Озерейка

Поезд стоял на станции Тоннельная, и меня уже охватывало нетерпение : когда же наконец он тронется ? Да, я помнил, что стоянка десять минут, а потом мы тихо въедем в первый тоннель. Справа будет мокрый склон горы, видимо , там все время родники пробиваются сквозь склон, а слева будет только бетон. Зажгут дежурное или аварийное освещение, не знаю, как правильно это назвать. За окном тоже будут гореть фонари в самом туннеле ...Раньше я здесь начинал окончательные сборы, переодевался в парадное (ну скажем так) из вагонного, складывал вещи в сумку или чемодан, выбрасывал остатки еды и прочий мусор. Но сегодня меня от нетерпения проняло аж в Крымске заняться этим, поэтому все уж было готово к Тоннельной. И даже раньше, еще к Горному. Прямо подмывало поскорее собраться. А поскольку оба попутчика ехали.в Анапу и оттого выходили в Тоннельной, то это было лишним стимулом быстрее собраться. Вагон опустел, и я прошелся по нему, борясь с нетерпением. Да так и есть, люди остались только в четырех купе. Ну да что еще ждать от сентября— народ схлынул к началу учебного года, и теперь их будет куда меньше. Впрочем, я тут не был уже три года, вдруг что-то изменилось по сравнению с прежним временем. Ладно, у меня все равно вопрос с жильем решен, а вот с остальным— увидим. Я так хотел этого "увидим", что не мог сидеть в купе и все время вскакивал и ходил. Хотя мне дали только надежду на то, что все изменится, а вот сбудется ли эта надежда? Я три года надеялся и уже стал думать,что все осталось в прошлом, и вот теперь...Вроде уже пора трогаться, а мы все еще стоим и стоим. Нет, надо сесть и посидеть.. Проводники обычно просят в вагоне при прохождении тоннеля не бегать, а сидеть в своем купе. Поэтому я сел, насильно заставив себя. Нетерпение заставляло сердце рваться из груди, потому я и отвлекал себя: вот сейчас тронемся, доедем до мокрого склона, потом будет темнота туннеля, потом выедем на свет. Справа вдали будет станица Раевская, а слева какие то домики, в которых живет охрана туннеля, а шоссе на Новороссийск останется сверху. Потом мы проедем второй, меньший туннель, а сверху будет перевал Волчьи ворота, а впереди ... Зашипел воздух в тормозах. Сейчас, наверное, тронемся, но мы не двигались и не двигались. Мне отчего— то захотелось спать, и я привалился к стенке купе. Вот не вовремя меня пробило: доуговаривался, досамоуспокаивался и досамозатормозился. Ну ладно, делать-то до вокзала все равно нечего, только переживать. А поезд будет тащиться словно нарочно медленно: то в Гайдуке тормознет, хотя в расписании там стоянки нет, то неспешно протащится вдоль гаражей за Кирилловской петлей, да и потом на Мефодиевке он не летит стрелой... Ну даже если засну,то разбудят. Дальше Новороссийска поезд все равно пе идет. Как ни пытайся, но сильно за вокзал не продвинешься, не получится. Я попытался вспомнить, где кончаются железнодорожные пути на Шесхарисе или раньше. Смог вспомнить только что они есть у довоенного Дворца цементников,но вот дальше куда они уходят— память отказывалась сообщить. Пути явно куда то сворачивали, наверное, на электростанцию.

Да, Дворец цементников, один из двух, которых нет, хотя они и есть оба. Не повезло с этим парадоксом комбинату "Новоросцемент". Первый из них построили до войны, и торжественное открытие должно было быть в июне сорок первого, может, даже и двадцать второго июня, тут я точно не помню, но началась война. Через год дворец оказался на линии фронта, стоявшей там целый год. Что от него осталось— одни стены, и те не в комплекте. После войны решили оставить его как памятник обороны города. Развалины, наверное, даже укреплять пришлось, чтоб не упали. И без дворца цементники жили лет тридцать— сорок, но таки начали снова строить Дворец уже на другом берегу бухты за городским пляжем. Возвели коробку и тут всё затормозилось. В конце восьмидесятых много объектов так перешли из долгостроя в долгонедострой, а с тех пор денег на его достройку не появилось. Так и украшают город руины двух Дворцов культуры цементников с обоих сторон бухты. Новые, конечно, выглядят лучше, хотя я их уже давно не видел, вдруг они уж и заваились,ибо дожди шли , вода затекала, арматура десятилетия ржавела... Спать хочется все сильнее. Поезд все никак не движется. Чтоже это меня в сон так клонит, мокрая гора так влияет,чтоли? Никогда такого не было . Или я так изнервничался, что у меня все душевные силы вышли?

Перестал бороться с дремотой и прилег головой на чемодан. Стало как-то прохладно. Бывает такое, когда сложно задремать,но как согреешься,так и задремлешь... Перед отключением мне только подумалось: только бы не въехать в море во сне, а дальше уже все...

Увы, дурные мечты сбываются. Вот когда мечтаешь снова встретиться с Ириной и чтобы все снова стало как и прежде, так три года ждешь и едва теплится,как церковная свеча, надежды. Да и другие мечты чтобы исполнились,ты можешь не дождаться . А тут вот,пожалуйста, подумаешь почти в шутку и сразу же получи и распишись ! Подумал так и заснул, а поснулся мордою в море. Неужели, пока я спал, поезд проскочил стрелку, въехал в порт и с причала нырнул в пучину. И куда ж я тогда выплыл? А в кучу водорослей, наполовину сухую, наполовину мокрую, и теперь еще ленивая волна мне голову и плечи окатила. Полный рот горько-соленой воды, ибо я его только что разинул, а на радость мне волна и вкатилась в него. На карачках, отплевываясь и ругаясь, отполз назад, через полосу мокрой гальки, оттого следующая волна меня не достала. Тело себя чувствовало неуютно, как после дурного сна днем. Из-за того и днем спать не люблю — устанешь, ляжешь спать и часок подремлешь, а потом и. не рад, что заснул. И голова болит, и мышцы какие— то как перемятые, пить хочется и прочие удовольствия. Но хоть нет любви к дневному сну, но иногда никуда от этого не денешься,когда устанешь ,как собака. Так что и сейчас я себя чувствовал на все сто процентов возможных гадостей от дневного сна. Сколько их бывает,так все сейчас есть и ничто не забыто. И как я в это место попал и где это я влез в воду ? Ну хоть морская, а не речная в Цемесе и Мысхако, а бы не только отплевывался, но и стираться пришлось, больно вода в этих речках мутная, а кое где и зловонная, как в киплинговской реке Лимпопо. В море все же вода почище, хотя можно и там себя порадовать и грязью, и мазутом, хотя мазут сейчас в море встречается пореже, чем в моем детстве. Но что гнетет мою душу, пока я встаю с четверенек, как-то я не так себя чувствую, и это не только оттого, что голова болит, а словно я стал сам по себе какой-то не такой и не так руками двигаю. И не зря это меня гнетет, ибо глянул я на свои руки и зрю, что они не те что были у меня в Тоннельной и раньше. И на них не рубашкины рукава, а какая-то знакомая одежда, только не моя, и не джинсы на мне, а солдатские галифе, какие я уже сто лет не носил. Ну,правда, сапоги можно считать,что мои, хотя они должны остаться в кладовке дома,ибо в них только разное по хозяйству творю, особенно в мокрую погоду, а чтоб на юг взять-до такого не додумался.. И ремень с якорем на бляхе ! У меня такого сроду не было, со звездой еще валяется где— то в чемодане, вместе с вещами, что уже не понадобятся, но выкинуть еще жалко. И сам я какой-то не такой. Пониже ростом, как мне кажется, но при этом покрепче, и такие накачанные руки у меня были только на службе, потом уже столько таскать не приходилось. Поднял руки, лицо потрогал— вроде как бы такое .В основном. Немного ободранное,и водоросли поприлипали, побритое, но щетина уже пробилась, как во второй половине дня, вот только куда делись усы? Стрижка опять же как в армии была. В иное время я так коротко не стригся, хоть битловской шевелюры даже в школе не носил, но чаще чем раз в два месяца собой парикмахера не радовал Хоть мышцы болят, как будто я не с полки встал, а огород вскопал, но чего-то серьезно болезненного не ощущаю, есть не хочется хоть и...Стоп, а это я или не я? И если не , то кто же? От этой мысли мне стало дурно, и я отшатнувшись назад, сел на камни . Получилось очень чувствительно, ибо камни попались не мелкие.

Потер пострадавшее место и, преодолевая дурманящую слабость , продолжил исследовать то, что вокруг оказалось. Как выяснилось, сел я не на камень, а на винтовку, и рукоятка затвора мне оставила след на правом 'полушарии'. Ну хоть не на штык, да еще и с размаху. Время сейчас так ближе к вечеру, но стемнеет явно не через пару минут. Пейзаж перед глазами и знакомый, и незнакомый: горы те самые, бухта та самая, но вот берег далеко не тот, и та часть города, что вижу отсюда явно не знакомая мне. И что это все значит ? Почему на мне какая-то старая одежда, причем форменная, и рядом старое оружие ? Сейчас такие винтовки продаются как охотничье оружие, и я даже своему знакомому Владу помогал, рассказывая,как она устроена. Но даже с охотничьим оружием нельзя по городу бегать без чехла. Вроде место прикидочно я представляю: район кинотеатра 'Нептун',но это я определил по противоположному берегу,а здешний берег и все,что на нем есть— не узнаю совершенно.

И что все это значит-снова вопросил я себя? Ответ пришел, только сознание его не выдержало и погасло. Без него я валялся вроде как недолго, потому что еще не стемнело. Как только я оклемался и вспомнил свои открытия,так подхватился и побежал. Такого дикого страха я никогда не испытывал и даже описать ео не могу, что это за страх был. В книгах было выражение 'животный страх'.но я его всегда воспринимал как символ большого страха,который авторы переписывают по привычке. Возможно,такой ужас был бы у меня ,если бы я истово верил и обнаружил сейчас,что у меня за спиной стоят взаправдашние черти, которые вот-вот в адские бездны поволокут. Но в этом безумном рывке была своя система и своя правда ,потому что я смылся с голого пляжа и влетел в полуразбитый пустой дом, где затормозился и огляделся. Никого вокруг— вот и славно, сяду сейчас и до следующего приступа паники посижу и снова подумаю горькую думу : куда ты попал, бедный Робин Крузо и чем это тебе грозит, горемычному .Особенно при условии, что я ни хрена не слышу, уши как будто заклеены, причем каким-то хейнкелевским клеем, то есть намертво. Голова болела, но работала, оттого выдала, что я явно не в своем теле, птому что на к левой кисти обнаружилась татуировка-якорь, которой у меня не было, зато родинка на другой куда-то делась. В довершение ко всему я пришел к выводу, что еще и не только в не своем теле и не своем времени, а еще чьем как бы не на войне. А вот какая война может быть вокруг? Форма явно сборная: галифе армейские, сапоги тоже, а вот форменка флотская. На голове головного убора нет. Какая-то сборная солянка. А когда такое может быть? Либо это гражданская война, где кто что нашел, то и носил, судя по кино, либо Отечественная, потому что на фото я видел морских пехотинцев так вот и одетых : частично флотские вещи, частично армейские. Трехлинейка могла быть хоть там, хоть там. Я на нее глянул повнимательнее и получил следующую дозу убойной информации: винтовка уже советская,0 судя по прицелу и патроннику, ну и брезентовая сумка, которую я тоже подхватил, .не заметив, как это сделал , довольно знакомого мне вида. Ну у нас она не совсем такая была, вот этого кармана сбоку не было, но фасон узнаваем . Наличие их в гражданскую у меня вызывает сомнения. Какие-то там противогазы были, но сколько я ни видел кино и фоток про это время, то ни у кого противогаз на себе не виден был. Теперь я, кажется, знаю, гле я и когда я. Осталось только очередной раз сознание не потерять. Это не вышло, но хоть не надолго отключался, ибо я очнулся оттого, что уронил винтовку себе на ноги. Входя в меридиан, я обнаружил, что еще и обоняние у меня не работает. Вот тут рядом разлит котелочек с каим-то супчиком, но запаха я не чувствую. Да и ведь не только супчик,вообще ничего не чувствую носом! Зрение, слава небесам, еще есть и даже практически прежнее, ибо в окошко видна та сторона бухты и города. Трубу цементных заводов на том берегу я различаю,хоть они все же не такие,как мне знакомы.Дальше заглянуть мешает рама.

Глядя на свои скорбные дела, не мешает поглядеть на винтовку еще раз, а также в эту самую сумку, потому как если это правда война, то боец с винтовкой, но без патронов— это живая мишень, причем почти безответная, ну если не считать штыка и приклада. В винтовке оказалось четыре патрона, а в противогазной сумке самого противогаза не было, зато полно всяких полезных вещей. в том числе и десять обойм. Зато штык я сломан. Кто и как его сломал,у меня нет ответа и нет в моих глазах счастья, глядя на все это. Одно радует, что мне не полтинник стукнул, а сорок лет, потому,хоть и мне хреново, как при брюшном тифе ( состояние мое сейчас напоминает э

Тот прежний горький опыт), в сорок лет инфаркт или кондратий меня вряд ли трахнут, чем мне остается только утешаться . Правда,в запасах есть еще один недостаток: нет с собой фляги, зато есть махорка, хотя я никогда не курил, Что снова наводит на горестные размышления о мировой справедливости, которая некурящему посыает махорку, но отнимает прежнюю жизнь. Причем не только у меня она отнимает жизнь. Если это тело какого-то паренька из тех лет, то что с ним произошло ? Я его убил своим вторжением, или он сейчас в отключке, а когда я без сознания падаю ,то он лихорадочно вспоминает, отчего это он думает о незнакомой ему Ирине ?

Или мы поменялись телами, оттого я здесь в водорослях мордой копаюсь, а он не может понять, отчего это ему предлагают покинуть вагон и идти куда надо, а не бежать в атаку, и все вокруг совсем такое незнакомое? Подумав так, я ожидал очередного отливания крови от головы с серьезными последствия, мне опять плохо стало, но сознания не потерял.Точнее надо бы сказать,совсем плохо стало, или хуже,чем обычно,потому что хорошо я себя не чувствовал. Но что же мне делать дальше в этом времени и в этом теле? Дальше куда деться, за кем или куда бежать и от чего? Чужое тело или уже свое, чужое время или уже тоже свое? Я подумал,что вдруг это не война,а какое-то будущее с апокалипсисом,ядерным или каким-то другим? Мне не стало плохо, организм это воспринял как глупую мысль и на нее обмороком реагировать не стал. Значит,когда я думаю про войну, мне плохо становит,и это потому ,что правильно думаю? А когда про всякие книжные идеи,то это неправильно,и организму на игры разума плевать? Вообще нельзя просто сидеть на основе ровно ( хотя я лично бы и согласен так делать. пока не подопрет) . Но чем все это кончится, если я сидеть буду— кажется мне, что плохо выйдет.

Коль не сидеть,то надо бы своих найти,тогда и пойму.что делать .А коли искать своих,то надо бы знать, кто я такой в этом прекрасном и яростном мире,ибо должны у меня быть документы того, кто в отличие от меня усы брил. И они нашлись: Винников Андрей Иванович , двадцать второго года рождения, комсомолец, принят в его ряды Бежицким городским комитетом ( стало быть,в Орловской области). Хорошо, что его зовут также как меня, хоть путаться не буду. Фамилия у меня отличается, но выбирать не из чего.

Да, гражданская война и ядерный апокалипсис отменяются. Зомбиапокалипсис тоже.

Так, а что я здесь делал и как попал на сушу ? Вроде как тогда при подходе немцев к военно— морским базам формировались части морской пехоты из тех, кого флоту удалось собрать из береговых частей, с потопленных кораблей. Их вооружали и в бой посылали . То есть я могу быть и с потопленного корабля и с какой-то береговой батареи , зенитчик, ну или с берегового склада. Вот дали мне винтовку, патронов и послали в бой.Пока понятно. Где я или не я служил нет ответа и идей тоже нет, ладно, это потом. Ну вот послали меня в отряд или батальон морской пехоты, я , скажем, только туда пришел и сразу же как кинули маршем на север, а потом в бой. То,что я в пехотном бою мало что смыслю(служба у меня была такая), моменту соответствует. Кто там из береговых артиллеристов или с берегового склада в этом много понимал. Кто мной командовал? Ну. какой-то лейтенант, мне его показали, фамилию назвали но, она как-то вылетела из головы. Не то Еременко, скажем, не то Егоренко, нет,Егоров-Увы, не успел запомнить, Правдоподобно? Наверное,да, Я своего первого комвзвода видел раз в две недели, он все где-то мотался, а ведь мы все время на одном месте сидели. Второй взводный уже каждый день на глаза попадался, а тут в бою сегодня видишь, завтра уже нет. В общем, все мутно и непонятно, а кто я? Да лучше сказать, что на складе служил. Должен же в базе быть склад РАВ,то есть тогда он называться должен не так. В общем,какой-то артиллерийского вооружения и стрелкового тоже. Мины и торпеды тоже где— то лежать должны, но я в них ничего не смыслю. Поскольку все два года служил на базе вооружения, то что-то про подобный склад сказать могу и даже правдоподобно. Как раз у нас на базе лежали не современные автоматы, а тогдашнее вооружение, так я и на ящики насмотрелся, и на их содержимое. Ладно, но это еще не все, мне ведь нужно понять, какой день и где сейчас идут бои, а исходя из этого-туда уже идти. Слышать я еще (или уже совсем это) не стал, что здорово раздражает, но видно, что бой идет в районе цемзаводов. Там что— то горит, вспышки какие-то видны. Где-то неподалеку тоже рвется, я этого не слышу, я ощущаю содрогание земли. Судя по погоде и боям на цемзаводе,сейчас сентябрь сорок второго. Через год тоже были бои, но у меня должны были быть погоны. Стоп, а я уже что— тело приватизировал и своим ощущаю? Родители мои, быстро приспособился, а ж самому страшно и удивительно!

Эту часть города немцы заняли. Надо думать,это уже произошло или вот-вот случится. Поскольку я в истории городских боев не очень силен, то ориентироваться надо на то, что знаю точно А если точно,то немцев остановили около десятого сентября возле цемзаводов. Вот эта высота Сахарная Головка ими была взята, но дальше нет, ни Шесхарис, ни шоссе за городом. Но сторона,где я сейчас, была у них, пока в феврале не высадился десант. Мы в школе вечером третьего февраля ходили к месту высадки. Тогда холодно было и ветер, но нас специально повели, чтоб мы немножечко увидели, что такое в феврале ночью на ветру в воду прыгать и бежать на берег. Еще наподобие того показали в Аджимушкайских катакомбах, когда нас по этим подземельям водили почти без света. Ощущение было такое, что каменный свод над головой вот прямо сейчас садится на нее.. Так что мне вон туда , на тот берег, там точно свои. Только передо мной несколько километров воды— вся бухта, а я столько никогда не плавал. Мама мне говорила, что в молодости она бухту переплывала, и ее старший брат тоже. Его жена тоже пробовала,хотя она не всю бухту переплыла, а доплыла до военного корабля, что на рейде стоял. Бдительные. матросики ее из воды выловили и грозно спросили, что на здесь делает.Тетя ответила,что на спор бухту переплывает. А на что спорили? На килограмм шоколадных конфет. В итоге ей поверили, что не шпионка и отпустили. Спор она выиграла,потому что переплывать осталось немного,а остановилась она не сама,а ей помешали.

