Слияние Сфер: явление

Вторая часть рекомендаций касалась подачи материала, то есть самого набора действий, их последовательности, и ракурсов. Всего того, что было достигнуто за пол-века поиска пытливой человеческой мысли, прошедших после выхода эпохальной «Глубокой Глотки». В результате получилось нечто, весьма напоминающее порнуху куда более поздних времен. Пожалуй, единственным, что позволяло легко различить эпохи, так это наличие волос в интимной зоне. Нынешней научной эпиляции в те поры не было и в помине.

В те поры средний советский школьник мог видеть обнаженную женскую натуру только на картинах старых мастеров, с фиговым листочком* или вполоборота. Картинки девок в бикини, принимающих позы, шли по разделу порнографии однозначно. За фотографии девок, голых полностью, полагался вполне реальный срок, а что-то такое, изображавшее действия сексуального характера, в нашей провинции стало появляться только ближе к восьмидесятым. В те годы у молодого человека четырнадцати-пятнадцати лет от роду устойчивый стояк мог возникнуть при чтении статьи из БМЭ или при разглядывании анатомического атласа. Отсюда результат. Вполне закономерный результат, если вдуматься, но я по какой-то причине ничего подобного не ждал.

При том, что ничего особенного в тех сюжетах, вообще говоря, не было. Все то, что большинство из вас видело спустя полтора-два десятилетия. Ни детей, ни животных, ни пидоров, — не люблю, — ни особенных каких-нибудь истязаний.

Первой жертвой кассеты, в самом начале самого первого сюжета, стал Пауль: он покрылся смертной бледностью сразу же, как только на экране латышка с белыми, как льняная кудель, волосами, сняв голубенькие трусики, показала писю: практически одновременно он начал давиться, судорожно глотая слюну. А уж когда красавица раздвинула свое сокровище пальчиками, бедный парень пулей кинулся в сортир. Успел, но с трудом.

* Мой старый преподаватель анатомии, Иван Петрович Сидоров, — здорово, да? — по сходным поводам неизменно повторял любимую шутку: «И чего, спрашивается, прикрывают? У них же там и нет ничего. Пустое место».

Треске, — это фамилия у нее была такая, фатальная, Потресова, — всерьез сделалось дурно через пять минут, на сцене крупноформатно показанного сосания хуя. Как его мееедленно-мееедленно облииизывают, а потом, весь блестящий от каких-то особенно вязких слюней, пропускают себе куда-то поглубже гланд, чуть ли ни до гортани. Правда, в отличие от бедолаги Пауля, она сумела своевременно выйти из комнаты, — подышать. В общем, реакции, до странности напоминающие то, что я видел у одногруппников на втором-третьем курсе, когда они лицезрели кое-какие сцены по части гнойной хирургии. Надо сказать, — редкое по своей экспрессии шоу, эта самая Тогдашняя Гнойная Хирургия. Ей-богу, мало что может сравниться.

Казалось бы, совершенно разные визуальные стимулы, а реакция в виде тошноты и рвоты одинаковая. Не отличить. Я потом спрашивал тех, кто поумнее, а на момент сеанса сохранил хотя бы остатки соображения: было так противно? Некоторые, сгоряча, подтверждали, а потом, обдумав, говорили почти одинаково: мол, не в этом дело. Просто возбуждение настолько дикое, что нервная система шла вразнос не избирательно, а вся целиком. Так, что реакции вегетатики обгоняют поведенческие, даже самые примитивные. Лариска (понятно, — Ларсен, а в двадцать пять «Тутта Ларсен»), особа неразговорчивая и сдержанная почти до невозмутимости, показала несколько лучшую устойчивость. Безучастно глядела на экран, не меняя выражения лица, и, наверное, только я один заметил, как она при этом непроизвольно стискивает ляжки, а потом, вдруг сунув руку между ног, издала звук навроде умирающего кукареканья и откинулась на спинку дивана.

