Р.А.Ц.-2 Танец

1.

Сегодня Башня радовалась неожиданной и довольно приятной прихоти своего хозяина. Игриво помигивали огоньки вечных настенных светильников, подрагивал в такт глухим ударам огромного барабана глубоко-глубоко уходящий в землю фундамент, приветственно полоскался на ветру небольшой шелковый флажок чистых гербовых цветов — синего, красного, белого.

Можно сказать, Башня пританцовывала на месте — потому что в Зале Представлений танцевал ее хозяин. Стелился почти прозрачный белый туман, трепетали искусной работы гобелены на стенах, дрожали и проминались до каменного основания доски сцены, набранные толстенными плахами твердого красного дерева. Где-то играл невидимый сборный оркестр — звенел овальный серебряный колокольчик, почти человеческим голосом пела искусная скрипка, ласково перекатывали ноты струны пианино. И над всем этим вздымался угрожающе-строгий задающий ритм большого барабана.

Буммм. Бумм. Брррум-бум-бумм. Гремел барабан, порою сдваивая и страивая могучие удары, до скрипа натянутая жесткая воловья кожа толщиной в палец дрожала под билами неведомого мастера, и под первобытно-грозные звуки этого инструмента на большой круглой сцене металась смутная полуголая фигура.

Она царила на этом пространстве, ступая уверенно и тяжко, порою же переходя на бесшумный перекатывающийся шаг охотника или на неутомимую волчью поступь пешего гонца. Это был громадный мужчина, мускулистый, с длинными черными волосами, заплетенными в толстую небрежную косу, доходящую до середины спины. Одет он был лишь в широкую набедренную повязку, да узкий зуб-клинок лежал на выпуклой груди, оборачиваясь тонкой стальной цепочкой вокруг шеи. Волосы слиплись от пота, он тяжелыми каплями покрывал и торс, и руки мужчины, оттеняя в тусклом неверном свете гладкую лоснящуюся кожу, веерами срывался с висков при особенно резком движении. Не было видно только лица.

Мужчина танцевал. Ударяли в такт барабану пятки, швыряя могучее, но гибкое тело в очередное невозможное па, змеились под кожей длинные мускулы, свиваясь в узловатые клубки, с почти слышимым свистом расходился воздух под напором рубящей ладони. Это был танец сознающей себя силы. Додревнее представление из исполненных мощи свободных движений, глухих отзвуков попирающих стоп, презрительных поворотов бугрящихся плеч, небрежных наклонов головы и уверенных жестов рельефных рук.

Сила танцевала сама для себя, нимало не заботясь чьим-либо впечатлением, и тем выразительнее и совершеннее был ее танец. Но все-таки при любом диком скачке, кувырке и длинном скольжении — лицо мужчины оставалось обращенным от зрителя.

Среди десятков удобных кожаных кресел, в самом центре полукруглых рядов, сидела полностью закутанная в неопределенного цвета балахон фигура. Широкий капюшон, надвинутый на все лицо, оставлял его в глубокой тени, и оставалось загадкой, как зритель ухитряется что-либо рассмотреть из-под него. Черные кожаные перчатки, чуть выглядывающие из рукавов, полностью скрывали кисти, давая понять, впрочем, что они узки и привычно четырехпалы. Зритель сидел абсолютно неподвижно, и было неясно, то ли он полностью поглощен происходящим перед ним действом, то ли наоборот, не обращает на него никакого внимания.

Мужчина танцевал. Стелился над самой сценой огромной крадущейся кошкой, взмывал вверх в высоченном прыжке, совсем даже не спеша приземляться обратно, повинуясь действию силы тяжести, метался туда и сюда раздраженным от бескормицы зимним шатуном и грациозно-сыто вышагивал объевшимся жирной зеброй львом. Перекатывались удавы мускулов, натягивались толстые сухожилия, равномерно вздымалась могучая грудная клетка...

Барабан постепенно ускорял свой ритм, а ему вторили остальные инструменты затерянного где-то в молочном тумане оркестра. Все чаще слышались хлопки босых стоп о твердые сухие доски, все чаще, пока не слились в дробный перестук кастаньет — теперь танцор двигался практически на месте, незаметно для глаза смещаясь вправо-влево. Все части тела его жили, казалось, собственной жизнью, двигаясь в отдельном ритме, кратном ударам барабана, голова же была склонена вниз и вдобавок прикрыта давно растрепавшимися волосами.

Бррумм-бррумм-бум-бумм! Гулкая раскатистая дробь как-то особенно громко разнеслась в тумане — и с нею мужчина сделал гигантский прыжок прямо с места, присел на колено, уперевшись руками в пол, словно леопард, ломающий хребет неосторожному оленю на водопое. С крайним ударом все стихло, вообще все, и хрупкая тревожная тишина повисла в Зале Представлений.

Бумммм! Еще один удар, отрывистый и совсем уж оглушающе-громкий, будто команда строю из одного человека, и по этой команде мужчина наконец рывком повернул голову к залу.

Зритель чуть заметно вздрогнул. Мужчина был красив истинной мужской красотой — непокорной, яростной, хищной. Залитое потом блестящее лицо хранило след недавнего свирепого оскала, масса слипшихся спутанных волос нависала над челом, а возле самого колена нетерпеливо болтался и раскачивался на цепочке тускло посверкивающий зуб-клинок, тщась вонзиться хоть во что-нибудь. Еще ниже из-под сбившейся набок набедренной повязки виднелись тяжелые чресла.

Короткая пауза миновала, и мужчина легко встал, развернулся и скрылся в клубах тумана, не потрудившись как-либо заметить одинокого зрителя. Через некоторое время Зал покинула и эта фигура.

Башня довольно скрипнула натруженными сегодня досками сцены, одобрительно качнула центральным гобеленом и впустила в Зал легкий сквозняк, немедля принявшийся выдувать наружу остатки тумана. Сегодня был хороший день.

Непринужденное общение продолжилось в обеденной. Хозяин в полном соответствии со своей конституцией и текущим обликом не вкушал пищу, не принимал ее и даже не ел — он жрал. Влажные волосы и тело в насквозь пропитанной потом простой полотняной рубахе с вырезом на груди обильно украсились потеками жира и кусочками исчезающих в широкой глотке блюд. Мужчина жрал подобно дикому зверю, крепкими изжелта-белыми зубами он отрывал огромные куски мяса с костей и проглатывал их, почти не жуя. Сами кости трещали и крошились под напором мощных челюстей, изо рта летели брызги и капли костного мозга, пятная белоснежную накрахмаленную скатерть, понизу сплошь измятую вытираемыми о нее руками. Огрызки хозяин небрежно швырял в полупрозрачную фарфоровую супницу, уже почти полную костей, и в довершение всего то и дело звучно сморкался — хорошо хоть, куда-то вбок, на натертый паркетный пол. Стоящий перед визитером прибор оставался нетронутым.

Чуткое обоняние гостя нещадно атаковали волны запаха крепкого мужского пота, исходящие от всей фигуры хозяина Башни, а весьма свободные манеры, вернее, их полное отсутствие, оскорбляли тонкие эстетические чувства. Впрочем, гость не подавал вида, сидя недвижимой статуей под своим безразмерным балахоном. Но... и его терпение не было безграничным.

— Я восхищена вашим приемом, господин Рагн. Но этот... антураж провоцирует меня усомниться в вашей компетентности. Думаю, нам стоит обратиться к менее... одиозному вашему коллеге.

Мужчина на миг тупо уставился на гостью, как "только что выяснилось", пожал плечами, жирной пятерней почесал затылок поверх косы и с собенно громким чавканьем проглотил большой кусок мяса.

Невидимо скривившись под капюшоном, гостья медленно встала и неправилась к двери. Ее шаги сопровождали звуки продолжившегося пожирания-пиршества. Дверь предупредительно открылась перед нею, она наполовину перешагнула через порог — и обернулась. В полумраке капюшона гневно сверкнули большие глаза.

— Хорошо! Нам нужны именно вы — но не думайте, что сможете...

Что хотела сказать гостья — осталось тайной, поскольку мужчина прервал ее властным жестом руки, а затем указал на другую дверь, ведущую в курительную комнату. Впрочем, при известном воображении не составило бы никакого труда экстраполировать фразу как минимум десятком-другим способов, учитывающих женскую природу гостьи и раздраженное состояние ее высокомерия. Ей ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.

Спустя десять минут ее позвали — и за это время вся обеденная разительно изменилась. Перемена была... впечатляющей. Скатерти вернули себе первозданную чистоту, испарились куда-то объедки и осколки костей, а мужчина приобрел совершенно иной облик. Казалось бы, всего-то перемен — чистые блестящие волосы, освеженное ледяным душем тело и чистая же рубаха, но главное впечатление производили совсем не они. Изменилось внутренее наполнение. Осанка, положение рук и головы, собранный прямой взгляд и гордо развернутые плечи свидетельствовали о почти мгновенной — куда там иному актеру — и мало не всеобъемлющей смене состояния психики. Грубый неотесанный варвар канул в неизведанные глубины, а вместо него на сцене появился подтянутый образованный... офицер (?), щеголяющий великолепной выправкой.

— Смогу. Я могу сейчас... просить... луну с неба и пашет из соловьиных язычков — и они будут предоставлены. Пославшие вас это предусмотрели, в отличие от, и должны были снабдить вас определенным Словом. Итак?

Голос мужчины, доселе не звучавший для гостьи, оказался вполне под стать его виду. Спокойный и строгий низкий баритон, почти бас-кантанто, с явственными металлическими обертонами, практически безэмоциональный, что было неудивительно, слишком важное дело привело к нему стройную четырехпалую фигуру в бесформенном балахоне.

Гостья сделала о-очень глубокий вдох, обозначивший под толстой тканью высокую грудь, и несколько секунд пыталась справиться с охватившим ее бешенством. Затем замерла статуей на пару мгновений — и сказала низким глубоким голосом, нимало не походившим на ее собственный:

— Здравствуй, Рагн. Приветствует Тир Сварщик. Поневоле буду краток. Мы столкнулись с проблемой, которая требует твоего присутствия. Минуло четыре года с момента образования Роя, и за все это время нам ни разу не удалось добыть какой-либо информации о происходящем там. Все попытки разведки пресекаются легко и непринужденно, даже с некоторым изяществом. Прогнозы развития тревожат нас все более — они уже могли сравняться с нами в технологиях конвенционного оружия и информатике, а то и превзойти. Щеглов опять имеет на этот счет особое мнение, и я склонен больше верить ему, чем нашим аналитикам. Единственное, в чем мы их пока превосходим — у них нет технологии Перехода.

На этом месте мужчина усмехнулся, буркнув себе под нос: 'Ну, у нас ее нет тоже'. Голос продолжил:

— Мы уже обращались к Дикию и Аскольду, но... они просто исчезли. Так что если ты примешь мое предложение, знай — опасность велика. Твои условия?

Он не раздумывал ни секунды:

— Она.

Девушка была действительно хорошо выучена, она сумела удержать транс. Голос собеседника прервался всего на миг — но продолжил с явно слышимым удивлением:

— Зачем она тебе?

Мужчина усмехнулся:

— Думаю, одна из пяти оннов, служащих Империи, достаточно интересная птичка, чтобы познакомиться с ней поближе. Тем более, сама Орхэи, Тихий Голос Императора.

— Не теряешь хватки, Рагн. Но вообще-то их двенадцать.

Тот отреагировал мгновенно:

— Значит, не менее тридцати.

— Точно не теряешь хватки. Хорошо. На срок шесть месяцев капитан Орхэи Оментари придается тебе в качестве специалиста. Ей поручается оказывать тебе необходимую поддержку в объеме возможностей по рангу и занимаемой должности, а также разрешается передавать тебе информацию до грифа ОВ включительно, кроме списков один-четыре. Устраивает?

— Вполне. Активные действия?

— Исключаются. Не буди лихо...

Рагн хохотнул:

— Скорее, лича.

— Еще. Жизнь Орхэи...

— Я понял. Я умру раньше нее.

— Хорошо. Тебе нужны прочие ресурсы, финансы?

— Нет. В крайнем случае, через нее. Должен быть какой-нибудь фонд...

— Она в курсе.

— Тогда — Слово.

— Слово. До связи.

2.

Для начала действий далеко ходить не потребовалось. Башня была выстроена не только и не столько в качестве жилища. Основным ее предназначением, всемерно поддержанным ее необычной архитектурой, являлась именно поддержка начинаний своего хозяина. Лежа на небольшой площадке на вершине высокой Башни, открытый всем ветрам, свету звезд и мраку ночи, Рагн ощущал. К этому процессу мало подходили такие слова, как 'смотрел' или 'слушал', поскольку привычные органы чувств не были им задействованы, равно как и какие-либо технические усилители и антенны. Привычно изгнав из головы обыденное сознание, он усилием воли перешел особое состояние, которое давало ему возможность немного раздвинуть рамки законов 'твердой' реальности, приближаясь к мироощущению самих Держателей. Ощущал он направленно, ориентируя потоки поступающей информации и сортируя их по одному ему ведомым критериям. Прибегнув к отдаленной высшей абстракции, можно было сказать, что Рагн парил подобно птице над массивами сенсорных данных — причем совсем не своих. Это, разумеется, не было проникновением в Хроники Акаши, вообще-то невозможным в доменах Урр-Тех, а являлось 'обычным' пси, но по-своему отличалось изощреннейшей техникой исполнения и использованием отдаленных малохоженых тропинок к сокрытому. Очень сложно было передать, что именно он делал — гораздо легче было подключить вопрошающего к своему полю сознания и напрямую передать смысл происходящего.

Кстати, такое подключение уже существовало! Рагн с немалым удивлением обнаружил, что его 'птица' летает не в одиночестве. Она отбрасывала легкую тень — и тень эта была вполне ощутима и самостоятельна, деятельно справляясь с бурными, порой перехлестывающими сознание Рагна валами данных.

'Орхэи?'

'Да, Рагн?'

'Ты хороша, Видящая.'

'Ты как минимум не уступаешь. Где ты учился?'

'Я не учился. Скорее, можно сказать, что я возник.'

'И много вас таких?'

Беззвучный смех.

'Сколько потребуется Человечеству.'

'Я чувствую в тебе знакомые... нотки. Ты не учился в наших монастырях?'

'Нет. Я учился в наших монастырях.'

'Но стоят они на землях Рассеянного Народа.'

'Да. Стояли.'

Глубокое молчание. Затем:

'Ты чувствуешь?'

'Да. Идем.'

Их птица взмыла так высоко, как только могла. Была нешуточная опасность не вернуться из этих кристаллизованных холодных высей, но тренированная соединенная воля человека и онны справилась. Искомое наконец нашлось. Птица сложила крылья и быстрее стрелы низринулась в небольшую расщелину посреди голой каменистой равнины, сплошь покрытой крупными угловатыми валунами — так их внутреннему взору представлялось окружающее.

Они нашли ту тонкую нить, возможно, единственную, соединяющую наглухо изолированный теперь мир Джардия с остальными. В монолитной броне нашлась прореха, и завеса, успешно препятствующая всем видам проникновения и разведки, пропустила их щуп вовнутрь. Краткое мгновение обгоняющего звук падения с орбиты завершилось потрясшим все нервы ударом, с которым они встроились в первый попавшийся длинномерный разветвленный объект. Им оказалась растительная сеть. Давным-давно онны для каких-то своих целей немного изменили флору планеты, отчего корневая система растений приобрела свойство целостности. Нет, корни не срастались друг с другом, для совершенно различных видов растений подобное могли бы проделать лишь эльфы, да и то с непредсказуемым результатом, — они только соприкасались, но и этого было достаточно.

Быстрый 'взгляд' вокруг. Порыв сдержанной горечи.

'Мой мир...'

Человек промолчал, выразив лишь короткое ощущение поддержки. Зрелище-ощущение действительно было печальным. Джардии не повезло стать местом ожесточенной битвы не армий, не фронтов, не государств — цивилизаций. Ядерное и тяжелое магическое оружие оставило многочисленные безжизненные проплешины, сожгло почвы равнин и гор, нарушило тонкий, тысячелетиями выстраивавшийся баланс биосферы.

Боеголовки типа 'Пустошь' в полной мере оправдывали свое название — они оказались еще опаснее, чем этого можно было ожидать. Здесь, где немного не так действовали привычные законы физики, готовясь смениться иными принципами, средневысотные подрывы 'Пустоши' произошли нерасчетным образом. Огненные сферы от потоков рентгеновского излучения не угасли мгновенно, передав энергию дальше, а забрали заметную ее часть, при этом почему-то вызвав образование большого количества радионуклидов. Тонна изомера гафния в одной боеголовке заражала своим действием бОльшую площадь, чем подрыв 'грязной' бомбы.

'Последний туман', после того, как доставил массу неприятностей укрепрайону, пронесся еще почти на две тысячи километров дальше — и в этой полосе не осталось вообще ничего живого.

Но все это было сущей ерундой в сравнении с ужасающим ударом нового человеческого оружия. Достаточно сказать, что после него по орбите поплыла новая небольшая луна, играющая в салочки приливов со своей старшей сестрой. Значительная часть атмосфера также оказалась выброшенной ударом в космос, и теперь за планетой тянулся длинный шлейф газов и пыли, похожий на дым от большого пожара, на размотавшийся в воде саван с ног мертвеца, на пелену болотного тумана. Чудовищная тектоническая активность разбуженных встряской недр беспрестанно перекраивала очертания морей и континентов, огненными цепочками гигантских вулканов выбрасывала в темное небо все новые и новые порции пепла и газов. Воды океанов набрасывались на сушу шестисотметровыми валами цунами, стремясь сравняться высотой с горами и порой пробираясь внутрь материков на многие сотни километров.

От былой единой всепланетной корневой системы в таких катаклизмах остались лишь жалкие ошметки, но кое-что выяснить было можно. В чем-то это даже помогало, система защиты от постороннего вторжения также практически разрушилась.

'Странно.'

'Да уж.'

На орбитах висели спутники. Масса спутников на всех орбитах. Десятки тысяч небольших дециметровых кубиков непонятного назначения, судя по фону — разного. В воздухе было чисто. То есть совсем чисто, ни одного летательного аппарата. Впрочем, неудивительно, атмосфера оставалась крайне возмущенной, ураганы, смерчи и прочие сюрпризы зарождались чуть ли не ежеминутно по всей планете, и полеты были делом весьма опасным.

С наземной активностью было неясно. Нет, гусеницы не рвали траву гребнями траков, колеса не продавливали в ней колеи, но какое-то движение ощущалось. Центр активности приходился на пятачок нетронутой поверхности, почему-то нисколько не задетой всеми разрушительными событиями последнего времени. Хотя пятачком он был только по меркам планетарным, а вообще имел размер чуть меньше Гренландии.

Рагн и Орхэи немного изменили 'точку зрения', сконцентрировав внимание на этом участке суши, и были вознаграждены за свою чувствительность. Их соединенному взору предстала странная картина.

По бескрайней холмистой равнине ползла некая бесформенная серая масса, неуклюже, но довольно быстро переваливающаяся через неровности рельефа. Прикинув ее размеры, наблюдатели вдруг ощутили холодок — неровности, исчезающие под брюхом массы, оказались неплохими такими холмами! Туша, похожая на гигантскую серую амебу, занимала не менее трех-четырех квадратных километров, а двигалась со скоростью около шестидесяти километров в час, причем за ней оставалась почти целая немного примятая трава. Никаких выступающих частей туша не имела, излучала лишь немного тепла, а передвигалась и вовсе бесшумно, казалось, проворачиваясь сама в себе.