Сколько я сам плавал? А как бы не больше двухсот метров подряд. И как мне это сделать и не утонуть— вот этим вопросом я и занялся, и работа отвлекала от мыслей о том, что со мной, от которых меня выбивало из сознания. В итоге я стал строить плотик, чтоб за него держаться, а плыть работая ногами. Когда устану, то буду отдыхать, держась за него. Зх, мне бы надувной. матрас своего детства... Тут пришлось разными способами повыдергивать гвоздей из. стен и разваленных деревяшек. Сбив плотик, я его еле— еле допер до воды и через мелководье. Мне жутко повезло, что никто из немцев до темноты не зашел в тот домик, где я трудился, да и за берегом не следил. Ракеты чуть в стороне взлетали, но была ли стрельба, я не знал, ибо уши не работали по— прежнему. Винтовочный ремень и лямку сумки я закрепил гвоздями, запутав их вокруг них практически узлом. И еще подобранной веревкой прикрепил себя к плотику,обвязав ее вокруг пояса. На то, что патроны и вещи подмокнут, пришлось плюнуть. Укрыть от воды я мог только документы, ибо у Андрея была небольшая железная коробочка с плотно притертой крышкой. Я надеялся, что туда вода не проникнет. Штаны и сапоги остались на берегу. Плыть в них я не рискнул, как ни жалко их было. Дадут ли мне хорошие сапоги по ноге или какие-то прогарные ботинки? Кто же скажет заранее...Но плавать /через бухту обутым совсем неудачное решение, а сохранить обувь, взяв с собой, никак

нельзя. Я ведь не на катере плыву, где есть место. Прощайте, яловые, недолго вы мне служили. Уже позже, когда плыл, пришла мысль, что немцы их подберут и обрадуются, потому надо было хоть испортить. Впрочем, я уже немало прожил на свете и знаю, какие хорошие мысли приходят с опозданием. 'Чтоб я был такой умный до, как. моя Сара после'. Норд— ост был несильным, если судить по берегу, но на воде он разводил волну, так и целящуюся мне в лицо. Есть ли в бухте течения, я не ведал. По идее должны быть какие-то. В мирное время, когда плывешь от пляжа к буйкам, проплывают по бухте катера и крупные суда,а от них волна идет,и тебя качает,когда раз,а когда и два. Сейчас этого не бт,но есть другая опасность— снаряды. А они периодически надо мной пролетали.Звука снаряда-то я не слышал,но часть из них в море шлепалось,выдавая себя столбом воды. Возле меня они не падали,а то бы...Можно даже и не очень близко, вполне хватит для заплыва ровно вниз,а не вперед. Были и трассы. Устал я довольно быстро, потому и все чаще стал делать перерывы, но как только пытаешься лежать на поверхности воды, то сразу ловишь себя на мысли, что вот ты тут лежишь, а сейчас на тебя свалится мина или снаряд. Конечно, это ерунда. Я ведь не знаю, кто там далеко от меня устанавливает прицел и целик и когда меня его труды застигнуть. Ведь это произойти могло и когда я плыву, и когда лежу и отдыхаю. Суета сует и томление духа. Хотя сермяжная правда в этом есть. У каждой системы своя дальнобойность, и чем дальше стреляет она, тем более она редка. Потому, отплыв от берега на километр-два, я уйду от многочисленных минометов, которые передадут эстафету дивизионным гаубицам, которых меньше, и которых тут может и не оказаться. В районе цементных заводов явно шел бой, потому что периодически там были видны трассирующие очереди. Не то кто— то ими стрелял снизу по горе, не то прицел завышали. Но это я видел только вначале, дальше я от усталости впал в какое-то исступление и просто упорно греб ногами и одновременно держался за плотик. Устав, отдыхал и возобновлял греблю. Ногой, другой, ногой, другой, волна в лицо, сплюнул, снова ногой. И опять волна в морду, опять сплюнул, опять ногами... Такая вот механическая работа и не до чего. Все болит, во рту от горькой воды ощущения не из лучших, глазам тоже больновато от этих брызг в мышцах тупая постоянная боль, и она выматывает. С ней ни о чем думать невозможно. И постепенно тебя прямо— таки пропитывает холод, он заполняет тебя всего, от пальцев ног и выше. Пока гребешь— еще ничего, остановился и начинаешь дрожать. Потом и это не ощущалось— такое вот всецело тупое ощущение: и тупая боль, и тупая усталость, и в голове тоже тупое ощущение. И тупо ногой, другой, ногой, другой... Однажды было прояснение, что меня явно сносит вправо, потому что трассы из района цемзаводов явно сместились левее. Хорошо ли это или плохо,что сносит— а черт его знает! С одной стороны— чем дальше ты отплывешь в сторону Кабардинки, тем менее вероятность нарваться на немцев или на снаряд от цемзаводов. С другой стороны— чем дальше тебя сносит, тем дольше ты плывешь. Так и совсем без сил останешься. Уж не знаю, может ли меня вынести из бухты течением в открытое море. Хотя и не хотелось бы этого. Но пока левой, правой, правой, левой. Сентябрь на Черном море это не на Баренцевом, здесь купаться обычно еще можно, но длится ночь, и вода остывает. А прогреется она не скоро, уже когда солнышко над перевалом вылезет, да и то не сразу. Левой, правой, правой, левой, на дворе ночь впереди на берегу яркие вспышки огня. Видимо, .это работает батарея Зубкова. А сколько до нее не знаю, берег еще далеко, горы— то здесь высокие, под семьсот метров, оттого их силуэт виден даже ночью. Есть ли луна— фиг его знает, так не видно, а шею свело, не повернешь и не посмотришь. Лучше бы, конечно, ее не было, чтоб меня не заметили на лунной дорожке..А и заметят— что с того? Для пулемета я отплыл уже далеко. Хотя днем бы меня может, от безделья и выцелили, расстреляв до черта патронов, а ночью— а вот фиг! Расходовать же снаряды на одиночного пловца не будут. Ну, я так думаю.

Ночь все длилась, я куда-то плыл темной ночью к темнеющему берегу. Сколько это продолжалось— не готов сказать, просто загребал, как автомат, точнее, как с трудом работающий автомат.Всегда ли я был в сознании,или впадал какой-то транс,или вообще отключался-не знаю. Если и отключался,то и в этой отключке все было,что и наяву— темнота, холод, усталость,автоматическое продвижение -а куда-тоже не готов сказать.В общем,греб,наяву или в отключке, пока нога не ощутила под собой опору.

Вот когда я это почувствовал,то тупо замученный холодом и усталостью мозг наконец вышел из этого состояния и выдал, что на моем пути островков нет , значит, это я у берега где-то, потому что близ берега бывают большие камни. С такого ступишь и ухнешь по шею или даже с головой,если ростом невелик. Я поводил плохо слушающимися ногами по опоре— да, есть площадка,где-то метр на. метр будет. Дальше я не щупал, побоявшись сорваться с камня. От плота я не оторвусь,но захлебнуться в таком состоянии-вполне. Да, сквозь тьму впереди виден обрыв. А другого пейзажа здесь быть и не может. Весь берег от города до Кабардинки обрывистый. Под ним, конечно, есть участок галечного пляжа, где на шаг, где на десять, но все такое же. Лучше только уже в самой Кабардинке, ибо туда в море впадает река Дооб, устье которой -это уже приличны пляж большой ширины, может, метров триста или больше. Бывал я на нем еще в детстве, потом мне он мог оказаться прямо гигантским,даже больше,чем он есть. Нельзя исключить и этого. Но все равно.Я ведь не танк с собой тащу, а всего лишь себя. Метров через двадцать, показавшимися мне верстой, я добрался до уреза воды. Да,вот если дальше-уже все сухие камни. При этом я отодвинулся в сторону от плотика. А вот теперь что делать? Нужно сидеть и ждать рассвета. По другому нельзя, как не хотелось бы вылезти и обсушиться. И причина этому— противодесантная оборона,которая может быть тут. Немецких десантов ждут, потому под этой галькой может оказаться противопехотная мина в цементном корпусе, чуть дальше проволока или 'чеснок', а сверху на пляжик может глядеть 'дегтярев'. Услышит его наводчик, что я ползу и камнями шуршу и вдарит на шум, а потом спросит : 'стой, кто идет?', а уже никто не идет, все лежат и воют, не в силах встать. Поэтому надо сидеть и ждать, когда рассветет, тогда и мину с проволокой можно увидеть, да и пулеметчик сначала спросит, а потом выстрелит. Ночью— то будет наоборот. Но как же с точки зрения возможности задубеть от холода? А никто не обещал, что будет легко и приятно. Поэтому я сидел в воде и ждал рассвета.

Противодесантной обороны именно здесь может и не быть, но ошибиться в игре 'есть мина или нет' очень не хочется. Отчего я сидел в воде? Потому что считал, что когда ты весь сидишь в ней, то меньше теряешь тепла, чем когда сидишь наполовину высунувшись из нее. Вот это мокрое твое тело, что наполовину торчит из воды, и будет терять тепло. Может, я в этом и ошибаюсь, ибо электрик и строитель, а не медик, но так я думал, и так я сделал. Хуже или лучше от этого будет-еще не знаю. Но хоть пнем по сове, хоть совой по пню-это сове непринципиально, если не сказать ярче. Вот так я то дремал, то просыпался до света, только предварительно винтовку и сумку выложил вперед, на сухое место. Просохнуть сумка все равно до утра не успеет, но незачем ее продолжать увлажнять. Винтовку после бухты не грех бы и протереть и прочий марафет навести, но на мне и так сухой нитки нет. Нечем и у прежнего хозяина даже ружейного масла нет. Или я,когда бежал в домик,все это обронил? Ладно,будем, ржаветь вместе с нею . Проснулся я на рассвете от холода и грохота орудий вдали . За ночь уши включились в работу.Что с ними стало сейчас, а что тогда их отключило-кто знает. Но я втянул воздух носом — опять ничего не слышу. Солнышко скоро и через хребет перевалит, а мне пора искать дорогу отсюда, пока от холода руки с ногами не отказали и я не замерз, как полярник, у теплого моря. Никого над собой я не вижу, только обычный прибрежный пейзаж равнодушно глядит на меня. Дескать, много вас таких на меня вылезало. Метрах в десяти подымается высокий обрыв из разнослойных пород. Часть таких слоев мергеля наискось, как ребра из говяжьей туши, торчит из берега. Я раньше, бывало, когда на таком берегу купался, за подобный выступ заходил и переодеться мог, не нарушая общественное благонравие. До обрыва галечный пляж, который здесь тоже обычен. Найти песчаный— это надо очень постараться. Я лично ближе Анапы не знаю, но допускаю, что не везде был. На обрыве растут дубы, чьи корни частью свешиваются с него. Посередке в обрыве расселина, которое промыла небольшая речка. По ней можно и на обрыв подняться. Сейчас воды в ней почти не видно, но мне бы не помешало попить. Когда воды немного, речка уходит через галечный пляж, как через фильтр, ну и волны моря тоже замывают ее устье галькой. Такое вот и у речки Мысхако, и у Озерейки, и у множества мелких речек. Насчет Дюрсо не помню, был я там так давно, аж не помню когда. Заграждений я совсем не вижу, кроме естественных неудобств, а вот минами надо заняться. Подтянул к себе винтовку и стал использовать обломок штыка как щуп. Держать так винтовку было тяжело, в минах я не разбирался совершенно. поэтому ,найдя, не знал бы что с ней делать, кроме как обойти стороной. Но штыком и руками ковырял галечную россыпь. Для полного счастья не хватало еще и колышков, чтоб проход отмечать, но где ж я их здесь найду. Пару деревяшек найти еще можно, но не на весь путь. Руки тряслось, тело тоже сотрясала дрожь, во рту-аж прямо пустыня Сахара и вся соль ее, какая там найтись может. Но не вечно же будут длится эти десять метров, а там,в расселине будет земля помягче, речкой принесенная, да и можно попробовать по этому ребру породы взобраться. Вот в него никто мину не засунет, ибо не даром такую породу в просторечии зовут 'трескун'. Одна из версий о происхождении такого названия: когда кинешь кусок такого камня в костер, он там трещит и может даже брызнуть осколком, как граната, но и сам по себе камень слоистый и боится даже несильного удара лопатой или каменюкой потверже. Кое где можно его и голой рукой расшелушить. Когда мой крестный путь до речки закончился, и я уже был готов попытаться встать, сверху раздался раскатистый хохот. Он ударил по мне хуже, чем пудлнмет, прямо так и раздавил и размазал по пляжу. Ибо такого я не ожидал. Я ждал очереди, снаряда с другого берега, того, что мой псевдощуп наткнется на минный взрыватель, но не этого. Когда мозги смогли прийти в себя, я вскинул голову и увидел над обрывом двоих в красноармейской форме. Значит, это вы тут стояли, на меня смотрели, а теперь ржете, аки жеребцы стоялые! Хорошо же вам,паршивцам, было смотреть, как человек корячиться, и совесть в вас не взыграла, что мне б легче было идти, чем так ползать и мину искать! Я собрал последние силы, прокашлялся и выдал им очередь ругательств. В дело пошел малый загиб и из него они узнали, что я думаю о них и об их предках и потомках. Но эти жеребцы заржали снова и тот, что был слева, сказал:

— Узнаю морячков ! Сам еле ползет, но как ругаться не забыл!

— И ругалка не размокла в море!— добавил второй и заржал снова.

Вот крокодилы низколетающие, не учили вас, идолищ, караульной службе! Постояли бы в карауле с мое, так работали бы по уставу и не ржали!

Я попытался встать и не смог. Ноги совершенно не держали, и сил ни на что не было, даже на то, чтоб в сознании оставаться.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Очнулся я от теплого прикосновения к лицу. Что это было? Открыв глаза, я понял, что меня разбудило: солнечный зайчик, отразившийся от стекла форточки. Глянул вокруг: какое-то помещение вроде сельского дома, в комнате еще пяток кроватей, кроме моей . Пол чистый. А на кроватях спят трое. Ох, это явно больница, раз у вот этого парня на голове шапка бинтов, а у вон того из— под одеяла торчит гипсовый 'сапожок'. Значит, что— то с мной случилось. И правда,чувствую я себя отвратно, как тогда, когда у меня брюшной тиф был, и сейчас явно температура высокая. Как только глаза продрал, было все ничего, но прошла какая— то минута и вот, уже наваливается жар и слабость. Стоп, вот вчера я плавал через бухту и промерз при этом, как цуцик, но это вот было со мной или не со мной или вообще приснилось? Но тогда как же я попал в больницу— то , и больница явно сельского типа , вроде в Новороссийске такого уже нет, чтоб кровати были образца, что старше меня, да и таких хаток под больницу тоже не осталось. Вот в районе такое возможно. Но тогда как же я попал в районную или сельскую больницу из поезда, что прибыл на станцию Новороссийск? Пусть даже нечто со мной на станции случилось и отвезли меня куда, но не в какой то Глубокоболотский район?! Даже мне плавание через бухту в болезненном бреду привиделось, то лежать я должен в городской больнице. Или меня уже в какую -то краевую больницу доставили? Вот в КраснодЫре не лежал нигде. Может, это инфекционный барак какой— то или, не дай небеса, краевая больница для лиц со съехавшей крышей? Там я не был и не хочу быть. И пить— то не пью так, чтоб эти места из— за этого пития посещать. Хотя когда безумие придет, значит, это судьба. Может, все же я разумом подвинулся , оттого и в море полез, в нем плавал, и меня волна вынесла куда— то в Дивноморск или еще хуже, оттого вокруг и все такое ?

Я попытался встать и в этом не преуспел. Выжатый лимон— это сейчас про меня, .а выжатые лимоны лежат и ждут, когда их в мусор выкинут, ибо сами, как я сейчас, ничего не сделают. Вот я и могу только крутиться на месте. Может,.сейчас какая-то нянечка подойдет или как их сейчас называют младшая медсестра? И даже случиться это раньше , чем завтра? Не хватает персонала в больницах, а если это в глуши какой, то там, наверное, и еще хуже. Впрочем, этого сказать не могу, самая глубокорасположенная больница, куда я обращался, была в Севске. Но Севск это хоть и небольшой город, но тысяч двадцать там народу живет. Не самый маленький город в нашей губернии, есть и менее культурно продвинутые. Но в их больницах я не бывал. Там, в Севске и кусанул меня чей-то пес за руку когда я там на монтаже трудился.Это было еще в фирме Юрки Полыхаева. И ранка невеликая, будь она не от собачьего зуба, а от стамески или гвоздя, я даже бы и не перевязывал ее. Само пройдет. Но собака— и кто ее знает, вдруг еще и бешеная в довершение к тому, что дура . Пришлось тащиться в районную больницу. Или то была городская? В общем, больница и больница. где мне эту, с позволения сказать, рану помазали йодом, а в плечо вкатили прививку от бешенства. Хорошо хоть прогресс дошел и до прививок от бешенства, теперь их не колют в живот, и они не болючие до ужаса, да и всего надо привиться пять раз, а не десять. Я привился три раза. Прошло потом двадцать дней, воду я пить не перестал, значит, следующие две прививки уже не нужны. Поскольку за четыре года с тех пор не взбесился, то псина была не с вирусом в мозгах. Или это меня так с опозданием накрыло?

Впрочем , вскоре все разъяснилось. На мое шевеление и шуршание пришел ко мне сопалатник, которого мои попытки сдвинуться с места отвлекли от прочистки мундштука.

— Очнулся, Андрюха ? Ну и славно, а то тут за тебя уж многие испереживались, и капитан из особого отдела, и ребята с твоей батареи, да и мы. Пить хочешь ?

— Ага,— еле выдавил из себя я .

Губы прямо посклеились. Э, значит, хорошо меня лихорадка трепала. К губам прикоснулась железная кружка. Ох,как это здорово, когда водичка по всему, что пересохло, потечет.

— А где я?

— В лазарете, вестимо. Я тут сам семь дён, а ты еще до меня попал. Так и лежишь, в жару весь пылаешь и что— то бормочешь. Петька вон первое время прислушивался и удивлялся, что ты там такое говоришь. И что с него взять, молодой он ищщо, мало что видел. А я вон сам два раза тифом болел, так что нагляделся, как люди в тифу бредят. И сыпняк у меня был, и этот,как его , развратный, тьфу, попутал, возвратный тиф, во как. Тогда меня послушать— тоже бы всякую ересь нес, все сорок бочек арестантов.

А особый отдел? Да ходил тут капитан из него, и не один раз. Ты сюда без документов попал поначалу, вот и подозрение вызвал, что за человек , откуда и пошто беспаспортный. И ишшо лежишь в беспамятстве, оттого и поЯснить не можешь, кто ты и откуда. Посидел он, послушал, что ты про какую-то Ирину рассказываешь, тем не удовольствовался и ушел, да наказал. ,чтоб его известили, как в себя придешь или что с тобой будет, потому как воспаление легких-это не фунт изюму.,всякое может случиться. А тут кладовщик нашел у тебя коробочку с твоими докУментами. Про то капитану сообщили, а он уже и пришел опять, да еще и где-то нашел ребят с твоей батареи. Явились политрук и еще один паренек и сказали, что да, это наш замковый со второго орудия, только он от болезни сильно с лица спал, а так узнаем его, и якорь на руке и шрам на животе от операции, мы его в пехоту проводили, когда германец стал подходить. Вот он и вернулся, хоть и в жару, но живой. Теперь с тобой все хорошо разъяснилось, что ты свой -признали тебя, и дезинтером назвать нельзя, потому как винтовку не бросил, а с ней через море переплыл. Так что мы с тобой здесь двое артиллеристов. А остальные прямо все пехотные, как в старину говорили, кобылки. Правда, я уже сейчас. старый, потом меня в обозные ездовые и взяли, а в германскую я в артиллерии служил, в мортирном дивизионе.. Против Колчака воевал на такой же должности, только батарея была отдельная....

Говорок убаюкивал,.убаюкивал, потому я снова и заснул. Но спать долго не пришлось. Зашла сестра,.ей сказали,что я очнулся. Она доктора привела, а когда меня осматривали,то и разбуркали. Стали осматривать, слушать, термометр ставить, давление мерить, потом вкатили укол под кожу (эх, и ощущения же были), дали какого-то порошка,еще раз напоили и я снова впал в забытье. Так что я не попал в желтый дом, не вернулся в свое время, а продолжал житье— бытье в чужом времени и в чужом теле. Об этом стоило подумать, но голова на такое еще не была способна. Вообще болеть— это зло. Еще на обследовании можно лежать и наслаждаться безделием, а серьезно болеть— ну его нафиг,такое счастье. Особенно тяжко болеть во времена, когда медицина не такая, как сегодня. В мое сегодня. Что бы там не нудили недовольные ею, могу сказать, что из-за развития медицины они вообще могут жить и нудить про несовершенство системы здравоохранения. И я не шучу. Они родились без родовых травм, потому что мамы их рожали не в поле у стога, а в роддоме, под присмотром врача и при операционной рядом. Треть их не умерла в первый год жизни, да и корь со скарлатиной это сейчас неприятный эпизод в детстве, а не приговор.

Сейчас мужики в сорок лет не чувствуют себя отжившими свое(про женщин -не будем), а вот Пушкин, едва не дожив до сорока лет, ощущал себя старым, и не потому, что здоровье его было плохим. В его времена он вполне считался таковым .В тридцать восемь— то лет! И Геккерену , которому было чуть больше сорока, он писал,что посланник какой-то там нехороший старикашка! Облонского Лев Толстой называл старым в сорок два. Хотя реальный Пушкин и списанный с какого— то помешика Облонский— люди ,жившие весьма зажиточно даже по нынешним временам, то есть тяжелая жизнь их не состарила рано, это восприятие их возраста такое было. Раз пережил тридцать три года, значит, старый, и тут дело не в возрасте Христа . Столько именно жил в среднем человек в России, которую кто— то потерял.