Ого, — думаю себе, — ого. А девочка-то видала виды. Не то, что первый, но даже десятый оргазм выглядит по-другому. И с темпераментом все в полном порядке. Сроду не подумал бы, а мнил о себе, что хорошо разбираюсь в людях.

Открыв глаза, затуманенным взором скользнула по экрану, где тощий (но с во-от таким) блондин нализывал сочную пизду знойной брюнетки, и вполголоса, предельно деловито, спросила: «Где?». Я изогнул палец навроде ствола для стрельбы из-за угла и навел его на дверной проем:

— От там. Но ты же, вроде, была?

— Это когда было... Проводи.

Оказывается, ей было нужно вовсе не в туалет, а, наоборот, в ванную. Я — не признаю совмещенных санузлов в своем доме. Проводил, — положение хозяина обязывает, — но только там оказалось занято, хотя и не заперто. Очевидно, Лиле Лукиной приспичило настолько, что не хватило на это времени: раскорячившись на краю ванны, она лихорадочно дрочила, в самом простом и классическом стиле, при помощи двух пальцев и, видимо, находилась в завершающей фазе. Иначе чем объяснить, что она никак не отреагировала на наше вторжение? Только тем, что было не до нас и вообще ни до чего. Сроду не подозревал за ней способностей к ниндзюцу, но, однако же, никто не заметил, как она испарилась из «зрительного зала».

Зрелище... не относилось к разряду шибко возбуждающих: пышный куст растительности самого мрачного колера на лобке и уже в том нежном возрасте волосатые ляжки. О, Антэрос! Верую в тебя: ты есть. Поклоняюсь тебе: ты воистину грозный бог. Когда происходило разделение на уезжающих и тех, кто остается, отъезд Елены был только первым разочарованием. Вторым, хотя и существенно меньшим, было то, что осталась Лукина. Я всю жизнь с трудом переносил ее присутствие, оно оскорбляло если и не все мои чувства, то большинство из них. Начать с того, что она была не то, чтобы уродливой, а... да что там, просто страшной, с носатой грубой рожей. То, что носатая, — ничего, я вообще-то предпочитаю таких, но она была явным исключением.

— У... у, — подавая зад вперед, издала она низкий, какой-то утробный, как стон телящейся коровы, звук, — у...

Натянула черные трусы, застегнула брюки и с невероятно целеустремленным видом направилась мимо нас, к выходу, и глаза ее глядели мимо нас и сквозь, как будто нас нет и не было.

Есть группа людей, которые искренне презирают гнилую интеллигенцию и с полнейшей непринужденностью пользуются тем, что считают ее слабостями. Единственно, лишь потому что считают всяких там умников совершенно безобидными. Вот и Лиля была абсолютно уверена в нашей, так сказать, скромности. А еще я каким-то прозрением, что посещает меня время от времени, понял: спешит продолжить просмотр. Чтобы, значит, не упустить ни минуты зрелища. Ни крошки редкостного яства. Так что, не за долгим, ее следует ждать обратно.

— Ужас, — проговорила, проводив ее взглядом, бледная, даже какая-то зеленоватая Ларсен, — хотя, если подумать, то я чем лучше?

А-а. Еще одна жертва не пойми-какой морали, считающая свои занятия онанизмом за смертный грех (при этом без всякой, понятно, веры в Загробное Воздаяние) а себя глубоко порочной, можно сказать, — пропащей женщиной. А уж я-то думал.

— Не парься, — произнес я заклинание из несколько более поздних времен, — это гораздо, гораздо менее вредно, чем дурной подзалет. И в сто тысяч раз моральнее аборта. Считай, что это обыкновенная гигиеническая процедура. Как подмываться: одна из тех вещей, которые все нормальные люди делают, но в светской беседе не обсуждают. Потому что ни к чему.

— Какая там гигиена, — зло улыбнулась она, — я, бывает, довожу себя до того, что пошевелиться тяжело... Только потом засыпаю.