Через минут десять она доползла до единственной постройки на всей равнине, сколько ее было видно до горизонта. Постройка представляла собой исполинскую круглую трубу, уходящую на неведомую глубину в недра планеты. Конец трубы возвышался над землей на двадцать метров, снаружи чуть ниже края по периметру шло полукруглое вздутие, словно надетое кольцо. Труба была и впрямь огромна, подстать туше. Не менее сотни метров в диаметре, она имела стенки толщиной метров сорок, на вид из какой-то гладкой керамики, с косо срезанным вовнутрь краем.

Туша нависла брюхом над трубой, накатилась на нее, подминая, немного поворочалась туда и сюда и затихла. Около часа она оставалась неподвижной, затем как-то сразу вся двинулась дальше. Она ощутимо потяжелела, словно бы напившись воды через соломинку. Вообще, движение материала этой массы напоминало изменение формы воздухозаборников современных самолетов — такое же плавное перетекание из одного состояния в другое. Но если она вся из металла, то сколько же она тогда весит?!

'Смотри!'

На 'спине' туши вздулся большой бугор, с нем протаяло небольшое круглое отверстие, и через секунду над степью разнесся чудовищный громовой удар. От бугра наискосок через небо возникла яркая-яркая абсолютно прямая толстая линия, ударная волна пригнула травы, и наблюдатели синхронно мысленно зашипели.

'Вот это да! Рельсотрон?'

'Похоже на то. Но чем он выстрелил?'

'Владеешь разверткой воспоминаний?'

'Да.'

'Тогда начинай. Триста кадров назад.'

На повторе удалось смутно разглядеть снаряд. Он был похож на длинный острый карандаш, только из какого-то прозрачного материала, похожего на стекло. За гладкими стенками виднелись в ряд десять шаров, стенки которых образовывали тонкие паутинные сеточки. В шары были вписаны черные матовые кубы, дополнительно поддерживаемые такими же паутинками. Непрозрачным был только наконечник снаряда, но его форму определить не удалось, головку почти полностью охватывало огненное покрывало — похоже, наконечник использовал эффект плазмотрона.

'Кажется, я понял.'

'И..?'

'Это спутник. Вернее, поезд, выводящий на орбиту сразу с десяток спутников.'

'Таких мелких?'

'Видимо, больше им незачем.'

'Это может значить...'

'Да, определенно. Кстати, я все думаю — почему нам позволили это увидеть?'

'Позволили?'

'Именно. Ты не ощущаешь, но тут еще кто-то, кроме нас.'

'Покажи!'

'Упс, похоже, оно решило показаться само. Уходим!'

Их бесплотная птица Тегмарка все же не успела убраться, распознавшая присутствие наблюдателей сущность куда лучше владела этим искусством. Но она не имела намерений убивать, хотя определенно могла это. Мягкий, ватный, но неодолимо-тяжкий 'пинок' вышиб обоих из мира Джардия словно две пушинки, а затем дверь захлопнулась. Червоточины, уязвимости в щите, через который они проникли сюда, больше не существовало.

Возвращение в тело произошло спокойно и буднично. Рагн встал на ноги, пустил волну мышц вдоль тела, разгоняя застоявшуюся кровь, и направился к лестнице вниз. После такого глубокого погружения организм также потратил уйму энергии, и есть хотелось неимоверно. Даже брось Рагн заниматься упражнениями, потолстеть ему бы не удалось.

В обеденной он встретил Орхэи и нисколько не удивился этому. Онна не стала его дожидаться и уже ела, в пику недавнему представлению подчеркнуто аккуратно и красиво. Если бы не четыре пальца на узких аристократических кистях и необычные черты почти безносого лица, ее вполне можно было бы принять за человека. За весьма красивого человека. Онны были тонки в кости и изящны, отличались природной грацией движений, но низкая энергетика организма не позволяла им соперничать силой мышц даже с пятнадцатилетними земными подростками. Взамен они развивали возможный на краю Куста дар пси, которым обладал в той или иной степени каждый представитель их расы. И с использованием этого дара уже человек Жаботинский представлялся тем самым подростком. Вот и Орхэи — Рагн знал, что захоти она, разорвет его руками пополам, причем в буквальном смысле. С другой стороны, и сам он... Все как всегда, вечный спор брони и снаряда.

Он молча присоединился к трапезе, на этот раз не став заниматься эпатажем. Ели много и быстро, человек ухаживал за онной, меняя тарелки и приборы, и длился запоздалый ужин более часа. Затем они разошлись по комнатам спать, когда первые лучи солнца уже взметнулись перстом над оплавленными радиоактивными верхушками гор Лох-Дуйх Верхней Каледонии.

3.

Башня была не слишком большим сооружением, всего-то под полторы сотни метров высоты, но изяществом архитектурного решения зрительно приподнималась раза в два выше. Тонкая и стройная, она туманными утрами словно парила над водами фьорда, а рассветное солнце обливало ее своим светом, придавая железненному бетону цвет слоновой кости, игривый отблеск начинающегося нового дня.

При ближайшем рассмотрении башня отбрасывала красочную маскировку и представала перед гостем в своем настоящем облике — монолитным строением из высокомарочного бетона. Тело башни плавно сужалось кверху, затем немного расходилось своеобразным венчиком примерно на четверти высоты до вершины. Венчик образовывал ровную плоскую площадку, из центра которой еще выше росла длинная игла башни, завершаемая стальной антенной с красным фонариком. Никаких дверей или окон на гладкой поверхности круглой стены не было, они присутствовали только на игле. Монолитный фундамент уходил глубоко в камень небольшого острова, над которым возвышалась башня, возле самого уреза воды виднелись глыбы обработанного камня — остатки каких-то старых построек. К острову вела массивная каменная дамба, плавно переходящая в трехарочный горбатый мост. У самого начала дамбы в кустах по обеим сторонам дороги лежали куски монументальной арки, некогда небрежно спихнутые туда могучими БАТами. А из кустов на башню смотрели чьи-то полные ненависти глаза.

Их обладатель уже с неделю ходил по округе, разведывая обстановку. Передвигался он с изрядной сноровкой, держась все время так, чтобы между ним и его целью находилось какое-нибудь препятствие, костров не разводил, следов не оставлял и вообще был крайне осторожен. Питался сырым мясом мелких зверьков и птиц, которых ловил с ловкостью, говорящей о многих годах практики, и пойманной руками рыбой. Что именно он вынюхивал — бог весть, но каждый раз, когда он обращал свое лицо к башне, появляющееся на нем выражение не оставляло никаких сомнений в крайне недружелюбном настрое соглядатая. На очередном круге он нашел наполовину вплавленный в камень старый 406-мм снаряд, почти полностью заржавелый и треснутый на донце. Время, солнце и дожди выели взрывчатку, вместо нее в щель набилась земля и мох с лишайником. Застарелая ненависть снова исказила лицо человека, заставила зачем-то пнуть древний снаряд, плюнуть и остервенело помочиться на него.

Вот человек снова осторожно выглянул из-за обломка арки, уже почти полностью затянутого травой, как вдруг что-то почудилось сзади. Стремительной молнией он обернулся, вскидывая старый вытертый штуцер под .416 Ригби — но сзади было пусто. Никто не крался к нему, сжимая в зубах нож, никто не летел в прыжке и не целился в него из автомата. Выдохнув сквозь зубы, человек повернулся обратно к ненавистной башне, и тут к его спине протянулась длинная мускулистая рука, коснулась некой точки в основании шеи, и человек мягко осел наземь, словно его выключили. Впрочем, так оно и было. Взвалив добычу на плечо, Рагн — а это был он, споро двинулся к замаскированному подземному ходу, не забыв прихватить и все снаряжение пленника.

Через некоторое время тот пришел в себя, но открывать глаза не спешил. Хотя пробуждение не осталось незамеченным — его тут же кто-то чувствительно толкнул в бок, и пленник непроизвольно вздохнул. Рагн внимательно осматривал его, пока тот пытался освоиться в незнакомой обстановке небольшого стерильно-кафельного бокса. Человек был высокого роста, довольно худ и совершенно лыс, причем ни волоска не было на всем теле. Возраст его определить не представлялось возможным — морщинистая пятнистая кожа изрядно старила, однако витые канаты мышц под ней вполне могли принадлежать какому-нибудь жилистому юнцу. Искусно шитая кожаная одежда из сыромятных шкур, снаряжение почти полностью ручной выделки, отсутствие обуви — и как противовес, отличный старый британский штуцер под мощнейший патрон .416, подходивший даже для охоты на 'большую африканскую пятерку'. Загадка. И Рагн намеревался ее разгадать, хотя печальный ответ уже предполагал.

— Who are you?

Человек свирепо оскалился и буквально прошипел что-то весьма нелицеприятное.

— А-а, судя по выговору, хайлендер из старых. Получается, ты Войну пережил? Но сколько же тебе тогда лет? Оп, а это что?

Под мышкой у пленника виднелся крошечный полустершийся рисунок-татуировка — Hakenkreuz, косая свастика, заключенная в круг, заключенный в квадрат. Рагн задумчиво присвистнул.

— Из этих, значит. — Наклонился к пленнику, — Reich wird nie kapitulieren?

Тот скривился от произношения, но ответил коротко и спокойно, всего одно слово.

— Ja!

И произнес он это с такой убежденностью, что стало понятно — японские солдаты, по тридцать лет скрывавшиеся в филиппинских джунглях, рядом с этим человеком показались бы форменными паникерами.

Рагн минут десять стоял в глубокой задумчивости, уподобившись соляному столбу. Вернуться к реальности его заставил только звук открывшейся двери — проснулась Орхэи.

— Вот вы где. Я почувствовала кого-то чужого рядом, в Башне.

Он подвинулся, открывая вид на пленного. Тот был прикован к толстой дырчатой пластине из нержавейки, размером два на метр, опирающейся тыльной стороной на мощный корневой манипулятор.

— Познакомься, крайне интересный экземпляр хомо сапиенс сапиенс. Шотландский нацист, судя по всему. Пережил Войну и раскатывание Острова катком, затем все это время партизанил в здешних горах. Как-то приспособился к радиации, мутировал, можно сказать. Ему должно быть лет сто-сто десять, а посмотри на его мышцы. Зорок как орел, слух как у волка — едва меня не засек.

— Интересно. Что ты собираешься делать?

— Вот, думаю. Все его тайны давно протухли; понять, что теперь нет национальностей и стран, а есть просто люди — и все остальные, он не сможет, слишком закостенел. Только убить его.

— Отдай лучше научникам, пусть мутацию изучают. Вдруг люди станут жить как онны? — и Орхэи лукаво улыбнулась.

— Идея.

Рагн отошел в сторону, достал из кармана экипировки телефон, ругнулся:

— Все время забываю, что Башня экранирует. — и ушел, захлопнув за собой дверь. Вернулся через пару минут:

— Ниггеры* будут через пять часов. Они там чуть прямо из экрана сюда не вылезли, в такой ажитации. Ладно, пусть он так повисит, а то еще попробует самоубиться. Ты результаты обработала?

Резкая смена темы не обескуражила Орхэи. Спокойно она ответила:

— Да, конечно, и уже отправила.

— И что Сварщик?

— Мрачен. Рой совершил ожидаемый технологический рывок — помнишь ту тушу на равине?

— Такое забудешь.

— Эксперты в ауте. Они назвали ее 'полиход'. Сколько-то мегатонн 'жидкого металла', так для простоты решили именовать этот материал — а вообще-то, он к металлу имеет лишь некоторое отношение. У вас были подобные разработки, но они остались просто идеями и голым теоретическим умствованием. Рой же сумел реализовать идею в материале. И это не лабораторный образец, перед 'пинком' я засекла еще пять подобных образований.

— Мда-а...

— И, главное, задумка-то какова! Если не считать жутких сложностей с технологией изготовления этого 'жидкого металла', вся конструкция устройства предельно упрощается. Просто берем нужное количество материала на тушу — и пихаем в нее только то, что сама она не в состоянии сформировать. Лазеры, станки, ракеты, чистые вещества и так далее. Никаких проблем с движителем, она с одинаковой легкостью может передвигаться по суше и по воде, под водой и в смешанных средах. Только что летать не может. Формирует из себя практически любое необходимое в данный момент оборудование, а после возвращает все обратно. Хорошее приближение к Универтеру.

— Понял. Это качественный скачок, примерно как с открытием ядерной энергии. Две трети технологического дерева становятся ненужными, и теперь Рой может соперничать с людьми как минимум на равных, наплевав на громадное количественное превосходство. Изящно. Тир будет волосы рвать.

— Уже.

— И проблему управления они тоже решили.

— Да она и не стояла перед ними с самого начала. Кто-то ведь украл всю эту прорву техники. Наверняка у них есть ИИ.

Этот крайне познавательный разговор внезапно был прерван самым невежливым образом. Орхэи вдруг насторожилась, вытянулась в струнку, к чему-то прислушиваясь, а вот Рагн начал действовать сразу, не раздумывая, он сгреб онну в охапку и мгновенно прыгнул в дверь, а потом в узкий люк технического колодца. Старый добрый принцип 'есть сомнения — сомнений нет!' никогда еще его не подводил. Выработанное годами чутье на опасность, многократно подстегнутое развитым даром пси, дало шанс на выживание и в этот раз.

Далеко от Башни, более чем за четыреста километров, еще над водами Северного моря — только-только перевалив за его середину, шесть размытых теней, режущих плоскостями почти твердый воздух, одновременно сбросили по восемь теней поменьше, после чего столь же синхронно заложили крутой разворот с высокой перегрузкой, почти что боевой, и легли на обратный курс. Контроль не требовался, потому что произведшие залп машины были ничем иным, как новейшими 'Беркут-М19'. Сплав самых совершенных технологий человечества, они были почти невидимы для радаров, а высота полета в десять метров над волнами, брызги которых порой засасывались в воздухозаборники, убирала и это самое 'почти'. Засечь полет двух ударных звеньев мог бы лишь спутник, но за территориями, подвергшимися тотальной зачистке во время Войны, особого наблюдения не велось. Так, приглядывали, и только. У людей был достаточно проблем и без этого.

Малые тени после сброса выщелкнули короткие крылья, сверкнули огоньки запустившихся двигателей, и сверхзвуковые крылатые ракеты 'Кончар' начали свой короткий полет к вожделенной цели. Обменявшись сложными группами кодов, они привычно образовали стаю, перегруппировались, ожидая активного противодействия, прорывать которое и были предназначены они. Но все было тихо. Сложным ломаным маршрутом стая ракет прошла по долинам гор, на бешеной скорости огибая неровности рельефа, оставляя за собой всплывшую вверх брюхом рыбу в ручьях и сдутых волной со скал коз. Ракеты подкрались к цели и обрушились на нее внезапно, подобно селю или оползню. Цель быстро вырастала в приемниках головок самонаведения, и не попасть в нее было невозможно, полуторастаметровая игла была слишком крупна для промаха. Впрочем, 'Кончары' не промахнулись бы и по цели раз в сто меньшей.

Сорок восемь сверхзвуковых ракет, каждая из которых несла специальную противобункерную боеголовку, могущую пробивать до восемнадцати метров железобетона, почти одновременно воткнулись на разной высоте в тонкий силуэт Башни.

Удар! Башня полностью окуталась облаком взрывов, несущиеся со страшной скоростью ракеты своими многослойно бронированными боеголовками выламывали огромные дыры в стенах и подрывались внутри, порой проходили насквозь, отчего с противоположной стороны выметывался фонтан огня, бетонной крошки и ошметков убранства комнат. В один миг изящное архитектурное сооружение превратилось во множество больших и малых фрагментов, связанных друг с другом только лишь прутьями арматуры, в кусок выеденного мышами сыра, в ноздреватую пемзу. А затем величественно и неторопливо Башня рухнула. Сложилась сама в себя, оставляя на своем месте лишь гигантскую тучу пыли и смертельно опасные неустойчивые руины.

* Научно-исследовательский институт генетики и геронтологии

4.

Перемещаясь по коридорам Башни, Рагн поставил рекорд стремительности. Через пару секунд отошла от неожиданности Орхэи и постаралась перестать быть обузой. Она старалась изо всех сил, но самостоятельно поспеть за широкой тенью Рагна не могла, ее тащило за ним на буксире, словно неумолимым течением горной реки. Наконец, впереди возникли двери лифта, выполненные из матового металла. Они поспешно разошлись, открывая небольшую кабину, и пока смыкались обратно, Рагн успел простучать пальцами длинную дробь кода на кнопках. У Орхэи перехватило дыхание — лифт камнем рухнул вниз без какой-либо подготовки. В свободном падении на несколько секунд наступила невесомость. Она длилась и длилась, кабина упала уже явно гораздо глубже уровня земли и все продолжала полет. Торможение началось, когда онна уже и не надеялась уцелеть. С протяжным скрипом и зубодробительной вибрацией, от которой подгибались колени, лифт остановился. Двери раскрылись, и впереди показался тоннель, сводчато-каменный, даже на вид древний, с сырыми стенами и кое-где свисающими прядями какой-то блеклой растительности. Источником света служили редкие лампы, питаемые толстым черным кабелем, идущим по стене на уровне головы. Больше ничего Орхэи рассмотреть не успела, Рагн снова потащил ее вперед, будто паровоз. В какой-то момент он резко остановился.

— Сейчас!

Оба одинаковым движением присели под стеной, заткнули уши и открыли рты. Над головой раздался резкий и страшный удар, от которого зримо заколебались стены коридора, потемнело в глазах и сердце пропустило такт. Затем, после мучительной паузы, долгий рокочущий грохот — то рушилась Башня. Коридор наполнился басовитым гулом и частыми аритмичными биениями, звук был столь силен, что камни стен ходили ходуном, угрожая вот-вот рассыпаться в прах. Вокруг грохотало и звенело, куски разрушенного сооружения еще долго не могли найти себе места, стеная о предательском нападении, ворочаясь и снова и снова переламываясь под собственным весом. Потом стало понемногу затихать. Древние глыбы камня в стенах все же устояли, неведомые давно умершие строители заложили многократный, избыточный запас прочности, а главное — использовали почти неразрушимую полигональную кладку. Наконец, стихло достаточно, чтобы можно было различить слова. Рагн сжимал и разжимал кулаки, молча, отчего это выглядело еще страшней. Орхэи сквозь красную муть перед глазами искоса взглянула в лицо своего спутника и разом забыла о боли тела — столь ужасно было выражение на нем.

— Ты цел?

Похоже, он ее вообще не услышал. Она повторила, громче. Рагн все-таки ответил, с паузой, но лучше бы он этого не делал. Голос человека был хриплым и каким-то задушенным, будто слова с усилием продирались через наждачно-шершавую глотку. А его интонации... Орхэи вдруг захотелось зажать себе уши, чтобы никогда больше не слышать такого голоса.

— Моя Башня, моя Лариса! Я строил тебя три года, три вечности и одну душу... Кто бы это ни сделал, я отыщу их — и они пожале-еют...

