Слияние Сфер: половина человечества

В свою очередь сплюнув собранное на середину волосяного «рядна», она подняла руки кверху, и почтенные дамы, среди которых более не осталось дев, оборотившись головами на Полярную звезду, в полном молчании легли вокруг собранной жертвы лицами вниз. Ряд старух, начиная со старшей. Две «жены плодовитые», с соблазнительными, сдобными телами, по сторонам от «плетушки». Ряд подобранных, худощавых девок позади замыкала на левом фланге младшая. Вроде, в последний раз я ей ничего не повредил, даже крови не было, но к своей позиции она подошла, шатаясь. Видимо, от некоторого переизбытка впечатлений этой ночи. Пришел черед моему делу, второму по счету и последнему на эту ночь. Делу совсем недолгому, но это не делало его ни проще, ни легче, ни менее ответственным.

Цепь состояла из звеньев почти кубической формы с гранью в полсантиметра и соединенных между собой совершенно особенным способом, составляющим тайну. Рукоять, приделанная к ней для удобства, не делала ее сужающимся к концу кнутом, и оттого орудовать ей было несподручно и тяжело. Я много тренировался, но ни разу не делал этого, когда цепь, как сейчас, светилась розовато-оранжевым накалом, — а она, при своей длине, удлинилась вполне заметно. Но я не мог, не имел права ошибиться: постепенно разогнавшись, она послушно раскрутилась над моей головой мерцающей в сумраке ночи полнолуния, идущей медленными волнами огненной струей. Время, — я с заметным усилием переменил положение кисти, — и цепь вдруг сложилась в нужный мне огненный прямоугольник, который тяжело упал на спины моих женщин. Я быстро заметил, — в такие моменты и смотришь, и видишь быстро, — всего два места, где каленый металл лег с недопустимой погрешностью, и пулей кинулся поправлять. Голыми руками, это быстро, и все равно с шипением запекалась кожа на пальцах... а вот каково пришлось им, не хотелось даже и думать. Орать было можно, а вот дергаться, нарушая контур, категорически нет. Только не было уверенности, что это вообще в человеческих силах, а уж если до начала процесса пройдет сколько-нибудь значительное время, то уверенности не оставалось и вовсе.

Страшный, многоголосый визг, истошный вой вознесся к небу со всеми его звездами и полной луной, — и пробил его, проникнув за пределы черного небосвода. В середине прямоугольника из женской плоти, соединенной меркнущим металлом, вдруг вспыхнуло, с фырканьем плюнуло в небо тяжелым, белесым гейзером, и бабы с воем выкатились из-под пылкой ласки каленой цепи. Дотерпели, перемогли все-таки. Там, где прежде находилась «плетушка», бурлил и кипел, окруженный редеющим туманом, постепенно уплотняющийся сгусток материи. У него не было постоянного цвета, поверхность сквозь туман шла разводами самых неожиданных цветов. Опомнившись, я дернул за рукоять, и цепь разомкнулась.

Мне было обещано, но я не верил, а вот теперь мог видеть воочию. Цепочка с острыми гранями оставила на коже ведьм глубокие ожоги, на первый взгляд не менее III Б, контрастные темные полосы, но достаточно мне было разомкнуть фигуру, как они засветились в темноте блеклым голубым светом. Те, кто корчились на земле, не в силах от боли встать, замолчали и начали со стонами подниматься, только у младшей это не получалось, тонкие ноги подламывались, и она все время снова садилась на землю. А вот если бы не поразительная жизненная сила и энергия наших «средних», то и не знаю, что было бы. Они каким-то образом успели напялить рубахи, и когда Явление на вершине внезапно, как-то разом улеглось, и оттуда донесся пронзительный, полный бесконечного ужаса вопль, тетка с матерью были тут как тут. Перво-наперво набросили на Явленного небольшую, пахнущую рыбой сеть, а потом навалились с двух сторон, прижали к земле. Я по какой-то причине, подсознательно ждал рыжих кудрей, но масть распятой оказалась совсем другой. А разглядеть толком не дали, прямо поверх сети спеленав тем самым полотном, что покрывало черный «сундук», начали оглаживать с двух сторон, заворковали, успокаивая, и скоро пленница перестала биться.

