Охота на слизня (После нас 3)

Да и все, что окружало их в быту, было навязчивым. Они поселились здесь, на краю дуги, лишь потому, что ни одно разумное существо по своей воле не захотело бы тут жить. А, стало быть, никакой опасности для постоянных поселенцев. Никаких угроз. Никакой напряженности. Если не считать, конечно, магистраль, проходящую у них под боком. Каждый день Мак, просыпаясь, выходил из дома и видел перед собой эту гигантскую рытвину, вдоль прорезавшуюся город, от края до края, куда только хватало глаз.

Каждую ночь, ложась, они занавешивали окна тремя слоями ткани, чтобы сияние дуги не пробивалось в комнату и не манило их к себе. Но Мак, в тайне от сестры, иногда смотрел на эти переливы, а за последние два года даже три раза подходил к магистрали вплотную, касаясь кончиками пальцев прозрачной яркой оболочки, за которой что-то напряженно, но тихо, жужжало и выло.

Мак своими глазам видел однажды, как худая рыжая лиса, тявкая и принюхиваясь, медленно шла к дуге, чтобы затем немедля прыгнуть внутрь нее, кубарем скатившись с обрыва. Это произошло засветло, поэтому мальчик все отчетливо видел и усвоил урок — короткая рыжая черта бежала зигзагами, прыгая то в одну сторону, то в другую, а затем вдруг, будто ее ударили пинком, взвилась в воздух и — тут Мак мог поклясться — врезалась в невесть откуда взявшееся собственное отражение, маревом дрожащее в метре от земли. И исчезла в мираже.

"Она просто схлопнулась", как сказала Лиля, только и всего. Когда Мак спросил, что означает "схлопнулась", она ответила, что это происходит со всеми, кто попадает в дугу, аорту или магистраль, как не назови, смысл остается прежним. Зайдешь в нее, и обратного пути нет. Мак впитал это из детских сказок и родительских предупреждений, полустертых из воспоминаний. Но формулировку сестру он слышал впервые.

Проверить — так ли это на самом деле, не имелось никакой возможности, потому что жертвовать собой уж точно не хотелось, а в городе, кроме них, не было практически никого. Проня появился позже. Однажды, в очередной раз выбравшись за продуктами на центральную улицу, идущую и выходящую окнами как раз на край разлома, брат с сестрой заметили странного человека, шедшего прямиком на магистраль.

Лиля хотела спрятаться, но Мак (тогда еще Максим) ее не послушался и с криками бросился к человеку, желая остановить его во что бы то ни стало. Уже только приблизившись, он понял, что перед ним не человек вовсе, а мут, пусть и хорошо сохранивший человеческий облик, но мут.

Тот мельком взглянул на мальчика, улыбнулся, и пошел дальше, зачарованно смотря куда-то вдаль. Еще несколько шагов и он свалился бы с обрыва на дно дуги, и вряд ли бы выбрался оттуда в одиночку, совсем как та лиса. Но Максим, подкупленный вполне осознанной, человеческой улыбкой, в пару прыжков достиг его и сбил с ног, отбросив в сторону. Их веса были несоизмеримы, но расслабленное тело мутанта поддалось инерции.

Мак уже не помнил, что кричал и каким образом достучался до вдвойне затуманенного разума мутанта, но уже через десять минут тот вел себя вполне адекватно. Для мутанта.

Лиля, стоявшая на безопасном расстоянии, умоляла брата убраться отсюда и поскорее, но тот не слушался сестру, смотря на сидящего перед ним большого челомута. Так он назвал его про себя, потому что не мог причислить это наивное, чистое лицо к мутантам, но и к людям тоже определять его не годилось.

Мутант протянул руку к Маку и раскрыл ладонь — на ней лежала мятый, грязный леденец в фантике. Мальчик осторожно взял его, развернул, с натугой откусил половину и отдал муту. Так они и познакомились.

