Дорога до лагеря

— Так что, говорите, интересно у вас там? — пересилил себя Саша, когда последний ящик оказался в кузове, а в кабине сутулой горой беспокойно завозился шофер. День медленно и нехотя начинал завершаться, смешные тени росли и казались взрослее, чем были эти трое, забытые на пыльной улочке захолустного поселка.

— Как тебе сказать... — сказала Алиса, все так же мерцая удивительными своими глазами. Она подошла к краю и независимо свесила вниз длинные загорелые ноги. — В общем-то...

— Там очень хорошо, — убежденно сказала Славя. — Ребята подобрались очень славные, вожатые знающие, конкурсы каждый день, плавание, сбор у костра, истории разные... А знаешь что, Саш? — внезапно решила она. — Приезжай к нам как-нибудь на неделе!

— Э? — растерялся Саша. Сердце пропустило несколько ударов и теперь заполошно пыталось наверстать ситуацию. — А как... в смысле...

— Ну, например, еще фруктов привезти, — сказала Славя. — Пришлют машину, ты и приедешь. У вас кроме груш ведь и еще что-то есть?

— Конечно, — сказал Саша. Замотал головой, как заводной болванчик. — Конечно! Абрикосы вот, сливы, яблоки... Без пестицидов, хорошие! Через недельку-другую уже и виноград пойдет...

— Виноград — это хорошо, — облизнулась брутальная Алиса. — Мы из него вино сделаем. И наливку! Только сахар понадобится.

— Через неделю-другую мы уже, наверное, уедем, — с сожалением сказала Славя. — А если с фруктами не получится, так ты просто приезжай! Улица Громозекова семнадцать, пионерский лагерь "Совенок". Там их несколько, баз отдыха, в смысле, наша в самом конце!

— А что, так можно, да?

— Да кто ж проверит, — хихикнула Алиса. — Белую рубашку наденешь, шорты, я тебе галстук на день одолжу — если не присматриваться, вполне за местных балбесов сойдешь.

— Спасибо, — просто сказал Саша, но рыжая не обратила внимания.

— Нет, серьезно! Сбегаем на речку, плюс там лесок небольшой рядом — ну, то есть посадка, наверное, но все равно... По вечерам танцы устраивают — попрыгаем. А?

Джими Хендрикс дома как раз вопил что-то в своей обычной непринужденной манере про "Дитя вуду", так что предложение выглядело соблазнительным. По небу протянулись длинные перья облаков. Саша облизал губы. Вот так день выдался, что за день... а он еще думал, что сегодня будет скучно!

— Девчата, пора ехать, — гулко сказал невидимый шофер — не шофер, а просто черный силуэт на фоне яркого дня.

— Обязательно, — решился Саша. — Я обязательно приеду, Алиса, Славя... Обязательно! Завтра, или... на днях, в общем.

— Ну, вот и здорово, будем ждать, — улыбнулась Славя. Она открыла дверь кабины и скользнула внутрь, тоже превратившись в погасшую темную фигуру. Только что была здесь, с ним — и исчезла. В этом была какая-то потусторонняя, неприятная магия. Если бы, конечно, такая штука, как магия, существовала.

— Я же еще второй вопрос не задал, — вспомнил Саша. — А от ответа на него, между прочим, тоже многое зависит.

— Да ладно? — подмигнула ему Алиса. Кожа ее блестела на солнце ослепительной оранжевой бронзой, словно у греческой статуи.

— А почему у вас форма такая... скудная? На вырост шили, лет десять назад?

Алиса закашлялась и инстинктивно натянула юбочку — одно название — на голые коленки. Из этого конечно, ничего не вышло, только внимание привлекла. Саша с облегчением отметил, что разглядывание красивых девичьих деталей больше не доставляет неловкости. Обживался он, привыкал, надо полагать.

— Мы же помощницы вожатой, — сказала из кабины Славя. Может, тоже покраснев при этом — не разглядеть было. — Форма как у обычных пионеров, а размеров нужных нет. Дефицит. В лагере все привыкли, мы и забыли, что...

— Понимаю, — сказал Саша голосом артиста Райкина. — Дефьсит.

— А что, нравится? — прищурилась Алиса. Вполне вероятно, что и тут всему виной было солнце.

— Очень.

