Белый варвар

— Я одна не управлюсь.

— А завтра пришлю своих бойцов. — Продолжил просвещать барон, не обратив внимания на мой лепет.

— Есть раненные?

Недоверие в голосе скрыть не успела, он расслышал. Усмехнулся.

— Придут в помощь. И присмотрят за тобой.

Говоря это, оборотень шагнул к кровати, и кожей чувствую, стоит, прожигая черным взглядом. Ну и пусть. Мне не впервой, работать под присмотром, и даже под женские слезы и мужской рев — все одно. Лишь бы меня не дергали и под руки не лезли. Принялась стягивать края самой глубокой раны Гаро, и неожиданно парень вздрогнул, застонал и дернулся, раз за тем еще раз.

Хоть бы дедок пришел или хозяйка дома заглянула. Не могу я оборотня о помощи просить. Не могу. Закусив губу, продолжила штопать, а рана кровоточит, что с ехидцей заметил глава белой стаи.

— Руки-крюки. Кто тебя учил?

— Сама.

— На гусях к обеду?

Ему не ответила, прижав Гаро к ложу за плечи, позвала Олу на помощь. А молодой в бреду заметаться по постели, тревожа раны и уничтожая швы. В коридоре послышались шаги, я с надеждой оглянулась на двери, никого.

Застряли где-то, побоялись войти или вовсе не услышали? Что же делать?

— И чего ты медлишь? — рыкнул барон. — Зашивай.

— Успокаивающий отвар еще не набрал силы, и мазь кровь не закупорила... Шить нельзя. — В отчаянии я закусила губу.

— Да неужели. Крови боишься?

Неприкрытая издевка меня отрезвила. Бросив на оборотня пристальный взгляд, холодно попросила:

— Усыпите его.

— Спеть балладу?

— Надавите где надо, вы же умеете.

Барон склонился ниже, медленно потянулся к шее Гаро и вдруг спросил с ехидной ухмылкой:

— Зачем?

— Чтобы он не мучился от боли. Пожалуйста... — попросила сипло.

В следующее мгновение судорожно выдохнув под рукой оборотня, парень затих, дыхание его стало спокойным и глубоким, а оборотень продолжил надо мной глумиться.

— Чтобы он не мучился, мне стоит надавить сильнее.

— С ума сошли?! Отойдите...

— Я только пришел, — напомнил невозмутимо. На лице кривая улыбка, а в глазах лед. И словно бы не смотрит, а выжидает, как поведет себя добыча.

— Детали вы уже прояснили. Выйдите вон.

Смерил тяжелым взглядом, но я глаз не отвела. Хмыкнул и вышел, оставив в комнате морозный запах леса. Хозяйка дома не заставила себя ждать, влетела в спальную, заламывая руки и причитая тихим голосом:

— Ариша! Кто же так с Его милостью говорит...?

— Я говорю, потому что он сам мне позволил... — осмотрела раны Гаро, прицыкнула языком. Швы в нескольких местах разошлись, для скорейшего выздоровления их придется переделать.

— Тебе что же, как предупреждение нужен удар по щеке или волчья пасть, вцепившаяся в шею? — возмутилась она.

— Он ни рыком меня не остановил ни взглядом. Волк играется с ежом, только и всего. Не гневайся, лучше помоги мне. — Указала на рану. — Руки помой и вот здесь подержи.

— Как? — зашептала перепуганная Ола. — Ничего не вижу. Я Огейку позову, она поможет.

— Не нужно... Сами справимся.

Вскоре и дедок подоспел со свечами, взялся помогать. За час я зашила все раны, кровь смыла, холодящими мазями ушибы и отеки обработала. И с улыбкой обнадежила старика:

— Теперь Гаро можно укладывать. Он выживет и еще не одно девичье сердце разобьет.

Саир, так звали шустрого старца, устроил парня на подушках, тихо повторяя: "Утром проснетесь бодрым и веселым. Завтрашним утром"

— Наговор? — спросила Ола.

— Напутствие, — улыбнулся он. — На ночь я останусь рядом. Если позволите, сам за ним прослежу.