Последнее слово Рагн произнес с совершенно белыми глазами, слегка понизив голос, так протяжно-шелестяще, что прозвучавшая в нем тень ужасного обещания отозвалась в онне невольной дрожью всего тела. Затем Рагн вдруг спохватился.

— Что, напугал тебя, малышка? Не рассиживайся, нужно идти. Могут и чего похуже сбросить...

Орхэи механически встала и последовала за ним, ее сознание балансировало на самой грани отключения. Слишком многое сразу произошло за короткое время, и разум онны не мог переварить обрушившуюся массу впечатлений. Пленник, полет в лифте, бомбежка, еще это вот...

Ее спутник начинал пугать ее все больше и больше. Сначала режущая белизной ненависть, клокочущая раскаленная ярость, которая, казалось, вот-вот начнет плавить камни — и практически сразу, без какого-либо перехода, смена психического состояния. Словно очередная маска — щелк. Доброжелательное спокойствие, уверенность, четкое планирование дальнейших шагов... Человек ли перед нею?

— Э-э, да ты вот-вот... Орхэи? Орхэи! — резкий оклик всколыхнул какую-то вязкую муть, куда медленно погружалось сознание девушки. Она слегка встрепенулась.

— Слушай меня. Малый 'Полет зеленой птицы' знаешь?

— Знаю.

— Делай. — приказ вызвал еще немного разогнавшее муть недоумение.

— Что, здесь?

— Именно. Если ты не восстановишься, мы далеко не уйдем. Делай.

И она начала делать. Комплекс движений, упомянутый человеком, предназначался для самовосстановления организма после травм и заболеваний, для оптимизации всех протекающих в нем биохимических и психофизических процессов, вот только делать его предписывалось не в сыром полутемном каменном туннеле (как еще лампы-то уцелели — подумала она краем сознания), а на залитой утренним солнцем храмовой площадке, в окружении символов равновесия и благополучия, в присутствии мастера-лекаря и кого-нибудь из наставников. Как вариант — на лесной лужайке, пропитанной запахом редких целебных трав и настоянным на чистоте воздухом, где беспечно щебечут птицы и скрипят чешуйчатые марлоа, наслаждаясь свежестью утра и внося собственную неповторимую ноту в общее величественное песнопение Жизни...

Что? Завершив последнее движение комплекса, Орхэи нехотя покинула столь ярко представившуюся ей картину. В унисон ей человек также плавным движением перетек в какую-то мягкую стойку и замер напротив.

— Ты...

— Я, я. Ну как, лучше?

Орхэи вслушалась в себя и с удивлением осознала, что небольшая контузия от взрывов и ударов полностью исчезла, все тело буквально пело от наполнившей его светлой искристой легкости, и даже синяки на локтях и коленях заметно уменьшились, уже не доставляя значительных неудобств. А сознание стало кристально-чистым, как после часовой медитации, куда-то пропал весь страх, и обсидиановый скальпель разума более не затеняло ничего. С неожиданной ясностью и легкостью она помыслила, что чего-то подобного достигала только дважды, оба раза на специально подготовленных площадках родного храма Наилу.

Рагн удовлетворенно ответил сам себе:

— Лучше. Идем же. — после чего повернулся и споро зашагал вперед. Ей ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. На ходу она покачала головой — такой мастерской подстройки ей видеть еще не приходилось. Определенно, он мог дать ей фору во многих областях и разделах Искусства. Тут же пробудилось присущее девушке жгучее любопытство. Некоторое время Орхэи сдерживала его, борясь сама с собой — для праздных вопросов было далеко не самое подходящее время, и периодически вздрагивавшие позади скалы это подтверждали, однако вскоре человек добродушно сказал, не оборачиваясь:

— Да спрашивай уже, а то лопнешь. Только уговор — игра не в одни ворота.

Онну прорвало.

— Почему И... Тир обратился именно к тебе?

Рагн усмехнулся и двинул плечами:

— Заходишь из-за печки, Тихий Голос? Можешь не следить за словами — я знаю, что Тир Сварщик и Император — одно и то же лицо. Собственно, он даже не особо скрывается. А отвечу я не на твой вопрос, а на тот, который ты хотела задать, да не решилась — если выражаться иносказательно, то я, гм, нейтрофил.

— М-м, где же тогда макрофаги?

— Это нужно у Тира спрашивать. Моя очередь. Оментари...

— Нет, не мать. Скорее, бабка. Я ее потомок в тридцать восьмом колене.

Человек снова усмехнулся:

— Бабка? — а онна ответила схожей усмешкой:

— В вашем языке нет слов, обозначающих подобное родство, а тридцать шесть приставок -пра вряд ли будут удобны для произнесения.

— Уела. Спрашивай.

— Как думаешь, кто бомбил нас?

— Сложный вопрос. Сам теряюсь в догадках. Машины не должны были бы, сами нас выпустили, да и организовать удар за такой короткий срок и на таком расстоянии — сложно, мягко говоря, тем более, на самой Земле. Империя вроде как подрядила сама, в твоем лице, потому тоже не должна. Разве что только...

— Что?

— А если Империя не едина? Сама подумай — десять с половиной миров, связанных пятью цепочками стационарных Установок и полусотней мигрирующих, свыше миллиона городов и куча отдельных поселений — и двенадцать миллиардов человек.

— Есть такая вероятность. Но все же, вряд ли вы вновь наступите на те же грабли. Еще версии?

— Пока нет. Почему закуклился Горный Мир?

— Вопрос снимается, список четыре.

— Ясно... что ничего не ясно. Тогда — как тебе на Земле?

Орхэи задумалась.

— Тяжело, словно плитой давит. Мое пси еле дышит, я едва могу видеть, не говоря уже о...

— Да нет, это-то понятно, удивительно, что ты вообще на что-то способна здесь. Я имел в виду не это.

Онна слабо улыбнулась:

— А, понимаю. Странно — до сих пор. Когда я впервые появилась тут, было чувство, что я уменьшилась и попала в огромный муравейник.

— Как Алиса в нору.

— Что? А, да, почти так же. У нас все по-другому, да ты и сам должен знать. Где ты послушничал?

— Скорее, пономарствовал. В Тризногорске.

— Там же, где и генерал Горчаков. Значит, ты владеешь Третьей...

Рагн властно прервал ее, даже остановившись и повернувшись к девушке:

— Молчи! Мы здесь одни — но такие слова разносятся очень далеко. Гэлуг-янтра не для праздных речей. Соберись, Орхэи.

Девушка смутилась. Затем вдруг вздрогнула и задумчиво произнесла, слегка растягивая слова на манер всех оннов в моменты глубокого сосредоточения:

— 'Обуздание добродетели'... Во-от оно что... Мозаика сложилась, Рагн. Я...

— Вот и хорошо. А теперь идем, у меня нехорошие предчувствия. Похоже, кто-то желает довершить начатое.

И необычная пара стелющимся бесшумным шагом удалилась в полумрак длинного извилистого коридора.

— Где мы и куда направляемся?

— Созрела-таки, — улыбнулся Рагн, — Тут следует начать издалека. Тебе известно, что было тут раньше?

— Замок мне знаком, я изучала при подготовке, но не более.

— Это фьорд Лох-Дуйх, в котором располагается остров Эйлен-Донан, на котором находился замок с одноименным названием. Он восемьсот с чем-то лет принадлежал кланам Мак-Ри и Мак-Кинзи, к которым, кстати, похоже, принадлежал и мой недавний пленник, пока в Войну не был полностью разрушен налетом тяжелых бомбардировщиков.

— Но как? Стены замка имели толщину одиннадцать-пятнадцать метров, какая бомба могла бы взять их? — удивленно воскликнула онна.

Рагн пожал плечами:

— Бункерные шеститонки, я полагаю, самые тяжелые из тогдашних. Вообще-то, предполагалось нанести ядерный удар, но пилот попросту не попал. Бомба легла гораздо дальше, почти на другом конце фьорда — ты, наверное, видела покореженные скалы на западе? После этого пришлось высылать два полка ТБА. В результате замок буквально сдуло с острова. Я находил обломки клейменой кладки за полкилометра на берегу.

— Два полка? Зачем? Что здесь было такого?

— Не знаю. Кто-то тщательно подчистил все архивы, остались только косвенные следы — всякие накладные, статистика самолето-вылетов, ведомости расхода боеприпасов и тому подобное. А боевых журналов и непосредственных приказов никаких не осталось. Мне стало любопытно, к тому же, радиация уже более-менее спала, так что я поселился здесь.

— Значит, этот тоннель построен Александром Вторым Шотландским или Колином Фицджералдом?

— Да как бы не пиктами. Кладка значительно древнее самого замка, причем намного, лет этак на шестьсот — на тысячу. Я нашел его можно сказать, случайно, когда просматривал окрестности из Башни.

— Очень интересно. Но куда...

— Потерпи, немного осталось. Скоро уже придем.

Как выяснилось, немного в понимании Рагна значило гораздо больше, нежели в понимании Орхэи. Километр оставался за километром, но тоннель все не кончался. То и дело влево и вправо уходили узкие ответвления, темные и заброшенные, а основной тоннель причудливо изгибался, то ли обходя пласты твердых пород, то ли сдвинувшись вместе с недрами за минувшее время. Онне было не до археологических изысканий, она вымоталась так, что едва переставляла ноги и полностью потеряла ориентировку, но вот Рагн очень пристально всматривался в старые камни — слишком уж тоннель напоминал ему кое-что. А именно, военные фортификационные сооружения, галереи и потерны, изгибы которых специально рассчитывались на компьютерах и были предназначены для эффективного гашения взрывных волн, чтобы уберечь живых даже в случае прямого попадания. Он помнил, что фотолюминесцентное датирование показало возраст кладки примерно в полторы-две тысячи лет, и тем более жгучим вновь становилось любопытство, также не обошедшее его стороной, — какие в то время могли быть снаряды, взрывы и ударные волны?

Тоннель понемногу уводил все ниже, становилось все более сыро, кое-где со стен начала капать вода, в воздухе повисла мелкая водяная взвесь, неприятно оседающая на коже и одежде. Быстрая ходьба пока спасала от холода, но долго так продолжаться не могло. Орхэи уже начала пошатываться, когда обстановка вдруг изменилась. Сначала откуда-то повеяло сухостью и относительным теплом, от которого она встрепенулась, словно лошадь, зачуявшая воду. Еще полкилометра — и путники вышли на Т-образный перекресток. Здесь старый тоннель заканчивался, упирался в более крупный, выглядевший совершенно по-другому, современно и технологично. Впрочем, нет. Современным он был лишь в сравнении с архаизмом предыдущего, а вообще, все здесь говорило примерно о середине прошлого века. Огромный полуцилиндрический бетонный купол с еще более редким красноватым освещением, на торцевых стенах — уходящие во тьму круглые тоннели, набранные бетонными же тюбингами, с многочисленными кабельными сборками на стенах. Намертво прикрученные огромными болтами к полу рельсы, длинный перрон с ограждением и аккуратными трубчатыми калитками. На полу под каждой калиткой была нарисована широкая белая стрелка, видимо, знак мест остановки вагонов. У дальнего конца перрона, очевидно, рассчитанного на целые составы, сиротливо притулились два небольших сцепленных вагончика.

— Вот мы и на месте.

— Что это?

— Скажем так, старое метро.

— И куда оно ведет?

— Зависит от нашего желания. Здесь есть выход на поверхность, причем с тамбур-шлюзом, и выход на несколько веток транспортной сети лайми. В сущности, на перекладных мы можем добраться даже до Лондона.

— Нет уж, та воронка нам не нужна, не хочу светиться в темноте. Я уже почти не могу двигаться. Или мы остановимся на отдых, или двинем по рельсам. Идти нет сил. Решай сам.

— Тогда едем. Что-то мне тревожно, и с каждым часом все больше.

— Погоня?

— Не знаю. Ничего не вижу. Но что-то будет. Ты передала весть?

— Нет. Что-то мешает, словно... туман.

— Вот и я так же. Причем мы уже далеко отошли от... места — и никаких признаков ослабления. Похоже, завеса тянется гораздо дальше.

Рагн обернулся и нажал неприметный ржавый рычаг сбоку от выхода. Вдали глухо бумкнуло, из тоннеля выскочило облачко пыли, с потолка посыпались цементные хлопья. Затем он открыл дверь мини-состава, усадил онну на жесткое сиденье переднего вагончика, включил рубильник питания и плавно нажал на педаль. На пульте зажегся тусклый огонек, и с тихим шелестом вагоны двинулись вперед. Хорошо смазанный металл нигде не скрипел и не терся, состояние техники было вполне удовлетворительным, особенно учитывая прошедшее время. Освещение осталось позади, на станции, состав въехал в транспортный тоннель, и мягкой лапой на глаза опустилась тьма. Рагн почему-то не включал фары, похоже, точно знал, куда они едут. Орхэи еще успела подумать, что хорошо знать все вокруг, после чего мгновенно уснула глубоким, очень глубоким сном. В присутствии Рагна она совершенно не испытывала тревоги, несмотря на все случившиеся события. Она даже не слышала, как мерно стучат под колесами стыки рельсов и успокаивающе гудит двигатель вагончика.

5.

Связь установилась быстро, словно абонент находился в непосредственной близости от терминала.

— Внимательно.

— Имп... Э-э, Александр Владимирович?

Тихий смешок.

— Что, все никак не привыкнешь? Владимир Павлович, пора бы уже — третий год императорствуешь.

— Для такой должности — срок малый. Есть разговор.

— Когда прибыть?

— Нет, что ты. Сам приеду. На дачу?

— Можно и на дачу. Когда?

— К вечеру буду, в семь часов.

— Принято.

Где-то на берегу неспешно текущей равнинной реки.

— Лена с Натальей пусть пока своими женскими делами занимаются, да и мясо поспеет. Давно вы так у нас не были...

— Давно... Хорошо людям — отработал смену, и домой. Вон, даже министр обороны — и то в отпуск сходил в позапрошлом.

— Не говори, я как вышел в тираж, так хоть диссертацию дописал, наконец.

— В тираж, говоришь? Ну-ну. Тут кое-что появилось...

Взгляд собеседника изменился. Вместо расслабленного пожилого человека рядом сидел собранный серьезный мужчина в возрасте, из тех, что уже не могут пробегать десятки километров наравне с молодыми, однако по-прежнему ломают кистью подкову. От него ощутимо веяло чем-то волчьим — постоянной готовностью к немедленной схватке, жесткой непреклонностью, сухой поджарой легкостью движений.

— Сначала о наших делах. Эта твоя речь насчет 'до последней особи' доставила немало проблем.

— Да. Я тогда непозволительно сорвался.

— Ты всегда был у нас ястребом. Так вот, сокращать армию после нее стало решительно невозможно, мне еле-еле удалось удержать численность на том же уровне. Расходы на защищенные статьи ГОЗ значительно затормозили открывающие проекты. А ведь мы могли бы уже на Луне гелиевый завод достраивать.

— Так.

— Ну, дальше травить душу не буду — в аналитике все есть. Но имеется и положительный эффект. Некоторое затягивание поясов не вызвало особого негатива, наоборот, есть сильный всплеск патриотизма. За счет этого удалось частично компенсировать нехватку средств на науку.

— Нехватку? Ты же почти пятую часть бюджета направил, восемнадцать процентов, если правильно помню.

— Да, а рассчитывал на двадцать один, при сокращении военных расходов. Об этом я и хотел поговорить. Недавно поступили данные разведки насчет Джардии.

— О! Кто-то сумел обойти запрет?

— Некто Рагн, если тебе это о чем-то говорит. Пришлось прикомандировать к нему Орхэи.

— Говорит... И каковы результаты?

— Смотри сам.

Десять минут внимательного, очень внимательного чтения. Затем задумчивое:

— Вот как... Полиход — за четыре года. Истинно — Рой, хотя это и неправильно.

— Империя, как форма государственного устройства, очень хорошо позволяет консолидировать усилия общества. Атомная пятилетка там, пятилетка Мировой Сети... Но все-таки у нас продолжают существовать самые разные социальные группы с собственными устремлениями и мотивацией, что вполне естественно, мы ведь люди. У машин же, по всей вероятности, и впрямь полное единение разумов, а то и вовсе один на всех — только этим можно объяснить наблюдаемую скорость прогресса. В таких условиях технологическая гонка нами неизбежно проигрывается, сколько бы процентов госбюджета мы ни вкладывали в исследования. Да, мы пропагандируем сознательный минимализм и высокую мобильность населения, всемерно приветствуется трудовая деятельность после выхода на пенсию — но машины-то совсем не нуждаются в большей части наших затрат на социалку. Если мы в ближайшее время не придумаем что-нибудь, то быстро окажемся в положении папуасов, наблюдающих на горизонте дымы проходящей мимо эскадры линкоров.

— Почему априори предполагается агрессивность машинной цивилизации? Я вот недавно читал хороший рассказ какого-то лауреата, 'Сипящие', что ли, там изложена вполне противоположная точка зрения.

— А, читал я его тоже. Тут бабка надвое сказала, может быть и так, и этак, причем к агрессивному варианту есть вполне объективные предпосылки. В изначальной группировке абсолютно преобладающее большинство составляла боевая техника, если не считать машинокомплектов автоматических производственных линий и заводов, причем имеющая на борту самые современные на тот момент виды оружия. Затем, машинами демонстрируется прямо-таки маниакальная скрытность и секретность — установка Щита и отказ от всех видов сотрудничества и обмена информацией вызывает... обеспокоенность. Силовое пресечение попыток разведки, уничтожение зондов и прочих... аппаратов. Да и Мрак сказал, что основной алгоритм ИИ, чью базу данных мы извлекли из НИИ Спецавтоматики, сами драконы в свое время так и не решились использовать — слишком уж непредсказуемые могли быть последствия.

— По мне — притянуто за уши. Почему аналитиками в группировке учитываются лишь мобильные единицы техники? Один заводокомплект потянет на пару сотен танков — а то и пару тысяч, как посмотреть. Вообще, я считаю, что состав группировки определило то, что общая тактическая сеть есть только у армии. Не признавать же таковой сети техники сельхозпроизводителей или внутренние сети производственных линий.

— Щит... с ним сложнее, но вот Рагн особо указывает на то, что их мягко и непреклонно выпроводили, а не пытались уничтожить — причем они знали, что проникшим удалось собрать кое-какую информацию. Потому я бы охарактеризовал наших... соседей как самодостаточно-неагрессивных. Мол, не лезьте особо к нам — и мы вас не тронем.

Лантир откинулся на спинку скамьи, сосредоточенно обдумывая сказанное. Его, в общем-то, не удивило, что прежний Император получил доклад пары Рагн-Орхэи чуть ли не раньше него самого, а вот сделанные умозаключения стоили самого тщательного рассмотрения. Наконец, он открыл глаза:

— Неплохая вероятность того, что ты прав. Но я не могу принимать решения на этой основе. Сам ведь учил, что оперировать нужно возможностями, а не вероятностями. 'Есть сомнения — сомнений нет'.

— Этот принцип может завести очень далеко. К тому же, он лишь один из многих равнозначных. В том и состоит мудрость Государя, чтобы точно знать, когда какой применять.

— Хорошо, я подумаю. Слушай, сейчас ведь почти девять?

