может. К тому же люди, слабые духом, зачастую слабы и телом и вообще ничего из себя не представляют. Бесполезный инструмент, понимаешь? Вот потому-то с такими спонтанными вторжениями бороться давно научились и паладины, и инквизиция, крепко преуспеть эфириалы могут только при потрясающе удачном стечении обстоятельств. А тут налицо помощь людей, которые ночью провели необходимые ритуалы и обеспечили эфириалов телами. Собственно, несчастная девчонка уцелела как раз потому, что эфириалы вселялись в уже подготовленные мертвые тела, без души, и потому, заняв тела родителей девушки, не узнали о том, что она на сеновале.

— Гребаные культисты... — пробормотал я и подумал, что надо проинструктировать Нибеля утроить бдительность ночью.

По моему распоряжению Альта позвала следующего свидетеля — и поток неприятных новостей продолжился.

Часа через два мы уже примерно представляли, что на запад от нас творится не совсем ад, но нечто очень к нему близкое. Многие деревни буквально поросли целыми кустами багровых кристаллов от полуметра до двух в длину или в высоту, рядом с ними слонялись те, которые когда-то были людьми. Настораживало большое число кадавров, сохранивших функциональность: эфириалы, ненавидя правильные формы и симметрию, зачастую стараются сделать захваченные тела менее отвратительными, однако такие вместилища теряют значительную степень функциональности: бегать, имея разные по длине и толщине ноги, так же трудно, как оценивать расстояние разными по устройству и размеру глазами, утратившими бинокулярность. Отсюда вытекало логичное предположение: эфириалы сюда приперлись явно не с туристическими целями.

— Что им вообще тут надо? — задал риторический вопрос, когда мы остались вдвоем.

— А без понятия. Нам, часто воюющим друг с другом за город или земли, их судить было бы странно, но далеко не факт, что они пытаются завоевать наш мир. Есть точка зрения, что Хаос банально пытается пожрать наш островок Порядка, но никаких подтверждений этому нет, по крайней мере, надежных. Впрочем, я взяла кое-какие книжки учителя — надо бы почитать.

— Читать мы позже будем, а пока надо решить, что делать с кортанцами... точнее, как.

* * *

Составить план оказалось не главной проблемой: мы очень быстро выработали их аж два, а потом в три раза дольше спорили, чей лучше.

Альта придумала крайне оригинальную, но и довольно рискованную операцию. Мы с ней, выдавая себя за тантагорских дворян, состоящих на службе в инквизиции — она наследница рода, я ее единокровный брат, бастард покойного главы — нахально въезжаем в деревню, прямиком в таверну. Там требуем себе всего наилучшего, разыгрываем небольшое представление, интересуемся, нет ли приличного дома на продажу — не в трактире же нам жить? А тем временем, пока Альта разыгрывает дворянку перед кортанскими драгунами — там гарантированно командиром молодой бедный дворянин, который не откажется ни от разового пересыпа, ни от женитьбы на богатой дворянке — я, невзыскательный бастард без особых перспектив, подкатываю к дочке трактирщика. Вкупе с тем фактом, что мы намерены поселиться в этой деревне — из чего следует, что трактирщик станет нашим главным поставщиком вин и прочего — он вряд ли будет против, чтобы его дочь стала любовницей пусть самого низкорангового, но все-таки дворянина с перспективой сделать карьеру в инквизиции. Да и сама дочка тоже против не будет — я ведь из себя очень даже ничего.

А затем — основное коленце. Я увожу дочку в жилые комнаты или на сеновал, связываю, после чего угрожаю убить ее, чтобы заставить ее отца подсыпать яд в пищу драгун. И вуаля.

— План на редкость изящный, — сказал я, — но есть три момента. Первый — ты умеешь прикидываться инквизиторшей, а я не очень. Второй — у трактирщика может не оказаться дочки...

— Три года назад была, лет двенадцать, довольно миловидная. Я там бывала и знаю. Сейчас ей пятнадцать или шестнадцать — самое то. Ну разве только умерла за эти три года...

— Есть еще и третий момент. Я не умею охмурять девчонок. Я попал в тюрьму в четырнадцать с небольшим, отсидел год с гаком, и в ночь перед освобождением угодил сюда, в тело Рэйзеля. Так что отпадает.

— Жаль, — вздохнула Альта. — А за что ты 'там' в тюрьме оказался? За мелкое воровство?

— Почему сразу за воровство?! — возмутился я.

— А за что еще в тюрьму могут посадить четырнадцатилетнего?

— Вот как раз за воровство — не могли. Уголовная ответственность в моей родной стране — с четырнадцати лет, но только за тяжкие преступления.

— Так ты за что-то тяжкое сел?

Я вздохнул.

— Надо мной издевался сверстник, на две головы выше меня и вдвое тяжелее. Не знаю, что его забавляло больше — сами издевки или мои регулярные, но безнадежные попытки дать сдачи... Кончилось тем, что я воткнул ему карандаш в глаз, а судья посчитал это превышением пределов самообороны.

— Идиотизм, — фыркнула Альта. — Можно подумать, у тебя были другие варианты...

— Увы. Но вернемся к нашим драгунам. Твой план неосуществим и рискован, хоть и элегантен. Потому мы просто пойдем в ту деревню со всем отрядом и убьем кортанцев. Начать можно с того, что снять часового, например, утыкав его эфирными копьями, затем поднять и послать убивать других. Они не сразу поймут, что он уже мертвый, пока то да се — паника, шум, гам, а мы под шумок выводим пехоту. Рота драгун — это сколько?

— Порядка двухсот сабель. У кортанских драгун еще имеются пики, ружья и пистолеты.

— Вот блин, силы-то не равны... Тем более что драгуны — это все-таки не задрипанная пехота, войны не видевшая, стоит ожидать, что там хотя бы сержанты будут бывалыми.

Альта задумалась.

— Ночь в нашу пользу, — сказала она. — Если нам удастся обратить драгун в паническое бегство — у нас останутся трупы, пусть и немного. Если же им удастся забаррикадироваться в домах — положение станет патовым. Мы их не выбьем малыми силами, а они могут помешать нам собрать трупы погибших.

— Можно поджечь дома.

— Не выйдет, — покачала головой Альта, — в той деревне хватает каменных домов с черепицей, и драгуны займут именно их. Но есть вариант. Если мы укроемся где-то недалеко от сражения — сможем поднимать погибших драгун прямо во время боя.

Идея мне понравилась.

— Звучит заманчиво... Только слушай, отчего некроманты до сих пор не завоевали весь мир? Начинаешь бой, поднимаешь убитых врагов — силы врага тают, твои растут... Только надо как-то наловчиться очень быстро налагать руны заклятия...

Альта полезла в кучу принесенного из укрытия добра и вытащила оттуда чехол, из которого на свет появилась витиевато разукрашенная трость.

— Это жезл, — пояснила она мне. — Он заколдован таким образом, что ты просто указываешь им на труп, и жезл сам прописывает рунный скрипт. Получается в десять раз быстрее, чем самому... Есть только одна проблема: он и эфира жрет прорву. Пять-шесть трупов, не более — иначе остальные солдаты начнут падать. И насчет завоевания мира — проблема все в том же эфире. Ты можешь сосредоточить на малом участке десять тысяч живых солдат без проблем, а чтобы сосредоточить в одном месте хотя бы несколько тысяч зомби, надо заранее развернуть тотемы поглощения. Хоть тресни, но три-четыре тысячи — это фактический предел армии, которой ты можешь оперировать, и то при условии грамотно устроенной системы подпитки. Если очень широко развернуть систему — можно и чуть больше. Но даже запитав это войско, ты не сможешь разместить рядом еще одно такое же. И двинуть его в наступление тоже невозможно.

— А если оперативно разворачивать тотемы поглощения прямо за наступающим войском?

— Эх, мастер, мастер... Это бесполезно, потому что тотем поглощения, развернутый позади наступающей армии, окажется в месте, где эта самая армия только что выжрала весь эфир.

— Блин, должен был и сам сообразить...

— Вот так вот. Увы, некромант может маневрировать своей небольшой армией только там, где развернута сеть тотемов подпитки. Попытки больших завоеваний в истории бывали, но некроманты, собравшие большое войско, вынуждены держать его разрозненно. Разгром по частям — стандартная практика, потому идея поднять целый легион и завоевать несколько стран... Несбыточна, скажем так. В старые времена пытались многие, но итог всегда был один и тот же. Так что если ты собираешься что-то как-то завоевать — одних только мертвецов тебе не хватит.

— Что ж, могу только порадоваться, что не рассматривал такой вариант изначально, хотя искушение было... Одна древняя мудрость гласит: одержи победу, готовя ее, и только потом, если надо, дерись. Вот только в случае с драгунами боя не избежать, и одной победы самой по себе будет недостаточно. Нам придется еще и захватить некоторое число крестьян, которые обработают наших 'рекрутов'... Ты сможешь их научить, если что? Я не вникал в рецепты, но работы там немеряно.

Альта усмехнулась:

— Угадай с первого раза, кто готовил твоих телохранителей к долгой службе... И да, работы прорва, притом неприятной, но ничего сложного.

— Что ж, тогда выступаем.

* * *

Путь к соседней деревне был неблизкий — восемь верст через поля и овраги. По большаку было бы сподручней, особенно если карету взять, но путь был бы длиннее, а моя пехота передвигается что по полю, что по дороге — один фиг, так что карета никакого выигрыша по времени не давала, скорей наоборот. Да и на тракте можно встретить кого не следует, а у нас все-таки попытка диверсионной операции.

Я только экспромтом прихватил с собой баклагу с двумя килограммами пороха: если дело пойдет туго, можно будет просто послать вперед пехотинца с порохом в заплечной котомке, а дальше Альта либо взорвет его серной пулей, либо подожжет огненным шаром.

Мы одолели эти восемь верст часа за три. Пехота и Альта могли бы и быстрее — слабым звеном оказался я, два года в тюрьме все еще аукаются мне. Ну да ничего, придет время — и они аукнутся еще и паладинам.

Деревня встретила нас тишиной и темнотой. Заклинание сумрачного зрения позволило нам худо-бедно видеть — не так, чтоб очень, но кое-что мы в темноте различали.

Наша пехота производила довольно значительный шум, не так, чтоб очень громко, но в ночной тишине более чем достаточно для преждевременного обнаружения, потому мы оставили их в небольшом садике, в пятидесяти шагах от ближайшего дома. В нужный момент они просто пойдут в атаку, надо только как-то повернуть ход событий в нашу пользу.

Мы с Альтой благополучно подобрались поближе — в этой деревне тоже нет собак, так что учуять нас некому. Спрятавшись за небольшим амбарчиком, мы составили примерное представление о раскладе.

Драгуны заняли не то восемь, не то девять домов, это сразу стало ясно по большому количеству лошадей, привязанных у сараев, амбаров и хлевов, а также в садах. Каждый дом охранялся одним часовым, эти часовые бродили туда-сюда, сидели на крыльце или сбирались по двое-трое, чтобы словцом перекинуться.

Я заметил, что крайний дом стоит фасадом не на улицу, а в сторону от остальных, и часовой там спокойно сидит на крыльце в обнимку с какой-то миниатюрной алебардой длиной метра в полтора, или, может, то секира у него.

— Альта, — шепнул я, — а ты можешь поджечь предмет на расстоянии, не бросая огненного шара?

— Если недалеко. Или если на предмет заранее нанести рунный скрипт. Есть план?

— Есть... Ты подготовишь баклагу с порохом, я проберусь на ту сторону и уберу часового, подброшу мешок к стене дома — будто он там и раньше лежал. Дальше либо пошлю часового убивать остальных, либо еще как пошумлю. Когда сбежится побольше народу — подожжешь порох.

— Хм... Дельно, — одобрила Альта. — Сейчас схожу за баклагой.

Она скрылась во тьме, а я снова порадовался, что в деревнях не держат собак: в противном случае черта с два мы гуляли бы по чужим дворам, как по своим собственным. Строго говоря, это сыграло на руку не только нам. Наличие собак могло бы помешать и культу Изначального провести свои операции во многих местах без сучка и задоринки. Но увы — боясь эфириалов, превращающих все живое в своих носителей, крестьяне стараются иметь как можно меньше органики для них, и это было бы разумно, если б угроза исходила только от эфириалов.

Альта вернулась через пару минут с баклагой, на которой я различил слабую руну.

— Вот. Ты подашь мне какой-то сигнал?

— Не факт, подбросив порох, я спрячусь где-то, а ты просто дождись удобного момента, чтобы взрывом зацепило побольше. И сразу после этого двигай в атаку пехоту, а мою охрану отправляй вон к тому дому.

Я огородами пробрался подальше, перешел на другую сторону улицы и снова скрылся в огородах, затем двинулся в обратном направлении. Тихо крадучись под окнами, я слышал храп селян, довольно беспечные люди, однако. Это их присутствие драгун так воодушевило?

Впрочем, один из домов был явно пуст, даже из хлева не доносилось ни звука, второй и вовсе заколочен: многие ушли в Кортанию, наверняка по деревне полно брошенных жилищ.

Под окнами дома, откуда доносился мощный храп двух десятков глоток, я пробрался на цыпочках и в три погибели, но сумеречное зрение позволило мне сделать это без шума. Выглядываю из-за угла, уже сформировав три эфирных копья: часовой сидит на крыльце и дремлет, видимо, клюет носом. До чего же беспечные люди...

Я вогнал в него все три копья одновременно, и часовой, захрипев, свалился с крыльца набок. Ему хватило: обычные люди, генерируя куда меньше эфира, нежели маги, и для магии обратнонаправленного эфира намного уязвимее.

Я старательно нанес на тело три руны, скрипт сразу же заработал, потому что мертвец сел и попытался повернуть ко мне голову. С первого раза ему это не удалось — он сидел спиной ко мне.

— Иди в дом, убей всех остальных драгун и сиди там, убивая всех драгун, которые туда войдут, — шепотом приказал ему я.

Мертвец поднялся, сжимая в руке странное оружие типа очень маленькой алебарды, но с курком и крючком, и вошел в дверь. Я сразу же бросил баклагу с порохом на крыльцо и тихо двинулся прочь. Из окна послышался звук удара, вскрик, затем возгласы и новые удары. В тот момент, когда я уже скрылся за соседним домом, внутри бахнул выстрел, потом еще один — а потом во всей деревне начался Содом и Гоморра.

Ночная тишина сменилась шумом, гамом, визгом и ржанием коней. Укрывшись на чердаке одного из амбаров, я видел даже, как мимо меня пробежала пара человек в одном исподнем, явно намереваясь спрятаться в саду или в кукурузном поле.

Затем заиграли боевую тревогу горны, загрохотали кованые сапоги, раздались команды сержантов: судя по всему, сейчас начнется. Основной центр шума и бряцанья оружием все приближался: должно быть, драгуны поняли, где именно произошло 'чэпэ', и теперь собирались у крайнего дома.

Команд и возгласов я разобрать не мог — язык похожий, а все же не такой. Затем уже более спокойные голоса, но с истерическими нотками — а потом рвануло.

Сидя на чердаке, я вынул из кобуры револьвер и взвел курок — просто на всякий случай. Не прошло и десяти секунд, как крики раненых взрывом потонули в какофонии начавшегося боя, а затем почти сразу беспорядочную стрельбу перекрыли вопли 'нежить, нежить!'

Из моего укрытия я видел часть огородов, по которым побежало десятка два или три людей — кто полуодетый, кто в исподнем, кто с оружием, а кто и без. Разгром драгун занял всего одну минуту от взрыва и до того момента, как бравые кортанские солдаты начали разбегаться.

Я выждал для верности еще минуту, выглянул, не заметив угрозы, спустился с чердака и почти сразу отыскал своих четверых телохранителей — почти там, куда велел Альте их отправить.

Осторожно продвигаясь огородами, я заметил на улице пикет из четырех 'пехотинцев' — видимо, Альта уже перекрывает улицы.

Вскоре я нашел и ее: Альта заняла позицию в узком пространстве между домом и сараем, перекрыв оба подхода пехотинцами, и отсюда руководила остальными силами.

— Ситуация? — спросил я.

— Уже все. Сопротивления практически не было, вся рота разбежалась, кто пешком, кто верхом, стоило мне появиться. Жаль, лошади разбежались тоже. Сейчас надо прочесать округу — найти спрятавшихся драгун, а потом и крестьян.

И мы прочесали, но без особого успеха: кто мог убежать, тот уже убежал. Нашими пленниками стали только двое драгун, спрятавшихся под кустом на межевой полосе. Один из них был контужен и ранен — перебита нога, в одном ухе спекшаяся кровь — а второй его не бросил. Оба были только в штанах, сапогах и исподних рубашках, но здоровый сразу же запросил пощады, обещая выкуп, и мы поняли, что перед нами — дворянин и офицер, то есть командир роты.

На самом деле, стоило нам провести более обстоятельный допрос в одном из домов, выбранном нами в качестве опорной точки, оказалось, что они оба офицеры, дворяне и братья: контуженный — старший, капитан роты, младший — лейтенант.

— Ну тогда ясно, отчего все так легко вышло, — заметила Альта. — Взрыв вывел из строя командира, а его заместитель, вместо того, чтобы принять командование, предпочел спасать брата. Ну а у лишенной командования роты шансов, конечно же, не было. Что делать с ними будем?

Я задумчиво забросил ногу на ногу.

— Да толку с выкупа... Все равно нам деньги не нужны, что требуется — берем сами, что сами взять не можем — того нам и за деньги не продадут... — младший при этих словах побелел еще сильнее, чем раньше. Я посмотрел на него почти в упор и улыбнулся: — зато мне нужен почтальон. Я напишу письмо твоему королю, ты его отнесешь, а потом принесешь мне ответ. И тогда я отдам тебе твоего брата. Понял?

Он кивнул.

Письменные принадлежности нашлись в доме, где остановились офицеры, а Альта, как оказалось, свободно владеет кортанским, так как он — ее родной язык.

— Итак... Я, великий Рэйзель лин Фаннард, Владыка Мертвых, господарь и повелитель всей земли от того места, где начинается граница Кортании, и докуда мне будет угодно простереть мои владения, сообщаю сим письмом, что крайне недоволен вторжением кортанских солдат в мои края, но предполагаю, это было сделано непреднамеренно. Заодно напоминаю, что кортанские инквизиторы, действующие в моих владениях без моего мандата, будут расценены так же, как и кортанские драгуны. То есть, как объявление войны. Подпись, дата. Печати у меня пока нет, но могу приложить к письму чью-нибудь говорящую голову... Ладно, шутка. А хотя...

Я осмотрел донце рукоятки своего револьвера — на нем оказался выбит герб, видимо, вир Кайлаксов. Я налил на конверт, сделанный из размеченного листа бумаги, лужицу воска и припечатал рукоятью.

— На случай, если Симеону первому покажется странным, что письмо скреплено именно этой печатью... Поскольку я прервал род Кайлаксов лично, то, полагаю, что могу воспользоваться их гербом как печатью. А теперь найди себе коня и дуй в свою Кортанию. И постарайся вернуться с ответом до того, как мне надоест возиться с твоим братом.

Лейтенант бросил последний взгляд на брата, взял письмо и поспешно ушел.

— А с этим что? — спросила Альта.

— Ничего. Отыщем крестьян — приставим к нему кого-нибудь.

Крестьян нам пришлось чуть ли не выковыривать из подвалов и амбаров, но некоторых мы нашли прямо под кроватями в их домах. Альта при помощи пехоты согнала на площадь перед храмом найденных людей — всего человек сто пятьдесят. Я к тому времени обыскал все дома, где остановились драгуны, и собрал оружие — порядка шести сотен единиц, начиная с сабель и палашей и заканчивая пиками, пистолетами и ружьями. Драгунское ружье — та самая мини-алебарда с курком, довольно оригинальное оружие, которое после выстрела можно использовать в рукопашном бою. Таких нашлось штук пятьдесят, а всего в наши руки попал целый арсенал.

С трупами получилось хуже. Драгун погибло почти шестьдесят человек, но пригодной к бальзамированию и дальнейшему использованию оказалась едва ли половина. Взрыв убил многих, оторвав им руки и ноги, значительная часть, погибшая под алебардами моей пехоты, оказалась в еще худшей сохранности: с тела, разваленного от плеча до пояса рубящим ударом тяжелого лезвия, проку мало.

С крестьянами я решил говорить, сидя на коне, чтобы смотреть на них сверху вниз, для чего Альте пришлось вести моего коня под уздцы. Правда, это оказалось лишним: крестьяне и так валялись на коленях, вымаливая пощаду если не себе, то хотя бы своим детям.

— Замолчите все и слушайте, — велел я им. — Я — не какой-нибудь некромант, а великий Рэйзель лин Фаннард, владыка и хозяин этой земли. Король покинул вас на произвол эфириалов, порчи и чужеземных проходимцев, потому теперь я тут верховный правитель, а вы — мои подданные. Все желающие могут прямо сейчас удрать в Кортанию навстречу нищете и голоду — держать вас подневольно не буду. А кто желает пережить смутные времена без потерь и в безопасности под моей защитой — тот будет служить мне и выполнять мою волю.

Крестьяне, уже приготовившиеся к самому худшему, встретили мои слова бурными изъявлениями радости и заверениями в верности, некоторые даже попытались на четвереньках подползти к моему коню с явным намерением целовать мне ноги, пришлось припугнуть их шагнувшим вперед телохранителем.

Дальше все пошло по плану. Под руководством Альты и под присмотром немигающих пехотинцев люди с самыми крепкими нервами принялись потрошить трупы, а менее стойкие и женщины стали готовить раствор для бальзамирования, благо, рецепт не содержал ничего экзотического: соль, вещества для дубления кожи, какой-то лак и тому подобные ингредиенты.

Как я и ожидал, некоторые все же воспользовались возможностью и удрали, оказавшись не под надзором, но большинство осталось, более того, к утру крестьян оказалось еще больше, чем было, не считая детей. Многие спрятались так, что мы отыскать не смогли, или просто разбежались. Однако, узнав, что некроманту-захватчику нужны живые подданные, а не мертвые, повылезали, здраво рассудив, что риски, связанные со сменой власти, не так велики, как бегство в чужие края, где их точно никто не ждет. Впрочем, почти все оставшиеся были с детьми, многие еще и со стариками — они просто не могли бежать. А вот те, кого не обременяли дети и старики, в большинстве своем предпочли слинять, рассчитывая на то, что не пропадут.

До утра я преспокойно выспался в самом лучшем доме, пока Альта занималась пополнением нашей армии, а к утру все уже было готово, мне осталось только наложить руны, к тому же Альта уже подняла нескольких.

Попутно я выяснил, что Рэйзель — тот еще жучара, Альту он научил поднимать мертвых с использованием 'своих' рунных цепочек, то есть все, поднятое Альтой, автоматически переходило во власть Рэйзеля. Своих собственных рун Альта попросту не знала и, как она же мне и призналась, в огромной библиотеке Рэйзеля не нашлось ни единой книги или руководства о том, как создать собственные 'руны власти', а в тех местах, где вроде бы должны были быть такие руководства, обнаружились отсутствующие страницы.

— И это еще одна причина, почему я его недолюбливала, — прозрачно намекнула Альта.

— Да уж, совсем некрасиво с его стороны, — заметил я. — Впрочем, для меня уже давно не новость его к тебе отношение.

— Надеюсь, ты учтешь его ошибки... мастер.

— Учту, — кивнул я, — но исправлять не буду. Что же касается нас — то, как я уже тебе честно и откровенно сказал, я не гарантирую, что когда-либо дам тебе самостоятельность. Просто потому, что ближайшие лет пятьдесят, а то и семьдесят ты будешь мне необходима, а потом... потом я, вероятно, просто привыкну к тебе. К хорошему привыкаешь быстро и сильно, знаешь ли, к тому же, мы неплохо сработались, как мне кажется.

— Угу. Но к хорошему мало привыкнуть — его еще и ценить надо сильно.

— Золотые слова... моя любимая и единственная ученица.

— В смысле — золотые? — удивилась Альта.

— Да это так в моем мире говорят... Я забыл, что тут золото — не самый дорогой металл.

Мне пришлось основательно попотеть, поднимая моих новых солдат друг за другом: к пятнадцатому я уже основательно взмок от сосредоточенности и напряжения, а когда закончил с этой работой — пришлось присесть от почти физического изнеможения. Да уж, это тебе не волосок из бороды выдрать и сказать 'трах-тибидох'.

Крестьяне привели около полутора десятка драгунских лошадей, пойманных в округе, впрягли их в телеги и сложили туда трофейное оружие. К нашему обозу добавилась длинная вереница их телег — мы вывезли из деревни почти все съестные припасы. Идея перебраться в укрепленное и охраняемое поселение понравилась всем, несколько дней придется пожить в тесноте, пока периметр не будет достаточно расширен — но зато в безопасности.

В довершение всего мы нашли в усадьбе здешнего мелкого землевладельца оставленную коляску, потому обратно ехали с комфортом. И это было очень кстати — Альта буквально валилась с ног от усталости: пока я дрых, она вкалывала.

Наша колонна растянулась по большаку, наверное, на полкилометра. Впереди маршировали 'свежие' драгуны, оставляя за собой шлейф крайне резкого аромата бальзамирующего состава, потом ехали мы в коляске и телеги с оружием и пленным капитаном, следом шла пехота, а за ней — длинная вереница крестьянских телег.

Не обошлось без курьезов: все встречные, которые попадались нам на большаке, с воплями бежали прочь, лишь завидев голову нашей колонны.

Приехав 'домой', я разместил драгун в амбаре соседнего дома, не заморачиваясь с их ружьями — успеется. Альта перебралась в дом и завалилась спать, не раздеваясь, а я пошел решать вопросы организационного характера.

Новоприбывшие уместились в укреплении с трудом, но ропота я не заметил, ни от прибывших, ни от местных: в лихие времена не до комфорта, больше людей — больше шансов, и это понимали все, даже средневековые крестьяне. У сержанта я взял четверых солдат и посадил их заряжать ружья и пистолеты, а потом отвел старосту в сторону.

— Есть новости? — спросил я его.

— Ну, если можно назвать это новостями, то под утро приезжал посыльной от ландграфа.

— И что сказал?

— Да ничего особенного, его просто послали посмотреть, живы ли мы тут еще, он посмотрел и уехал обратно. Еще прибились к нам двое — один парень из села в десяти верстах, где, значит, демоны разгулялись... Он пару дней сидел в подполе, ждал помощи, как замучила жажда и голод — выбрался и сумел унести ноги. Вторая — девчонка из-под самого Темерина, шла лесами и таким образом прошла через всю адскую полосу, никого не встретив.

— А зачем она поперлась в эту сторону? — удивился я. — Темерин-то вроде на границе вторжения, но не пострадал!

— Вот и я спросил, но она не знала, что в той стороне демонов нет, вот и шла подальше от столицы. В случае войны это разумно, а вот когда демоны вторгаются — не всегда...

— И больше выживших нет?

— Есть, но не все идут сюда. Сын со звонницы иногда видит людей, идущих полями.

— Ладно, значит, пока все по плану.

Я пошел за сержантом и вместе с парой моих телохранителей и парой солдат мы отправились в подвал храма, где в небольшой келье заперли инквизиторшу.

— Значит, такие дела, — сказал я и показал ей споротые капитанские и лейтенантские погоны. — Драгун в соседнем селе уже нет, кто смог — тот драпает обратно, а кто не смог -пополнил ряды моего войска, а их капитан теперь будет жить в этой келье. Так что если ты вдруг надеялась, что они приедут и дадут мне укорот — как видишь, я им дал. В общем, тебе и другим инквизиторам на заметку: тантагорский королевский мандат здесь больше не действует. От границы Кортании и до охваченных порчей земель инквизиторские мандаты теперь выдаю я.

Она издевательски расхохоталась.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь чернокнижники будут выдавать мандаты инквизиторам!

— Да я знаю, что никто из вашей братии ко мне не придет мандат просить, просто предупредил, что больше у вас тут никаких полномочий нет, а за самоуправство расправа будет быстрой. Хочешь бороться с порчей и культистами — дуй к ландграфу Мейнарду, у него для тебя работы найдется немеряно, а если сунешь нос в мои дела... Пеняй на себя, в общем.

Я отдал ей кортанский мандат и приказал сержанту вернуть ее коня и кинжал — просто чтобы не отправлять в путь совсем безоружной. Инквизиторша при этом крепко удивилась, хоть и старалась не показать виду.

Затем в подвале разместили капитана, старосте я велел приставить к нему кого-то, смыслящего во врачевании, а сам пошел обратно в 'свой' дом. Все-таки, я тоже крепко устал и перемандражировал прилично.

Дома я проверил, есть ли у Чучундры вода, положил ей крупы и капустный лист.

— Хрусти, жирдяйка.

Крыса, прежде тощая, с момента нашего знакомства успела слегка нагулять жирка и стала даже на ощупь пушистее, что ли.

За книжки я садиться не стал: выспаться бы еще немного, а потом надо будет думать, что дальше делать. Ясно одно — нужен план и нужна разведка. Чтобы знать, чего ждать от тантагорского короля.

* * *

Вечером я проснулся, основательно отдохнув, и пошел на кухню что-нибудь сварганить, потому как Альта, проведя в трудах, боях и походах сутки без сна, все еще отсыпалась. Результатом моих кулинарных потуг стала яичница из полутора десятка яиц, с размоченными сухарями вместо хлеба и без соли. Местами подгорело слегка, но сгодится поесть.

Я отложил половину для Альты, вторую умял сам и взялся за молоко с сухарями, как тут заявилась, зевая, моя ученица.

— А я вот чую — яичницей пахнет, сплю и думаю — когда это я успела встать и ее приготовить?

— Жалко было тебя будить. Соли досыпь по вкусу сама.

— Как мило.

Альта пододвинула к себе тарелку и разделала яичницу, как бог черепаху.

— Неплохо, — одобрила она, — но в готовке тебе надо бы поднатореть, мастер.

— Но-но-но! — строго помахал я пальцем. — Тебе стоило бы уметь отличать жест доброй воли от признака слабости!

— Да я шучу. У тебя есть план, что делать дальше?

— Есть. Надо смотаться в какое-нибудь соседнее село и вынести оттуда провиант. Того, что мы сегодня приволокли, надолго не хватит, у нас уже без малого шестьсот человек.

— Ага. Только пока непонятно, какой нам с них прок.

— Сам факт их наличия делает меня правителем и защитником ненулевого числа людей в глазах других людей. Как расширимся — построим мастерские. Тут где-то поблизости стекольный заводик какой-нибудь есть?

— Без понятия. А зачем?

— Бутылки делать.

— А бутылки зачем?

— Коктейлями торговать будем.

'Коктейль для Молотова' был изобретен финскими солдатами во время Зимней Войны, и толчком к созданию этого оружия стала безысходность: финны не имели практически никакого противотанкового оружия, а советские КВ-1 в то время были практически неуязвимыми танками. При круговой броне в девяносто миллиметров и больше их не брало ни одно противотанковое орудие в мире, и только немецкие зенитки 'восемь-восемь' могли хоть как-то пронять такую броню.

Человек так устроен, что пока у него все хорошо — он даже не чешется. А если почешется и начнет превозмогать проблемы — сделает это трудным, но уже известным путем. Казалось бы — бутылка. Что может быть проще, чем налить в нее любую легковоспламеняющуюся жидкость, заткнуть куском тряпки — и затем поджечь и использовать против любого бронированного противника?

В земной истории тяжелая рыцарская кавалерия правила бал на поле боя с восьмого столетия где-то так до тринадцатого — пятьсот-шестьсот лет. И даже после того, как однажды регулярная пехота из черни одолела рыцарскую конницу, некоторое время та все еще представляла серьезную ударную мощь. И за эти шестьсот лет самое простое, дешевое и эффективное средство против бронированного рыцаря на бронированном коне так и не было изобретено, потому что имелись другие, более сложные и менее эффективные средства. Воистину, хорошие мысли приходят тогда, когда все глупости уже сделаны, а самое простое и эффективное решение находится только тогда, когда перепробованы все сложные и бесполезные.

А между тем бутылка с зажигательной смесью — средство, работающее против любой брони. Жидкий огонь находит любую лазейку в любом доспехе, защищающей от чего угодно. Самые совершенные танки задыхаются и глохнут, когда горящая жидкость затекает в моторное отделение через вентиляционную решетку, горят бронетранспортеры, любая экипировка, способная защитить от пули снайперской винтовки или кирпича, бесполезна против бутылки с жидким огнем. Массовое применение бутылок с зажигательной смесью сделало бы проблематичным любой штурм замка и остановило рыцарский 'клин', а знаменитая 'черепаха' римских легионов, выдерживавшая обстрел камнями, стрелами и дротиками, рассыпалась бы от нескольких бутылок. Просто потому, что жидкий огонь найдет себе лазейку.

По сути, 'коктейль Молотова' предъявляет к цели всего два требования: наличие брони, о которую можно разбиться, и прорехи, в которую можно затечь. Все.

Однако против рыцарей были и другие средства, потому бутылка с зажигательной смесью тогда изобретена не была. И только когда у финнов не нашлось совсем никакого противодействия советским танкам, человеческий гений пошевелился и выдал простое и дешевое решение, которым впоследствии сожгли не одну сотню танков и которое применяется по сей день.