Пользуясь несравненными достоинствами предмета одежды под названием «юбка», она скрытно скинула трусики и быстренько застирала их прямо в раковине.

— Куда?

Я молча указал ей на змеевик, отходящий от электрического котла. Не люблю газовых колонок. Обожаю проточно-накопительный принцип. Не меньше, чем Атос-Сидоров уважал Д-принцип. Наличие в человеческом жилище всегда горячей трубы — это правильно. И еще это, если вдуматься, роскошь. Скромная, но при этом и фундаментальная. Любой, кто хотя бы недолго пробыл солдатом, со мной согласится.

Мы с Ларсен молча переглянулись, и я вдруг почувствовал, что мы отлично друг друга понимаем.

— Знаешь, — сказала Ларсен, — а ведь она свято уверена, что мы никому ничего не скажем. И никогда не припомним, и никак ее не подденем при... посторонних.

— Я подумаю на эту тему, — кивнул я, — обещаю. Ты чего?

— Слушай, покажи, а?

— Да ради бога...

Проговорил я это вполне беспечно, — в конце концов, цель симпозиума обозначена вполне честно и совершенно определенно, — но отметил однако же, что во рту все-таки пересохло, у меня это верный признак.

— У, какой, — проговорила она, взяв мой хуй поначалу двумя пальчиками, а потом и по-нормальному, как и положено держаться за хуй нормальной женщине со здоровой психикой. При этом она разглядывала его с любопытством, но все-таки искоса, — слушай, — а он приятный на ощупь.

— Ты что, — ей-богу, я удивился искренне, — в первый раз видишь?

— Представь себе. Если по-честному, то мне было положено уехать.

— Тут. Никому. Ничего. Не положено. Каждая сама для себя решает, девственница она, или нет.

Я ждал продолжения, но его не последовало, и я решил проявить осторожную инициативу.

— А ты?

И вдруг увидал, как она вся сжалась.

— Я... я, наверное, пойду, а?

— Чев-во?!!

Сказать, что я охуел, значит не сказать ничего. Сейчас могу сказать, что не сталкивался ни с чем подобным за все сто с лишним лет «составного» опыта. Предложила уединиться, сняла трусы, подержалась за хуй... и все? Это даже не динамо, такому и названия-то не вот подберешь. Подобное просто не имеет права оставаться без пропорциональных последствий.

— Куда это? — Я только чуть-чуть приподнял брови, но этого хватило. — Тут до твоего дома километров пятнадцать, если по прямой. Одну тебя на такси не отправишь, а провожать я сейчас что-то не настроен. И этих одних не оставишь: тут такой свинарник будет, что...

Я — замолчал, продолжая разглядывать ее немигающим взглядом, а потом все-таки не выдержал:

— Да нет, — ты шутки шутишь, что ли? Тебя предупреждали? Предупреждали. Всерьез? Всерьез. Кто умный, все уехали. Ты осталась, — так это твой выбор. Вот теперь и выбирай. Либо это, — я сунул руку ей под юбку, всей пятерней ухватив ее за мокрую пизду (поместилась), — причем ты зря так дрожишь. Если раком станешь, то и не больно почти.

— … а еще можно в попочку. Хочешь — в попку? Очень рекомендую. Вообще незабываемые ощущения, особенно если первый раз, а ебут два-три человека, которые толком не умеют. Зато святую невинность сохранишь.

Ее, похоже, проняло, только осознание вины еще не является основанием для оправдательного приговора. А, главное, — я сам начал заводиться не на шутку, еще чуть, — могло бы снести башню. Уж что-что, а это в мои планы не входило никак. Вдохнул и выдохнул, — вроде чуть отлегло, а я продолжил:

— На всякий случай запомни, что если наедине с мужчиной снять трусы, он способен понять это только одним способом. А если ты после этого не дашь, сочтет, что ты ломаешься и полезет буром. А если опять не поймешь, то, скорее всего, даст тебе по башке и все равно выебет. Это в приличной компании приличный мужчина. В менее приличной и на хор могут поставить. Знаешь, что это такое?