Я отказался, а они сидели вдоль бортов неторопливо плывущей лодки и молчаливо, серьезно, как солдаты на войне в промежутках между тяжелыми боями, пили из предусмотрительно захваченных фляжек. В основном — водку и коньяк, в девчонку влили колпачок рома, и теперь отпаивали чем-то вроде глинтвейна из термоса.

— Да дайте же глянуть, в конце-то концов!

— Ты ведешь себя неприлично, — с позабытой уже назидательностью проговорила баба Таня, — что за нетерпение, ей-богу?

— Насмотришься еще, успеешь. — Проскрипела севшим голосом Павлина. — Вволю наглядишься. А то надоест раньше времени.

— Да-а-а..., — протянула Ю., — такого даже я не ожидала.

— Что, так страшно, — воззвал я, с ужасом ощутив, что понятия не имею, о чем идет речь, и чего мы, собственно, так целеустремленно добивались этой ночью на Лысой Горе, — не томи душу?!

— Ты же знаешь, Маркиз, я тебе никогда ни в чем не откажу. — Она улыбнулась этой своей новой, легкой улыбочкой, что могла обозначать вообще что угодно. — А вот сегодня, пожалуй, поддержу женскую солидарность. Уж больно мне эта компания по душе пришлась. Раньше ничего даже близко похожего не встречала.

— А эта-то как? Ну, — девчонка?

— Да ничего стра... Слушай, а ты что, — до сих даже имени ее узнать не удосужился? Своей, можно сказать, жены? А что? Ты же у нее — первый! Да не абы как, целую первую брачную ночь ей организовал. Причем по полной форме, на три разных манера из трех возможных в принципе! Да ты теперь, как порядочный человек...

На мой вкус, ее начало заносить по части риторики, а настроение той ночью у меня было не вполне подходящим для шуток юмора. Я заметил, что, с некоторых пор, мое недовольство чувствуют даже и в темноте, так что она вовремя заткнулась.

— Люся ее зовут. Причем не какая-нибудь там Людмила, а аж целая, — она сложила губки бантиком и слащаво пропела, — Лю-уция.

— Это как в «Визите вежливости»?

— Ну да. Но только не оттуда. Она у нас все-таки старовата.

А рядом, видимо, от потрясения закинув лишнюю рюмку вне очереди, плакала злыми слезами Оля.

— Ну почему, почему мне никто не сказал, что это не просто так, не даром? Уж я бы попросила!!! Уж я бы пожелала!!! Ух-х, я бы...

— Успокойся, — тихо, по-доброму, примерно как Белая Кобра из «Маугли», прошелестела маманя, — никто, ничего не может пожелать на заказ. Либо желание есть, либо его нет. Вот то, что есть, то и исполнится, и если это какая-нибудь глупость, то никто тебе не виноват. А если глупость страшная и отвратительная, — тоже. Например, сказали тебе утром что-то дюже обидное, а ты до сих пор не отошла и желаешь обидчику, к примеру, сдохнуть. Это и получишь, а вовсе не сундук денег, который пожелала бы по уму. Знание твое ровным счетом ничего б не изменило, так что прекрати дергаться, не зли меня... Терпеть не могу бабьих истерик.

Уж кто б говорил.

— Ма, — спросила тетка Наталья, — а зачем нам еще одна ведьма, да еще с такими сложностями? И проще есть способы, — вон чем, к примеру, эта новая девка плоха?

— Хороша-а, — цокнула языком баба Таня, — чудо, как хороша, далеко пойдет... Только, — тон ее снова стал назидательным, — ведьмы лишними не бывают, дочка!

Ведьма? Лишняя? Стоп, и вообще: что все это значит?!! И какое, кстати, на дворе время года?