— Да, пятьдесят две минуты. Хочешь посмотреть на астероид? Идем в беседку, там есть экран.

Собеседники поднялись и направились к дому. Они не торопились, но и не мешкали, так что подошли к уютной узорчатой деревянной беседке в аккурат к началу выпуска новостей. Жены уже были там. Вступление диктора уже прошло, и экран показывал вид с камеры какого-то спутника. Левую нижнюю часть кадра занимала легко узнаваемая черно-голубая Земля с линией терминатора, делящей Африку и Европу пополам. На ночной стороне за линией зажигались гроздья огней городских агломераций, кое-где сливающиеся в сплошные озера света. Под символом канала в углу горела синим короткая строка 'Запись от ...' В эфире, звукоряд которого пустили на канал, царила сдержанная рабочая неразбериха, суровые мужские и мелодичные женские голоса обменивались сжатыми до полной непостижимости для постороннего фразами. Сленг звучал загадочно и весомо, создавая обстановку торжественной деловитости.

Вдруг экран разделился на две части. Одна продолжала показывать вид с орбиты, на другой появилось изображение — компьютерная реконструкция Солнечной системы, вид сверху. Камера плавно пошла вниз, одновременно поворачиваясь в плоскость эклиптики, масштаб начал расти, окружности планетных орбит одна за другой выходили из поля зрения. Виртуальный зонд по очереди пронесся мимо всех внешних планет, заложил лихой вираж вокруг Юпитера и устремился далее, к Солнцу. При создании ролика использовались настоящие кадры, полученные межпланетными станциями, поэтому космические виды получились просто потрясающими. Особенно хорошо вышли газовые гиганты. Подбоченившись, они величественно проплывали в кадре, окруженные свитой спутников и колец. 'Облет' Юпитера производился с хорошим приближением к планете, его полосатая шкура заняла целиком все поле зрения, отчего он стал похож на падающую на наблюдателя стену. Оператору в полной мере удалось создать впечатление чудовищной огромности, невероятных исполинских размеров гиганта — наверняка не один восторженный зритель ахнул у экрана при виде Большого Красного Пятна, в котором с легкостью могли поместиться три планеты размером с Землю.

Далее последовало сравнительно долгое движение в космической пустоте, которая оказалась совсем даже не пустотой. На предполагаемой скорости зонда межпланетная среда становилась уже заметной, наглядно иллюстрируемая сполохами столкновений с частичками вещества — пылинками и газом. Наконец, впереди показался какой-то объект. Система захвата очертила его квадратной зеленой рамкой и не выпускала при любых эволюциях камеры. Вот объект все ближе и ближе, и постепенно становится ясно, что это глыба твердой материи, бугристый, похожий на картофелину кусок камня, сверкающий в окружающей черноте острыми изломами и сколами. Астероид. Наложенная координатная сетка дает представление о его размерах — примерно полтора километра по большой оси. Некоторое время камера облетает каменюку и демонстрирует ее со всех сторон. Потом сбоку в кадр выкатывается Земля, камера рывком отдаляется, и тонкая красная удлиняющаяся стрелка траектории упирается точно в бок планеты.

Те, кто придумал ролик, не стали рисовать картины столкновения, их ход был гораздо лучше. Облет астероида дал полное впечатление его брутальной массивности, чудовищной скорости и тяжести этого космического снаряда — и воображение само легко воссоздавало возможные последствия его удара в такой хрупкий, тонкий, беззащитный бело-голубой серп Земли.

Беззащитный? Нет. Теперь нет. Смена кадра. Вид на систему Земля-Луна, поясняющая надпись: 'Точка либрации L2'. Приближение. На экране появляются несколько изящно-хрупких конструкций, расположенных друг от друга на небольших по космическим меркам расстояниях. Среди них глаз легко вычленяет знакомые очертания Большого Квартета — четверки самых крупных вакуумных телескопов, давших возможность астрономам заглянуть едва ли не на край Вселенной. Крышки телескопов захлопнуты, все подвижные детали сложены к корпусам, а перед каждым висит в пустоте нечто вроде серебристо-белого зонтика. Раскрытые купола из многослойных пленок, каждая из которых отражает свой собственный вид излучения, натянуты на каркас тонких трубок и растяжек, похожих на творение какого-нибудь паука-архитектора.

В некотором отдалении висит еще одна конструкция, весьма похожая на снежинку из полированной стали. Она красиво поблескивает зеркальными гранями, с концов лучей то и дело срываются короткие вспышки микродвигателей ориентации, а в самом ее центре находится круглый ступенчатый выступ, похожий на объектив фотоаппарата. Он пока закрыт, но вот начинает медленное вращение одно из колец на 'объективе', и столь же медленно и красиво раскрывается ирисовая диафрагма. В глубине видна черная квадратная пластинка, тоже блестящая. Пластинка висит в сквозном коротком тоннеле в теле снежинки, скорее даже кольце, обрамленном сложной ажурной вязью каких-то гнутых стержней или трубок.

Торжественный голос диктора: 'Перед вами первая в нашей истории космическая станция астероидной защиты 'Фара'. Она способна поражать даже весьма крупные объекты, угрожающие столкновением нашей планете. Теперь Земля более не беззащитна, и динозавровое вымирание человечеству не грозит...' Голос продолжил говорить об успехах науки, новых принципах поражения и использовании военных технологий в мирных целях — а целеуказание уже подсветило несущуюся где-то вдалеке каменную глыбу аккуратной рамкой. Разумеется, увидеть ее простым глазом было невозможно — расстояние до астероида составляло свыше полумиллиона километров.

Начался обратный отсчет. Побежали к нулю секунды на табло в углу экрана, 'Фара' повисла совершенно неподвижно, система ориентации закончила свою работу. Теперь дело было за точной наводкой. Невидимо для камеры мигали стробоскопические вспышки пристрелочных лазеров, тысячи раз в секунду уточняя координаты цели, длинные загребущие руки разнесенных радаров ощупывали пространство, формируя второй канал наведения, и в какой-то момент поверх квадрата первой рамки лег почти круглый зеленый многоугольник, символ успешного захвата. Камера съехала далеко вбок, отходя на безопасное расстояние.

Отсчет дошел до нуля, и 'Фара' мгновенно превратилась в комок белоснежного пламени. Станция находилась не в кадре, но все равно дала сильную засветку — а спустя две секунды вдали полыхнуло так, что экран превратился в сплошное белое поле. Казалось, до Солнечной докатился уничтожающий вал возникшей близкой Сверхновой, такова была интенсивность вспышки. Снова компьютерная реконструкция объема — квадратик цели погас, вместо него в пустоте расплывалось конусообразное облако с четко очерченными краями — все, что осталось от миллионнотонного астероида, причем вектор движения облака был направлен в обратную сторону, оно с заметной скоростью удалялось от Земли к границам солнечной системы. Маркер 'Фары' тоже погас, в момент выстрела она перестала существовать, ничтожная часть импульса в виде паразитных шумов превратила станцию в клуб огня, в облачко быстро разрежающейся плазмы. Впрочем, так и задумывалось, существующие технологии не позволяли пока сделать станцию многоразовой.

Тишина в эфире, затем тщетно-сухой, сдержанно-ликующий мужской голос: 'Цель поражена. Ущерб максимальный.' И эфир взрывается многоголосьем радостных криков, шума, кажется, кто-то оглушительно хлопает в ладоши прямо перед микрофоном, слышен словно бы дробный перестук каблуков, будто другой пустился в дикий пляс, невменяемый от радости...

Императоры, прежний и нынешний, переглянулись. Улыбки неудержимо наползали на лица, даже не пытаясь прикрыться привычной сдержанностью. Оба уже видели съемки и отчеты, но смонтированный для телезрителей ролик показал весь процесс гораздо более красочно и зримо. То, что скрывалось за ровными колонками цифр телеметрии и сухими строчками бланк-сообщений, предстало перед людьми успешно выполненной работой гигантского слаженного коллектива, спелым плодом дружных усилий миллионов людей, тысяч предприятий и сотен научно-исследовательских институтов.

Да, упор делался именно на такую трактовку. А те кому надо, хорошо поняли не слишком-то завуалированный намек — человечество вышло на новый уровень используемых энергий .

6.

Далеко уехать им не удалось. Погони за ними так и не было — да и зачем, если догоняемые наверняка оставят неприятные сюрпризы или вообще взорвут за собой ходы? Гораздо проще обогнать их поверху, а то и устроиться в засаде заранее, разместив эти самые сюрпризы самим. Эта операция была спланирована хорошо, предусматривалась даже гипотетическая возможность выживания целей под ракетным обстрелом — на этот случай в отдалении имелось три вертолета, которые должны были высадить взвод зачистки и помочь ему атакой с воздуха. Трех десятков пехотинцев с тяжелым ручным оружием и полусотней дронов, да еще при поддержке сверху, с лихвой хватило бы на контуженные взрывами цели, будь те хоть десять раз Видящими и Слышащими — по крайней мере, так считали атакующие. И все бы получилось именно так, как задумано, если бы не одно но. Планирующие учли даже тот факт, что Рагн, мягко говоря, не ортодоксален — но вот насколько он неортодоксален, не знал никто. Того, что он сможет засечь неожиданную атаку сверхзвуковых 'Кончаров' и успеет спуститься в необозначенные подземелья -ни один план предусмотреть не мог. Впрочем, быстрота, с которой нападавшие выяснили факт выживания целей и даже каким-то образом определили способ и примерное направление их отхода, вкупе с обширной Завесой, блокирующей особые способности, наводили на крайне неприятные мысли.

Толчок в плечо.

— Проснись. Впереди засада — по наши души.

Орхэи распахнула глаза, мгновенно сбросив остатки сонливости. Вокруг по-прежнему было темно, так что от этого ровным счетом ничего не изменилось. Она привычно напряглась, расширяя диапазон зрения — одна из начальных ступеней к статусу Видящей подразумевала и кое-какие прикладные практики — и рядом засветились коричневым фигура ее спутника и мотор вагончика.

— Не нужно, побереги силы. Нам не пройти просто так.

К чести девушки, она не стала задавать вопросов вроде 'как ты понял' и 'что будем делать', а просто погасила восприятие ближнего ИК-спектра.

— Что ты узнал?

— Через десять километров узловая станция, там десять разумных. Ждут конкретно нас, только поэтому я и засек их. Наверняка еще какая-то автоматика есть, но из-за Завесы увидеть не получается.

— Дроны... Это плохо. Очень трудно одновременно воздействовать на живые мозги и электронику, тем более, осведомленные и в таком количестве. Невозможно.

— Там есть технический отнорок, немного не доезжая до станции. Коды должны быть стандартные.

— Если же нет, то следом явится дрон с огнеметом и сделает пару симпатичных шкварок.

— Лично я люблю шампанское. В общем, авось — все равно больше ничего не остается.

С этими словами Рагн наклонился и ловко вскрыл до поры совершенно незаметный люк в полу. Под ним обнаружилась довольно большая ниша, своеобразный металлический ящик, в котором лежало аккуратно закрепленное снаряжение и оружие.

— Бери вон тот пакет, второй слева, тебе будет как раз по размеру. Стрелять умеешь?

Орхэи прикрыла глаза, скользнув сознанием в глубинные пласты Общей Памяти. Тысячи и тысячи смутно знакомых женских силуэтов онн сопровождались настоящим калейдоскопом поясняющих смыслов. Чем-то это походило на аугменты — при фокусировке внимания на какой-либо тени жившей ранее Видящей та раскрывалась все более и более подробным цветком описания. Выбрав подходящую тень, небрежно придерживающую на плече огромную косу, Орхэи на миг слилась с ней — и взлетела обратно уже немного иной, нежели спускалась.

— Теперь умею.

— А, да, ты же... Вот и хорошо. — оборвал сам себя Рагн. Активной брони в тайнике, разумеется, не нашлось, но адаптивный камуфляж, легкий бронежилет и универсальный стрелковый комплекс в штурмовом исполнении придавали ему вид одновременно хамелеонье-незаметный и опасно-угрожающий. Нимало не смущавшаяся его присутствием девушка также почти закончила переоблачение. Да, если бы не лицо и руки, она внешне легко сошла бы за очень красивую худощавую человеческую девушку — скажем, в легком кьяроскуро, то бишь интимном полумраке. Иное строение суставов, иное расположение мышц и прочие внутренние отличия были заметны лишь при близком рассмотрении. По крайней мере, половые признаки, как первичные, так и вторичные, вполне соответствовали привычным стандартам.

— Я готова.

Рагн вгляделся в ее лицо. Да, пожалуй, действительно готова. Легкие признаки предбоевого транса, полностью, до неузнаваемости, изменившаяся моторика движений, напоминающая об обманчивой расслабленности неподвижной пантеры, привычная уверенность в хвате оружия... Мало кто хотел бы ловить такую вот...

— Триста метров до поворота. У нас будет пара секунд, пока они не опомнятся — уж на столько меня хватит. Дверь слева в нише, там должен быть аварийный фонарь сверху и кодовый замок. Ключ: три-пять-два-семь-два-ноль.

— Приняла.

— Двадцать... два. Делай!

Из вагончика в обе стороны метнулись две размытые тени. Орхэи прыгнула в нишу, действительно чуть освещенную тусклым светлячком лампы, и пробарабанила код на панели замка. Что-то лязгнуло внутри массивной, слегка ржавой двери — и та начала медленно открываться. Слишком медленно.

Короткие злые очереди вспороли воздух. Одновременно оглушительно заговорило полтора десятка стволов, из них по крайней мере три тяжелых. Заплясали резкие синие цветы на срезах, беспорядочно зарикошетили пули, склевывая шрапнель бетонной крошки со стен. Когда какая-нибудь попадала в рельс, тот отзывался громким звоном, почти неслышимым в грохоте стрельбы, а сплющенная пуля с берущим за душу звуком исчезала вдали. Чуть поодаль пару раз хлопнули гранаты подствольников, высота тоннеля не позволяла вести ими огонь на такую дальность. Ослепительно-яркие вспышки режущего глаз света, ужасающий грохот, перекрывающий все прочие звуки, даже работу тяжелых пулеметов, клочья густого дыма странных оттенков, в котором вязли сканеры, отрывистое стаккато УСК Рагна.

Из темноты с пронзительным шипением прилетела ракета и вонзилась во все еще катящийся вагончик. Взрыв превратил его в груду разорванного металла и скинул с рельсов, развернув поперек тоннеля. Волна швырнула онну прямо на дверь, чувствительно приложив о холодный вибрирующий металл, она едва-едва успела правильно скимироваться. В шею сзади над воротником бронежилета впились песчинки-иголочки, один осколок побольше щелкнул по затылку шлема. Орхэи выставила автомат из ниши за угол, прицел, соединенный проводом с нашлемным экраном, высветил картину боя. Темнота стала прозрачной для глаз, и вдали показались ловкие быстрые фигурки, грамотно перемещающиеся от укрытия к укрытию, не забывая при этом непрерывно давить точным огнем. Один боец споткнулся на чем-то неустойчивом, онна тут же выцелила его и почти уже дожала спусковой крючок, как чья-то рука легла поверх ее.

— Не нужно, идем скорее.

Орхэи послушно отдернула автомат, но в последний миг его рвануло с такой силой, что чуть не вырвало из рук. Прямоугольная коробочка прицела разлетелась брызгами германия и кремния, провод от него бессильно повис разлохмаченным концом вниз. Они нырнули в полуоткрытую дверь, которая с нажатием кнопки начала неспешную обратную процедуру закрытия, и побежали по совсем узкому коридорчику. Только здесь она смогла бросить взгляд на спутника. Камуфляж на плечах и руках Рагна был изорван прошедшими по касательной пулями, броник посечен осколками, но в целом он был практически невредим. Учитывая сумасшедшую плотность огня в тоннеле — поистине удивительно.

— Сколько в минусе? — проговорила она на бегу.

— Ноль. Это наши.

— ?

— Это ребята из какой-то армейской спецчасти, похоже, их используют втемную.

— Но они-то тебя пришьют со всем усердием, если догонят!

— Не должны, я там оставил им... послание.

На узловой станции, до которой так и не доехал злополучный вагончик, собирались приходящие в себя после короткой сшибки бойцы. На входе в транспортный тоннель громоздилась куча дронов, в которой до сих пор что-то неярко тлело, искрило и шевелилось. Удивительно, как может разворотить бетон и металл одна-единственная минута неограниченного огня! Крупные щербины покрывали, казалось, каждый квадратный сантиметр тоннеля — стены, пол, потолок, на повороте рельсы разорвало, вздыбило вверх и скрутило в неровную спираль, тут и там чернели пятна копоти, бетонная крошка серым ковром полностью покрывала пол.

Среди бойцов выделялись властной повадкой двое, они как раз негромко разговаривали между собой.

— Силен лось.

— И не говори. Так красиво разделать дронов...

— Ха, дронов. Так и говори — нас разделать, можешь не беречь мою гордость. Ты заметил, как он... отмахивался?

— Конечно. Потому ты и не дал команду на преследование.

— Именно. У парней три аккуратных сквозных ранения в мясо, чистая работа. Сдохнуть мне на месте, если не пойму таких намеков.

— Мда. Ну что, сворачиваемся?

— Ага. Эй, народ, выдвигаемся на базу!

На базе пришлось докладывать начальству. Впрочем, командир — средних лет полковник, все еще действующий боец не из худших, был профессионалом. Орать с порога он не стал, а вместо этого затребовал для разбора все записи с индивидуальных камер бойцов.

— Так-так, вот, кажется. Ну-ка, пусти снова, с хронометражем. Смотри, самое начало — вагончик появляется будто из ниоткуда, сразу полста метров после поворота. Что, все бойцы там ворон считали? И датчики, и камеры, и прочая электроника? Потом, и-раз — он проходит за вагончиком и через окно всаживает пулю в ногу Шенкову.

На экране, вокруг которого склонились сразу несколько человек, видно, как нечеткая смазанная тень коротко взблескивает огоньком выстрела.

— И-два — пошли дроны, и пошла потеха.

Первый высунувшийся из-за угла робот получает последовательно в камеру — все вздрогнули, когда изображение с нее исчезло, — в турель, в корпус.

— Обратите внимание, пуля пробила корпус со всей начинкой насквозь, ногу следующего за ним дрона и застряла в третьем, тоже выведя его из строя. Мы ее выковыряли, это типичная урановая зубочистка, правда, в необычном калибре.

— Да-да, 'типичная', — с иронией произнес полковник, — применяется исключительно в специальных частях специальными людьми из специального же оружия. Как я понимаю, тут поработали чем-то вроде 'Шелеста'. Пожалуй, ты правильно сделал, что остановился. Настоящие ранения ведь только у двоих?

— Да, у Савельева и Рошко. Первый пытался применить лазер, но автозахват не сработал, противник использовал дымовой аэрозоль и светошумовые гранаты. Ну и схлопотал прямиком в фасетку, осколками ему посекло шею, лицо шлем спас. Ничего, говорить сможет. А Рошко собрался из РПО в туннель засадить, и тут он действовал уже по-настоящему — отстрелил ему большой и указательный пальцы вместе со скобой.

— Гм, при таком уровне он мог свободно и в боеприпас попасть?

— Наверняка, просто...

— Не хотел лишних потерь. Заткнул все три пулемета и ушел.

