Озерейка

Так, а что я здесь делал и как попал на сушу ? Вроде как тогда при подходе немцев к военно— морским базам формировались части морской пехоты из тех, кого флоту удалось собрать из береговых частей, с потопленных кораблей. Их вооружали и в бой посылали . То есть я могу быть и с потопленного корабля и с какой-то береговой батареи , зенитчик, ну или с берегового склада. Вот дали мне винтовку, патронов и послали в бой.Пока понятно. Где я или не я служил нет ответа и идей тоже нет, ладно, это потом. Ну вот послали меня в отряд или батальон морской пехоты, я , скажем, только туда пришел и сразу же как кинули маршем на север, а потом в бой. То,что я в пехотном бою мало что смыслю(служба у меня была такая), моменту соответствует. Кто там из береговых артиллеристов или с берегового склада в этом много понимал. Кто мной командовал? Ну. какой-то лейтенант, мне его показали, фамилию назвали но, она как-то вылетела из головы. Не то Еременко, скажем, не то Егоренко, нет,Егоров-Увы, не успел запомнить, Правдоподобно? Наверное,да, Я своего первого комвзвода видел раз в две недели, он все где-то мотался, а ведь мы все время на одном месте сидели. Второй взводный уже каждый день на глаза попадался, а тут в бою сегодня видишь, завтра уже нет. В общем, все мутно и непонятно, а кто я? Да лучше сказать, что на складе служил. Должен же в базе быть склад РАВ,то есть тогда он называться должен не так. В общем,какой-то артиллерийского вооружения и стрелкового тоже. Мины и торпеды тоже где— то лежать должны, но я в них ничего не смыслю. Поскольку все два года служил на базе вооружения, то что-то про подобный склад сказать могу и даже правдоподобно. Как раз у нас на базе лежали не современные автоматы, а тогдашнее вооружение, так я и на ящики насмотрелся, и на их содержимое. Ладно, но это еще не все, мне ведь нужно понять, какой день и где сейчас идут бои, а исходя из этого-туда уже идти. Слышать я еще (или уже совсем это) не стал, что здорово раздражает, но видно, что бой идет в районе цемзаводов. Там что— то горит, вспышки какие-то видны. Где-то неподалеку тоже рвется, я этого не слышу, я ощущаю содрогание земли. Судя по погоде и боям на цемзаводе,сейчас сентябрь сорок второго. Через год тоже были бои, но у меня должны были быть погоны. Стоп, а я уже что— тело приватизировал и своим ощущаю? Родители мои, быстро приспособился, а ж самому страшно и удивительно!

Эту часть города немцы заняли. Надо думать,это уже произошло или вот-вот случится. Поскольку я в истории городских боев не очень силен, то ориентироваться надо на то, что знаю точно А если точно,то немцев остановили около десятого сентября возле цемзаводов. Вот эта высота Сахарная Головка ими была взята, но дальше нет, ни Шесхарис, ни шоссе за городом. Но сторона,где я сейчас, была у них, пока в феврале не высадился десант. Мы в школе вечером третьего февраля ходили к месту высадки. Тогда холодно было и ветер, но нас специально повели, чтоб мы немножечко увидели, что такое в феврале ночью на ветру в воду прыгать и бежать на берег. Еще наподобие того показали в Аджимушкайских катакомбах, когда нас по этим подземельям водили почти без света. Ощущение было такое, что каменный свод над головой вот прямо сейчас садится на нее.. Так что мне вон туда , на тот берег, там точно свои. Только передо мной несколько километров воды— вся бухта, а я столько никогда не плавал. Мама мне говорила, что в молодости она бухту переплывала, и ее старший брат тоже. Его жена тоже пробовала,хотя она не всю бухту переплыла, а доплыла до военного корабля, что на рейде стоял. Бдительные. матросики ее из воды выловили и грозно спросили, что на здесь делает.Тетя ответила,что на спор бухту переплывает. А на что спорили? На килограмм шоколадных конфет. В итоге ей поверили, что не шпионка и отпустили. Спор она выиграла,потому что переплывать осталось немного,а остановилась она не сама,а ей помешали.