Двигатель взревел. Пыльно-серые колеса провернулись, швырнули куда-то в жару горсть щебенки, машина дернулась, захрипела, как раненый динозавр, ткнулась тупым носом в перекресток, хрякнула передачами, чуть не разваливаясь на части, чуть сдала назад и развернулась.

— Пока, девчонки! — махнул Саша рукой и успел увидеть, как взметнулась в прощании загорелая рука Алисы, как махнула из кабины белая ладошка Слави. Грузовик загрохотал, как товарный состав, перевалилась на рессорах и уползла по улице вниз и вправо, удаляясь. Уезжая. Пропадая из виду.

— "Машины мягко скрипели, пробегая мимо поверженных антилоповцев. Протяжно завывали клаксоны. Ветер метался во все стороны. Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями, — продекламировал Саша, рассеянно глядя вслед облаку пыли, и ни к кому не обращаясь специально. — Вам не завидно, Балаганов? Мне завидно".

* * *

— Вот так все и закончилось, — сказал усталый мужчина средних лет, сидя за косолапым дощатым столом. В комнате клубами ползал неуютный полумрак, отталкиваясь от давно не беленных стен: света, несмотря на угрюмые зимние сумерки, мужчина не включал. — Да ты же и сам все помнишь. Ты же был там, помнишь?

Подождал ответа. Но разлегшийся вольготно на старом пианино серый кот ничего не говорил, только сверкал тусклыми желтоватыми глазами, вылизывался да медленно моргал.

— Только никуда я не поехал, — сказал мужчина с внезапной горечью. — Ни на следующий день, ни позже. Сначала вернулся из города Лешка, привез замечательную настольную игру "Морской бой", ни у кого такой не было... потом с моря приехал Деня, и у него были классные раковины, засушенный краб и куча впечатлений, и это заняло еще пару дней... а потом стало вроде бы как-то неловко.

Вздох прозвучал в тишине, словно шелест сухих крыльев бабочки. На улице царила зима, медленно падал снег, скругляя очертания неустроенного двора, ложась шапками на столбы рассохшегося забора, пригибая к земле черные ветви голых деревьев. Зима была на дворе и в комнате, снаружи и внутри, просто в сердце она чувствовалась куда острее, и ее было ничем не растопить, не отогреть.

Мужчина резким движением скрутил пробку на бутылке, как сворачивают голову курице, обреченной на яркий бенефис в составе наваристого новогоднего супа. Наполнил заждавшийся стакан.

— Вот приехал бы, положим, я в лагерь... И что? Эти девчонки что, мои друзья? Да нет. Хорошие знакомые? Снова мимо. Ну, пригласили, конечно, так это, наверное, больше из вежливости. Воображение у меня всегда было резвое: представил, как я за полтора часа добираюсь до этого "Совенка", стучу в ворота, здоровенные, железные, гулкие, как колокол... выходит сторож и спрашивает: тебе чего, парень? И я такой: а позовите Алису, она винограду просила, вино делать... так все и было бы, верно?

Ему словно наяву привиделся тот шанс, та возможность, что явилась когда-то и предложила себя, как предлагает юная девчонка, снимая одежду на влажном лугу у реки после захода бдительного красного солнца. Он вскинул голову, уставился в темноту. Но в старом доме висела печальная тишина, только в соседней комнате мерно потрескивал горящий в топке уголь. Мужчина поднялся, подошел к печке, сдвинул чугунные круги, задумчиво взглянул на черно-красные вулканические развалы.

— Первую неделю стыдно было перед собой... Струсил ведь. В голове крутилось постоянно. Сдрейфил, не решился на приключение... Я Жюль Верна тогда запоем читал, Майн Рида, потом этого... который о Виннету писал. Еще Крапивина. Там-то все было ясно — если перед тобой приключение — хватай его за перья, держи и жди, пока унесет в неизвестность. И неизвестность эта была всегда... не знаю, как сказать. Радостной. Многообещающей. настоящей. Точно как у меня в тот раз. Но я испугался. До сих пор себя корю за это.

Он поворошил кочергой уголь и вернулся в темную комнату, где на сумрачном столе стояла бутылка, лежало полпалки колбасы, кус сыра, посыпанные тмином и кориандром ломти "Бородинского", а в стороне дожидалась своей очереди трехлитровая банка соленых огурцов. Внимательно смотрел с пианино старый мудрый кот.

— И никого уже с тех пор не осталось, — сказал мужчина, налив полстакана и медленно нарезая толстые ломти колбасы на кусок черного хлеба. — Бабушка... Родители... Друзья. Все ушли. Все... кончились. Я один. А зачем? К чему?