Через некоторое время мут, поселившийся рядом с ними, обрел новое имя — Проня. А еще через какой-то промежуток новое имя получил и Максим — Мак. Лиля к тому моменту уже была не против соседства, тем более, что преданный мут, потенциально, мог защитить их от разных опасностей, памятуя о долге в честь своего спасения.

Все те, из немногих живущих на краю магистрали, людей знали, что однажды отведенное от дуги живое существо получало иммунитет к ее притягательности, и в дальнейшем могло спокойно смотреть и на ночные переливы всех цветов и красок, вспыхивающих над магистралью, и слышать зовущее многоголосье, иногда прорывающееся сквозь блокаду ватной тишины, царящей по обе стороны аорты.

Хотя, иногда, Мак чувствовал непреодолимое желание сделать целеустремленный шаг и оказаться на дне магистрали. Возможно, это было всего лишь любопытство или мальчишечий азарт, кто знает. Но чтобы переломить это желание требовалось достаточно много усилий, все равно, что отказаться от холодной воды в жаркий день или тарелки настоящего мясного бульона, после голодного поносного трехдневья.

Мак никогда не спрашивал у сестры, испытывает ли она подобные рецидивные чувства к магистрали, но подозревал, что ее ответ был бы положительным. Не зря она так боялась ночного расцвета аорты и чуть ли не гвоздями прибивала плотные тряпки к рамам окон.

Что же до странного голубя, то он вполне соответствовал духу окраины дуги. Наверное, только здесь жалкая птица могла напасть на человека и попытаться... Что сделать? Убить? Поклевать? Мак так до сих пор и не понял, чего хотел добиться от него голубь. Самым вероятным вариантом был тот, что где-то внутри голубятни таилось гнедо с яйцами или птенцами, и птица просто защищала свое потомство. Но не таким же яростным, неадекватным способом?

Солнце двигалось по небу и вот уже тень, падающая от домов, немного отступила, желтый жаркий свет коснулся кроссовка мальчика. Он оглянулся назад — если отползать дальше, то там будет голубятня, а находиться рядом с ней ему хотелось еще меньше, чем даже с дугой. Оставался вариант зайти в прохладный подъезд. Мак уже даже начал подниматься, чтобы оказаться в живительной прохладе и посидеть на удобных порожках, как вдруг из-за угла дома появился Проня, с пластиковой бутылкой, до краев заполненной водой и еще чем-то небольшим и продолговатым, завернутым в картонку.

— Дай! — Мальчик выхватил бутылку и присосался к горлышку, даже не спросив, питьевая это вода или нет. Но мутант молчал, спокойно наблюдая за другом, значит, опасаться было нечего.

Напившись, мальчик вылил немного воды на ладонь и принялся протирать раны от уже подсохшей крови. Касаться воспаленных мест было действительно больно, но Мак, закусив губу, не отступался, понимая, что это необходимо. Наконец, когда под ним растеклась целая мутно-багровая лужа, нога почти полностью очистилась.

— Тряпки, как я понимаю, не нашел? — спросил он у Прони. Мут заулыбался и раскрыл картонку — сначала мальчику показалось, что там, внутри, ничего и нет, затем Проня чуть повернул ее, изменив угол, и в глаза ударил отблеск солнца. — Что это? Стекло?

Мут кивнул. Сложил картонку еще, дополнительно, вчетверо, вставив туда широкий конец кинжаловидного стекольного осколка, затем оттянул штанину, чуть ниже колена, и принялся резать. Когда с ней было покончено, он стянул с ноги отрезанную ткань и ловко раскроил ее на узкие полосы, на бинты. Потом протянул эту охапку, с торчащими из неровных краев нитями, мальчику и промычал что-то нечленораздельное.

— Вот оно как, — сказал Мак. — Спасибо. Надеюсь, у сестры сегодня выдался трудный день, и она ничегошеньки не заметит.

Он плотно перевязал ногу, оставив свободным колено, чтобы оно сгибалось, и встал с помощью Прони. Боль тут же отозвалась, не терпя и не мешкая, прострелив от бедра донизу самой настоящей, если не шаровой, так обычной молнией. Мальчик охнул, припав на бок, но выстоял.