Сколько я сам плавал? А как бы не больше двухсот метров подряд. И как мне это сделать и не утонуть— вот этим вопросом я и занялся, и работа отвлекала от мыслей о том, что со мной, от которых меня выбивало из сознания. В итоге я стал строить плотик, чтоб за него держаться, а плыть работая ногами. Когда устану, то буду отдыхать, держась за него. Зх, мне бы надувной. матрас своего детства... Тут пришлось разными способами повыдергивать гвоздей из. стен и разваленных деревяшек. Сбив плотик, я его еле— еле допер до воды и через мелководье. Мне жутко повезло, что никто из немцев до темноты не зашел в тот домик, где я трудился, да и за берегом не следил. Ракеты чуть в стороне взлетали, но была ли стрельба, я не знал, ибо уши не работали по— прежнему. Винтовочный ремень и лямку сумки я закрепил гвоздями, запутав их вокруг них практически узлом. И еще подобранной веревкой прикрепил себя к плотику,обвязав ее вокруг пояса. На то, что патроны и вещи подмокнут, пришлось плюнуть. Укрыть от воды я мог только документы, ибо у Андрея была небольшая железная коробочка с плотно притертой крышкой. Я надеялся, что туда вода не проникнет. Штаны и сапоги остались на берегу. Плыть в них я не рискнул, как ни жалко их было. Дадут ли мне хорошие сапоги по ноге или какие-то прогарные ботинки? Кто же скажет заранее...Но плавать /через бухту обутым совсем неудачное решение, а сохранить обувь, взяв с собой, никак

нельзя. Я ведь не на катере плыву, где есть место. Прощайте, яловые, недолго вы мне служили. Уже позже, когда плыл, пришла мысль, что немцы их подберут и обрадуются, потому надо было хоть испортить. Впрочем, я уже немало прожил на свете и знаю, какие хорошие мысли приходят с опозданием. 'Чтоб я был такой умный до, как. моя Сара после'. Норд— ост был несильным, если судить по берегу, но на воде он разводил волну, так и целящуюся мне в лицо. Есть ли в бухте течения, я не ведал. По идее должны быть какие-то. В мирное время, когда плывешь от пляжа к буйкам, проплывают по бухте катера и крупные суда,а от них волна идет,и тебя качает,когда раз,а когда и два. Сейчас этого не бт,но есть другая опасность— снаряды. А они периодически надо мной пролетали.Звука снаряда-то я не слышал,но часть из них в море шлепалось,выдавая себя столбом воды. Возле меня они не падали,а то бы...Можно даже и не очень близко, вполне хватит для заплыва ровно вниз,а не вперед. Были и трассы. Устал я довольно быстро, потому и все чаще стал делать перерывы, но как только пытаешься лежать на поверхности воды, то сразу ловишь себя на мысли, что вот ты тут лежишь, а сейчас на тебя свалится мина или снаряд. Конечно, это ерунда. Я ведь не знаю, кто там далеко от меня устанавливает прицел и целик и когда меня его труды застигнуть. Ведь это произойти могло и когда я плыву, и когда лежу и отдыхаю. Суета сует и томление духа. Хотя сермяжная правда в этом есть. У каждой системы своя дальнобойность, и чем дальше стреляет она, тем более она редка. Потому, отплыв от берега на километр-два, я уйду от многочисленных минометов, которые передадут эстафету дивизионным гаубицам, которых меньше, и которых тут может и не оказаться. В районе цементных заводов явно шел бой, потому что периодически там были видны трассирующие очереди. Не то кто— то ими стрелял снизу по горе, не то прицел завышали. Но это я видел только вначале, дальше я от усталости впал в какое-то исступление и просто упорно греб ногами и одновременно держался за плотик. Устав, отдыхал и возобновлял греблю. Ногой, другой, ногой, другой, волна в лицо, сплюнул, снова ногой. И опять волна в морду, опять сплюнул, опять ногами... Такая вот механическая работа и не до чего. Все болит, во рту от горькой воды ощущения не из лучших, глазам тоже больновато от этих брызг в мышцах тупая постоянная боль, и она выматывает. С ней ни о чем думать невозможно. И постепенно тебя прямо— таки пропитывает холод, он заполняет тебя всего, от пальцев ног и выше. Пока гребешь— еще ничего, остановился и начинаешь дрожать. Потом и это не ощущалось— такое вот всецело тупое ощущение: и тупая боль, и тупая усталость, и в голове тоже тупое ощущение. И тупо ногой, другой, ногой, другой... Однажды было прояснение, что меня явно сносит вправо, потому что трассы из района цемзаводов явно сместились левее. Хорошо ли это или плохо,что сносит— а черт его знает! С одной стороны— чем дальше ты отплывешь в сторону Кабардинки, тем менее вероятность нарваться на немцев или на снаряд от цемзаводов. С другой стороны— чем дальше тебя сносит, тем дольше ты плывешь. Так и совсем без сил останешься. Уж не знаю, может ли меня вынести из бухты течением в открытое море. Хотя и не хотелось бы этого. Но пока левой, правой, правой, левой. Сентябрь на Черном море это не на Баренцевом, здесь купаться обычно еще можно, но длится ночь, и вода остывает. А прогреется она не скоро, уже когда солнышко над перевалом вылезет, да и то не сразу. Левой, правой, правой, левой, на дворе ночь впереди на берегу яркие вспышки огня. Видимо, .это работает батарея Зубкова. А сколько до нее не знаю, берег еще далеко, горы— то здесь высокие, под семьсот метров, оттого их силуэт виден даже ночью. Есть ли луна— фиг его знает, так не видно, а шею свело, не повернешь и не посмотришь. Лучше бы, конечно, ее не было, чтоб меня не заметили на лунной дорожке..А и заметят— что с того? Для пулемета я отплыл уже далеко. Хотя днем бы меня может, от безделья и выцелили, расстреляв до черта патронов, а ночью— а вот фиг! Расходовать же снаряды на одиночного пловца не будут. Ну, я так думаю.