— Кто же ты такой?.. — задумчиво протянул себе под нос майор. — Прямо кошмар и ужас.

— Я кое-что слышал о подобных случаях... И сдается мне, нас просто подставили. Нужно задать кое-кому парочку неприятных вопросов. — недобро оскалился полковник.

— Зададим. Сейчас ребятам скажу, и...

— Нет, Гром, не твой уровень. Туда ходят в костюме и галстуке, не в броне. Но у меня найдутся несколько рычагов. Найдутся.

7.

Орхэи постепенно вновь начинала выбиваться из сил. Они уже несколько часов блуждали в хитросплетениях непонятных ходов, в систему которых попали через отнорок технического тоннеля. Рукотворное здесь беспорядочно мешалось с естественным, природные каверны лишь кое-где были подправлены и расширены, в целом сохраняя свой первозданный вид. Фонарей они не включали, ради маскировки и для экономии заряда, но не слишком от этого страдали — Рагн, похоже, прекрасно видел в темноте, ну а онна шла позади, ориентируясь по оставляемому специально для нее слабому тепловому следу. Кстати, кроме ровного тока тепла, Орхэи ничего более от спутника не воспринимала — ни запаха, ни ауры, ни тонких компонентов пси, в сумме обычно дающих ощущение разумной жизни. Да что там, она даже биения его сердца не слышала, и это уже понемногу начинало действовать ей на нервы. Порой ей казалось, что рядом двигается какая-то искусная голограмма. Только едва уловимый шелест одежды и иногда трущегося об нее оружия развеивали наваждение.

Девушка насторожилась. Что-то было сзади... далеко... пока еще далеко... Да. Почти то же самое, что и перед сегодняшним боестолкновением, с той лишь разницей, что те были профессиональными солдатами, и от них веяло даже чем-то приятным — никто из них не испытывал к ней негативных эмоций, они просто исполняли приказ, руководствуясь чувством долга, верностью, бились искусно и стойко, терпя наносимые раны и непреклонно стремясь достичь поставленной цели. А это... Вернее, эти — она уже могла различить примерные групповые характеристики, преследователей было около двадцати, и в каждом из них костром полыхала жуткая ненависть! Они одновременно истово ненавидели, причем, кажется, лично Рагна, не ее, и боялись. Но страха было немного, его практически полностью задавила достаточно высокая выучка преследующих. С теми, с армейцами, их роднила разве что такая же непреклонная решимость — но вот ее качество было принципиально иным. Те были солдатами, они были готовы убивать — но и быть убитыми сами, наносить и получать удары, а эти же... В ощущениях от них струилась мутная черно-коричневая гнилость заугольных бойцов, стремящихся исподтишка ткнуть жертву заточкой в спину, и... догматичная упертость религиозных фанатиков.

— Они ближе, чем ты думаешь, — внезапно произнес Рагн. — Камень здесь несколько необычный, он приглушает, экранирует.

— Не уйдем...

— Уйдем. — твердо сказал он. — Я их повожу туда и сюда по ходам, а ты за это время должна дойти.

— Но куда? — почти простонала Орхэи, — ты же так и не соизволил сказать, куда мы направляемся!

— Прости, я вправду должен был объяснить раньше, просто... хотелось тебя удивить. Там и впрямь необычное место, и очень красивое притом. Так, давай-ка, резонируй.

Рагн развернулся, быстро схватил девушку ладонями за виски и прижался лбом к ее лбу. Они стояли так примерно минуту, после чего он оторвался от нее, как-то ловко переместил себе за спину, навьючил на онну свой гидратор, явно лишний в предстоящей схватке, и шлепнул ее пониже спины.

— Иди давай. 'Ч' минус сорок. — после чего мгновенно исчез, растворился в переходах.

Орхэи заторможенно пошла вперед, кое-как переставляя непослушные ноги. Оглушенный резонансным контактом мозг понемногу приходил в себя. Трехмерная карта запутанных тоннелей и пещер ярко горела в сознании, сравнительно безопасный и краткий маршрут буквально отпечатался на ней, и заблудиться теперь она не могла даже специально. Но вот все остальное... Она сильно подозревала, что Рагн способен к прямой мыслепередаче, по крайней мере, с представителями своей расы, взять хотя бы недавнюю стычку — он сумел, пусть и с ее помощью, на несколько секунд отвести глаза десятку тренированных, ждущих боя солдат — и такому же количеству боевых дронов, что вообще не умещалось в голове. Контакт же оставил по себе двойственное впечатление. Рагн мастерски подстроился к ее резонансной частоте, пожалуй, даже слишком быстро, такое демонстрировала только ее венценосная бабка... хотя ранее замеченные мгновенные смены психических состояний как бы намекали... но главное — когда их разумы на миг стали единым целым, а пакет подготовленной картографической информации дрогнул и раздвоился, игнорируя любые ментальные щиты, кое-чего в этом разуме не хватало. Эмоций. Рагн не испытывал ровным счетом никаких эмоций — эта сфера его сознания не то что была пуста или заторможена, она попросту отсутствовала. Вообще. Еще садняще-свежи были воспоминания, как она на миг превратилась в нечто, определения чему не могла дать, да и не стремилась, напротив, желая забыть, затереть, отгородиться... тщетно.

...словно бы шкура мира натянулась, четко обрисовывая скелет определяющих его бытие правил. Теперь до смешного легким представлялось ранее казавшееся невозможным. Определить траекторию полета пули с деформационным рикошетом от трех препятствий? Запросто — только коснись нескольких ребер Великой Конструкции, отвечающих за взаимодействие условно-твердых тел...

...словно бы ее с содранной кожей окунули в буранные вихри стеклянно-острых льдинок нестерпимой, беспощадной, чужой логики. Морозный разум не испытывал абсолютно никаких иллюзий по поводу реальной действительности, сами понятия 'розовых очков' и 'шор' представлялись некими концептуальными фикциями...

...словно бы она обратилась в странную мыслящую равностороннюю пирамиду, многоуровневую, идеально иерархически стройную, окруженную роем туманных облачков фрагмов — выделенных фрагментов единого самосознания...

...словно бы пульсирующие корни этой пирамиды уходили еще глубже и глубже, куда-то в самые основы мироздания, а то и вовсе за его грань... за грани — потому что корней было много, очень много...

Нет! Забыть! Все потом — сейчас нужно идти. Идти. Идти. Орхэи с великим трудом выдралась из пропасти воспоминаний о недавнем слиянии, только чтобы немедленно упасть в форму легкого самогипноза. Идти, — она повторяла это слово до тех пор, пока оно не заняло весь ее разум, приобретя идеальное равенство с выполняемым действием. Лишь так она могла спасти себя от растворения в тени памяти о том. Имя Рагн теперь вызывало неконтролируемую дрожь сознания и тела, даже учитывая то, что он дал Слово Тиру Сварщику в отношении нее.

Прервав сумбурный поток мыслей, позади многоголосо взлаяли автоматы.

Универсальный стрелковый комплекс 'Шелест' являлся грозным оружием. Калибр шесть с половиной миллиметров, начальная скорость пули свыше километра в секунду, сама пуля — плакированный медью стержень из обедненного урана, система электроинициации вместо ударника, двухканальный прицел с возможностью вывода на нашлемный указатель и дополнительным лазерным излучателем, служащим одновременно датчиком ветра и дальномером. В штурмовом исполнении 'Шелест' был укомплектован толстой трубой укороченного ствола с интегрированным глушителем, а главное — системой питания из наспинного РД, ранца десантника. Потому комплекс не нуждался в смене магазинов и мог отстрелять хоть все шесть сотен безгильзовых патронов сразу, без каких-либо пауз. Грозное оружие. Но еще более грозными были возможности его владельца. Регулятор темпа находился в положении 'АВ' — но 'Шелест' стрелял исключительно одиночными! Рагн успевал крошечными перемещениями спусковой кнопки отсекать очередь после первого же выстрела, а общий темп прицельной стрельбы мало уступал таковому в автоматическом режиме. Именно поэтому Рагн мог противостоять сразу двум десяткам умелых бойцов, к тому же, экипированных далеко не самым худшим образом.

Бой был жарок. Метались в дыму громоздкие, но невероятно ловкие и быстрые фигуры, стучали короткие двух-трехпатронные злые очереди, точные настолько, что рвали воздух или кололи камень на жалящие иголочки осколков буквально в паре сантиметров от цели. Это было сбитое, спаянное подразделение, тренированное по самым высшим стандартам. Бойцы его согласованно и умело применяли все наличные виды оружия, были невероятно мотивированы и хотели победить гораздо больше, чем выжить! Последнее доставляло проблем больше, чем все остальное, вместе взятое. Рагн стрелял и стрелял, попадал каждым выстрелом — но сбитые наземь бойцы снова поднимались и шли вперед. Штурмовые средства бронезащиты в проекциях ЖВО, жизненно важных органов, не пробивали даже пули 'Шелеста', а на ранения конечностей противники обращали мало внимания. Собственно, не обращали вообще, просто немного снижались их двигательные возможности. Лишь ранение в голову надежно прекращало активность единицы — но для этого нужно было сильно постараться. Титановые шлемы без забрал, с компьютерным синтезированным зрением, давали почти стопроцентную защиту. Даже откинувшаяся от попадания голова не делала уязвимой шею — воротник бронежилета сокращал открытое место до узенькой, в палец, полоски. Выцелить ее на хитроумно и очень быстро двигающемся бойце, да к тому же, остервенело огрызающемся в тебя точным огнем, представлялось делом малореальным.

Тем не менее, Рагн держался. Это казалось почти чудом — он уже полчаса водил по лабиринту тоннелей двадцать, нет, уже шестнадцать разъяренных солдат с тяжелым вооружением, каждый из которых как минимум был равен бойцу осназа. Если бы кто-то мог взглянуть на Рагна в этот момент, то увидел бы странную картину. Он как-то потемнел, почти почернел — даже под слоем боевой раскраски на лице, щеки ввалились, глаза запали, остро выступили скуловые кости, зримая худоба иссушила тело — однако моторика осталась той же. Этого не заметила Орхэи, попросту не могла, не имела достаточной подготовки, но вот какой-нибудь мастер спорта по самбо мгновенно оценил бы эти тягучую расслабленную пластику, птичью легкость движений, начало которых практически невозможно было отследить, невероятную координацию и независимые амплитуды всех частей тела...

Рагн хмурился. Противник уступал ему, но совершенно явно значительно превосходил человеческие возможности, причем сразу во многих областях — от поразительной живучести и нечувствительности к боли до той самой скорости перемещений, от которой должны были бы рваться мышцы и связки. Впрочем, сейчас определенно было не время для любопытства, исследования можно провести и на трупах. По внутреннему взору, Орхэи вышла из радиуса наблюдения, а потому не могла засечь то, что он собрался сделать — наконец скинуть приросшую маску, хотя бы на время. Рагн замер за очередным углом тоннеля, произвел некое усилие в глубине самого себя, и зрачки его внезапно налились грозовой чернотой... Он легко поднялся и бестрепетно шагнул за угол, навстречу раскаленным шквалам свинца и стали. Первый встреченный солдат не успел сделать ничего, смутная черно-серая полоса устремилась к нему, сшибла с ног и откинула на стену. От страшного удара сломался позвоночник, был размозжен затылок, но солдат почему-то еще был жив и даже оставался в сознании. Он взглянул на застывшую перед ним фигуру — и вот тут-то, наконец, пробрало даже его. Солдат глядел еще секунду, потом молча закрыл глаза и умер.

Незавидной вышла участь и почти всех остальных. Рагн быстро убил еще десятерых, перемещаясь так, что на него не успевало реагировать даже автоматическое целеуказание, потом оставшиеся грамотно перегруппировались, выделили заслон из трех явных смертников, а двое начали очень быстрое отступление, спасая драгоценную информацию. И как ни рвался Рагн вперед, как ни использовал все свои разрешенные возможности, разметать заслон ему удалось ровно с такой задержкой, чтобы парочка беглецов стала уже недосягаемой.

Он остановился над телом последнего оставшегося в живых преследователя. Тот дышал с бульканьем и хрипом из пробитых легких, на груди пузырилась розовая пена, перебитые в коленях ноги странно выгнулись в обратную сторону и периодически подергивались. По сути, это была уже агония.

— Э, не-ет, рано ты собрался, дорогой. — сказал Рагн, присел и положил ладони ему на виски. Неожиданно тот дернулся, раскрыл глаза и ясно произнес сведенными от ненависти губами:

— Ничего ты не получишь, тварь! — но при этом старательно смотрел мимо, всячески избегая пистолетных дул черных зрачков, окруженных изумрудно-зеленой радужкой невероятно насыщенного цвета. Рагн пожал плечами:

— Суждение неверно. — после чего весь напрягся, закатил глаза до сплошных белков и резко свел ладони. Это походило на какой-то фокус, руки сошлись в усилии, достаточном, чтобы сминать металл, но вместо ожидаемых красно-белых брызг раздался громкий хлопок, и на пол осыпалась кучка мельчайшего пепла. Одновременно в лицо Рагну, прямо в глаза, из-под рук бесшумно ударила толстая черная молния, похожая на негатив дугового разряда. Две секунды, три, четыре... наконец, молния угасла так же мгновенно, как и появилась. Он пошатнулся и неловко сел на пол.

— Во-от оно как. Принято к сведению, стратегия нуждается в корректировке.

Затем он вытянулся на полу во весь рост и приказал себе погрузиться в пятнадцатиминутный сон для фильтрации и усвоения полученного массива.

8.

Огромный комплекс высокопрочных сооружений, скрывавшийся под коротенькой аббревиатурой РАЦ, спал. Закончился очередной долгий день, заполненный изнурительным трудом, медленно остывала техника в ангарах, люди недвижно лежали на койках, погруженные в глубокий сон без сновидений. Их покой хранили чуткие датчики автоматических систем обороны, продолжавшие неустанно бдить и наблюдать, вливая в бездонные закрома n-домена потоки собранной информации. Бодрствовали лишь немногочисленные дежурные смены операторов за пультами ЦБУ, реакторной, контроля периметра и прочих мест, где служба не могла быть прекращена ни на секунду. В зале боевого управления неторопливо коротали время за разговором несколько дежурных.

— Самый суровый из добытчиков — это Егор Зароев.

— Что, даже суровей Мокрецкого?

— Гораздо. Понимаешь, Мокрецкий и все остальные — они охотники-таежники. Инстинкты еще от кроманьонцев, теплая кровь, сырая печень с ножа и все такое. А Егор не охотится, он ходит в лес убивать. Смотрит через спутник в ИК-диапазоне, где слоси потолще ходят, потом берет 'Взломщика' с тепловизором, едет туда, убивает одной пулей и сдает на кухню. И все это быстро так, по-деловому, без пауз. По-моему, он просто ставит в уме галочку 'норма выполнена', после чего занимается дальше. С ним уже никто не ходит, народ побаивается. Вдруг р-раз — и тебя так же, без эмоций?

— Да ерунда, Егор своих не тронет. Я с ним в Чимкенте был еще, снайпер он от Отца. Один раз у меня беспилотник завалили, а нужно было сепровского оператора снять, он был уникальный какой-то, аж восемью тяжелыми дронами зараз рулил.

— Чешешь!

— Нет, братишки, реально восемью. Он нас прижал совсем, грамотный до ужаса. В одну морду почитай, полк держал. Бог войны как раз замешкался, их там отсекли где-то, ну и Егорша его... того, убрал.

— Так на то и снайпер.

— Все дело в том, как убрал. Я вторым номером пошел, сам все видел. Там подобраться было никак, самое близкое — высотка за полтора кэмэ. Сколько мы туда пробирались, ужас, у меня оба наколенника треснули. Ладно, добрались, давай смотреть — и ты понимаешь, гадство какое, левый угол следующей высотки цель закрывает. Немного, но закрывает. Думаю, уходить надо, смотрю — а в парадное два дрона вошли, тэтэшки. Все, амба. Егор на своем калькуляторе что-то считает, считает... Я кричу ему, пошли, мол, иначе тут прямо зажарят, а он поворачивается и спокойно так говорит человеческим голосом: 'Погоди, сейчас достанем'. Ну что делать, ложусь обратно. Он внешнее ЦУ разворачивает и снова давай считать. Дроны уже до середины добрались, уже слышно их. У Егора была новенькая пятнадцатимиллиметровая 'Указка', их всего штук пять на армию было, значит. Вставляет, патрон, целится, стреляет, ждет секунду, встает. А диспетчер говорит: 'Цель поражена'. У меня даже челюсть отвисла. Ну, мы дронов обошли, по тросу спустились и домой. Вот так вот.

— Как же он стрелял, если угол закрывает? Может, кто другой пришиб оператора?

— Нет, потом специально комиссия приезжала, тело осматривали — его пуля, она с радиомаркером была. Прямо в грудь засандалил, сквозь подоконную стенку. Через три кирпича навылет, кровищи там было...

— Не понял, как так?

— Вот и я не понял, и никто вообще не понял. Пристали к нему, генерал прикатил, повис репьем. В общем, про эффект деривации в курсе?

— Что? В курсе, конечно, но ты все-таки чешешь. Это невозможно. По ненаблюдаемой цели с полутора километров, пусть даже с ВЦУ...

— Ему скажи. У него 'Крест и Пламя' за это дело, а выстрел вошел в учебники как пример.

— Офигеть!

— Вот именно. Сороковой полк с ним в полном составе кровь смешал. Он ребятам пару сотен жизней сэкономил. А вы говорите, слоси...

РАЦ жил. Наперекор всему жил. Аварийный Переход забросил его в совершенно неизведанные дали, на составленных картах звездного неба не находилось соответствия ни с одним известным астрономическим объектом, даже с квазарами и цефеидами, видимыми за миллиарды световых лет, переброшенная территория ограничилась радиусом главного накопительного кольца и подверглась сильным сотрясениям, какие-то эффекты нештатного режима работы Установки оказали странное влияние на людей, но все же деятельность продолжалась.

Огрызок укрепленного района, пострадавший вначале в ходе боевых действий против могущественного врага, соединенных сил пяти кланов биомагической цивилизации 'эльфов', а затем подвергшийся ударной встряске высших физических эффектов при срабатывании уже расплавляющейся Установки, тем не менее, сохранил достаточно сил и средств, чтобы надеяться не на медленное затухание и вырождение, а на создание полноценной небольшой колонии.

К тому же, людям явно очень сильно повезло. По крайней мере, по расчетам физиков и инженеров, при финише РАЦ должна была выделиться энергия, в форме и количестве достаточных, чтобы окончательно доломать все, что не вышло из строя при Переходе, плюс прекратить жизнедеятельность всех организмов крупнее простейших. Но что-то компенсировало этот разрушительный импульс. Затем, место, в котором они оказались, являлось до изумления землеподобной планетой. Чуть меньшая сила тяжести, чуть больший радиус, единственный исполинский континент, покрывающий почти половину площади, и буйство дикой жизни на суше и на море, настоящий рай для биологов. Финиш произошел в средних широтах, где было не столь туго с разнообразной смертоносной гадостью, коей кишел жаркий влажный экватор, и не так уж свирепствовал холод, в приполярных районах доходивший до минус восьмидесяти-девяноста градусов. Здешняя флора и фауна частью была даже съедобна (и весьма питательна!) — впрочем, самих людей со всем энтузиазмом также немедленно попытались включить в пищевые цепочки местные обитатели. Люди успешно сопротивлялись, используя главный аргумент — свой разум. В рацион прочно вошло мясо больших животных, похожих одновременно на лосей и слонов, а потому названных без особых затей 'слоси'.