А я — не гений, но у меня солидный багаж знаний из двадцать первого века, в котором пятиклассник знает больше, чем гений вроде да Винчи. И потому эпоха бронированных солдат в этом мире скоро закончится, как и эпоха армий, дерущихся холодным оружием.

Правда, есть одна проблема. Безусловно, неупокоенная пехота, использующая коктейли Молотова, способна в два счета разбить классических алебардистов, а все остальные типы войск против нее не особо эффективны. Вот только научить нежить использовать бутылки с зажигательной смесью у меня не получится, к сожалению.

Значит... значит, мне нужна живая армия.

Я допил молоко и взглянул на Альту:

— Слушай, а у Рэйзеля есть какие-нибудь книги по истории?

— Истории? — приподняла бровь Альта. — Нет. То, что для тебя история, для него просто часть жизни. Ему не то триста, не то пятьсот лет.

— Тогда найди мне книги по истории этой части мира. Особенно Тантагора.

— В деревнях такого не найти. Книги есть, обычно, только в университетах и у богатых, образованных людей. А для чего тебе история?

— Чтобы знать, как, когда и из чего родился Тантагор. 'Разделяй и властвуй' — тебе о чем-нибудь говорит этот афоризм?

— Хм... Я подумаю, где такое можно достать. Может быть, в Оллингеме — это город на востоке, у самой границы с Кортанией. Кстати. Что будем делать с инкизиторшей?

— Я ее уже отпустил.

— Как?! — оторопела Альта. — Отпустил?!! Инквизиторшу?!! Заклятого врага?! Ну ты даешь, однако! Ты хоть понимаешь, что ответного милосердия не дождешься, когда сам попадешь в ее руки?!

Я кивнул.

— Прекрасно понимаю, но мне надо было передать сообщение ландграфу.

— А другого почтальона найти не смог?!

— Нет, потому что этим сообщением была она сама.

* * *

Вечер и всю ночь мы с Альтой провели за планами и подсчетами, прикидывая так и сяк — получалась, в общем-то, вполне предсказуемая картина: воевать нам толком нечем. То есть, у ландграфа в распоряжении примерно девять-десять сотен солдат, в теории, сколько из них дезертировало — пока неизвестно, но Альта заверила меня, что ландграф — человек смелый, решительный и с большим авторитетом у солдат, хоть и не полководец. Не сбежал, как тот аристократ, командовавший тильванским полком, что уже показательно. Кроме того, на стороне ландграфа еще минимум три мага, считая его самого, и инквизиторша.

У нас чуть больше семидесяти пехотинцев и всего один маг. Я сам не в счет, потому что в поединке один-на-один, возможно, смогу одолеть другого мага, но раскидать или сжечь толпу солдат мне просто нечем. В придачу часть пехоты — драгуны, без доспехов или только в кольчугах, но зато с ружьями, из которых они смогут дать только один залп, поскольку перезаряжать мертвые, как правило, не способны.

Еще один наш актив — взвод Нибеля, но я имел большие сомнения насчет того, будут ли солдаты воевать против некогда своих. Тем не менее, я вооружил их лишними ружьями драгунов, однако и тут всплыла проблемка: у кортанцев другой стандарт капсюлей. Пули по калибру солдаты отольют себе сами, но их небольшой запас капсюлей оказался непригоден: они не налезали на брандтрубки кортанских ружей, а собственно кортанских припасов у нас оказалось негусто.

— В общем, ружья пусть будут у вас, — сказал я ему. — Даже пару раз пальнуть при нужде — и то в кныш. Появится у нас какой-нибудь мастер-оружейник — переделает брандтрубки.

Одним словом, при некотором перевесе в типе войска — все-таки мертвые гораздо упорнее и бесстрашнее живых — мы безнадежно проигрываем в числе. Поневоле мои мысли начали витать вокруг посоха.

Своими мыслями я поделился с Альтой.

— По идее, если у нас будет разветвленная система поглощения и передачи — мы сможем использовать посох многократно, разве нет?

Она только покачала головой:

— Нет, потому что наши тотемы питают только наших солдат. На данный момент у нас еще не набралось критическое число, когда армия на подпитку требует больше, чем есть в окружающей среде, потому посох несколько раз применить можно будет, но не более. Далее мы и вражеские маги выжрем весь сырой эфир, пехота останется на системе подпитки, а посох — увы...

— А есть возможность как-то так сделать, чтобы система поглощения подпитывала и посох тоже?

Альта задумалась.

— Знаешь, в теории это возможно, но не нужно. Я вот сейчас вспомнила, что видела в книге Рэйзеля описание такой архаичной штуки, как ритуал массового поднятия.

— Архаичной? Звучит так, словно это именно то, что доктор прописал.

— Чего прописал? — Альта не уловила смысла идиомы.

— В смысле, именно то, что нам надо. Так почему архаичная штука?

— Потому что она была в ходу века назад, когда некромантов было больше и когда они поднимали мертвых при помощи собственной силы, а не заимствованной. Работало это так: группа некромантов, находясь где-то в месте с кучей трупов, например, на поле боя, творя совместный ритуал, поднимала всех мертвых в определенном радиусе вокруг себя. Само собой, что количество поднятых не превышало суммарных возможностей всей группы, главная выгода заключалась в более быстром поднятии, чем обычным путем, и в том, что ритуал не требовал прямой видимости и зрительного контакта... Можно было сотворить ритуал, находясь в безопасном месте... Некоторые исторические источники упоминают об осаде крепости, в которой обосновались некроманты — целый ковен. Они умудрились провести ритуал дважды: когда атакующие уничтожили их поднятую охрану, некроманты подняли всех погибших врагов, а затем повторили... В итоге атакующие понесли кошмарные потери — погибло девяносто процентов состава легиона, насчитывавшего от пяти до шести тысяч человек...

— Нам бы такое пригодилось!

-...Только когда крепость была взята — победителям в руки попал всего один умирающий маг. Второй ритуал пошел не так, как надо, сотворяющие сильно перебрали свой собственный лимит — в итоге умерли все, кроме сильнейшего из них, да и он пережил остальных не сильно. Это был единственный известный случай двойного применения... В общем, в теории, мы можем попытаться сделать то же самое, только с применением современных методов. Если применить вместо ритуала тотем аналогичного действия, запитанный огромной сетью тотемов поглощения... Тогда, предположим, если наше войско будет уничтожено, мы сможем внезапно для противника понять всех его погибших солдат.

Я выпучил глаза:

— Но ведь это же чуть ли не ключ к завоеванию мира!!

— Нет, — покачала головой Альта, — на практике все не так радужно, как тебе кажется. Во-первых, потребуется прорва эфира, то есть, надо расставить тотемы вокруг на значительной площади, а противник, наступая, сможет их уничтожать. И обязательно так сделает.

— А мы спрячем тотемы.

— Зато поток эфира между тотемами от мага не спрячешь. Во-вторых, подняв кучу свежих трупов, некромант только оттягивает неизбежное, потому что свежие скоро придут в негодность, если их не забальзамировать, и если их много — выйти ими за пределы сети поглощения не сможешь. Если у врага еще будут силы для продолжения боя — он отойдет и выждет, пока новоподнятая армия не придет в негодность. И все. Понимаешь, мастер... Это для тебя некромантия — новизна, потому что в твоем мире ее нет... Тут давно все знают все некромантские трюки и умеют с ними бороться. Так-то. Все, что ты пытаешься придумать — уже придумано до тебя и методы борьбы тоже придуманы. Все, на что сгодится тотем массового поднятия — нанести врагу внезапный удар. Разбив его, мы и сами останемся без армии, а если нет — ну, воспользуемся замешательством, чтобы убежать...

Я задумчиво скрестил руки на груди.

— Слушай... А если поставить тотемы в подвалы — они смогут поглощать эфир?

— Вообще-то, эфира везде примерно одинаково. Он есть в нашем мире везде и равномерно, хоть в воздухе, хоть в земле. А что?

— А если поставить в одном месте два тотема?

— Каждый будет работать в половину силы. Взять откуда-то больше эфира, чем там есть, не получится.

Я ухмыльнулся:

— Тогда нам надо два комплекта тотемов. Один ставится наверху и маскируется. Второй ставится в подвал. Враг находит верхний и радуется, а нижний остается. Если еще и центральный тотем системы поставить в подвал — поток эфира будет идти под землей, и никакой маг его не увидит.

Альта несколько секунд осмысливала услышанное.

— Знаешь... Это идея. Может сработать...

— И сработает. Более того, мы закопаем тотемы под землей в полях вокруг деревни и тем самым обеспечим себе большее пространство для маневра. Враг не будет этого знать, и если у нас будет армия больше критической — мы сможем совершить атаку туда, где противник сочтет себя вне досягаемости. Ошибка с длиной цепи — неприятная штука.

— В каком смысле — с длиной цепи?

— Когда ты думаешь, что у злой цепной собаки цепь короткая, и спокойно идешь мимо, а цепь оказывается длиннее.

— Пожалуй... Да. Признаю, что твоя идея — что-то новое, даже удивляюсь, что никто не додумался пустить потоки эфира под землей, как и ставить тотемы по два...

Я снова ухмыльнулся.

— А все потому, что в моем мире это в порядке вещей — прокладывать линии передачи энергии под землей. И двойная закладка — тоже. Только у нас закладывают не тотемы, а взрывчатку. Снизу главный заряд, над ним — второй, для отвода глаз. Враг специальным устройством находит место закладки, откапывает верхнюю мину и идет дальше — а нижняя остается и ждет своего часа... В общем, теперь ты понимаешь, что когда я похвалялся своими знаниями — это были не просто пустые слова?

— Да, ты прав, — признала Альта.

— Значит, как рассветет — займемся тотемами. Нам их надо немеряно, и особенный массовый нужен. Ты знаешь, как его сделать?

— Навскидку — нет. Надо книгу ту найти, а заодно и кучу всего притащить из убежища. Все кладовые придется выгрести подчистую, и еще много чего на месте тут сообразить, как изготовить...

— Значит, отправляйся в укрытие. Возьми десять пехоты и двадцать драгун и притащи все, что надо. Сколько времени на это нужно?

— У-у-у, — покачала головой Альта, — кучу. Мертвые не особо смышленые, так что грузить их мне придется собственноручно. Пока найду, пока все запакую... К вечеру если обернусь — будет хорошо. А может, и к утру.

Как только первые лучи солнца коснулись земли, мы осмотрели горизонт со звонницы и убедились, что чего-то опасного не видно. Точнее, мы вообще не увидали ни души вокруг — ну а нам оно как раз и на руку.

Альта отбыла, а я засел за книги: гранит науки сам себя не загрызет.

Главным образом меня интересовали эфириалы и их вторжение. Непосредственно на горизонте их нет, но, во-первых, могут и заглянуть на огонек, так что я должен понимать, чего от них ждать. Во-вторых, примерно понимая исходящую от них опасность, я смогу хотя бы ориентировочно прикинуть, насколько большие проблемы потусторонние туристы создадут королю и регулярной армии. И третье — гребаный культ Спящего: у этих-то что на уме?

То есть, я не ожидал найти прямой ответ на третий вопрос, но если понимать эфириалов, то можно строить предположения, на какие рельсы у культа поставлено сотрудничество с ними.

На этот счет кое-какие записи Рэйзеля я нашел: за свою долгую жизнь он стал если не прямым свидетелем, то современником по меньшей мере четырех крупных вторжений и многих мелких. Однако конкретики в его дневниках тоже оказалось негусто: чернокнижник никогда не интересовался собственно эфириалами, куда больше его занимали мысли о борьбе и сотрудничестве с ними.

Эфириал — нечто, не вполне вписывающееся в смертное понимание. Будучи порождением Хаоса и происходя из измерения, где нет — ха-ха два раза — привычных измерений, времени, где нет материи в ее классическом понимании и даже самого пространства, где не работают законы физики — эфириал вообще является полным антиподом человеку чуть ли не во всем, включая то, что ролевики и 'эрпэгэшники' называют элайгнментом. Люди склонны в своей массе тяготеть к добру, миру, спокойствию, порядку — социальному в том числе. Они склонны считать насилие и воровство предосудительными поступками и уважать гостеприимство, честность и добрый нрав. В некотором глобальном понимании можно даже сказать, что люди — создания Порядка и потому тяготеют именно к нему, в той или иной мере.

Эфириалы же представляют из себя что-то противоположное. Пробравшись во враждебный себе план бытия, они ведут себя соответственно, а люди, пошедшие на сделку с ними, зачастую превращаются в монстров — причем речь в первую очередь отнюдь не о физическом аспекте. Случались, конечно, и исключения.

Полистав записи Рэйзеля, я нашел интересную точку зрения, написанную на обороте листа. Чернокнижник высказал предположение, что у эфириала в принципе нет ничего такого, что можно было бы считать характером. Если характер человека определяется наследственностью и воспитанием, то у эфириалов нет ни того, ни другого. Они не способны радоваться, злиться или даже видеть разницу между добром и злом. Однако, сливаясь с душой своего контрактора, они усиливают проявления характера самого человека. Само собой, что если человек плохой — то он станет еще хуже.

А дальше на листе пошла статистика — и вот она-то оказалась интересней общих рассуждений... намного интересней.

Рэйзель написал кучу имен, ничего мне не говорящих, напротив которых обозначил известные ему черты характера: 'властолюбец', 'самодур', 'жестокость', 'жадность' и тому подобное. В конце предложения ставилась стрелочка и либо 'птичка', либо знак вопроса, причем птичек было куда больше. Видимо, список представлял собой иллюстрацию теории, согласно которой все нехорошие люди действительно становились нехорошими 'гибридами'. И было там имен штук пятьдесят.

Второй список был куда короче: там напротив имен стояли значительно более лестные описания, вроде 'герой войны', 'честь', 'добрый нрав', 'эталон добродетели', 'благородство', 'порядочный' — а после описания следовала стрелочка и примечания: 'людоед', 'сорок три трупа', 'садист', 'убийца', 'запретные наслаждения' и тому подобное. Несколько имен сопровождались чуть менее однозначными примечаниями: эти люди не совершили никаких кровавых преступлений, но в итоге 'скатились' до предосудительного и аморального поведения. Напротив одного из них стояла приписка 'еще живой'.

Третий список содержал лишь четыре имени, но при этом гораздо более подробные описания. В него попали рыцарь, который, заключив пакт, двадцать лет скитался по глухомани и убивал разбойников, и человек, заключивший пакт ради мести высокопоставленному чиновнику — напротив этих стояли жирные знаки вопроса. Дальше шла женщина-простолюдинка, которая много лет скрывала, что в ее душе сидит эфириал, и в итоге погибла при пожаре, вынеся перед тем из огня несколько больных людей. Замыкал список ученый, который по ночам вел распутный и аморальный образ жизни, а днем работал, совершив несколько открытий в технике и медицине. Напротив имени — приписка 'застрелился'.

Еще ниже — короткий итог: 'Склад ума и устремления души человека оказывают определяющую роль на формирование гибрида. В силу того, что на сделку зачастую идут ради корыстных и шкурных интересов — результат предсказуем. Влияние эфириала на противоречивую натуру — требует проверки. Влияние эфириала на людей с высокими устремлениями — слишком мало сведений'.

Осмыслив прочитанное, я взялся за книгу о физиологии порчи. Дело уже шло к обеду, тут и желудок о себе напомнил.

Я пошел на кухню, но ничего особо путного не нашел. Есть солонина, бобы, овощи и крупа — но яйца кончились, а чего-то быстрого я не знаю... Хотя, ведь у меня же под боком целая куча подданных! Не королевское это дело — супы варить!

Я надел камзол и пошел посмотреть, как идут дела у старосты.

Оказалось, что он не лаптем щи хлебает: периметр как раз расширялся еще на сотню квадратных метров, до моего слуха долетели удары кузнечного молота. Работа кипит, охрана на своих местах.

Я осведомился у старосты о планах и узнал, что он уже приготовил несколько телег и инструменты и может в любой момент приступить к прокладке канавы либо лесозаготовке, только люди боятся выходить за ограду без охраны.

— Ладно, — кивнул я, — можно будет завтра приступить. Да, к слову, пришли кого-нибудь, в готовке сведущего — а то моя ученица отбыла с поручением.

Староста заверил, что сейчас же кого-то найдет, и я пошел обратно.

Минут через десять в дверь постучались.

— Заходи, — крикнул я, не отрываясь от книги.

Скрипнула дверь.

— З-здрасьте, ваша светлость, — послышался тоненький робкий голосок.

Я поднял голову.

В прихожей стояла худенькая девчушка в простой крестьянской одежде и опасливо косилась на мою охрану. Хм, староста и правда неплохой руководитель, в работе от такой мелкой толку мало, а вот если она готовить умеет...

— Проходи, — благосклонно кивнул я, — охраны не бойся, она не кусается... без команды. Кухня там — продукты найдешь, чего-нибудь сообрази пообедать.

— Как скажете, — тихо ответила она и прошмыгнула на кухню.

Вскоре оттуда послышались звуки возни, а я тем временем продолжил знакомиться с физиологией вероятного противника.

Книга была не из 'колдовских': напечатана, причем с неплохим качеством. То есть, такие книги издаются легально и, вероятно, пользуются спросом у инквизиции и паладинов.

Первое, что я усвоил — форм жизни, связанных с порчей, есть три, и они крепко отличаются между собой. Первая форма — человек-контрактор. Несмотря на кое-какие возможности, выходящие за пределы человеческих и магических, 'гибрид' остается в значительной мере смертным человеком, и убить его клинком или пулей не представляется проблематичным, если уж на то пошло, то сложнее попасть. Зачастую сохраняют облик, близкий к человеческому.

Вторая форма — тело, занятое эфириалом, либо мертвое заранее, либо когда эфириал сам поглощает душу. В этом случае эфириал изменяет тело, как ему будет угодно, отращивая конечности, новые органы, наращивая панцирь и так далее, и это существо уже нередко бывает крайне живучим, более того, оно уже не смертно в обычном понимании слова, поскольку, в отличие от первого варианта, эфириал волен это тело покинуть. Если удается убить эфириала прямо в теле — оно умирает вместе с ним, поскольку гибнущий эфириал высасывает из плоти весь эфир. Если же нет — существо становится третьим типом, то есть, собственно 'порчей'.

Тело, покинутое эфириалом, сохраняет часть 'испорченного' эфира и продолжает жить, нападая на любой источник эфира. При этом убитое им живое существо часто сохраняет немного порченого эфира и само становится 'порчей'. В качестве борьбы рекомендовались огонь и расчленение, останки надлежит сжигать в обязательном порядке... Хм. Видимо, авторы книги не знали про обратнонаправленный эфир, а скорее, этот метод считается чернокнижием и потому не рассматривается.

Из кухни уже давно доносился весьма вкусный запах, потому я постепенно начал терять интерес к книге. К счастью, долго ждать не пришлось.

Моя новая кухарка появилась в комнате и тихо — интересно, она вообще умеет говорить громче? — спросила, не поднимая глаз:

— Велите сюда подавать?

Я окинул взглядом свой стол — слишком много книг, тарелку толком поставить некуда.

— Нет, на кухне поем: книжки, сама понимаешь, пачкать нельзя.

На кухне меня ждала тарелка с густым супом из бобов и еще одна — с салатом. Я-то уже знаю, что бобы тут примерно как у японцев рис, у арабов финики или у славян — хлеб, из них готовят и каши, и супы, и похлебки, зачастую сдабривая мясом при наличии оного, но на этот раз все-таки удивился: суп оказался не похож ни на одно другое аналогичное блюдо. Бобы и жареный лук образовали основу блюда, подлива, видимо, из муки. Салат — тонко нарезанные овощи и зелень вперемешку с тонко нарезанными кусочками вареного мяса.

Не сказать, чтоб блюдо вот прямо так на голову превосходило все, что готовит Альта, но некая изюминка в нем есть. Хм... Кажется, я начинаю обзаводиться свитой: только что у меня была только ученица из приближенных — а теперь еще и повариха. Тем более что Альте как раз забот подвалило...

Тут я обратил внимание, что девчушка стоит сбоку, сложив руки на переднике, и боится шевельнуться, аж едва дышит. Ах, ну да, ведь я же некромант и душегуб, такому попробуй не угоди...

— Весьма недурственно, — тоном знатока сказал я. — Где научилась стряпать?

— Дома, — не поднимая глаз, ответила она. — Отец держал трактир...

Тут я подумал, что дело за полдень, она, должно быть голодная.

— Сама сядь и поешь, — предложил я, — небось, проголодалась да умаялась?

Мои слова вогнали ее в ступор: стоит и глазами хлопает. Да, лопухнулся я, не учел простейшие вещи... А глаза у нее большие, синие, с длинными ресницами.

— Садись-садись, — настоял я и пошутил: — я же не король, чтобы в гордом одиночестве за огромным столом обедать. К тому же одиночеством за два года в темнице Цитадели я сыт по горло...

— Вы очень добры... — и снова очень тихо, на пределе слышимости.

Набрала себе в тарелку, села с другой стороны, на самый краешек скамьи, глаз не поднимает. Надо бы еще немного обстановку разрядить.

— Знаешь, я думаю, теперь ты будешь для меня готовить, — сказал я, доев суп. — У тебя очень неплохо получается.

— Как пожелаете, — ответила она.

Я взялся за салат — и салат неплох. Умеет готовить: практика есть, рука набита, чай, у семьи трактирщика львиная доля работы — готовка с утра до вечера для постоянного потока посетителей... Надо бы только как-то установить чуть более непринужденную атмосферу...

Когда я разобрался с салатом, девчушка как раз доела суп. Я задумался, что бы такое сказать, и тут заговорила она.

— Простите... могу я у вас попросить о... сущем пустяке?

— Конечно, — согласился я, — в чем дело?

— В солдатах, — ответила она, все так же не поднимая глаз, и я заметил, что она начинает краснеть.

— Они к тебе пристают? — догадался я и подумал, что и сам бы к ней охотно поприставал.

— Нет... пока нет. Пока только... смотрят. Беда не в самих солдатах, может, среди них нашелся бы кто-то, добрый и сильный, но... Их жены все это видят, и им не нравится, что их мужья засматриваются... на других. Только супротив мужа ругаться жене не с руки, а за сироту заступиться некому...

Я сжал зубы. Ну да, деревенской бабе, тем более средневековой, неоткуда взять ни чувство справедливости, ни элементарное сострадание. Правду сказал один человек, пишущий о взаимоотношениях мужчин и женщин между собой и друг с другом: женщины не выбирают себе мужчин, они за них конкурируют, порой с жестокостью, для мужчин запредельной. Чем ругаться с мужем, таким же деревенским мужиком, к тому же профессионально деформированным солдатом, от которого можно и в глаз заработать, проще гнобить потенциальную конкурентку, особенно если это беззащитная девчушка-сирота.

— Солдатские жены отравляют тебе жизнь? — уточнил я.

— Пока еще до дела не дошло, но... их неприязнь... буквально в воздухе висит, они ее даже не пытаются скрывать...

Я тяжело вздохнул.

— Как тебя зовут?

— Зенобия, ваша светлость...

— Не там ты, Зенобия, ищешь сильного и доброго. — С этими словами я накрыл ее руку своей.

Она моментально сделалась пунцовой, но руку не отдернула, вместо этого робко положила вторую руку на мою.

И вот тут уже кровь ударила в голову мне, да еще и закипела в придачу.

Тридцать секунд спустя Зенобия лежала на лавке, а я — на ней: вести ее в спальню было слишком далеко и долго. Меня просто захлестнула страсть, а вместе с ней еще и нежность, которой я никогда не испытывал по отношению к Альте. Альта — она жесткая. Ей не нужны ни чужая нежность, ни чужая защита, она сама за себя может постоять. А вот Зенобия — совсем другое дело. Худенькая, робкая девчушка разбудила во мне не только жажду обладания ею, но и желание защитить и уберечь. И если для этого мне придется кого-нибудь убить... не вопрос. Черт возьми, пойду и если не убью, то крепко всыплю кому надо... как только слезу с Зенобии.

Судя по всему, происходящее саму Зенобию не только устраивало, но и нравилось ей. Она по-прежнему не смотрела мне в глаза, стыдливо повернув голову в сторону, но обхватила меня руками и вцепилась в мою рубашку. Каждое мое движение сопровождалось коротким стоном, стоны стали плавно переходить во вскрики. Я запустил левую руку под блузку, которую снять с нее не успел, и нащупал ладонью маленький набухший сосок. Зенобия при этом снова покраснела, а я понял, что разбираться с солдатами буду чуть позже: одного раза мне не хватит.

Вскоре мне пришлось убрать руку и зажать ей рот: вскрики стали слишком уж громкими, а всем остальным в деревне совсем не обязательно знать подробности о нас. На самом деле, потеря невелика: все равно грудь у Зенобии состоит практически из одних сосков...

Я оказался прав: мне действительно не хватило одного раза. Для второго сеанса я за руку отвел Зенобию в спальню, и она послушно пошла за мной, позволив мне сделать все, что я хотел, только трогательно краснела, когда я снимал с нее то, что не успел снять вначале.

Чуть позже, когда мы лежали рядом, восстанавливая дыхание, Зенобия тихо спросила:

— Мне уже можно идти, ваша светлость?

— Можно, только не нужно. Я сейчас пойду разберусь с солдатами, а ты испеки мне чего-нибудь вкусного, хорошо?

— Как скажете...

Я взял ее за подбородок и повернул голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. Получилось встретиться взглядом только на один миг: Зенобия снова стыдливо хлопнула ресницами и покраснела.

Я поцеловал ее, сел на кровати и принялся одеваться. Выходя из комнаты, оглянулся через плечо на худенькое обнаженное тело на смятой простыни и поймал себя на мысли, что уже считаю Зенобию свой собственностью: скорее я ее убью, чем позволю достаться кому-то еще. Но с гораздо большей вероятностью я убью того, кто попытается отнять у меня эту девчушку или хотя бы обидеть ее.

...И готов начать прямо сейчас.

— Ты, ты и ты — за мной, — скомандовал своей охране, сунул за пояс револьвер и вышел из дома.

Мое появление возле храма вызвало нездоровую суматоху — все стремились побыстрее убраться с моего пути. Оно и к лучшему: моя жажда крови слегка унялась, но только слегка.

Сержанта Нибеля я нашел на первом этаже храма у самой двери: оказалось, солдаты обустроили тут опорный пункт. Поскольку оконца у храма высокие, но очень узкие, и их мало к тому же, то наиболее уязвимым местом сооружения является его широкая двойная дверь. Сержант укрепил эту ахиллесову пяту, перегородив небольшую прихожую бревенчатыми заграждениями с кольями и деревянными щитами, откуда солдаты могли бы отбиваться алебардами и ружьями от гораздо более многочисленного противника. Остальная часть храма отгорожена, опять же, щитами, чтобы уберечь людей от влетающих пуль. Ну а пространство между внешними щитами и внутренними солдаты заняли под свое караульное помещение.

Сержант как раз был занят литьем пуль, а еще трое солдат, свободных от охраны и не спящих, чистили свое оружие и кирасы. Увидев меня, все четверо вытянулись по стойке смирно.

Я закрыл за собой дверь и велел одному солдату:

— Закрой внутреннюю дверь. Разговор есть.

— Да, сэр? — спросил Нибель.

— Жалуются на тебя и твоих людей. И на жен ваших.

— Кто? За что?! — удивился он.

— Вы на девок местных пялитесь, а бабам вашим это не нравится, тут-то и корень проблемы. Тут, понимаешь, только два варианта есть. Ежели ты в семье своей глава — жену держать должен в строгости и покорности, она должна знать и свое место, и то, что никаких особых привилегий или прав у нее нет, ни перед кем. А ежели ты подкаблучник и жену на место поставить не можешь — глаза свои в землю и на других девок смотреть не моги. И это касается всех твоих людей без исключения.

— Э-э-э... я, кажется, догадываюсь, откудова ноги растут... Виноват, разберусь.

— Да уж разберись. А заодно пойми простую вещь: вы мне тут нужны для порядка и охраны. И всякий мой подданный в вас должен видеть защиту и решение проблем, а не проблему! И мне совершенно наплевать, кто тут склоки устраивает — ваши жены или не ваши! Склочных — за ворота! Или, как вариант, я помогу вам в семьях ваших утвердиться, раз сами не можете: всех вас в круг поставлю и заставлю выпороть ремнем жену соседа справа. Как вам идея?

— Того не потребуется, ваша светлость, я быстро все улажу, я ж и не знал, что тут такое дело, больше наружу глядел, а внутри оно ж вроде как тихо было, никто не жаловался, не роптал...

Тут я немного разозлился:

— Ты у нас такой дурак по нечетным или как?!! Как, Хаос подери, ты представляешь себе жалобу стражнику на его собственную жену?!! В общем, я предупредил: будет еще хоть одна жалоба, на вас ли, на жен ли ваших — сам займусь вопросами порядка, и тогда достанется всем: и виновным, и тем, кто это допустил!

— Ум-м-м... Я понял, не тупой... Порядок наведу.

— Надеюсь на это!

И я потопал обратно.

Первым делом я заглянул в спальню, надеясь еще разок полюбоваться девичьим тельцем и прикидывая, хватит ли меня на третий забег, но увидел там только застеленную кровать. Саму Зенобию я отыскал на кухне: она как раз заворачивала начинку в кусочки теста.

— Я дал втык сержанту, — сообщил я. — Если тебя и дальше будут притеснять — спущу пару шкур, чтобы остальным уж точно неповадно было.

— Спасибо, — тихо сказала она, — вы очень добры, хозяин...

При этом Зенобия чуть зарделась, и я подумал, что ее, кажется, полностью устраивает быть моей собственностью... Надо же, как тонко она подметила мои к ней чувства. А вот меня устроили бы чуточку более непринужденные отношения, и чтобы она, наконец, научилась смотреть мне в глаза и говорить громче. Забавно, но мне уже недостаточно быть ее хозяином, хочется стать еще и другом. Хм... вот будь тут что-то вроде большой ванны или душевой кабинки — можно было бы заняться любовью во время совместного мытья, к тому же, она не сможет меня помыть с закрытыми глазами... Но вот беда: мыться тут можно только в кадке, куда едва-едва помещается только один.

Решено. Завтра или послезавтра я прикажу старосте построить у дома что-то вроде душевой кабинки.

* * *

Вечером Зенобия наварила странных таких типа кнедликов с мясом, на вкус они, впрочем, оказались весьма на высоте. Затем я отправил ее в храм, полагая, что Альта вернется еще сегодня. Я не очень-то опасался реакции Альты на появление у меня новой девушки: она циничная и прагматичная, и до необходимости ее урезонивать жесткими методами дело вряд ли дойдет. Но вот Зенобии сама перспектива конфликта с моей ученицей может показаться ужасной, и это после неурядиц с солдатскими женами... Да нет. В другой раз. Альта рано или поздно будет поставлена перед фактом, что она у меня не одна, но не сегодня, грузить Зенобию в первый же день — это перебор.

Сидя над книгой с кнедликом, я внезапно подумал, что если Альта не вернется — я, как дурак, буду ночью спать один. Потому как переть посреди ночи в храм за своей ненаглядной — вариант так себе.

Но Альта все же управилась до полуночи. Мы сложили принесенные припасы в одной из комнат, а затем поужинали супом и кнедликами.

— Это ты сам наварил, что ли? — удивилась Альта.

— Мастер.

— Мастер.

— Конечно же, нет, — ухмыльнулся я, — у меня, если ты забыла, несколько сотен подданных.

— Суп очень похож на 'т-ла', — заметила она, — такой готовят в моей родной провинции и в Болонге... Но тут такое ем в первый раз.

— А ты не местная?

— Нет, конечно. Я кортанка, родом из мест, граничащих с Болонгой.

Мы легли спать порознь: Альта сослалась на сильную усталость, а я настаивать не стал. По правде говоря, глаза слипались и у меня тоже, в основном, от книжек, да и занятия любовью с Зенобией, гораздо более страстные и бурные, чем обычно с Альтой, внесли свою лепту.

Снилась мне, само собой, Зенобия.

* * *

Рано утром я оставил Альту готовить все необходимое для производства тотемов, а сам взял книгу и выдвинулся с половиной сил к реке, откуда крестьяне начали проводить канал к нашему укреплению. Бегущая вода — самый сильный репеллент для эфириалов, они ненавидят ее еще сильнее, чем дорожку из соли или правильные формы. Почему — точно никто не знал, книги упоминали об отдельных фактах, когда эфириалы пересекали рвы с водой и реки по мосту или вброд без вреда для себя, но зачастую бегущая вода оказывается непреодолимым для них препятствием. Я предположил, что при действительно сильной мотивации ров эфириала не остановит, но от случайных гостей защита вполне надежная.

Моя роль на земляных работах свелась к битью баклуш: я всего лишь олицетворял собой безопасность, а потому сидел в кресле на холмике и листал книгу. За окрестностями наблюдать даже не пришлось: Нибель предоставил для этого шесть часовых по всей длине предполагаемого канала.

Книгу почитать тоже особо не получилось: мои мысли были очень далеки от гранита науки и вертелись вокруг Зенобии. Я всей душой жаждал снова заключить ее в свои объятия, почувствовать, как она вцепится в мою рубашку, увидеть трогательный румянец на ее щеках и заглушить ее вскрики ладонью или своими губами. Но для этого мне надо либо отправить Альту куда-нибудь и надолго, либо поставить ее в известность, что у меня теперь появилась новая наложница.