Ночь все длилась, я куда-то плыл темной ночью к темнеющему берегу. Сколько это продолжалось— не готов сказать, просто загребал, как автомат, точнее, как с трудом работающий автомат.Всегда ли я был в сознании,или впадал какой-то транс,или вообще отключался-не знаю. Если и отключался,то и в этой отключке все было,что и наяву— темнота, холод, усталость,автоматическое продвижение -а куда-тоже не готов сказать.В общем,греб,наяву или в отключке, пока нога не ощутила под собой опору.

Вот когда я это почувствовал,то тупо замученный холодом и усталостью мозг наконец вышел из этого состояния и выдал, что на моем пути островков нет , значит, это я у берега где-то, потому что близ берега бывают большие камни. С такого ступишь и ухнешь по шею или даже с головой,если ростом невелик. Я поводил плохо слушающимися ногами по опоре— да, есть площадка,где-то метр на. метр будет. Дальше я не щупал, побоявшись сорваться с камня. От плота я не оторвусь,но захлебнуться в таком состоянии-вполне. Да, сквозь тьму впереди виден обрыв. А другого пейзажа здесь быть и не может. Весь берег от города до Кабардинки обрывистый. Под ним, конечно, есть участок галечного пляжа, где на шаг, где на десять, но все такое же. Лучше только уже в самой Кабардинке, ибо туда в море впадает река Дооб, устье которой -это уже приличны пляж большой ширины, может, метров триста или больше. Бывал я на нем еще в детстве, потом мне он мог оказаться прямо гигантским,даже больше,чем он есть. Нельзя исключить и этого. Но все равно.Я ведь не танк с собой тащу, а всего лишь себя. Метров через двадцать, показавшимися мне верстой, я добрался до уреза воды. Да,вот если дальше-уже все сухие камни. При этом я отодвинулся в сторону от плотика. А вот теперь что делать? Нужно сидеть и ждать рассвета. По другому нельзя, как не хотелось бы вылезти и обсушиться. И причина этому— противодесантная оборона,которая может быть тут. Немецких десантов ждут, потому под этой галькой может оказаться противопехотная мина в цементном корпусе, чуть дальше проволока или 'чеснок', а сверху на пляжик может глядеть 'дегтярев'. Услышит его наводчик, что я ползу и камнями шуршу и вдарит на шум, а потом спросит : 'стой, кто идет?', а уже никто не идет, все лежат и воют, не в силах встать. Поэтому надо сидеть и ждать, когда рассветет, тогда и мину с проволокой можно увидеть, да и пулеметчик сначала спросит, а потом выстрелит. Ночью— то будет наоборот. Но как же с точки зрения возможности задубеть от холода? А никто не обещал, что будет легко и приятно. Поэтому я сидел в воде и ждал рассвета.