А всеобщий кошмар— стоматология? Э, граждане, вы еще настоящего кошмара не видали. Могу рассказать. Генерал Раевский, то самый и сын того самого Раевского, который ребенком ходил в атаку вместе с отцом, и картечь остановилась на шеренге совсем рядом с Раевским -старшим.И от него самого тоже не далеко. А как он помер? От зуба. Сначала зуб болел, потом развился флюс, после флегмона лица.Далее гной прорвался внутрь черепа и генерал помер в (не побоюсь этого слова) в адских муках. Воевал в трех войнах. Ни пули горцев,ни французская картечь, ни персидские сабли его не взяли, а погубил нелеченный зуб. Такое и сейчас случается, но больше по тупому упрямству пациентов, которые перемогались и досиделись до близости адского пламени. А тогда это было нормой. Лечили богатого и известного генерала в общей сложности пять врачей, вокруг ходили, назначали каломель ( слабительное) в лошадиных дозах, от которых пациента много раз проносило. накладывали рядом с опасным гнойным воспалением искусственные гнойные раны. Так тогда был принято лечить. Пациент должен испражняться, и вот потому и слабительное в конской дозе, а то,что он уже неделю ничего не ест,а только пьет сладкую воду с вареньем— это ничего. Слабительное— наше все. Кровь пускали, чтоб лейкоциты не боролись со смертельным воспалением,а в тарелке плавали или миске,не помню уже, что для сбора крови тогда использовали.

Генерал от адских болей не спал ночами, только иногда забывался-. Но это ничего. Ни снотворного,ни обезболивающего ему не назначают. Генерал героически вынес усилия кучи врачей и двух фельдшеров и помер. История умалчивает, сколько докторам заплатили за самоотверженную борьбу с запором у больного гнойным воспалением лица . Это так было с богатым человеком, который мог вызвать сразу несколько докторов в довольно далекое от губернского города село и чтоб они при нем почти месяц сидели и безуспешно боролись с совсем другим недугом. А как было бы тоже самое с бедным? Так и было, что лучше бы ему сразу помереть и не мучиться. Как бы меня тяжко ни терзали стоматологи, а они меня терзали часто и много, ибо такова моя планида. Но все мои страдания с кончиной генерала Раевского не сравнишь. Потому не нойте, господа, бывает и куда хуже. Это я вам пересказал монолог моей бывшей пассии — стоматолога. Когда я ей не поверил, Марина приволокла дореволюционную книгу и ткнула носом. Уела,что уж. Я прочитал и проникся. С тех пор к стоматологам ходил не так чтобы и часто, но чуть раньше, чем от боли на стенку полезу. Когда зуб уже болит, но еще не грозит отправить в страну подземного пламени.

Продолжая тему старого и нового лечения, могу сказать, чть теперь у меня был опыт лечения пневмонии в свое время и в это. Естественно, вывод будет не в пользу не моего, а Андреева времени. Не могу ничего плохого сказать про здешних медиков— но им бы хоть половину лекарств ,что были при мне. Когда меня продул ветерок в Керченском проливе, то лечили меня дома, не в больнице. Колоть ничего не кололи, давали только антибиотик в капсулах, а периодически я ездил в поликлинику па физпроцедуры . УВЧ, диатермия, еще что— то. Возможно, у меня тогда была легкая форма, легче даже, чем сейчас, оттого и дома был и читал собрание сочинений Константина Симонова. Ну да, чувствовал я себя неплохо, и температура была очень небольшая. Единственным серьезным беспокоящим моментом был эффект от капсул с антибиотиком. Положено глотать их перед едой. Заглотаешь,капсула доходит до желудка и сразу идет позыв в туалет по большому. Никогда на меня так лекарства не действовали, но этот 'незнаюкакцин' я больше и не ел. Его подбирали по чувствительности бактерий, вот на кучу антибиотиков мои бактерии плевали, а на него уже нет. Так вот они и передохли и унеслись в Черное море. Сейчас же антибиотиков мне не давали, ибо их и быть— то не должно было. Вроде как советский вариант пенициллина был только создан, а ,может, и еще не совсем готов . Порошки какие— то мне давали, и назывались они 'красный стрептоцид'. Отчего его так обзывали— ей— ей, не знаю, Наверное,потому,что он,зараза ,мочу окрашивал в неприятно красный цвет, да еще и горчил преизрядно. Еще меня регулярно терзали камфорой, горчичниками, банками . Когда температура круто лезла вверх, то растирали уксусом и завертывали в мокрую простыню. Проходило время, и лихорадка снижалась. И еще давали тогда пирамидон. Я про него читал в книгах, но до моего времени он не дожил, по крайней мере, под этим названием. Удовольствие от всего этого был невелико. Пирамидон был просто невкусным, камфара болючей, банки и горчичники тоже нерадостными, лихорадке тоже радоваться сложно. Когда жар зашкаливал, я погружался в какое то полузабытье. Вроде был тут, но и не тут, лежишь себе, как пыльным мешком из— за угла ушибленный. Соседи по палате говорили, что, бывало, я тогда и бредил. Но что я говорил под влиянием внутреннего жара про то я не спрашивал. Незачем спрашивать,раз бредил.Слово говорит само за себя.

Раненые и больные прибывали и убывали. Бывало, очнешься после очередного. пика лихорадки, а соседа уже нет. А где это он делся? Дальше отправили. А Коля из Астрахани ? Ответом станет неловкое молчание. А вроде вечером был ничего, или это было уже не вчера? Не всегда мог понять, сколько провалялся вне времени и места. Так длилось недели две, пока после приступа жуткого жара, от которого я чуть не расплавился, температура очень резко упала. У меня тогда чуть не зашкалило сердце, кололи камфару и еще что— то, кажется , кофеин, и т все же откачали. С тех пор я пошел на поправку. Вечером температура повышалась всегда, а днем уже редко, но сорокаградусного жара уже совсем не было даже вечером. Конечно, и тогда был не сладко, но вроде не угрожал уже печальный конец.

Я даже стал думать о будущем здесь. Пока мне было тяжко, я себя такими размышлениями не терзал. Что толку думать о дальнейшей службе, когда не знаешь, сколько тебе еще удастся протянуть. А вот теперь пришла пора подумать о будущем. Выглядел я , конечно, не здорово, был бледным, как простыня и наволочка, лицо аж прозрачным стало и другое тоже не радовало. Но голова в основном работала хорошо. Оттого я и думал, как мне дальше быть в чужом времени и чужом теле. Про чужое тело я старался не думать. Что сделалось с душой прежнего владельца его , я не ведал, поэтому успокаивал себя тем, что ,если даже и душа второго Андрея пострадала, то я в этом не виноват. Я ничего лично от него не просил, ничего специально не предпринимал, чтоб попасть в его тело и хуже для него не делал. Теперь это тело по мере возможности буду беречь, ибо пользуюсь и я им, а представится случай освободить квартиру от постоя— не буду упираться. Конечно, сейчас я как бы имею возможность считаться своим, никто меня не сочтет психом (по крайней мере внешне) есть документы, но о здешней жизни у меня только самые общие представления.

Есть ли у Андрея здесь родители и или девушка, пишет ли он им, как я смогу узнавать его бывших сослуживцев, что за часть морской пехоты была моим следующим местом службы после батареи... Вот какие кучи вопросов я должен был решать каждый раз и каждый следующий день они меня должны были ставить в тупик. В госпитале-то ладно, а вот как выздоровею я— как быть дальше? Отправляют меня обратно на ту батарею, а где она находится— я не знаю. И дальше не лучше. Пусть как-то меня туда ноги сами привели, пришел туда, а мне навстречу идут ребята, с которым мы вместе служили, а я их совсем не узнаю. И это тоже не все. Приду на свое место при пушке или при чем там еще, а как мне с ним обращаться? Нет ответа. Только думаю я, что судя по Андреевым мышцам, он явно работал с затвором тяжелого орудия, раз их так себе накачал. Может, даже он мышцы развивал при помощи тяжелых предметов,перенося их, а насколько тяжелые-думаю.что килограммов и до пятидесяти.

А вот теперь почувствуйте себя Шерлоком Холмсом и найдите самого себя дедуктивным способом. Я хоть и не джентльмен с Бейкер— стрит, но мысль выводит на то,что если с батареи люди ко мне приехали, значит, она неподалеку и никуда не делась. Если бы она была подвижная, то с нее бы матросов в морскую пехоту не брали, она бы сама их поддерживала постоянно. Значит, она стационарная. Тогда с нее на защиту Новороссийска людей брать можно, поскольку она стрелять может не всегда. Мешает рельеф и прочие вещи. Итого батарея где-то неподалеку, стационарная, флотская, раз я в форменке, на батарее я замковый на втором орудии, и мышцы накачал грузом до полусотни килограмм.

Вот условия задачи, и вот дедуктивный ответ на нее: батарея под Геленджиком возле Голубой бухты. Стотридцатки. Номер семьсот четырнадцать. Трубят фанфары и меня провожают в Москву на 'Что— где— когда' вручать стеклянную сову. На хрустальную еще не хватает интеллекта. А если я правильно вспомнил, что ее командиром был капитан Челак, то 'Хрустальная сова' вплотную приближается к моем организму. Ладно, сова или филин хрустальная или стеклянная, но надо закинуть удочку врачу, а вот, дескать, с чем связано то, что я помню последние события словно кусками, как Доцент после падения в вагоне: тут помню, а тут нет. И это я сделал, спросив осторожно, не знает ли он, с чем связано вот такое, что у меня в последнее время память как— то сильно пострадала. Вот как в Бежице я на заводе работал,как в школе учился— я хорошо помню, как в Севастополе после призыва обучался своему делу тоже хорошо, а вот дальше как-то похуже. Помню, как командир батареи нас встречал с пополнением, п вот потом, как полоса жизни выпала Ни как работал на своем орудии, ни как меня в морскую пехоту отправляли,ни как воевал. Снова память начинается с переплывания бухты. Может же так быть при воспалении легких или нет? Врач погладил бородку, подумал и ответил, что я, наверное, в бою перед своим заплывом получил контузию. Вот при ней бывает,что человек лишается памяти на некий промежуток времени. Вот сейчас ударило его взрывной волной или кирпичом из стены по голове,и у него пропадает память на предыдущие два часа. Это называется антероградная амнезия. Поэтому человек помнит, что было до этих двух часов, а потом полный мрак. Следующее его воспоминание уже о том, как поднялся с земли и понял,что ему чем-то по голове досталось. Может быть чуть иначе. Помнит все до удара, а потом ничего. А это уже ретроградная амнезия. Еще случается комбинация той и другой. Тогда человек не помнит ничего ни до, ни после. Вышел утром из дому на работу, а очнулся в больнице на следующее утро. Что было между этими двумя утрами— укрывает туман неизвестности и беспамятства. Но сутки он для примера назвал, а бывает и так, что человек многие годы своей жизни не помнит. Жена к койке подходит, а он на нее глядит, как на постороннюю гражданку.

Я спросил, может ли пройти это выпадение памяти, особенно на большие сроки? Два часа перед контузией-это еще ладно, но вот когда забывает жену и детей и все, что в ближайшие годы было?

Военврач ответил, что иногда получается, а иногда нет. Может вспомнить часть забытой жизни, а может и ничего не получится. Бывает, что человек совсем теряется и уже не способен жить нормальной жизнью. И возможен компромиссный вариант, что хоть и не вспомнит свою жену, но соглашается, что ладно уж, раз женат, так женат.

Я поблагодарил. Вот у меня и есть оправдание на случай чего и даже знания пополнил. В разных кино и сериалах потеря памяти мне встречалась не один раз, иногда это было смешно, иногда скучно, но сценаристам этот ход очень нравился. Показывалось и про восстановление памяти, где-то даже я встречал, что можно пропавшую память восстановить, если воссоздать ситуацию, при которой память потерял заставить пережить катарсис(если я правильно вспомнил термин).

В общем, я лежал, довольный собой, еще с полчаса, пока мне камфоры не воткнули, спустив с вершин гордыни за землю.

Вскоре случилось расставание с этим госпиталем ,Хоть я еще и долго долечивался, но здесь моя жизнь и приключения закончились. Причиной расставания стало то, что я флотский. Когда я нуждался в значительной помощи и перевод меня был опасен для здоровья, то меня и лечили. А теперь ,когда мне уже куда легче, можно отдать и обратно во флот на долечивание . Я к тому времени уже рисковал ходить по коридору и в отхожее место, которое было неподалеку. Правда, потом долго отдыхал. Но пора и честь знать, санитарам и санитаркам и без меня тяжелых раненых хватает, чтоб за ними утки носить. Нельзя сказать, что перевод меня радовал. Ведь я оказывался там, про что не знал почти ничего. Была даже мысль как бы сбежать в пехоту. Ведь бывало же, что дивизии формировали за счет морских бригад, несколько разбавив их состав чисто сухопутными бойцами из госпиталей и так далее. Но тут тоже было множество 'но', из которых первым стояло то, что я еще был слаб и доковылять до той пехоты не был способен. Госпиталь наш располагался в районе Марьиной Рощи и на марш к фронту сил бы не хватило. Оно, конечно, можно было и попроситься подвезти на попутную машину, но бегать на фронт в госпитальном халате не лучшее решение для человека, что только что начал выздоравливать от пневмонии. Придется гореть в аду, как сказал Гекльберри Финн, когда был вынужден что— то там нарушить, но не нарушать ему было совсем нельзя. А вот что юный Гек там нарушал— увы, не помню. Возможно , курил. Или выражался богохульно. Поскольку перевести мня обещали не вот так сразу, а скоро, то оставшееся время я посвятил приему лекарств и болтовне с прочими ранеными и больными. Интересовало меня, как немцы воюют, и об этом я и спрашивал всех, кого можно. И это пригодиться, ведь опыта— то от Андрея я не получил, а своего боевого у меня нет. А им скоро надо будет обзаводиться. Под Новороссийском активные боевые действия сейчас не идут,хотя бои местного значения все не прекращаются. Но в конце зимы дело сдвинется и здесь и продолжится до следующего сентября. А еще раньше начнется под Туапсе. А далее Керчь и Севастополь. Это если я буду и далее в морской пехоте, а если в обычной, то дорога продлится еще дольше. Стоп, я забыл, что морская пехота воевала еще на Дунае, аж почти до Вены, так что меня еще многое ожидает. Плавать так, как плавал, может , и не придется, но жизнь ожидает крайне разнообразная. Да вообще воевать под Новороссийском не здорово удобно. Грунт каменистый, только кое— где в долинах слой мягкого грунта доходит до дна окопа. А хоть камень и не сильно крепкий (по большей части), но долбить его удовольствие еще то. После девятого класса на занятиях по НВП нас заставили вырыть окопчики возле имана. В нормы мы не вложились, за отведенное время не глубже штыка получилось. Кирка нужна, чтоб здесь окопы рыть. И с ней не так быстро. Летом с водой напряженно, потому как пересыхают многие источники. И сам город вечно на голодном водном пайке сидит. Мне рассказывали, что в конце шестидесятых с водой из за сухого лета стало так плохо, что эту воду возили танкерами из Туапсе, а жители приходили на морвокзал с бидончиками и ведрами,чтоб ее получить. Я лично застал подачу воды только утром и вечером, поэтому вода всегда была залита в ванну и в ведра, и ,кстати, на мне лежала задача ее запасы пополнять. Поэтому в объявлениях о продаже и обмене квартир с гордостью сообщали,что 'вода есть всегда'. Это районы, что не горах, а наверху все может быть гораздо хуже с водой. Климат вроде бы теплый, и зима больше с дождями, чем со снегом, но вот когда пару раз за зиму все обледенеет, то происходит тихий кошмар. Представьте себе, что ни один тротуар в городе не горизонтальный, а все с наклоном и все обледенели! И на гору по льду идти трудно, а с горы вообще непристойно и невозможно. Из этого и другая прелесть вытекает: как на войне по крутым склонам и осыпям идти и тащить за сбой всякое тяжелое вроде пушек. Особенно во время дождей, когда кругом раскисшая глина. Сплошные склоны и подъемы. Я как-то прикинул и вспомнил, что относительно ровными являются только несколько улиц в центре ближе к морю, да и то на участке не дольше, чем два квартала. А это ведь городские улицы, которые и ровняли, и спуски там не такие, как были до прокладки улиц, да и мощение тоже неровности сглаживает. А про улицы на самих буграх— прямо стихи рождаются . 'Не дай вам бог таскать там орудье в пару тонн'. Да простит меня товарищ Городницкий за использование его строк.

Ах да, еще забыл про колючие кустарники и деревья под Новороссийском упомянуть. В оврагах ежевика, повыше колючие кусты...Вот и ломись через них... А еще и малярия. В наше время про нее уже забыли. Но вот сейчас мне напомнили, принеся таблетку акрихина. Но вот в теперешнее ее еще полным— полно было. Кончилась малярия на Черноморском побережье Кавказа в пятидесятых или даже, может, чуть позже. Усилия были огромные, в ход шла и рыбка гамбузия, сожравшая не только личинки комаров, но и изрядное число мальков, и осушение болот, и заливание стоячих вод разными нефтепродуктами, выращивание хинного дерева и производство. противомалярийных препаратов...Вот этими усилиями малярия кончилась. Звание 'Погибельного' с Кавказа торжественно снято. Уже не было прелестей ,когда на следующий год сидевший в приморском укреплении батальон от малярии становился небоеспособен. Все страшные рассадники малярии вроде всяких там Адлеров и Дагомысов ныне не укрепления, а курорты, где жить захотят очень многие. Когда— то сюда сами бы не приехали ни за что.

Впрочем, нигде воевать не хорошо. В Брянской области полно лесов и болот— да и дорога по песчаному грунту хорошо силы пьет, зима холодная, речки широкие,с топкими берегами. Под Харьковом, где я служил, роскошные степи, в которых есть где разгуляться танкам, а когда чернозем размокнет, по нему ходить совсем невозможно, а толкать застрявшую на мокром месте машину— лучше не напоминайте про этот горький опыт... Так вот я предавался размышлениям .ожидая перевода, его дождался и при перевозке я не простудился, оттого,что меня засунули в кабину газика, дав возможность ехать в тепле. Геленджик еще в моем детстве был невелик, а вот в этом времени и подавно. Мы куда-то свернули,потом еще свернули, в центре не были,поэтому узнать я ничего не смог... в общем, наверное, это была восточная окраина или уже какое— то предместье. Опять частный домик и в нем комната, только внутри был потеснее, чем в госпитале, который только что я покинул. В нашей комнатушке, именуемой четвертой палатой, я был пятый, а свободное место имелось только под кроватями. Так что перемещались хоть мы, хоть персонал, только с большим трудом. Но эти страдания выпали больше на долю персонала, а среди ранбольных ходячих было только двое— я (и то пока условно) и связист Сеня с перебитой рукою. Остальные бы и встали, да не в силах еще. Вот такая малоходячая компания собралась: я, Сеня, торпедист с 'Харькова' Иван, побывавший и в морской пехоте, куда его отправили летом, когда корабль сильно пострадал от налета авиации. И два моих коллеги с тридцать первой батареи, причем с обоих её 'букв'. Была тогда практика существующие батареи делить на две, чтоб образовавшейся новой половинкой батареи прикрыть еще одно место. Вот, так сняли с батареи на Мысхако два орудия и поставили их на горушке возле перевала Волчьи ворота и назвали ушедшую половинку батареей 31А. Другая половина тридцать первой батареи осталась на старом месте прикрывать вход в бухту. С одного берега это делала наша семьсот четырнадцатая, а с другого эта. Потом прибавились еще батареи , но на начало войны именно только они и были у города. Та что Коля был с 'А', а Феодосий с другой ее части, разница была в том, что Феодосий был дальномерщиком, а Коля, как и я(то есть Андрей), замковым. Орудия на их батарее стояли еще царские, но и их затворы со снарядами тоже хорошо развивали мышцы. Поскольку я был самым свежим обитателем,то на меня навалились с просьбой рассказать о новостях,ну и о себе тоже. Про то,что делается на фронте,я рассказал,что сам услышал,насчет себя же сообщил,что в боях в городе получил контузию, после которой у меня не память, а решето. Хорошо помню только только, как поплыл со Станички через бухту и еле— еле дотянул до другого берега. Иван на это сказал, что я зря скромничаю, ибо столько проплыть не каждый сможет. А Феодосий добавил, что тридцать первая батарея(та ,что никуда не делась) держалась еще несколько дней вместе со всеми, кто на нее отступил из разных батальонов морпехоты и армейцев. А потом их вывезли кораблями, а орудия подорвали, как собственно, и раньше произошло с пушками с 31А. Так что мог я попробовать проскочить вдоль берега к их плацдарму. И поплавал бы поменьше, и, может, даже вовсе не плавал. Если бы да кабы... кто ж про это знал. Хотя не факт, что проскочил бы. Немцев возле меня не оказалось, а вот ближе к косе могли и набраться. Если бы не прорвался, а вернулся, то и они на берег позже могли выйти. То есть плотика не построить, а вот без его я бы не дотянул до своего берега. Так вот и выходит на войне, пошел налево и жив остался , пошел направо— нет. А как угадать,куда лучше— ни одна сивилла не поможет. Иван попал в сто сорок четвертый батальон и с ним повоевал на цементных заводах. Еще там воевали куниковцы, а также ребята из других батальонов.

Иван с нами был недолго, дня через четыре после моего прибытия его куда— то перевели. Наверное, в специальный госпиталь, ведь у него был поврежден позвоночник. Топчан его даже полдня не пустовал, и явился на место Ивана другой Иван, только с катера 'МО'. Ему при налете авиации перебило плечо и ногу. Осколочная бомба была, наверное, на парашюте, потому что взорвалась над катером и засыпала его осколками сверху. До этого наш новый товарищ такого не встречал, хоть видел бомбежки разными бомбами и торпедные атаки, а вот такого фокуса— нет.

