Ба! Вирхофф!

— Весточку бы послать, что живой. Так и так, далее геройствует, — проронил я.

— Не беспокойся. Хоть ты и пропавший безвестно, однако в Лидже никто не верит, что ты окончательно и безвозвратно сгинул. Зря, что ли говорят, из любой воды сухим выйдешь, всякий огонь зассышь. А уж отыскать, кому дать в свою трубу вальс Мендельсона подудеть, тебе раз плюнуть!

— Еще что про меня дурные языки чешут?

— Разное.

— А детали?

— Сплетни они и есть сплетни, — дед поправил поясок. — Не к лицу мужчине их пересказывать.

— Дыма без огня не бывает, — напомнил я ему народное присловье.

— Тогда тем более промолчу.

Видя мое мрачное настроение, дед, перескакивая с пятого на десятое, принялся рассказывать о делах в Лидже и Роше.

Джако и Тим, Итта им разрешила, набрали новых курсантов. В нашу школу теперь хотят попасть все сопляки маркграфств. Даже из Геттера есть желающие. Конкурс двести человек на место. Это даже больше, чем в МГИМО! Быть Рошским Волком сейчас модно. Первый выпуск нарасхват!

Сам я тоже оказывается в большом почете. Гюнцевский университет зарезервировал за мной кафедру педагогики, геополитики и стратегии. В Хейме, в мыльнях на Маршальском поле, вывесили мемориальную доску. Здесь мылся и терся сам Лех фон Вирхофф. Цену ломят ой-ёй-ёй! а от клиентов отбою нет! В Лектуре собрались ставить мне памятник. Но не на площади, а во дворе тюрьмы. Вот, мол, каких высот достигают наши бывшие зеки! В Акхараме переименовали одну из башен Мегера. Я даже не стал спрашивать как. Что-нибудь:

На воду бросает тень

Князя Леха залупень!

Слушая рассказ старика, прикинул. Получается, уж много событий пропустил.

— Насколько я припозднился? — осторожно спрашиваю.

— Полгода, — отвечает он.

Я остановил Сивку. Блядство! Что же получается? Весь мир по мне успел поминки справить и денег на моем имени нагреть, а мне? А я? Опять босой, с сумой и на дороге?

— Лекарь Эйхлер помер, — добил меня старик.

— Как помер? — удивился я.

— Два дня взаперти сидел, песни пел. Потом затих. Когда дверь открыли, уже окоченел. Вроде как с перепою. Но поскольку человек ученый решили от болезни.

— Понятно, — заключил я. Стало быть стратегическое открытие получения сивухи свершилось! Так скоро и в космос полетим, немного осталось.

Опять же, вспомнил сон. Если так дальше пойдет... Конкурент обеим Йонгам. И старой, и молодой.

,,Ладненько," — отринул я невеселые мысли. — ,,Этим позже займемся."

— Мельничихины дочки никак замуж не выйдут.

— Женихов нет? — спросил я, представляя необъятных Камазу и Белазу.

— Как нет. Есть. И жених, и отец будущий. Тока он в Роше отсиживается.

— Дешам? — припомнил я похвальбу Волчонка. Припомнил, и аж до слезы ему посочувствовал. Не бабы, а одна треть Уральских гор!

— Он самый. Сразу и жених и отчим им будет. На всех троих один! Мельничиха тоже от дочек не отставала.

Я в удивлении покачал головой. С мамашей как раз половина Урала будет!

— В общем, каков батька, таков сын, — философствовал старик. — Натворили Волчата дел. Как только на войну отбыли, те девки, что неудачно попрощались и не помнят с кем именно, к Йонге ходили гадать, отчество уточняли. Ну, а кто при памяти прощался, имечко будущему дитенку выбирали. Лешек, вот, не плохое имя.

Я покосился на старика. На понт берешь?

— На всякий случай, дед Еня меня зовут, — представился старик. — Если сказать чего захочешь. Или спросить. Чтоб не экал.

За спиной осталось подсолнуховое поле. Впереди лес, который я так торопился проехать. Только теперь он казался мне немым. Птицы не пели, ветки не шумели. Дятел долбил барабанную дробь на сухостоине. Как на эшафот провожал.