Да, приходилось охотиться, выделять специальные команды добытчиков, наладить выращивание биомассы ('биомяса', как шутили технологи) пока не удавалось. Не хватало буквально всего. Уцелело главное — n-домен, бездонное хранилище самой разнообразной информации, плеть реакторов и законсервированные гибкие производственные линии, что позволяло в будущем развернуть полноценные циклы технологических цепочек, но вот с сырьем дело обстояло туго. Месторождения еще только предстояло разведать и приступить к их разработке, несколько запущенных на орбиту спутников занимались только задачами картографирования и топосъемки. Уже было выделено несколько сот перспективных морфоструктур, к которым в дальнейшем предполагалось направить экспедиции для проведения полевых изысканий. Пока же приходилось обходиться тем, что имелось под рукой, разбирать и резать завалы рваного перекрученного железа, расчищать обвалившиеся тоннели к небольшим, на первое время, запасам стратегически важных материалов и веществ.

Впрочем, даже среди невероятного количества просто срочной, сверхсрочной и не терпящей отлагательств работы люди находили время, чтобы поднять голову и полюбоваться небом, которому предстояло стать родным невесть на сколько лет. Днем по нему неспешно шествовало яркое солнце и призрачно посверкивала третья луна, сложенная какими-то кристаллическими породами и видимая даже в такое время. Ночью же... Ночное небо было пугающе прекрасно. Одна его половина была усыпана драгоценными камнями разноцветных звезд, невероятно крупных в чистейшем воздухе, не тронутом плодами технического прогресса. Венцом короны служила потрясающая грандиозная спираль близкой соседней галактики, видимой под большим углом, почти с ее оси, а потому доступной для обозрения с самого выгодного ракурса во всей ее красоте. Три быстрых небольших луны играли в догоняшки, внося в это астрономическое пиршество свою лепту, и наискось через небосвод протягивалась туманная лента здешнего Млечного Пути. Через сколько-то миллионов лет две галактики обещали столкнуться, порождая одно из самых величественных и масштабных событий во Вселенной.

Другая половина слепила глаз бездонной черной пустотой. В земном небе, куда ни направь телескоп, обязательно увидишь хоть пару звездочек. Выставь экспозицию в пару сотен секунд — проявятся более удаленные светила, а при паре миллионов сможешь разглядеть самые дальние галактики, образовавшиеся чуть ли не сразу после Большого Взрыва. Здесь же... Ни одного самого слабого лучика не пробивалось из этой темноты, ни единого кванта света или иного излучения не улавливали чуткие приборы. В той стороне не было поистине ничего. Тьма и свет делили небо пополам, словно бы планета находилась на самом Крае Вселенной, откуда звездный водопад низвергался в глубины первородного мрака, и это невероятное зрелище будило тени смутных фантомных воспоминаний в душе любого, кто дерзал смотреть на божественное великолепие мироздания...

Полковник Горченко шевельнулся в кресле и усилием воли отмел некстати накатившие воспоминания. Четыре года они уже провели здесь, полных четыре года тяжкого, на грани невозможности, труда, постоянного и непрерывного преодоления себя и выпавших на их долю обстоятельств, успехов и неудач, потерь и обретений. Теперь, оглядываясь назад, можно было говорить о том, что были решения оптимальнее, пути покороче — но тогда, в бешеной круговерти первых дней, когда за неделю только от неведомой местной заразы умерли сразу восемь человек, приходилось действовать хоть как-нибудь, главное — вообще действовать. Сейчас, подводя итог прошедшему времени, Горченко мог с гордостью сказать, что основная первичная цель достигнута — они выжили. Выжили, и даже сумели не слишком откатиться назад. Металлургический завод дал первые тонны чистых порошков и кристаллов, неподалеку обнаружилось месторождение хорошего концентрированного желтого кека, после двадцати сухих скважин двадцать первая дала небольшой поток нефти. Всем без исключения людям пришлось вспоминать вторые и третьи специальности, отложив на дальнюю полку сознания ратное дело. К счастью, армия — хороший учитель. Кадровые офицеры были обязаны обладать какой-либо дополнительной профессией, без этого потолком являлось уже лейтенантское звание, зато за наличие шла отдельная статья доплат. Некоторые уникумы ухитрялись изучать две, а то и три-четыре специальности, в итоге набегала солидная сумма, порой превышающая доход по основной линии. Впрочем, коллекционеры армейских ВУС также увеличивали свой оклад — так и появлялись пилоты с десятком записей в летной книжке и водители, способные управлять любой техникой от мотоцикла до экскаватора.

Вообще, геологи — нынче переквалифицировавшиеся в планетологи — чуть ли не рвали волосы друг другу из бород. Планета, которую решили назвать Фея, что ни день подкидывала им загадки. Полиметаллическая руда, которой питался металлургический завод, добывалась в двух местах карьерным способом, и по химическому составу напоминала сгущенную до твердости камня морскую воду. В ней присутствовала вся таблица Менделеева, все стабильные, редкоземельные элементы и даже несколько нестабильных. Какой природный процесс мог бы вызвать образование такой невероятной горной породы? Руда немного фонила, зато позволяла глубокой переработкой выделять все необходимые вещества. Добыча же не представляла никакой сложности, после проведения вскрышных работ оставалось лишь грузить ее роторным экскаватором на конвейер — внешне порода представляла собой слегка спеченный рыхлый крупнозернистый песок. Очень высокое содержание редкоземельных металлов дало возможность применять ранее недоступные ввиду стоимости технологии — сталеразливные стаканы из оксида скандия, иттриевое напыление вместо хромирования, и как апофеоз — осмиевые сердечники боеприпасов, превосходящие обедненный уран по всем параметрам, от плотности до пирофорности.

В радиусе тысячи километров обнаружилось множество разнообразных полезных ископаемых, от каменного угля до кимберлитовой трубки с неплохим содержанием технических алмазов. Скважины давали небольшой выход продукта, основная часть месторождения была представлена очень тяжелой высоковязкой нефтью, вследствие чего пришлось разрабатывать ее шахтным способом. Измученные загадками геологи шутили: 'В горе поселились гномы и нашли в ней изумруды, олово и цинк. Причем все сразу в одном штреке.'

Самой же большой загадкой были так называемые 'Прелести Тилоттамы' — найденные в регионе отпечатки, похожие на следы ног, рук и прочих частей обнаженного женского тела, выдавленные на массивных камнях чем-то очень высокотемпературным. Гранит и базальт буквально расплескивались в стороны от прикосновения этого чего-то, затем застывая и сохраняя на века очертания соблазнительных изгибов полностью антропоморфной женской фигуры. После обнаружения 'Прелести' были исследованы самым тщательным образом, с привлечением всех имеющихся способов, доступных человеческой науке, но внятных результатов так и не появилось. При такой температуре в материал подложки, сиречь в камень, обязательно должны были быть вплавлены частицы того, с чем он соприкасался, однако увы, ничего подобного обнаружить не удалось, словно апсара была раскаленной статуей из платины или иридия. Возраст отпечатков также датировался с большим разбросом в несколько веков, а вот размеры совпадали идеально, до миллиметра. Все это вместе взятое выглядело так, словно некая неуязвимая девушка на протяжении около тысячи лет использовала Фею в качестве курорта — погреться в фотосфере звезды там, затем немного остыть в гранитном шезлонге, принять грязевую ванну мягкого базальта, а когда отпуск закончится, упорхнуть в неведомые дали.

9.

Орхэи спускалась все глубже. Перестрелка позади стихла, и она ожидала, что спутник скоро ее догонит. В любом случае, она передвигалась медленнее, чем могли бы что он, что те, гнилые, так что оставалось только идти вперед и надеяться. Извилистые каверны сменяли одна другую, постепенно уводя все ниже и ниже. Пахло камнем, почему-то сухим, хотя вода всегда идет вниз. Мох уже не покрывал стены сплошным ковром, а ютился жалкими клочками в наиболее сырых закоулках. Стало немного светлее, впереди забрезжила бледная тень далекого света. Любопытство сразу высунуло нос из норки, где оно скрывалось во время стали и взрывов, и принялось убеждать хозяйку, что свет этот совсем даже не обычен. Действительно, далекие отсветы несли оттенок невероятного здесь, под землей, радостного и чистого солнечного света. Обостренное восприятие Видящей улавливало и наличие значительной ультрафиолетовой компоненты, причем странного характера, в виде узкоспектральных полос, разделенных пустыми промежутками. Ее глазам она вреда бы не причинила, но человеку долго смотреть на источник, чем бы он ни был, определенно не стоило.

Шагов онна не замедляла, наоборот, немного ускорила их, насколько было возможно в ее нынешнем состоянии. Раз уж Рагн 'сказал', что путь безопасен, значит, таковым он и являлся. Вскоре впереди показался поворот, из-за которого било интенсивное сияние, ложившееся желтовато-белым овалом на боковую стену. Пришлось все-таки остановиться, давая глазам время на аккомодацию после полного мрака подгорных тоннелей, затем Орхэи двинулась дальше. Миновав поворот, она ожидаемо вышла в большую полость, всю залитую ярким светом. Было очень тихо. Тоннель выводил на узкую кольцевую террасу, опоясывающую всю пещеру, по краю террасы шла невысокая балюстрада из металлических труб. На куполообразном потолке в беспорядке были прикреплены стандартные армейские прямоугольные лампы, но основной поток освещения шел снизу. По выровненному полу пещеры были расставлены: два пятитонных контейнера с пучками проводов, небольшой штабель ящиков защитного цвета, пирамида с десятком УСК 'Шелест' разной комплектации, рабочее место в виде пяти массивных стоек 'числодробилок' и кресла, окруженного полукольцом широких экранов. Сбоку за контейнерами ненавязчиво громоздился самый настоящий 'Мангуст' — тяжелый зенитный ракетно-артиллерийский комплекс на танковом шасси. Стволы двух сорокамиллиметровых сверхскорострельных шестистволок по сторонам массивной угловатой башни, казалось, излучали тьму и холод, живо напоминая о бренности бытия. И как только затащили эту махину в подземелье? Впрочем, даже она терялась на фоне основной достопримечательности пещеры. В центре ярким светом сияло... нечто. Огромная, метров пять в диаметре, играющая живым огнем полупрозрачная линза мягких, округло-выпуклых форм. По виду — настоящий благородный опал самого высшего разбора, только невозможной величины. Переливы света буквально завораживали, притягивали к себе взгляд, тонущий в игристом сиянии.

С трудом оторвавшись от этого зрелища, онна заметила, что линза словно бы дышит, немного меняет форму и размер, а под ее поверхностью в это время проносятся какие-то смутные тени. Она не имела оправы, а покоилась в глубоко прорезанной в камне пола канавке, как от диска гигантской угловой шлифовальной машины. К линзе тянулись толстые кабели от контейнеров и кабель потоньше от компьютеров. Сразу за ней чуть сбоку стоял массивный на вид агрегат звездообразной формы, похожий на распустившийся цветок, к нему тоже шли пучки проводов.

И самым последним Орхэи заметила то, что было, пожалуй, самым важным во всей картине. На стене за линзой чернело почти круглое пятно — на треть обрезанное снизу на уровне пола, оно, в отличие от линзы, было полностью стабильно и неподвижно, ничего не отражая в своей совершенной черноте. По камню от нее шли две дорожки свежих белых царапин и сколов, онна скосила глаза — так и есть, 'Мангуст', несмотря на надетые асфальтоходные башмаки, все же был слишком тяжел и цеплял камень гребнями траков.

Перед нею находился явный портал... куда-то. Это стоило того, чтобы проявить самое пристальное внимание, и Видящая привычным усилием потянулась вглубь себя, раскрывая все свои каналы восприятия. В сознание могучим потоком хлынули всевозможные ощущения. Тренированный разум легко справлялся с ними, поток и близко не дотягивал до того, каким был бы на ее родине. Здесь, в почти абсолютно трехмерном континууме Земли, законы запрещали большую часть пси, те жалкие крохи, что оставались, обеспечивали лишь ограниченные возможности восприятия. И все-таки Орхэи видела. Она была дитем иного мира, ее становление, развитие и тренировки прошли в гораздо более благоприятных условиях, обеспечивающих полноценное раскрытие дара, да и речь все же шла не о силовых аспектах странного. Определенное снижение возможностей было, было — но не всех. И потому Орхэи осязала, обоняла, слышала и еще десятком способов чувствовала каждый объект в пещере — за исключением двух. Пятна портала и опаловой линзы словно не существовало. Ясно видимые в оптическом диапазоне, ни в каком ином они не ощущались.

— Интересно, не правда ли? — произнес серьезный мужской голос над самым ухом.

Только страшным усилием воли девушка сумела не дернуться, но мысли вмиг понеслись спугнутой антилопой. Как?! В режиме полного раскрытия даже мошка, летящая в полусотне метров, не осталась бы незамеченной! Рагн — а это был, разумеется, он, каким-то образом смог остаться вне сферы восприятия всех до единого ее чувств, подобравшись на расстояние вытянутой руки. Причем сейчас, когда она невольно обратила все свои задействованные 'локаторы' к нему, казалось странным, что столь сильно фонящая недавней кровью и смертью фигура могла избегнуть обнаружения. Что? На миг Орхэи даже засомневалась в собственном разуме. Рагн уже не 'пах' эманациями некро! Все следы словно провалились сами в себя, заархивировались и закапсулировались, всосались куда-то вглубь его доселе незаметной ауры. Он снова выглядел на всех уровнях восприятия самым обычным человеком, ну разве что изодранный камуфляж сильно пах сгоревшим порохом. Почему-то при всем этом было ни капельки не страшно. Она вспомнила, что он вроде как задал ей какой-то вопрос.

— Что?

— Красиво, говорю.

— А-а, да-да. И что это?

— Портал, как видишь.

— Куда же? — немного пришла в себя Орхэи.

— Пройдем, узнаешь. — подмигнул ей Рагн. Мысли опять забились суматошными птицами. Что это с ней? Насколько она видела, человек(?) не пытался ухаживать за ней, люди делают это совсем по-другому, да и он наверняка должен знать о феромонных циклах оннов и тонкой настройке пси-совместимости... Что? В портал?

— Зачем? — несколько невпопад озвучила она вопрос, пропустив пару предложений внутреннего монолога.

— Что, любопытство все отбили уже? — засмеялся он, тем временем под локоток ведя ее вниз. И внезапно посерьезнел, — Здесь скоро камня на камне не останется. Двое все-таки сбежали, кое-что разузнав, так что если не хочешь преждевременной дисфункции организма... Или тебе нравится пребывание в газообразном виде?

Нет, такая перспектива онну, прожившую едва ли сотую часть отпущенного ей обычной природой срока, не прельщала совершенно. Орхэи сосредоточилась, смещая фокус восприятия немного по-другому, в область трудноописуемых высших абстракций, где только и можно было надеяться прикоснуться к тайнам грядущего. Все же трехмерность очень мешала. Громоздящиеся исполинские горы запретов сокращали срок предвидения до долей секунды, а спектр вероятностей сужали до едва раскрытого веера. Но даже и так сильной и тренированной Видящей, одной из самых сильных во всей ее расе, удалось разглядеть лучик света между темных гор забвения. Собственно говоря, никакого веера не существовало. Судьба этого места была предрешена. Свет! Яростный, ослепительный свет, даже тень от тени которого жгла ее незримые глаза, должен был в скором времени растворить в себе показавшийся вдруг таким ничтожным и хрупким окружающий камень.

-Ах-х-х! — придушенно выдохнула она, впечатленная близящейся перспективой, и вышла из поля вероятностей.

— Ага, — сказал Рагн, — сильны гады. Жаль, мы не смогли пока понять принцип действия этого оружия.

Орхэи насторожилась. Что-то казалось странным в этой фразе, царапающим мелким коготком задворки сознания. Но времени на размышления не было.

— Идем!

Из-за контейнера навстречу им внезапно шагнула огромная угловатая фигура, и когда онна осознала, что именно находится перед ней, броня ее самоконтроля все же дала трещину. Орхэи вскрикнула.

— Тише, тише, свои. — успокаивающе проворковал ей Рагн, и бросил уже этому: — Чего пугаешь? Давайте, эвакуируемся все, через три минуты лупанут.

Она поняла, что он говорил все это исключительно для нее, и из благодарности слабо улыбнулась. Вокруг началась бурная деятельность. 'Богомол', помесь кузнечика, муравья и бронетранспортера, одна из самых опасных тварей нематори, сверкнув зеленым глазом, задвинулся обратно за контейнер и чем-то занялся там. Еще один, даже побольше первого, появился из-за 'Мангуста' и стал возиться со звездообразным агрегатом, ловко управляясь длинными передними шестипалыми конечностями. Из контейнеров донесся нарастающий гул, словно там выходили на режим какие-то мощные генераторы. Шевельнулись стены, на них вдруг стали видимы большие, по два метра, нашлепки. Они сменили цвет с идеальной имитации цвета камня на серебристо-металлический, очертания их потекли, поплыли, пока из нашлепок не сформировались длинные игольчатые шипы, направленные остриями точно на опаловую линзу. На шипах начала медленно наливаться шуба голубоватого потрескивающего сияния.

Орхэи внимательно смотрела на все это, запоминала, а в сознании крутилась мысль, что она допустила ошибку. С такими настройками почувствовать тварей она действительно не могла, они не были живыми и потому ощущались как тот же металл или камень — следовало пройтись по всему спектру, но изучение-созерцание артефактов сбило ее с толку. Кто бы мог подумать, что здесь, на Земле... Но раз они помогают и подчиняются Рагну, значит?.. С внезапным опасением она глянула на него. Нет, ненавистными нематори тут и не пахло. Теперь, когда таиться нужды более не было, он, похоже, частично отбросил маскировку. Движения обрели угловатую резкость, несвойственную человеку, и быстроту, несвойственную тоже. На лице запали глубокие тени, и вообще, он весь как-то... почернел? Неважно, все это она обдумает потом, когда и если выживет, а пока стоило хоть чем-то помочь. Сознание вновь скользнуло к рубежам несбыточного. Она негромко сказала, уверенная, что будет услышана:

— Полторы минуты.

— Да. — немедля откликнулся Рагн. — Сейчас!

Шум генераторов взвился до протестующего визга — и резко оборвался. Со стен, с выросших на них шипов ударил целый лес окутанных полупрозрачным туманов ярко-синим молний и вонзился во вспыхнувшую нестерпимым светом линзу. Гигантский опал налился испепеляющей яркостью, от него пошел сухой жар, а затем полыхнуло совсем уж страшно, отчего Орхэи на время ослепла даже с закрытыми веками. Впрочем, иных чувств вполне достало, чтобы ощутить, как черное пятно на стене из просто поглощающего свет контура становится поглощающим активно, как оно увеличивается в размерах и предстает подобием мрачного тоннеля, засасывающей воронкой черной дыры. Как со стен звонко падают вновь оплывшие нашлепки и, оживая, тянутся друг к другу, сливаются в растущую на глазах каплю жидкого металла, в целое озеро, это озеро катится к ним, по пути небрежно подхватывая контейнеры, кабели, ящики, опаловую линзу, тварей, их самих — и устремляется живой многотонной волной прямо в темную пасть портала. Перед самым устьем Рагн коснулся ее шеи, и сознание милосердно погасло, сохраняя ее от ужасов перехода. Орхэи уже не видела, как следом за полиходом с лязгом трогается с места 'Мангуст' и последним въезжает в портал.