Интересные он вещи рассказывал о службе на этих катерах. С началом войны оказались 'мошки', как их иногда называли, очень востребованными кораблями, и без них ничто не обходилось. Даже в тралении участвовали в начале войны. Когда немцы применили новые магнитные мины под главной базой, и начались подрывы кораблей, то этим катерам была поручена задача ходить по местам постановки мин и сбрасывать там противолодочные бомбы с мощным зарядом взрывчатки. Предполагалось, что от близких мощных взрывов выйдет из строя аппаратура мин, да и их взрывчатка может детонировать. Кому такую задачу поручить? А опять же экипажам 'МО'. Ребята там отчаянные, корпус деревянный, мина на его магнитное поле не среагирует сама по себе— а скорость катера большая, он успеет проскочить над миной, пока она соберется взрываться. И ходили по минам и сбрасывали на них. Иногда мины взрывались. Взлетал огромный столб воды, выше мачты катера, а после по корпусу молотом бил гидравлический удар. Вроде и далеко рвалась, а неприятно было ощущать удар подводной смерти. И все равно в голову лезли мысли, что будет, если этот взрыв отчего— то будет не сзади за катером, а раньше. Хорошо, что это для их катера быстро кончилось. Начались перевозки в Одессу и их задействовали там, потом пришлось ходить с конвоями уже в Севастополь, а еще в Керчь и Камыш-Бурун, даже в высадке десанта в Феодосию.

Я заинтересовался и попросил рассказать, как он высаживали десантников. Оказалось— как бы просто. Влетели в гавань Феодосии, пришвартовались к причалу и высадили. Почему 'как бы'— а потому, что порт занят немцами. Что там и где у них никто толком не знает. Поэтому врывались, как в пасть зверя. Даже если и немцы проспят, то пока это поймешь— переживаний будет полный короб. А тут хоть они частично проспали, но впечатлений все равно было много. Какое— то время немцы не поняли,что катера и потом эсминцы полезут прямо в порт. Ведь это дело редкое. В империалистическую войну в подготовленный к обороне порт такой прорыв с высадкой десанта был только дважды, и то с очень специфической задачей: заблокировать порты Зеебрюгге и Остенде, чтоб немцы ими не смогли пользоваться для базирования подводных лодок. А Феодосию брали, а не заваливали вход старыми кораблями, тут надо было работать по-иному и дольше. Хоть первый бросок немцы и частично проспали, и стоявшие на конце мола пушки были захвачены десантом, но потом началась стрельба. Стреляли часовые, прибежавшие по тревоге солдаты, потом начала стрелять тяжелая артиллерия, Но штурмовые группы уже пошли в порт, установили на молу сигнальные огни. Один катер получил снаряд в корму и затонул. После в порт вошли эсминцы 'Щаумян', 'Незаможник' и 'Железняков'. Командир 'Незаможника' не рассчитал маневр и впилился в причал носом. Не было счастья, да несчастье помогло, коль нос впилился в причал, им можно воспользоваться для выхода десантников. Они и пошли через получившуюся сходню и даже быстрее, чем это планировалось. 'Незаможник' пошел на ремонт. 'Железнякову' и 'Шаумяну' досталось поменьше, 'всего лишь' по одному тяжелому снаряду Сбита мачта на 'Шаумяне', погибли люди. А крейсер 'Красный Кавказ'. все пытался пришвартоваться к молу, чтоб разгрузиться. На нем, кроме десанта были орудия и тягачи для них. Шлюпками их не высадишь. А тут буксир, который должен был помочь со швартовкой, струсил и ушел из порта. Пока преодолевали мешавший швартоваться ветер, немцы раз восемь попали в корабль. Мишень то огромная. 'Красный Крым' в порт не шел, а стоял на рейде и сгружал десант своими баркасами. Некоторый опыт у него уже был, ибо так приходилось действовать осенью под Григорьевкой. Ему тоже досталось от батарей немцев. Порт очистили от немцев довольно быстро, потом началось оттеснение их дальше,на городские улицы. Потом рассказывали,что в Феодосии захватили очень много немецких автомашин и переправочный парк. Одних автобусов штук тридцать. А в порт уже шли транспорты с подкреплением...

Больше их катер в десантах не участвовал. Хотя Иван разговаривал с матросами с других катеров.участвовавшими в высадках в район Камыш-Буруна.Там уже больше пришлось высаживать красноармейцев на голый берег — а берег кое-где оказался не просто голый, а еще и предательский. Перед основным, так сказать берегом, море намыло косу, которую называют баром. Катер смело идет вперед по самое не могу и втыкается носом в отмель, ну, скажем, в пяти метрах от берега и на глубине чуть поболее метра. Все, дальше ему уже нельзя. Десант геройски прыгает в воду. Слово 'геройски' не шутка, а правда. Попробуйте прыгнуть по грудь или по шею в декабрьскую воду и, преодолевая холод, страх и течение, идти вперед. Десантник выбрался на берег, вроде все , теперь вперед, за Родину,за Сталина! А это еще не берег. Это еще бар, та самая песчаная, намытая морем коса шириной всего в несколько метров. А дело происходит ночью. Еще несколько шагов вперед, и боец ухает с бара в холодную воду глубиной полтора метра , а то и больше. Такая вот ловушка природы. Если не утонет, сердце не зашкалит от ледяного купания, то он перебредет или переплывет еще сколько— то метров воды и выберется на берег уже окончательно. Теперь можно воевать, но мокрому и на декабрьском ветру и холоде. Бррр, вот незадачливое место. А где ж эта ловушка? Где— то между Эльтигеном и Камыш-Буруном.

И других рассказов от сопалатников много было, всем ведь есть что вспомнить. Как на той вот 31 'А' батарее горели от обстрела деревянные основания орудий. Временное основание (ибо постоянное из бетона осталось далеко , на берегу), сделано было из скрепленных вместе старых шпал, пропитанных каким— то креозотом или чем то вроде. А при обстреле туда, видно, попал осколок и древесина затлела. Так вот на орудии и горят, и огонь,тушат и стреляют из дыма и костра. Помалкивали про свои подвиг мы с Сеней. Я— понятно, отчего, а Сеня считал,что героического в работе телефониста ничего нет. Нужного и опасного— сколько угодно, а вот героического нисколько... Вот так.

Я вообще про себя рассказывал мало, ссылаясь на пострадавшие после контузии мозги.. Мол, тут не только нечего рассказать, ибо память , как решето,стала, но и есть опасность, что подойдет ко мне девушка и скажет :чего это я домой носа не кажу, женился и не показываюсь. А что я скажу, может, и было такое, но вернулся с того берега бухты и ни шиша не помню. Придется— таки жить с ней, раз она говорит,что да, а я не помню,что нет. Ребята на эту мою шутку посмеялись и пошутили. Но Николай не поверил, что так может быть. Я ему и ответил,что хочешь— верь, хочешь— не верь, а я совсем не помню, как у моей стотридцатки замок открывается. Вот сколько раз я это делал, а сейчас спроси— не скажу как. Спроси , как винтовку разбирать или 'Дегтярев'— это пожалуйста. Николай подумал и сказал, что делу помочь можно. Поставить тебя к замку и там сама рука вспомнит, кула что тянуть, куда и как поворачивать. Его отец, служивший комендором на броненосце 'Слава', этого не забыл даже через двадцать лет. Когда Коля сам взялся за рукоятку затвора пушки Канэ, то убедился, что отец правильно рассказывал. Я вздохнул и сказал, что замковые могут понадобиться, но чувствую я , что больше будет нужда в стрелках и пулеметчиках. Немцев под Новороссийском остановили, вот они перегруппируются и снова ударят, только, наверное, дальше пойдут на Туапсе или на Сухуми. По этому поводу у стратегов нашей палаты вышел вялый спор, куда именно немцы двинут в следующий раз, вскоре прерванный визитом медсестры. После уколов активность сохранил только Сеня,а сам с собой он уже не поспорил.

И продолжали одолевать думы о том, как быть дальше. Воспаление легких лечится около месяца, как мне помнилось. Ну, пусть полтора. А дальше фронт. Надо же туда прийти хоть что— то знающим. Моя собственная армейская жизнь тут помогала, но только частично. Оружие моих лет и тактика сильно изменились. Мой СКС , с которым я отстоял бесчисленные часы на постах, здесь появится еще не скоро, РПД скорее, но тоже не сразу, потому что патрона к ним еще нет. Но было в моей службе, как я уже думал об этом, и полезное для данной ситуации. Служил— то я на базе вооружения и хранили мы и даже частично утилизировали стрелковое оружие и артсистемы. Оттого не слишком ленивые мои сослуживцы (и я тоже) имели возможность познакомиться с оружием Красной Армии,. Для трофейного оружия, которое за много лет после войны все еще было и в гигантском количестве, существовали другие базы, по слухам, под Донецком в старых шахтах. А у нас было советское и тоже в гигантских количествах. ППШ лежали аж в нескольких хранилищах. Такой вот одноэтажный сарай, до крыши набитый ящиками с автоматами. Причем в нижние, наверное, никто не залезал с того момента, когда их поставили сюда. Потому что проще застрелиться, чем этот штабель разобрать донизу. Проверки, что был при мне, ограничивались верхними ящиками. И офицерам неохота ждать, когда мы до нижнего ящика доберемся, а нам сначала разобрать склад до основания, а потом все вернуть , как было, еще менее хотелось. Сковырнем верхние ящики, комиссия их вскроет, осмотрит, пересчитает, бумаги напишет, и все, ящики идут на место, дверь хранилища опечатывается. До следующего осмотра. И другого оружия хватало. Какие пушки у нас тут были— я не в курсе, но тоже какие-то оставались. Часть оружия утилизировалась на харьковских предприятиях, но так медленно,что в этом веке процесс явно не закончился бы, хватило и на часть следующего столетия. Так что я тех пор я умею разбирать винтовку, ППШ, 'дегтярев' и ТТ. Наган мне в руки попался только один раз, потому впечатление о нем только самое общее, разобрать его не дали, старшина торопился закончить дела и побаловаться с револьвером не позволил. Но вот стрелять из них выучиться не удалось. Наши начальники готовы были закрыть глаза, что солдатики побалуются со старым оружием и разберут— соберут его, но вот организовывать стрельбы для нас никто не стал . Стрельбы из штатного оружия мы проводили. Так что три раза я стрелял из родного СКС, и раз из пулемета. И то хлеб. Так что можно считать, что с оружием я обращаться умею, а вот стрелять— как получится. Оценки по стрельбе у меня были хорошими, да и сам с охотой всегда ходил в малокалиберный тир ДОСААФ, даже помню, выполнил норматив на третий разряд. Только никто его мне не присваивал, ибо сам стрелял и судью не от куда было взять. С гранатами дело обстоит чуть похуже. Нам проводили обучение по обращению с гранатами, хотя бросал я ее только один раз и то учебно— имитационную. Так что если мне сейчас дадут гранату Ф-1 или РГ-42 , то с ней я справлюсь, ибо эти гранаты дожили до моей службы и представление о них я имею. Но вот с другими гранатами— и не знаю, как быть, например, с РГД-33, которых в это время хватало. В принципе, мои знания матчасти вполне пристойны для артиллериста, которого не должны стрелковым делом много терзать. То есть претензий ко мне у начальства не будет, претензии могут быть у немцев, почему так плохо умею их убивать. Значит, надо еще подучиться, чему успею, народ я послушал про разные особенности в бою и еще послушаю, если удастся, а вот уставы почитать не мешало бы. Вплоть ло строевого, а то вдруг нынешний отличается от моего. По этому поводу я сходил к комиссару и попросил выделить уставы для повторения, пока я здесь отлеживаюсь. Военком меня похвалил за рвение и обещал выдать, но предупредил, чтоб эти уставы были использованы для изучения , а не на раскурку. Это я клятвенно обещал, ибо некурящий и через день их получил.

Довольно часто я думал об Андрее, что с его личностью случилось от. соединения с моей. Но пока было непонятно, может , он и жив, но пока успешно маскируется. Случаев было много, когда бы его знания пригодились, но они не всплывали ни как диалог Андрея с Андреем, ни как подсказка во всплывающем окне. И не свои воспоминания не появлялись. Конечно, хорошо бы, если Андрей не погиб, а хотя бы очнулся в моем теле. Надеюсь, он это переживет и найдет себе место в жизни. Ни он, ни я о случившемся не просили, но это хоть будет какой-то обмен, пусть и не равноценный . Конечно, я свой организм излишествами разными не подрывал, но сорок лет — это уже не двадцать, да и зубов уже неполный комплект. Зато аппендикс на месте, есть возможность дважды в жизни испытать его удаление, никто этого не сподобился, а он— да. Тут, правда, вспоминается герой одного стихотворения, который был жутко везучим, поэтому его не взяло прямое попадание снаряда из пушки, попадание под трамвай, случайно выпитый яд кураре и прочие экстремальные приключения. И вот он однажды, свалившись с вышки, потирает слегка ушибленную коленку и думает, а зачем мне все эти падения, пушки и яды, а кто ведает, зачем...

Также, как и я— зачем это со мной произошло, в наказание, во благо, как награда, отработка за невыученный урок жизни... И еще раз скажу— кто ж это ведает. Может, встретится мне где— то здесь Сивилла Кумская или Сивилла Крымская, которая скажет в стихотворной форме, за что это все. Скажем, это кара за то, что не стал учиться после техникума, а решил денег подзаработать, открыв фирму, а образование— ну , когда— то потом, или наоборот, это награда за то же самое, что не пополнил собою когорту дубоголовых менеджеров.

Вспоминал ли я о своей жизни, что так резко изменилась сентябрьским утром во внезапном приступе сна— да, и почти каждый день. Я ведь уже не так молод, чтобы , только почуяв возможность приключений , сразу лететь на них, как бабочка на фонарь уличного освещения. Мне уже потихоньку хочется покоя и уюта, а не впечатлений от пятой точки опоры. Свою долю их я уже получил, есть что рассказать и смешное, и трагическое, а вот переживать еще порцию уже не хочется. В жизни мне уже не хватало не порции адреналина, а домашнего очага, а с ним все никак не выходило. И вот, когда возникла надежда на его обретение, я просыпаюсь ликом в море и всем прочим, что за пробуждением последовало. Иногда такая тоска одолевала,что и завыл бы волколаком на луну. И не с кем поделиться или выговориться. Хоть как цирюльник царя Мидаса иди и разговаривай с тростниками, выдавая свои заветные тайны. Поговоришь так с тростником и явится миру мыслящий тростник, который додумается до того, что и Блез Паскаль. Прямо сон о Блезе Паскале, которому снился мыслящий тростник, видящий сон о Блезе Паскале. Тьфу, я уже в этой философии запутался, начал про свое , а закончил всякой ерундой. Вот что значит томление духа. Пора вставать, Феодосию утку подставить, в потом пойду вдохну воздуха и уставы почитаю.

Но коль уж так случилось, то хоть я этого не просил, а придется соответствовать. Конечно, неплохо было бы знать, надолго ли я тут, хотя бы в видах того, как строить отношения с дамами, но кто ж мне скажет, есть ли у меня время на краткий роман, нормальную семью, или время мне отведено до следующего налета 'юнкерсов'. Будь я человеком этого времени, то, конечно, тоже не знал бы всего, что ждет, но мог бы вполне резонно предполагать ,что если доживу до победы, то могу спокойно рассчитывать на мирную жизнь и все , что к ней прилагается. Случаи , конечно, и тут разные бывают, и войне еще не конец, но рассчитывать дожить до победы— не запредельный оптимизм. Это были не единственные думы, были и прямо размышления о Лоханкине и русской революции, то бишь как мне и дальше эволюционировать или революционно себя вести. А все проклятая литература. Читывал я разных авторов, начиная от 'Янки при дворе короля Артура' и заканчивая более современными, о том, как человек, попав в прошлое для себя время, пытался его изменить в какую— то сторону. Когда удачно, когда не очень. Вот и мне как быть, коль уж я оказался здесь ? Могу кое— какие знания приложить не только на благо себе, но и на благо окружающим. Чем я обладаю по сравнению с жителями этого времени ? Знаниями, ведь все остальное у меня не выше среднестатистического. А как житель будущего, я много чего знаю. Это не моя личная заслуга, знания были вокруг меня, я просто их впитывал активнее, чем мог бы, поскольку лень свойственна любому, да и мне тоже. Но знания— они ценны не столько сами по себе, а больше , когда они помогают что— то сделать. То есть для них важны время и место. Знания о ядерной физике мало помогут мне , попавшему в тело моего прадеда— мельника. Вот по просто физике могут быть полезны, если удастся при помощи их улучшить работу мельницы. Прадеду это было б очень важно, потому что он был как бы и сельский буржуа и пролетарий в одном флаконе. Буржуа он был , ибо владел той самой мельницей, вот только не знаю, ветряной или водяной. А пролетарием он был, исходя из древнего значения этого слова, которое когда-то обозначало то, что человек богат в основном своими детьми. Их у него был от трех браков девятнадцать, так что мог бы апеллировать этим фактором к комбеду. Но ни он, ни комбедовцы латыни не знали, потому его и раскулачили. Тут меня растекло мыслию по древу, но, вернувшись к моменту растекания не туда, надо сказать, что знания мне тоже следует использовать аккуратно.

Когда я стрелок на Кавказе, знания оперативной обстановки под Ленинградом, которые у меня отчего— то есть, мне никак не помогают. То есть надо их отдать кому-то. А как ? Даже знания об обстановке на самом Кавказе должны попасть по назначению, то есть тем, кто эти знания использует во благо, ну ,или хоть попытается, потому что проиграть операцию можно и кода представляешь, что противник делает и сколько его. И вот ка мне сообщить, что где— то под Орджоникидзе немцы нанесут удар не так, а эдак или возьмут Нальчик, удара на который фронт не ожидает ? Никак . Замковый орудия или стрелок поделиться с командармом этими сведения не может, не говоря уже о уровне выше. Нет возможности. Да и как , в какой форме? Написать письмо с советом: 'лошадью, ходи, лошадью !' Ну, написал я письмо, и его не потеряли , а даже прочитали и не выкинули, как ересь. Призывают меня и спрашивают, откуда ты это взял,что немцы ударят на через неделю на Нальчик. Логически это невозможно придумать простому бойцу, по уровню знаний до этого мог догадаться некий работник штаба фронта или работник штаба той самой 37 армии,которая Нальчик обороняла. А я— не должен знать. Что мне ответить— во сне приснилось ?

— Ах,во сне? Десять суток ареста,чтоб снилось нечто мягкое женское, а не то, что снится из стратегии и тактике!

Еще вроде бы в эти( а теперь уже явно мои) времена был и строгий арест, на хлебе и воде, это при министре Гречко его отменили, поэтому наши соладтики на губе питанием не ограничивались. Или другой вариант :

— Я это знаю, потому что это не я, то есть я в этом теле, которое здешний комендор, а мое я из будущего, а в будущем это уже все знают.

— Понятно. Где там ближайшая психиатрическая больница у нас, в Сухуме или Тбилиси? Ну пусть будет в Ереване, тамошние наполеоны и вице-короли Индии его заждались !

И даже обижаться нечего. Сам бы я,если встретил в восьмидесятом человека, что напорочил бы через десяток лет развал СССР и реалии девяностых, то что бы я о нем подумал? А то же самое.

Единственный выход— зная о чем-то, пользоваться этим знанием, как могу. Вот, зная о баре в районе Эльтигена,сообщить о нем тому,кто нужно и самому воспользоваться,если буду там. Если я этом буду расти в звании, и должности, так еще лучше. Правда, надо быть честным и сказать,что шанс стать взводным у меня есть и может, даже тяму хватит. Уже ротным. Сомнительно,что потяну,но возможно, потому что последний оставшийся в строю взводный может и ротой командовать, не потому, что способен, а потому что пока другого не прислали.Но вот лицом, влияющим на операции армейского или фронтового масштаба— это прямо— таки невозможно. В академии нужно учиться. Я просто не успею до конца войны это сделать , даже при нужном ветре в паруса. Стало быть никак, а потому, если не можешь сделать все, сделай то, что сможешь. Не весь Кавказ, так хоть доступную горушку.