Он выпил залпом, не почувствовав вкуса, уронил стакан, схватился за снедь, словно утопающий за склизкие зеленые водоросли. Как будто они могли помочь. Как будто могли спасти.

— Всю жизнь отработал на чертовом абразивном, до последнего дня. Всегда жил здесь, на поселке. А ведь был же шанс все изменить... лет десять назад съездил-таки на эту дурацкую улицу. Никакого лагеря, конечно, уже не осталось — частный центр отдыха и рекреации. Посмотрели на меня странно, а когда попросил старые журналы регистрации, и вовсе покрутили пальцем у виска. Известное дело, работяга ума лишился на почве кризиса и общей неустроенности. А я все хотел найти... найти их. И до сих пор хочу. Только что уж теперь. Опоздал. Кругом опоздал...

Он набулькал еще стакан, приник к нему жадно. В печке треснул уголек, но человек не обратил внимания. Кот вдруг зашипел на что-то и серой тенью стрельнул к выходу.

Вдали раздался автомобильный клаксон. Мужчина повел осоловелым взглядом, обхватил себя руками за плечи, покачнулся на стуле, будто замерзал. Гудок раздался уже ближе, хотя шума мотора слышно не было. По темному стеклу мазнул свет фар. Мужчина поднял голову.

— Кого там принесло?

Снова клаксон. Долгий, требовательный сигнал. Зовущий к себе.

Мужчина потер лицо, словно пытаясь проснуться. Вскочил, пошатнулся. С улицы донесся жалобный кошачий мяв.

— Сейчас, сейчас... — он промахнулся мимо вешалки и как был, в спортивках и майке, выскочил на порог. Хватанул распахнутым ртом морозного воздуха, окутался паром, словно ватной бородой. — Кто там?

Не было ответа. Двор сиял, залитый призрачным сиянием мощных галогеновых фар. Двигателя по-прежнему было не слышно. Мужчина обернул угол дома, направился к калитке, щурясь, прикрываясь рукой. Снежинки падали на открытые плечи. Снег лежал по двору покрывалом — чистый, нетронутый.

Он трясущимися пальцами скинул крючок с калитки. Улицу перегораживала тусклая тень грузовика. Свет фар ослеплял.

— Что нужно? — это должно было прозвучать грозно, но голос сорвался. Он узнал машину.

Скрипнула открывающаяся дверь. В кабине кто-то был, темная фигура, да похоже и не одна. Из кузова поднялся тонкий девичий силуэт.

— Саша?

— А... Алиса? Славя? Девчонки? — Голос сел совершенно, из горла доносилось только несвязное сипение, как у ненастроенного радио.

— Мы тебя ждали-ждали... да и решили заехать сами, — серебряным смехом разлился голосок. — Хочешь — к Алисе, хочешь — сюда, на сиденье. Мы и втроем тут легко поместимся, правда, Анатолий Иваныч?

— Правда, — призрачно прошелестело из-за баранки.

— Но как же...

— Быстрее, Саш! — голос рыжей был все так же ехиден. — Машине тут долго стоять не положено, забыл, что ли? Бензин нынче дорог. Решайся!

Мужчина тряхнул головой. Выдохнул. И решительно вскарабкался в кузов, где насмешливо, но тепло улыбалась ему рыжеволосая девушка. Скорее всего, улыбалась — в полутьме мало чего можно было разглядеть. Он споткнулся о ящики, схватился за борт, восстанавливая равновесие.

— Не довезли тогда, стало быть, груши?

— Довезем, — сказала девушка. — Теперь обязательно довезем. Давайте уже, Анатоливаныч!

— До лагеря? — глухо спросили изнутри.

— До лагеря!

Она постучала ладонью по крыше кабины, мотор взревел — яростно, словно дикий зверь, бросающийся в атаку. Рванул с места, как гоночный болид, рассекая мрак странно изменившими свой оттенок лучами фар. "Черный свет" — мелькнула мысль и тут же пропала. В кузове, впрочем, совсем не трясло и было на удивление удобно. Саша полулежал на укрытых брезентом ящиках, молчал и неотрывно глядел в темное небо, проткнутое голубоватыми точками звезд, перечеркнутое белыми клубами дыма из печных труб.

Улыбался.

И изо рта его больше не было пара.