Предстоящие объяснения меня не очень пугали, да и вечно избегать их не выйдет... К тому же, никаких поручений для Альты у меня нет, потому единственный вариант, при котором Зенобия сможет оказаться сегодня в моей постели — через разговор с Альтой. И, надо думать, я сделаю это сразу после секса с ней: так мои слова о том, что она по-прежнему моя любимая ученица, не будут вызывать сомнений.

Я принял это решение и подумал, что оно и к лучшему: лишь пара минут решительности и твердости отделяет меня от того момента, когда вместе со мной будут жить уже две девушки, и моя постель отныне одинокой больше не будет. Да, черт побери, именно так я и поступлю — причем сразу же, как только вернусь с миссии по охране землекопов.

Крестьяне управились с работой только к вечеру — все-таки канава в полверсты, хоть и не глубокая. Зато теперь у нас есть не только колодец, но и канава. Теперь еще прокопать защитный ров вокруг — и вуаля! К тому же, в канаве и мыться можно будет, если дно вымостить булыжником...

— Как думаешь, дотемна ров удастся выкопать? — спросил я.

Староста поскреб затылок:

— Ну, вокруг того, что есть — полагаю, что да. Но если будем расширяться еще сильнее — а оно желательно, дабы от тесноты избавиться — то надобно план иметь, где чего будет и где, стало быть, должон ров проходить.

Я призадумался. Если устраивать тут основную твердыню — мне понадобятся и помещения для войск, и склады для вооружения и тотемов, и мастерские для всего и вся, включая обработку новых 'рекрутов'... Много места надо.

— Ладно, тогда спешить не будем, завтра поразмыслим. А теперь отправь ко мне ту девчонку, что в прошлый раз: готовит она замечательно.

План прост: приходит Зенобия, я отправляю ее на кухню, сам иду в спальню с Альтой, а затем сообщаю ей новость. Потом мы ужинаем втроем, как нормальная шведская семья, а потом Альта остается заниматься теоретическими исследованиями, а я уединяюсь с Зенобией...

Но моим сладострастным мечтам сбыться было не суждено: вместо Зенобии пришел староста и сообщил, что девчушка бесследно пропала.

* * *

— Что значит — пропала?!

Староста виновато развел руками:

— Ну вот пропала. Исчезла. Ее нигде нет.

— Испарилась?!

— Мне-то почем знать? Вот как вы распорядились, так я, значит, за ней и послал... А мне говорят — нету ее. Я сам пошел поглядеть — а ее и правда нет, хотя я не помню, чтобы давал ей какую-то работу, не до того было... Пошел к кашеварам — а они ее не видели еще с утра... Может, я кого другого пришлю?

Наверное, меня крепко перекосило от этих слов, потому что на голове у старосты явственно зашевелились волосы. Так, надо взять себя в руки, в конце концов, может быть, не произошло ничего страшного, просто недоразумение...

— Нет, найди именно ее, — велел я.

Тут появилась Альта и поинтересовалась, кого надо найти... Черт, вот только ее мне тут не хватало!

— Девчонка мелкая, которая вчера варила нам суп и десерт, куда-то запропастилась, — сказал я. — А мне не нравится, когда мои подданные вот так берут и исчезают, да еще и у меня из-под носа, из моей, можно сказать, столицы...

Но двадцать минут спустя староста снова пришел и сообщил, что не нашел, а я к этому моменту уже почти дошел до предела, но пока еще держу себя в руках, несмотря на наихудшие предчувствия.

— А скажи-ка, было вчера вечером или сегодня что-то необычное? — спросил я у старосты.

— Необычное?

— Да. Что угодно.

— Ну... Разве что солдаты в своем помещении, значит, двери закрыли и устроили ссору... Говорили, там были и женские голоса... Дело как раз утром было. Я попытался узнать у сержанта, что к чему, но он отвечал, что меня это не касается, дескать, он ваше распоряжение, значит, исполнял...

— Выясни, кто и когда видел Зенобию в последний раз, — сказал я и вывел из сарая пехоту как раз в тот момент, когда староста повернулся, чтобы уйти. — И вот что еще. Сегодня ночью они будут стоять вокруг частокола с приказом убить всякого, кто попытается сбежать из лагеря. Передай это всем... и будет лучше для всех, если ты все-таки найдешь Зенобию.

Как только шокированный староста ушел, Альта скрестила руки на груди и прислонилась к дверному косяку.

— Так-так-так, — сказала она, — оказывается, какая-то мелкая девчонка-кухарка имеет имя и к тому же ее пропажа очень заботит великого мастера-некроманта, Владыку Хаоса и Повелителя Мертвых...

Я рывком развернулся:

— Тебя это забавляет? А мне вот крови хочется.

— Да нет, не забавляет, просто для меня новость, что у тебя, кхм, 'кухарка' появилась... Вот и думаю, а не с тем ли связана моя отправка в убежище... мастер.

— В момент твоей отправки я еще не знал о существовании Зенобии.

— Ну тогда эта Зенобия — на редкость шустрая девочка, если вчера утром ты о ней еще не знал, а сегодня вечером — полторы сутки спустя — уже готов убивать. Похоже, дело не только в супе.

— Альта, ты что, ревнуешь?!

— Ну-у-у... А нельзя? Знаешь, все-таки не очень приятно узнавать, что тот, с кем ты спишь уже двадцать лет, чьи прихоти и желания исполняешь по первому слову, а порой даже предугадываешь, внезапно заводит интрижку на стороне... Обидно немного.

Я тяжело вздохнул.

— Три момента, Альта. Во-первых, ты двадцать лет спала с Рэйзелем ради его знаний и могущества, и со мной спишь по той же причине. Я понимаю, что появление у меня другой девушки задевает твое самолюбие, но мы же оба знаем твое отношение к Рэйзелю, и у меня нет причин полагать, что ко мне ты относишься намного теплее. Во-вторых... Ты все-таки вне конкуренции. Я говорю это тебе абсолютно честно. Ты лучше Зенобии по всем параметрам, со всех точек зрения, включая, но не ограничиваясь постельной... за одним исключением. Понимаешь, мужчинам свойственно стремиться оберегать женщин и защищать. Это инстинктивное стремление. А с тобой так не выходит, потому что ты — сильная, и моя защита тебе не нужна. Зенобия же — слабая и обездоленная сирота. Вот потому так и вышло... И третье — давай будем разбираться после того, как ее отыщем, хорошо?

В общем-то, я готовился к гораздо худшему повороту, включая конфликт с тяжелым исходом, но Альта легко и непринужденно превратила ситуацию в свой убедительный триумф, сразу заработав себе сто очков в моих глазах.

— Обстоятельства пропажи? — деловито спросила она, не меняя позы.

— Ты сама все слышала. Вчера вечером я отправил Зенобию в храм после того, как она приготовила нам ужин. За прошедшие сутки — от вечера до вечера — она исчезла.

— Возраст?

— Пятнадцать-семнадцать.

— Она появляется в твоей жизни вчера утром...

— В обед.

— В обед, готовит еду, вечером уходит и исчезает, так?

— Так.

— И в промежутке между обедом и вечером ты затащил ее в постель?

— Да.

— И ты не рассматриваешь вариант, в котором она ушла, а точнее — убежала из-за тебя?

Мне показалось, что за маской деловитости промелькнул призрак мстительности.

— А вот это очень вряд ли. С чего ты взяла?

Альта пожала плечами:

— Ну мало ли. Я ведь не знаю, как именно ты затащил ее в постель — в переносном смысле или буквально. Причем всего пару дней назад ты сам признался мне, что у тебя нет особых навыков соблазнения девушек, а тут все произошло настолько быстро, так что я подозреваю силовой вариант.

— Невысокого же ты мнения обо мне и моих моральных качествах, — хмыкнул я. — Нет, все произошло с ее согласия и я не сомневаюсь, что ей понравилось.

Альта цинично ухмыльнулась:

— С ее согласия или ты так только думаешь, что с согласия? Просто, как показала жизнь, ты слабо отличаешь эти два понятия. В частности, ты, должно быть, уверен, что наш с тобой первый секс тоже был с моего согласия.

— А разве нет?

— Именно что нет: ты взял меня силой.

— Эй, так нечестно! — возмутился я. — Ты ни словом, ни жестом, ни действием не дала мне понять, что ты против! Ни тогда, ни потом!

Альта вздохнула.

— Что ж, честно так честно... Это потом я пришла к выводу, что хоть мои перспективы с тобой такие же неопределенные, как с Рэйзелем, замена его на тебя все-таки содержит определенный сдвиг в лучшую сторону. А тогда, когда ты раскладывал меня там на полу, я попросту боялась за свою жизнь. Если я не оказала тебе сопротивления, получив от тебя четыре эфирных копья перед этим — это никак не отменяет того факта, что ты взял меня силой, не спросив согласия.

— Просто между прочим — этому предшествовала твоя попытка меня поджарить. Забыла, да? Чужие грехи помним, свои нет? Ты сама пошла на конфликт.

— Так я и не отрицаю своей вины, тебя не осуждаю и зла не держу. Но факт есть факт: ты взял меня, не спрашивая согласия. Между грубым изнасилованием и принуждением к близости под угрозой смерти разница есть, но небольшая и совершенно непринципиальная.

— Ложь! Напоминаю, что я предложил тебе выбор — уйти или остаться на моих условиях. Ты выбрала второе, разве нет?

— Ложь — это твое тогдашнее обещание отпустить меня, — возразила Альта. — Ты нипочем не дал бы мне уйти живой.

Я вздохнул.

— Ладно. Признаю, я лгал. Я не мог тебя отпустить, и потому, что ты знаешь про убежище, и потому, что не мог без тебя обойтись. Но убивать тебя я не собирался ни при каких обстоятельствах. Худшее, что могло с тобой тогда случиться — это положение пленницы... И потом... ты мне еще тогда нравилась. И я бы не тронул тебя, будь с твоей стороны хоть малейший намек на то, что ты против. Наконец, ты могла сказать, что тебе плохо или больно, что ты ранена... Но ты предпочла подчиниться.

— Мне действительно было худо, но я сомневалась, что это тебя волнует... Ладно, что было, то прошло, как вышло — так вышло, и получилось к лучшему. Я просто затронула эту тему, чтобы ты понял: ты слабо разбираешься в девушках. Даже если девчонка покорилась тебе безропотно — это еще не означает, что она была не против. Она могла попросту побояться отказать ужасному некроманту-душегубу, но с ее точки зрения ты все равно насильник. Улучила момент и удрала при первой же возможности.

Я покачал головой:

— Нет. Это исключено. Она сама намекнула мне, что готова спать с тем, кто будет заботиться о ней и защищать, даже с кем-то из солдат, я предложил свою кандидатуру. Вот так все было.

— Ты уверен?

— Пятеро свидетели, и особенно Пятый — да, все было именно так. Я не уверен, что она так с самого начала задумала, но когда я обошелся с ней мягко и заботливо, предложив пообедать вместе со мной, Зенобия сама стала инициатором наших отношений. Она была возбуждена, она отвечала на мои ласки, и я уверен, что ей понравилось. Даже если Зенобия притворялась... Смысл ей, бездомной сироте, вначале осознанно ложиться в постель с влиятельным покровителем, а затем убегать? Особенно после того, как я дал из-за нее втык сержанту?

Альта отошла от двери и села за стол, сцепив пальцы в замок.

— А в чем была причина втыка сержанту?

— Зенобия пожаловалась, что солдаты на нее глазеют, и это вызывает сильную неприязнь солдатских жен. Я велел сержанту и его людям либо жен в строгости и смирении держать, либо не сметь пялиться на других женщин... Наконец, вот те кнедлики, которые мы вчера на ужин ели — Зенобия испекла их после постельных утех. Ты бы стала печь вкусняшки тому, кто взял тебя силой, а? Тому, кто тебе неприятен? Нет, я уверен, что Зенобия была счастлива стать моей девушкой, и не допускаю мысли о том, что причина во мне и наших отношениях...

— И ты подозреваешь, что Зенобии кто-то отомстил? — догадалась Альта.

— Да, — печально признался я. — Именно этого я и боюсь.

— Хм... нестыковка по времени. Сержант давал втык своим людям только сегодня, когда Зенобия уже пропала.

Я тяжело вздохнул и сел за стол напротив Альты.

— Давай так. Ты жена одного из солдат. Твой муж пялится на девчонку, потом за это получает выговор и отыгрывается на жене, то есть на тебе. Ты очень зла на Зенобию, и если она исчезнет — то и мужу не на кого пялиться будет. То есть, там и других женщин много, но пока тебя бесит Зенобия. Твои действия?

Альты невесело усмехнулась.

— Я — тупая неграмотная крестьянка. Меня бесит, что мой муж пялится на девчонку, и тут внезапно хозяин деревни, страшный некромант, дает выговор моему мужу... В чем проблема, если теперь мой муж и так не рискнет на нее посмотреть? То есть, я тупая крестьянская баба, но у меня все равно в черепушке хоть что-то, да есть. А тронуть 'подстилку некроманта'...

— Полегче!

— Утрирую. В общем, ни за что на свете никто из крестьян не посмел бы на нее даже глянуть косо, узнав, что она стала твоей наложницей. А те бабы, что мешали ей жить, стали бы лебезить и заискивать перед ней, чтобы хозяин не сгубил...

— Да, но тут как бы нестыковка, ты сама сказала. Что, если Зенобию убили еще ночью, к примеру? До того, как узнали?

— Там яблоку негде упасть. Убить ночью в тишине, когда в полушаге спят другие люди? А потом еще и труп в потемках вытаскивать? Тогда уж верней было бы вечером ее подстеречь и выманить за периметр... Ну а тогда — в деревне куча заброшенных домов и колодцев. Прячь тело, куда хочешь...

Я пошел, взял у солдат два копья и сделал из них длинный шест. До поздней ночи я обшаривал каждый колодец в деревне, а Альта рыскала по домам и подвалам. Я обшарил все колодцы, но трупа ни в одном из них не нашел, Альта обыскала едва ли половину улицы, пока стемнело, то есть едва ли десятую часть деревни. Зенобия не нашлась, ни живая, ни мертвая.

— Похоже, ты всерьез переживаешь за нее... Влюбился, да? — спросила она, когда мы прекратили поиски до утра.

Я вздохнул.

— Думаю, это сильно сказано. Серьезно, она так себе... Фигуры нет, только личико милое, ну и искренность подкупает... Обычная деревенская девчонка, умом вряд ли блещет. Страсть — да. Захлестнула с головой. Любовь... вряд ли. Но дело не в ней самой... Когда мне было семь лет, у меня был котенок. Я не особо его любил — царапался, негодяй, ласковостью не отличался... Еще меня раздражало с ним гулять. Но однажды я его потерял — маленького беспомощного котенка. За которого я отвечал. И я его искал — четыре дня. Облазил каждый двор в округе, каждую канаву, каждый подвал в каждом доме... там подвалы общественные были, как бы... Понимаешь, я только днем пообещал ей защиту, взял под свою опеку и ответственность — и она исчезает. В моих владениях. И тот маленький добрый мальчик, которым я когда-то был, и тот злодей, планирующий захватить полмира, которым я стал — они оба требуют ее найти...

Мы начали готовиться ко сну.

— Если я попытаюсь тебя немного утешить — это будет уместно?

— Сейчас я нуждаюсь в утешении больше, чем когда-либо с момента нашей встречи, — вздохнул я.

Альта молча стащила с себя нательную рубашку и забралась ко мне под одеяло. Она уловила мое общее настроение и никакущий энтузиазм, потому сразу взяла себе роль первой скрипки, не спрашивая. Ее ласки показались мне изысканней и нежнее, чем обычно, но на этот раз были короче, и я, в общем-то, благодарен ей и за то, и за другое. Вскоре Альта уже размеренно подпрыгивала, сидя сверху, а я мял ее груди, иногда спускаясь одной рукой к гладким бедрам и животу.

Она закончила немного раньше, потому мне пришлось доделать начатое несколькими быстрыми энергичными движениями, после чего Альта растянулась рядом, прижавшись ко мне.

— Ты был сегодня грубоват, — сказала она.

— Прости.

— Все нормально. Рэйзель был еще грубее, и мне все равно нравилось. Просто я уже начала привыкать к тебе, а тут ты напомнил мне его... немного.

— Думаю, ты понимаешь, что у меня сейчас на душе творится. Трудно быть нежным.

Она не ответила, но минуты через две, устроив голову у меня на плече, спросила:

— Так ты тогда нашел своего котенка?

— Нет. Четыре дня спустя мои родители погибли в катастрофе, и я оказался в сиротском приюте. И мне стало уже не до котенка, так что я просто надеюсь, что его кто-то забрал себе и он, может быть, до сих пор живет-поживает...

А еще мне очень хочется верить, что и с Зенобией все в порядке.

* * *

Утром мы с Альтой устроили допрос и сержанту, и старосте, и тем людям, которые ютились в том же углу, что и Зенобия, но это никак не приблизило нас к понимаю того, куда подевалась девочка. Мы нашли у ее лежанки только ее же котомку с вещами, так что умышленный побег исключался.

— Итак, — подытожила Альта итоги расследования. — Во-первых, она пропала вроде бы из окружения, которое не имело на нее зуба, солдаты в другом конце лагеря обитают. То есть, убить или выкрасть ее из кучи посторонних... Проблематично, скажем так. Во-вторых, действительно нестыковка времени. Сержант пропесочил своих людей утром, те пропесочили своих жен — но Зенобия пропала еще прошлым вечером или ночью.

— Вечером. Соседи ее ночью не видели.

— Единственный вариант, при котором может быть виноват сержант — если он отомстил ей сразу после твоего втыка. Но я считаю такой вариант настолько же маловероятным, как и вариант убийства ее солдатками.

— Но она оставила свои вещи!

Альта пожала плечами:

— Ты же сам их видел. Обноски и рванье. Зенобия в чем была?

— Блузка, юбка, кофточка, ботинки... Ничего выдающегося, но и не рванье. Обычная крестьянская одежда, будь она в обносках — я бы это заметил. Но нет — все чистое, опрятное, почти без заплаток.

— А в котомке какое-то тряпье... Тут странность одна есть. Зенобия — та самая девочка, которая прибилась к нам в числе последних. Которая поперла сюда из-под самой столицы и пересекла лесами все захваченные земли. Шмотки в котомке больно убоги, а все остальное в слишком хорошем состоянии для одежды, в которой она прошла через леса.

— Может, она в обносках как раз и пришла, а потом переоделась в лучшее?

Альта пожала плечами.

— Возможно. Как бы там ни было, я всерьез рассматриваю два варианта. Первый — в ее исчезновении виноват кто-то местный, но не солдаты и их жены.

— А второй?

— Она ушла сама, решив, неважно из каких соображений, что лучше уйти, чем оставаться твоей наложницей. Да, да, да, я помню, она сама предложила, ей понравилось, все такое... Может, ты мне говоришь неправду, а может, добросовестно заблуждаешься, в деле поиска пропажи это неважно. Я просто рассматриваю варианты. В любом случае, нам надо как-то заканчивать это дело: в лагере атмосфера тихого ужаса. Зря ты его окружил и зря сказал старосте...

— Зато я уверен, что ее убийца не сбежит ночью. Если она мертва — тело должно быть где-то рядом.

И мы продолжили поиски. Мы искали весь день: в деревне осталась неосмотренной всего одна улица. Остальные дома были осмотрены от чердака до подвала, не обошли мы вниманием и пристройки. Все тщетно: Зенобия так и не нашлась, и я приуныл еще сильнее.

— На самом деле, — сказала мне Альта вечером, на скорую руку состряпав яичницу, — если бы я решила убить Зенобию — я спрятала бы тело так, что ты бы не нашел. Бочки с квашеной капустой в подвалах — ты в них заглядывал? А труп может быть под капустой. Полно возможностей.

— Для этого нужен заранее подготовленный план.

— Он вполне мог бы быть. Понимаешь, Зенобия вполне могла приглянуться не одному тебе. Сам понимаешь. И этот кто-то мог и не знать, что ты взял ее под свою защиту. Многие ли вечером узнали о выволочке, которую ты устроил сержанту?

— Вряд ли. Я устраиваю выволочки без посторонних, дабы не подрывать авторитет должностных лиц.

— И это правильно, но именно в данной ситуации могло сыграть злую шутку...

И тут на крыльце затопали подкованные сапоги.

Несколько секунд я питал слабую надежду, что сержант что-то узнал, но он сообщил совершенно другое:

— Ваша светлость, там к ограде подъехал всадник, который представился инквизитором и предъявил бумаги соответствующие!

— Да что ж они сюда прут-то, словно медом помазано!

— Ну, ваша светлость, этот как раз желает с вами говорить! Назвал вас по имени — Рэйзель лин Фаннард.

— Обыщи, отбери все оружие, а лучше — вообще все, кроме одежды. И сопроводи сюда.

— Слушаюсь!

Альта вынула свой револьвер и внимательно осмотрела каморы и капсюли на брандтрубках.

— Сядь у стены за дверью, — сказал я ей, — чтобы он тебя не видел, как войдет.

Инквизитор оказался пожилым, но крепким мужчиной лет пятидесяти, с гладким лицом почти без морщин, но в его шевелюре и бороде уже появилась седина.

Мы с ним рассматривали друг друга несколько секунд, затем он сказал:

— Забавно. Я-то знал наперед, что Рэйзелю лин Фаннарду на вид около двадцати пяти, как знал и то, что дагаллонцы в двадцать пять выглядят на семнадцать-восемнадцать, а все равно подсознательно ожидал увидеть образ, несущий ту или иную печать трехсот прожитых лет...

— Жизнь полна разочарований, не представившийся инквизитор, — ответил я ему в тон. — Я вот ожидал, что ваш брат будет меня обходить десятой дорогой, а вы все прете да прете, притом в самое неудачное время.

Он шагнул вперед, пододвинул ногой стул и сел без приглашения, а я жестом отправил сержанта и его людей восвояси.

— Ну что же, меня зовут Грегор дин Крэй, и я из инквизиции славного Валинора. С кучей мандатов из мест, где побывал.

— Ну и зачем же ты пожаловал, Грегор дин Крэй?

Облокотился о стол.

— Пытаюсь для начала прояснить пару любопытных вещей. Например, почему знаменитый некромант, для которого люди — сравнительные однодневки и объекты для экспериментов, беспокоится о целой деревне, даже двух?

— Кажется, теперь я знаю, как и почему смогло произойти настолько масштабное вторжение эфириалов, — желчно ответил я.

— Вот как? — оживился дин Крэй. — И почему же?

— Потому что инквизиторы тратят свое время на решение совершенно несущественных загадок, вместо того, чтобы работать по своему профилю.

— Ха, уел, — усмехнулся он.

— Мне сейчас не до тебя, инквизитор. Переходи к делу или не трать мое время.

Дин Крэй задумчиво пригладил бородку.

— Ладно. Насколько мне известно, ты немного недолюбливаешь культистов Изначального и эфириалов. Надо думать, произошедшее вторжение тебе тоже не по нраву, неважно по какой причине. И я подумал, что у нас, может быть, общие враги.

— А точнее?

— Я подозреваю, что за культистами стоит попытка отхватить кусок территории Тантагора. Это на руку в том числе и тебе, если вспомнить твои слова о том, что ты — повелитель всей земли от того места, где начинается граница Кортании, и докуда тебе будет угодно простереть твои владения...

— Ты читал мое письмо?

— Нет, конечно, кто я такой, чтобы вскрывать письма, адресованные королю? Просто ты диктовал его вслух при гонце. Так вот, я все же уверен, что ты рассматриваешь эфириалов и их помощников как врагов, это первое. И второе: если за культистами стоишь не ты, но всерьез собираешься захватить себе какие-то владения — то у тебя есть враг. Тот, кто организовал все это. Ведь ты начал делать то, что собирается сделать он. Тебя ждет борьба с этим врагом, но пока ты даже не знаешь, кто это. Собственно, именно потому я и говорю, что у нас общий враг.

Я хмыкнул.

— Ты что, предлагаешь мне союз?

— Именно.

— Инквизитор предлагает союз самому известному некроманту, самому отпетому злодею. Интересно, что скажут другие инквизиторы?

Дин Крэй усмехнулся.

— Мне наплевать, что скажут тантагорские инквизиторы, прозевавшие такой заговор у себя под носом. А валинорские одобрят. Мы, валинорские инквизиторы, немного иначе смотрим на мир. Мы не боремся с чернокнижием, с ересью или некромантией самими по себе. Мы боремся с фактическим злом, и при этом допускаем соглашение с меньшим злом ради победы над большим. Ты — безусловное зло, но там, — он сделал неопределенный жест в сторону захваченных территорий, — за одну ночь погибло в несколько раз больше людей, чем ты погубил за всю свою долгую жизнь. Истреблены целые села, сожжено два города. И тут появляешься ты и встаешь на защиту этой деревни. В абсолютном понимании ты все равно зло, но если не смотреть на твои прошлые деяния, а лишь на то, что ты делаешь сейчас — то по сравнению с культистами ты чуть ли не добро.

— Однако я делаю это из определенных своих мотивов. Включая, как ты сам сказал, захват части земель. То есть, то, что собирается сделать и якобы наш общий враг. Где логика?

Он пожал плечами.

— А захват земель сам по себе не есть признак зла как такового. Короли вон постоянно этим занимаются, и что? Тут образовалась земля без верховной власти, король на помощь не спешит и не факт, что вообще может, а свято место пусто не бывает, вот ты и воспользовался ситуацией. Это, конечно же, аморально, но есть огромная разница между тем, чтобы воспользоваться сложившейся ситуацией и тем, чтобы сделать эту ситуацию самому. Я буду откровенен: мне нет дела до Тантагора как государства. Пусть оно хоть каждый день разваливается на части и собирается заново — я разве что людей пожалею, которые окажутся в таком хаосе. Мой мотив в другом: я не хочу, чтобы культ провернул такое же в Валиноре или где-то рядом. Мы десять лет назад вскрыли подобный план, но не сумели понять, что за культом фанатиков-еретиков стоит кто-то здравомыслящий, рациональный и совершенно бесчеловечный. И этот кто-то повторил свой замысел, в месте, где не такая бдительная инквизиция. И преуспел на первом этапе. Вот потому я предлагаю тебе объединить наши усилия. Для меня они — страшнейшие злодеи в истории. Для тебя — конкуренты в борьбе за владения. Это наш общий враг.

Гладко стелет, но есть рациональное зерно в его словах.

— Допустим. И какая помощь от меня тебе требуется?

— У меня есть предположение, где именно искать заговорщиков. Здесь, на 'отрезанной' земле, есть два, скажем так, центра инициативы и активности. Первый — вот здесь. Ты что-то делаешь, организовываешь людей, выбил чужих драгун со своей земли... Второй центр — Нирнкэрн, где окопался ландграф Мэйнард со своим окружением. Он тоже не сидит сложа руки, а пытается что-то сделать. В такие времена власть обычно оказывается у тех, кто что-то делает, потому что они обладают авторитетом в глазах растерянных и испуганных... Если ты вдруг не знаешь — при ландграфе есть такой как бы кусочек высшего света... И среди них — очень такой своеобразный ковен магов-нелегалов, включая самого ландграфа.

— Он том, что он скрывающийся маг, я знаю. Что при нем есть еще одна магесса без клейма — знаю. Но вот целый ковен...

— Они хорошо скрываются, но я про него знаю уже лет шесть, примерно.

— И ничего не предпринял?

Грегор дин Крэй улыбнулся, глядя мне в глаза.

— А с чего бы? Маг-нелегал и чернокнижник — не одно и то же. Будем справедливы: никто не хочет жить на поводке, без права на неприкосновенность жилья или писем. И мне вполне понятно нежелание многих магов поступать на легальную службу. Я не борюсь даже с чернокнижниками, а с магами-нелегалами, которые не практикуют вредоносные обряды — тем более. Мое призвание — бороться со злом там, где оно сильней всего. Это правильный подход. А стоит начать отвлекаться на мелочи — и получаем, что имеем. Были раньше другие порядки, когда паладины были борцами, а не тюремщиками, когда магам не ставили клейма на лица и когда с Хаосом и Тьмой боролись их же оружием. А теперь мы стали слишком заняты гонениями на магов, из которых далеко не все заслуживают гонения — и вот результат. Так уж устроен человек, что ему всегда нужен враг. Козел отпущения, на которого можно все свалить, на котором можно согнать злость, спустить пар, для отпора которому надо все время поддерживать боеспособность и моральную готовность к борьбе... Когда люди научились предотвращать вторжения эфириалов — им понадобился новый враг, во многом надуманный. Таковыми стали маги. И стоило отвлечься на них — как настоящий враг собрался с силами и вернулся. Вот так вот.

— Допустим. Для чего тебе я?

— Я туда не вхож, ибо инквизитор. А ты — тоже маг-нелегал. А значит, в теории, можешь попасть в их среду. Возможно, тебе удастся выяснить, кто стоит за культистами.

— Угу, как же. Отдельные личности там будут просто 'счастливы' меня видеть. И потом, эти маги там собрались под эгидой ландграфа?

— Именно.

— Сдается мне, явиться туда будет сродни сованию головы в петлю.

Инквизитор вздохнул.

— А ты уже в петле практически. С того момента, как решил сыграть в эту игру и вышел на доску. Я лично знаком и с ландграфом, и с некоторыми его... сподвижниками. В рамках знакомства ландграфа как должностного лица и инквизитора как должностного лица, разумеется. Я не верю, что ландграф, человек порядочный и благородный, пошел на убийство многих десятков тысяч людей. Он даже вроде как поддерживает короля до сих пор. И пока что твой враг действует скрытно, значит, силу еще не набрал. У тебя выбор небогатый: либо разобраться с врагом, пока он слаб, при поддержке ландграфа — а он тоже предпочтет договор открытой конфронтации с тобой — либо ты дашь врагу подготовиться и будешь иметь с ним дело один на один, потому что с ландграфом к тому времени уже расправятся. Либо быстро-быстро беги обратно туда, откуда ты вылез, и прячься дальше.

Я задумался. Так-то он прав, но... Хотя какие там 'но', если звезды загораются, значит, это кому-то нужно. С эфириалами та же хрень. И ведь было бы проще провести операцию на периферии, где меньше инквизиторов и паладинов — но нет, 'линия раздела' прошла через всю страну, разделив на две неравные части, и тут уже явный умысел.

А еще у меня появилась отличная идея.

— Допустим. Звучит разумно, но это только твои умозаключения.

— А тебе есть чем крыть?

— А зачем мне крыть твои умозаключения, если я могу проверить тот орган, которым ты их сделал?

— Э-э... в каком смысле? — удивился Грегор.

— В прямом. Ты инквизитор — вот и докажи свою компетентность. Вчера вечером из огороженного лагеря бесследно пропала девочка по имени Зенобия. Хочешь доказать, что твоя голова и сделанные ею выводы чего-то стоят — блесни профессионализмом и найди ее. Ни в чем тебя не ограничиваю — хоть пытки применяй, но найди. Живую или мертвую. Во втором случае мне еще и убийца нужен.

— Интересный поворот... — пробормотал он.

— Возможно. Но ты теряешь время впустую.

— Хм... Ладно. А почему некромант вроде тебя интересуется какой-то девочкой? У нас же есть дела поважнее...

— Я предложил тебе ее найти, а не задавать тупые вопросы. Если тебе нужна моя помощь — вначале помоги мне. В противном случае у меня больше нет ни времени разгребать твои проблемы, ни доверия твоим умозрительным выводам.

Грегор вздохнул.

— Просто найти — и все?

— Именно.

— Я и так знаю, где она.

— Оп-па! — воскликнула от удивления Альта.

Я, не спуская с инквизитора недоброго взгляда, подвел поближе своих телохранителей.

— Вот как... и чем ты объяснишь свое поразительное знание?

Он выдержал мой взгляд, его лицо при этом как-то странно прояснилось.

— Зенобия — моя ученица с восьмилетнего возраста и будущий инквизитор. Я послал ее сюда на разведку, она выяснила, что я хотел знать, и ушла. Собственно, решение пообщаться с тобой я принял как раз после ее отчета. Так что мой вопрос о том, какое тебе до нее дело, носит не только праздный интерес. Итак, полагаю, я помог тебе решить твою проблему?

Несколько секунд я пытался выхватить из водоворота слов, просящихся на язык, хотя бы что-то членораздельное и по возможности не матерное. Зенобия — ученица инквизитора?! Охренеть, просто охренеть!! Но теперь это хотя бы многое объясняет... А я — идиот. Я думал — это я ее в постель затащил, а оказалось — она меня обвела вокруг пальца, хоть и не совсем понятно, зачем... Впрочем, этот вопрос следует задать ей самой.

Я справился с шоком довольно быстро — помогла школа Изетты — в то время как Альта все еще сидела с вытянутым лицом.

— Нет, инквизитор, ты не помог решить мою проблему, ты мне ее сам и создал. И тебе уже никак не изменить того факта, что я чуть ли не сутки обшаривал все колодцы в деревне, подвалы и амбары... Что ж, теперь-то я хотя бы знаю, что она жива... Но раз оно вот как оказалось — правила меняются... — я выдержал мрачную паузу. — За мою помощь ты отдашь мне свою ученицу.

— Чего?! — выпучил глаза инквизитор.

— Чего слышал. Была твоя ученица — станет моя.

Теперь уже Грегор сопел, раздувая крылья носа и подбирая выражения, соответствующие ситуации. Впрочем, он тоже быстро справился.