Вообще есть еще один шанс: 'изобрести' нечто позднейшее, что сильно бы помогло бы в войне. А что именно? Ну вот хотя бы ручной противотанковый гранатомет или его станковый аналог. Благородное дело и нужное, и даже я, кажется, читал роман про такого героя. Ну, только в отличие от автора я все же техник-электрик по диплому , а потому знаю, что не все, что скрывается под кожухом или крышкой, совершенно понятно любому с улицы. Что я знаю о том РПГ— а в общем, только принципы работы. То есть только для создания макета или модели мне еще нужен инженер,чтоб мои скромные познания в металл перевести. А дальше скрывается тьма ноу-хау : почему воронка дожна облицовываться или можно и без того обойтись, какой ее угол, как нужно обеспечить кучность стрельбы, а если не получиться, то что с чем сделать, чтобы получилось -убрать нафиг оперение или, наоборот, увеличить его размах. Какие подобрать пороха и какое сечение сопла... Всей работы хватит на КБ, потому что все что нужно, не было в наличии и не ислледовано. Или исследовано, но не для того. Потому ,чтоб его 'внедрить', мне нужно держать в голове вс деталировку изделия (хотел бы я глянуть на такого гения) или иметь недюжинные конструкторские навыки и самому все восстановить подетально. Извините, я пас, ибо ни тот я и не этот. Простое же прожектерство как-то не нравится и другое напоминает. А именно рассказ одного венгерского писателя, как журналист путешествовал во времени и попал во времена короля Матьяша Хуньяди. И решил он предложить кое-что из нового времени королю, чтоб тот так турок побил,что , глядишь , будущая Мохачская битва не случится и Венгрию турки не завоюют, если их Матьяш отбросит куда-то в Македонию. Добрался он о короля и стал предлагать : давайте построим аэроплан, он сможет лететь, как птица, и увидеть, идут ли турки и куда, а еще можно увидеть, почему не торопятся другие наши отряды. Король и говорит : это нужное дело, действуй. А тот журналист совсем не знает, как сделать аэроплан, а уже мотор для него и вовсе для него темный лес. Полное фиаско. Далее предлагает журналист сделать телеграф для связи с войсками., но как точно сделать— не знает, и так далее... В итоге шибко умного журналиста повесили.

Но что требовать от грубых жителей средневековья? Они ведь со всею душой, а от журналиста толк небольшой, а только сплошная растрата ценного королевского времени. Вот и мне не хочется того же. Потому воспользуюсь подсказкой покойного венгра и не буду соваться в заоблачные выси, в которых ни уха , ни рыла.

Подумал я и о том, что у всех таких изобретений автор есть или несколько. Вот сейчас сержант Калашников в госпитале лечится или уже после него выписан. А после выписки начинает изобретать. Сейчас он может сделать еще что— то , которое не сильно хорошо, но сделав несколько таких работ, он выйдет на свою конструкцию, а предварительным работами он выучится и сможет. Теперь представим, что я сейчас взял и 'переизобрел' вместо него тот автомат. Слава мне, допустим, обеспечена, хотя, думаю, что сейчас АК стране не нужен по ряду причин, он будет нужен больше потом. Что в итоге выйдет? Автомат есть,хотя особенно и не нужен. Есть я в роли конструктора, который на том и остановится, ибо знаменитым оружейником я точно не стану, потому и останусь автором одной песни, она же главная и лебединая. Калашников, в отличие от меня, конструктор. Кроме АК он может еще что-то сделать ( другое оружие с буквой 'К' я видел,но не знаю, кто в него больше вложил, сам Михаил Тимофеевич, или его подчиненные). . Но он все это сделал, после того, когда стал конструктором АК, то есть показал,что может сделать нужный армии образец, поэтому в следующий раз, когда он что-то предлагал армии, то дорогу новому изобретению помогал пролагать и его первый удачный образец. Теиерь такой хитрый я лишаю его вот этого трамплина. То есть реальный конструктор вынужден тратить часть сил на то,чтоб доказать то, что он уже доказал сразу после войны, войдя в ограниченную группу, которой и поручаются важные дела.. Оттого он сделает меньше, чем сделал в неизмененной мною реальности, и что— то из его конструкций не появится вообще или вместо него примут изделие какого— то другого автора,которая не столь и хороша. Конкуренция между подрядчиками знакома и мне и решения там часто принимаются исходя из весьма интересных резонов. То есть я однозначно сделаю стране хуже. Себе,конечно , лучше, но если меня совесть не загрызет.

Так что если и придется изобретать, то что-то понемногу. Я как-то в книге видел ,что у итальянцев в это время изобрели нечто вроде разгрузочного жилета. Вот его— то можно и попробовать применить для наших целей. А итальянский приоритет мне пофиг, и вообще они сейчас с нами воюют. Так что у меня перед ними никаких обязательств нет, и во вреде им ограничивает только физическая возможность его совершить. Была бы возможность наслать сразу на всю итальянскую армию на Дону альвеолярный пульпит и неостановимый понос— наслал бы. Нефиг шляться здесь с недобрыми намерениями. Вообразили себя потомками римлян— вот и шатайтесь по дорогам своих предков по Африке или по Турции, можете даже в Берлин заглянуть. Ибо многие цезари получали триумф за сокрушение германцев. Еще добавлю, что в рамках завоевания 'Хрустальной совы' я завоевал еще кусочек этой птицы— ну,скажем, второе ухо. Путем дедуктивных размышлений и расспросов я определил, где служил Андрей в морской пехоте. Бригада товарища Кравченко. Жаль, что расчеты окончились вечером, а вино уже выдали в обед.

На следующий день меня направили на рентген. У себя дома я бы уже минимум дважды там побывал-для диагностики и для контроля процесса. А здесь уже можно сказать -на финише. Рентгенкабинет располагался где-то в другом месте, может, даже и не в нашем госпитале-не догадался спросить. Меня на сей раз поместили в кузов, но вместо халата выдали огромную черную бурку. Как она оказалась в госпитальном имуществе на флоте— не спрашивайте, ибо не отвечу. Бурка малость пострадала от моли, но закутался в нее и не страшен ни дождь, ни ветер.

Хотя сидел я в ней в коридоре,ожидая,когда врач опишет результат ( мне делали не снимок, а скопию) и ловил на себе удивленные взгляды-что это за тип в бурке здесь делает? Задержаться пришлось довольно надолго,потому что следующих при носили и привозили,поэтому я пока терзал глаза проходивших мимо и вспоминал разное. В том числе и студенческую молодость.Ведь учащихся в техникуме тоже студентами называют. Я тогда устроился на работу ночью в котельную, где числился оператором. Поскольку кидать уголь лопатою мне не предстояло,то я рассчитывал,что в газовой котельной мо жно будет и дрыхнуть на работе.Увы, это я слишком размечтался.Поэтому спать было нельзя,разве что на секунду отключиться и тут же с ужасом вскочить-не взорвались ли мы,пока я спал? А раз не спишь,ночь тянется бесконечно. Я и читал на работе. Раз,помню,забыл в общаге взятую книгу,поэтому пошел искать ,чего бы тут найти почитать,ибо видел раньше в одной кладовке завал каких-то книг.

Да, я не перепутал, там лежали какие-то описания патентов.Точнее сказать не могу, ибо обложки кто-то отодрал, а искать другие следы названия я поленился. Нельзя сказать, что чтение было увлекательное, но при желании нашлось и смешное, и интересное.

Так я узнал,что в рецепт зубной пасты входят десятки компонентов. А вот и смешное-о пользе некоторых изобретений. Правда,чтоб понять,что это смешно мне потребовалась консультация.

Итак, описание изобретения,рожденного пытливыми умами из Полтавского медицинского института (он вообще-то стоматологический, но и обыкновенные врачи там тоже учатся).. Смысл деяния— определение, какая пневмония у ребенка-правосторонняя или левосторонняя. Некий реактив наносится на две симметричных точки на языке ребенку и с той стороны,с какой окрасилось-с той и пневмония. Это не способ выявления пневмонии, это способ выявления СТОРОНЫ ее. И все. Вообще-то если сделаешь рентгеноснимок грудной клетки, то это и видно будет, да и лево и правосторонняя пневмонии лечатся одинаково. Даже если ты перепутаешь стороны снимка, о тебе грозит только втык от начальства за путаницу, а ребенок выздоровеет. Не только все иогурты одинаково полезны, но и не все изобретения нужны вообще.

А в 'истопниках' я проходил только зиму. После окончания отопительного сезона нашлась мне другая подработка, где спать ночью можно было. Практика показала, что не спать всю ночь я могу, но лучше все-таки спать.

В госпитале лечащий врач сказал,что в общем,я выздоровел,так что скоро на выписку. А когда? Может.и завтра.

Завтра не получилось,потому что было большое поступление раненых, и весь персонал сбивался с ног. Авианалет на корабли в бухте, артудар по батарее Зубкова, раненые у зенитчиков...В общем, все успокоилось только к вечеру. К нам никого не подселяли, потому как некуда.

Бомбежка порта нам не очень мешала, хотя содрогания почвы от взрывов ощущались. Но взрывы эти были далеко и не приближались,судя по ощущениям. Видимо,наш домик стоял где-то на окраине города.Ну ничего, скоро пойму,где это мы размещались.

Поскольку ощущалась близкая выписка, я перед сном поразмыслил над своим ближайшим будущим. И будущее представлялось мне в морской пехоте. Шанс попасть в береговую артиллерию или зенитчики существовал, но был существенно меньше. Поскольку я помнил про грядущие попытки немцев наступать на Туапсе и иные места, то морская пехота была все более вероятной. Про службу на кораблях я не думал. Раз Андрей отчего— то попал не в плавсостав, а в береговую оборону, значит,у него есть какой-то небольшой дефект здоровья. Я по своим временам слышал, что наилучшее здоровье требовалось от тех, кто служит на кораблях. Может.здесь было по-другому, но вероятность того, что я прав, высока. Даже в случае ошибки-что я помню? Потери в кораблях росли, а поступление их от промышленности было не очень велико. Потому это автоматически означает меньшую потребность в моряках, ведь не так часто корабль гибнет со всем экипажем.Чаще корабля нет, а часть экипажа есть. Поэтому, коль я не какой-то там штурманский электрик или гидроакустик, то 'без тебя большевики обойдутся', в смысле— на кораблях.

Итого траектория моя определилась, теперь надо продумать некоторые моменты. Конечно, получится ли у меня прибарахлиться нужным имуществом-еще вопрос, но правильно поставленная проблема— тем самым уже частично решается. Когда ты точно знаешь, что тебе надо и готов это сделать не раздумывая, то обычно случай предоставляется.

Меня могут переодеть в чисто флотскую форму, а она имеет недостатки при дейстиях на берегу. На флоте приняты ботинки, а ходить в ботинках по вздувшимся от дождей горным ручьям-это небольшое удовольствие.Сапог здесь куда лучше, особенно учитывая то, что зимой в здешних местах чаще бывают дожди, чем снег. Другой вопрос, но с теми же дождями— как идти или стоять лагерем целый день под падающей с неба водой? Бушлат морской я как-то пробовал надевать , он довольно теплый и даже чуть удобнее шинели в носке. Но как он выдержит целый день дождя? Я не знал. Шинель выдерживала, хотя еще лучше надеть сверху плащ-палатку. А как с плащ-палатками на флоте? Вроде как дождевики на вахтах есть, а вот выдают ли их морской пехоте-кто ведает? Да и бескозырка зимой, с моей точки зрения-не очень.

Так что мне первое задание — как-то раздобыть сапоги и плащ-палатку.На крайний случай вместо сапог бахилы их химкомплекта,чтоб речку пере брести, если она не глубже , чем по колено. Если глубже-то уже сухим не будешь, хоть в сапогах, хоть в лаптях. А есть здесь такие защитные костюмы,как были у нас? Не знаю,противогазы точно были,а вот бахилы-не ведаю.Дополнение к этому же пункту— запас портянок. Если вода уже как-то затекла, то хоть сменить портянки и то лучше.

Проблема номер два-каменистые грунты. Тогда нужно раздобыть себе хоть небольшой топор, чтоб помогать выдалбливать окопчик. В отдельных местах фиг что сделаешь, надо выкладывать стенку из камней насухо и ждать, когда она от взрывной волны завалится. Еще б лучше кирку, но носить ее на маршах-легче застрелиться.

Еще одна водная проблема. В период дождей ручьи мутные, пить такую воду и чревато, и не хочется. Значит, нужен запас воды, который можно и процедить и оставить отстаиваться.Ну и примкнувшая к этой проблеме другая— в Красной армии кроме алюминиевых, были и стеклянные фляги. Упал неудачно на каменистый склон— все, разбилась,хорошо, если еще сам не порезался. Итого одна алюминиевая иди две стеклянные фляги . А можно и то, и другое.

Следующая сложность— как носить с собой патроны и гранаты. Сколь видел фотографий того времени— гранаты вечно подвешены на поясе или просто заткнуты за него, противотанковые— тоже на ремне. А как их там крепить? Или это только фотографии, а в поле носили как-то не так?Ну и беда второй половины войны-недостаток подсумков. До войны на ППД полагалось три подсумка для дисков, на фото же-хорошо, если виден один. Винтовочных вместо трех штук -тоже чаще всего один. В качестве промежуточного решения мне можно воспользоваться противогазной сумкой, удалив из нее всякое химическое имущество, что широко практиковалось. Резина маски-на разные мелкие нужды, сумка-как дополнение или вместо вещмешка, угольный фильтр— для разных надобностей (скажем, для самогоноварения). Впрочем, некоторые сначала выкинули, а потом поняли, что ценное было рядом, как мне рассказывали.

Насчет применения ОВ— это уже вряд ли, так что беспокоиться особо не стоит(ну разве что какой-то пожар или дым в подвале).

Я еще подумал насчет камуфляжной формы, но отказался от включения ее в планы, как по малой доступности, так и некоторых особенностей театра.

Ну вот как маскироваться, скажем, в октябре, пока листья еще не все опали— где желтые, где зеленые, где красные, земля где зеленая, где в этих листьях, где черная. Стволы деревьев— где коричневые, где черные. Камни— тоже не одного цвета. Так что хоть серая шинель, хоть черный бушлат, хоть зеленая гимнастерка....Вот синяя форменка — однозначно нехороша.

Ах да, коли надо кучу гранат и всего таскать на поясе, то не мешали бы поддерживающие ремни через плечи. Так загрузив себя заданиями, я уснул, и даже во сне что-то искал.Наверное, то, что забыл включить в этот список.

Конечно, с реализацией этого плана будут проблемы, но ведь бывает же, что везет и что-то выдадут, а что-то подберешь.

Вообще должен сказать, что размышлял я как-то чересчур эйфорично или даже, не побоюсь это слова, амбитендентно. Амбитендентность была в том, что я здраво рассуждал о том, что надо топор или лишнюю флягу и почему я это придумал, но самое— то главное— я не учитываю,что ведь в бой пойду, к которому совсем не готов! Хорошо, если будет время хоть азы повторить, а если нет? А этой осенью морская пехота работала ка пожарная команда по затыканию прорывов. Здесь ее только на высокогорные перевалы не бросали— туда, к Эльбрусу. И служба моя больше дала мне для понимания— как в армии все устроено, чем для боя. Что я знаю— слегка подученные здешние уставы да еще надо не перепутать с теми, что выучены далеко отсюда. Да и насчет умения тоже совсем неярко. И как вот такому в бой идти, который может случиться завтра, а то и сегодня? Такие мысли меня терзали весь день выписки, благо она затянулась, потому что меня, как выздоровевшего, привлекли к погрузке— выгрузке разного имущества. Поэтому я с шофером и еще одним почти выздоровевшим и поездили, и своей очереди дожидались под складом, а потом туда, на газик, а потом с газика. В общем, впечатление было такое, что пока я по коридору ходил, то еще можно было считать себя здоровым. Когда приложишь руки к ящикам, то понимаешь, как заблуждались. Кстати, мышцы, доставшиеся в наследство, малость одрябли. В общем день был в стиле: ой мамочка, роди меня обратно!. Но такие Фокусы не удаются. Поэтому я приготовился к тому, что меня ждет, ибо мой Жизненный опыт говорил мне о том, что некоторые вещи от тебя никуда не уйдут. Ты их должен получить, и хочешь или не хочешь, а получишь. Поэтому когда пришло их время, подставляй то, куда их получаешь. Карман или другое место. Но это был не последний приступ переживаний, они еще возвращались.

Пока же меня обмундировывали. Поскольку из моря вышел я не полностью одетым, так что теперь подбирали из того, что есть. Противогазная сумка никуда не делась, только ложка из нее улетучилась, вот уж не знаю, что с ней произошло — выпала по дороге через бухту или кто— то ею заинтересовался так, что не смог расстаться.. В общем, пока на меня нашлась почти что вся форма номер 5, только вместо ботинок -сапоги. То есть как бы гибрид береговой походной формы и пятой. Оружия, конечно, не было. Винтовка осталась ,видно, в том армейском госпитале.

Последующее было уже не так интересно. Полуэкипаж, потом ожидание, потом дорога в горы. И попал я в сто сорок второй батальон морской пехоты двести пятьдесят пятая бригада морской пехоты. Обычно в черноморских бригадах батальоны были отдельными , в отличие от бригад Красной Армии,воевавших рядом. Бригада совсем недавно одержала победу под станицей Шапсугской. В сентябре там прошла удачная операция по отражению румынского удара к морю. Не пробившись по 'голодному' шоссе на Геленджик и дальше, немцы решили отрезать войска вдоль побережья, ударив союзными им румынскими войсками от Шапсугской к морю. Там до моря, собственно, не далеко было. Если бы не горы и бездорожье , то раз— раз и уже берег . Румынская горнострелковая дивизия вклинилась в нашу оборону и застряла, а потом подошедшие две бригады морской пехоты (мы и наш почти постоянный сосед восемьдесят третья бригада) контрударом отбросили румынов назад. Но это, насколько я помню, была не последняя попытка.

География и линия фронта к этому подталкивали. Велик был соблазн прорваться к морю и добиться этим ударом сразу многого: уничтожить Черноморский флот, сильно сократить линию фронта, тем самым высвободив войска для Сталинградского сражения, может, даже перетянув на свою сторону Турцию. Желающие воевать в Турции были. Пока они выжидали, но кто их знает, как они бы себя повели в случае успеха немцев на Западном Кавказе.

Немного напомню географию (уж простите технику — электрику его профессорскую позу и вещание, как с кафедры.) Горы начинаются приблизительно от Анапы и идут на восток, постепенно расширяясь . А вот дороги через них проходят к морю только в некоторых местах, там, где местность позволяет. Это район Новороссийска, дорога от Горячего Ключа на юг, к морю и дорога на Туапсе . Можно пройти еще кое— где по долинам рек, горным тропам и с серьезными усилиями. Эти направления и дороги по ним— лучшие. В сентябре и чуть раньше немцы уже ударяли там и были остановлены. Теперь румынские горные стрелки попробовали проломиться через станицу Шапсугскую на Геленджик. Я уже говорил,чт по карте там не далеко. Практически уже сложнее. Но для того и тренируют горных стрелков, чтоб они по горам ходили и на вьючном транспорте для себя протаскивали снабжение и артиллерию. Шапсугская совсем недалеко от хорошей транспортной артерии от Краснодара на Новороссийск через Ахтырский, и Абинскую и Крымскую. Дальше через перевал Бабича на Геленджик -это дорога больше для горных стрелков .Горы там и возле Геленджика около семисот метров высоты, густо заросшие лесом, ближе к Туапсе они поднимаются до километра.

А румыны, уже получив под Шапсугской, не успокоились. Горным стрелкам уже отпустили им причитающееся, теперь в очередь встала румынская девятнадцатая пехотная дивизия. Не забыты были и иные места. Для боев на перевалах время подходило к концу, скоро их должна была закрыть зима.

Под Туапсе зима не столь сковывает боевые действия, как в Приэльбрусье, но она тоже сильно мешает. Поэтому осень там ожидалась горячей. Как, собственно, и на Тереке. Где войска не выдержат, там рухнет оборона Кавказа. Поэтому надо было продержаться до той самой зимы. А дальше...дальше будет Сталинград и обвал немецкого фронта от Кавказа до Севска. И уходить из Приэльбрусья немцам придется не в сильно приятных условиях. И то, что Шапсугская не так далеко от дороги на Краснодар-это сработает и против немцев. Но до этого нужно дожить и везде удержаться— на Тереке, под Шапсугской, на высокогорных перевалах, под Туапсе, под Геленджиком.

Шапсугские будни закончились, и мы медленно маршируем в тыл. Почему медленно— в гору идем. Начинает уже темнеть, а идти-а кто знает сколько ? Могут останвить вот тут, за горкой, на ночлег, могут в каком-то хуторке, а ,возможно, и придется идти куда-то далече. Вроде как идем на юго-запад, как мне подсказывает 'внутренний компас'.

А более точно он мне подсказать не может.Не бывал я в этих горах в свое время, да и если бы и был-узнай попробуй эти горы и дорогу за много лет до тебя. Вон, кто из многочисленных курортников, посещавших Геленджик,догадается,что когда-то там был цементный завод? А ведь был, 'Солнце' назывался. Или что некогда городские власти видели перспективу города Новороссийска в курортном деле? Было и такое.Когда-то в Новороссийске купальни стояли рядом с пристанью, а о курортных перспективах размышлял и власти города в котором куча цементных заводов, нефтеперегонный завод и малярийные болота на нынешней Малой Земле...

Так что коль бывал бы я тут в свое время, так и мучился бы сейчас от попыток вспомнить-это здесь мы шашлыки жарили и или подальше?