— Ты не переживай. Быстро обернемся. Декады две туда, две обратно.

Ага. За дверь вышел, высморкался и вернулся.

— Я об этом и не переживаю, — соврал я деду.

— И о месс ничего такого не думай. Бабе ежели, что про любовь в голову стукнет, будет ждать хоть тысячу лет.

— Надеюсь, быстрей получится обернуться.

Тысячу лет геройствовать? Увольте! За ипотеку рассчитываться срок и то в два раза меньший отводят.

— Загадывать не будем, — погрозил неведомо кому дед. — Примета дурная.

— Куда едем-то?

— В Скар.

— Мыльня там хоть есть?

— Насчет мыльни, не получится. Йонге строго заказала тебя туда отпускать. Мол, такому помывщику только в открытых водоемах или речке. Опять же, без присутствия русалок и наяд. Ну, еще из колодца можно. Под присмотром.

— Еще чего мне под надзором делать?

— Много чего. Ты не волнуйся, я подскажу.

— Успокоил.

— В Скаре снарядимся. Купим фургончик, — излагал Еня план нашей экспедиции.

— А фургончик на какой ляд? Верхом быстрее.

— Во-первых, там он дешевле станет, во вторых в Зельфе или Дрежене постараемся прибиться к торговому обозу. Так оно спокойнее. Это ты здесь, в маркграфствах, в Геттере и у ашвинов герой, а в Бакье таковых насчитывается девятьсот девяносто девять на тысячу...

Что такое Бакья я и без него знал. Те же маркграфства помноженные на Близзен, но в них хоть какой закон действовал, а в Бакье всяк себе хозяин у кого меч подлиннее, да солдатских морд за спиной побольше собрано.

—... К тому же запросто, можно попутчиков подбросить. За умеренную плату. В общем, поскольку я к тебе приставлен по хозяйственной и организационной части, мне видней.

— Импресарио, бляха-муха, — выругался я в сердцах.

— Потихоньку до Скара доберемся, — успокаивал Еня. — А там помчимся быстрее ветра.

Я поглядел на деда. Куда это он быстрее ветра собрался мчаться?

— Однако мессир кастелян, вам бы следует меч свой прибрать от посторонних глаз, — посоветовал Еня. — Самих вас не признают, а вот меч запомнят. Зачем лишняя нервотрепка?

Во! Еще и разоружиться предлагают.

— Я привык.

— Оно конечно военному человеку без булата нельзя. Мы тебе другое прикупим. Попроще. Дюсак или фальчион.

— Лучше кочергу, — пробурчал я и оглянулся в отчаянной надежде увидеть хоть желтинку подсолнухового поля. Поздно!

—Эх, времена настали, — с досадой вздохнул дед Еня. — Мужики? Чуть от дома отойдут, заблудиться бояться. Измельчали нравом. Готовы возле бабьего подола век просидеть. Хвостом за ней ходить, в рот заглядывать, а в свободную минуту кружева к ихним панталонам пришивать. А потом самим панталоны те и носить. Замаранным наружу! Тьфу!

— Едем ведь! — возмутился я дедовским комментарием. — Мне не оттого досадно, что я куда-то еду. А то, что по чьей-то прихоти. До этого я сам решал, ехать или нет. Вот ты думаешь, откуда я такой красивый и высокий? Пришел ко мне один тип и говорит, не желаешь ли проехаться, размяться? Я мог согласиться, а мог отказаться. Но согласился.

— И кто же это нам такую подляну устроил?

— Есть один гражданский и в рясе.

— Понятно, — дед поправил котомку на плечах. По виду в ней разве что дым. Плоская и обвислая.

— А мне не понятно чего это тебя в провожатые определили? — поинтересовался я у деда.

— Лучше бы девку какую, сисястую, да не вредную, — угадал дед Еня мои предпочтения.

— Конечно лучше.

— Тока сдается мне, ты бы от Лиджа дальше ближайших кустов не отъехал.

— Стал бы время тянуть. Жди!

Некоторое время мы путешествовали молча.

— С седла бы слез, — проворчал дед. — Приморилась лошадка. Да и неудобно, я пеший, а ты верховой. Подумают люди тесть с зятем бредут куда-то.