— Позволю. — Я указала на травяной настой, в кувшине на столе и поставила рядом деревянную кружку. — Если Гаро до утра проснется, дадите попить. А начнется жар, позовете меня.

— Где вас искать, Ариша?

— Я буду...

— Спать в этом доме на первом этаже. — Ответила за меня Ола. — Постелю в гостевой, которая возле кухни. Комната маленькая, но теплая, кровать удобнее скамьи...

Остановила ее взмахом руки:

— Если и лягу, то подле остальных раненных. Моя ночь еще не началась.

— Ты к ним сейчас? — встревожилась хозяйка дома. — Ты же на ногах не стоишь! Бледная, круги под глазами...

— Да, истинная красавиц, — я медленно собрала свои склянки и порошки.

— И все равно пойдешь?

— Да.

Улыбнулась Саиру и вышла из комнаты, прихватив с собой одну зажженную свечу.

Супруга старосты спустилась за мной, отговаривая:

— Что же ты одна туда пойдешь? Ночь, темно, холодно...проводить некому, мужики мои на охоту сбежали, как только барон ушел. А вдруг поскользнешься, упадешь! Кто тебя ловить будет? Не ходи.

— Не беспокойся, фонарь дашь и все на том.

Спустилась вниз, взялась за свою подбитую мехом куртку.

— Ариша, не стоит... там Тимофия приглядывает за несчастными и Тайкири ...

Я помотала головой:

— Жены наших славных охотников не то, что за детьми, за домашним скотом присмотреть не могут. Куда им подле раненных сидеть?

— Что правда, то правда не доглядят, — согласилась Ола со вздохом. Она обошла меня, заглянула в глаза и прошептала. — Но послушай, трое дрожащих у Тимофии, тех, что в бреду, у Тайкири оставили. А двух других, с которыми совсем плохо, разместили в доме Вароса. Ты ж помнишь, наверняка, его сестра училась у нашего травника Захара.

Руки дрогнули, в горле пересохло, но ответить я смогла:

— И что с того? Я к страждущим иду. А не к нему в гости.

— Так как же... — она зашептала быстро-быстро. — Вы ведь... И матушка его... Такие слухи. Сплетни черные подняла...А там, верь не верь... Вы вместе были часто... И когда дядька твой на охоту уходил, Варос к тебе наведывался... И потом скандал!

Выдохнула, распрямляя враз ссутулившиеся плечи:

— Вы знаете?

— Знаю, — призналась она, отведя глаза. — Вся деревня знает.

Вспомнились слова волчьего барона, и сердце кольнула догадка:

— "Приживалкой охотника" Агафья меня назвала?

— Да.

Больно слышать, больно. Теперь я не чистая для всего деревенского люда. Быстро же мать Вароса к пропасти меня подвела, слишком быстро. Сплетница она знатная, такую не заткнешь! День прошел, а меня уже втоптали в несмываемую грязь, чтоб неповадно было на сына ее заглядываться.

— Спасибо, за предупреждение. Дойду сама. — Свечи я не взяла, фонаря тоже, вышла в морозную ночь, зажмурилась.

Не будет мне тут жизни, не будет.

Прошла по дорожке мелкими шажками вниз по улице, свернула к резному крыльцу, поднялась по ступеням. Все это время со слезами боролась, а стоило постучать в добротный дом торговки и ее сыновей, так на меня злость накатила. Дородная, черноволосая Агафья распахнула двери с улыбкой, которой привыкла встречать гостей, а завидев меня, помрачнела.

— Зачем пришла на ночь глядя? Тебе что, вчерашнего не хватило? Или решила совсем сына моего опозорить?! Что ты за дура, девка, если еще не поняла — не твой он! Слышала, грязная чертовка...

Сзади послышались шаги, и голос ее стих до шипящего шепота:

— Проваливай отсюда, пока взашей не погнала!

— Матушка, кто там? — из-за ее плеча показался Варос. Темноволосый, кареглазый с сильными руками и доброй улыбкой, которые не раз согревали. Еще два дня назад он светился при виде меня, а теперь остолбенел. — Ариша?

— Я к раненным пришла, — сказала ровно, а у самой сердце в груди колотится.

— Как же! — взвилась Агафья. — Кому ты тут нужна! Доча моя за ними присматривает, вознаграждение за труд ей достанется. Поняла? Искать тебе здесь нечего!

Стоит ли удивлять расчету торговки, если "большой человек" в доме старосты так похож на младшего принца Дакартии и полы его одежд золотом оторочены.

— А вы все надеетесь за помощь золотых содрать?

— Ариша, не смей... — заступился Варос за мать.

Вчера так же ее защищал, а не меня. Но Агафье помощи не нужно, сама за себя постоять может:

— Что ты мелешь!

— А вы на правду обиделись?

— Думаешь, самая умная, — ткнула в меня пальцем и прищурилась, — самая чистая, и помыслы твои, как первый снег?!

Раньше я молчала бы, чтоб никто в деревне не знал о грехопадении. А сейчас чего бояться и молчать? Я кисло улыбнулась ей, и торговку от этого перекосило.

— Утверждать не буду. Только спрошу — отблагодарят ли вас, если скончаются раненные? Они не сами к вам пожаловали, их волки Белого варвара принесли...

По лицу ее вижу, дрогнула торговка. Глава белой стаи крут на расправу и очень вспыльчив. Жить подле их территории тихо и спокойно, потому что остальные стаи боятся. Но и сам ты трепещешь и в лесах их не охотишься.

Агафья сына в сторону оттеснила, на меня глянула злобно:

— Проходи, чего стоишь! Дом мерзнет.

Тихо прошла в общую с печкой и обеденным столом посередине, это единственная комната в их доме, где достаточно тепло, сухо и свободно, но раненых здесь не было.

— Где они?

— В погребе, где им еще быть, — скривилась торговка, — стонут так, что уши закладывает...

— И дочь ваша с ними? — прищурилась я.

— Для чего? — дружелюбный голос невозмутимого Вароса ножом полоснул по сердцу. — Снадобье дала и спит наверху. Ночь как, никак.

Дальше не слушала, прошла к стене, раскрыла двери в погреб. Тяжелый запах крови, пота и мочи ударил в нос, прищурившись в тусклом свете, рассмотрела солдат. Они лежат на земляном полу без подстилки, даже соломенной, один еле дышит, второй душераздирающе стонет, вот-вот на тот свет отойдет.

— Ночь говоришь? — о собственной боли позабыла мгновенно, и прямо посмотрела ему в глаза.— Зови брата, вдвоем аккуратно поднимите их оттуда.

— И чего их поднимать? — скривился он.

— Потому что разместим их в общей комнате.

— Здесь?! — запаниковала Агафья, еле сдерживая ругань. — Чтобы тут смрад и срач был!

— Или сюда поднимаете или в дом Олы переносите! — отрубила непреклонно. — И дочу вашу позовите.

— Зачем?

— Хочу узнать, чем она их поила! — сказав это, я со свечой спустилась в душный погреб. Торговка ругалась, проклинала на чем свет стоит, не заботясь ни о сне дочери, ни о собственном горле. Но я не слушала, осмотрела раненных и чуть сама не заругалась. Изверги! Кто же так поступает! Я напоила и одного и второго успокоительным отваром, благо ума хватило перелить немного в бутыль и взять от Олы с собой.

— Да что бы я...! — кричала торговка, а Варос тихо пытался ее вразумить. — Да ты...!

Хлопнула входная дверь, голос мамаши вдруг захлебнулся.

— В-вы к-куда?

В ответ послышалось глухое:

— Ариша, дочь мясника где?

— Здесь. — Поднялась с колен, махнула рукой.

Видимо из-за смрада оборотень не учуял меня. А завидев, в мгновение ока оказался рядом. Волк высокий и слишком стройный какой-то, даже, гибкий. Волосом светлый, как и большинство в белой стае, губы тонкие сжаты, глаза сверкают.

— Вы мне в подмогу?

— Приглядывать.

— Одно и то же, — отмахнулась я. — Соорудите носилки, хоть из крышки стола, хоть из лавки, и поднимите солдат наверх. Мы забираем их в дом старосты.

— Зачем? — спросил точь-в-точь как их барон, кажется вечность назад.

— Чтоб я не бегала, а вам приглядывать было проще.

Осклабился, но вопросов больше не задал.

— Ты один пришел?

— Нет.

— Хорошо. По пути укажу еще два хозяйства охотников, оттуда так же заберете раненных на носилках. — Последнее подчеркнула. — Раненных не встряхивать и не ронять.

Выбралась из погреба и оказалась лицом к лицу с еще тремя оборотнями.

— Указания дала, исполняйте.

Тут же послышался треск хозяйской мебели — оборотни чужого имущества не жалеют. А я из вредности указала на лавки и стол, незачем было с людьми вести себя, как со зверьем.

У окна на полу сидит белая Агафья, рядом с ней стоит такой же взъерошенный младший сын и Варос с перебитым носом. Он видимо территорию свою сунулся защищать. Один из раненных, пуще прежнего застонал, душераздирающе, а их младшенькую Ароки крик несчастного не потревожил.

— Доча ваша на удивление крепко спит, — заметила я. — Вы ее хоть звали? Или мне самой пойти?

Родня ее мне не ответила. Зато все трое шумно засопели, когда оборотни из погреба вынесли раненного на носилках. Тот из волков, что шел сзади, гадко улыбнулся и шепнул:

— Не стоит звать. Сюда слышно, как ее в сарае сын ростовщика портит.

— Стой! — бесстрашная ухватила его за рукав, кивнула в сторону торговки. — Она знает?

Он многозначительно улыбнулся:

— А кто, по-твоему, пустил?

Выходит: Агафья решилась с местными богатеями старым добрым способом породниться. И звучит он так, испортил — женись, пока не округлилась. Иначе греха не оберешься. И что дозволено одним, запрещается другим.

Больше я ничего не спрашивала, взяла свой мешок и вышла из дома вон.

2.

Из столицы Белый варвар вернулся через две недели, уставший от долгой дороги в тесной карете, но довольный результатами поездки.

Приверженцы королевской были власти выпущены им на свободу, как и кишки главы дворцовой стражи. Поганец решил противостоять оборотню, напав со спины. Не захотел мирно уйти, как ему было сказано, решил оставить последнее слово за собой. Продажный идиот не учел нескольких моментов, волк чувствует эмоции подшкурно, нутром; он может не видеть, не чуять и не слышать, но об опасности будет знать. И повернувшись спиной к врагу, сын ночи чаще всего проверяет степень его идиотизма. Руперт Бемз оказался не только абсолютным кретином, но еще и трусом, не умеющим биться до конца. Когда нож из его рук был выбит, падая на колени, глава стражи взмолился о прощении. Точнее сказать, заикнулся и не успел договорить.

После наглядного наказания за непослушание остальные стражи глупостей не делали, сдали не только оружие, но и людей плативших Бемзу. Шестерки-посредники быстро сдали своих заказчиков, а те подельников. Найти и переговорить с последними не составило труда. Стафорд и два десятка волков провернули это за сутки. Самых настырных просили покинуть пост силой, и после двух-трех оплеух, пинков или ударов, те быстро понимали что к чему, о менее стойких любителях власти думать не пришлось. Почуяв беду, прощелыги скрылись из столицы в неизвестном направлении. Хотя, к чему лукавить, с отсрочкой в три-четыре дня с ними так же были проведены воспитательные беседы.

После глава стражи и весь гарнизон дворца были заменены волками стаи. Под эгидой молчаливого Лерфа они проверили персонал на вшивость, выявив "зараженных" быстро заменили их. Так что, как только Гаро поправится, его сопроводят ко дворцу и оставят под надзором — в полной безопасности. И если ничего нее изменится, можно считать, что долг перед принцем погашен, и просьба о помощи исполнена.

На подъезде к территории белых оборотней он вышел из душной "клетки" и обернулся в волка. Не ползая, как это делают другие, не кувыркаясь и не выжидая момента, когда солнце окрасит серое небо рассветом, он вдруг сорвался с места. Подгоняемый ветром, бежал не жалея сил, не сохраняя дыхания. Быстрее наверх, к скале, откуда открывается бескрайний вид на территорию его стаи. Туда, где лес уже не делился на две половины: белую и черную, и сейчас принадлежит только белым.