Ладно, надо шагать дальше и думать о том, не заснуть на ходу. Минувшую ночь румыны хотели в атаку пойти, поэтому спать нам не дали, сначала атакой, потом ракетами и минометным огнем. А днем доспать не получилось. Вот, может, дойдем до деревушки и будет возможность поспать часа четыре. Или больше, если позволят.

А пока тащишься дальше и тянет в сон. Постоянно хочется упасть и полежать.И ничего больше— ни поесть, ни попить, ни девушки. Девушки -это было вчера, до румынского концерта без заявок. Но и девушек не было, и даже во сне их не досталось по причине этих мамалыжников.

Шаг, шаг. Шаг, шаг ноги прямо как залиты какой-то вязкой жидкостью, хоть грязи на дороге нет, просохла. И ноша тянет, и мое, положенное, и данная мне временно, до следующего привала, коробка с дисками к 'дегтяреву'. Дойдем до привала, а дальше Пашка Рыжий ее потянет. А после него еще кто-то. И своей амуниции хватает. Не зря я планы строил по сбору полезностей, теперь их частично выполнил, и добытое спину гнет. Но душа на том не успокоилась, и замыслила биноклем обзавестись.Еще не мешал бы какой-то окопный перископ, но где б его добыть-то? Не помню, были ли они сейчас, кроме как в танках и подводных лодках.Но мне бы поменьше,чтоб из окопа или из-за гребня выглядывать, потому что подлодочный я не утяну. Надорвусь. Память подсказывает мне, что я видел такой в Ленинграде, в Военно-морском музее. Перископ принадлежал подводной лодке 'Окунь' и был согнут от тарана немецкого корабля. Серьезная штука, я его, наверное, один и не сдвину, благо он из бронзы. Вот подумал о разном, встряхнулся и чуть легче стало. Но повспоминал, как выглядит этот перископ, и снова усталость начала давить. А небольшого, чтоб в руках носить, я и не видел. Ни у наших командиров, ни у сменивших нас армейцев, ни у румын. Бинокль-шутка полезная, ибо в горах воюем. А в них— чем выше ты забрался, тем это лучше. Залезешь на гору и вид перед тобою откроется-дух захватывает. А до тебя добраться на крутую гору-захекаются. Так вот и пригодился бы. Ничего, буду иметь в виду и попробую раздобыть. Хотя-килограмм металла на ремне,режущем шею...Нет, все равно нужно.

...Мы тащились еще часа два. Нет, пожалуй, больше. К концу марша вымотались и шли дальше на секретном стимуляторе-строевой песне. Я, когда свою службу начинал, петь хором не любил, потому лишь рот открывал первое время. Потом понял, что песня— она действительно прибавляет силы. Встречалась мне когда-то фраза старого моряка, что песня стоит лишних десяти человек, и это знают все, кто поднимал якорь вручную. Этого мне не приходилось делать, но силы от песни реально прибавляются.Только песня нужна особенная, вроде 'Варяга' или 'Прощания славянки', от которой усталое сердце про километры забывает, а не что-то простенькое. И еще нужно душу в пение вкладывать. Не просто так, как мы в свое время у подъезда пели, а чувствовать,что это про тебя, а не вообще.

Позже было сущее блаженство— навес(то есть дождь не страшен, если соберется, как позавчера), под спиной даже немного соломы. Мы с Пашей хорошо устроились-под нами затрофееное мной румынское одеяло, а сверху Пашина шинель.И вот так, пока не придет черед на пост...Красота!

Ужина не было, но особенно есть не хотелось-устал. Меньше думать об этом и не будет хотеться. Да, ходить по горам-это сложное дело, хоть вверх по склону, хоть вниз по нему же, хоть по дороге.А утром поесть что будет ? Мы с Пашей проверили запасы и убедились, что даже если кухня отстанет( увы, это нередко), то поесть найдется: сухари, трофейный кофе и сахар. Если кок окажется особенным раздолбаем и в обед не прибудет-тогда уже мало что останется. Ну ладно, доедим сухари и будем ждать ужина и понадеемся на то, что тогда выдадут все сразу, чего не додали.

Теперь поработать со снаряжением, портянками и можно ложиться спать. Вот только бы не дождь...Под стук капель хорошо засыпать, но потом стоять под дождем на посту -лучше такого не надо.

Утречко наступило, и мне что-то ноздри щекочет. Это соломинка,что Пашка достал и разбудить меня пытается.

— Андрей! Держи хрен бодрей!

И смеется, рыжая зараза.

— Держу, держу, если б ты свою скорлупку в Тамани не утопил с перепугу, так вместо бушприта бы использовать мог...

Пашка встал и потянулся. Пора принимать водные процедуры. Бриться-это у нас обязательно, небритым матрос может быть только в пустыне или без рук. А есть ли поблизости от Черного моря пустыня? Вроде как возле устья Днепра есть Алешковские пески, но насколько там с водой плохо-не ведаю. Сегодня завтрак будет, судя по запахам, поэтому моя очередь утром чай-кофе делать переходит на завтра или позже ...

... Да,закончилась наша вторая страда под Шапсугской. И на сей раз румынская пехота получила заслуженную трепку и устала атаковать. Если сначала бывало и до шести атак в день, то последние дни они одной-двумя ограничивались. Да и число атакующих резко поменьшало.

Нам тоже все это нелегко далось -и потери, и усталость. А откуда же не быть усталости, если врыться в горки можно только кое-где, да и мало нас в строю. Потому и бегать много приходилось— группа сидит на удобной позиции и портит румынам жизнь огнем, а другая группа бежит и заходит во фланг и срывает атаку.Когда огнем и гранатами, когда и в рукопашную. Отбросили атакующих и опять бегом в укрытие— пока румынские минометчики и артиллеристы не почесались и нас не достали. Туда и там, оттуда и снова туда...Спасибо, то Андреева физическая форма все это позволяла. Я б в своем теле, наверное, не выдержал. Нельзя сказать, что я свою жизнь за столом или на диване провел, но от таких нагрузок давно отвык.

Хорошо работалось гранатами, особенно если гранаты рвались в воздухе.В кино гранатный взрыв выглядит куда мощнее, чем в реале, видимо, на киностудиях как-то усиливают его действие. Таких полетов врагов , как от взрывов американских гранат в американском кино, я ни разу не видел. В дело шли и трофейные гранаты, которые у румын имелись нескольких образцов. Немецкими 'колотушками' и 'яйцами',которые у румын тоже были, мы пользовались охотно, потому что знали, как с ними обращаться.

Еще две модели гранат (одна, кажется, чешская, похожая на колпачок от старых термосов) -те шли в дело вместе с нормально работающими-свяжешь веревкой с немецкой или нашей и кидаешь,рассчитывая,что нормальная граната подорвет и сомнительную. Иногда взорвется сильнее обычной 'колотушки', иногда нет, видно, взрывчатка некачественная оказалась. 'Немки' тоже не всегла рвались.Не то румынским союзникам второй сорт подсовывали, не то их не так хранили, дав отсыреть.

Мы использовали во взводе два ручных пулемета, взятые в контратаках.Трофейных патронов хватало, только замучишься для них магазины набивать-двадцать патронов всего. Раз и весь вылетел. А после атаки все свободные, что не на посту и не раненые, сидят и набивают, а после свои диски к ППШ . У меня такой тоже был, им заменили винтовку, выданную сразу. Ушел Ваня Кругликов в госпиталь, а мне его 'шпагин' достался, благо я с ним был знаком. Автоматы нас сильно выручали, особенно по причине недостатка в людях. Дистанции боя для них достижимые, а плотность огня они дают хорошую, заменяя огонь выбывших ребят .Вот только набивать их диск— это задачка не для всякого, но как-то справлялись. Ванин автомат послужил мне неделю, пока я им не треснул румынского пулеметчика по голове. И румынская голова и русская.береза встречи не выдержали. До конца дня стрелял из этого пулемета, что у битого румына подобрал, потом пулемет отдали Мите Моторному, а мне другой автомат с другого раненого. Он у меня так и остался. Весь остаток дня опасался, что незнакомая система заклинит(я в нем разобрался только как стрелять и как менять магазины), и тогда хоть бери пулемет как дубину и снова учи румын,как надо жить(мирно и за Прутом).

Следующий автомат я берег и, сойдясь опять с румыном, бил его уже аккуратнее-не по каске, а по более мягким местам. ППШ это выдержал. Румын-понятно,что нет. Среди нас ходил слух, видимо, еще со времен Одессы, что у румын офицеры ходят затянутые в корсеты и даже пудрятся. Может, тогда такие были, но сейчас они выглядели хоть и почище и лучше обмундированными, чем их подчиненные, но уже пудрой не пользовались.

Кроме разных полезных вещей,я разжился румынским штыком и пистолетом ТТ. Не знаю, где этот унтер(или как его там) наш пистолет подобрал, но теперь он мне послужит. Кобуры пока не было, поэтому я носил пистолет, где придется -то в противогазной сумке, то за поясом, то еще как.

...Одного румынского пленного мы у себя задержали и заставили сапоги и ботинки нам чинить, благо у него в ранце запас подобного добра хранился, а Митя немного по— румынски понимал и разобрал, что этот Аурел до армии был сапожником. Работал он-прямо на загляденье, и что мог, то и привел в нужный вид. Да, сидел бы в своем кукурузном раю и местным босоногим обувь чинил, а не ходил за тридевять земель...Пусть теперь скажет спасибо, что успел руки поднять, и не лежит на северном скате нашей горушки...

Мы ее, кстати, называли Теткой-а вот с чего? Как-то само прилипло. Ну Тетка и Тетка, хотя официально она какими-то там цифрами обозначалась, типа 150.0. Ничего, не самое страшное название-тут вот есть и гора Смертная, и гора Безумная, и аж две Свпун-Горы, а уж всяких там Бугров еще больше. И кто сейчас вспомнит, отчего гора названа Бугор Перхунов— по имени хорошего человека или плохого человека, или еще отчего.

Как сообщило 'матросское радио', мы идем куда-то к морю, вроде как в Фальшивый Геленджик, грузиться на корабли. Впрочем, это может оказаться и настоящий Геленджик и грузиться будем на собственные 'подставки' для марша еще куда-нибудь. Во время обмена мнениями я сказал, что скорее всего, нас перебросят к Туапсе, а вот как повезут -не знаю. Пехом, естественно, туда очень далеко, быстро не дойдем.Когда меня попросили разъяснить, отчего я думаю насчет Туапсе, я ответил, что получается такая вот очередь или цепь -Новороссийск, Шапсугская,а теперь Туапсе. И вдоль этой очереди или цепи немцы и румыны двигаются.

Василий Крутов по прозвищу 'Метр с кепкой'(хотя на самом деле в нем почти два метра) сказал, что и за Туапсе есть еще Сочи и Сухуми. На это я ответил, что дальше там горы высокие, в них воевать нужно специальным горным стрелкам, а не нам. На то было возражение, что вот недавно румынских горных стрелков послали в не такие уж высокие горы. .Я ответил, что мне ребята из ОВРа говорили, что в свое время в Керчь они возили горных стрелков, хотя горок там не так много, с Кавказом вообще не сравнить. В стратегический спор вмешался Марк Захаркин, повоевавший в Перекопском полку под Севастополем. Он заметил, что гор там хватало, так что насчет того,что в Крыму гор нет-это я загнул. Я возражал, что немцы же туда горных стрелков не посылали? Нет(и Марк это признал,что у фрицев была обыкновенная пехота). И у нас там горнострелковых частей не было? Да, не было, И Чапаевская дивизия,и пришедшие с Кавказа дивизии были обыкновенные стрелковые. Поставить победную точку в споре никому не удалось: прозвучал сигнал к построению.

...Боялся ли я ? А куда от этого денешься. И продолжаешь, только с опытом уже не всего боишься, научишься определять, что снаряд явно перелетный, потому так и не дергаешься. Слышишь, как работает пулемет и понимаешь, что это 'максим'(прямо,как швейная машинка 'зингер')-то есть свои. Уже меньше поводов для беспокойства.

А услышишь пулемет, звук которого— как мокрый брезент разрывают, так это известно кто, а не наши. Обстреливают-думаешь о том, что сейчас на тебя снаряд или мина свалится, идешь в контратаку -думаешь о том, как тебе румынский штык в живот воткнется. Сначала. Потом уже об этих страхах думаешь после всего. До того все застилает волна не то холодного бешенства, не то веселой злости ( не определился я как это чувство назвать правильнее), когда волнения не отвлекают, а хочется дорваться до румынских глоток. Дорвешься, сделаешь, что получится, а после дрожат руки и сердце выскакивает из груди в двойном усердии, еще сильнее, чем просто в горку бы бегал. Я даже стал подумывать, не начать ли курить, чтоб так нервы успокаивать. Потом все же не решился-ну его нафиг, так жить: от затяжки до затяжки. Кончится махра-все равно колотить будет. Жить— то хочется и курящему. Помогала держаться и обстановка-морская часть. Здесь трусить не получится-не принято. Можешь ходить на пулемет с одним ножом в руке, можешь так экстравагантно себя не держать, но не трусь. Вот и глаза боялись, а руки делали. Только иногда переклинивало, когда увидишь не очень обычное . Попавшего под огнемет, например, или что бывает, когда тяжелый снаряд рядом с товарищем рвется и оставляет только клочки. Только по обрывкам черной формы и поймешь, что был тут Толя Моргунов, а теперь уже нет его. Как схлынет первая волна, так и хочется артиллериста и огнеметчика разобрать живьем на составные части. С огнеметчиком уже все сделали, а артиллеристов— ну,дай бог, придет время и с ними встретиться...

. Без нас не обошлись и под Туапсе. Немцы очень хотели обрушить этот фланг фронта на Кавказе. К октябрю образовался такой вот 'карниз' или 'балкон' вдоль берега и Кавказского хребта -от Новороссийска до Туапсе, приблизительно двести километров длиною, но достаточно узкий, до полусотни километров.Если я все правильно вспоминаю, потому что карта мне не положена, да еще всего левого фланга фронта. Поэтому извиняюсь, если чуть в цифрах ошибся. И вот теперь — новая попытка срезать этот выступ, у самого корешка, под Туапсе. Получится— в кольце окажутся 47 и 56 армии, ну и что попадет от восемнадцатой. Черноморский флот лишится баз в Туапсе и Геленджике. Базы у него оставались бы, но ...И от Туапсе немцы могли пойти дальше на Сочи и Сухуми.

Поэтому немцы в октябре очередной раз ударили на Туапсе, близ железной дороги и восточнее. Шевелились они и западнее, в районе Садового и Качканова. Ударная группа Ланца прорвалась в район гор Семашхо и Два Брата. До Туапсе оставалось около тридцати километров.

Но до него немцев не допустили. Подошедшие резервы сначала остановили ударную группу,а затем образовался такой вот семашхский мешок, в который попали наступающие. Но они не ушли, а стали врываться в землю, стараясь удержаться. В горной местности зачастую окружение видно на карте, а по факту -есть какая-то тропа, по которой можно протащить снабжение. И вот их и выковыривали из этой мешанины гор, долин, леса и камней. Заняло это около месяца, отчего Туапсинская оборонительная операция плавно переросла в Туапсинскую наступательную. Выступ от Туапсе до Геленджика ведь мог быть мишенью для ударов немцев, а мог и сам стать плацдармом для удара на Кубань. Ведь близко было не только до моря и Абхазии, близко было и до Краснодара и майкопских нефтепромыслов. Надо было удержаться и накопить силы для удара.Так и получилось, но немножко позже.

Многие участники туапсинских боев потом оказались под Новороссийском— 165, 107, 51 стрелковые бригады, 8 гвардейская стрелковая -тоже. Это бригада из бойцов воздушно-десантных войск, успевшая повоевать на Тереке, а потом переброшенная сюда, в очередное опасное место. Потом она вместе с 51 бригадой оказалась на острие главного удара немцев в апреле на Малой Земле. Осенью 43 го вместе с 81 морской бригадой из нее сформировали 117 гвардейскую дивизию, один полк которой оказался на Эльтигенском плацдарме.

А остальные части убыли вместе с восемнадцатой армией на Украину, а позже дошли до Эльбы.

165 бригада должна была вместе с нами высаживаться в Озерейке, но до нее очередь не дошла. Впрочем, дальше была Малая земля, и ее бригада хлебнула вволю.

Почему я это так описываю? Потому что десант-очень сложный вид боевых действий, и велико желание отправлять туда проверенные в боях соединения и части.

Два полка 318 дивизии участвововали в высадке в порт Новороссийска в сентябре 43го. В ноябре они же участвовали в высадке на Эльтиген. Американская первая пехотная дивизия высаживалась в первом эшелоне в Италии и Нормандии. Кстати, когда стало понятно,что дивизию ожидает высадка на нормандские пляжи, причем одной из первых, то это вызвало ропот-не слишком ли часто? Ропот придавили и по результатам высадки в Нормандии историк Гастингс сообщил, что если бы не действия опытной первой пехотной, было бы куда хуже.

Вот короткий рассказ о 255 бригаде : февраль 43го— Озерейский десант(частью сил), потом сразу же оставшиеся переброшены на Мысхакский плацдарм, что не сильно отличалось от боя за высадку. Сентябрь 43го— десант в Новороссийск. В ноябре -декабре того же года -Эльтигенский десант. Август 44 го— десант через Днестровский лиман.

83 бригада— еще чаще-Малая земля, Соленое озеро, Митридатский десант, Днестровский лиман и далее по Дунаю еще не раз. Герьен, Опатовац, Дунапентеле, Вуковар, Тат, Моча, Орт. Ну и семь месяцев малоземельского плацдарма и штурм Будапешта.

И есть вещи, о которых не все догадываются. Десант и бои на плацдарме-это потери, в том числе убитыми. И нужно помнить про раненых. Раненый нуждается в первичной хирургической обработке ран и эвакуации. Как вы понимаете, в первую очередь на плацдарм переправят дополнительные подкрепления, боеприпасы и прочее,а медицинское усиление там окажется не сразу. Вывезти тоже не так легко. Так что пока раненые лежат в более-менее безопасном месте(насколько это вообще возможно на крохотном пятачке), и им силами немногих медиков и легкораненных товарищей наложат и сменят повязки. И дадут попить, потому что раненому хочется пить— организм требует восполнения потери жидкости. И это почти все, что можно сделать. Да.и потом ребята поделятся с ранеными водичкой и бельем, которое пойдет как перевязочный материал.

Но перелить кровь, чистить раны -там некому. Поэтому после куда меньше раненых ветеранов вернется в строй и доживет до эвакуации. Обычным считается соотношение в потерях между убитыми и раненым один к трем-четырем.

Вот потери соединений 44 армии в Феодосийской десантной операции:

Потери с 30.12. по 2.01. 1941 года.

236 СД потеряно: убитых 42 , раненых 112.

157 СД тоже 181 327, пропало без вести 154

63ГСД тоже 57 84 7

251 ГСП 43 112

Отряд моряков убитых 94, раненых 56.

Некоторая разница обусловлена тем,что дивизии и полки высаживались по очереди. Первым высаживался отряд моряков, потом горные стрелки 251 полка и бойцы 157 дивизии, а затем уже 236 и 63 дивизии.

В марте 1945 года десант в район Тат из 330 человек потерял 60 человек убитыми и 90 раненными.

То,что десант будет без нормального тылового снабжения-это уже данность. Хуже, если это будет, как на Эльтигене или керченском плацдарме, когда и с пресной водой не очень хорошо. Еще хуже, когда под Илоком разлившийся Дунай затопил островок с десантниками, потому, чтоб не утонуть в декабрьской воде, надо было привязываться к торчащим из воды деревьям.

Да и до места высадки нужно добраться.А там велика вероятность погибнуть совокупно на борту судна или корабля, идущего к месту высадки. Во время Керченского десанта в декабре 41 года 224 дивизия потеряла три батальона. Так про них и сказано в донесении : 'потоплены'. Это по большей части результат налетов авиации на суда с десантом-земснаряд 'Ворошилов' и баржу номер 59. То есть угодила авиабомба в баржу, а бойцу надо выскочить из трюма по узкому трапу до того, как баржа затонет или тела пытающихся вырваться не закупорят выход. А после надо нырнуть в декабрьское штормовое море и доплыть. До берега или другого судна десантного отряда. Это если умеешь плавать.

Да и даже если умеешь-это не совсем тривиальная задача. При тренировке перед высадкой Григорьевского десанта шлюпку с десантниками захлестнуло волной. Большинство погибло— нагруженные оружием и амуницией люди мгновенно пошли ко дну. Хотя, как выяснилось, и среди личного состава морского полка нашлись люди, не умевшие плавать и боявшиеся воды.