В это время на высокой орбите один из спутников, на вид ничем не отличающийся от остальных, получил снизу длинный кодированный сигнал. Порядком изношенный, работающий без перерыва уже несколько лет гироскоп дал сбой, система ориентации подняла тревогу и разблокировала стационарные плазменные двигатели. Внутри спутника покоилась небольшая, всего в пару квадратных миллиметров, черная пластинка. Система наведения отклонила ее на максимально возможный угол, но этого было пока недостаточно. Спутник был спроектирован и запрограммирован таким образом, чтобы все время оставаться тыльной стороной к Земле, а пластинка была бы направлена в космос, однако перехваченное управление запустило двигатели — начался медленный разворот. Наземная система контроля почти сразу обнаружила неладное и попыталась восстановить управление по резервным каналам. Безуспешно. Невидимая битва электроники длилась всего несколько секунд, после чего, признав свое поражение, контроль отдал приказ на уничтожение спутника. Соответствующий парный спутник, размещенный именно в предвидении возможности таких случаев, начал наведение копья своего одноразового лазера. Теперь весь вопрос состоял в скорости. Лазер поворачивался быстрее... Но очередной приказ перекрыл пару клапанов в трубопроводах, произошел скачок давления, гидроудар, тонкостенная трубка лопнула, и в вакуум устремилось расходящееся облако испаренной жидкости, сыграв роль дополнительного двигателя. Соответственным образом ускорившийся спутник завершил поворот на долю секунды раньше. Полыхнуло. Бесполезный уже лазерный луч пронизал облако плазмы и ушел в пространство, а далеко внизу на поверхности Земли сверкнула огромная вспышка...

10.

Никуда полковник не успел. Едва он отпустил Громова, как тревожно запиликал селектор. Красный огонек вызова, символ высшей срочности.

— Черменев.

— Господин полковник, базу окружают! Свыше батальона пехоты с псами, десять 'коробочек', два танка.

— Перехват есть?

— Нет, у них ЗАС, но удалось разобрать маркировку на технике. Регуляры, сто первый полк из ближайшего ППД. Там сзади еще 'фонарики', мы их не видим, но они сбивают нахрен все беспилотники. Тля!

— Что еще?

— Сети отрезало. Все — и спутники, и 'Зебру', и местную... О, и свет тоже, перехожу на собственный генератор...

Полковник на секунду задумался.

— Так, слушай сюда. Огонь не открывать, повторяю — не открывать. Заблокировать оружейку, автоматические системы защиты отключить. Из зданий наружу не выходить, в окнах не мелькать! Да, отключить все АРМ, доступ к компьютерам отрубить всем, кроме тебя. Дальнейшие указания голосовой связью.

— У нас боевая тревога, нужна ваша санкция.

Черменев чертыхнулся и быстро подтвердил приказ личным кодоном. Тут же его собственный терминал потух, остался лишь огонек готовности питания.

— 'Урал', — оператор перешел на позывные по-боевому, — пришел пакет из округа. Личная подпись 'Старателя'. Расшифровываю...

Внезапно по ушам ударил чуть приглушенный стенами грохот, пулестойкие стекла не дребезжали, но поставленная на микропроветривание рама сорвалась с поворотного механизма и рухнула на пол. В противоположное окно полковник увидел мелькнувшие и сразу исчезнувшие очертания пары 'Беркутов'. Понятно... Собственно, необходимости в расшифровке приказа командующего СВ уже не было — Черменев и без того знал, что там. Командование можно было понять — столь мобильная, слаженная и оснащенная часть представляла собой немалую опасность в случае несанкционированных действий. Вот и подстраховались. Дальнейшее представлялось совершенно ясным — сейчас закончится блокирование, затем им предложат 'выходить по одному', если они раньше не подчинятся приказу. Осназ, как бы тренирован он ни был, в открытом бою противостоять регулярным войскам с тяжелой техникой и авиацией не мог. Им даже не потребуется обстреливать базу — достаточно будет 'Беркутам' пройти раза два-три на минимальной высоте на трех Махах, и все, бери тепленькими. Затем начнется долгое, вынимающее душу разбирательство. И даже когда все закончится, и станет ясно, что их просто подставили, использовали втемную, его карьере все равно конец. Если не даже вышибут на пенсию, задвинут в такую тьмутаракань, что белый медведь желанным гостем покажется. Черменев с трудом подавил желание завыть от бессильной ярости. Сука, ну какая же сука! Полковник истово надеялся, что имперские волкодавы успеют взять эту штабную сволочь за мягкое вымя — больше ему ничего не оставалось.

Полковник вышел на крыльцо, скрестил руки на груди и застыл изваянием. Его обветренное лицо было настоящим воплощением мужественности, двойной шрам на левой щеке навечно запечатлел скользнувшие когти большого медведя, а под форменной курткой на груди таилась цепочка звездчатых ямок. Вокруг пахло сдержанной опасностью. Запах оружейной смазки, легкий шелест, чуть слышные щелчки... и металл, много металла. Обостренные чувства полковника ловили шепотки занявших позиции солдат, бесстрастные взгляды снайперов и напряженные взоры наводчиков боевых машин. Рот полнился ртутной горечью. Свои поднялись против своих, считая их то ли предателями, то ли опасными, презревшими незримые оковы чести и присяги безумцами. Черменев спиной чувствовал поддержку занявших оборону в здании бойцов, готовых идти за ним, если понадобится, то и против Самого, как это было ни немыслимо. Да... пожалуй, захоти он, поднять ребят на мятеж было бы просто. Они — каждый из них — были преданны лично ему, много лет делящему с ними хлеб и свинец, соленый пот и алую кровь. Полковник был из тех командиров, что выговора заносят не в личное дело, а граненым кулаком в грудную клетку, зато и шпынять своих бойцов Черменев не позволял даже генералам. Да, они без колебаний пошли бы за ним в огонь — вот только полковник видел дальше. И слово 'честь' было отнюдь не пустым звуком для него, приносившего присягу лично Императору. Он ждал.

Минут через пять из-за угла дома напротив появился человек. Пока он шел через стометровую зону безопасности вокруг территории базы, Черменев спокойно наблюдал за ним. Человека он узнал сразу — характерная развалистая походка не оставляла места сомнениям. Это был командир сто первого пехотного полка Савинов, его старый знакомый и коллега по ратному делу. Полк вот-вот должны были переформировать в усиленную бригаду, и Савинов дохаживал последние месяцы перед беспросветными погонами. Теперь, похоже, заденет и его.

Савинов остановился в трех шагах от крыльца. Глядеть ему приходилось снизу вверх, но он смотрел так, что никакого чувства неравенства не возникало.

— Что же ты, Эрдэм Шоноевич, делаешь, доброго тебе утра?

— Слетал на задание, что называется. — и полковник крепко, со злобой, выругался. Савинов ощутимо расслабился. Ситуация стала вполне понятной, в отличие от утреннего суматошного подъема по тревоге. Поступившая вводная последовательно заставила оторопеть шифровальщика, начштаба и его самого — шутка ли, проследовать по-боевому к базе осназа, окружить, пресекать попытки прорыва и выхода на связь с кем-либо, быть готовыми к штурму. Комполка прекрасно представлял себе, в какую кровь выльется штурм укрепленной базы, настоящей крепости, защищаемой, что уж таить, гораздо более тренированными и опытными парнями, чем его собственные, вдобавок, знающими каждую пядь своей территории.

— Ты не через ручей ли летал?

Черменев промолчал, знать такое Савинову не полагалось, однако глаза все сказали за него.

— Ну вы больные... — начал было Савинов, и вдруг странно дернулся, поплотнее прижал пальцем гарнитуру.

— Что? Где? — и тут началось.

Полковники стояли боком к вспышке, только поэтому им не выжгло глаза. На западе небо мгновенно выцвело до слепящей белизны, из-за горизонта показалась макушка нестерпимо сияющего исполинского пузыря, небрежно раздвигающего мелкую сошку облаков. Все происходило совершенно беззвучно и оттого еще страшнее. Впрочем, звуков тут же стало очень много. Слишком много. Когда у взбудораженных странными приказами солдат пальцы застыли на гашетках, любой резкий шаг может спустить лавину. И кто-то выстрелил. Очередь 'стеногрызки' вспорола бетон стены между вторым и третьим этажами, а спустя миг стреляли уже все. Чермеев сгреб растерявшегося Савинова в охапку и ловко завалился набок, прочь с крыльца. В спину дважды страшно ударило, словно битюг копытом, и тут же наступила темнота. Сперва Черменев подумал, что уже умер, но у покойников не могут так болеть ребра и почки. К тому же, что-то давило на плечи так, словно на него наступил атлант. В ушах стоял непрерывный звон и грохот, как от автоматической клепальной машины. Рядом кто-то надсадно орал. Вдруг все разом стихло. В нос ударил кислый запах взрывчатки, сушь бетонной пыли и чад от чего-то чрезвычайно вонючего. Еще раз звонко щелкнуло, настолько громко, что Черменев увидел радужные круги в темноте — и прямо перед лицом возник тоненький лучик света, показавшегося ослепительным.

— Красный! Красный! Прекратить огонь! Мать вашу..., прекратить огонь! Статус! Егоров, зашибу нахрен, статус!

Это орал Савинов, позабыв о всяких правилах обмена.

— Уроды, тля нах! Приготовиться к ударной волне! Занять укрытия, задраить люки! Перебросить башни на восток! — похоже, полковник отдавал Черменеву только что возникший долг жизни. Минуту назад он спас его от пуль и снарядов, а теперь уже Савинов в грохоте внезапного боя сумел не позабыть о надвигавшейся волне от чудовищного взрыва.

— Вышка Уралу, циркуляр Альфа! Всем укрыться! — проревел для своих и Черменев. Что бы это могло быть? На термояд не слишком-то похоже, да и кто настолько безумен, что способен применить Бомбу на Земле? Может... Додумать ему не дали.

Сперва их подбросила земля, почти раздавив о наваленную сверху тяжесть, потом рядом страшно застонал металл, мягкая ватная лапа неодолимо-тяжко сдавила голову, отчего в носу и ушах немедленно замокрела кровь, налетел титанический порыв обжигающего удушливого ветра и мгновенно стало нечем дышать. Это ужасное состояние подвешенности между тем светом и этим длилось и длилось, выпивало последние силы, что-то рушилось рядом, грохоча тысячами железнодорожных составов, в глазах плясало белое пламя и куски тьмы — а потом все кончилось. Сколько-то раз еще содрогалась земля от вторичных волн, но это было уже совсем не страшно после первого убийственного удара.

Сознания полковник так и не потерял, не из того теста был слеплен. Пару минут он ошеломленно хватал ртом воздух, внезапно ставший столь желанным, не обращая внимания на плавающий в нем букет убойных запахов. На зубах противно скрипела бетонная крошка, прочнейшее сапфировое забрало шлема было расколото, однако все это было ерундой по сравнению с тем фактом, что он остался жив. Разлеживаться себе Черменев не дал — нужно было немедленно узнать, что с его людьми.

— Вышка Уралу, доложи статус.

— Потерь нет, легких — двадцать плюс. Конец доклада.

Высокая выучка осназовцев дала о себе знать. Никто не погиб, обошлись двумя десятками легкораненых — под обстрелом пулеметов и автоматических пушек, под молотом взрыва, равного по мощности атомному.

— Противник?

— Ответный огонь не велся. — И снова полковник порадовался за своих. Исполняя ранее полученный приказ, никто из бойцов не вступил в перестрелку. Они заняли позиции в глубине огромного здания, лишая наступающих их главного преимущества — артиллерии и авиации. А в изломанных коридорах базы, специально приспособленной для обороны, они могли сдержать атаки любых, даже многократно превосходящих сил.

Но где все-таки он сам? Крайнее, что помнил Черменев — прыжок с крыльца и удары в спину. Он попытался пошевелиться и глухо застонал от пронзившей тело боли. Похоже, бронежилет выдержал попадания 6,5-миллиметровых автоматных пуль, но динамические удары наверняка оставили ушибы в полспины.

— Они тут! — раздались глухие голоса, что-то заскрежетало, дернулось, давящая тяжесть сверху стала чуть легче. — Лом загнулся, давай еще.

Застучали камни. Откуда-то появился свет. Обычный дневной свет — но каким же прекрасным он показался сейчас Черменеву! Стало совсем легко, десятки рук ухватили его за ноги, потащили, обдирая форму о щербины бетона, и полковник смог наконец-то вздохнуть полной грудью. Только сейчас он понял, насколько ему не хватало воздуха. Проморгавшись, он увидел знакомые, увешанные различными устройствами шлемы вокруг. Односторонне-прозрачные забрала были опущены. Позади вновь скрежетнуло, он оглянулся — извлекали Савинова. Оказывается, их придавило искореженными донельзя стальными дверьми центрального входа. Будь они гладкими, как раньше — раздавило бы в лепешку, а так уцелели под ними. Двери были сплошь покрыты глубокими вмятинами и бороздами, и Черменев с невольным холодком по спине подумал, что эта груда металла заодно и прикрыла их от огня.

— Все, отпускай! — Несколько бойцов, вперемешку — осназ и пехота, без шлемов, с красными от натуги лицами, держали сразу три толстых лома, подсунутых под многотонные двери. Полковник узнал похожего на волота Илью Боханова, самого могучего из своих бойцов, и его вечного соперника по ковру Мршаидзе из пехоты. Сейчас они оба всей силой выгибали ломы вверх, и по знаку товарищей с облегчением отпустили двери обратно.

Черменев повел глазами вокруг. Разрушения от огня его не слишком интересовали, видел и не такое, пусть даже сейчас это была его собственная база, а вот то, что находилось поодаль, было гораздо... занимательнее. Местность вокруг разительно изменилась. Росшие за полосой безопасности столетние деревья были повалены, зияли окна домов без единого стекла, кое-где поднимались дымки разгоравшихся пожаров, издалека слышались людские крики, но самое главное — с запада быстро накатывалась какая-то грязно-белая полоса, словно ластиком стирая многоцветие полей и оставляя за собой однотонное коричневое поле. Человек ощутил, как на загривке дыбом встают волосы. Это была вода. Вода в той своей грозной ипостаси, которая рвет металл и крушит бетон. Растревоженные ударом воды Канала взбесились и сметающей волной величиной с гору обрушились на берег. От побережья до базы было более семидесяти километров гладкой, как стол, местности, и цунами одолело уже две трети из них... На базе были вертолеты, однако даже в перегруз они могли взять не более трети бойцов Черменева, не говоря уже о пехоте. Оставалось только достойно встретить воду...

Но что это? Пройдя дальние луга, волна начала понемногу замедляться. Исполинский разбег, набранный водой, потихоньку рассеивался на повышающейся местности. Что-то скрежетнуло под рукой. Черменев недоуменно перевел взгляд — оказывается, он неосознанно сжал невесть как уцелевший поручень, сжал так, что из-под ногтей выступила кровь, но он не почувствовал боли, и поручень гармошкой смялся в ладони. Издалека донесся чудовищный рев, с которым близилась обретшая твердость камня вода, перемалывающая дома и деревья. Здесь возвышенность взбегала круче, и порыв волны начал явственно расточаться, в то время как слева и справа она наступала почти так же, отчего фланги начали загибаться вовнутрь огромными коричневыми крыльями. И вот, не дойдя буквально пары десятков шагов до внутреннего кольца оцепления, волна осела, перестала выдирать с корнем дерн и превратилась просто в бегущую среди травы грязную воду. Из-за уцелевших куп деревьев раздались ядреные высокохудожественные матюги, вполне различимые даже здесь, за несколько сот метров — похоже, там стояли те самые 'фонарики', пожегшие своими лазерами микробеспилотники осназа, и видимо, вода залилась, куда не надо.

Мат заставил людей беспокойно задвигаться. Все как-то разом вспомнили, зачем они здесь, и смешавшиеся во время катаклизма бойцы начали быстро разбиваться обратно. Раздавшаяся одинокая трель вызова заставила подпрыгнуть высокого пехотинца-радиста. Он воткнул в ухо вывалившийся динамик, послушал немного, резко побледнел, выпучил глаза и опрометью подбежал к Черменеву, еще издалека протягивая вторую гарнитуру.

— Господин полковник, вас!

Тот взял ее и безразлично-коротко бросил в микрофон:

— На связи.

Раздавшийся в ответ голос заставил полковника непроизвольно вытянуться в струнку, пусть даже абонент находился за пять тысяч километров. В этом голосе звучала Власть, нет, этот голос и был Властью...

— Полковник.

— Так точно, господин Верховный Главнокомандующий.

— Вы верны присяге? — неторопливо даже не спросил, а утвердительно произнес Император, и Черменеву сразу стало легко и просто.

— Абсолютно, мой Император. — не по-уставному ответил он.

— У меня есть для вас задание. Бойцы вашей части пусть готовятся в выходу, вам же надлежит без промедления прибыть в Каракол на аудиенцию.

— Есть прибыть в Каракол! — гаркнул Черменев, словно кадет-первокурсник.

— Доберетесь до аэродрома в Гронингене, там будут предупреждены. Жду. Передайте канал Савинову.

С совершенно квадратными глазами Черменев сунул гарнитуру другому полковнику. Тот неловко принял, зачем-то включив при этом громкую связь, и надел дугу с наушниками. В результате разговор стал слышен всем окружающим.

— Полковник Савинов, господин Верховный Главнокомандующий!

— Каков был ваш приказ?

— Проследовать по-боевому к базе осназа, окружить, пресекать попытки прорыва и выхода на связь с кем-либо, быть готовыми к штурму.

— Приказ на открытие огня поступал?

— Никак нет!

— Выясните, кто открыл огонь, и... — пауза затягивалась, лицо Савинова пошло красными пятнами, а все присутствующие невольно затаили дыхание — поступите с ним по своему усмотрению.

— Есть!

— Организуете помощь раненым, затем выступите по линии чрезвычайной ситуации. Оставьте одну роту в обороне периметра, могут быть попытки нападения. Приступайте. КС.

Савинов медленно стянул дугу с головы. Безумными глазами огляделся и внезапно гаркнул:

— Чего встали! Швецов, занимаешься здесь, остальные в расположение. Быстро! Средства усиления оставить, с собой личное оружие и по паре магазинов — остальное медикаменты и спасательные комплекты. Задача — оказание помощи гражданским, разбор завалов, тушение пожаров. Мародеров расстреливать на месте!

Началось быстрое движение. Швецов, комбат-два, скороговоркой раздавал приказы, кого-то уже несли на носилках, первая рота второго батальона шустро разворачивалась в оборону. Сбоку через пролом в заборе всунулась тупая морда санитарно-эвакуационной машины с откинутым отвалом. Савинов собирался уйти, но Черменев остановил его.