— Это невозможно по многим причинам, включая и ту, что Зенобия — не моя собственность. Я не могу отдать тебе то, что мне не принадлежит.

— Об этом надо было думать до того, как ты подложил ее под меня.

— Что-о-о-о-о?!! — взвыл инквизитор и вскочил, сжимая кулаки.

Моя охрана придвинулась ближе, Альта щелкнула курком, а я остался спокойно сидеть.

— Не будь шутом, инквизитор, не устраивай комедию. Твоя ученица настолько искусно затащила меня в постель, что я ни на грамм не заподозрил фальши, хотя она весьма дерзко лгала, что ей нужна моя защита... Но теперь я ни за что не поверю, что это случилось не по твоему приказу.

Грегор обессиленно шлепнулся обратно на стул.

— Но... как? Зачем?! Будь я проклят, если бы приказал или еще когда-то прикажу своей ученице поступать так!

Я невесело усмехнулся.

— Похоже, теперь у нас обоих есть вопросы к Зенобии, не так ли? В общем, тебе нужна моя помощь, а мне нужна твоя ученица. И меня не интересует, как ты это сделаешь. Хоть в цепях мне ее привези. А нет — ну, на 'нет' и суда нет. Но пока Зенобия не будет у меня — своих культистов ищи сам, я палец о палец не ударю. — И я театрально обратился к телохранителям: — парни, инквизитор уходит, проводите его.

* * *

— Ради всех Пятерых, что на тебя нашло?!! — набросилась на меня Альта, как только Грегор ушел. — Нахрена, во имя Пятерых, ты потребовал отдать тебе эту мелкую стерву?! Она же инквизитор!!

Я вздохнул.

— Давай, не стесняйся. Я знаю, ты думаешь, что я идиот, и тебе очень хочется это сказать вслух, но опасаешься наказания. На самом деле, все немного проще: мне нужна заложница, чтобы дин Крэй не сделал нам какую пакость, а при случае мы используем Зенобию, чтобы подставить его, если потребуется. Такой вот примерно план.

— Только вот я подозреваю, что он придуман не твоей головой, а неким другим органом!

Я развел руками:

— Даже если и так — это ничего не меняет, имеем, что имеем. И вообще, о чем спор, если инквизитор все равно не отдаст нам Зенобию? Слушай, я вот спросить хотел... Как ты меня так быстро нашла после побега?

Альта фыркнула.

— Как-как... По руне, конечно. Рэйзель нанес себе руну, чтобы я всегда могла его найти.

— Понятно. Значит так, нам в любом случае придется что-то делать с культистами и их главарями, потому что инквизитор, судя по всему, либо прав, либо близок к истине.

— Если бы мы могли разобраться с ландграфом и его окружением — это было бы самым простым решением проблемы, — заметила Альта. — Кровавым, правда, но эффективным. Хотя, конечно, это проще сказать, чем сделать.

Я взял лист бумаги и карандаш и принялся записывать.

— Значит, так. Пункт первый — нам надо завершить приготовления к обороне, в том числе тотемы сделать. Пункт второй — нам надо сделать тотем массового поднятия и как-то испытать его. Пункт третий — нам надо обеспечить подданных запасом еды на время нашей кампании против ландграфа. Пункт четвертый — нам надо придумать способ проникнуть в Нирнкэрн вместе с нашей армией и всем необходимым. Устроив в городе бойню и поднимая погибших врагов, мы могли бы уничтожить Нирнкэрн и лишить ландграфа базы.

Альта с сомнением покачала головой:

— Только вот я не думаю, что среди погибших будут те, которые нам нужны. Ландграф и его компания свалят все равно.

— ...И это причина, почему мы не будем осуществлять пункт четыре на деле, но он нам нужен на крайний случай и для того, чтобы продолжать говорить с позиции силы. На самом деле, уничтожение ландграфа оставит нас, выражаясь фигурально, одних в поле против всего мира. Потому я надеюсь, что Мэйнард адекватно воспринял мое послание... В общем, завтра ты займешься, наконец, тотемом, а я двинусь на поиски провианта... Блин. Столько времени и сил на обшаривание колодцев угробили...

* * *

Утром я пошел к старосте и велел ему отобрать десять крепких мужчин, желательно неробкого, ха-ха, десятка, и снарядить для них несколько телег. Дополнительно я решил взять еще десятерых солдат во главе с Нибелем — охранять крестьян. План мой прост: приходим, я даю бой эфириалам и их прихвостням, если таковых повстречаем, а затем крестьяне выносят провиант под прикрытием солдат.

Целью похода выбрали соседнюю деревню, известную наличием купца-оптовика, который зарабатывал, скупая продовольствие у крестьян, в основном, козье молоко и мясо, и перепродавая крупными партиями производителям сыра и колбасы. Не брезговал он и мелкими партиями копченостей, зелени, овощей, муки и зерновых, которые поставлял в пару ближайших городов. Собственно, нас его поместье интересовало главным образом из-за зерна: молоко давно тю-тю, сырое мясо, скорей всего, либо испортилось, либо съедено, эфириалам тоже надо что-то жрать. Но мы с Альтой пришли к выводу, что зерно и крупы пострадать не должны: вот что-то не получается у меня представить себе эфириала, варящего кашу или пекущего хлеб.

Я оставил Альте драгун, а пехоту взял с собой всю. Драгуны с ружьями хороши против обычного смертного врага, эфириалы и их порождения к пулям не особо чувствительны, тут боец с алебардой и в броне полезней будет. Само собой, что я взял своих телохранителей и еще четыре револьвера. Благо, не в руках их нести: я, как и положено правителю, поехал на коляске. Вначале колонна пехоты, потом коляска со мной и двумя солдатами, затем телохранители, потом телеги с остальными солдатами и крестьянами. Жаль, мертвые не отличаются сообразительностью и научить их организованно ездить на телегах трудновато, так что с мотопехотой у меня вряд ли получится.

Деревня встретила нас тишиной. Ни людей, ни животных, даже птицы нет. Эфириалов, впрочем, тоже пока не видно.

— Значит, так, — сказал я. — Нибель, ты со своими людьми остаешься тут и охраняешь крестьян, а я схожу погляжу, что там и как. Коли вдруг на вас кто-то попрет — отступаете в нашу деревню, если отбиться никак. В случае чего — подавайте сигналы выстрелами.

И я пошел в деревню по главной улице, развернув пехоту в две колонны по двое по обе стороны дороги. В случае чего просто прячусь посередке и смыкаю головы и хвосты колонн. С собой я взял только одного крестьянина, который раньше здесь жил.

Часть деревни сгорела, но большинство домов стоят нетронутыми. Признак хороший: больше шансов найти провизию. И каких-то следов визита эфириалов не видно: ни багровых кристаллов, ни останков людей и животных. Хотя, если вспомнить те бесформенные конгломераты плоти и скелетов, слепленные из всего подряд, то отсутствие останков еще ничего не доказывает.

— Где дом купца? — спросил я у крестьянина.

Он показал рукой вперед и левее:

— А вон холм видите? Дорога там дальше за холм этот, значит, сворачивает, и там сразу усадьба его.

— У него охрана была?

— Охрана? От кого? На него работали мужики дебелые, человек семь-восемь, таких поди ограбь, ну и несколько ружей, говорят, у купца в доме на стенах висели. Сам-то я не видел, но охотник он был заядлый, так что ружья, стало быть, там есть.

Впрочем, я вариант встречи с вооруженным врагом давно в уме держу, так что иду, эфирного щита с себя не снимая.

А вообще как-то оно странно. Где эфириалы? Где культ? В чем смысл такой масштабной, кровопролитной высадки? Захват территории — это план тех, кто стоит за культистами, но в чем заключается идея самих культистов? Хотя... Если вспомнить приснопамятного ибн Саббаха, то он стремился при помощи террористов-фидаинов обеспечить свою независимость и неприкосновенность исмаилитского государства со стороны других государств, а его смертники хотели всего-то на всего попасть в рай к яствам и гуриям. Иными словами, только у кукловодов рациональная цель, а вот у их одураченных марионеток устремления могут быть какими угодно бредовыми.

Но тут помимо культистов еще эфириалы есть. Вряд ли смертные кукловоды смогли одурачить и этих камрадов тоже. В чем резон эфириалов? Просто прогуляться туристами в другое измерение? Познать что-то, чего нет в их пустом Хаосе? Стать чем-то большим, слившись с душой человека? Или банально 'нажраться' эфира? На этот вопрос ни одна книга Рэйзеля ответа не дает, к сожалению.

Мы дошли до поворота и сразу за ним увидели группу вооруженных людей. Стоят, перекрыв дорогу, и ждут, причем явно нас. Оппаньки. Неужто еще группа выживших?

Я остановил свою пехоту и присмотрелся. Группа — крестьяне, в основном, среди них всего один человек в стальном шлеме, да и то не в первом ряду. Какой-либо брони ни у кого нет, если не считать грубо сколоченных деревянных щитов, вооружение — топоры да вилы, и несколько ружей еще. Всего их человек за двадцать, но вроде поменьше тридцати.

Верховодит в этой группе, судя по всему, женщина: и стоит по центру, и поза с налетом властности, и ружье у нее не абы какое, а с дорого отделанным ложем, и одежда явно не крестьянская. Ну и лицо — лет сорок, выглядит неплохо, ухожена — в общем, стопроцентно не мужичка.

— Это хозяйка, купца того жена, — шепнул мне крестьянин, выглянув из-за моей спины.

Ясно, так я и думал.

— Вы кто такие? — властным голосом спросила 'хозяйка'. — И что вам тут надобно?

Однако же. Перед ней свыше сорока солдат-зомби, а она себе такой тон позволяет, словно при ней полк или как минимум рота?

Я мысленно произнес формулу эфирного видения и убедился, что предчувствие меня не обмануло: на ней тоже эфирный щит. Куда ни кинь — везде магов-нелегалов полно. Хотя с ней-то все понятно: она за купцом замужем, на кой черт ей служба королю сдалась. Ну и ясно теперь, как тут люди смогли выжить и от эфириалов отбиться.

— А на кого мы похожи? — задал я риторический вопрос.

— На приблуду с толпой мумифицированных дружков, — нелюбезно отрезала она.

Вот тут меня слегка возмутило такое отношение.

— Девонька, — расплылся я в притворной улыбке, — эта, кхм, приблуда жила в этих краях еще в то время, когда твоя прабабка не знала, почему ее мальчишки за косички дергают.

Ее это, правда, не впечатлило.

— Так ты не только некромант, но еще и душегуб-чернокнижник, — заметила она. — Только это не дает ответа на вопрос, зачем ты приперся.

— Что-то ты невежливая, — сказал я. — Со старшими надо бы как-то поучтивее, что ли. Особенно с теми, которые посильней тебя будут.

'Хозяйка' и бровью не повела.

— Голословное утверждение. Эфирная наволочь, которая на днях сюда приперлась вместе с придурками-фанатиками, тоже думала, что посильней нас будет.

Тут я услыхал за спиной шепот своего проводника.

— Хозяин, а она что, тоже маг?

— Угу, — вполголоса ответил я.

— Что-то тут не то... Мужик, что по правую руку от нее — Симон, так он колдунов боится, как огня. Стоило однажды через село наше ехать ландграфу со своим магом придворным, как Симон всех своих домочадцев в подполе спрятал и сам там схоронился... Чтоб он так спокойно стоял с колдуньей рядом... Совсем на него не похоже.

Хм. Интересно.

Я пальцем приподнял шляпу и выразительно покосился на этого мужика, поймав его взгляд:

— Слушай, Нибель, а с хрена ли ты тогда свою дочурку на ночь глядя ко мне волок, коли у тебя в деревне своя колдунья имеется? Что ж ты не к ней побежал со своими 'спасите-помогите-помирает', а ко мне?

Симон немного опешил от такого поворота.

— Это вы мне, господин?

— А кому же еще, как не тебе? И теперь ты тут стоишь и морду воротишь, словно видишь меня первый раз в жизни?

Он выпучил глаза, а затем поспешно стащил с головы потрепанную шляпу:

— Ой, виноват, господин, не признал я вас при свете дня!

'Хозяйка' подозрительно прищурилась:

— Нибель, так ты знаешь, кто это?

Я ухмыльнулся, не дожидаясь его ответа.

— Да нет, конечно же, откуда ему знать меня, если вы даже не знаете имен людей, чьи тела заняли.

И вытащил из-за пояса револьверы.

— Ну что ж, — подытожила предводительница, — раскусил ты нас, значит, дальше можно обойтись без пустых разговоров. Чего тебе надо в нашей деревне?

— В вашей деревне? Это с каких же пор она вашей стала?

— А разве право собственности у вас, смертных, не к телам вашим привязано? Именно что к ним.

Я ухмыльнулся:

— Тут все немного сложнее. Но у нас с вами основное разногласие не по праву собственности, а по аграрному вопросу. Вы считаете, что это ваша земля, а я не хочу, чтобы вы по ней ходили.

Моя пехота синхронно двинулась в атаку, разворачивая колонны по фронту, крестьяне-эфириалы вскинули ружья, а я успел дважды пальнуть с двух рук в толпу и быстро шагнул влево, прячась за спинами зомби.

Ружья грохнули вразнобой, но мою пехоту это даже не замедлило. Зомби, сомкнув ряды, размеренно наступают, я двигаюсь следом, быстро поглядывая налево и направо. А на будущее учту, что позиция за спиной солдат — не самая лучшая с точки зрения управления боем.

Раздался звон металла о металл и удары металла о плоть, а затем впереди мощно полыхнуло и потянуло резким запахом горелой человечины, пропитанной специальным составом. Гребаные эфириалы, чтоб вам!

Снова удары, визг и мерный топот солдат. Кажется, одному магу не сдержать наступление мумифицированных пехотинцев, так что я, пожалуй, рискну и сделаю фланговый маневр. Не то, чтоб мне очень хочется драться лично, но потери живой силы, точнее, мертвой, надо свести к минимуму.

Пехота продолжает все так же неудержимо двигаться вперед, и вот за ней на дороге, щедро политой кровью, остаются первые трупы, среди которых и тот самый Симон. Кажется, победа за мной...

В этот момент сбоку, из двора, выскочило, снеся часть забора, что-то многоногое и многоголовое, центнера так на три. Я пальнул в него из револьвера и послал в атаку телохранителей, а затем принялся формировать эфирные копья.

Однако идея обходного маневра пришла в голову не мне одному: с противоположной стороны через канаву на обочине буквально выпрыгнули две человеческие фигуры с топорами, а за ним еще одна, в развевающемся платьице с кровавыми пятнами на подоле. Одного эфириала с ходу рубанул самый крайний пехотинец, но двое других с легкостью уклонились и по дуге бросились на меня, черт бы их побрал.

Мужчину — обычный с виду мужик, ничего примечательного в облике — я попытался поразить одновременно копьем и пулями, по чистой случайности мне это удалось. От пуль он еще уклонился, но копье прошло сквозь него. Эфириал с воплем подпрыгнул в воздух метра на три и приземлился за теми кустами, из которых выпрыгнул.

Девка в кровавом платье уже была в шести шагах, в ее руке блеснул кухонный нож, и несется, зараза, что твоя гончая. Целюсь из обоих револьверов, формирую еще два копья.

Удар! Мимо, шустрая до невозможности! Я могу понять, когда уклоняются от пуль, направленных моими неумелыми руками, но когда от направленных волей копий — она вообще ясновидящая или просто слишком быстрая?! Девка смещается в сторону метра на три одним скачком, не спуская с меня глаз, в которых видны багровые отблески, я снова стреляю из обоих револьверов, мажу и продолжаю 'вести' ее стволами. Я успею создать еще одно копье до ее атаки, но у меня остается только три выстрела...

Тут мне на помощь пришел один из телохранителей. Он бросился девке наперерез, но та в одно мгновение изменила направление маневра и метнулась в обратную сторону и на сближение со мной. В тот же миг телохранитель оказался сбит с ног и опрокинут той тварью, атаковавшей его с тыла.

Я развернул себе на помощь еще двух пехотинцев, но они, кажется, не успевают... Ну, не подведи, глаз самурая...

Она все-таки снова увернулась от копья, но я уже примерно целился туда, куда она должна метнуться, и выстрелил дуплетом. У нее на платье сразу же появилось новое кровавое пятно, правда, только одно, но теперь это уже ее собственная кровь.

Пуля заставила эфириала на миг остановиться. Мы встретились глазами и он, она или оно ухмыльнулся мне демонической усмешкой, шагнул вперед...

Я как раз пытался сформировать еще одно копье и при этом побороть предательский звон в ушах. А ведь могу и не успеть...

Однако тут эфириал сделал неуверенный шаг и начал мелко дрожать. Из груди показалась струйка дыма, затем дымок пошел и из открытого рта.

Девка выронила нож и, содрогаясь всем телом, упала на спину и начала извиваться в пыли. Рот широко раскрыт в беззвучном вопле, глаза вращаются каждый сам по себе — жуть, а не зрелище.

Я шагнул к ней, наступил ногой на живот, чтобы лучше прицелиться, направил на нее оба револьвера — не помню, в котором остался последний заряд — и спустил курки. Она дернулась и затихла, я буквально увидел, как из тела испарились тонкие струйки того, что раньше было эфириалом, а в пыли у моих ног осталась лежать мертвая девушка, и ее облик утратил демонические черты. Впрочем, она была мертва уже давно.

Вынимаю запасную пару револьверов и поворачиваюсь — как раз для того, чтобы увидеть, как мой телохранитель выбирается из-под туши монстра, а трое других еще продолжают вгонять в эту груду мяса секиры.

В тот же миг наступление пехоты остановилось, они прекратили движение вперед. Я выглянул из-за строя и увидел, что причина — в странном эфемерном барьере, которым окружила себя предводительница эфириалов. Мои солдаты почему-то не могли шагнуть вперед, только глупо топтались на месте.

Эфириалка — если это слово применимо к существу, не имеющему собственного пола — осталась на ногах единственная из всей своей кодлы. При этом в правой руке она держала топор, а левую прижала к животу: кто-то из моих солдат достал ее колющим ударом алебарды и проделал в теле тонкий вертикальный разрез длиной сантиметров восемь.

И вот мы смотрим друг на друга: я на нее, она — на меня. Ей бежать некуда, черты лица заострились, в глазах буквально светится ярость. Однако с такой раной она все еще на ногах.

Я протянул руку и потрогал стволом револьвера барьер. Металл прошел сквозь него, словно сквозь иллюзию. Мертвых останавливает. Меня — не знаю, проверять не буду. А вот для стали и свинца это вряд ли преграда.

Как только я направил на нее оба ствола, она заговорила.

— Подожди... Мы можем... договориться.

— Жду, только недолго. Что ты можешь мне предложить?

— Знания... Силу. Могущество.

— Побежденный предлагает могущество победителю? Видать, не очень-то оно тебе и помогло.

— Это тело слабо и лишено души! В нем нет твоего потенциала, ничего удивительного, что я проиграла тебе при твоем-то превосходстве оболочки, ведь все, что я знаю и могу, оказалось за пределами возможностей вместилища! Но ты — совсем другое дело!

— Пожалуй, я откажусь. Мне дорого мое, хе-хе, вместилище, и я не желаю делить его с мерзостью вроде тебя.

— Мерзостью? Это говорит тот, на ком лежит пыль Пустоты?!

— Ты что-нибудь знаешь об этой пыли?

— Ты был в Пустоте. Ты удостаивался аудиенции! Ты был с нами, одним из нас! Почему сейчас ты против?

— Это я уже слышал...

— Почему ты против, если должен быть с нами?!!

— Я ничего никому не должен. Особенно тебе.

С такого расстояния и по стоячей мишени я промахнуться не мог. Первые две пули не причинили ей вреда, остановленные щитом, но следующая пара заставила ее пошатнуться, а я нажал на крючки еще раз, и еще, и еще.

С каждым попаданием эфириалка корчилась все сильнее, но не падала, только ее черты лица становились все острее, кожа — все более дряблой. Прямо на моих глазах дыра, пробитая возле шеи, затянулась, но в следующий миг дым пошел у нее из носа и рта. Эфириал все еще боролся за свою жизнь, но, плотно обосновавшись в теле, уже не мог его покинуть, ему только и оставалось, что выкачивать последние капли жизненной силы в попытке оттянуть неизбежное. Я видел, как призрачная сущность беснуется в темнице плоти и тает, тает, теряя целостность.

— Катись обратно в ту бездну, откуда ты выползло, исчадие.

Хорошенько прицелившись, я выстрелил эфириалке в голову, тело рухнуло, как подкошенное, еще секунды две посучило ногами — а потом клочья бесформенного эфира растаяли, растворились в воздухе.

Победа далась мне дороже, чем я хотел бы заплатить: мое войско поредело на двух пехотинцев. Один сгорел, второго умудрились разрубить в двух местах, расколов и наплечник, и шлем. Сильные, сволочи. Еще один пехотинец лишился руки, но это поправимо, вроде бы. Надо будет озадачить Альту ремонтом, а вдруг получится?

Так, и теперь мне еще надо найти того эфириала, который от меня ускакал, и своего проводника: когда началась заварушка, он куда-то испарился.

* * *

Эфириала я так и не нашел, только сломанные кусты и следы, отпечатавшиеся на грунте. Причем расстояние между следами — метра два. Некисло он так припустил, вот что живительный обратнонаправленный эфир делает...

Гнаться за ним я смысла не увидел: не догоню нипочем, а пехота моя — так тем более. Ладно, вернусь к обозу, вдруг сбежавший проводник там?

Я еще на окраине услыхал благий и не очень мат, но понял, что там происходит, только подойдя прямо к обозу.

Все крестьяне лежали на земле лицом вниз и костерили сержанта, а Нибель прохаживался туда-сюда с пистолетом в руке.

— Это что еще такое? — строго спросил я.

— Так это ж, вашмагейшество, сучьи дети стрекача задать хотели, как только этот вот никчемный смерд прибежал с воплями, что там эфириалов как травы в поле и вам, значится, конец... Ну а я им и говорю, пока сами эфириалов не увидим — никто никуда не побежит, а кто побежит, того, значит, пристрелю...

— В следующий раз не говори, — напутствовал я, — а сразу пристрели самого голосистого. Никакого уважения к моим распоряжениям...

— Так это, вашмагейшество, эфириалы там есть или нет?

— Как тебе сказать... были. Людьми прикидывались, причем мастерски, так что учти на будущее: если у кого нет лишних рук, ног и так далее — отсюда еще не следует, что это человек... Так, голодранцы, поднимайте свои трусливые жопы и вперед! Жратва сама к телегам не придет и сама себя не погрузит!

Процесс мародерства прошел без помех: если поблизости и были другие эфириалы, то им хватило ума мне на глаза не показываться. Нам досталось немало продовольствия, причем не только крупы и зерна, но и уже смолотой муки. Львиная доля припасов — из амбаров купца, но и в паре крестьянских амбаров мы нашли и муку, и квашеную капусту в бочках. В общем, сюда можно будет наведаться еще как минимум один раз и увезти столько же. А может, и дважды.

Заодно я узнал судьбу купца. Человеком он был не из трусливых и сумел оказать сопротивление: во дворе его усадьбы мы с сержантом обнаружили пару разлагающихся несимметричных трупов с большими дырами в черепах, а дом как таковой по большей части прекратил свое существование, одно крыло только осталось.

— Не иначе, хранил он порох в подвале, — сказал мне сержант, — причем немало. И когда понял, что выхода нет... Я такую картину разок видел на войне. Бочки две-три, это по меньшей мере, может, и четыре... Черепица, глядите, шагов на пятьдесят вокруг разбросана...

Однако остальное поместье не пострадало, и мы вынесли из амбара самое ценное, в том числе несколько мешков овса и ячменя для лошадей.

— Мне вот интересно, что они тут жрали, — поделился я своими мыслями с сержантом.

Вдвоем с ним мы обшарили пару дворов и в одном обнаружили кучку куриных костей, частично раскрошенных.

— Кости не жарились и не варились, — сообщил он, поворошив кучу кончиком сабли. — Видать, сырое мясо жрут, аки звери хищные...

Вскоре нам улыбнулась удача: в третьем обысканном доме мы нашли останки его хозяев и небольшой запас копченостей, килограммов около десяти, причем то и другое находилось в одной комнате. Одно кольцо колбасы надкусано.

Вывод я для себя сделал однозначный: сволочи думали тут обосноваться на какое-то время. Вначале сожрали животных и птицу, может, и трупы людей, а копченое мясо оставили на потом... То есть, эфириалы явно планировали наперед что-то.

Кроме того, во всей деревне мы не нашли ни единого признака кристаллов Хаоса, если они и есть — то не на виду. По всему видать, здесь планировалась какая-то хитрость, возможно, что и против меня. Тот факт, что эфирные паскуды сохранили занятые тела в нормальном состоянии и отлично разыгрывали роль людей — дополнительное подтверждение моей догадки.

* * *

Дома меня ждали сюрпризы — числом две штуки.

Как только моя пехота строем двинулась на 'отдых' в амбар, из дома на крыльцо вышли две женские фигурки, и я с удивлением увидел возле Альты Зенобию. Точнее — увидел сразу, узнал лишь через несколько секунд, так сильно ученица инквизитора оказалась не похожа на Зенобию-сироту. И дело не только в куда более солидном наряде и торчащем из-за пояса кортике: сама Зенобия тоже изменилась. Когда я подошел ближе и взглянул ей в глаза, она не стала опускать взгляд.

— Гляди, мастер, пропажа твоя нашлась, — улыбнулась Альта.

— Здравствуйте, хозяин, — сказала Зенобия.

Голос так же тих, как и раньше, но из него исчезла робость. Робкая девчушка внезапно продемонстрировала несвойственную подростку твердость.

— Ну здравствуй, пропажа, — вздохнул я.

Мы несколько секунд помолчали, затем Зенобия сказала:

— Вы уж простите, что из-за меня вам пришлось обшаривать колодцы и подвалы. Мне как-то не пришло в голову, что вы так близко к сердцу воспримете мое исчезновение...

— Кажется, мы оба подсунули друг другу сюрприз, не так ли?

— Это точно.

— И почему ты здесь? Грегор решил, что цена приемлема?

— Я сама так решила, Грегор как раз был против. Но мне очень хочется добраться до тех, кто сделал меня сиротой, я только ради этого и живу.

— А, так речь о том случае десять лет назад в Валиноре...

— Да... Погибли все — родители, бабушка, дедушка, сестры и младший братик. Осталась только я. Грегор считает, что за этим стояли те же люди, которые теперь устроили ад кромешный и здесь. Если я должна стать платой за то, чтобы они ответили за содеянное... Невелика цена.

Я кивнул:

— Значит, так тому и быть, а что у нас получится в итоге — покажет жизнь. Но, в общем, я рад, что с тобой не случилось ничего плохого.

Она промолчала, только на секунду опустила глаза и чуть покраснела.

— Как поход? — деловито осведомилась Альта.

— Удачно. Правда, я потерял двух пехотинцев, один остался без руки. Руку я привез, как будет минутка — глянешь, можно ли починить.

— Эфириалы?

— Толпа, причем неотличимы от людей. Я перебил их почти всех. Одно очевидно: они действовали очень грамотно и организованно, прикидывались такими же выжившими, отразившими нападение, как и мы. И прикидывались хорошо: я только случайно понял, что они не те, за кого себя выдают, отличить главаря от обычного мага было бы трудно в ином случае. Всего одна штурмовая тварь в резерве, никаких следов кристаллов Хаоса... У них были план и лидер. И цель этого плана — мы, скорей всего... Слушай, как ты думаешь, почему эфириалы, включая их лидера, погибли, но не попытались покинуть свои умирающие тела? Это ведь были не гибриды, а просто оболочки, занятые эфириалами...

Альта задумчиво взялась за подбородок, и тут заговорила Зенобия:

— Так ведь если нет кристаллов — то эфириалу просто некуда бежать. Вы, хозяин, им сами по себе вряд ли по зубам, а ваши преградные руны для них и вовсе непреодолимы. Если рядом не было других людей — нет разницы, погибнуть в своем вместилище от оружия или растаять вне его, не имея в кого вселиться. Вы этого разве не знали, хозяин?

Черт, с ней ни на секунду нельзя забывать, что она — будущая инквизиторша.

— Я не интересовался эфириалами, — признался я. — Человек должен сам развивать свои силу и мудрость, а не надеяться получить их путем сомнительной сделки с потусторонними гостями. Только откуда ты знаешь, какие у меня руны?

И тут Зенобия-инкизиторша снова стала Зенобией-сиротой. Она густо-густо покраснела и, опустив глаза, тихо ответила:

— Подсмотрела... Украдкой...

Я снова тяжело вздохнул.

— Ладно, пока суд да дело — я проголодался малость... Зенобия, а чего ж Грегор не приехал?

— Он завтра приедет. Сегодня... не смог, в общем.

Я догадывался, в чем дело: приедь он вместе с Зенобией, это будет выглядеть, словно он сам привез свою ученицу в лапы некроманту, словно вещь, в уплату за помощь. А так — она приехала сама, и совесть инквизитора останется более-менее чистой. По крайней мере, в его собственных глазах.

— Понимаю. В общем, Альта, пока я пообедаю — приготовь все, что нужно для татуировки рун.

— Зачем, мастер?

— Чтобы пропажа больше никуда не пропала.

— Эм-м... Хозяин? — насторожилась Зенобия.

— Тебе тоже нужны руны. Чтобы оградить от эфириалов. И чтобы я всегда мог тебя найти, если ты снова куда-то запропастишься.

Она снова покраснела.

— Еще одно дело есть, — сказала Альта. — Аккурат перед Зенобией гонец приехал. Тот самый лейтенант.

— Что привез?

— Мне отдавать не захотел. Настаивал, что только тебе в руки.

— Где он?

— Сидит в караулке под охраной Нибеля.

— Значит, пускай сидит еще немного, а то, чего доброго, с голоду помру. И вообще, у меня есть дела поважнее этого засранца.

Я бросил взгляд на крестьян, разгружающих телеги, и пошел в дом.

На кухне Зенобия, сняв дорожную одежду, принялась хлопотать у плиты, на сковородке зашипела и забулькала яичница, распространяя соблазнительный аромат. Я как раз успел умыться с дороги и переодеться в домашнюю рубаху, когда обед на троих был готов. Состоял он, правда, только из яичницы с ветчиной: Зенобия приехала незадолго до меня, а Альта возилась с более важными делами.

Обедали мы с Зенобией вдвоем: моя ученица сослалась на кучу работы с тотемами и унесла свою тарелку в комнату, где мы устроили импровизированную мастерскую. То ли правда очень занята, то ли деликатно оставила нас наедине, понимая, что у меня к своей новообретенной 'сиротке' куча деликатных вопросов.

— Зенобия...

— Да, хозяин?

— Во-первых, зови меня мастером.

— Хорошо, мастер.

— Во-вторых... Давай начистоту. Почему беззащитная сирота безропотно отдалась магу или даже сама запланировала такой поворот, мне было понятно. Теперь, когда оказалось, что ты пришла просто на разведку и не собиралась тут задерживаться — мне ничего не понятно. А я не люблю недомолвок и непоняток.

Зенобия, как обычно, покраснела, но взгляд в этот раз не опустила.

— Так случайно вышло. Когда староста начал спрашивать, кто тут лучше всего готовит, чтобы хозяину обед состряпать, я воспользовалась возможностью посмотреть на вас вблизи, постараться понять, что вы за человек... Вы оказались не совсем таким, каким я представляла себе древнего могущественного мага... Бросила еще один пробный шар.

— Так ты сочинила всю эту хрень с солдатскими женами?

— Нет, мастер. Все чистая правда, сама я не догадалась бы так кого-то оклеветать. Просто умолчала, что на самом деле меня их неприязнь мало волнует.

— А потом?

— А потом вы сделали свой шаг. Я не ожидала, что вы внезапно заинтересуетесь сельской девчонкой...

— ...И тебе некуда было отступать?

— Вроде того. Мастер Грегор провел меня через очень суровое обучение, так что я подумала, что еще одно испытание выдержу... — Тут она сделалась еще краснее, прямо пунцовой, и опустила глаза: — но оно оказалось вовсе не суровым.

Я доел яичницу и спросил:

— У тебя кто-нибудь был до меня?

— Нет, — тихо ответила Зенобия, не поднимая глаз.

Подождав, пока она доест, я встал и взял ее за руку:

— Тебя ждет еще одно такое испытание, и прямо сейчас.

В спальне Зенобия сама сняла большую часть своей одежды, и все хлопоты и дела отошли на второй план. Она, как и в первый раз, трогательно краснела и отзывалась на мои ласки частыми шумными вздохами, а когда я в нее вошел, принялась вскрикивать, так что мне снова пришлось зажимать ей рот ладонью. Мне это, конечно же, льстит, но невозможность ласкать Зенобию обеими руками немного портит общую картину. Надо будет поэкспериментировать с кляпом.

Я бы с удовольствие провел в постели с ней все время до вечера, а потом и до утра, но дела сами себя не сделают. Стану властелином мира — смогу делать что захочу, с кем захочу и когда захочу, а пока что я нелегальный маг и архизлодей в осажденном поселении, увы. Впрочем, это фигня: до вечера не так уж и далеко, а вечером я смогу заняться Зенобией основательно и без спешки.

Я оделся, поцеловал ее и укрыл одеялом, а сам пошел в 'штабную' комнату. В дверях оглянулся и подумал, что девушка, отдыхающая в моей кровати — это здорово. Но еще более здорово — если их будет две. В конце концов, от обладания двумя девушками до обладания двумя девушками сразу — один короткий и закономерный шаг.