И сразу же я увидел лодку со стороны, и то самое сено торчало над ее бортами. Копна сена. Такая, что и лодки-то не видно. И торчащая из сухих стеблей рыба...

Плоская лодка, будто вырезанная из картона, и ее перемещают по картонным же полозьям на фоне нарисованного берега.

Сусально-открыточный Берег Южных Морей, неестественно синее море и Белый Пароход на их фоне.

Сон не прервался вдруг, а вытекал из меня капля за каплей, продолжая держать меня в плену навеянных впечатлений, так что я на полном серьезе обдумывал вынесенное оттуда, и больше всего меня расстраивала, понятно, малолетка. Это до чего надо довести организм, чтобы приснилась подобная пакость? Не-ет, сублимация — сублимацией, а пизда, — аж задохнулся, только вспомнив про существование этого явления природы, ничего себе! — пиздой. Хоть раз в неделю, только, понятно, не один раз. Разиков пять, без излишества, чтобы сколько-то дури все-таки сохранялось. Когда работаешь на самой грани реального, воздержание все-таки имеет смысл.

Окончательно проснувшись, я отнесся к явленному и еще серьезней: еще бы мне относиться несерьезно, после всего случившегося в последние годы и, особенно, месяцы, но этот эпизод имел свои отличия.

Во-первых, — я что-то слишком долго не обращал внимания на явные несообразности, принимая явленное за чистую монету. Это при том, что уже довольно давно и несообразности видел сразу, и находиться в «несообразной» реальности по своей воле тоже научился. И поглубже бывал, — это когда удается принести с той стороны какой-нибудь материальный сувенир, — все было в порядке. А тут этакая потеря контроля.

Во-вторых, и это главное, я ничего такого НЕ ЗАКАЗЫВАЛ.

Никаких новых ведьм мне и даром не надо, как говорится, разобраться бы с теми, что есть.

Так что, по всему, либо этот эпизод и впрямь случаен, и не имеет никакого смысла, либо... Либо кто-то, дождавшись, когда я потеряю бдительность, использовал меня «в темную» и, боюсь, не в моих интересах. И то сказать, не трогали меня достаточно долго, тут кто угодно расслабится. То есть очень, очень похоже на провокацию, причем удачную: что-то я, похоже, все-таки натворил этой ночью. А для того, чтобы разобраться, в моем распоряжении была, пожалуй, только одна зацепка: личный состав.

О тех, кого я не знал, речи не шло. Маманя подходила однозначно: был ряд эпизодов совершенно разной природы, но ложащихся в одну систему. Тетка Наташа, добрая, красивая и щедрая, такой и осталась, но сон развернул все ее качества чуть по-другому, подсветил и показал их в новом, неожиданном ракурсе, значит что-то все-таки было на самом деле. Ирина пережила двух мужей и теперь жила с третьим (его поневоле хотелось если не пожалеть, то, по крайней мере, предостеречь), а это говорило о многом. С Ю. все было понятно уже сейчас, а в недалеком будущем она и вообще обещала вырасти в совершенно незаурядную э-э-э... особь. Даже «антисемитка» могла пройти хотя бы по категории «окаянных». Но баба Таня??? Нет, она, безусловно, не относилась к категории слабаков, — куда там! — но запредельная (при этом без всякого лицемерия!) Добропорядочность и присущие ей черты наседки доходили чуть ли ни до уровня святости. И тем более удивляло, что на Лысой Горе, месте, где все предстает в истинном свете, она среди всей этой милой компании выглядела совершенно органично и, при этом, пользовалась явным авторитетом.

— Ба, кто такая Павлина?

— Какая Павлина?

— Та, что в Старых Чугутах жила?

— Не знаю никаких Чугутов. Евдокия, может? Из моих Кошар?

— Во-во.

— А тебе зачем, — подозрительно осведомилась бабка, — и почему «жила»?

— Ну, не девочка все-таки. Долго ли...