Противодесантной обороны именно здесь может и не быть, но ошибиться в игре 'есть мина или нет' очень не хочется. Отчего я сидел в воде? Потому что считал, что когда ты весь сидишь в ней, то меньше теряешь тепла, чем когда сидишь наполовину высунувшись из нее. Вот это мокрое твое тело, что наполовину торчит из воды, и будет терять тепло. Может, я в этом и ошибаюсь, ибо электрик и строитель, а не медик, но так я думал, и так я сделал. Хуже или лучше от этого будет-еще не знаю. Но хоть пнем по сове, хоть совой по пню-это сове непринципиально, если не сказать ярче. Вот так я то дремал, то просыпался до света, только предварительно винтовку и сумку выложил вперед, на сухое место. Просохнуть сумка все равно до утра не успеет, но незачем ее продолжать увлажнять. Винтовку после бухты не грех бы и протереть и прочий марафет навести, но на мне и так сухой нитки нет. Нечем и у прежнего хозяина даже ружейного масла нет. Или я,когда бежал в домик,все это обронил? Ладно,будем, ржаветь вместе с нею . Проснулся я на рассвете от холода и грохота орудий вдали . За ночь уши включились в работу.Что с ними стало сейчас, а что тогда их отключило-кто знает. Но я втянул воздух носом — опять ничего не слышу. Солнышко скоро и через хребет перевалит, а мне пора искать дорогу отсюда, пока от холода руки с ногами не отказали и я не замерз, как полярник, у теплого моря. Никого над собой я не вижу, только обычный прибрежный пейзаж равнодушно глядит на меня. Дескать, много вас таких на меня вылезало. Метрах в десяти подымается высокий обрыв из разнослойных пород. Часть таких слоев мергеля наискось, как ребра из говяжьей туши, торчит из берега. Я раньше, бывало, когда на таком берегу купался, за подобный выступ заходил и переодеться мог, не нарушая общественное благонравие. До обрыва галечный пляж, который здесь тоже обычен. Найти песчаный— это надо очень постараться. Я лично ближе Анапы не знаю, но допускаю, что не везде был. На обрыве растут дубы, чьи корни частью свешиваются с него. Посередке в обрыве расселина, которое промыла небольшая речка. По ней можно и на обрыв подняться. Сейчас воды в ней почти не видно, но мне бы не помешало попить. Когда воды немного, речка уходит через галечный пляж, как через фильтр, ну и волны моря тоже замывают ее устье галькой. Такое вот и у речки Мысхако, и у Озерейки, и у множества мелких речек. Насчет Дюрсо не помню, был я там так давно, аж не помню когда. Заграждений я совсем не вижу, кроме естественных неудобств, а вот минами надо заняться. Подтянул к себе винтовку и стал использовать обломок штыка как щуп. Держать так винтовку было тяжело, в минах я не разбирался совершенно. поэтому ,найдя, не знал бы что с ней делать, кроме как обойти стороной. Но штыком и руками ковырял галечную россыпь. Для полного счастья не хватало еще и колышков, чтоб проход отмечать, но где ж я их здесь найду. Пару деревяшек найти еще можно, но не на весь путь. Руки тряслось, тело тоже сотрясала дрожь, во рту-аж прямо пустыня Сахара и вся соль ее, какая там найтись может. Но не вечно же будут длится эти десять метров, а там,в расселине будет земля помягче, речкой принесенная, да и можно попробовать по этому ребру породы взобраться. Вот в него никто мину не засунет, ибо не даром такую породу в просторечии зовут 'трескун'. Одна из версий о происхождении такого названия: когда кинешь кусок такого камня в костер, он там трещит и может даже брызнуть осколком, как граната, но и сам по себе камень слоистый и боится даже несильного удара лопатой или каменюкой потверже. Кое где можно его и голой рукой расшелушить. Когда мой крестный путь до речки закончился, и я уже был готов попытаться встать, сверху раздался раскатистый хохот. Он ударил по мне хуже, чем пудлнмет, прямо так и раздавил и размазал по пляжу. Ибо такого я не ожидал. Я ждал очереди, снаряда с другого берега, того, что мой псевдощуп наткнется на минный взрыватель, но не этого. Когда мозги смогли прийти в себя, я вскинул голову и увидел над обрывом двоих в красноармейской форме. Значит, это вы тут стояли, на меня смотрели, а теперь ржете, аки жеребцы стоялые! Хорошо же вам,паршивцам, было смотреть, как человек корячиться, и совесть в вас не взыграла, что мне б легче было идти, чем так ползать и мину искать! Я собрал последние силы, прокашлялся и выдал им очередь ругательств. В дело пошел малый загиб и из него они узнали, что я думаю о них и об их предках и потомках. Но эти жеребцы заржали снова и тот, что был слева, сказал: