Р.А.Ц.-2 Танец

Быстрый 'взгляд' вокруг. Порыв сдержанной горечи.

'Мой мир...'

Человек промолчал, выразив лишь короткое ощущение поддержки. Зрелище-ощущение действительно было печальным. Джардии не повезло стать местом ожесточенной битвы не армий, не фронтов, не государств — цивилизаций. Ядерное и тяжелое магическое оружие оставило многочисленные безжизненные проплешины, сожгло почвы равнин и гор, нарушило тонкий, тысячелетиями выстраивавшийся баланс биосферы.

Боеголовки типа 'Пустошь' в полной мере оправдывали свое название — они оказались еще опаснее, чем этого можно было ожидать. Здесь, где немного не так действовали привычные законы физики, готовясь смениться иными принципами, средневысотные подрывы 'Пустоши' произошли нерасчетным образом. Огненные сферы от потоков рентгеновского излучения не угасли мгновенно, передав энергию дальше, а забрали заметную ее часть, при этом почему-то вызвав образование большого количества радионуклидов. Тонна изомера гафния в одной боеголовке заражала своим действием бОльшую площадь, чем подрыв 'грязной' бомбы.

'Последний туман', после того, как доставил массу неприятностей укрепрайону, пронесся еще почти на две тысячи километров дальше — и в этой полосе не осталось вообще ничего живого.

Но все это было сущей ерундой в сравнении с ужасающим ударом нового человеческого оружия. Достаточно сказать, что после него по орбите поплыла новая небольшая луна, играющая в салочки приливов со своей старшей сестрой. Значительная часть атмосфера также оказалась выброшенной ударом в космос, и теперь за планетой тянулся длинный шлейф газов и пыли, похожий на дым от большого пожара, на размотавшийся в воде саван с ног мертвеца, на пелену болотного тумана. Чудовищная тектоническая активность разбуженных встряской недр беспрестанно перекраивала очертания морей и континентов, огненными цепочками гигантских вулканов выбрасывала в темное небо все новые и новые порции пепла и газов. Воды океанов набрасывались на сушу шестисотметровыми валами цунами, стремясь сравняться высотой с горами и порой пробираясь внутрь материков на многие сотни километров.

От былой единой всепланетной корневой системы в таких катаклизмах остались лишь жалкие ошметки, но кое-что выяснить было можно. В чем-то это даже помогало, система защиты от постороннего вторжения также практически разрушилась.

'Странно.'

'Да уж.'

На орбитах висели спутники. Масса спутников на всех орбитах. Десятки тысяч небольших дециметровых кубиков непонятного назначения, судя по фону — разного. В воздухе было чисто. То есть совсем чисто, ни одного летательного аппарата. Впрочем, неудивительно, атмосфера оставалась крайне возмущенной, ураганы, смерчи и прочие сюрпризы зарождались чуть ли не ежеминутно по всей планете, и полеты были делом весьма опасным.

С наземной активностью было неясно. Нет, гусеницы не рвали траву гребнями траков, колеса не продавливали в ней колеи, но какое-то движение ощущалось. Центр активности приходился на пятачок нетронутой поверхности, почему-то нисколько не задетой всеми разрушительными событиями последнего времени. Хотя пятачком он был только по меркам планетарным, а вообще имел размер чуть меньше Гренландии.

Рагн и Орхэи немного изменили 'точку зрения', сконцентрировав внимание на этом участке суши, и были вознаграждены за свою чувствительность. Их соединенному взору предстала странная картина.

По бескрайней холмистой равнине ползла некая бесформенная серая масса, неуклюже, но довольно быстро переваливающаяся через неровности рельефа. Прикинув ее размеры, наблюдатели вдруг ощутили холодок — неровности, исчезающие под брюхом массы, оказались неплохими такими холмами! Туша, похожая на гигантскую серую амебу, занимала не менее трех-четырех квадратных километров, а двигалась со скоростью около шестидесяти километров в час, причем за ней оставалась почти целая немного примятая трава. Никаких выступающих частей туша не имела, излучала лишь немного тепла, а передвигалась и вовсе бесшумно, казалось, проворачиваясь сама в себе.

Через минут десять она доползла до единственной постройки на всей равнине, сколько ее было видно до горизонта. Постройка представляла собой исполинскую круглую трубу, уходящую на неведомую глубину в недра планеты. Конец трубы возвышался над землей на двадцать метров, снаружи чуть ниже края по периметру шло полукруглое вздутие, словно надетое кольцо. Труба была и впрямь огромна, подстать туше. Не менее сотни метров в диаметре, она имела стенки толщиной метров сорок, на вид из какой-то гладкой керамики, с косо срезанным вовнутрь краем.

Туша нависла брюхом над трубой, накатилась на нее, подминая, немного поворочалась туда и сюда и затихла. Около часа она оставалась неподвижной, затем как-то сразу вся двинулась дальше. Она ощутимо потяжелела, словно бы напившись воды через соломинку. Вообще, движение материала этой массы напоминало изменение формы воздухозаборников современных самолетов — такое же плавное перетекание из одного состояния в другое. Но если она вся из металла, то сколько же она тогда весит?!

'Смотри!'

На 'спине' туши вздулся большой бугор, с нем протаяло небольшое круглое отверстие, и через секунду над степью разнесся чудовищный громовой удар. От бугра наискосок через небо возникла яркая-яркая абсолютно прямая толстая линия, ударная волна пригнула травы, и наблюдатели синхронно мысленно зашипели.

'Вот это да! Рельсотрон?'

'Похоже на то. Но чем он выстрелил?'

'Владеешь разверткой воспоминаний?'

'Да.'

'Тогда начинай. Триста кадров назад.'

На повторе удалось смутно разглядеть снаряд. Он был похож на длинный острый карандаш, только из какого-то прозрачного материала, похожего на стекло. За гладкими стенками виднелись в ряд десять шаров, стенки которых образовывали тонкие паутинные сеточки. В шары были вписаны черные матовые кубы, дополнительно поддерживаемые такими же паутинками. Непрозрачным был только наконечник снаряда, но его форму определить не удалось, головку почти полностью охватывало огненное покрывало — похоже, наконечник использовал эффект плазмотрона.

'Кажется, я понял.'

'И..?'

'Это спутник. Вернее, поезд, выводящий на орбиту сразу с десяток спутников.'

'Таких мелких?'

'Видимо, больше им незачем.'

'Это может значить...'

'Да, определенно. Кстати, я все думаю — почему нам позволили это увидеть?'

'Позволили?'

'Именно. Ты не ощущаешь, но тут еще кто-то, кроме нас.'

'Покажи!'

'Упс, похоже, оно решило показаться само. Уходим!'

Их бесплотная птица Тегмарка все же не успела убраться, распознавшая присутствие наблюдателей сущность куда лучше владела этим искусством. Но она не имела намерений убивать, хотя определенно могла это. Мягкий, ватный, но неодолимо-тяжкий 'пинок' вышиб обоих из мира Джардия словно две пушинки, а затем дверь захлопнулась. Червоточины, уязвимости в щите, через который они проникли сюда, больше не существовало.

Возвращение в тело произошло спокойно и буднично. Рагн встал на ноги, пустил волну мышц вдоль тела, разгоняя застоявшуюся кровь, и направился к лестнице вниз. После такого глубокого погружения организм также потратил уйму энергии, и есть хотелось неимоверно. Даже брось Рагн заниматься упражнениями, потолстеть ему бы не удалось.

В обеденной он встретил Орхэи и нисколько не удивился этому. Онна не стала его дожидаться и уже ела, в пику недавнему представлению подчеркнуто аккуратно и красиво. Если бы не четыре пальца на узких аристократических кистях и необычные черты почти безносого лица, ее вполне можно было бы принять за человека. За весьма красивого человека. Онны были тонки в кости и изящны, отличались природной грацией движений, но низкая энергетика организма не позволяла им соперничать силой мышц даже с пятнадцатилетними земными подростками. Взамен они развивали возможный на краю Куста дар пси, которым обладал в той или иной степени каждый представитель их расы. И с использованием этого дара уже человек Жаботинский представлялся тем самым подростком. Вот и Орхэи — Рагн знал, что захоти она, разорвет его руками пополам, причем в буквальном смысле. С другой стороны, и сам он... Все как всегда, вечный спор брони и снаряда.

Он молча присоединился к трапезе, на этот раз не став заниматься эпатажем. Ели много и быстро, человек ухаживал за онной, меняя тарелки и приборы, и длился запоздалый ужин более часа. Затем они разошлись по комнатам спать, когда первые лучи солнца уже взметнулись перстом над оплавленными радиоактивными верхушками гор Лох-Дуйх Верхней Каледонии.

3.

Башня была не слишком большим сооружением, всего-то под полторы сотни метров высоты, но изяществом архитектурного решения зрительно приподнималась раза в два выше. Тонкая и стройная, она туманными утрами словно парила над водами фьорда, а рассветное солнце обливало ее своим светом, придавая железненному бетону цвет слоновой кости, игривый отблеск начинающегося нового дня.

При ближайшем рассмотрении башня отбрасывала красочную маскировку и представала перед гостем в своем настоящем облике — монолитным строением из высокомарочного бетона. Тело башни плавно сужалось кверху, затем немного расходилось своеобразным венчиком примерно на четверти высоты до вершины. Венчик образовывал ровную плоскую площадку, из центра которой еще выше росла длинная игла башни, завершаемая стальной антенной с красным фонариком. Никаких дверей или окон на гладкой поверхности круглой стены не было, они присутствовали только на игле. Монолитный фундамент уходил глубоко в камень небольшого острова, над которым возвышалась башня, возле самого уреза воды виднелись глыбы обработанного камня — остатки каких-то старых построек. К острову вела массивная каменная дамба, плавно переходящая в трехарочный горбатый мост. У самого начала дамбы в кустах по обеим сторонам дороги лежали куски монументальной арки, некогда небрежно спихнутые туда могучими БАТами. А из кустов на башню смотрели чьи-то полные ненависти глаза.

Их обладатель уже с неделю ходил по округе, разведывая обстановку. Передвигался он с изрядной сноровкой, держась все время так, чтобы между ним и его целью находилось какое-нибудь препятствие, костров не разводил, следов не оставлял и вообще был крайне осторожен. Питался сырым мясом мелких зверьков и птиц, которых ловил с ловкостью, говорящей о многих годах практики, и пойманной руками рыбой. Что именно он вынюхивал — бог весть, но каждый раз, когда он обращал свое лицо к башне, появляющееся на нем выражение не оставляло никаких сомнений в крайне недружелюбном настрое соглядатая. На очередном круге он нашел наполовину вплавленный в камень старый 406-мм снаряд, почти полностью заржавелый и треснутый на донце. Время, солнце и дожди выели взрывчатку, вместо нее в щель набилась земля и мох с лишайником. Застарелая ненависть снова исказила лицо человека, заставила зачем-то пнуть древний снаряд, плюнуть и остервенело помочиться на него.

Вот человек снова осторожно выглянул из-за обломка арки, уже почти полностью затянутого травой, как вдруг что-то почудилось сзади. Стремительной молнией он обернулся, вскидывая старый вытертый штуцер под .416 Ригби — но сзади было пусто. Никто не крался к нему, сжимая в зубах нож, никто не летел в прыжке и не целился в него из автомата. Выдохнув сквозь зубы, человек повернулся обратно к ненавистной башне, и тут к его спине протянулась длинная мускулистая рука, коснулась некой точки в основании шеи, и человек мягко осел наземь, словно его выключили. Впрочем, так оно и было. Взвалив добычу на плечо, Рагн — а это был он, споро двинулся к замаскированному подземному ходу, не забыв прихватить и все снаряжение пленника.

Через некоторое время тот пришел в себя, но открывать глаза не спешил. Хотя пробуждение не осталось незамеченным — его тут же кто-то чувствительно толкнул в бок, и пленник непроизвольно вздохнул. Рагн внимательно осматривал его, пока тот пытался освоиться в незнакомой обстановке небольшого стерильно-кафельного бокса. Человек был высокого роста, довольно худ и совершенно лыс, причем ни волоска не было на всем теле. Возраст его определить не представлялось возможным — морщинистая пятнистая кожа изрядно старила, однако витые канаты мышц под ней вполне могли принадлежать какому-нибудь жилистому юнцу. Искусно шитая кожаная одежда из сыромятных шкур, снаряжение почти полностью ручной выделки, отсутствие обуви — и как противовес, отличный старый британский штуцер под мощнейший патрон .416, подходивший даже для охоты на 'большую африканскую пятерку'. Загадка. И Рагн намеревался ее разгадать, хотя печальный ответ уже предполагал.

— Who are you?

Человек свирепо оскалился и буквально прошипел что-то весьма нелицеприятное.

— А-а, судя по выговору, хайлендер из старых. Получается, ты Войну пережил? Но сколько же тебе тогда лет? Оп, а это что?

Под мышкой у пленника виднелся крошечный полустершийся рисунок-татуировка — Hakenkreuz, косая свастика, заключенная в круг, заключенный в квадрат. Рагн задумчиво присвистнул.

— Из этих, значит. — Наклонился к пленнику, — Reich wird nie kapitulieren?

Тот скривился от произношения, но ответил коротко и спокойно, всего одно слово.

— Ja!

И произнес он это с такой убежденностью, что стало понятно — японские солдаты, по тридцать лет скрывавшиеся в филиппинских джунглях, рядом с этим человеком показались бы форменными паникерами.

Рагн минут десять стоял в глубокой задумчивости, уподобившись соляному столбу. Вернуться к реальности его заставил только звук открывшейся двери — проснулась Орхэи.

— Вот вы где. Я почувствовала кого-то чужого рядом, в Башне.

Он подвинулся, открывая вид на пленного. Тот был прикован к толстой дырчатой пластине из нержавейки, размером два на метр, опирающейся тыльной стороной на мощный корневой манипулятор.

— Познакомься, крайне интересный экземпляр хомо сапиенс сапиенс. Шотландский нацист, судя по всему. Пережил Войну и раскатывание Острова катком, затем все это время партизанил в здешних горах. Как-то приспособился к радиации, мутировал, можно сказать. Ему должно быть лет сто-сто десять, а посмотри на его мышцы. Зорок как орел, слух как у волка — едва меня не засек.

— Интересно. Что ты собираешься делать?

— Вот, думаю. Все его тайны давно протухли; понять, что теперь нет национальностей и стран, а есть просто люди — и все остальные, он не сможет, слишком закостенел. Только убить его.

— Отдай лучше научникам, пусть мутацию изучают. Вдруг люди станут жить как онны? — и Орхэи лукаво улыбнулась.

— Идея.

Рагн отошел в сторону, достал из кармана экипировки телефон, ругнулся:

— Все время забываю, что Башня экранирует. — и ушел, захлопнув за собой дверь. Вернулся через пару минут:

— Ниггеры* будут через пять часов. Они там чуть прямо из экрана сюда не вылезли, в такой ажитации. Ладно, пусть он так повисит, а то еще попробует самоубиться. Ты результаты обработала?

Резкая смена темы не обескуражила Орхэи. Спокойно она ответила:

— Да, конечно, и уже отправила.