Действия бригады под Туапсе принесли ей звание Краснознаменной, Наш комбат тоже получил орден Боевого Красного Знамени. Мне же бои под Туапсе принесли в основном опыт. Когда попадешь под пулеметную очередь, опыта мало не бывает. Как в следующий раз перебегать под пулеметным огнем, ну и госпитальный опыт тоже сильно пополняется. Видимо, мало я полежал в Марьиной Роще, да еще частью без сознания, вот и не проникся достаточно глубоко.Спасибо,что вторую пулю задержал приклад автомата, поэтому ее хватило на то, чтоб сломать ребро , но не на ранение в грудь. Ну, а первая наделала дел в правом плече.Так что довольно долго было не вздохнуть, ни охнуть, ни лечь на правую сторону, ни кашлянуть...Ходить-то еще ничего, а вот встаешь или садишься-ой.мамочка! А при перевязке— вообще... Слов нет воспроизвести впечатления. Хорошо, что лучевой нерв не пострадал, а то бы до весны руку разрабатывал или еще раз оперировать пришлось.

По радио и из газет шли добрые вести с Дона и из-под Сталинграда,под Туапсе немцы застряли и даже откатились, под Орджоникидзе им навешали. Наступала пора вернуть назад все потерянное в сорок втором. Это ощущал не только я .в одной из своих жизней читавший про это, видевший памятники разворота захватчиков назад,но и все остальные, которые этого знания не имели. Но все ждали возвращения Ростова и Краснодара.Это и получилось, но не само. Нам, раненым, еще предстояло вернуться в части и сделать это. А те, кому не суждено было снова встать в строй, поддержать морально. Единение всех для победы-это не пустые слова, которые кем-то там придуманы.Это надо испытать, хоть даже в варианте перед телевизором, когда наша сборная побеждает чью-то другую. Когда ощущаешь себя частью единого целого, жизнь выглядит немного по-другому.

Поэтому и смотришь на свою рану и тихо мучаешься, что она все еще не заживает, и что твое сломанное ребро все еще не срастается. Еще рано, костная мозоль так быстро не образуется, но скорее бы...А рана, зараза, наверное, гноится, раз не зарубцевалась еще. Спросишь врача, а он на ходу ответит тебе, что нет, не бойся, морячок, все у тебя нормально и заживет до свадьбы. И бежит куда-то еще, их ведь не хватает, а нас очень много, лежащих и в палатах, и в коридорах бывшей школы...Кому-то надо делать повторную операцию, кому-то стало плохо, а вот соседа справа Дениса сегодня таскали воздух из плевры выпускать. У него тоже ребра пострадали, но не одно, как у меня, а три, да и ноги перебиты. Швырнуло его взрывной волной от бомбы, да при этом и приложило об что-то твердое. Такова судьбина зенитчика— я-то могу куда угодно от авианалета прятаться, а ему их отражать надо. А он, небось, думает,что у нас в бригаде жизнь тяжелее, ибо у нас этого выше крыши, а у него на батарее нет...

Ладно, есть уже нужда,вот сейчас и побреду туда. А пока глянуть надо, что у кого. Денис спит и одышки с посинением у него нет, значит, все нормально. Прокопу водички дал, Анверу ничего не надо, но лоб у него сильно горячий, Исидору пора утку вынимать,но одной рукой я ее не выну. Егора нет, но он ходячий, так что с ним разве что передозировка никотина случиться может. Как ему только нормы махорки хватает ! Правда, он говорил, что до госпиталя так сильно не налегал на курево.

Так что подошел к посту и Марьяне Сидоровне сказал, что надо утку вынуть, а Анверу градусник поставить, и поспешил, а то ведь можно и допрыгаться до водной феерии.

А обратно мы уже с Егором пошли вместе,у меня правая рука на отлете,а у него левая. Исидор вчера сказал, что мы , когда вместе идем, похожи на параван-охранитель. Есть такая штука для защиты корабля от мин, отводящая их от него. По виду похожа на крылатую ракету, как сказал бы я, а Андрей-как на самолет. Да, хреноватые из нас сейчас охранители, разве что грудью и гипсом прикрыть можем, один с одного фланга, другой с другого.

Вот так и текло время в госпитале: перевязки, завтраки, обеды и ужины , раненые, что убывают и прибывают... Впрочем,поток прибывающих постепенно снижался, ибо бои затухали.

А мои раны в плече стали сильно болеть ночью. С чем это было связано — не знаю. Может, с моей головой, может, с Андреевым телом, а , может, дело не в нас, а в пулемете или каких— то тайнах физиологии ? Марина мне раньше рассказывала, что какие— то временные циклы существуют и в других болезнях. Обострение весной и осенью, например, или приступы астмы, случающиеся под утро. Про астму ей объясняли, что дело в китайских циклах циркуляции энергии. В определенное время какой-то меридиан испытывает недостаток энергии, а другой , наоборот, переполняется ею. А вот этот дисбаланс и приводит к приступу.Какие именно меридианы-не спрашивайте, ибо не помню. Марина-то мне про них говорила,ибо хотела заняться иглотерапией,потому и сама учила и мне пересказывала, да и лечить пыталась меня же.. А я усвоил только местами. Да и сезонные обострения болезней тоже связаны с сезонными колебаниями энергии в меридианах. Где-то избыток,где-то недостаток и язва заболела,и еще что-то.

Так что я так себя уговаривал, когда от выламывающих болей в пробитом плече готов был полезть на стенку. Дескать, вот меридиан чего-то там придет в норму,излишняя энергия Чи уйдет из него в парный,и болеть перестанет.. Но осознание помогало плохо, когда не знаешь, как быть и куда деться. Сильная болевая реакция длилась не то полчаса, не то час. Когда не вздохнешь от боли , секунда кажется годом и не чаешь дожить до конца этой секунды. Потом становится чуть легче, рука уже не заставляет пережевывать собственные зубы, чтобы не закричать,но эта боль как бы стоит у твоего порога и аккуратно постукивает в дверь :дескать, я еще тут, не забывайте об этом.Потом летучие боли мелькнут и пропадут,но ты все время помнишь,что она вот тут и вот — вот появится опять. Оттого и не спишь всю оставшуюся ночь в ожидании второго пришествия этой боли. Уже под утро забудешься сном, а тут уже начнут ходить, вставать, уколы делать, анализы собирать. Прощай, ночь, прощай , отдых. Пару раз я н выдерживал и просил сделать укол. Да, тогда было все хорошо, боль сначала становилась менее яркой, пульсировала, с каждой секундой ослабляясь, и исчезала,. Меня охватывало успокоение и умиротворение, а потом я засыпал и спал до утра.

Но во многом знании есть много печали. Пантопон(или это был морфий-не помню) вызывает привыкание, и ты уже не тот, что был. Хотя так легко— раз и все прошло. Но сколько я повидал за свою жизнь наркоманов -это у них не жизнь, это вечный адский костер. Быть таким не хочется совершенно. А сколько нужно для этой зависимости ? Ну, пусть двадцать уколов и все. Пусть даже я обойдусь в этом случае только десятью и останусь в полушаге от наркомании, но ведь она может найти меня вскоре ! Ранит еще раз или уже после войны потребуется оперировать грыжу, и тебе делают двадцатый укол. Подходишь к зеркалу и из рамы глядят на тебя глаза инопланетянина, отчего— то вставленные в знакомое лицо. И на улицу выходит некто чужой в знакомом теле. Иногда наркоманы у меня вызывали ассоциацию с вампирами. И цвет лица близок,и поведение такое же-пить чужую кровь,чтоб залить вечную пустоту внутри.. Правда, легендарные вампиры живут столетиями,а эти выдерживали максимум десяток лет. Но заразу разносили не менее эффективно.Так что мне не хотелось быть похожими на них, хотя я и видел фильмы, где вампиры выглядели изящно и благородно. Только реальность совсем другая. Потому я терпел и мучился.

Как выяснилось, хоть боль это нечто невыразимое словами, но и последующая бессонница немногим лучше. Потому что в голову лезут всякие мысли, от которых черно на душе. Хороших воспоминаний и переживаний мозг,уставший от боли, не производит. Он начинает думать о том, что ждет тебя.

Где тебя ждет очередная пуля: под Новороссийском или Керчью , или даже таким местом , о котором ты не помнишь или не догадываешься. Вот Раньше,сколько не смотрел на карты Кавказа, а не знал, что есть такие вот две речки Большая Собачка и Малая Собачка, а река Псекупс хоть и ощущалась как знакомая, но я не помнил, что именно она течет через Горячий Ключ. Есть и исчезнувшие к моим временам хутора и поселки. А именно там судьба сведет тебя и пулемет МГ-34 : ты в полный рост , а он заряжен и наведен в твою сторону. И украсит обелиск в близлежащей станице строчка с именем и фамилией. Или даже вообще 'и столько— то неизвестных бойцов и командиров'.

Я кое-как держался. Пытался думать о другом, но кошмарные размышления снова приводили меня в черноту ночных кошмаров. Мысли о том, для чего я здесь и сколько еще буду оставаться. И на оба вопроса ясных ответов не было.

А что было? Разные рвущие душу воспоминания. Начнешь думать об Ирине и приходишь к понятно какому выводу, что этот твой шанс упущен. Тогда, когда все было возможно...

Да, можно жить и без любви по привычке, ради борща и стирки носков. Видал я и худшие варианты семейной жизни, видал и людей, смирившихся с тем, что одиночество это все,что им суждено,.

Да, я догадывался и слышал, что стоит дожить до победы, как шансов на семью у меня будет выше моих возможностей, ибо столько мужчин погибнет в войне, что ... Но это соображение меркло перед тем, что не будет Ирины. И ничто не может ликвидировать это ощущение. Да, ты знаешь,что это вряд ли преодолимо и в случившемся ты совсем не виноват. Но болеть все равно не перестанет.. .

Что же до своей роли в новой жизни, то мне она представлялась туманной и случайной. Скорее всего , так и останусь бойцом морской пехоты или сержантом ее. Нет, это же флот, здесь звания чуть другие. Ну пусть старшиной второй статьи, то бишь равным младшему сержанту Собственно, в запас я уволился ефрейтором, так что такой уровень я потяну. Вряд ли Мировому Разуму или чему— то вроде него захочется так тасовать обычных людей между временами. Вариант, что я некто вроде супергероя супервысокого уровня, мешала принять природная скромность, ибо полезным и нужным я мог быть, а вот спасителем многих уже вряд ли. Тогда отчего же меня сморил сон , после которого я очнулся на берегу моря ?

Раз нет логически понятных пояснений, тогда только и остается, что признать себя жертвой какого-то стихийного процесса. Произошло противостояние третьих планет-спутников Нептуна, Сатурна и Урана и все,Ты оказался в некоей точке пространства и теперь ты турок, не казак. Да еще и возле будущего кинотеатра 'Нептун'. А отчего ты ? Наверное, мировым силам это безразлично,кто в период этого противостояния напьется, а кто ухнет в иные времена, а у кого стрелка на колготках образуется.

Впору вздохнуть и зажить здешней жизнью, но сознание выдает такую вот идею, что раз случилось так, так ведь и повториться может. Вот пойду я по нужде и при внезапном отказе генератора (а это с ним через день происходит) ждет меня попадание в древний Рим, и буду я вспоминать, как по— латыни хлеб, а как 'здравствуйте'. А местные римляне будут морщиться от моего акцента. Путем напряжения памяти я вспомнил,что хлеб по латыни 'panis', а вино -'vinum' и это почти все, что я могу сказать римлянам без помощи рук и мимики. Но ведь те самые планеты могут и засандалить меня в древние Китай или Индию, о которых я знаю только то, что они были. И это еще не самые худшие(возможно) варианты.

И вот такое каждую ночь! Устав от опасений, я решил попросить снотворных, но что здесь могут быть за снотворные ? Точно должен быть фенобарбитал, а вот насчет димедрола и пипольфена я не уверен. Элениум— это вещь относительно недавняя, кажется, семидесятых годов, а вот димедрол — о времени его появления -не готов сказать,потому просить его опасно. Насчет люминала— это решение не менее неудачно, чем с наркотиком, потому что фенобарбитал— то еще вещество с точки зрения опасности и привыкания. Поэтому я просил на ночь валерьянки и мне ее давали. Толку от того не было, но хоть и вреда не больше, чем пользы. В общем, конец ноября разделился у меня на день ожидания ужаса и ночь, когда ужас приходит.

Конечно, днем было лучше (ну, кроме перевязок) , все чем-то отвлекаешься от ожидания ночи: делом, чтением, разговорами, да и культурная программа тоже присутствовала. Приезжали к нам артисты фронтовых бригад и все, кто мог приковылять, артистов слушали и громко аплодировали. Кино тоже случалось. Но и днем были свои сложности. Голова у меня была сделана в свое время, а тут она много чего не знала, да и других подводных камней хватало,. Не раз ощущал себя прямо Штирлицем, хотя вокруг были свои, но.. язык мой— враг мой. От рассказов по работу я уклонялся намеком на то, что завод 'Красный Профинтерн' занимался разными оборонными заказами, потому я много рассказывать не могу. Это было даже правдою. И я не могу , ибо нечего сказать, да и завод действительно делал бронепоезда и ремонтировал их. Секрет и все.. Но вот мелкие обмолвки как от них избавиться? Например, не Советская Армия, как я несколько раз ввернул ( ну привык я, привык) а не Красная Армия. Но народ на это не реагировал — армия -то страны Советов, так что сойдет как синоним. Но вот ляпнул я как-то про офицеров и вызвал недоумение. Из него я вывернулся, сославшись на песню: 'И с нами Ворошилов— первый красный офицер'. А раз бывший нарком и маршал так и называется красным офицером, так и комвзвода, упомянутый мною, пусть тоже несет это звание и не пыхтит от натуги. Благо недолго осталось, через пару месяцев должны всех в офицеры переименовать. Пару раз ляпнул про разные современные мне материалы. Тоже пришлось извиваться, рассказывая, что это такие экспериментальные материалы, которые еще в широком распространении отсутствуют, но у нас на заводе уже появлялись.

А ведь я читал несколько книжек про героев, как-то попавших в прошлое, где они легко и просто устраивались, сойдя за местных. Вот и верь после этого людям, то есть авторам.

Нельзя сказать, что я сильно боялся попаданий в Особый отдел. Просто я верить перестал тому, что в свое время писалось в нашей демократической прессе давно и напрочь. Возможно, это было с моей стороны непростительным легкомыслием, но когда тебя бросают на острие прорыва противника, ужасы демпрессы меркнут. Ты и так можешь 'внезапно и быстро исчезнуть из глаз'. И никто не узнает,что с тобой стало и когда. Сколько людей лежало и лежит безвестно ,и как узнать теперь,кто это тут пал, коль красноармейская книжка давно сгнила, а смертный медальон он из суеверия не заполнил, а то и вообще выкинул? И умирать, попав под огнеметную струю, будешь тоже нелегко. Поэтому о штрафных ротах я не беспокоился.

Вот 'желтый дом'-это реальнее и опаснее. Но никто мною не заинтересовался,ни Особый отдел, ни женская часть госпиталя. У них были свои приоритеты..

Плечо, хоть медленно, но заживало, боли ночью становились не такими нестерпимыми. Видимо,что-то происходило.Не то меньше стал отекать какой-то нервный узел, не то что-то лучше стало в голове.Ну да, кто ж его знает, отчего все так болело— может, это так из меня выходил стресс от первого боя и последующих? Возможно, и даже очень возможно, потому что в первые дни после ранения так вот не болело. То есть рана отзывалась на обработку ее или неудачное положение, но без вот этого ночного кошмара. Заденешь днем и заболит, заденешь вечером-тогда и будет, но пока не заденешь,то спать можно нормально.

Кое-что подобное мне говорили знакомые, побывавшие на разных конфликтах и войнах девяностых, и раненые там. Но у каждого отличия были. Впрочем, боли в госпитале-это лучше, чем если бы я от испуга сбежал в тыл или свернувшись в позу эмбриона , принялся сосать палец. Про такое тоже рассказывали. Умирать-то страшно, и не у всех получается при этом выглядеть как на прогулке по парку. У меня получилось именно так.

Осталось надеяться, что так будет и дальше.

Приближался День Конституции. И военком произвел поиск талантов среди раненых. В список талантов я не попал. Бренчать на гитаре и петь, как получалось, я , конечно, мог, но сейчас у меня одна рука не работает в полном объеме. Голос от пуль не пострадал, но если выбирать между моим и женским, то все преимущества будут на стороне медперсонала. Так что концерт своими силами я буду только слушать и даже похлопать не смогу.

Концерт пятого декабря был на славу— и школьники пришли, и собственные силы самодеятельности постарались.

Поэтому я нисколько не страдал от того, что сам не участвовал— вышло не хуже, а даже лучше.

Правда, для семейных посиделок или на работе мои умения и голос вполне сойдут, а для публичного исполнения-можно и обойтись без меня.Да и даже с зажившей раной— надо же руки малость потренировать, а то если берешь гитару раз в два года, то и ощущаешь их уже не такими. Теперь же после переноски тяжестей и ранения я могу сыграть и даже хуже. Кстати, вот подумал об этом и чуть не треснул себя по лбу. Это же я исходил из своих родных пальцев и голосовых связок, а у Андрея -то они другие?! Может.даже лучше,чем мои , может хуже, но если хоть строевые песни я пел и иногда про себя мурлыкал, то гитары в руках точно не было! Хорош бы я был, если б напросился и обнаружил, что меня руки не слушаются!

Итого не мешало бы попробовать. Кстати, когда рана совсем заживет, может, таким образом надо руку разрабатывать? Это может и пригодиться. Кстати, мне один старичок говорил,что когда у них в ВОХР были на вооружении наганы, то,чтоб пальцы потренировать для уверенной стрельбы самовзводом, они использовали натянутые гитарные струны или проволоку. Ну, у кого что было.Играет в доме кто-то на гитаре— струну и конфискуют.А нет-так проволоки на БМЗ хватало.Сделают для команды обрешетку из дощечек и натянут на них проволоки по возрастанию толщины-вот ВОХРа и пальцы накачивала. Тогда в ней были не только пенсионеры,отставники и прочий такой вот контингент, а люди помоложе. А некоторые и с фронтовым опытом. Они не просто время на работе отбывали, а относились к делу серьезно, как и всякий, кто рассчитывает, что от его умения и оружия его же и жизнь зависит: и усилие спуска регулировали, и пальцы тренировали этими вот 'струнами', а руку тяжелым чугунным утюгом. Тогда еще электрические утюги были редкостью, потому гладили цельнометаллическими утюгами, которые нагревали на печке. Были среди них и бандуры в пару килограмм... Кстати, дед говорил , что знает способ, как быстро перезаряжать наган, не крутя каждый раз экстрактор, но за неактуальностью тогда этого умения я и не уточнял, как именно надо делать. Жаль, сейчас бы пригодилось, но кто же знал...

Рана заживала, ночные приступы болей уже не были так сильны, во время них было больше ожиданий, что вот— вот заболит, как прежде, а уже так страшно не случалось. Но спал я все равно плохо. Ребро уже почти не болело, даже когда глубоко вдохнешь. Скоро, как мне думалось, должны были снять гипс, а значит, рука будет как не своя первое время. Я это уже знал, ибо ломал руку в детстве. Как гипс сняли тогда-рука ощущалась словно налитая свинцом. Ну и слабая была. От физкультуры было еще на месяц освобождение, и неспроста— реально тяжело было подтягиваться и кувыркаться. Да и долго ощущалось, что рука стала слабее, чем была до того, что даже было удивительно, потому что хоть и начал делать столько же подтягиваний и сжатий резинового мячика, а все равно это ощущение застряло в голове.

А как будет сейчас? Ведь есть не только повреждение кости(пусть и неполный перелом), но и поврежденные мышцы и прочее, чему я названий даже не знаю. Ответ-кто знает? И это не я.

Так что на собственной шкуре я начал понимать, почему много раз раненые живут не так долго, даже если формально 'сердце насквозь не прострелено'.Устает нервная система от ранений, болей и прочего антуража. А все болезни -от нервов, как все знают. Ладно, мудрости у меня прибавилось, но отчего же я до этого раньше не додумался?

Редко болел, наверное, и еще реже лежал в больницах. Ну да, за последние пятнадцать лет только к стоматологам ходил, и не ко всем за лечением. А тут за три месяца два отлеживания в госпитале, вот и резко поумнел.

Ребята нз нашего взвода меня меня не забыли и письмецо написали.

Военная цензура там немного повымарывала, да и письмо недлинное. Ждут меня, потому что не обойдутся в предстоящих боях. Тут цензор почеркал и вымарал, видно, что лишнее написали. Комбат и ротный остались прежние, а комбат даже орден получил, как и наша бригада. Взводный Еремин тоже в госпитале, только он вряд ли вернется (дальше опять замарано). И не все, кого я знаю, в строю остались.Тут писал уже явно Пашка, потому что такие хвостики у буквы 'П' -это только он выводит.

А вот это интересно-в тот день, как я загремел в госпиталь, мне звание старшины второй статьи присвоили. Растем над собой. Кстати, я про это звание думал — это что, материализация мыслей и духов?

Отчего-то мысли убежали куда-то вдаль и вспомнилась старая песенка про капрала, которого солдату надо пережить, чтобы стать генералом. Ну вот, теперь прямая дорога в генералы береговой службы. Если кого-то переживу. А кого? Себя, то есть Андрея из двадцать первого века или Андрея из двадцатого века?