— Ты и ты — за мной, — сказал я двум телохранителям, выйдя в коридор.

Поглядим, что привез мне гонец...

Хотя стоп. Если письмо будет на кортанском — мне еще Альта нужна, чтобы прочесть. И я зашел в мастерскую.

— Альта, пошли узнаем, что нам гонец привез.

Альта отвлеклась от своих записей, взяла в руку вилку и подцепила с тарелки последний кусок остывшей ветчины: видать, не врала, что дел по горло.

— Как в постельке поваляться, так Зенобия. А как делами заниматься да на переговоры ходить — так Альта? — ухмыльнулась она и сунула ветчину в рот.

— На случай, если ты ревнуешь — я и тебя сегодня в постельке поваляю. Как мою любимую ученицу или как проштрафившуюся девку — зависит от тебя. И потом, я тебе напоминаю, что ты не только моя любимая ученица, но и партнер по рискованному предприятию, в то время как Зенобия — только лишь объект страсти и вожделения. Но со временем, может статься, и она будет партнером, так что ради права всегда быть любимой ученицей и незаменимым партнером надо постараться: больше прав — больше обязанностей.

Альта ухмыльнулась:

— Да ладно, я же шучу.

Мы вчетвером пошли в храм. Только лишь войдя на огороженную территорию, я заметил довольно хорошую коляску, которой раньше не видел. Получше моей, однозначно.

— Эй, Нибель, — сказал я, войдя внутрь, — где там гонец?

— А вот он, вашмагейшество. Сидит, сопит, нервничает и вообще странно себя ведет...

Я сел за стол напротив давешнего лейтенанта-драгуна и спросил:

— А ты ему с братом повидаться дал?

— Приказа не было!

— Ну вот потому и нервничает...

— Угу. А еще в коляске, в которой он приехал якобы один, следы минимум трех пар грязных сапог, вашмагейшество, и шесть двуствольных пистолей рядом со скамьей возницы.

Я приподнял бровь.

— Даже так? Хвалю за наблюдательность, сержант. Итак, лейтенант, что ты мне привез и кого? Где остальные?

Лейтенант поклонился и взялся за сумку, которая висела у него на боку.

— Привез свитки, числом три штуки. Со мной в коляске были еще два человека, которые меня охраняли. Все-таки я королевскую почту вез по не самым спокойным местам.

— И где они сейчас?

— В той же деревне остались, где, кхм, мы повстречались...

— Давай письма.

Он положил передо мною три свитка:

— Вот первый, вот второй, вот третий.

Я сломал печати на первом, развернул и убедился, что он написан на кортанском.

— Читай, — кивнул Альте.

Она взялась за письмо, пробежалась по нему глазами и сказала:

— Странное письмо. Король Кортании, Симеон Первый, выражает радость от того, что земля, прилегающая к местам бедствия, находится в надежных и сильных руках, и уверяет, что с радостью окажет посильную помощь, если она будет ему по плечу. И все это очень высокопарно и витиевато.

— Другими словами, связываться с нами он не хочет, да?

— Похоже на то. Мы перебили его драгун, а он просто утерся...

Тут я заметил, что лейтенант как-то очень помрачнел от этих слов, и добавил:

— Ну а что, позиция не особо героическая, но рациональная. Знает, что у него проблемы по части подготовки и мотивации солдат и офицеров.

— Ага, — подтвердила Альта, — но письмо все равно какое-то странное...

Я снова взял свиток в руки и осмотрел.

— Печати вроде хитроумные, такие трудно подделать... А почему их две?

— Вот эта, побольше — печать королевской канцелярии, один в один, — заверил меня сержант. — Я такую видел однажды, когда между магистратом и Кортанией шли переговоры о какой-то ерунде вроде пошлин... Как бы, это все равно что печать короля, но ее ставят в королевской канцелярии, если Симеону Первому самому лень... А вот эта вторая — печать самого короля. Я видел письма с двумя печатями, только не вблизи.

— Ладно, давай посмотрим, что во втором.

Я сломал печать и протянул Альте пергамент, отметив про себя, что это странная практика при существующей-то бумаге.

— Ого! — внезапно сказала Альта.

— Что там?

— Вы только представьте, мастер, это инквизиторский мандат.

— Серьезно?

— Ага. 'Податель сего есть по Нашему, короля Симеона Первого, приказу уполномоченный всеми правами инквизитора на земле Кноссины, Пелевры и Локвизонской'...

Я приподнял бровь.

— Какие такие замли?

— Это провинции Кортании, прилегающие к границе с Тантаго... в смысле, с вашими землями, — пояснил лейтенант.

— Забавно, — сказала Альта и продолжила чтение: — 'Податель сего действует в интересах Короны в деле искоренения ереси, Хаоса и прочих исчадий, в чем ему всем должностным лицам всякую посильную помощь оказывать надлежит'...

Я откинулся на спинку стула и взглянул на лейтенанта.

— Однако же... В Кортании дела пошли так плохо, что бдительная кортанская инквизиция уже не справляется?

Он невесело кивнул:

— Да, дела идут не очень хорошо. Люди массово бросают обжитые места и двигаются вглубь страны, со всем, что из этого следует. Я ехал через Кноссину — там деревни полупустые стоят, зато скупщики рисковые прям роятся, скупая у бегущих крестьян имущество по дешевке. Со мной ехал большую часть пути герольд, так он рассказал, что везет указания властям... Дескать, король подрядил в дело защиты страны от чумы могущественного мага...

— ...Но не сказал, что этот маг — Рэйзель лин Фаннард, — хмыкнул я.

Альта почесала макушку:

— Ну тогда не удивительно, что письмо мне показалось подозрительным...

— Оно не этим подозрительно, — послышался голос Зенобии.

Оказывается, она успела одеться и прибежать, и теперь посматривала на документ через плечо Альты.

— А чем же?

— Ни в письме, ни в мандате нет ни малейшего упоминания, кому именно они адресованы и выданы. Вы, мастер, не названы по имени, и инквизиторский мандат — тоже без указания персоны инквизитора. А это, мягко говоря, не внушает доверия.

— Странно. Но печати подлинные?

— Печати идентичны таковым в мандате Грегора дин Крэя. Только мандат дин Крэя четко указывает персону, облеченную полномочиями, а тут только 'податель сего'.

— Чем дальше, тем интересней. Выглядит так, будто Симеон Первый боится назвать меня по имени?

Зенобия сразу же подтвердила:

— И я даже знаю, почему. Попади эти документы в чужие руки — Симеону не надо будет объяснять инквизиторам, почему он дал мандат некроманту, или, скажем, Ингмеру Тантагоркому — почему он признал вашу власть над землями, которые Ингмер считает своими. В такой формулировке письмо может быть отправлено кому угодно, включая ландграфа Мэйнарда, и Симеон просто скажет, что оно не предназначалось вам, хозяин.

— Ну вот, я же не просто так говорил, что могу про Симеона Первого много плохого рассказать, — хмыкнул сержант.

— Ладно, поглядим, что в третьем...

— Оно только для ваших глаз, — поспешно сказал гонец.

— А ничего, что я не читаю по-кортански?

— Оно на тантагорском написано. Отправитель настоятельно просит, чтобы ваше магейшество прочло письмо лично и написало ответ на нем же.

— Отправитель боится, что письмо попадет в чужие руки?

— Видимо, так и есть.

— Хм... Вот теперь действительно интересно.

Я сломал печать, впился глазами в текст и сразу понял, что Зенобия на сто процентов права: Симеон очень сильно не хотел, чтобы его переговоры со мной всплыли. Шутка ли — официально признать врага своего соседа правителем земли, у этого соседа захваченной. Тут чревато очень сильным скандалом как минимум.

В письме я тоже по имени ни разу назван не был, но оно написано королем собственноручно: слишком много помарок, и почерк некрасивый, кривой. То есть, писал точно не писарь. Более того, Симеон даже побоялся сразу написать суть, а просто испросил моего согласия принять на переговоры двух его тайных эмиссаров. Причем, из соображений секретности, король заранее сообщил мне их имена, а они в качестве верительных грамот будут иметь при себе только личные документы на имена барона и баронета Карлайлов.

— Ну что ж, — сказал я, — тайно так тайно. Дайте-ка мне перо и сургуч.

Я написал свой ответ, запечатал письмо, используя, как и в первый раз, рукоятку револьвера в качестве печати, и отдал гонцу.

— Сержант, отдайте ему пленника, который в подвале, и пусть катит к себе в Кортанию. Все свободны.

И мы двинулись обратно — уже впятером.

— Мастер, так о чем было третье письмо? — не утерпела Альта.

— А ты точно хочешь это знать?

— А что такого?

— Ну как знаешь... Симеон хочет прислать на переговоры двух своих эмиссаров и испросил для них гарантии безопасности.

— И все? — разочарованно спросила Альта.

— И все.

— Ну и что тут такого страшного, что я могла бы не хотеть этого знать?

Я вздохнул.

— Эти эмиссары — барон и баронет Карлайлы.

Альта остановилась как вкопанная.

— И... что ты ответил, мастер?

— Что я гарантирую представителям Дома Карлайлов полную безопасность.

У Альты начали раздуваться крылья носа, глаза сузились, я буквально почувствовал, как воздух вокруг нас пропитывается бешенством и гневом.

— Что такое? — спокойно спросил я.

— Ты знаешь ответ на свой вопрос!

— Мастер.

— Мастер, — процедила Альта, сверля меня глазами.

— Так вот, ученица, если б я имел дело с тупой дурой, не умеющей расставлять приоритеты и потерявшей здравый смысл из-за жажды мести, я знал бы ответ на свой вопрос. Но ведь ты же прекрасно понимаешь, какая у нас главная задача, не правда ли? А еще ты помнишь, что твоих собственных целей у тебя две, а не одна, и ты, конечно же, знаешь, которая из них важнее, так? И приступить к ним мы сможем только после решения неотложных дел, которые, между прочим, могут затянуться на годы, особенно если выполнение твоей второй задачи помешает исполнять главную, ведь ты же понимаешь это, верно? Если, положим, мы будем биться над главной задачей пятнадцать лет... Что ж, я не против немного повзрослеть и выглядеть более подобающим своему возрасту образом. А как будешь выглядеть через пятнадцать лет ты, мы с тобой оба примерно догадываемся. Так вот, если бы я имел дело с глупой дурой, которая не понимает всего этого — я бы не спрашивал 'в чем дело?'. Но поскольку это не про тебя, то я повторю свой вопрос: в чем дело?

Целых десять секунд я наблюдал, как на лице Альты отражается борьба между гневом и здравым смыслом, а потом она сказала почти спокойно:

— Да так, ни в чем.

— Вот и славно. На будущее, не позволяй своим эмоциям мешать тебе следовать правильному порядку действий. Потому что наш с тобой договор подразумевает совершенно определенную очередность достижения целей — от важнейшей и самой срочной к наименее важной.

— Угу. Только то, что ты называешь наименее важным, тоже имеет определенные сроки! Еще немного — и мне некому станет мстить, а просто пережить своих врагов меня не устраивает!

— Бывает такое. Говорят, не запрягай лошадь позади телеги. Если последнюю задачу поставить на первое место — первая будет отложена, возможно, на годы. И тогда вторая уже станет последней — а у нее, увы, тоже есть крайний срок. Какую ты готова просрочить? Первую или вторую? Нам важна скорость. Нам важно все, что может ускорить нас, и тогда, может быть, мы успеем в срок сделать все. Да, и еще... Месть — это блюдо, которое подается холодным... чтобы не обжечься.

Я повернулся и пошел к дому. Альта, еще раз гневно засопев, двинулась следом, а с ней и Зенобия, которая в процессе перепалки не проронила ни слова. К слову, мелкая умна и явно годится не только для кухни и постели, вон как в два счета раскусила Симеона Первого.

Дома я отправил Зенобию на кухню приготовить нам вкусняшек, сам сел за книги, выпустив Чучундру погулять на столе.

Впрочем, мои мысли витали далеко от черного гранита запретных наук. Кортанский король желает вести переговоры, и эти переговоры будут наверняка о союзе или о чем-то того же плана. Только так можно объяснить страх Симеона перед утечкой информации: у любого короля будут проблемы, если всплывет факт его сговора с архизлодеем вроде меня, если не с собственной инквизицией и дворянами — то с другими королями.

Интересно, что Симеону нужно от меня — и что он сможет дать мне взамен? И насколько верна моя гипотеза о том, что именно Симеон стоит за культистами? Конечно, доказательств у меня никаких, только странное совпадение по времени отправки Теодении Винтер, которая прибыла за несколько часов до начала вторжения. С другой стороны, если Симеон все это замутил — то где дальнейшие действия? Хм... Впрочем, нет. Любое явное вторжение — все равно, что прямо признаться в причастности, а такого королю Кортании точно не простят. А вот неявно — пожалуйста. Вначале устраиваем в соседней стране вторжение эфириалов, ждем, чтобы там подняли голову раскольники вроде меня или ковена в Нирнкэрне, затем поддерживаем восставших и устанавливаем марионеточное правительство... Черт, где-то я уже это видел.

Хм... Если моя догадка верна — остается открытым вопрос, ради чего Симеон такое замутил. Впрочем, приедут переговорщики — узнаю.

Тут мне пришлось отвлечься от своих дум: Чучундра, погуляв по столу, взялась за книгу... зубами.

Когда стемнело, мы поужинали странным, но вкусным пирогом-запеканкой из гречневой каши с кусочками мяса и салатом. Правда, Альта с нами ужинать не стала, сославшись на кучу работы, и забрала свою порцию в мастерскую. Что-то мне подсказывало, что она на меня очень сердита, но я был бы не я, если б не попытался.

Зайдя в импровизированную лабораторию, я 'проинспектировал' ход работ.

— Работы непочатый край, — сказала Альта, — другой вопрос, что у нас пока нет армии, нуждающейся в разветвленной системе подпитки.

— Армия армией, но нам надо подготовить сеть поглощения заранее. Любая территория, покрытая тотемами — это наше поле, на котором мы не боимся, что вражеские маги сожрут эфир и наши солдаты просто упадут. Желание Симеона вести переговоры — первый знак, что события могут понестись галопом в любой момент. Чем быстрее мы начнем закапывать тотемы — тем лучше.

Альта протянула руку и взяла со стола лист бумаги:

— Тогда напряги крестьян. Вот чертежи треноги и ящика. Сколько тотемов ты собираешься закопать — столько треног и ящиков нужно. И кузнеца озадачь — пусть сделает бронзовые пластины под рунные глифы. А что касается тотема массового поднятия — у меня есть три составленных варианта, как это можно сделать, работаю над четвертым. Но нужна проверка экспериментом.

Я вздохнул.

— Увы, эксперимент пока не на ком ставить... А зачем ящики и треноги, если мы тотемы закапывать будем, а не ставить?

— Потому что треноги — не только опорная конструкция, без них сама пластинка с глифом не работает. А ящики — потому что в земле дерево имеет свойство гнить.

— Понятно. Может, на сегодня достаточно? А то я ведь еще обещал тебе кое-что насчет валяния...

Глаза Альты сузились в мстительном прищуре.

— Не-а, совсем никак. Времени нету, а я очень спешу: у меня две цели, и надо успеть обе. Но у тебя же теперь есть эта мелюзга, так что не вижу проблемы.

— Проблема не в валянии или невалянии, — вздохнул я. — Просто у нас как бы сыгранная, сплоченная команда, не очень хорошо, что она начинает немного... расшатываться.

— Жаль, ты не вспомнил про команду, когда давал самозваным Кайлаксам гарантии безопасности... мастер.

— Опять ты за свое?!

— Я? Нет, что ты. — Она наклонилась близко к моему уху и прошептала: — Просто, поскольку я живу раза в два дольше тебя, то уже знаю, что в жизни так иногда бывает. Либо быстро двигаешься к цели, либо сохраняешь свою команду. И быть в команде главным — это не только привилегия ставить свою цель первой в списке, но и неусыпные заботы о том, как достичь цели, не дав команде развалиться от внутренних противоречий... Что порой бывает крайне нетривиальной задачей... А теперь извини, но у меня действительно еще куча работы.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как пожелать ей успешных трудов и спокойной ночи.

Впрочем, я недолго пребывал в огорчении: в спальне меня уже ждала Зенобия.

...Черт, а про фишку с кляпом я за дневными заботами забыл и вспомнил о ней только тогда, когда снова пришлось зажимать ладонью ее ротик.

* * *

Наутро я отнес старосте чертеж Альты, и тут стражник на стене сообщил, что видит всадника.

Этим всадником оказался не кто иной, как Грегор дин Крэй, мрачный как ночь.

— Приветствую, коллега инквизитор, — ухмыльнулся я.

— С каких это пор мы коллеги? — хмуро осведомился он.

— Со вчерашнего вечера, когда гонец Симеона Первого привез мне инквизиторский мандат. Жизнь — такая забавная штука, не правда ли?

Я пригласил его в дом и угостил остатками вчерашней гречневой запеканки. Пока он заправлялся с дорожки, у него на лице застыло выражение ностальгии, и я хорошо понимаю, почему: когда-то такое готовила его ученица, ныне ставшая моей.

Поев, Грегор отодвинул тарелку и достал из сумки несколько листов бумаги.

— Это я записал по памяти, что у меня есть на состав ковена в Нирнкэрне, чтоб ничего не забыть.

Я взял бумаги и пробежался глазами по списку имен.

— Хм... Так Замбрандт тоже состоит в ковене?

— Вы знакомы?

— Ну еще бы, он ненавидит меня, чернокнижника, я презираю его, клейменую цепную собаку...

Дин Крэй пожал плечами.

— Состоит или нет — но он не может не знать про ковен, как не может не знать о том, что его начальник, ландграф, тоже маг. Ковен этот такая штука: знать значит состоять.

— В принудительном порядке, что ли?

— Нет, — покачал головой Грегор, — не в том смысле. Это даже и не ковен, как таковой, это собравшаяся в одном месте группа нелегальных магов и ведьм. Их объединяет только желание быть в обществе себе подобных, ну и еще меры безопасности, которые они предпринимают. Все они прикрываются фальшивыми дворянскими именами и титулами и таким образом составляют эдакий костяк местного светского общества. Поскольку в их числе ландграф, то разоблачать самозванцев некому, их действительно принимают за маленькое сообщество местной знати, их 'шабаши' выглядят как нормальные званые обеды. А когда в гости заходят другие аристократы, настоящие — они только помогают ковену играть в свой маскарад. Но на деле у ковена нет никаких общих целей и планов, отдельные представители сотрудничают друг с другом и обучают в частном порядке.

— Это не считая плана по захвату части Тантагора?

— Более чем уверен, что за этим стоит относительно малая группа лиц. Относительно — потому что масштабный заговор требует большого числа наблюдателей и кураторов, больше, чем есть народа в самом ковене. Масштабный заговор требует больших денег, а ковен небогат, насколько я знаю. Откуда деревенской ведьме взять большие деньги? Однако часть представителей этой группы почти наверняка замешана. Не факт, что они — мозг заговора, возможно — просто руководители 'на местах'. Но показателен тот факт, что часть этих людей перебралась в здешние места десять лет назад, угадай, откуда?

— Из Валинора?

— Точно. После того, как мы разгромили культ, или спасаясь от начавшегося вторжения, которое, впрочем, было быстро подавлено — интересный вопрос.

— И ты подозреваешь именно их?

— Я подозреваю всех. Именно выходцев из Валинора в первую очередь, но они вполне могут быть ни при чем. Более того, возможен вариант, при котором организаторы тантагорского вторжения и валинорского — разные люди. А точнее — что за валинорским вторжением вообще никто не стоял.

— Прикинули возможную выгоду и решили замутить такое же?

— Именно. То есть, организатором может быть кто угодно, и этот кто угодно может находиться где угодно...

— Но одно точно: преступник тот, кому это выгодно.

— Именно, — кивнул Грегор.

— ...И пока под это определение подпадаю только я.

Инквизитор покачал головой.

— У тебя нет одного важного признака — своевременной подготовки. Будь все это твоим планом — ты был бы готов заранее. А сейчас у тебя ни обширных территорий, ни серьезного войска, и ландграф тебя пока не прихлопнул только потому, что у него и так осталось менее пятисот человек, большинство из которых деморализованы и способны максимум на охрану города и своих семей. В Нирнкэрне намечается голод, ландграф с ног сбился в поисках продовольствия... К слову, если бы не Теодения Винтер, которая там практически единственный человек, не боящийся в одиночку проехаться по брошенным селам в поисках запасов продовольствия — уже голодали бы.

Я откинулся назад, прислонившись к бревенчатой стене, и скрестил руки на груди.

— Тогда, по твоей логике, ковен тоже непричастен: не видно, чтобы кто-то там был заранее готов или начал действовать.

— У меня есть версия, что заговорщики как раз и ждут голода. Пока Ниркэрн в безопасности и еда раздается — горожане будут стоять за ландграфа, они ему доверяют. Как только дела пойдут плохо и ландграф утратит авторитет — вот тут-то они и возьмут власть в свои руки. И у них будет целый город — всяко более сильный старт, чем твой.

— Если им мешает ландграф — непонятно, отчего они его не убили.

Тут в двери появилась Альта, застегивающая пуговицы на рубашке:

— Оттого, что быть заговорщиками плохо. Гораздо более привлекательный вариант, если королевская власть в лице Мейнарда потерпит фиаско, тогда заговорщики предстанут уже спасителями города, а в такое время тот, кто действует...

— ...Имеет авторитет перед растерянными и испуганными, — подтвердил Грегор. — Более того, я не удивлюсь, если сразу же после этого новые лидеры внезапно добудут достаточно провизии. А если потом заставить ландграфа официально перейти на сторону новой власти, отрекшись от короля — это придаст заговорщикам еще больше авторитета, потому что горожане никогда короля не видали, а ландграф вот уже тридцать лет олицетворяет законную власть. С кем Мейнард — тот легитимный правитель в глазах недалекого горожанина или солдата, который всю жизнь служил только ландграфу и никому больше, не задумываясь о том, что власть ландграфа проистекает от короля.

Я кивком головы предложил Альте сесть, а сам подумал, стоит ли посвящать Грегора в последние новости. Впрочем, я ничего не теряю — он все равно узнает от Зенобии, она наверняка сообщит бывшему учителю важные сведения.

— В общем, видишь ли, коллега инквизитор, у нас не далее как вчера появилась новая версия. Мне казалось странным, что Теодения Винтер получила документы от короля Кортании перед самым вторжением и прибыла в Тантагор буквально тем самым вечером, за считанные часы до того, как все началось. Но то еще могло быть совпадение. А теперь Симеон предложил мне переговоры.

— Вот как? — приподнял бровь Грегор. — И о чем же?

— Приедут послы — узнаем.

— Мда... Это действительно очень подозрительное дело.

— То-то и оно. Но вернемся пока к ковену и ландграфу. Мы с ученицей рассматриваем самый жесткий вариант — с тотальным захватом или уничтожением ковена. У тебя есть идеи, как нам пройти в город незаметно с нашей армией?

Инквизитор скрестил руки на груди:

— Даже если принять такой способ действий сколько-нибудь приемлемым — у меня есть сомнения в том, что тебе это удастся. На секундочку, мы говорим о примерно двух десятках чародеев. Некоторое из них совершенно бесполезны в бою, но там все же не меньше шести сугубо боевых магов. Плюс пятьсот человек ландграфа — какие-никакие, а бойцы. У тебя хватит нежити для полномасштабного сражения?

— А кто сказал, что я буду с ними стенка на стенку драться? На самом деле, это наихудший поворот, но я готовлюсь к любым вариантам. А если выяснится, что за происходящим стоит король Кортании — не будет необходимости что-то делать с орденом... Вот что. Мне нужны глаза и уши в Нирнкэрне. Симеон вполне может играть на два фронта — и наверняка играет именно так, если я прав и игра начата именно им.

Грегор скрестил руки на груди:

— В каком смысле?

— Ты сказал, что Теодения Винтер — единственная, кто рискует делать вылазки на разведку в одиночку. Ты сказал, что не удивишься, если заговорщики, захватив власть, внезапно 'найдут' провиант. А я сказал, что меня удивляет такое совпадение с прибытием Винтер. Потому не исключено, что виноваты на самом деле и Симеон, и ковен. И сейчас Симеон пытается понять, что делать с таким внезапным выскочкой — мной. Если я сейчас плюнул в небо, а попал в луну — мне придется отбиваться на две стороны, не считая тантагорского короля. Кстати, слышно что с той стороны?

— Ничего. Гонцы, которых отправил ландграф, не вернулись.

— А что эфириалы?

Инквизитор пожал плечами:

— Ничего особенного. Нападают на все, что видят.

— Культисты?

— Никто о них ничего не знает. Непонятно, для чего они все это устроили, а как преуспели — внезапно стали ниже травы...

Я вздохнул:

— Ясно, значит, три стороны.

И я поведал Грегору о своей вчерашней стычке с эфириалами.

— Не похоже это на них, — задумчиво ответил он.

— Факт есть факт. Если ничего такого другие не замечали — значит, они целенаправленно действуют против меня... Слушай, Грегор, ты когда-нибудь слышал о такой штуке, как 'пыль Пустоты'?

— Хм... Да, что-то такое слыхал краем уха, на допросах фанатиков, которых мы в Валиноре переловили... Но давно это было, я их бред, признаться, подзабыл маленько...

— 'Пыль Пустоты' — это некий признак, — донесся сзади голос Зенобии, — своего рода метка, которая означает, что носящий ее якобы совершил паломничество в Пустоту на аудиенцию с Изначальным. Разумеется, все это — лишь слова допрошенных культистов. С добрым утром, мастер, учитель.

Я оглянулся: Зенобия появилась на кухне в своей обычной одежде и теперь стояла возле Альты.

Грегор несколько секунд смотрел на свою ученицу, возможно, силясь безмолвно задать ей кучу вопросов, она только безмятежно улыбалась ему, вероятно, упаковав в эту улыбку свой ответ.

— А откуда ты это знаешь? — спросил инквизитор. — Ты не присутствовала на допросах, тебе было только шесть лет.

— Я читала их показания.

— Ах вот оно что... — Он повернулся ко мне: — А ты где услышал про эту самую 'пыль'?

Я вздохнул:

— Два разных эфириала сказали мне это. Оба настаивали, что я должен быть на их стороне и аргументировали это тем, что якобы на моей душе — пыль Пустоты. Один из них сказал, что я был удостоен аудиенции и буквально причислил меня к культистам.

— Так прямо и сказал?!

— Не совсем. Альта назвала культистов глупцами, а эфириал сказал ей, что она обозвала глупцом своего хозяина, то есть меня.

— Хм... И ты, конечно же, понятия не имеешь, почему они так говорили?

Я криво усмехнулся:

— Будь я культистом — тебе бы не сказал. Мне самому интересно, почему эфириалы постоянно твердят, что я должен быть с ними. Кстати, Зенобия, раз уж ты тут — как насчет чего-нибудь позавтракать на четверых на скорую руку?

— Сейчас соображу, — ответила она и заступила на дежурство по кухне.

— Насчет паломничества — тоже хороший вопрос, — заметил инквизитор. — Насколько надо быть упоротым, чтобы верить в возможность для человека посетить Хаос?

— Во плоти, конечно же, нельзя, а вот душой — вполне возможно, — пожал плечами я.

— Серьезно?! — недоверчиво приподнял брови Грегор.

— Да уж можешь мне поверить.

— Откуда информация?

— Этого я тебе не скажу, но факт есть факт. Как эфириалы могут оказаться в нашем мире, так и мы можем попасть в Хаос. Только не физически.

Несколько секунд Грегор сверлил меня злым взглядом.

— И ты это точно знаешь?

— Абсолютно точно.

— И ты еще спрашивал меня про пыль Пустоты, если и сам все прекрасно знаешь?!

Я пожал плечами:

— Одно дело знать про теоретическую возможность, другое дело — когда тебе неожиданно говорят, что якобы ты лично там был, в то время как ты ничего подобного не делал.

Инквизитор призадумался.

— Значит, фанатики на полном серьезе посещают Хаос и встречаются там якобы с богом?

— Понятия не имею, так ли это. Мне точно известны имена двух смертных, которые побывали в Пустоте — из них один помимо своей воли. Про культистов не знаю ничего, но с учетом доказанной возможности — не удивлюсь, если это правда.

— Так получается, за вторжением стоит... божество?!

Я снова пожал плечами:

— Не стоит множить сущности сверх необходимого.

— Эм-м-м... не понял?

— Не приплетай бога туда, где все можно объяснить без него. У нас есть культисты и есть эфириалы. И те и другие — фактическая реальность. Предположим, культисты действительно посещают Хаос и с кем-то там беседуют. Следует ли из этого, что они беседуют с божеством? Нет, не следует. Это может быть обман людей эфириалами, к примеру. А версия с богом, мягко говоря, слабовата. Изначальный. Один из трех богов, создавших все сущее или как минимум этот мир. Зачем ему вторгаться сюда при помощи эфириалов? Пойми, он бог. Всемогущий или вроде того. Он создал мир — для чего? Чтобы потом вторгаться в него? Это странно. Это глупо, и потому я в него не верю. А версия с эфириалами, обманывающими людей — она, напротив, рациональна и многое бы объяснила. Такие вот дела. В общем, Грегор, мне нужны сведения из Нирнкэрна. Слабины в обороне, состояние дел — и главное, прочна ли власть ландграфа. Пока он держит все в своих руках — нет проблемы. Как только ситуация пошатнется — я должен немедленно об этом узнать. И есть еще один интересный ход.

— Какой?

— На пару с Винтер попытайся мобилизовать 'дворян'. Взывай к их долгу, патриотизму — и смотри, кто на это согласится, а кто будет саботажничать. Я полагаю, что придворный маг, Замбрандт вроде, и некая Раммия — действительно на стороне ландграфа. И при всей моей ненависти к Замбрандту, скорей всего, он бы не пошел на сделку с фанатиками — потому что он и сам фанатик, только иного толка. Предупреди его на всякий случай, что он в опасности — его в случае чего убьют. И привет от меня передай.

* * *

После того, как мы позавтракали яичницей с жареным луком, которую мастерски сварганила Зенобия, инквизитор отбыл в Нирнкэрн, а я засел за чертежи.

Имея только лишь очень приблизительный план деревни, мне предстояло разметить сетку тотемов. Несложные подсчеты показали, что для превращения местности в три на три версты в мое поле боя мне потребуется порядка трех с половиной тысяч тотемов — как-то слишком задохрена. Альта подтвердила: неподъемное количество, по крайней мере, для текущего числа рабочих рук и наличных припасов. А еще три с половиной тыщи ям копать — и все это ночью, чтобы, как говорится, 'колорадские жуки' не увидели, куда мы 'картошечку' садим. А еще землю надо куда-то деть лишнюю...

Я примерно составил схему местности и прикинул, что в случае нападения мало-мальски крупной армии не с каждой стороны атаковать удобно, так что надо бы проложить энерголинии только вдоль предполагаемых направлений моей гипотетической контратаки. Первое и второе направления — в обе стороны по дороге, проходящей через деревню. Третье направление, важное для нас — вдоль нашего канала. Потому как попытка перекрыть нам воду — то ли чтобы взять измором, то ли чтобы убрать преграду перед эфириалами — ход весьма вероятный, у меня должна быть возможность удивить противника.

Кроме того, пока у меня армии кот наплакал, система подпитки будет играть роль только в бою против существенного числа магов, но она не критична вот прямо сейчас, раз так — думаю, я ограничусь парой сотен тотемов на первое время. Для более масштабного строительства обороны надо больше людей, больше ресурсов и больше времени. К слову, лишнюю землю можно будет использовать для того, чтобы накатить какой-никакой, а земляной вал. Все поселение обнести не получится, но самое сердце укрепить второй линией — идея, в общем-то, неплохая.

Дело медленно шло к обеду. Я поинтересовался у Альты примерными сроками — оказывается, мой минимальный план с тремя направлениями реально начать осуществлять уже денька через два.

Я решил пойти к старосте и узнать, как обстоят дела с треножниками и сколько в поселении кузнецов, как вдруг на крыльце загрохотали подкованные сапоги, и вскоре — стук в дверь.

— Входи.

На пороге вытянулся по стойке смирно сержант.

— Вашмагейшество, — доложил он, — приехали послы кортанского короля!

— Быстро... Двое?

— Двое и свита — человек двадцать. Охрана, в смысле, и пара слуг.

Я чуть призадумался. Здесь их принимать или в храме? Хм... оба варианта не очень хороши.

— Они уже внутри периметра?

— Никак нет, приказа не было! Снаружи ждут!

— Значит, так. Во-первых, всех разоружить. Если упрутся — дашь сигнал выстрелом, я приведу пехоту, и на этом переговоры закончатся. Послов разоружить и привести вон в тот дом, который через дорогу от ограды, через четверть часа. А староста пускай не медля отправит туда пару хозяек — пыль убрать, пару ковров постелить, напитков каких принести, вина, если есть. Ну и как послы пойдут туда — поставить четыре человека на часах, всех остальных — на стены в дозор. Ну и свите староста пусть поесть-попить даст, коням корма, все такое. Но внутрь их не впускать.

— Понял.