— И куда это они бредут?

— А куда их теща и дочка послали. В тридцать три дыры, вместе взятые.

— Не плохое направление...

В происходящем со мной было что-то неправильное, несправедливое. Складывалось впечатление, чьей-то дурной волей погнали меня на второй круг. Я опять на дороге, опять у меня спутник и опять передо мной поставлена хитрая цель, надобность достижения которой не понятна. И еще. Сам себе я напоминал плохо подготовленного боксера. И первый раунд уже проиграл.

— Ты вот обмолвился, меня не признают? Откуда такая уверенность? — спросил я у деда.

— Йонге сказывала вещица у тебя имеется. Она и помешает узнать. Только если ты сам кого окликнешь или ты крайне нужен человеку. Лично ты, — и повторил. — Крайне и лично ты.

Из всего, чем я владел, подобной способностью мог обладать либо меч Грам, врученный мне работодателем, либо ключ Форэ. То, что старуха не соврала, поверил сразу. Есть истины воспринимаемые инстинктами.

Светило солнышко, тропинка ложилась под ноги. Лес то редел, то густел, закрывая небо ветками сосен и елей.

За Старыми Пожогами начинались холмы. Я все дальше и дальше от Лиджа, от Роша и гражданской размеренной жизни, которая так часто мне снилась. Видать у меня не все сны вещие...

0-2

Скар это большая деревня с амбициями стать в светлом и недалеком будущем городом. И перспективы на то имелись. Слева от въезда, желтеет свежеструганным деревом новенькая виселица, рядышком с ней помост, на помосте кедровая чурка в обхват. В чурку воткнут дорогущий мейский топор с отполированным лезвием. И плаха и топор зримое олицетворение правосудия. Другое олицетворение, конопляную веревку, сперли. Оставили болтаться на перекладине жалкий обрывок. Ничего святого у людей не было, нет, и не скоро заведется.

Въезд в Скар перегораживал шлагбаум. Два упитанных алебардиста строго поглядывали за въезжающими, а третий, мытарь с огромной жестяной кружкой, гнусаво тянул.

— Не забываем въездную! Въездную не забываем! Оплачиваем!

Народ, а впереди нас человек двадцать, торгаши на возах, трое конных, прочий безлошадный и бестранспортный люд, безропотно совал мытарю кровные, получая взамен кусок шкуры с синеватым оттиском магистрата.

Самое удивительное, буквально рядом, в Скар можно попасть по другой дороге и там никаких шлагбаумов и мытарей.

— Обязательно в очереди толкаться? — спросил я деда Еню.

— Так пропуск.

— И что с ним делать?

— В городской мыльне скидка, в бордель скидка, — простодушно перечислил он.

— Так мне туда нельзя, — напомнил я ему.

— Вот башка пустая! — всплеснул руками дед. — Забыл!

— Придется скидками воспользоваться, — подмигнул я краснощекой девицы, высунувшейся из соседнего фургона. Честное слово не девица, а утешение моим греховным наклонностям!

Красотка свекольно зарделась, колыхнула вздохом грудь и вроде, как застеснявшись, спряталась. Тут же высунулась другая голова. Всклокоченная и церберская. Папенька блюл дочернюю честь.

— Чего тебе? — прорычал он на меня.

— От тебя ничего, — успокоил я родителя.

Папенька свекольно— застенчивой девицы недовольно нахмурился. Так-то и ничего?

Еня бросил две монеты и заполучил два пропуска.

— За лошадку отдельно, — напомнил мытарь.

— А она ни в мыльню, ни к местным жеребцам не пойдет, — отшиваю наглого крохобора. Я, конечно, люблю всякую скотинку. Можно сказать вырос на передаче ,,В мире животных", но так далеко моя любовь не распространялась.

Едем дальше. Опять свеклощекая. Потупила глазки, скромно закусила верхнюю губу. Может и не совсем плохо, что я опять в герои зачислился? Погеройствую еще малость. Узнать бы, где она остановится.

Светлый облик девы сменяет патлатая ,,башка".

— Вы на какой случай на мою дочерь таращитесь? А? — буравит он меня подозрительным родительским взглядом.

— На случай её невъебенной красоты, — ответил я не в меру бдительному папаше.