— Это очень хреново, — сквозь зубы выдавил он и попытался сделать шаг. И, хотя было больно, ему удалось сделать это. Еще несколько шагов для разминки и Мак медленно, но уверенно, пошел вперед, махнув рукой Проне, чтобы тот следовал за ним.

— Мы посмотрим, что есть в этих магазинах, понял? С пустыми руками я возвращаться не хочу, а ты мне в этом поможешь. Если мы найдем хороший магазин с едой или одеждой или блестящими бусами, то Лиля будет не такой злой. Сгладим впечатление, согласен?

Стомиллионный кивок Прони и Мак кивнул ему в ответ, хотя, как всегда, сомневался, что тот понял хотя бы половину из его слов.

— Ты иди впереди и постарайся выбирать путь полегче, — сказал он мутанту. Тот послушно ускорился, и его спина замаячила перед мальчиком, как маяк, ведущий моряков к безопасной бухте.

Они довольно быстро прошли по улице, нашли удобный проход и свернули в него, между домов, чтобы оказаться лицом к лицу с дугой. Этот город родители Мака, еще до своей гибели, выбрали не случайно — для жизни тех, кто понимал суть вещей и не боялся неизведанного, он подходили идеально. "Их" Чистильщик, пройдя через него, сотворил уникальную вещь — оставил невредимой примерно одну крайнюю правую полосу асфальтовой дороги и тротуар центральной улицы города с сотней всевозможных магазинов, магазинчиков и прочих полезных зданий. Конечно же, улица не была идеально ровной, поэтому, где-то Чистильщик выгрыз ее полностью, где-то задел по касательной. Глубокие трещины и разломы — все это имело место здесь быть, не бывает ничего идеального в мертвом мире. Мак и Лиля жили примерно посередине прямого отрезка, и всегда ходили на левую сторону Платоновской улицы. А когда там закончились продукты, было принято решение осваивать правую. В этот выбор никоим образом не входил план праздного посещения голубятни и именно поэтому Мак боялся гнева сестры.

Они вышли на покрытый глубокими трещинами, осыпающийся с боку, тротуар, резкой переходящий обрывом прямиком в дугу. Перед ними стояла бронзовая скамейка с сидящей на ней бронзовой же статуей человека в старомодной шляпе и костюме. Он держал на коленях корзинку, наполненную бронзовыми продуктами вперемешку с пылью, грязью, засохшими разноцветными листьями и всем прочим, чем наградил ее мир после Большого Взрыва.

Мак отер усатое добродушное лицо статуи ладонью и сказал Проне:

— Этот парень должен знать, где здесь еда. Что скажешь?

— М-ак!

— Я в курсе, как меня зовут, — улыбнулся Максим, смотря на мута. — Слушай, а сколько тебе лет? Тридцать? Сорок?

Брови мутанта сошлись на переносице, но морщин не обозначилось, появилась лишь одна, едва видимая толстая складка. Он пожал плечами и тоже прикоснулся к лицу статуи.

— М-ак!

— Да что ты говоришь! А может, это Лиля, не?

— Ммм-ак!

— Для тебя это Мак, согласен, но на самом деле он мужчина. Я тоже мужчина, пусть и маленький. Ты — мужчина. Но ты не Мак и он не Мак. Понял? Не все, кто мужчины — Мак.

Мальчик указательным пальцем поворошил мусор в корзине, ликующе воскликнул и извлек оттуда круглую тонкую монету.

— Деньги, Проня. Кто-то, давным-давно, решил, что железный усач побирается, совсем как городские, что вышли на дороги по дурости. Раньше эту штуку можно было обменять на мясо и воду, представляешь? Мне рассказывали родители. Они их собирали — монеты и бумажные деньги. А потом... — Мак погрустнел и щелчком большого пальца подбросил монетку в воздух. Поймал полупрозрачную сферу налету и положил ее в задний карман шорт. — А потом это никого не стало интересовать. Отдам Лильке, может, ей пригодится. Пойдем искать еду.