— Да, и еще. Если в этот момент вдруг нападут эфириалы — либо впустишь свиту внутрь, но оружия не давать, либо вернешь оружие, но только холодное. Может такое статься, что эфириалы с ними заодно или даже они сами — эфириалы. В воротах дорожку из соли обновить.

— Понял!

— Выполняй.

Сержант поспешно ушел, а я позвал Альту и Зенобию и принялся облачаться в свой доспех. Девочки пришли почти одновременно.

— Что, мастер?

— Послы уже тут. Альта, ты идешь со мной, облачайся соответственно.

— Мы их не тут принимать будем?

— Нет. Зенобия, у тебя есть оружие?

Она кивнула:

— Револьвер и кинжал.

— Остаешься тут и охраняешь мой кабинет. Ты, охранять и выполнять приказы! — велел я одному из 'телохранителей', указав на Зенобию. — Остальные трое за мной.

Я выглянул в окно и понаблюдал, как из амбара, послушные моей воле, выходят и строятся пехотинцы. Десятерых я поставил у дома, двадцать приготовил для себя, а остальных восемь, включая однорукого, вооруженного саблей вместо алебарды, двинул к частоколу периметра. Драгун я ставить в ружье не стал: если послы увидят и пехоту, и драгун — сообразят, что это вся моя армия. А так — откуда им знать, кто под броней пехоты и сколько у меня их всего?

Пока мы собирались, время уже подошло. Я увидел, как сержант ведет к покинутому дому послов, и повернулся к Альте:

— Ждем еще пару минут и идем. Зенобия, не знаю, надолго ли все затянется — рассчитывай, что обед будет на пять персон.

— На четыре! — буркнула Альта. — Я с ними не то, что за один стол — на одно поле срать не сяду!

— Хорошо, Зен, пять порций, если Альте не нравится формулировка 'обед на пятерых'. Идем.

Выйдя из дома в сопровождении трех телохранителей, и пехоты, я сказал Альте:

— Если что — не вздумай ничего пить. Могут подбросить яд.

Она мрачно хмыкнула:

— И что с того? У нас обоих противоядные руны есть, которые не дадут нам выпить яд... мастер. Если глотнешь и непроизвольно сблюешь — знай, тебя пытались отравить. Или ты думаешь, что я согласилась бы на присутствие инквизиторской сучки, не будь у меня этих рун?

Я ухмыльнулся.

— А руны против кинжала во сне у нас есть?

— Я запираю свою комнату на засов и накладываю на дверь руну, которая разбудит меня, как только кто-то попытается войти. А ты — как себе знаешь.

Мы вошли, как только я предварительно впустил внутрь телохранителей.

Послы — двое мужчин средних лет, в хорошей одежде, но непримечательной внешности — сразу же вскочили и взялись за шляпы, но при этом опасливо косились на моих зомби, особенно тот, что стоял к ним ближе.

— Приветствуем вас, ваша светлость, — велеречиво начал тот, что чуть повыше, но я, не глядя на них, прошел мимо, уселся с противоположной стороны стола, накрытого свежей скатертью, и кивком головы предложил им садиться напротив. — Поменьше праздных слов, господа послы, 'проклятые чернокнижники' обычно на них не клюют. Сразу переходите к делу.

Альта осталась стоять у стены, прислонившись к бревнам между двух моих стражников, скрестила руки на груди и теперь сверлила спины послов злым, мрачным взглядом.

— Как пожелаете, — согласился который повыше. — Я — барон вир Карлайл, это — баронет вир Карлайл, и мы уполномочены его королевским величеством Симеоном Первым говорить от его имени.

Альту, когда барон представлял себя и спутника, перекосило от невыразимой злобы так, что если бы послы видели ее гримасу — померли бы от разрыва сердца или как минимум наложили в штаны. Впрочем, только на секунду: на этот раз Альта быстрее справилась со своим лицом.

— Вот и говорите. Что Симеону от меня надо?

— Это довольно сложно изложить коротко, потому я бы предпочел подойти с другой стороны: чем его величество король Кортании может помочь вам?

Я постарался сохранить покерфейс.

— А с чего бы вдруг ему помогать мне?

Барона Карлайла мой вопрос с толку не сбил.

— Вам известно, как обстоят дела в Кортании? — спросил он.

— Догадываюсь, что не очень хорошо, но новости от вас сюда не доходят — люди в противоположном направлении бегут, знаете ли.

— Знаю, просто уточнил. Сейчас действительно не очень хорошо, но имеются опасения, что в скором времени все станет очень плохо... если не предпринять срочных мер. Я не говорю о простых вещах и проблемах вроде толп беженцев и возможных эпидемиях и голоде — это плохо, но с этим можно что-то поделать. Но в последнее время у нас случилось вот уже пять...

— Шесть, — уточнил второй.

— Шесть таких же происшествий, какое имело место вот прямо тут, в этом селе.

Я приподнял бровь:

— Вы про странного призывающего?

— Точно так. Абсолютно та же история, повторяющаяся в разных местах. Вызывающий, который прерывает призыв, и последующая затем череда смертей. Один такой эфириал сутки сеял хаос, пока с ним не покончили...

Я нахмурился.

— Это происходит уже и в Кортании?

— Увы. Наша инквизиция предприняла кое-какие меры, это помогло, но мы считаем, что на этом все не закончится... В Нирнкэрне едва ли не голод, с 'той стороны' ни слуху, ни духу, нам неизвестно, что делает король Тантагора и способен ли он вообще что-то поделать. Послов от него нет, наши гонцы тоже не смогли вернуться живыми. Мы послали гонцов в обход гор, но там месяц на путь нужен... В общем, если Порчу не сдержать — она захлестнет вначале всю отрезанную территорию Тантагора, а затем перекинется и на Кортанию...

— А откуда вы знаете, что происходит здесь? В частности, откуда вам известно полное описание инцидента, который тут случился?

— Мы получили донесения от инквизитора Теодении Винтер и еще нескольких инквизиторов, потому примерно представляем себе суть происходящего. И Симеон Первый не видит иного способа оградить Кортанию, кроме как оказать помощь вам. Если вы отстоите земли, которые, кхм, захва... которыми ныне правите, то до Кортании Порча не доберется. Чего и требуется добиться.

Я усмехнулся.

— Насколько же в действительности все плохо, если Симеон предлагает самому известному чернокнижнику помочь в удержании захваченных им земель? Интересно, а что скажет венценосный родственник Симеона, Ингмер Тантагорский, если узнает, что его троюродный брат в сговоре с захватчиком, отхватившим кусок его собственного королевства?

Барон печально вздохнул.

— Симеон очень надеется, что это останется в тайне. Буду откровенен и правдив, все равно вы не поверите, если я что иное скажу... Симеон не в восторге ни от такого соседа, как вы, ни от необходимости вам помогать, ему безумно жаль, что все так вышло с его давним другом и родственником Ингмером, он в отчаянии, что обстоятельства вынуждают его, скажем прямо, на предательство союза, дружбы и родства... Но у него нет выхода. Симеон — король Кортании, и в первую очередь должен о своей стране беспокоиться. Пятеро свидетели — Симеон всеми силами старался не допустить ничего подобного, помогал Тантагору, как мог — но утопающего крайне трудно спасти, если он, утопающий, даже не пытается выплыть. Все к этому шло уже много лет... Тантагор — страна большая, сильная, а у сильной страны рано или поздно появится слабый монарх — таков рок, висящий над любой сильной державой просто из-за ее силы. Управление могучим королевством развращает правителя, делает его ленивым и равнодушным. Зачем самому заботиться обо всем, если можно назначить наместников и слушать от них только приятные доклады, наместники же не дураки монарху настроение портить сообщениями правдивыми и неприятными? Зачем сглаживать углы и искать подходы к провинциям и городам? В провинции смута, войска ропщут? Послать туда войска из иных провинций, смутьянов перевешать, легионы опытных солдат разогнать, ведь это проще, чем искать к ним ключ, прислушиваться. А в результате что? Когда дела внезапно пойдут туго — ой, а высокородные люди, которые искренне пеклись о родных краях и знали их как свои пять пальцев, оказывается, давно повешены за то, что позволили себе указать королю на недопустимость его политики. Полки солдат, которые могли бы справиться с бедой, расформированы, потому что расформировать дешевле, нежели повысить им жалованье...

Я понимающе кивнул.

— Тантагор ослабел и разжирел и не способен противостоять Порче и культистам. Все это и так довольно очевидно.

Вир Карлайл кивнул:

— Да, да, да. И вторжение эфириалов — закономерный итог. Еще Ингмер Второй самоустранился от важнейших дел, отдав все заботы о потустороннем враге в руки паладинам — а паладины внезапно отказались не готовы. Тантагорская инквизиция знавала лучшие времена, но при Ингмере Третьем она окончательно превратилась в надзирателей над магами. И мы в Кортании все это давно понимали. Думаете, дешево содержать огромную инквизицию, чтобы и себя оградить, и соседа? Дорого, но что делать, если в Тантагоре паладины разленились, свои инквизиторы занимаются не тем, чем должны, да еще и маги ропщут на слишком жесткие порядки?! Как показали нынешние события, приезжих компетентных инквизиторов, безвозмездно посланных на помощь Симеоном, оказалось недостаточно. И Симеону безумно жаль, что его усилий не хватило, да только Тантагор теперь в беде, которую сам на себя накликал, а Кортании уже надобно и о себе подумать, дабы вместе с ним не пойти на дно. Трудные времена — трудные решения. И если ближайшим соседом Симеона станет не ленивый и бездеятельный Ингмер, а кто-то, способный править решительно и эффективно, железной рукой — то такая перемена была бы на пользу нашей стране. Конечно, помощь столь одиозному соседу в глазах других — вещь предосудительная... Но ежели мастерски это скрыть — так будет в интересах и Симеона, и ваших.

Я кивнул.

— Звучит разумно. А Симеон не боится, что его новый сосед окрепнет и решит еще и от Кортании кусок отхватить?

— Опасается, правду говоря, но это было бы уже против ваших интересов. Вас ждет война вначале с Порчей, затем с Ингмером. Чем сильней вы будете становиться, тем сильнее будут на вас ополчаться соседние короли... И в такой ситуации напасть на Кортанию значит лишиться своего единственного союзника, сменив его на нового врага. В этом резона нет, пожелай вы воевать — вам врагов вокруг на долгие годы хватит. Само собой, что Симеон на людях вас всячески порицать будет, дабы на него никто не подумал чего не надо, но в союзы супротив вас вступать не станет, мотивируя это своей слабостью.

У меня, конечно, есть некоторые сомнения на этот счет. Я нужен Симеону, только пока Порча свирепствует — а потом сразу стану не самым желанным соседом. Но к тому времени я уже могу стать достаточно сильным, чтобы не бояться Симеона.

— Что ж, размышления кортанского короля не лишены здравого смысла. Хотя возникает вопрос — а почему помогать мне, а не, скажем, тому же ландграфу Мэйнарду?

— А это бесполезно. Ему Симеон ничем помочь не может, хоть бы и рад, вот в чем беда. Продовольствием? Так в самой Кортании уже призрак голода витает. Войсками? У Симеона и так два врага заклятых, которые только и ждут момента, нести потери на третьем фронте не годится, особенно в ожидании прихода Порчи. Опять же, ну поможем мы ландграфу, и что изменится? Нашим соседом останется все тот же Ингмер, ленивый и равнодушный. Кортания не может вечно платить дорогую цену за непутевость тантагорской державы.

Я ухмыльнулся:

— Ради справедливости — тут вы не правы маленько. На землях ландграфа как раз Вторжения не случилось, он не так плох, как вы думаете, человек уважаемый и с авторитетом. И помощь ему не надо было бы скрывать, напротив, можно было бы добавить себе авторитета на межгосударственной арене...

Барон Карлайл покачал головой:

— Так-то оно правда, да вот незадача: на землях Мэйнарда отчего-то дезертирство в войсках — восемь из каждых десяти. Будь это не так — он справился бы с ситуацией, да только где Мэйнард? В Нирнкэрне, и то, что он пока еще не голодает — заслуга, прошу заметить, кортанской инквизиторши в значительной мере. Секрет авторитета Мэйнарда прост: невысокие налоги с населения и дешевые солдаты. Да, против разбойников их было достаточно, да, войны не предвидится — к Мэйнарду почти все его солдаты пошли служить за невысокое, но легкое жалованье. Знай себе маршируй, стой на посту, ходи на парад — и получай за это деньги. Ничего серьезней облавы на разбойничью ватагу, числом сто солдат на одного разбойника, вояки ландграфа не знали. А народу что? Солдат много видит, разбойников мало — честь и хвала Мэйнарду. Но как только случилось чего похуже разбойников — так сразу и стало ясно, чего такие войска стоят. Ничего. Ваши солдаты — они в кирасах старого образца, я поглядел, такие уж лет сто не изготавливают. Последний раз Мэйнард на войско потратился двадцать лет назад, закупив по дешевке партию двуствольных пистолетов, порядком устаревших уже тогда. Так что, Симеону прислать ему в помощь таких же рекрутов-неумех? Или лучшие свои полки проредить, защищая своего большого нерадивого соседа? Мэйнард, увы, не самая сильная фигура на этой доске. Оттого и ставка — на вас, а не на него.

— Допустим. Так какую помощь Симеон может предложить?

— Ну, к примеру, пополнение вашей армии. В рекрутах и оружии для них нуждаетесь? Вам проще помогать, нежели ландграфу — ваши войска неустрашимы, знаете ли, и неутомимы.

— Не все так просто. Не знаю, что вы о некромантах ведаете, но мне не подходит кто попало. Мертвый тоже должен уметь воевать, а научить его нельзя.

— Ежели мы вам пригоним несколько сотен разбойников — разве это не решение? Разбойники хоть как-то, да умеют драться, их ныне в Кортании в числе прибавилось, а король в мудрости своей распорядился, значит, их не вешать, а держать в темницах — вдруг вам пригодятся. Те же кирасы, шлема и алебарды — мертвому не страшно пробоинку от арбалетной стрелы получить, старой экипировки в запасниках наскрести можно или даже изготовить чего попроще в нужном количестве, да и у разбойников оружия изымается немало.

Идея, конечно, мне понравилась, но одно дело собрать трупы убитых врагов, и совсем другое — устроить эдакий 'концлагерь смерти' прямо у себя дома. Это я сам их резать должен, что ли? Да и популярности мне это не прибавит...

— Хм... Дельно придумано, — одобрил я. — Только есть тут свои трудности. Процесс превращения трупа в немертвого солдата сложнее, чем вы думаете, мне негде тут держать кучу узников, у меня нет большого количества мастерских и не хватает ресурсов и реагентов. Ну и если я устрою бойню прямо тут — боюсь, мои подданные разбегутся, они думают, что я не так уж плох, и мне надо поддерживать в них такие мысли. Вот если вы будете доставлять тела, уже прошедшие первый этап подготовки — это бы очень помогло.

Они озабоченно переглянулись, и затем баронет, который пониже, неуверенно сказал:

— Собственно, с этим и у нас проблемы возникнут... Одно дело куда-то погнать толпу, и совсем другое — устроить, кхм, выделку трупов. Казнить через повешение или утопление — никто не удивится. Но затем еще выделывать... Кто этим заниматься будет и как людям объяснить? В Кортании собственно некромантов мало, которые в темнице у инквизиции сидят — тех всего пара человек, остальные прячутся...

Я криво усмехнулся.

— А там обработка начальная простая — только выпотрошить да пропитать тело раствором специальным. Рецептуру моя ученица сейчас напишет. А насчет как объяснить — я что, должен учить короля, как устраивать секретные мероприятия? Берется некоторое число верных людей — таких, у которых семьи, к примеру — и они будут обеспечивать казни, охрану и доставку. Берется некоторое число преступников, обучается несложной процедуре — вот и рабочие руки. А потом, в самом-самом конце, этих, обученных, тоже мне отдать. Живыми — я найду им работу. И знают обо всем — вы, король да некоторые верные люди. Это так трудно?

— Ну, если там настолько простой рецепт, что справится и глупый крестьянин — то это осуществимо вполне.

Я перевел взгляд на Альту:

— Напиши рецепт и принеси.

— Да, мастер, — ответила она и вышла.

Я перевел взгляд на послов.

— Итак. Сколько тел и за какой срок сможете доставить?

Барон потер гладко выбритый подбородок.

— Ну, если везти телегами — это дня четыре... Мы будем спешить изо всех сил, но сообщить королю о наших переговорах — два дня на дорогу, это в лучшем случае. Предельно быстрая организация процесса — это, надо думать, опять же дня три. Такие вот дела. Если отправить письмо с голубем — он долетит за несколько часов, но такой деликатный договор письму доверить страшно...

Я засмеялся, постаравшись, чтобы мой смех прозвучал зловеще.

— Страшно, говорите? Да что вы знаете о страхе... Вот когда на вас из кустов вылетает колышущаяся гора плоти размером что твой бык, с десятками ног и рук, и все это смотрит на вас десятками глаз и вопит кучей ртов — вот тогда поймете, что такое страх. Ваш процесс — дней девять-десять, это слишком долго. Я-то могу отсидеться и месяц в моей крепости — но затем может быть уже поздно останавливать Порчу, тем более что эфириалы действуют по неизвестному мне плану, и очень слаженно.

И я второй раз за день рассказал им про встречу с эфириалами.

— Да уж, — тяжело вздохнул барон. — История невеселая. Как вы предлагаете ускорить процесс?

— Письмо — голубем, это раз. Король должен начать организацию незамедлительно и как можно быстрее. Затем первая партия тел доставляется, упакованная в мешки и обернутая бинтами с раствором, на конях, перекинутыми через седло. Хороший конь может нести человека, облегченного на внутренности и без доспехов, весьма бодро. Сотня коней — сотня тел, и это при минимальном конвое. Еще несколько коней с оружием для них. Все это может сберечь дня три минимум, а то и четыре. Да и организация в три дня — слишком долго, сам процесс предварительной подготовки делается за полдня. Так что если ну очень-очень постараться — первые тела приедут ко мне уже через шесть дней, а то и через пять.

— Хм... Того обещать не могу, но уж постараемся, чтоб было как можно быстрее... — Он повернулся к напарнику: — начинай писать письмо.

— Первые три-четыре сотни тел надо доставить в скорейшем темпе, а потом уже и телегами можно, — сказал я. — Так разбойников у вас несколько сотен?

— Да вроде порядка семисот, пойманных. Сколько еще поймаем — видно будет.

— Хм... Есть еще идеи, где трупов взять?

— В принципе, есть. Правда, крестьянских: мор в Кноссине начался. Есть опасения, что и дальше перекинется. Многие города уже закрыты на карантин. Но трупы будут, а крестьяне — вояки так себе, но хотя бы топором любой из них орудовать умеет.

— На мясной щит сгодятся. Как кончатся разбойники — присылайте и крестьян. Еще вот что. Распространите среди беженцев слухи о том, что здесь есть укрепленное селение под защитой великого мага, с которым Порча справиться не может. Что тут найдется место, работа и паек любому, кто не прочь потрудиться, есть и кров над головой, и обширные поля с урожаем, теперь уже ничейные. Можете помножить число эфириалов, которых я вчера уничтожил, раз в десять, приукрасить все это дело, сложить пару песен про великого истребителя эфириалов и победителя Порчи... Если часть беженцев ломанется сюда — и мне новые рабочие руки, и Кортании меньше проблем.

— Вот это весьма хитроумная мысль, — одобрил баронет, поскрипывая пером.

— Еще мне нужны припасы. Порох и капсюли, главным образом, потому что немного кавалерийских ружей я у драгун отобрал, а стрелять из них нечем. Ну и свинца и серы надобно.

— Этого добра пришлем, может, не очень много, но пришлем.

Тут вернулась Альта, молча положила на стол лист с рецептом и заняла прежнее место у стены.

— Письмецо большое у нас вышло, — заметил я. — голубь не сдюжит. Значит, голубем отправить только короткую инструкцию по подготовке трупов, основное письмо поедет конным скоростным гонцом. Надо уместить самое главное в маленький клочок, подъемный для почтового голубя.

Мы провозились с этим еще добрый час, но в итоге у нас получилось втиснуть самое главное в пару десятков строчек мелким почерком. Я подписал основное письмо и запечатал сургуч рукояткой револьвера.

— Которые из ваших людей самые выносливые и надежные? — спросил я.

— Вообще-то, все. Как и мы. Мы доставим письмо так быстро, как это возможно...

— У меня есть некоторые сомнения на этот счет. Видите ли, господа послы, я не уверен, что вам удастся вернуться в Кортанию живыми.

— Э-э... Простите?

— Я прощаю, но есть кое-кто, кто вас не простил и жаждет смерти, вашей и всего вашего рода.

— Вы гарантировали нам безопасность! — едва не завопил барон, у баронета просто начали подниматься волосы на голове.

— Не совсем так. Я гарантировал безопасность представителям дома Карлайлов. Обернитесь, пожалуйста, и позвольте представить вам Альту вир Карлайл, последнюю выжившую представительницу Дома Карлайлов, и, как следствие, его главу. А вы двое, по моим сведениям, самозванцы и узурпаторы. То есть, мое дело — сторона, внутренние терки Дома Карлайлов меня не касаются. А являетесь ли вы представителями этого Дома и распространяется ли на вас гарантия безопасности — эти вопросы решайте с Альтой вир Карлайл. А мне позвольте откланяться.

— Это самозванка!!! — выпучив от ужаса глаза, завопил барон.

Я встал и снисходительно улыбнулся:

— А с какой стати самозванке так ненавидеть нынешний Дом Карлайлов? Почему не один из десятков других, а?

Баронет попытался вскочить и выпрыгнуть в окно, но я преградил ему путь телохранителем и сказал:

— Все трое — выполнять приказы Альты.

На протяжении этого короткого разговора Альта почти не менялась в лице: она так сильно не могла поверить в происходящее, что просто не воспринимала всерьез или даже не понимала, но по мере того, как смысл моих слов доходил до нее, Альта постепенно расплывалась в ухмылке, одновременно торжествующей, кровожадной и счастливой.

К тому моменту, как я вышел из комнаты, Альта уже напоминала суперзлодея, который наконец-то поработил галактику или добился каких-то сопоставимых целей, и ее глаза были совершенно безумны.

Вначале несколько секунд шума — а потом все сменилось душераздирающими воплями и предсмертными хрипами. Рискованный ход с моей стороны, конечно, но, если я правильно оценил личность Симеона — он спустит мне смерть двух своих приближенных, просто ради 'блага страны'.

Альта догнала меня у самого частокола, буквально излучающая бесконечное счастье, за ней мои телохранители тащат два трупа.

— Быстро ты, — заметил я.

— Я же не садистка. Их страдания не вернут мне ни убитую семью, ни многих лет лишений, но позволить им пользоваться и далее моим именем, подло украденным... Никак.

— А что мы Симеону скажем?

— А пусть выдаст и всех остальных самозванцев. Как жест доброй воли и свидетельство чистых намерений!

Я хмыкнул:

— А к нему самому у тебя претензий нет?

Альта пожала плечами:

— Нет. Строго говоря, я даже не уверена, а знал ли он вообще, что шесть членов Дома Карлайлов умерли вовсе не от чумы и что остальные внезапно появившиеся якобы Карлайлы на самом деле ни разу не Карлайлы.

— Что насчет твоих родовых имений?

Альта только фыркнула:

— Да я уже как-то привыкла без них. К тому же, ты же мне вроде обещал должность министра в своей империи, да, мастер?

Я усмехнулся, заметив, как теперь звучит в ее устах слово 'мастер': ласково, чуть ли не заискивающе.

— Ладно. А трупы?

— Плюс два солдата в нашу армию. Можно я их себе оставлю личной охраной?

— Да не вопрос.

И мы пошли туда, где расположилась свита покойных послов.

Объяснение с ними прошло довольно гладко: солдат шокировала новость о том, что их начальники мертвы и что им придется докладывать об этом королю, но больше всего все они хотели просто убраться отсюда домой, а что послы погибли — так то не их вина.

Мы с Альтой и сержантом кортанцев составили еще одно послание Симеону, уже насчет Карлайлов, затем я обстоятельно объяснил сержанту, что и как делать с письмами и проследил за отправкой меньшего с голубем. Потом я проинструктировал Нибеля впустить кортанцев и накормить, а наутро вернуть оружие и отправить обратно, старосте поручил провести обработку двух трупов, благо, люди, умеющие это делать, у меня уже имеются.

Затем мы с Альтой пошли домой. Пообедаем, потом... То, как Альта держалась за мою галантно предложенную руку и при ходьбе то и дело касалась меня своим гладким бедром, недвусмысленно подсказывало мне, что это 'потом' будет особенно запоминающимся.

Дома я вернул пехоту в амбар, завел телохранителей в дом и двинулся на кухню, но нашел там только заготовленные продукты, но никак не обед.

— Так, а куда это Зенобия подевалась? — насторожился я.

— Что-то тут не то, — подтвердила мои нехорошие опасения Альта. — Может, сбежала?

И тут в дверях появилась Зенобия — обнаженная по пояс и вся расписанная странными рунами и разводами. Расписанная, к моему ужасу и шоку, кровью.

Мы с Альтой на несколько секунд буквально утратили дар речи, а Зенобия открыла рот, и...

— Наконец-то, ты вернулся, — не отрывая от меня пустых, безжизненных глаз, сказала она совершенно чужим, неестественным голосом.

— Эфириал! — выдохнула Альта и потянулась за револьвером.

Я почувствовал, как во мне закипает ярость, смешанная с невыносимой болью утраты. Этот эфириал выбрал не того носителя, и это он поймет очень скоро...

— Нет, — ответило то, что сидело внутри Зенобии и глядело через ее глаза. — Я не эфириал.

— Тогда кто?! — завопил я.

— Вы, люди, называете меня Изначальным, — прозвучал ответ.

Мы с Альтой молча переваривали услышанное. Изначальный? Интересно, неужто я так сильно залил ему сала за шкуру, что он лично заявился? Впрочем, это ничего не меняет.

— Знаешь, мне плевать, кто ты такой. Эфириал ли, бог ли — ты выбрал не то вместилище, — сказал я и сформировал первое эфирное копье.

— А я не выбирал. Вы двое слишком хорошо защищены от магии, Зенобия — единственная, кто смог меня услышать. И единственная, кого ты не убьешь на месте, не выслушав.

— Мне плевать, кто бы ты ни был, и говорить с тобой мне не о чем.

— Зенобия сочла иначе. Это она нанесла на себя магические цепочки, чтобы я смог говорить с тобой ее устами.

— Постой... Так ты не вселился в нее?

— Так только эфириалы могут. Я с ними не имею ничего общего. Зенобией я лишь управляю, так что с ней не случится ничего плохого, если ты не будешь тянуть время и не заставишь ее потратить больше сил, чем у нее есть.

— Чего тебе от меня надо?

— Люди, которые помогают эфириалам, находятся в полутора днях пути на запад и южнее отсюда. Это место приблизительно является геометрическим центром безлюдной земли. Ты узнаешь нужное поселение по самым большим в округе пустотным кристаллам.

Я не поверил своим ушам:

— Ты сдаешь мне своих последователей?!

— Они не мои последователи. Давай проясним некоторые моменты. Первое — я не Изначальный, я не создавал этот мир, я всего лишь остановился в нем отдохнуть, как и многие, мне подобные. Второе — я не бог. Пусть я могущественней тебя и существую почти с самого начала времен — у меня было свое начало и когда-нибудь будет конец. Я — материальная сущность, к которой ты мог бы прикоснуться, и не принадлежу к миру эфириалов вообще. Как и к твоему, впрочем.

— Допустим. И зачем ты мне это говоришь?

— Затем, что тебе нужны эти сведения, не так ли?

— Неужто из чистого альтруизма?

— Не совсем. Чистый альтруизм — это когда я поделился своей способностью применять эфир для своих нужд с теми, кого вы зовете Пятерыми. Сейчас я лишь пытаюсь исправить собственные ошибки.

— Охренеть, — пробормотала Альта. — Так Пятеро — не миф? И вознесение Эриэля — тоже правда?!

— В некотором смысле — да. Хоть они и не стали богами, как вы полагаете.

— Ладно, допустим, — сказал я. — Почему я должен тебе верить? Почему ты печешься о людях? И откуда мне знать, что ты на самом деле не эфириал и не бог из Пустоты?

Зенобия пристально посмотрела мне в глаза — и перед моим взором вспыхнула чернота. Словно проблеск молнии или резанувший по глазам свет прожектора — только черный.

Я парил в черноте, и в ней, в этой черноте, лениво копошилась колоссальная масса переплетенных щупалец. Они тянулись во все стороны, медленно извиваясь, огромные, толщиной с баобаб, длинные, простирающиеся на сотни... метров? Километров? Кто знает, в черной пустоте сложно судить о размерах.

Тут блеснул свет. Мне показалось, что громадная масса щупалец выплюнула яркую сферу, а затем понял: это далекое солнце. И следом за ним в поле моего зрения появилась планета со своим спутником, крупным и зеленоватым.

Я смотрел глазами — глазами ли? — Изначального, а сам он находился далеко за пределами лунной орбиты, в открытом межпланетном пространстве.

Колоссальный комок титанических щупалец.

Я вздрогнул, когда перед моим взглядом снова появилась кухня и Зенобия.

— Теперь ты знаешь, — сказал Изначальный.

— Мастер? — с беспокойством произнесла Альта.

— Все... все в порядке. Я... неважно. Скажи мне, Изначальный, или кто ты такой, что тебе надо от нас? Что ты забыл на нашем пыльном шарике?

— В том и дело, что ничего... Я, как и многие мне подобные до меня, просто заглянул сюда в поисках тихой гавани, дабы отдохнуть, набраться сил и продолжить свой путь сквозь грани многих миров и мирозданий. Я давно уже сплю, по большей части, и еще очень долго буду спать, лишь малая частичка меня бодрствует. И однажды я заглянул сюда... Увидел вас, людей, и принялся наблюдать за вами. А вы ошибочно приняли меня за бога... В какой-то момент я заметил, что вы не обладаете способностью видеть и использовать эфир, и подумал, что вам бы она пригодилась... и я наделил ею нескольких из вас. И поначалу это было хорошо... Но я упустил одну деталь. Эфириалы. Я видел не только вас — их тоже. Я не принадлежу ни этому миру, ни миру эфириалов, но нахожусь одновременно и тут, и там... Вижу все... Мне казалось — вы и они существуете параллельно, не пересекаясь. Вы не видели их, не знали о них. Они не ведали о вашем мире. Но вскоре выяснилось, что тех из вас, у кого есть мой дар, они способны почуять сквозь грань, разделяющую мироздания...

— И вселяться в нас, ага.

— Увы. Ваши души — нечто, очень близкое по своей сути к эфириалу. И подобно тому, как вы стали искать в Хаосе своих богов, так и они начали искать в вашем мире то, чего нет в их собственном. Но ваш мир для них — тьма непроглядная, безжизненная. И чтобы попасть сюда, они нуждаются в ваших телах...

— Положим, я поверил. Но откуда ты знаешь, где именно находятся культисты? Ты всезнающ и вездесущ?

— Мог бы быть вездесущим, если б не спал почти весь... Но сейчас я словно наблюдатель над озером. Вода — твой мир. Небо над ним — мир эфириалов. Когда рыбка выпрыгивает из воды — хорошо видно, откуда, и в том месте еще круги расходятся.

— То есть, в том месте проводятся ритуалы, когда сторонники пустотного бога ходят якобы на аудиенцию?

— Верно. Только никакого бога там нет.

— Значит, это правда, что человек способен попасть в Пустоту?

Зенобия чуть склонила голову набок:

— Тебе ли об этом не знать, пересекший ее?

— Так ты знаешь, кто я?!

— Знаю... И несу ответственность, в некоторой мере. Это я дал прежнему обитателю этой оболочки достаточно сил, чтобы осуществить задуманный им ритуал. Предвидя твои упреки и обвинения — я не знал, что перемещение души повлечет за собой уравновешивающее действие... Я вообще не понимал, чего он пытается добиться... Это прозвучит странно — но он знал то, чего не знал древний и почти всезнающий я. Он действительно знал много, умел меня слышать и был... интересным собеседником. Настолько, насколько это возможно для столь простой и ничтожной сущности.

— Хм... и ты не знаешь его дальнейшую судьбу?

— Нет. Ни судьбу, ни где он вообще находится, ни как он сделал то, что сделал.

Я вздохнул.

— Ну, тут уж ничего не поделать. А что касается эфириалов — ты можешь как-то исправить это? Сделать так, чтобы они перестали захаживать в наш мир, как к себе домой?

— Увы. И тут дело даже не в том, что я не бог и что почти весь я, уставший и обессиленный, сплю долгим сном... Каждый раз, когда я пытался что-то сделать — обязательно всплывали непредвиденные последствия. Хотя мне не следовало вообще вмешиваться. Надо было просто пройти мимо, как многие до меня... Если вы существуете по чьей-то воле — возможно, этот кто-то лучше понимал, что и как должно быть... Если же вас породил этот мир сам по себе — тем более мне не стоило вмешиваться. Но увы — я дал вам инструмент, не предвидя, как и куда это заведет. Попытался исправить ваше несовершенство, не понимая, что именно несовершенство не позволит вам пользоваться этим инструментом так, как я хотел... Увы, теперь уже ничего не вернуть. Остается лишь уповать на то, что со временем вы научитесь тому, чего не можете сейчас. А что до меня — увы. Я слишком много ошибался, чтобы отважиться еще на одну попытку, да и сил у меня почти не осталось. Я сообщил тебе, где искать помощников эфириалов, потому что это едва ли не единственное, в правильности чего я почти не сомневаюсь. Ты — видевший два мира. Ты обладаешь опытом, которого нет здесь, и, может быть, найдешь решения, недоступные никому... Включая меня.