Умею же я начать во здравие, а закончить за упокой. И пошел в 'курилку', поднимать упавшее настроение. Подышишь никотином, зато настроение чуть подымется, да и что-то полезное услышишь.

Сегодня там был бенефис Кирилла Шляпина, кочегара с 'Коминтерна'.Он и рассказал, что его дядька лет десять назад укрылся от дождя в какой-то пещерке, и вышло с ним вот что. Сидит он, ждет конца дождя, а тот все пуще, уже и гром гремит, и молнии вспыхивают, аж страшно становится. И тут кто-то с улицы задом лезет на дядьку. Дядька думал, что это какой-то путник, как и он, спасается, потомуи гаркнул на того: 'Осади !' и пихнул ногою.Тут как раз пошел очередной громовой раскат, от которого казалось, что небо расколется. А дальше был и смех, и грех. Дядьку чуть ли не всего обдало струей поноса, и сосед рванул на дождь. Прошло время, гроза закончилась, жестоко пострадавший дядька вылез на воздух, горестно осмотрел себя-картина была жуткая. Но, на его удивление, возле входа лежал мертвый волк. Видимо, от рыка и пинка в зад сердце испуганного зверя не выдержало.Ну и кишка тоже.

Так что дядька не знал, смеяться ему от счастья или плакать. А мы, конечно, смеялись. Потому что другие рассказы Кирилла были не столь веселыми. Как содрогается корпус крейсера от удара авиабомбы, как тяжело работать на технике, которая старше всех нас раза в полтора, да и работа кочегара на кораблях с угольным отоплением котлов слегка напоминает ад.

Я в кочегарках еще не побывал, но что-то подобное видел-на стекольном заводе в Дятьково. Водили нас туда на экскурсию, в цех.

Вот представьте цех, который немаленький, но как-то недостаточно освещен и кажется низким. В нем пылают жерла печей, откуда стеклодувы трубками зацепляют расплавленную стекольную массу. Дальше они выдувают посуду, но ощущение— как у побывавшего в адских безднах. Тьма и желто-алое пламя печей и куски этого инфернального огня на трубках у рабочих...

Я спросил Кирилла, есть ли еще на крейсере артиллерийские башни или их уже сняли.

Кирилл сказал, что их уже давно нет, все орудия за щитами. Сейчас их с корабля сняли и поставили на берегу. А он сам с лета послужил уже на двух кораблях, пока вот не попал под бомбежку на берегу. На 'Коминтерне' три попавшие бомбы его не ранили, на 'Кубани' и на тральщике тоже, а вот при погрузке угля в Туапсе не успел укрыться и теперь из него все вытаскивают и вытаскивают осколки да кусочки угля...

Угольная погрузка в эти и более старые времена-это нечто особенное.

Ну, вот броненосцы вроде 'Потемкина' могли иметь запас угля около тысячи тонн. Бывали, конечно, случаи приема усиленного запаса. Когда броненосец стоит в порту, то он все равно расходует уголь. Работает дежурный котел, потому что пар нужен для работы генераторов и паровых вспомогательных механизмов.То есть динамо трудится и свет подает, а паровая лебедка поднимает на борт катер или артиллерийские снаряды.

Если уже холодно, то есть паровое отопление, да и стиральная машина на корабле тоже есть, и разное другое. Сколько в день сгорает угля ? Ну пусть десять тонн. Значит, спустя три месяца угольные бункера опустеют

В движении расход, естественно, больше. На экономическом ходу суток десять, на полном ходу, конечно, меньше. В боевых условиях задействована большая часть механизмов, потому и расход еще выше.

А тогда начинается великая угольная погрузка. К борту 'Потемкина' или другого корабля подходит угольная баржа и все, идет ОНА. Уголь в трюме баржи лежит навалом, потому его насыпают вручную в мешки, корабельный кран поднимает мешки на палубу, а далее матросики вручную таскают мешки и к открытому люку в угольную яму(так назывался тогда бункер для угля на судне). Наверное, его там в яме еще и разравнивают, но я про это ничего не знаю. Мешок, мешок, тонна, еще тонна... Работают все свободные от вахты. Ну, пусть шестьсот человек. И вот каждый должен перетаскать на спине тонну с лишком угля. Угольная пыль забивается всюду, куда только можно, потому что ее над кораблем висит целое облако. Во рту, в ушах, в складках рабочей формы. Для подбодрения корабельный оркестр играет, и из мундштуков тоже лезет угольная пыль. Если нужно, то работают и ночью, при свете прожекторов.

Адище погрузки по большей частью закончено, тонна с лишком угля на матросскую душу перетащена, баржа отваливает от борта, люки в угольные ямы запираются. А теперь нужно выдраить весь корабль до блеска. И это делается. Дальше надо идти мыться, штопать пострадавшую при погрузке рубаху, стирать, есть ужин.Обычно после такого действа его давали усиленный, с макаронами. Тогда это был деликатес, любимый всеми и как раз сытный, для восстановления сил после погрузки. Однажды этот обычай нарушили -на линкоре 'Гангут' в пятнадцатом году. Вместо ожидаемых макаронов на стол пошла каша. Правда, там еще и много другое присоединилось, но ощущения после угольной погрузки были вполне подходящими, чтоб бузить, откликаясь на это 'многое другое'.

Постепенно корабли переходили на жидкое топливо, но полный отказ от угля случился еще очень нескоро. Тогда угольная погрузка-аврал для всего экипажа превратилась в труд только для небольшой группы людей.

Тут мне вспомнился юмористический рассказ про студентов— заочников. В Новороссийске в 70е годы было еще много турбинных танкеров, где котельные отделения существовали. Естественно, на жидком топливе. И вот некоторые ушлые ребята из плавсостава рассказывали экзаменаторам в филиале политеха, когда знаний не хватало для хорошей оценки, страсти про свою работу кочегаром на судне. И как они не смогли подготовиться по сопромату после этих вот трудовых будней. Преподаватели вспоминали что-то из серии 'Товарищ, не в силах я вахту держать' и прочих художественных моментов, размякали и ставили не совсем заслуженные оценки. Ну да, кто что может. Во времена отсутствия повсеместного центрального отопления любимой отмазкой школьников был угар от печки, отчего он и задание не выучил, девушки и дамы могли и ввернуть насчет беременности, ну а матросы-вот так.

Как делал я ? А никак. Обошелся тем, что учился и успевал. Может, здесь после войны попаду в студенты-заочники, так тогда и буду ссылаться на угар от печки. Ведь до центрального отопления в каждом доме еще жить и жить. Может, и никак не буду прикрывать свою безалаберность.

Причин тут будет много, от добросовестности до немецкой пули под каким-нибудь хутором или станицей.

То есть хватило меня ненадолго, надо найти еще один способ поднятия настроения. А как спастись от горестных дум и размышлений? Подумать о чем— то более приятном, если, конечно, это получится. О чем? Ну пусть о женщинах, вот только не об Ирине.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вот, слыхивал я такое выражение, что первый бой, как и первая женщина , никогда не забываются . Помню ли я свою первую женщину— да, конечно. А помню ли свой первый бой— да, вроде как еще не забыл. С тех пор миновало немного времени, и после него я контузий не получал.

Но вот Андрей — были ли у него женщины до того, как он пересекся с моим 'я'? Не знаю, могло и не быть. Тогда отношения между дамами и кавалерами могли и сильно отличаться от современных.

Помню, мне соседка Клавдия Павловна говорила про популярный тогда роман 'Дети Арбата',что он не правдив, ибо тогда девушки себя так не вели, как господин Рыбаков написал. Я помню,что тогда возражал, ссылаясь на то, что во все времена случались внебрачные беременности. Но не убедил. Да и как убедить-она-то тринадцатого года рождения, поэтому про девушек в тридцать седьмом году знает побольше нежели я . Возможно, что соседка все же была права. Все зависит от круга общения . Ну , не водят в твой круг общения проститутки, так и не ориентируешься на них и их существование. Хотя да, они есть. Но не будешь же использовать их как мерило отношений мужчины с женщинами. Поэтому Рыбаков видел одних девушек, а Клавдия Павловна других. Ну, это в том случае , что он честно описывал то, что видел тогда, а не сочинял.

Я сосредоточился на воспоминаниях о Вале, с которой мы прожили около месяца вместе когда— то давно и не здесь. Но тут и крылась засада, что, начав вспоминать о первой женщине, я вспомнил и о том, о чем совершенно не собирался: о первом бое.

Точнее, о первом дне боев, потому что он распадался на несколько осколков, словно реальные осколки, сидящих в памяти. Утро этого дня началось на левом отроге горы Тетки в неглубокой ячейке, которую я и предыдущий матрос смогли выдолбить до размеров уставного окопа для стрельбы лежа . Дальше не пускал лопатку каменистый грунт . Впрочем, если сползти чуть пониже, имелось укрытие— что-то вроде 'лисьей норы' только, естественно, поменьше. Я имел в виду не нору обычной лисицы, а разновидность укрытия. Мы с предшественником разрыли естественную расселину, видимо,на месте засохшего родника. И даже получилось подкопаться под плиту и вырыть там пространство,чтоб скорчившись, разместиться под ней.. Так что я рассчитывал при обстрелах прятаться туда, а при атаках перебегать в ячейку. Как-то наподобие того раньше было принято в крепостях. Солдатики сидели при обстрелах в убежищах из камня или бетона, а при атаке выскакивали на стрелковую позицию на валу. Отбили атаку и айда обратно, пока артиллеристы врага не обстреляли. Думаю, что плита естественного камня прикрыла бы от минометной мины. Вот насчет снаряда я не был уверен.

Я еще подумал, что в этих местах дольмены встречаются. Они сложены из многотонных каменных плит, но насухо. Вот интересно, выдержит ли дольмен попадание снаряда или нет. Вроде бы плиты мощные, но не завалится ли конструкция от удара? Если да, то название 'домик мертвых' для дольмена будет в самый раз. Одновременно и позиция, и мавзолей.

Справа от меня был Пашка Рыжий, его окопчик был чуть повыше по склону . Левее и ниже был окопчик Филатова. Я вчера, как знакомились, упустил, как его зовут, а фамилия в памяти осталась. Он, кажется, был с эсминца 'Незаможник'. Отделением командовал старшина первой статьи Лещенко, он уже успел побывать под Очаковом, под Севастополем, да и под Новороссийском тоже. После ранения у него слегка дергалось левое веко,словно подмигивал собеседнику. Лещенко наскоро спросил, что я умею, хмыкнул на мои слова, что немного, и сказал, что тут все такие. Даже он, хоть и больше всех воевал, всего не превозмог, так что пока ты воюешь, то все время учишься. Следующий вопрос был про то, каким оружием я владею. Перечислил , но добавил, что вот, собирать и разбирать умею, а приличной стрелковой практики не было. Лещенко ее пообещал , и даже каждый день,если румыны не одумаются. Воспользовавшись моментом, я попросил показать, как нужно обращаться с РГД, а то не умею совсем. Отделенный обещал показать, а пока конфисковал обе моих гранаты и заменил их своими лимонками. Как он объяснил, боец не должен бояться своего оружия. Если бояться подорваться на своей гранате,то это либо произойдет , либо гранатой я не воспользуюсь. Тут согласен с начальством целиком и полностью. Дальше были другие пояснения по остальным вопросам бытия и службы. Вечером он действительно показал, как с РГД обращаться.

День склонялся к концу,солнышко уже было низко.Может, в Абинской еще дольше светить будет, там место ровное, а здесь уйдет солнышко за гору -и привет, ночь, привет,темнота. День был еще теплый, как в горку пойдешь,так и жарко станет. Лес стоял по большей части еще зеленый-октябрь еще, октябрь, заморозков не было, потому и листья не спешат падать. Хотя под срубленными снарядами деревьями желтого листа много. К вечеру даже туман в долине стал собираться и стало ощутимо холоднее. Так что до утра зубами постучу.

Я занимался хозяйственными вопросами, оборудуя свою жизнь на новом месте. Было пока тихо,чем я и пользовался,но старательно сгибался ,там где подозревал,что меня увидят румыны. Хотя и Лещенко говорил,что здесь румынских снайперов нет. У немцев они бывают, но далеко не повсеместно. Но немецкие пулеметчики работают куда интенсивнее румынских, Если им не портить жизнь, то они могут высунуться из окопов не давать. Высунешься-режет очередь, не высовываешься-все равно по брустверу бьют пули. Установит пулеметчик приклад на колышек и получает возможность точно стрелять по брустверу хоть во тьме, хоть на свету.

Пока я лопаткой обрубил нижние ветки и сучки на деревьях на высоту своего роста-чтоб если бежать куда-то нужно или ночью по нужде прогуляться, то не встретиться глазом с сучком, да еще на скорости. А дальше стал усиливать бруствер 'ячейки' подобранными крупными камнями.

Возился, возился, а в голове все билась мысль: 'Смогу ли я ?' И еще— 'Не струшу ли я?' И руки подрагивали-вытянешь руку и видишь это. И почки работали на зависть-я прямо ощущал как у меня вся эта система работает. Такое бывало во времена, когда мне приходилось разное переживать, вроде пристального внимания правоохранителей к моей фирме,а мне делиться не хотелось.Но что там было— так,пара суток отсидки и задушевные разговоры на эту тему по несколько часов подряд и разные обещания,что не расскажешь начистоту,то будет много чего,вот,у нас все материалы есть, так что давай...Но все это детский лепет был,а здесь война. И столько всего может приключиться. Но в Брянске я мог и сдаться и на все согласиться, а здесь?

Стыдно трусить. И не спасает-в немецком плену куда страшнее все будет.

Как говорил покойный генерал Денис Давыдов: 'Стоило прятаться и хорониться?' по отношению к прятавшимся от войны и все равно умершим в норе, в которую забились. Это да,спасибо, гусару прошлого века, только пальцы все равно дрожат и дрожат...

Но теперь, ходя в 'отхожее место' часто и много, как и полагается волнующемуся перед первым боем, без глаза не останусь. Правда,можно и поскользнуться и упасть туда,куда и сделал,а схватиться не за что-посрубал.

'Горе тому, кто заплатит, и горе тому, кто не заплатит'. Но лучше быть с глазом, но с чем-то на сапоге, чем без глаза, но с чистым сапогом.

Под вечер нас румыны порадовали артналетом. Минут десять-пятнадцать.

Чем нас долбили-не знаю, но снаряды ложились либо на передних скатах Тетки, либо куда-то перелетали. Но дальше доблестные потомки Децебала схитрили. Только затих огонь орудий и миновало минут пять, как заработали румынские минометы-хотели нас подловить,когда выберемся и начнем поправлять маскировку и прочее.. А я как раз вернулся в ячейку, потому что после налета можно было ждать атаки. Из укрытия моего ничего не видно,поэтому и надо было возвращаться. Обратно в свое укрытие я не побежал, а распластался в окопчике и тщетно пытался стать плоским, как блин. Ух, я и натерпелся, ожидая, что вот-вот и мина свалится прямо в ячейку. Мины вообще падают почти вертикально, потому веер осколков стрижет все вокруг, идя почти параллельно земле. Если в ячейку— привет обоим Андреям. Вот, цепочка взрывов идет по склону вниз, все ближе ко мне, вот, эти разрывы уже недалеко, вот еще ближе, совсем рядом, завоняло от него какой-то гадостью, не тротилом, а какой— то другой взрывчаткой, отвратительно визжат надо мной осколки(ни разу ничего столь отвратительного не слышал), ну же, ну, и следующие разрывы идут уже ниже по склону, и назад не возвращаются. С души сваливается камень. Я уже не втискиваюсь в землю, а дышу свободно. Опять мне вспомнился один старый солдат, который говорил, что под огнем он так к земле притискивался, как ни к одной девке или бабе, прямо врасти в нее хотел. Тут я его понимаю, я б даже корнем древесным в нее врос.Ой,надо сбегать за склон, а то совсем...

Утречком румыны повторили понравившийся им трюк с внезапным повторным обстрелом. Отделенный предположил, что румыны хотят подловить нас в момент раздачи пищи. Дескать, подъедет кухня, мы выстроимся в очередь за едой и вот тут нас и накроют, и даже дважды накроют. Дальше он добавил, где и на какой глубине находятся румынские надежды и сами румыны, но, коль пошла такая пошесть, то гуляющему без каски будет полагаться наряд вне очереди. Потому как к минным осколкам прилагаются и осколки камня, а стране нужды люди с непробитыми головами. Забежав вперед, должен сказать, что в атаки мы ходили все равно в бескозырках. Лещенко на это закрывал глаза и гонял только за ненадетую каску в обороне.

Противогаз я переложил в вещмешок. А выкидывать поостерегся. Спрошу попозже у ребят и вполголоса, как здесь принято. Освобожденную сумку использовал как вместилище всего, что мне нужно. Все равно у меня гранатной сумки нет, а носить гранаты где-то надо. И в патронташ все патроны не вмещаются. Вот и полежат в противогазной-то.

Свисток боцманской дудки Лещенко. Один и длинный. Значит -'Внимание!' , то есть румыны могут сейчас попереть вперед. Будет или нет еще артналет перед атакой? Какой прицел установить— у меня, как вчера отделенный сказал, установлен на шестьсот метров. Но ведь я стрелять буду сверху вниз, вдруг надо что-то изменить? Не отобьет ли мне плечо винтовкой при выстреле? СКС в свое время не отбивал, но несколько моих знакомых, стреляя из охотничьего карабина, ухитрились набить синяк на плече.

...Из воспоминаний меня вырвал Исидор. Он уронил на пол письмо от родных, которое читал, и попросил меня поднять. Самому никак не дотянуться.

...А первую атаку в тот день отбили огнем и гранатами , а когда ударил с фланга 'Максим', то румыны очень быстро откатились назад. Попал ли я в кого-то из оставшихся в долинке румын? Да кто ж его знает, может, одновременно в этого румына еще трое целились и попал не я. Вот синяка на плече не было-это точно, специально проверил. Вместо синяка был получасовой огонь артиллерии, при котором румыны почти что попали в мою ячейку. Еще метра полтора, и я бы либо помер, либо сказал им спасибо за расширение и углубление. Это в зависимости от того, был бы я в ячейке или нет.Так что спасибо румынским пушкарям не досталось, только ругань за гарь и вонь взрывчатки, что шла из воронки. Аж чуть не стошнило от этого запаха.

Дальше была вторая атака,которую у меня есть шанс запомнить не менее ярко,чем Валю,но хорошенького понемножку . Пойду -ка я посижу на посту и поболтаю с сестричками. А, сегодня дежурит Митрофановна, она раза в два старше, чем Андрей, а меня -ну,может, тоже старше. Куда деваться бедному замковому, которому хочется поглядеть на молоденьких женщин, а ему судьба преподносит совсем не то? Ладно, поболтаю с Митрофановной, если она в духе, про то, какие в ее молодости были сестры милосердия...

Результат 'поболтать' был обескураживающий. Я-то в нем не виноват был, но с моей подачи Митрофановна расстроилась и расплакалась. Так что и мне на душе стало тяжко, что довел женщину своими расспросами.

Жил -был в девятнадцатом году в Екатеринодаре в госпитале молодой лекарь Иван Николаевич, в которого влюбилась сестра милосердия Нина, которую тогда редко кто по отчеству звал. Чувства у обоих молодых людей были взаимными, поэтому они планировали пожениться, а пока дали друг другу обет, что других людей у них в мужьях и женах не будет. Поэтому, если с кем из них что-то случится до свадьбы, то второй уйдет в монастырь. Так они пообещали друг другу и продолжили выхаживать раненых и больных.Тех и других было полно. Белые войска катились к югу, тиф свирепствовал, а на Кубань накатывались волны беженцев с Дона, и с ними новые волны тифа.Тифом болели не только тысячи рядовых, но и такие генералы, как Мамантов и Улагай. И кладбища полнились. Иван Николаевич заразился от больного и заболел тифом. Нина Митрофановна тоже заболела .

Когда она выздоровела, то узнала, что в Екатеринодаре уже красные, Иван Николаевич умер, а где точно похоронен-неизвестно.Мало было порядка в хаосе отступления. Кто-то, может, и знал точно, только этот кто-то уже сбежал в Новороссийск и Туапсе, а то и дальше. Впрочем, тиф догонял и там. Как догнал депутата Госдумы Пуришкевича и философа Трубецкого на пороге эмиграции.

И надо было жить заново. Монастырей не стало, их позакрывали. Могилы Ивана Николаевича не было. Но клятва осталась. Уйти в монастырь она не могла, но если клятва требовала не иметь другого мужа, чем упокоившийся лекарь, то это было в ее силах.Так вот она и жила больше двадцати лет. А некоторые молодые люди предлагали ей нарушить эту клятву, а некоторые дураки вроде меня бередили старую душевную рану.

Впрочем, она нам всем прощала, ибо мы не ведали , что творим.

Так вот и закончился это вечер-разными воспоминаниями, от которых еще горше.