Они оставили мужчину на скамье, и направились дальше. Как и на левой стороне улицы, здесь все было обустроено точно так же. Различались лишь вывески, наполнение витрин и некоторые фасады домов. Куда хватало взгляда — тянулась вполне ровная, пусть иногда и идущая волнами, дорога. На прежнем месте, почему сестра Мака и решила пойти в другую сторону, где-то с середины улицы образовалась форменная катастрофа — обвалившийся треснувший дом увлек за собой еще несколько, ссыпавшись прямиком в аорту, и захватив по соседству внушительный кусок земли. Его можно было обойти, но легче всего было пойти по пути наименьшего сопротивления.

Право и лево. Лево и право.

В сознании Мака эти указания давно уже звучали с большой буквы и значили для него ровно то же самое, что и называния улиц в этом городе, если не больше. Какая разница, ведь кто-то из людей придумывал их до него, а он, Максим, придумал что-то свое, сызнова. И никто не мог с ним поспорить. Никто.

Потому что из тех, что могли, одной было все равно, а другой был практически немым. Остальных же в Адыгейске не наблюдалось.

Продуктовый магазин стоял сразу же после сломанного фонарного столба, снизу улепленного, как шелухой, бумажными рекламными объявлениями. Мак протер витрину от толстенного слоя грязи и, сложив руки, прислонил лицо, чтобы разглядеть, что внутри. Увиденное удовлетворило его полностью. Он дернул за белую дверь, но та не поддавалась и явно была заперта изнутри. Что странно, так как Большой Взрыв в этой полосе произошел ранним вечером и все общественные здания и сооружения к летнему истомному часу были открытыми, лишь за редким исключением. Но здесь, где Максим за несколько лет не встретил ни единого человека, могущего первым добраться до ценного магазина и запереть его извне, дверь на замке являлась нонсенсом, как девственница в финале порнофильма.

Мальчик огляделся и поднял кусок слипшегося бетона, отколовшегося от столба.

— Отойди, — сказал он мутанту, сделал пару шагов назад и с силой бросил камень в стеклянную дверь. Ударопрочное стекло хрустнуло и без промедления пошло множеством трещин, теперь оставалось лишь добить его до конца. Эту обязанность Мак возложил на Проню, и тому пришлось приложить не слишком много усилий, прежде чем заветная дверь распахнулась.

Мак осторожно вошел в помещение и потянул воздух ноздрями — пахло не очень славно, но и не слишком настойчиво отвратно, значит, все, что могло сгнить, давно сгнило, оставалось лишь найти устойчивые к изменениям и фактически вечные по сроку хранения продукты. А их от предков в наследство новым поколениям досталось предостаточно.

На мясном прилавке, за полукруглой сферой, растекалось что-то неприятно зеленое, сто раз перебродившее и съеденное невесть как попавшими туда личинками мух, там же вместе с мясом и погибших. В ящике из-под мороженого по стенкам висели прилипшие яркие обертки и фантики — их содержимое давно уже испарилось. Лотки с фруктами — туда же, в небытие, а в сухом остатке одна источенная почерневшая кожура да немногочисленные хилые ростки непонятного происхождения, когда-то попытавшиеся вырасти в этом вечном сумраке.

Но Мака интересовало совсем другое — полки возле касс. Именно там, на выходе из магазина, всегда располагались продукты, которых не могло убить ни время, ни жара, ни холод. Мальчик отодвинул заржавелый сварливый турникет и направился вглубь магазина, по пути захватив слежавшуюся упаковку мятной жвачки. Пара пластинок хоть немного освежили его.

— Не хочешь? — Мак протянул жвачку Проне, но тот отказался, с любопытством озираясь по сторонам. — Зря. Тебе бы не помешало. Когда зубы-то в последний раз чистил?

Его вопрос остался без ответа, впрочем, Мак давно к этому привык и разговаривал с мутантом на своей волне, в девяти случаях из десяти спрашивая для того, чтобы спросить, а не для того, чтобы услышать ответ.