Я медленно кивнул.

— Хорошо. Учту. А что ты собираешься делать дальше?

— Уже ничего. Я растратил остатки сил — Четверо, потом Пятый, потом тот, который знал неизвестное мне... теперь ты. Так что это мое последнее вмешательство в ваш мир. Я погружаюсь в сон — и буду спать еще очень долго, а потом просто пойду своим путем... Но, конечно, перед уходом напоследок взгляну, чем все в итоге обернется. Так что, если сможешь, постарайся, чтобы этот итог не оставил во мне бесконечных сожалений... А теперь — лови ее.

Зенобия вздрогнула, ее глаза закатились, колени подогнулись — и я в самый последний момент успел подхватить ее.

— Убиться дверью, — прокомментировала Альта. — Если это... кхм, если Изначальный не лгал — мы теперь знаем, где искать врага. Только это похоже на ловушку...

— По барабану, на что это похоже, — отрезал я, стирая с тела Зенобии кровавые символы, — один хрен у нас нечем атаковать культистов и эфириалов в самом их логове! И вообще, меньше болтай и готовь все, что надо для татуирования! Зенобии нужны защитные руны вроде наших!

— Зачем? Он же сказал, что больше не вернется... С другой стороны, если вдруг он передумает и захочет еще что-то сообщить...

— Вот как раз для этого! Пускай поищет себе другого глашатая!

Я попытался привести Зенобию в чувство, и это мне, к моему огромному облегчению, удалось. Она моргнула и обвела глазами вокруг.

— Мастер?.. — ее голос показался мне совсем слабым. — Он поговорил с тобой?

Я тяжело вздохнул.

— Поговорил. Только ты так больше не делай, глупая девчонка. Нельзя верить приблудам, будь то эфириал или что-то еще...

— Больше не буду... Мастер, так это правда, что Земля круглая, а не плоская?

— Правда, правда... Как ты себя чувствуешь?

— Нормально... только спать хочется. Глаза слипаются...

Я поднял Зенобию на руки и понес в спальню. Уложил, укрыл одеялом.

— Чует мое сердце, за пятьсот лет не поседел — так ты меня поседеть заставишь... Спи.

Она не стала заставлять меня упрашивать и моментально заснула. Я немного посидел рядом, убеждаясь, что с ней все в порядке, дыхание ровное и пульс четкий, и пошел обратно в штабную комнату.

Альта расположилась на скамье, положив ноги на стул и опершись на стену, и задумчиво вертела в руках монетку.

— И как она?

— Вроде в порядке.

— Я вот думаю... Если Земля круглая — то люди только в центре сверху живут ли со всех сторон?

— У Земли нет верха, я же говорил тебе. С какой стороны ни стой — Земля всегда внизу, потому что она и есть 'низ'.

— Выходит, с противоположной стороны тоже сейчас кто-то стоит, ногами к нам, головой вниз, и ему кажется, что это он сверху, а мы для него вниз головой?

— Совершенно верно.

— Я слыхала когда-то такое мнение... Забавно. Так что мы будем делать дальше?

Я ухмыльнулся.

— Честно говоря, я еще не решил, что будем делать мы, но зато знаю, что будешь делать ты. Обед!

* * *

После обеда мы провели мозговой штурм. Знать, где враг, хорошо, но мало: еще нужна возможность получить с этого какое-нибудь преимущество.

И вот тут все оказалось не так радужно. Ну вот знаем мы, где находятся главари культистов, и что? Там наверняка еще и эфириалов полно, и нам совершенно нечем на них напасть. И даже не просто нечем — а банально невыгодно.

Положим, я уничтожаю культ. Это автоматически усиливает короля — ведь я решил его проблему за него. Если эфириалы терпят крах — я остаюсь с королем Тантагора один на один, с вполне предсказуемым финалом. Пока вторжение цветет и пахнет — я не боюсь короля, потому что культ между нами как буферная зона. И по всему получается, что в проигрышном положении тот, кто первым начнет активную борьбу с эфириалами, теряя на этом силы. Если я сумею набрать даже несколько сотен бойцов — этого будет недостаточно для открытой войны с остальным Тантагором.

— Нам невыгодно, чтобы культисты проиграли, — заметила Альта, — и это, в общем-то, очевидно.

— То-то и оно. Более того, нам стоило бы поддерживать эфириалов, если окажется, что король сильнее.

— Был бы он сильнее — уже что-то делал бы. Только тишина кругом. Мы не видим никаких признаков боевых действий — король что, даже разведку не посылает?

— Когда мы увидим разведчиков — уже может быть поздно. Вся надежда, что дела в остальном Тантагоре идут плохо. Но культисты в любом случае на пути у короля... Впрочем, здравая мысль в том, что нам нужна разведка.

Альта развела руками:

— У нас разведки нет. Некем ее вести, разве только самим всей толпой пойти в поход... Меньшими силами попросту опасно. Я предлагаю просто накопить силы.

— Угу. Если король не передумает иметь с нами дело после твоей мести.

Альта хихикнула и принялась расстегивать свой дублет.

Остаток дня до вечера мы провели в постели в ее комнате, и это было очень необычно.

За все это время я привык и к Альте, и к тому, как она занимается любовью. Для нее секс, вначале с учителем, затем со мной — не более чем удовлетворение физиологических потребностей, своих или хозяина. Нас объединяли общие цели, а совместные постельные утехи — небольшой побочный бонус, только и всего.

Но теперь все как-то неуловимо изменилось, причем так сильно, что порой мне казалось, будто я занимаюсь любовью не с Альтой, а с какой-то другой девушкой, отдаленно напоминающей ее внешне. Куда-то подевалась привычная жесткость, движения, слова и ласки Альты стали мягче, нежнее. Циничная Альта-чернокнижница, временно утолив кровью пылающую в ней жажду мести, исчезла, и на ее месте оказалась совсем другая Альта, добрая и мягкая благовоспитанная девочка.

Вечером мы, совершенно выбившись из сил, уснули в объятиях друг друга, и я, засыпая, подумал, что между нами может быть не только прозаический секс: теперь я знаю, что Альта способна на большее.

И вот вопрос: способен ли на большее я?

* * *

Следующий день ушел на всякие хлопоты по хозяйству и книги. Заодно Альта сделала Зенобии восемь татушек, а я наблюдал за процессом и горько сожалел, что не умею делать татуировки: если бы их наносил я — мог бы заодно вытатуировать на ягодице надпись вроде 'Собственность Рэйзеля лин Фаннарда' незаметно для Зен. Конечно, ребячество и глупость — но что-то в этом есть.

Зенобия стойко вытерпела эту неприятную процедуру, впрочем, предварительно макнув палец в маленький пузырек и облизав его.

— Что это за снадобье? — полюбопытствовал я.

— Боевой наркотик, мастер. Снимает боль.

— Инквизиторы используют наркотики?

— В крайних случаях, — подтвердила Зенобия. — При ранении во время зачистки какой-нибудь дряни, например. Ну или вот как сейчас.

— Смотри, не стань наркоманкой, — пошутил я.

— Это невозможно. Капля не вызывает привыкания, а большая доза, в которой он обычно принимается — смертельно опасна, так что инквизиторы скорее умирают, чем становятся зависимыми.

— Опасная штука.

— Угу. Потому его принимают, только когда терять уже нечего. Ну или по каплям.

Поскольку Зенобия все еще не отошла от 'сеанса связи', я разрешил ей отдыхать, а кухонные обязанности взял на себя, чтобы не отрывать Альту от более важных дел. К обеду я зажарил яичницу с крупными ломтями ветчины — получилось неплохо, судя по тому, как мои девочки умяли все без лишних слов.

После обеда я провел совещание со старостой и сержантом. Мы примерно прикинули, сколько нам нужно места — получилось немало, поскольку я исходил из предположения, что в будущем у меня будет порядка тысячи войска, а к ним нужны склады, мастерские...

— Предлагаю делать канаву вокруг того, что у нас есть сейчас, — сказал Нибель, — это проще. А когда будем расширяться — выкопать новую канаву. Две канавы и два частокола — двойная линия обороны. Есть надежда, что тогда и рабочих рук больше будет.

На том мы и порешили, я велел старосте с утра приниматься за реализацию плана и пошел домой. Проходя мимо амбара с пехотой, я услышал оттуда странный звук: вжух-вжух, вжух-вжух, вжух-вжух...

Открываю дверь и вижу: Зенобия сидит на маленькой табуретке возле одного из зомби и водит по его алебарде точильным камнем.

— А это еще зачем?

Она пожала плечами:

— Не привыкла бездельничать. Обратила внимание, что алебарды давно не точены...

Я хотел было направить жажду деятельности Зенобии в русло изготовления вкусняшек, но передумал: пусть точит. Возясь с оружием, она не будет чувствовать себя в роли служанки, а превращение из ученицы инквизитора в кухарку — прогресс так себе. В своем эгоизме я напрочь упустил тот момент, что отнять ученицу у Грегора — фигня вопрос, да только сам я учитель никакой, мне нечему учить Зенобию. Она вполне устроила бы меня исключительно в роли кухарки и наложницы, только вряд ли такое положение устроит саму Зенобию, а мне пора немного и о ней позаботиться.

— Умница, — сказал я вслух и велел пехоте: — всем сидеть смирно, пока она точит ваше оружие!

Идя в дом, я подумал, что неплохо бы научиться у Зенобии стрелять: она точно умеет, а я вот не очень.

День уже потихоньку клонился к вечеру, когда меня вырвал из-за книг яростный набат.

Я выскочил из дома, напяливая доспех, и вывел из амбара и подвала все свои войска. Следом за мной выбежали девочки с револьверами наготове, но я немедленно отправил Зенобию обратно в дом с двумя драгунами.

— У тебя нет доспеха, так что сиди в моем кабинете и охраняй книги!

Подбежав к периметру, я попытался докричаться до того, кто так отчаянно бил в колокол, но он меня даже не расслышал. Пришлось пальнуть в его сторону из револьвера: пуля, взвизгнув возле придурка, заставила его в испуге спрятаться и прекратить наводить панику и неразбериху.

Над стеной появилась голова сержанта.

— Нибель, какого хрена происходит?!!

— Всадник, вашмагейшество, а за ним гонится здоровый монстр! Гребаный колокол привлек его внимание, теперь он ведет монстра прямо к нам!!

— Неужто гонец прорывается? — предположила Альта.

— Видимо... Сержант, с какой стороны?

— Оттуда! До них еще версты две!

— Собирай людей и за мной!

И я повел свою пехоту в указанном направлении, дворами в огороды.

Когда мы оказались в поле за крайними домами, до всадника оставалось метров семьсот. У меня оказалось в запасе чуть больше времени, чем я рассчитывал, потому что мы находились чуть выше по пологому склону, взмыленный конь уже почти лишился сил, да и громадная тварь тоже подустала, видимо.

Была она размером со слона, никак не меньше, с кучей ног, несколькими щупальцами и парой хватательных конечностей. Ярко выраженной головы нет, глаз и ртов куча по всему телу. И ноги, что характерно, более-менее одинаковые. Значит, не просто порча, а специально вылепленный монстр или эфириал.

— Эфириал или даже несколько в одном теле, — выдохнула свою догадку Альта.

Всадник увидел нас и понял, что мы вышли его спасать, он повернул коня в нашу сторону, а я развернул пехоту в строй, оставив по центру проход для коня. Пехотинцы уперли алебарды в землю, выставив острия навстречу монстру, слева и справа я поставил драгун. Топот ног — вот и Нибель со своими людьми.

— Пресвятые боги, — выдохнул кто-то из солдат, — ну и чудище!

— Как подойдет ближе — стреляйте, но только наверняка! И не попадите в гонца! Сержант, твое дело остановить всадника, когда он проскочит мимо солдат, и не дать ему ускакать дальше!

— Понял, вашмагейшество.

Когда до монстра оставалось шагов сто, Альта спрятала револьверы и принялась формировать в ладонях что-то яркое, как тогда, когда я разгромил 'маяк'.

— Чур, я первая, — сказала она, — не спугните... Хотя в это я вряд ли промажу...

Когда всадник пронесся в оставленный для него проем — хотя как пронесся, конь на последнем издыхании — я сомкнул ряды. Альта выбросила в сторону чудища растопыренную ладонь, огненный сгусток устремился к своей цели и с треском расплескался по голове твари. Монстр взвыл десятком пастей, ему в ответ грянул вначале залп драгун, потом — разрозненная стрельба солдат.

Тварь с ходу налетела на мою пехоту, втоптала в землю нескольких пехотинцев, но при этом напоролась на алебарды, а остальные мои вины обступили ее с двух сторон и принялись методично рубить и колоть. Драгуны занесли над головой клинки разряженных ружей-алебард и пошли в атаку, я стал стрелять, тщательно целясь, Альта вновь начала творить свой огненный шар.

На монстра посыпался град ударов, но сдаваться он и не думал. Драгун, схваченный конечностями-хваталками, буквально разорвался надвое, щупальца опутали нескольких пехотинцев. Так бой шел секунд сорок, за который я успел разрядить оба револьвера без особого успеха: серные пули чудище как-то не впечатлили. Сержант, явно желая отличиться, подскочил к эфирному монстру на пять шагов и дуплетом всадил в него из обоих стволов пистолета — без толку. Еще один пехотинец подброшен в воздух щупальцами... Надо что-то делать, иначе я могу и без армии остаться.

— Отведи пехоту в сторону! — крикнула Альта.

Стоило мне отвести на несколько шагов бойцов, как в бок монстру прилетел второй огненный шар. Тварь завопила пуще прежнего.

Чаша весов склонялась в нашу сторону. Бока чудища превратились в месиво под сотнями ударов трех десятков алебард и такого же числа кавалерийских ружей, люди Нибеля успели перезарядить свое оружие и дали второй залп, я сформировал и всадил в тварь эфирное копье. Все это само по себе не могло пронять такую громадину, но суммарный урон оказался достаточным, чтобы существо потеряло желание сражаться. Оно принялось пятиться, волоча подрубленные ноги и отбиваясь оставшейся хватательной конечностью, но в этот момент из кустов появилась простоволосая деревенская девочка и бросила в бок твари какой-то предмет. Предмет буквально прилип к горе эфирной плоти, а затем вспыхнул, ярко и жарко.

Монстр взвыл настолько громко и пронзительно, что у меня заложило уши, и стал извиваться, как уж на сковородке.

— Добиваем! — скомандовал я, моя пехота снова поперла в атаку, Альта взялась за револьверы.

Общими усилиями живых и мертвых существо удалось свалить на бок, и этим исход боя был решен. Вскоре от колоссального монстра осталась только медленно растекающаяся лужа мерзкой жижи. Плоть поверженного чудовища таяла, обнажая гротескный каркас из самых разнообразных костей.

— И так будет с каждой эфирной дрянью, которая сюда припрется, — сплюнул я.

Победа стоила мне пяти бойцов: тварь буквально растоптала кучей ног четверых пехотинцев и разорвала напополам одного драгуна, еще несколько получили легкие повреждения.

Я поискал глазами ту странную девочку — вот и она.

— Зенобия! — завопил я страшным голосом, — я же приказал тебе сидеть дома! Грегор не научил тебя выполнять приказы?!!

Зенобия, одетая в простую крестьянскую одежду, виновато развела руками, но взгляд не опустила.

— Грегор научил меня в бою никогда не разделяться и действовать в команде. Так работает лучшая в мире валинорская инквизиция.

Я тяжело вздохнул.

— А вырядилась ты так зачем?

— Свобода маневра. Если б нападающие были людьми — они не обратили бы внимания на простую сельскую девчонку, бегающую с визгом туда-сюда.

Я снова вздохнул повернулся к гонцу: надеюсь, его спасение стоило моих пехотинцев.

Гонец сидел с закрытыми глазами на земле, обнимая за шею умирающего коня, и бормотал молитву или что-то в таком духе.

— Сам упал — и останавливать не пришлось, — сказал Нибель. — Как конь проскочил сквозь строй — так и упал. Загнан насмерть, бедняга, но хозяина вынес...

— Добей, чтоб не мучился.

Сержант сделал знак своим людям, те подошли к гонцу, взяли его под руки, поставили на ноги и отвели в сторону. Гонец не сопротивлялся, только вздрогнул от звука выстрела.

Я повернулся к всаднику.

— Ну что ж. Кто ты такой и как тебя сюда занесло?

Ему на вид лет сорок. Невысокий такой, не совсем мужицкая внешность, щетина двухдневная — значит, был гладко выбрит, когда отбывал. На лице пара шрамов, один — горизонтальный сбоку на щеке, неровный, на шрам от клинка не похож. Пуля? Второй переходит со лба на щеку, от ножа или сабли. И нет нижней части левого уха, линия 'среза' полукруглая, что тоже указывает на пулю. Судя по всему, король послал одного из лучших своих гонцов, который не раз доставлял почту, прорываясь с боем под свист сабель и грохот ружей.

Но прямо сейчас этот достойный, судя по всему, человек выглядит до невозможности жалко. В висках седина, глаза, словно у загнанного зверя, и на ногах едва стоит: если б не поддерживающие его солдаты, вряд ли он смог бы стоять прямо. Одежда у него странная: только нательная рубашка, хотя на ногах очень приличные кавалерийские штаны с наголенниками. Шапки нет, на поясе две пустые кобуры и ремешки, к которым раньше крепились ножны сабли. И седло странное — четыре пустых чехла для пистолетов, но седельных сумок нет, и все имущество всадника — небольшая кожаная сумка через плечо. С характерным таким вензелем.

Я выждал пару секунд и повторил свой вопрос.

Он сфокусировал на мне взгляд, несколько секунд пытался что-то сказать дрожащими губами, а потом неразборчиво прохрипел:

— Гонец я. Королевское письмо. Нирнкэрн, ландграфу Мэйнарду.

Сержант вынул из кармана флягу и дал ему глотнуть, после чего речь гонца стала более разборчивой.

— Так ты сильно в сторону отклонился. Нинркэрн — это там, в трех часах очень быстрого пути.

— Я знаю... Пришлось свернуть с большака в поле — по твердой дороге оно догоняло...

— Где оно за тобой увязалось?

— Томрук... Сорок верст отсюда.

Вот тут я аж присвистнул:

— Оно за тобой гналось сорок верст?!

— Они гнались. Три штуки. От одного я отделался на оградах — оно там и напоролось на что-то, не смогло перепрыгнуть, как мой Ветерок... два других просто проламывали все. Второй потом отстал, а этот... этот, самый маленький из трех, едва не догнал. Пули ему нипочем, и по большаку он меня почти нагнал, хотя я сбросил все... Шлем, кольчугу, оружие, сумки... Свернул в поля. Тридцать верст оно дышало мне в спину в сорока шагах... Думал, не уйду, но услышал колокол и свернул на звук. Спасибо, что спасли, король щедро вознаградит вас за это, особенно если вы сможете доставить меня в Нирнкэрн...

Похоже, бедняга еще не понял, кто его спасители. Объятый ужасом и предельно измотанный адской гонкой, он проскочил сквозь строй и не заметил, что перед ним зомби.

— С этим могут возникнуть проблемы... Что происходит при дворе? Где армия?! Долго ли еще ждать?!

— Того не ведаю. Небольшой отряд — четыре роты — восемь дней назад провел разведку боем и продвинулся верст на двадцать от Темерина, но потом попал в засаду. Обратно вернулось едва пятьдесят человек. Насколько мне известно, сейчас кронпринц Васпиан, да хранят его боги, собирает по всей армии самых лучших и отчаянных солдат... А вы, ваша светлость, кто будете?

Я вздохнул:

— В общем, я даже не знаю, как бы это лучше сказать, потому скажу, как скажу. Я — некромант и чернокнижник, враг твоего короля и владыка этой земли. Давай сюда сумку.

Гонец попытался оглядеться — а зря, потому что увидел мою пехоту. Волосы у него на голове буквально стали дыбом, он попытался вырваться, но эта попытка выглядела совершенно жалко. Сержант отобрал у него сумку с почтой и протянул мне.

— Запри его в темнице, — велел я. — Кормить-поить, вреда не причинять, разговоров с ним не вести и никому другому не позволять. Идем в храм, там посмотрим, кому чего король пишет. Да, и пошли человека к старосте — пусть пришлет мужиков, отмыть мою пехоту от этого дерьма...

— Слушаюсь!

Я оглянулся на Зенобию.

— Кстати, а что это ты в него такое кинула?

— Фосфорную гренадку с крючьями. Против Порчи это лучшее средство из доступных простому смертному... Правда, я не знала, что Порча бывает настолько большой...

— Отличная работа.

Мы устроились в помещении охраны за столом, я вынул из сумки одно-единственное письмо на пергаментном свитке, сломал печати, впился глазами в строчки и сразу понял, почему это письмо было отправлено с лучшим тантагорским гонцом: Васпиан собрал шестьсот бывалых, опытных солдат, вооружил их лучшим, что нашлось в арсеналах Тантагора, и этими силами намеревается совершить стремительный бросок через Рамагу к Нирнкэрну, чтобы соединиться с Мэйнардом, и послал сообщение об этом ландграфу. С одной стороны, знать планы врага — превосходно. С другой — досадно понимать, что я ничего не смогу с этим поделать. Шесть сотен отборного войска — не хухры-мухры, мне просто нечего этому противопоставить.

— Видать, хреново совсем дела пошли у короля, раз кронпринц лично намерен вести полк на прорыв к ландграфу, — ухмыльнулся я, просто чтобы не показать своим приближенным, как меня встревожила эта новость.

Правда, моя ухмылка делу помогла слабо: у солдат ошарашенный вид. Служить некроманту — еще полбеды, теперь они думают о том, как бы не пришлось за эту службу отвечать.

— Думаете, вашмагейшество, у принца получится?

Я хмыкнул:

— Он дойдет аккурат до одного вот такого монстра, которого мы только что одолели, понесет потери — не три бойца, как я, а много больше — и даже после победы те солдаты, которые не разбегутся, сильно подрастеряют боевой дух. Судя по всему, Васпиан отчаянно пытается восстановить авторитет королевской власти. После его победы народ забудет, что перед этим сама же корона допустила вторжение...

На самом деле, я выдавал желаемое за действительное. Потому что если кронпринц все-таки прорвется к ландграфу — следующим их шагом будет разобраться со мной... В принципе, у меня есть вариант посеять раздор: если Васпиан узнает, что ландграф маг, а при нем целый ковен, да если и ковен узнает, что принц это знает... Да если еще и кто-то вроде Грегора намекнет, что за вторжением стоит ковен...

— Ну-ка, давайте сюда карту. Рамага — это где?

— Это город, где графиня Кайлакс правила, — подсказала Альта.

— Вот он, — показал на карте сержант.

Я прикинул маршрут. Рамага несколько в стороне от прямой, соединяющей Темерин и Нирнкэрн... Хм.

— Васпиан, видимо, выступит из Темерина?

— Только так, — подтвердил сержант. — Это ближайший к Рамаге и к Нирнкэрну укрепленный город... кроме Тильваны. Но Тильвана, того, сами знаете...

— Ну и зачем Васпиану такой крюк делать? Через Рамагу-то?

— Стены, ров, — подсказала Зенобия, — ночевать в укрепленном городе лучше, чем посреди поля лагерь строить.

— Только оттуда надо будет вначале эфириалов выбить.

— Так Рамага держится ведь. Мы с Грегором там были как раз перед тем, как я сюда пришла. Город речкой с трех сторон окружен, видимо, местность эфириалам настолько омерзительна, что туда только Порча доползла, да и то безрезультатно. Расквартированная там рота удрала в самом начале вторжения, но в Нирнкэрне так и не появилась. А горожане взялись за оружие и удержались. Принц об этом наверняка узнал каким-то образом.

Я хмыкнул. Вот оно как... Может, и к лучшему, тем более, что у меня к жителям Рамаги свой личный счет имеется...

— Значит так, Нибель. Возьми троих, садитесь на самых лучших коней, которые тут есть, и стрелой мчитесь в Нирнкэрн, к темноте успеете. Найти инквизитора дин Крэя и завтра поутру стрелой обратно вместе с ним.

Сержант почесал затылок.

— Тут, вашмагейшество, проблемка есть. Ландграф знает, что мы, стало быть, вам служим... Та самая инквизиторша ему сообщила. Большой вопрос, впустит ли он нас и отпустит ли...

— А ему не резон со мной ссориться. В первый раз мы миром расстались, ландграф знает, что не я его самая большая проблема.

— Но теперь он может уже знать, что ссора неизбежна. Гонец мог быть не один, и если так, то примерно сейчас ландграф уже знает, что вскоре надобно будет, значит, сюда нападать, а раз так — отчего бы не ослабить будущего врага на четырех бойцов?.

Я покачал головой:

— Вовсе нет. Вот Темерин, вот Томрук, вот Рамага. Вот Нирнкэрн. Наш гонец гнал практически напрямую, значит, другие изначально были посланы иными путями. Самый вероятный вариант — второй гонец сейчас в Рамаге, и если не дурак — там и заночует, ночью по большаку гонять занятие гиблое. Потому, даже если второй гонец существует, завтра поутру вы уйдете из города, когда гонец только из Рамаги отправится. Так что не теряй время. Завтра к обеду инквизитор должен быть тут. Да, и про гонца и письмо — ни звука.

— Может, мне сгонять? — предложила Зенобия.

Ага, вот прям щас. Будто мало мне один раз по колодцам шарить...

— Для тебя у меня другая задача есть.

Сержант козырнул и бросился собираться в путь, а мы втроем пошли домой. По пути я забрал пехоту, уже отмытую, и вернул в амбар.

— Мастер, у тебя есть план, как нам одолеть полк в шестьсот алебард? — спросила Альта. — Ведь обещанные тела от Симеона если и приедут, то уже после того, как Васпиан окажется в Нирнкэрне.

— И да, и нет. План есть, только я не собираюсь с ними драться. Лучшее оружие против врага — другой враг. И вообще, мы, некроманты, не любим сами ручки пачкать, мы только чужими горазды, хе-хе. Большая удача, что принц через Рамагу решил двигать.

Тут уже встревожилась Зенобия.

— Мастер... Вы же не собираетесь убить целый город?!

Я усмехнулся:

— Нет, не собираюсь. Как величайший из некромантов, я свидетельствую: мертвыми управлять труднее, нежели живыми.

После ужина я решил, что время настало. Несмотря на всю мою браваду, мой план может просто провалиться по миллиону причин, и тогда мне каюк. И перед лицом опасности настало время осуществить мою небольшую мечту, ведь другой возможности уже может не представиться.

Я встал из-за стола и потянулся.

— Идемте, девочки.

— Куда?

— Сейчас увидите. — Я привел их в свою спальню и улыбнулся: — если кто-то не понимает, почему мы тут втроем — даю подсказку. Раздевайтесь.

Порезвились мы ночью славно. Мои девочки почти не возражали против кувыркания втроем, только Альта попыталась намекнуть, что не давала своего согласия делить наше ложе с конкуренткой, так что пришлось заняться сперва ею. Потом настал черед Зенобии, при этом я велел Альте зажать ей рот и потому впервые был полностью свободен в своих манипуляциях с девичьим телом.

Хотя в итоге я устал больше всех, чуть попозже меня хватило на Альту еще раз: завтра или послезавтра решается наша судьба, к чему беречь силы? Разумеется, я держал в уме вариант в случае неудачи спрятаться в укрытие, но там большой вопрос, что и как повернется. Риск огромен, к сожалению.

Так что я свою мечту осуществил и уснул, прижимая к себе два обнаженных тела и размышляя, что за такое стоит бороться отчаянно и до конца.

Снилась мне, как ни странно, не громадная тварь и не армия Васпиана, а Зенобия, и этот сон носил ярко выраженный эротический характер. В итоге проснулся я посреди ночи и обнаружил, что Зенобия уравнивает счет, сидя верхом на мне и медленно приподнимаясь и опускаясь, при этом одной рукой зажимая сама себе рот.

Мне захотелось сказать ей много нежных, теплых слов, но я решил не будить посапывающую Альту, только впился пальцами в ягодицы Зенобии. Финишировали мы практически одновременно.

Что ж, теперь у меня точно есть, за что бороться. И мне уже, в общем-то, положить с пробором на весь мир: пусть ненавидит, сколько влезет, не в нем дело. Две мои жемчужины — мое самое большое богатство, и я дал себе слово, что когда-нибудь они будут жить в настоящем королевском дворце.

В моем дворце.

* * *

Утром мы проснулись, когда солнце уверенно двигалось к зениту. По идее, Грегор вскоре должен прибыть, так что надо быстренько приводить себя в порядок. Мне не хочется, чтобы он узнал, как я развращаю его бывшую ученицу, надо признать.

Мы оделись, при этом Зенобия снова начала краснеть и опускать глаза, явно смущаясь своей ночной раскрепощенности, а я попытался определить, какая Зенобия нравится мне больше, восхитительно-распущенная или трогательно-краснеющая, впрочем, безуспешно.

Затем я отправил ее готовить завтрак на четверых и спросил у Альты:

— Слушай, так что в той карете?

— Собаки, — ответила она, — забальзамированные, штук двадцать. Там рунная цепочка внутри, которая срабатывает при открывании дверцы и массово поднимает их. Только они будут неуправляемыми и есть риск, что нападут и на нас.

— Понятно. Сгодится для отвлекающего маневра.

— Так в чем твой план?

— Наберись терпения, инквизитор скоро приедет, тогда и узнаешь.

— А если не приедет?

— Тогда и план полетит в Бездну, — пожал плечами я.

Минут через пятнадцать Зенобия сообщила, что завтрак — копченое мясо со свежим салатом — готово, и тут на крыльце послышались знакомые шаги: появился Грегор в сопровождении сержанта.

Я похвалил Нибеля за выполненное задание и кивнул инквизитору на стул:

— Садись, что ли, как раз Зенобия завтрак сварганила. Главное в профессии инквизитора — вовремя появиться в нужном месте, не так ли?

— Угу. Так что за причина, ради которой я приехал ни свет, ни заря?

— Ну, это, на самом деле, разговор долгий, надо вначале позавтракать.

Зенобия принесла тарелки, мы принялись за еду, параллельно обсудив общее положение дел в Нирнкэрне и на 'отрезанной' земле в целом. Как я и полагал, ландграф все еще пребывал в неведении относительно планов короля и принца.

— Скажи, Грегор, — обронил я невзначай, — ты никогда не задумывался, что было бы, если б магов и эфириалов не существовало вообще?

— Нет, — ответил он, — не задумывался. Да и куда им деться?

— Неважно, куда. Представь себе, что вмешался, к примеру, Изначальный. Он лишил магов их дара и навеки закрыл эфириалам вход в наш мир. Как думаешь, что будет дальше?

Грегор задумчиво поработал челюстями и сказал:

— Честно говоря, без понятия. Все останется на своих местах, просто такие, как я, купят себе фермы и будут выращивать капусту, да и паладинам придется менять специализацию...

— Хочешь, я расскажу тебе, что будет?

— Тебе-то откуда знать?

— У меня есть голова на плечах, как и у тебя, притом не пустая. Давай вместе поразмыслим. Вот однажды утром маги проснулись обычными людьми, эфириалов не видать... Некоторое время, лет пять или десять, все будет по-старому, а потом всем станет ясно: мир изменился, магов больше нет и новые не рождаются, да и эфириалов уже не сыскать... Первая перемена — тяжелая пехота с алебардами уходит в прошлое. Алебарда нужна против Порчи или против неупокоенной мертвечины, но обычный человек легко и просто умирает от маленькой пульки, застреленный с расстояния. И войну выиграет тот, кто первым поголовно вооружит своих солдат ружьями.

— Это вряд ли. Пробить хорошую кирасу трудно, а дальше ружье бесполезно. Револьверы слишком дороги, чтобы вооружить ими всю армию.

— Ты упускаешь фактор прогресса. Первые револьверы появились двадцать лет назад — и вот они распространены повсеместно. Мастера изобретают не только новые механизмы вроде поворотного барабана, развивается все. Появится более мощный порох, более совершенные методы производства, огнестрельное оружие станет мощнее и дешевле. А потом появится нарезной ствол — и броня станет бесполезной.

Грегор приподнял бровь:

— Какой ствол?

— Нарезной. В нем идут спиральные нарезы. При выстреле пуля врезается в них и начинает вращаться вокруг своей оси.

— Зачем?

— У тебя была в детстве юла? Или волчок?

— Хм... Да, и что?

— Ты никогда не думал, почему волчок, вращаясь, стоит на тонком острие? С пулями та же история. Твои пули круглые, если зарядить продолговатую — она в полете будет кувыркаться. Из нарезного ствола можно стрелять продолговатыми, заостренными пулями, вращаясь, они будут лететь ровно. Меньше калибр при том же весе пули — меньшее сопротивление воздуха, большая поперечная нагрузка, что позволяет легче пробивать броню. Если покрыть мягкий свинец оболочкой, например, из латуни — пуля будет меньше деформироваться и еще лучше пробивать броню. А еще внутрь свинца можно вставить сердечник из закаленной стали — получится бронебойная пуля, которая пробьет любой нагрудник.

Грегор выглядел крепко удивленным.

— Как ты до этого додумался?

— Это я тебе потом расскажу. Слушай дальше. Кроме нарезных стволов, появятся 'патроны'. — Я пододвинул к себе лист бумаги и карандаш и начертил схему. — Смотри. Это и пуля, и порох, и капсюль в одном контейнере. Это сейчас ты заряжаешь свой револьвер двадцать минут. А револьверы на патронах будут иначе устроены. Откинул барабан и просто вставил туда патроны. За десять секунд, а то и за пять. И больше не надо будет носить при себе четыре или шесть револьверов.

— Это же гениально... — пробормотал Грегор.

— Ага. Это приведет к тому, что у солдат исчезнет всякая броня за ненадобностью, а из холодного оружия останется только кинжал. Рукопашные бои уйдут в прошлое, как и яркие, цветастые формы. Сражения будут вестись на расстоянии, и не строем на строй, солдаты станут стрелять друг в друга, скрываясь в траншеях. Знаешь, что будет дальше?

— Даже не представляю.

— Огнестрельное оружие продолжит развиваться. Как тебе идея ружья, стреляющего десять раз за секунду? Тридцать раз за три секунды. Или пистолет, который заряжает сам себя? Смотри. Вот ствол, вот рукоять, внутри нее короб с патронами, патроны подпираются пружиной. Выстрел, вот эта деталь уходит от отдачи назад, а затем на пружине возвращается вперед, досылая в ствол новый патрон. Перезаряжается такой пистолет за секунду — еще быстрее, чем револьвер.

Грегор несколько секунд изучал схему.

— Я просто не представляю себе, когда ты успел все это наизобретать?!!

Я усмехнулся.

— Слушай дальше. Это оружие будет стрелять не на пятьдесят шагов, а на две с половиной тысячи. Чтобы ты понимал: убойная мощь такой пули превышает убойную мощь твоего револьвера раз в пять, а то и десять. Колоссальная мощь и колоссальная скорострельность. Вся война превратится в окопную войну, потому что прямая пехотная атака станет самоубийством. Как выкурить врага из окопов? Пушки. Большие пушки, стреляющие снарядами, начиненными мощной взрывчаткой. Человек на таком поле боя совершенно беззащитен. И тогда появятся автомобили, обшитые броней. Изнутри можно стрелять сквозь бойницы, пули ему нипочем. Это сейчас они — едва двигающиеся повозки. В будущем они станут быстрее и больше. Как ты думаешь, как можно справиться с таким бронеавтомобилем?

Инквизитор развел руками:

— Не представляю себе.

— При помощи автомобиля с легкой пушкой. Панцерные пушконосцы станут новым витком развития оружейного дела. А чтобы защитить свои панцеры от пушек врага, их будут оснащать все более толстой броней и все более мощными пушками, чтобы пробивать вражескую броню. Как итог, появятся панцеры, весящие от трех до десяти тысяч пудов.

— Ну это ты загнул!

— Ничуть. Но тут проблема даже не в панцерах, а в такой штуке, как гонка вооружений. Положим, ты король. Ты вооружил своих солдат ружьями, стреляющими на двести шагов. Всю армию. И вот тебе говорят, что твой сосед, твой враг, вооружил своих солдат ружьями с дальнобойностью в триста шагов. Ты отправляешь свои старые ружья ржаветь в арсеналах и приказываешь оружейникам сделать новые, которые стреляли бы дальше и точнее, чем у соседа. Сосед, видя это, вооружает своих солдат ружьями, которые стреляют как твои новые, но вдвое быстрее... Ну ты понял, да? Тратишься на оружие, выбрасываешь его, тратишься на новое — и так без конца. Огромные затраты — и это даже без войны. Пока речь идет о ружьях — еще не все так плохо, потому что в будущем ружья не будут делаться оружейниками поштучно, огромные фабрики будут выпускать сотни ружей в день и десятки тысяч патронов. Но то же самое касается и панцеров. Гонка брони и калибров. А потом кто-то решит, что не надо драться панцерами против панцеров — можно просто забросать их взрывчаткой с высоты. И появление особых летающих устройств — самолетов — сделает это возможным. А дальше — гонки самолетов. Самое совершенное оружие будет становиться хламом в пять лет. Колоссальные расходы, нищий народ. И все это без войны.

— Безрадостную картину ты обрисовал. Я только надеюсь, что твое воображение так и останется твоим воображением.

— О, безрадостное еще и не начиналось. Зачем воевать с большой и хорошо вооруженной армией, если ее можно просто отравить? Знаешь, что такое 'хлор'?

— Нет.

— Любой алхимик тебе скажет, что это очень ядовитый газ, стелящийся по земле. Во время окопной войны тебе надо только дождаться ветра в сторону врага и открыть емкости с хлором. Десятки тысяч человек умрут страшной смертью за пару часов. Додуматься использовать хлор как оружие — вопрос времени.

— Только вот если ветер поменяется...

— Кто использует газовое оружие — оснащает своих солдат специальными дыхательными масками. Но и хлор — пустяк. Вот слова: зарин, зоман, иприт, фосген. Как думаешь, что это?

— Похоже на имена демонов.

— Если бы... Это боевые газы. Зарин останавливает деятельность человеческого мозга и нервов. Если разбить склянку на первом этаже королевского дворца — вымрет весь дворец.

— Одну склянку?!!

— Одну склянку. И я могу назвать кучу других страшных вещей, которыми люди будут истреблять людей... Но тут самое ужасное не в том, чем убивать. Гораздо страшнее — ради чего. Скажи, Грегор, вот ты в своем Валиноре уверен, что Эриэль — главный из Пяти, Первый. А кортанцы и тантагорцы считают, что он вознесся последним и стал Пятым. Ты осеняешь себя священным кругом левой рукой, ото лба к правому плечу и далее, а кортанцы делают это правой и в противоположном направлении. Как тебе идея покарать их за это? Силой заставить поклоняться Пятерым правильно, а не так как они это делают?

Грегор выпучил глаза, да и у Альты и Зенобии брови вверх поползли.

— Что ты несешь?! Да мне какое дело, как они круг делают?!

— Вот-вот, Грегор. Тебе нет дела, потому что есть маги и эфириалы. Но, как ты сам и сказал во время нашей первой встречи, человеку нужен враг. Не будет магов и эфирных выродков — самым главным врагом человека станет другой человек. Это сейчас идея религиозной вражды тебе кажется дикой — но в будущем людей ждет именно это.

— Знаешь, пока ты рассказывал об этих, патронах, и прочем, я удивлялся, как ты до этого додумался... Это звучало разумно. Но теперь тебя понесло в сторону диких, безумных, ничем не подкрепленных пророчеств...

Я покачал головой:

— Увы, я не додумался ни до чего из этого, и мои пророчества — не пророчества. Хочешь, я прочту твои мысли? Скажу, о чем ты думаешь?

— И о чем же?

— Ты думаешь, что перед тобой сидит Рэйзель лин Фаннард, пятисотлетний чернокнижник.

Повисла зловещая пауза.

— А это... не так? — прищурился Грегор.

— Не так.

— Эфириал?!

— Увы, все гораздо страшнее, чем ты думаешь. Рэйзель лин Фаннард, понимая, что сгниет заживо в Цитадели, пошел на крайнюю меру. Он сбежал сквозь грани мироздания, обменявшись душами — ну или телами, как посмотреть — с человеком в параллельном мире, очень похожем на этот. Мне всего семнадцать лет от роду, и я просто паренек из другого мира, где все люди без исключения — затупленные, где никогда не было эфириалов.

Грегор молча смотрел на меня, потом сказал:

— Тогда как ты умудрился повелевать мертвыми, если ты затупленный?! А, кажется, я понимаю, кто из вас двоих на самом деле главный...

— Не угадал, — отозвалась Альта. — Мастер действительно не Рэйзель, но унаследовал его магический дар и с моей помощью подтянул знания. Ирония в том, что дар магии — свойство не души, как полагал учитель, а тела. И главный, как ни странно, тоже он.

Снова стало тихо, пока инквизитор осмысливал услышанное.

— Что ж, теперь все стало на свои места, — тихо сказала Зенобия. — Я все пыталась понять, отчего не могу разглядеть в вас никаких признаков древнего, мудрого, бесчеловечного чернокнижника...

— Ты права. Я — твой ровесник, вот и весь ответ. И я ничего не придумал — просто рассказал историю моего родного мира. И в нем люди делают друг с другом такое, что по сравнению с этим все ужасы Порчи просто меркнут... — Я наклонился ближе: — Грегор, хочешь, я расскажу тебе, как убить миллион человек за одну секунду?

Он помолчал, затем недоверчиво спросил:

— Миллион? Вряд ли возможно убить весь Тантагор, всю Кортанию и половину Болонги за одну секунду.

— Ты прав, очень большая территория. Но что, если я скажу, что жил в городе с населением в два миллиона человек? А вся моя страна, очень маленькая, насчитывает лишь девять миллионов жителей. Всего лишь девять. Ты можешь представить себе дом высотой в шестнадцать этажей? Нет, конечно, тут ведь королевские дворцы только четыре имеют... А что говорить про дом в сто этажей?

— Да не может быть!!

— Еще как может... И одна особенная бомба, сброшенная на такой город, убьет сотни тысяч, а то и миллион. Вспышка света, по сравнению с которой солнце будет тьмой — и самые везучие люди даже не умирают, а просто исчезают. Испаряются в буквальном смысле слова. Те, кому повезет меньше, погибнут при пожаре, а самые невезучие переживут и вспышку, и пожар, чтобы потом медленно умереть от так называемой лучевой болезни. Ну а те, которые в момент взрыва будут смотреть в ту сторону с десяти верст — просто ослепнут, им выжжет глаза. Считай, что дешево отделались. Так вот, Грегор. Я знаю, как устроена такая бомба, и могу тебе рассказать. Там все очень-очень сложно, мне придется объяснять тебе многие секреты сложных наук и неизвестные тебе тайны мироздания — но к вечеру ты поймешь, как такая бомба устроена и как она работает.

— Нет, во имя Пятерых, я этого не желаю знать! И у меня вопрос, откуда это знает паренек семнадцати лет?!!

— Все просто. В моем родном мире нет магии, но наука сама как магия. Школяр в двенадцать лет знает больше, чем тут — любой ученый муж. Я знаю, как устроено самое страшное оружие, потому что к моим услугам куча книжек, написанных понятными словами. Книги издаются в моем мире многими тысячами в год — я имею в виду разные книги. Каждая — многими тысячами экземпляров. Знания доступны всем и каждому.

— Ну, тогда ты сможешь завоевать мир, — хмыкнул Грегор.

— К счастью, этим способом не смогу. Ты знаешь, как устроен твой револьвер, но если я попрошу прямо тут изготовить второй — ты не сможешь. Нет ни материала, ни инструментов, ни навыков работы с металлом. Так и эта бомба. Чтобы ее сделать, нужны новые открытия, новые материалы, новые индустрии, сотни тысяч сверхквалифицированных мастеров. Так что пока мир может спать спокойно... Пока.

Грегор покачал головой и сунул в рот последний кусочек мяса.

— Знаешь, — сказал он, прожевав, — я всегда считал эфириалов величайшим проклятием людей, но если все, что ты сказал, правда... Мне следует возблагодарить богов за Порчу и магов, и попросить, чтобы и впредь все оставалось, как есть. Лучше чернокнижники и эфириалы, чем воздушные яды и такие бомбы...

Я вздохнул.

— И вот тут у меня самая последняя и самая страшная новость, Грегор. Эпоха магов близится к концу, если не мы, то наши дети станут свидетелями ее окончания. А дальше все пойдет по тому же пути, что и в моем мире. Первый шаг — нарезные стволы и патроны. Пока их вроде бы нет, но кто знает, может, прямо сейчас некий мастер экспериментирует с первым нарезным ружьем... Вот представь себе ружье, которое навылет пробивает любую броню и стреляет десять раз в секунду. Знаешь, что оно сделает с любым моим немертвым бойцом? Наизнанку вывернет. Как только способы производства огнестрела улучшатся и само оружие улучшится — некроманты станут бессильными, а маги — уязвимыми. Это сейчас твои револьверы бесполезны против моего эфирного щита. Когда у тебя будет ружье, выпускающее тридцать пуль на раз-два-три, у любого мага шансов уже не останется. Порча? В моем мире каждый солдат имеет такое ружье. А еще у них есть пушки, стреляющие с плеча, легкие, но очень разрушительные. Мы вчера убили жуткую огромную тварь, можешь спросить у Зенобии, как шел бой и чего он нам стоил. В моем мире с ней справится один солдат. Одним выстрелом разорвет ее в клочья. И вот тогда, Грегор, уже не будет важно, есть маги с эфириалами или их нет. Человек, вооруженный наукой и могучим оружием, станет сильнее. И именно тогда главным врагом человека станет человек. В моем мире произошли две всемирные войны. В первой погибло двадцать миллионов человек, во второй шестьдесят — прочувствуй эти цифры. И твой мир идет тем же путем. Да, в деталях есть отличия, но посуди сам. Самодвижущиеся повозки на паровой тяге и револьверы в моем мире были почти ровесниками, и тут то же самое. И между появлением самой первой паровой повозки и первым применением бомбы, испепеляющей города, прошло сто семьдесят шесть лет. Время пошло, Грегор, время пошло. Может, тут будет чуть дольше, двести или двести пятьдесят — но итог тот же. Религиозные войны, летучий яд, жидкий огонь с небес, испепеленные в одну секунду города, войны с десятками миллионов погибших — все это будет. Вопрос времени, не более того.

Снова воцарилась тишина. Грегор молча барабанил пальцами по столу, и я решил доковывать.

— Ты, между прочим, абсолютно прав. Маги — не проклятие рода людского, а дар. Маг — самое разрушительное оружие в мире, но при этом у него есть честь и совесть, как правило. А вот летучий газ — оружие без собственной воли. Кому в руки попадет — тот и будет использовать. В истории моего мира много примеров боен, устроенных безумцами... Более того, именно маги стопорят развитие оружия, потому что всякий король знает, что его главная сила — боевые маги, а мага нельзя выковать или изготовить, сколько есть — столько есть, и новых не будет до следующего поколения. Именно маги — причина, препятствующая большим войнам, ведь если на войне маги погибнут — страна ослабнет. Короли боятся воевать и нести потери в магах, и сам принцип гонки вооружений пока не укладывается в их головы. Но все изменится, когда маги перестанут быть самым сильным оружием. Скорострельные ружья, панцеры, наплечные пушки — все это можно изготовить, и выиграет тот, у кого оружия больше, у кого оно мощнее. И начнется гонка, расходующая баснословные суммы из казны. А там и мировые войны на горизонте замаячат... Так вот, Грегор. Этот мир еще можно спасти. Сделать так, чтобы ни страшные бомбы, ни жидкий огонь, ни панцеры никогда не были изобретены.

— Каким же образом?

— Магократия. Если маги будут править миром — они запретят развитие оружия, потому что это вопрос сохранения их власти. Ну а простые люди без оружия в войнах магов бесполезны, потому все войны будут вестись магами против магов. И какие изуверские заклинание ты ни изобрети — они все равно ограничены мощью мага. И вот тут мы подходим к тому самому делу, ради которого я тебя и позвал. Хочешь спасти свой мир от того, через что прошел мой — помоги мне победить. Пока миром будут править маги — в нем не будет ни страшного оружия, ни войн с десятками миллионов жертв.

Грегор откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:

— Угу. И сил, способных обуздать чернокнижников вроде Рэйзеля, тоже не будет. Ты предлагаешь отдать мир во власть таких, как лин Фаннард или его ученица?

— Ошибаешься. Напротив, это сейчас проблема, потому что ландграф и его ковен, будучи все вместе сильнее Рэйзеля, сидели тихо, боясь себя выдать. Всякий маг — дитя человеческое, в первую очередь он именно человек, и только во вторую — маг. И то, вырастет ли он в почете и достатке, чтобы оберегать свой народ, или с ненавистью к людям, поставившим его вне закона, зависит как раз от общества. Скажи, ты знал, что Рэйзель оказался вне закона до того, как хотя бы подумал о причинении зла кому бы то ни было? И что его ученица — чудом выжившая наследница дворянского Дома, предательством лишившаяся семьи и положения? И что свои жестокие эксперименты Рэйзель ставил без ее помощи?

— Он запирал меня в моих покоях, — внезапно сказала Альта. — Боялся, что я могу ему помешать...

Я приподнял бровь:

— А ты хотела?

Она пожала плечами:

— Никогда об этом не думала. К чему думать о том, что невозможно? Разумеется, мне не нравилось то, что он делает, только учитель меня не спрашивал...

Я вздохнул.

— Видишь ли, Грегор, не магия делает человека злодеем, стать злодеем может любой, и для этого ему достаточно иметь любой тип власти, не обязательно дар магии. В моем мире один человек, вообразив себя и свой народ высшей расой, истребил миллионы тех, кого он считал низшими. Он не был магом, но это не помешало ему, вместе с парой таких же агрессивных правителей, развязать вторую всемирную войну. И шестьдесят три миллиона погибших в ней — это не только и не столько солдаты огромных армий, их только двадцать пять миллионов. Остальные тридцать восемь — мирные жители, погибшие во время боевых действий или умерщвленные в лагерях смерти, где 'высшие' истребляли 'низших', чтобы расчистить себе жизненное пространство...

— И кто победил?

— Сам-то как думаешь? Превосходство типа высших было воображаемое, и весь остальной мир быстро им это объяснил... Ну как быстро — почти семь лет шла война. Или давай подумаем вот о чем: Рэйзель за пятьсот лет погубил от шести до десяти тысяч человеческих душ. В моем мире во время второй мировой войны был некий целитель, Менгеле. Он в лагерях смерти проводил бесчеловечные опыты над узниками. Пытался изменять цвет глаз, впрыскивая химикаты, удалял органы, сшивал людей, анатомировал живых младенцев... Его очень интересовали близнецы, их он погубил около четырех с половиной тысяч. Например, когда ему попались два мальчика, один из которых замечательно пел, а второй не имел голоса — он вскрыл их обоих, чтобы понять, в чем разница... Его жертвами стали десятки тысяч человек — и это за двадцать один месяц. Он убивал от тридцати до пятидесяти людей каждый день... И Менгеле даже не был магом.

— Тихий ужас, — пробормотала Альта.

Инквизитор тяжело вздохнул.

— Ладно, допустим, я тебе поверил, что ты не Рэйзель...

— Тебе не нужно в это верить — проверь. Нарезное оружие, патроны, многозарядные пистолеты — все это можно изготовить и убедиться, что оно работает, а чернокнижнику этого неоткуда узнать. Пойми, Грегор, магия дает людям силу, но не она делает их чудовищами. В моем мире без магов чудовищ куда больше, чем тут — чернокнижников. Возьми те же страшные бомбы — их применили нелюди, против городов с женщинами и детьми. Погибли от всего двух бомб сотни тысяч людей. И те нелюди, во главе с правителем страны, как ни странно, не были никак наказаны. Их даже не отвергло их общество. Когда у здешних королей появятся такие же возможности, как у правителей моего мира, ты поймешь, что чернокнижники рядом с ними — что мышь против крокодила. Только будет уже поздно. Я прямолинеен и честен с тобой: я планирую жить очень долго, пользуясь ритуалами Рэйзеля, и для этого буду использовать осужденных убийц. Да, аморально, скажешь ты. Но пока я буду жить и править этим миром — в нем не будет всего того ужаса, который тебе сейчас описал... И тут неважно уже, Рэйзель я или нет, потому что на самом деле я хуже Рэйзеля. Рэйзель убил десять тысяч — я убью намного больше в процессе захвата мира. Может быть, сотню тысяч или даже две... Рэйзель не помышлял о мировом господстве, а я планирую этот мир перестроить с учетом ошибок моего собственного. — Я вынул из кармана револьвер и пододвинул его к инквизитору. — На мне сейчас нет щита. Ты можешь спасти свой мир от меня — или помочь мне спасти его от судьбы моего мира. Убив меня, ты спасешь, может быть, сто тысяч ныне живущих, но обречешь человечество на бесконечные войны ужасным оружием, с которым не сравнится ни один маг, на геноциды и зверства. Убьешь десятки миллионов еще не родившихся. Выбирай.

Грегор усмехнулся:

— Как по мне, то лучше уж я не буду выбирать вообще.

— Увы, такого варианта у тебя нет. Твой выбор, на самом деле — между действием и бездействием. Помоги мне — станешь спасителем мира. Или не помогай — тогда я и сам проиграю, а ты лет через тридцать, если доживешь, еще успеешь увидеть нарезные ружья и пулеметы, стреляющие много-много раз подряд. И тогда поймешь, что мир идет именно той дорогой, которую я предсказал, и что твоих потомков ждут большие беды... Но будет уже поздно. — Я пристально посмотрел ему в глаза: — Грегор, я знаю, как избежать всего того ужаса и построить мир без больших кровопролитий, где даже самый убогий смерд будет жить, не боясь завтрашнего дня, не опасаясь, что его детей убьют за то, что они молились не тому богу, или тому, но молились неправильно... Где не будет огромных армий, где люди будут работать, создавая материальные блага, а не маршировать толпами королю на потеху и умирать за чужие интересы... Если ты хочешь добра не только народу Валинора, но всему миру — помоги мне победить.

* * *

После обеда инквизитор отбыл, а с ним сержант и девять солдат. Старосте я велел выставить дополнительных часовых, отправил внутрь укрепления Зенобию, а с ней одного телохранителя и еще несколько драгун поставил у ворот. С собой ее я, конечно же, не возьму: может внезапно вставить мне палки в колеса, все-таки, дело я задумал не очень хорошее. Но чернокнижник, объявленный вне закона почти повсеместно, особого выбора не имеет.

Мне пришлось отложить все дела и помочь Альте с тотемом массового поднятия. К вечеру мы управились с этим делом, если повезет — сможем испытать вскоре.

Часиков до двух мы поспали, а затем посреди ночи вывели всю нашу пехоту, староста запряг карету.

— Пожалуй, самое рискованное, что нам приходилось делать до этого момента, — сказал я. — Эфириалы хорошо видят ночью?

— Только маги, — ответила Альта. — Если ты про тех, которые на людей похожи, разумеется, потому что сделать себе ночные глаза — значит выдать себя их блеском. Но такие вот твари, как давешняя — ну, они вольны сделать себе любые глаза, какие захочется.

— Ага. И в любом количестве.

В три ночи мы отбыли в Рамагу, по идее, к десяти утра будем на месте. С Грегором мы условились, что он покинет город не раньше девяти и не позже десяти, так что если мы подгадаем — будем у Рамаги к тому моменту, когда инквизитор оттуда выйдет. Если все пойдет по плану, разумеется.

Впрочем, Грегор — довольно харизматичный тип, я в него верю... У меня ведь, если вдуматься, других вариантов нет, и если план провалится — останется только сбежать куда подальше и, сидя в укрытии, наблюдать, как этот мир повторит ошибки моего родного.

В пути мы с Альтой подремали, как могли. Вначале она правила каретой и войском, а я досыпал, потом мы поменялись, для чего мне пришлось освоить управление идейным предком автомобиля. Дело несложное, как оказалось. Впрочем, со сном получилось не очень: сидя на козлах, не выспишься. Был бы у нас третий человек — мы бы поручили ему править каретой со смертоносным грузом, а сами ехали в коляске, но увы.

Солнце уже вышло из-за горизонта, когда вдали на холме я увидел что-то странное.

— Хм, что это? — сказал я с недоумением. — Бьюсь об заклад, в прошлый раз такого я тут не видел...

— Это особняк вир Кайлаксов, — зевнула Альта. — Его сожгла инквизиция через несколько дней после твоих художеств. Горожане, по моим сведениям, сильно удивились, когда дело дошло до мертвецов неупокоенных. В итоге инквизиторы еще потом некоторое время вели следствие и пришли к выводу, что Нидалла вир Кайлакс поссорилась с другим чернокнижником. Ну а поместье, как и положено, сожгли.

— А горожане в итоге вышли сухими из воды...

Альта пожала плечами:

— А откуда инквизиции узнать, что местные подозревали хозяйку в плохих делах?

— Есть способ. Если проверить колбасный цех и провести допросы — можно обнаружить, что горожане почти наверняка не ели 'свою' колбасу. Странно иметь в городе колбасное производство с дешевой колбасой, продающейся по всей провинции, но только не у себя в городе.

— Боюсь, ты сильно переоцениваешь способности инквизиторов, особенно тантагорских. Они не такие умные... но нам ли на это жаловаться?

— Это точно, — хмыкнул я.

Мы подошли к городу со стороны холма: из самой Рамаги нас заметить было невозможно, а часовых на холме не оказалось.

Альта достала из кармана крупные карманные часы и открыла крышку.

— Почти десять. Грегор еще в городе, иначе мы заметили бы обоз на дороге, она до самого горизонта просматривается.

Местность пустынна: только птицы над головой летят. Ни людей в поле, ни зверей не видать. Пшеница созреет, осыплется — и через пару лет все будет выглядеть так, что уже и не скажешь, два года назад исчезли люди или двести. Что-то такое когда-нибудь случится и на моей родной Земле: ученые дают цивилизации в среднем десять тысяч лет — и все закончится самоуничтожением рано или поздно...

Но здесь, в этом мире, ставшем моим новым неласковым домом, все может пойти совсем не так. Да, люди те же самые — злые, жадные, эгоистичные, бессердечные — но и они не смогут уничтожить самих себя, если будет нечем.

Мог ли я когда-то подумать, что на мои плечи ляжет судьба целого мира? Я догадываюсь, что еще не раз прокляну свои мечты стать кем-то чуточку более важным, чем я был, но теперь я получил то, чего хотел. Что будет дальше со здешним человечеством — зависит от меня, потому что только мне ведомо будущее. Только я могу обойти грядущие подводные камни.

И если не я — значит, никто.

* * *

Нам не пришлось ждать долго. Со своего наблюдательного пункта на склоне холма я увидел, как, ворота открылись. Из них верхом выехал Грегор дин Крэй — а за ним в сопровождении солдат потянулись телеги.

Получилось. Победа в моем кармане — процентов так на восемьдесят. Одержи победу, готовя ее, и только потом, если надо, дерись, гласит старая самурайская поговорка. А мне даже драться, скорее всего, не придется.

Принц и его отборный полк идет в западню, и мне осталось только зарядить уже установленный капкан.

План мой был прост: приезжает в Рамагу инквизитор в сопровождении солдат и сообщает, к примеру, что на город вскоре нападут культисты, эфириалы, некроманты — кто угодно. Рамага окружена, но инквизитор знает безопасный маршрут, по которому можно пройти небольшим обозом, и предлагает вывезти самых малых детей в Нирнкэрн, навстречу армии — куда угодно. А затем жителям останется только продержаться до прибытия Васпиана и его полка. В общем, как Грегор посчитает удобным.

И Грегор справился наилучшим образом: в телегах сидит куча малышни, на стене города куча людей машет им вслед... Идеально.

Я махнул рукой Альте:

— Пошли, пора!

Мы вышли во главе колонны пехоты из-за холма и двинулись по дороге навстречу обозу.

Грегор успел отъехать от города метров на двести, мы — в трехстах метров. Вначале послышались ликующие крики: нас приняли за полк Васпиана. Но затем кто-то глазастый узрел, что идущий к городу солдаты — не живые люди.

Крики моментально превратились в вопли ужаса, несколько человек, самых храбрых, бросились вдогонку за обозом, но им уже не успеть. Моя колонна разошлась в стороны, давая проход обозу, крики на стене приутихли, храбрецы буквально остолбенели: всем стало ясно, что инквизитор на самом деле мой сообщник.

Грегор, проезжая мимо меня, обронил:

— Ни разу в жизни я не чувствовал себя так погано...

— Я тоже, — кивнул я. — Отправляйся обратно в деревню, пока меня нет — ты там будешь главный на обороне.

Телеги проехали мимо меня — битком набиты малышней, которая просто не понимает, что за солдаты по обе стороны дороги. Несколько ребят постарше — лет по восемь, они выглядят испуганными, но 'нормальные' солдаты, их сопровождающие, действуют успокаивающе. Дети не понимают, что стали заложниками чернокнижника.

Моя пехота снова сомкнула ряды и двинулась вперед плотной колонной. Храбрецы на дороге, осознав, что спасти своих детей не удастся, начали пятиться, благим матом призывая на помощь богов и моля меня о милосердии.

Я заметил среди них взлохмаченного бородатого парня лет тридцати.

— Ты. Помнишь меня?

Он выпучил глаза:

— Я? Я никогда прежде не встречался с вами, господин!

— Да полно тебе, Финн, ты вообще хоть раз в жизни видел нищего дагаллонца? Это полукровка, на Олероне их больше, чем где-либо, — сказал я. — Теперь вспомнил?

— Вы... Вы?! Тот батрак — это вы?!

— Верно, тот батрак, которого вы ничтоже сумняшеся отдали Нидалле вир Кайлакс на колбасу — это я. Она свое получила сразу, теперь настал ваш черед платить за свои грехи.

* * *

Итак, дорогие читатели. Второму тому — быть.

Так уж вышло, что приключения 'повелителя Тьмы поневоле' растянулись слишком сильно, чтобы уместиться в один роман. Планировалось, что это будет книга на 12-15 авторских листов (480-600 тысяч знаков с пробелами), но не влезло.

Некоторое время я думал, что писать второй том не буду — но по факту я уже начал над ним работу.

Еще я думал, что больше не буду распространять НЯЗН — но раз будет второй том, то и подписка снова открыта.

Но вначале маленькое лирическое отступление.

Китайцы желают друг другу 'не жить во времена перемен'. Такое вот китайское пожелание. А мы с вами живем именно в такое время — меняется все. Включая основы книгоиздательства.

Времена меняются. Одни профессии уходят в прошлое целиком, другие меняются очень сильно. В том числе и книгоиздательский бизнес. Тиражи падают, гонорары подают.

Схема 'написал — издали — получил гонорар' больше не работает.

Другими словами, позиция 'куплю, когда будет готово' — уже не работает.

Писателю нужна поддержка в процессе работы, а не когда работа уже завершена. Что будет, если КАЖДЫЙ решит — 'Куплю, когда будет закончено'? Ничего. Книга не будет закончена. Нет поддержки — зачем книгу дописывать? Значит, она неудачная, раз фидбек нулевой.

Моя позиция такая: если читатель не хочет поддержать работу над книгой — она ему не нужна. Кто хочет только готовое покупать — к вашим услугам множество тысяч книг, давно написанных. А книга, которая еще не написана (и не факт, что вообще будет написана без вашей поддержки) — это немного другое.

Ну и потом — несправедливо же. Кто-то поддержал проект в процессе, не дал работе стопнуться — а другие придут на все готовое?

Итак, несколько очень важных моментов.

Перво-наперво — ЭТА КНИГА БУДЕТ РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ ТОЛЬКО В ЗАЩИЩЕННОМ ВИДЕ. У пиратов ее можете не ждать.

Второе — подписка будет закрыта задолго до конца работы над книгой. И все те, которые не успеют подписаться, могут заранее смириться с тем, что возможности прочитать эту книгу у них больше никогда не будет. А если она и будет продаваться позже — то только в защищенном виде и гораздо дороже, чем стоимость подписки.

Пара слов о самой защите. Защита книг от воровства — штука недешевая, но действенная. Поэтому нужно некоторое количество подписантов (50+ хотя бы), чтобы это было рентабельно.

Есть и другой вариант — я сам напишу эту защиту (да, прикиньте, я это умею). Однако покупная защита будет работать на любом устройстве, а моя самописная — скорей всего, только на винде.

Стоимость подписки — всего 8$. Это, как ни крути, ДВУХТОМНИК. То есть, очень толстая книга. Те книги, которые в магазинах на полках, обычно содержат 12-15 'авторских листов' по 40 000 знаков. Тут будет в два раза больше.

Инструкция, как подписаться.

Выполняете перевод. Сохраняете чек или записываете точное время. Пишете мне на мыло tgreyfox@ya.ru и сообщаете все детали платежа. Я вношу вашу почту в список рассылки.

QIWI — тут все просто

Кошелек QIWI:

+380673688526

Карты Виза и МастерКард — можно с карт пополнять Киви.

ЯД — тоже удобно. Если у вас есть кошелек ЯД, вы можете совершить прямой перевод.

Яндекс.Деньги — 410012375047655

Карты Приватбанка (украинского):

Гривны — 4149 4378 6065 5255

Доллары — 5168 7573 3938 4713

Рубли — 5168 7573 3938 4705

Пейпал... тут все грустно. Пейпал не позволяет резидентам моей страны получать платежи.

Однако есть способ перевода через обменник с палки на вебмани.

Обмен пейпала на Вебмани можно осуществить через обменники, например вот эти.

https://www.bestchange.ru/paypal-usd-to-wmz.html

Процесс выглядит следующим образом: Вы меняете пейпал на вебмани, указывая в качестве кошелька Вебмани этот: Z171259361468

При этом деньги с обменника попадают мне.

Не забудьте записать время и детали перевода и затем прислать их мне на почту, так я узнаю, где чей платеж.

По любым вопросам обращайтесь на почту tgreyfox@ya.ru или в комментариях пишите.

Внимание! Вы обязательно получите ответ. Если ответа нет в течение 24-48 часов, значит, ваше письмо не дошло, отправьте еще раз или свяжитесь со мной через комментарии.