Услышав мои слова, дочерь ,,башки" оперлась задницей о тент. Ткань натянулась, выявляя шокирующие объемы.

— Я, можно сказать, млею с неё, — приложил я руку к сердцу.

Девица усилила нажим. Тент трещал, едва сдерживая нагрузку. Повозка приняла крен от смещения центра тяжести. А ,,тяжести" эти вызывали искреннее желание ими попользоваться. В лучших традициях немецких кудесников порнухи.

Дед Еня решительно пресек мои провокационные разговоры.

— Извините любезный, спешим мы, — попрощался он с ,,башкой".

Отъехав, дед высказал мне претензию.

— Вы бы, мессир кастелян, не разменивались по мелочам.

Это он о свекольнощекой? Ни фига себе мелочи. Не обхватить, не унести!

— Сами виноваты. Домой на побывку не пустили, да еще неслыханную епитимью наложили! Ни в мыльню, ни в бордель не ходи!

— Правильно Йонге предупреждала, — закачал головой дед, не особо осуждая.

На улицах Скара как и обычно в деревне, бродят гуси, плещутся в низких корытах утки, шастают под надзором гордых петухов пестрые куры. Полно коровьих лепешек. Отбившийся от стада козел готовит террористический акт. Нагнул рога, копытит землю, метет бороденкой. Жертва стоит к нему задом, опершись на забор и треплется с соседом.

Миновали базарчик. Торгуют кто чем. Молочным, яйцами, овощами. Покупатели лезут пальцами в крынки, пробуют густую сметану. Ковыряют творог, корчат рожи — кислый! Хлебнув молока, с удовольствием вытирают белые усы. Ругаются, мелочатся и просто дерут глотку в свое удовольствие.

Тут же крутятся пацаны. Напихав в штаны кукурузных ,,волосьев", орут во всю глотки.

— Кому рассады! Кому рассады.

Взрослые их проказам лыбятся. Некоторые в качестве дисциплинарного воздействия норовят вытянуть вдоль хребта хворостиной. Пацаны о том знают и потому лезут в основном к девкам-погодкам.

— Рассады! Рассады! — и выдергивают из штанов, кукурузные ,,волосья".

Смышленые барышни, озорников обзывают дураками и корчат рожицы, грозят пожаловаться. Младшенькие несмышленки весело носятся с озорниками за компанию. От дурной детской заряженности на баловство. И что это за бестолковость? Игры должны развивать. Я где-то читал или слышал, самая полезная игра для мальчиков городки. Для девочек — ,,классики". Учатся сдвигать и раздвигать ноги, вовремя поворачиваться передом и задом. Видно в Скаре с новаторской педагогикой дело обстоит плохо. Все по старинке.

Настроение у меня на удивление хорошее. Да и не привык нюни пускать.

— Чей-то ты повеселел? — подозрительно косится Еня.

— А я не из тех, кто бабьи панталоны носит, — отвечаю ему. — А вот пожру, так и спеть могу.

Дед осенился крестным знамением. Сперва себя, потом деревню. Храни вас Небеса!

— Гостиница недалече, остановимся, — указует мне старче. — Прозывается У Дударя. Говорят кормежка и место приличное.

— У Дударя так У Дударя, — соглашаюсь я.

Свернули в переулочек. Через забор богато свисают яблоки. Не стесняясь, рву. Нет такого закона, запрещающего герою, чужие яблоки есть.

Гостиница напоминает женскую общагу городского медучилища, из моего позабытого прошлого. Обшарпанная и кособокая, за мутными стеклами ни занавесок, ни цветов. Помниться старшие и познавшие опыт други описывали место своих любовных хождений как Волшебный дворец. Хрустальные чертоги, божественная еда, сладкоголосые ангелы, с которыми хорошо и не хлопотно, ибо изучение медицины гарантирует от залетов и трихомоноза. О сей благостной обители, товарищи твердили мне денно и нощно, совращая с истинного геройского пути. Совратили. По прибытию в Эдем я был шокирован! Облезло, замусорено и серо. Гурии курят и дуют пиво. Большинство страшней иллюстраций из энциклопедии мифических существ. А речь их преисполнена некультурными словесами.