— И что с того, что не девочка? Помирать-то ей с какой стати? Не-е-ет, — бабка улыбнулась какой-то странной улыбкой, как будто знало что-то, неведомое остальным, — не таковский она человек.

— А ты откуда знаешь, что жива? Уж и не упомню, когда ты там была. В последний-то раз. А телефона там сроду не бывало.

Я чуть-чуть «подтолкнул» ее на откровенность. Самую малость. Насколько получилось. Первый раз, кстати, почувствовал, что такое возможно. Это когда человеку примерно одинаково, так поступить или этак, подобное проходит.

— Да уж знаю, — проговорила она с тем же выражением превосходства, но тут же опомнилась, — земля, Женечка, слухом полнится.

Маманя в последнее время ходила красивая-красивая, аж светилась. К ней воспылал романтическими чувствами какой-то средних лет чел, а это на нее всегда действовало, как самый сильный стимулятор. Это вовсе не значит, что она собиралась допустить воздыхателя к телу (исключить этого, впрочем, тоже было нельзя, женщины — существа непредсказуемые), и, тем более, сделать из него замену проверенному Д. Ей было достаточно самого факта. Несчастные женщины ее поколения вообще привыкли довольствоваться немногим.

Но главная причина ее душевного подъема все-таки заключалась в другом: ее коллекция платьев под названием-девизом «Альпийские Луга» неожиданно взяла первое место, и теперь ее приглашали в серьезный Дом Моды. Несмотря на кудахтанье матери и злобно-ожесточенное молчание отца, она практически не колебалась. В своей жизни она любила всего три вещи: шить, рисовать и готовить, а свою работу химика-технолога переносила с трудом, только что ненависть нельзя назвать особо лютой. Даже в том варианте все-таки бросила, ушла дежурным оператором на ТЭЦ, лишь бы не ходить каждый день на службу. А здесь, несколько забегая вперед, скажу, что в качестве модельера она преуспела. К моему, надо признать, большому удивлению. А, кроме основной работы, еще и стала весьма модной портнихой для весьма узкого круга избранных.

Но в тот момент у нее появился и еще один повод для радости.

— Представляешь, — сказала она мне, с трудом сдерживая торжество, — Наташка мало того, что снова попалась, так еще и рожать решила, старая дура...

Старой дуре в те поры было, немножечко, аж тридцать два. Так-то сестры попеременно бегали на аборты, это было нормально, а вот будущее появление на свет Дашки в тот момент вызвало у нее этакую смесь презрения к примитивной самке — со злорадством. Это потом, когда эту на диво складную бяку принесли из роддома, она не могла заставить себя спустить ее с рук, и пеленку-то мокрую нюхала, и, украдкой, сунула ей пустую грудь, — а под конец разревелась. Так что брат у меня родился аккурат на мамино тридцативосьмилетие, в том варианте я у нее был один. Он стал четвертой, — помимо «рисовать, готовить, шить», — любовью в ее жизни. Обожаю женщин. Кстати, мелюзга в обоих случаях удалась очень неплохо, не похаешь.

Ю. была не в курсе настолько явно, что я почел за благо не начинать никаких таких разговоров, зато заметил кое-что интересное. Она заинтересовалась иностранными языками еще в девятом классе, достаточно неожиданно, в прошлом варианте ничем подобным и не пахло, но куда интереснее было то, что за год этот она добилась впечатляющих успехов. Увлеклась настолько, что даже склоняла-спрягала с увлечением, не то что все прочее. Дошло до того, что она порой заговаривала с нами на всякие такие темы, а мы тогда над ней издевались, — но с этаким оттенком уважения к фанатизму, знаете? Несколько лет спустя она пыталась объяснить мне свой способ: «как быстрее и легче изучить МНОГО языков» — так это-таки было да. Я оценил, и кое-что даже использовал. А еще эта ее будущая профессия как-то сбалансировала ее светскую жизнь, не дала уж вовсе пуститься во все тяжкие. И это она спросила меня первая:

— Слушай, — а откуда тебя Лидка знает?