Лариску трясло крупной дрожью. То ли со страху, то ли, — черт знает этих баб! — от возбуждения.

— Ты все поняла? — Я говорил предельно ласковым тоном, и она, еще не веря, что ничего страшного «прямо сейчас» не будет, мелко-мелко закивала. — Вообще замечательно. А раз поняла, то становись на коленочки, вот сюда, на коврик, и бери в ротик...

Поначалу у нее, как положено, ничего хорошего не получалось, но, по ходу коррекции, более-менее пошло. Я пару-тройку раз задвинул ей чуть поглубже в горлышко, для практики и чтобы не расслаблялась, но только на очень короткое время. И, когда пришло время, гуманно спустил все-таки в раковину.

Поднял, крепко и с удовольствием поцеловал в губки, уже в шутку, — разница чувствуется! — пощупал пизду. Слава богу, мокрая.

— Не обиделась? — Заглянул в глазки, вроде нет. — Это ты правильно. Но больше так никогда не делай.

Надо сказать, она на протяжении всего этого памятного вечера предпочла находиться где-нибудь неподалеку от меня. Но все равно не могу исключить, что ее в тот вечер все-таки выебали. Потому что имели место моменты, когда уберечься бывало, мягко говоря, затруднительно. По-моему, так просто невозможно. Судя по следам, безвозвратно утратили невинность, как минимум, двое «самозванок». Хотя, может быть, и больше.

Чего не ожидал, так это продолжения, которое последовало примерно через полгода. Аккурат на День Космонавтики Ларсен нанесла мне визит, и я даже не успел опомниться, как оказался с ней в койке. Девственности к тому моменту там уже не было и в помине, а вот по поводу темперамента я в тот вечер угадал: молча, с каким-то ожесточением целовала мой хуй, потом взяла в рот и уже через несколько секунд, чуть сунув руку себе между судорожно стиснутых ляжек, кончила.

— Это я, — проговорила, задыхаясь, — чтобы не было проблем, когда дойдет до дела. А то только начнем, а я уже все...

Только и после профилактики эта божья птичка пропрыгала на моем суку недолго, минуты полторы, а мультиоргазматичности в те поры у нее все-таки еще не было. При этом, — по ходу самого заезда, — лицо у нее было настолько сосредоточенное, что я даже, помнится, высказался.

— С таким серьезным отношением к делу ты просто обречена на скорый успех. Ты того, — легче воспринимай: это баловство все-таки, а не транспортная операция.

Но это было, что называется, не в коня корм: легче у нее просто не получалось. Как только хуй оказывался в ее организме, все забывалось, и начинался форсированный спурт к финишу.

Наверное, она рассчитывала на продолжение, может быть, в другой момент что-нибудь и вышло бы. Но вот момент-то как раз и подкачал: у меня в самом разгаре был первый в этой жизни бурный роман и даже назревала драма. Я, правда, в своем ослеплении об этом еще не догадывался. А так хорошая женщина. То, что называется, подходящая партия. Чем-то напоминала мою единственную жену из первого варианта, только у той зажигание было более тугим: чтобы как следует завести, это надо было постараться. Потом да, — только держись.

А пока мы, договорившись о дальнейшем поведении, направились в «смотровую», и на дороге нам снова попалась Лиля Лукина. Тот же невидящий взгляд остановившихся глаз. Мы переглянулись и поняли друг друга без слов.

Ребятки в наше отсутствие решили сделать краткий перерыв на выпить. Хватило ума.

— О-о-о, вы уже?

— А недолго ты ее провожал. Наверное, — недалеко.

— Долго ли умеючи?

— Умеючи до-о-олго!

Мы, как и договаривались, хранили загадочное молчание и только многозначительно улыбались.

— Да мы, — что! Рябь на воде. Вот тут нам человек навстречу попался, — это да! Вот где ураган страстей.

— Вулка-ан! Правильно говорить: «вулкан страстей», говорю...