— Слушай, СЭМа забери, у меня все легкие. Там нужнее будет. Лучше дай коробочку до Гронингена, могло дороги разбить.

Комполка молча мотнул головой и ушел, размашисто шагая. О недавнем противостоянии никто уже и не вспоминал.

11.

Вертолеты шли в режиме огибания местности, выдавая себя лишь приглушенным шумом винтов специальной конструкции. Размытыми пятнами мрака скользили они над землей, распугивая коз и горных баранов. На такой скорости только автоматика могла вести машины столь низко, автопилот несколько раз в секунду менял курс и высоту, и пилотам оставалось лишь контролировать действия почти разумной электроники.

Полет в боевых условиях был несладок. Нещадные рывки и толчки продолжались уже свыше двух часов, болтанка выматывала душу и докрасна натирала кожу привязными ремнями — но так было лучше, нежели весело гореть чадным костром в измятой груде металлолома. Бойцы, каждый из которых был не раз обстрелянным ветераном, сдержанно матерились, однако внутри себя приветствовали резкие маневры. Это значило, что вертолетчики продолжают стеречься, не расслабляясь ни на секунду.

Эти горы были зоной максимальной опасности. Блуждающие зенитные установки, сеть пассивных датчиков, протянутая сепрами, радары естественного фона — был у них доступ и к таким разработкам имперского ВПК, из самых последних, даже одинокий человек на склоне мог представлять нешуточную угрозу. В любой момент он мог вытащить из-за камня переносной зенитно-ракетный комплекс и пустить хищную сигару вдогонку вертолетам. Опасность десятикратно умножалась тем, что машины вынужденно шли ущельями, ниже вершин гор, чтобы не засекли стационарные радары Карурского оборонительного кольца — тяжелые дальнобойные ракеты развернутых там комплексов ПКО 'Метис' могли смести с неба любой объект крупнее воробья.

Шансы все же были. Конструкторы сделали все, чтобы максимально защитить машины от всех мыслимых типов угроз. Угловатые рубленые формы корпуса вкупе со специальным покрытием делали вертолеты почти невидимыми для радиолокаторов — и оборачивались просто ужасной аэродинамикой. Пришлось несколько пожертвовать скоростью, однако быстрее истребителя вертолет быть все равно не мог, а с новым источником энергии, компактным реактором прямого преобразования, боевой радиус ограничивался только чугунностью пилотских афедронов.

В строю имелось четыре типа машин. Ромб из четырех больших транспортно-боевых 'Махаонов' нес в своих чревах роту осназа, в боевом охранении шли проверенные в деле беспилотные 'Брамеи', уже седьмой модификации, и пилотируемые тяжелые вертолеты непосредственной огневой поддержки 'Бианор'. Последним типом, представленным в единственном числе, был вертолет боевого управления и связи, по сути — летающая КШМ, сделанная на основе сильно перестроенного 'Махаона'.

Прикрывали винтокрылые машины сверху три разведывательно-ударных беспилотника, каждый с четырьмя ракетами воздух-земля в отсеке вооружения, а также во время 'Ч плюс десять' — десять минут от начала операции, к цели должна была подойти пара 'Беркутов'. Эти две машины по огневой мощи превосходили все остальные, вместе взятые, играя роль этакой тяжелой кувалды, если дело не удастся провернуть путем молниеносного выпада рапирой осназа.

В принципе, парни были спокойны, насколько это вообще возможно перед боем. Нет, каждый из них испытывал страх, просто они давно уже научились с ним справляться. Кто-то спал, кто-то скалил зубы, травя бородатые анекдоты, кто-то в тысячный раз проверял амуницию и оружие. Все это не стоило и выеденного яйца. Когда наступит время, страх уйдет, сменившись дикой смесью предбоевого азарта, адреналина и холодной рассудочности отлаженного механизма. Боевыми биологическими машинами — вот кем являлись эти профессиональные бойцы, тренированные по высшим стандартам.

В головной машине летел и Черменев, после аудиенции прошедший пару кругов инферно у медиков и по уши напичканный всякими препаратами. Из Гронингена в столицу его доставил 'Беркут-УТИ', и полковник даже немного вздремнул за короткое время перелета на сверхзвуке. Сейчас он сидел молча, только зло посверкивал по сторонам черными глазами. Двойной шрам на лице был бледен, отчетливо выделяясь на темной загорелой коже. Свои знали, что это был верный признак бешенства полковника, и старались лишний раз его не беспокоить. Перед взлетом Умный Волк, как с некоторой натяжкой переводилось на имперский его имя, довел до личного состава участвующих в операции боевую задачу, и сейчас бойцы были мотивированны, как никогда. Они шли за 'кротом' — тем самым, который подвел их под монастырь, и который оставался пожалуй что единственной ниточкой, за которую можно было распутать этот гадючий клубок.

Черменев сидел, привалившись к спинке жесткого кресла, неподвижно, как статуя, глаза его были открыты, но мыслями он был сейчас далеко. Полковник вспоминал встречу с Императором. До этого он видел его лишь раз, во время Высокой присяги — не той, что приносит всякий новобранец, но той, что прилюдно произносят отличенные Государем и жалованные дворянством воины.

Я, Эрдэм сын Шоно рода Черменева, реку пред ликом Отца Всемогущего, пред Первым Его Воином в миру Государем моим и пред людьми Родины моей в том, что буду Его Императорскому Величеству, своему истинному Государю Императору Александру Четвертому и рекомому Им достойным законному Его Преемнику и продолжателю дела Государева служить верно и нелицемерно и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к Государя Императора Службе, Силе и Власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять, и при том по крайней мере стараться споспешествовать все, что к Государя Императора верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может; о ущербе же Его Величества чести, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать тщатися, и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, и поверенный и положенный на мне Государя Императора именем чин надлежащим образом по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяги не поступать, и таким образом весть и поступать, как верному Государя Императора подданному благопристойно есть и надлежит, и как я пред Отцом и людьми Родины моей в том всегда ответ дать могу; как сущее мне Отец душевно и телесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую Империи Знамя и меч свой, и на том присягаю. Всякий да внемлет.

Старые, архаичные слова и строй чеканных строк нисколько не изменились за прошедшие двести лет. Тот, кому выпала честь их произнести, более уже не отступал от них — такие люди были крепче металла их мечей. А на груди полковника вдобавок холодно поблескивал эмалевый ромбик — знак принадлежности к ветви Отца Гневного. Церковь не слишком приветствовала этот побег на своем обширном и раскидистом древе и не особенно распространялась о его наличии, однако заметная часть бойцов особых подразделений являлась братьями в ромбе, да и много где еще пустил он обширные корни. Эта ветвь появилась сравнительно недавно, несколько десятков лет назад, немного ранее открытия Перехода. Основным догматом ее было: 'Разумны только люди'. Тезис этот применялся довольно широко, порой даже в трактовке 'Разумны только люди, все прочие лишь имитируют разумную деятельность', что едва не привело к полному уничтожению пары небольших разумных рас во время Конфликта Третьей Установки.

Новооткрытый мир оказался населен сразу двумя видами разумных, впрочем, довольно близких друг другу по происхождению — оба вида оказались сумчатыми. Уровень их развития был невелик, но аборигены занимали сильно пересекающиеся биологические ниши, а потому резались друг с другом с невероятным ожесточением. Когда пришли люди, они оказались между саблей и щитом — каждый вид посчитал своим священным долгом уничтожить мерзких голокожих пришельцев. Еще не было передвижных установок запуска разведспутников, и мруды с окари сумели накопиться за половину дневного перехода так, что люди до последнего ничего не заметили, пока трехсоттысячная армия аборигенов не появилась в пределах прямой видимости. Первый натиск развернутый по всем правилам периметр вроде бы выдержал, пулеметы косили наступающих целыми рядами, взрывы мин и снарядов вырывали из строя сразу десятки изломанных тел... но полностью забывшие о страхе мруды редкими цепями быстро бежали вперед, они продолжали перебирать ногами даже тогда, когда очередная пуля отбрасывала тяжелое тело назад и мутная пленка уже начинала покрывать глаза с узким горизонтальным зрачком. В общем, оборона была прорвана — где взята искусством и ловкостью скрада, где просто завалена трупами, но так или иначе, убиты были все люди. Все, кроме одного. Носатые окари прочесали все коридоры и помещения, нашли все укрытия — и невесть как не сумели обнаружить одного летчика. База не была разрушена по каким-то религиозным соображениям, нападавшие удовлетворились убийством всего персонала и ритуальным сожжением тел. После их ухода осталось огромное черное пятно посреди центральной площади, практически целые здания, каждый квадратный сантиметр пола в которых был посыпан мелкой белесой пылью, — и один-единственный живой человек. Летчик не сошел с ума, но туннельный эффект, поглотивший все мысли и чувства, превратил его сознание и тело в идеально эффективную машину мести. Он сумел подготовить к полету свой истребитель-бомбардировщик, — процедура, требующая участия минимум четырех техников, каким-то образом вскрыть сектор 'А' хранилища РАВ и на все точки подвески установить по боеприпасу со зловещим красным кольцом вокруг головки. Летчик сделал четырнадцать вылетов, без перерыва и отдыха, после каждого по шесть часов кантуя неподъемные механизмы. Он летал до тех пор, пока в хранилище не закончились спецбоеприпасы, а все до единого разведанные места обитания мрудов и окари не превратились в светящиеся плешки. Когда на четвертые сутки наконец сработала Установка, его так и нашли — с отказавшим сердцем он сидел в кабине своего самолета, намертво зажав в руке распятие, на котором Отец оторвал могучую руку от креста и грозно потрясал гранитным кулаком...

Черменеву вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на свой ромб. Если долго всматриваться в него, из блеска эмали словно бы всплывало хмурое лицо со сдвинутыми бровями. Глаза метали молнии, а упрямо выдвинутый подбородок обещал неприятности каждому, дерзнувшему встать на пути. Лик Отца Гневного как нельзя лучше соответствовал настроению самого Черменева. Когда он добрался, наконец, до Каракола, ему не пришлось ожидать в приемной ни минуты. Государь находился в малом координационном зале, который располагался непосредственно под зданием дворцового комплекса, только несколькими сотнями метров сплошной скалы ниже. Скоростной лифт и пара извилистых коридоров доставили полковника с сопровождающим к Государю — и Черменев, только переступив порог напичканного современнейшей техникой зала, поневоле изумился его возможностям. Здесь сходились нити всех существующих систем управления, от Госплана до Так-3 или новейшего Созвездия МС, отсюда можно было связаться с любой точкой Империи, с любой воинской частью, предприятием или космическим аппаратом. Находившиеся в этом зале люди могли на самом высоком уровне спланировать, осуществить и контролировать все время проведения самых сложных операций.

Сейчас зал тихо гудел, скопившееся напряжение ощутимо давило на нервы — и его центром служил высокий человек в черной флотской форме без знаков различия. Государь бесшумно мерил зал шагами, стараясь не проходить слишком близко к операторам и тактическим офицерам, дабы не осложнять их и без того напряженную работу, и мерно похлопывал себя по бедру ножнами кортика.

— Полковник. — пресек он попытку Черменева представиться по все форме. — Сюда.

Они отошли в небольшой закуток зала, фактически, комнату без четвертой стены, где стоял большой стол-планшет и несколько терминалов связи. Стульев не было. На панорамных экранах был выведен вид местности со спутника, и Черменев сразу узнал характерные изломы безжизненных гор, широким кольцом окружавших зеленое пятно Карура.

Карур... Самый крупный город Лады, третьего открытого мира, и — центр сепаратистского движения. Здесь жили суровые, опаленные солнцем до черноты люди, отнюдь не желавшие способствовать имперской политике 'плавильни народов'. После пары крупных ляпов безопасников глухое недовольство превратилось в откровенную враждебность. С этим тоже не все было чисто, некоторые методы, в особенности, скрытого гражданского неповиновения, не встречались больше нигде в Империи. Чиновникам администрации звонили по ночам и молча дышали в трубку, распространялись странные, невинные на вид, но несущие семена отдаленных ядовитых всходов слухи, только на Ладе существовало сетевое движение МВМ — 'молод, внезапен, мобилен'. Его участники договаривались через сеть о проведении очередной акции, затем собирались где-нибудь в публичном месте, не выдавая знакомства друг с другом, и в какой-то момент все разом начинали совершать странные, шокирующие окружающих действия. И, несмотря на все усилия соответствующих служб, не удавалось выявить никаких определенных следов, только смутные непроверенные кусочки информации, никак не желающие собираться воедино.

После ряда инцидентов, закончившихся кровопролитием, причем Империя в них была выставлена далеко не лучшим образом, Государь запретил силовое решение проблемы. Накопилось достаточно много неувязок, чтобы и дальше считать происходящее обычным всплеском сепаратизма. Процесс затронул и армию в лице размещенных на Ладе гарнизонов, отчего вводить войска становилось еще опаснее. Некоторые горячие головы в Генштабе предлагали решить дело сбросом одного десантного корпуса, который, мол, за сутки возьмет ситуацию под контроль — и покатились звезды с погон, когда взбешенный Государь задал всего два вопроса — кто отдаст приказ убивать граждан Империи, и каковы силы и средства, имеющиеся на Ладе.

Сил, а в особенности средств, оказалось на удивление много. Когда перешерстили кадры и интендантское ведомство и вывели конечную сводку, глаза на лоб полезли у всех. Лада была миром почти самодостаточным, с развитой промышленностью, за исключением некоторых наиболее сложных и наукоемких производств — а потому имела даже два РАЦ, не считая прочих гарнизонов. Длительное время, по подтвержденным записям — не менее пяти лет, на склады длительного хранения Лады стекались тонкие ручейки снаряжения и боеприпасов, становясь в итоге полноводной рекой. Тут списали в расход немного больше, чем истратили на маневрах, там выбраковали пару партий снаряжения, снятая с вооружения техника, по документам реализованная населению или ушедшая в переплавку, каким-то образом оказывалась здесь.

Накануне, в аккурат перед тем, как полыхнуло, по всяким невинным поводам на Ладу начали перемещаться внешне разрозненные части и подразделения, почему-то все как один не страдающие избытком лояльности. Слабым утешением проморгавшим такое тихарям стало то, что одновременно эти части не могли похвастать и отменной боеспособностью. Но высшим пилотажем стали события первых дней мятежа, когда руководство Лады 'панически' затребовало военной помощи у Императора — а ближайшими оперативно-тактическими соединениями оказались... да-да, нужные. Это было хождение по самому краю. Тогдашняя суматоха позволила временно списать неизбежно возникшие подозрения, ну а потом стало поздно. Когда Государь понял, как его обвели вокруг пальца, гнев его был неописуем. Но... Ничего поделать было уже нельзя. Заговорщики успели все, что задумывали.

Все эти соображения молнией пронеслись в уме полковника, пока Государь активировал своим личным кодоном системы тактической комнаты. Изображения на панорамных экранах ожили, немного изменились скачком. Стало понятно, что передача ведется в реальном режиме — где-то над мятежным Каруром прямо сейчас висел спутник. И не один — несколько экранов показывали местность слегка под другим углом. Впрочем, нет, это был разведывательный беспилотник — изображение слегка покачивалось и подрагивало, а затем вообще начало плавный разворот вправо. Страшная высота, с которой велась съемка, на глаз километров хорошо так за тридцать, давала основания предполагать, что это был 'Папирус' — самый большой из разведывательных беспилотников, с размахом прозрачных крыльев почти в шестьдесят метров. Он годами мог парить в вышине, ведя передачу прямо на спутник. Одноразовая, несмотря на свои размеры, машина не могла приземляться, в ней не было даже шасси, а вся конструкция, выполненная из радио— и оптически прозрачных материалов, была максимально облегчена, из-за чего маневры аппарата приобрели медленную осторожную размеренность. Единственным металлическим предметом в 'Папирусе' было его устаревшее атомное сердце, компактный радиоизотопный термоэлектрический генератор, РИТЭГ.

Качество изображения было превосходным. Вдобавок оно проходило специальную компьютерную обработку, и на главный экран выводилась уже синтезированная итоговая картинка, объемная, отражающая точный рельеф местности с наложенной на него тактической схемой и прочими необходимыми пометками. Сейчас экран буквально пестрел красными значками.

— Видите, господин полковник, какая концентрация сил ПВО? — это генерал-лейтенант Пархомов, командующий операцией. С ним еще пара человек — одного Черменев знал, это был его непосредственный начальник, генерал-майор Свищов из УСО штаба армии, второй был молод, лет тридцати, с неприятным взглядом выцветших белесых глаз.

— И это только то, что мы сумели выявить, по данным разведки у джанго есть еще не менее двух десятков комплексом. Наш 'крот' находится вот здесь — мигнула точка на микроскопическом плато среди гор — отслежен специальными средствами, а вот это его данные.

Черменев отложил себе в памяти пометку о странном тоне Пархомова, упомянувшего непонятные 'специальные средства', потом быстро пробежал взглядом по строчкам, запоминая их намертво. Так, родился, женился, помер... в смысле, вступил в сговор с неустановленными лицами, начал передавать информацию. Реализации еще не произошло, велось выявление связей — и тут такое. 'Крот' был задействован аварийно, затем качественно эвакуирован, с подстраховкой и сопровождением. Одна эта операция давала обильную пищу для размышлений о том, как кто-то свободно и весьма искусно ходит под носом у соответствующих служб и обделывает свои дела. Вообще, вся история отдавала заметным душком, отчего у Черменева неприятно холодило загривок.

Так не работали. Даже с самыми отъявленными преступниками, имевшими за плечами две ходки, милиция гнусностей старалась не допускать, честь мундира была дороже. А прочие службы вообще играли в белых перчатках. Черменев помнил, как года два тому его часть привлекли к операции по поимке Масадова, опасного преступника, разбойника и убийцы. У него уже имелось два срока, и третий ему не светил — согласно уголовному кодексу, третье тяжкое умышленное преступление каралось лишь смертной казнью. Потому терять ему было нечего, и он с подельниками заперся в большом частном доме с восемью гражданскими, захватив их в заложники. Это было неслыханное в Империи преступление. Привезли Исхака Плотника, старого матерого уголовника, который вразумлял еще отца Масадова, но и тот ничего не добился — убийца слишком хотел жить. Можно было сыграть на его чувствах к матери, на которую также имелась кое-какая 'жареная' информация, но поступили по-другому. Черменев не знал подробностей, просто сверху поступил приказ свернуть средства наблюдения. Затем кто-то вошел в дом. Каким образом это было проделано — через открытое поле под прицелом десятка загнанных в угол убийц, никто не знал, все сведения получили гриф 'особой важности', все записи были изъяты молчаливыми людьми с черными шевронами — но как бы то ни было, через десять минут все преступники были мертвы. По сигналу группы ворвались в дом и застали лишь целых и невредимых гражданских, правда, без сознания, и десять разорванных на куски тел в синюшных татуировках.

Здесь же... Если для достижения цели имелось несколько путей, невидимый игрок выбирал наиболее низкий и порочный. Казалось, ничто не могло быть достаточно гнусным, чтобы он отказался от этого, если оно вело к разбалансировке ситуации. С таким Империя еще не сталкивалась. В чем-то люди Империи были немного инфантильны — они безоглядно верили Государю, институт какового был освящен несколькими веками благого служения, они не запирали деревянные двери домов, ибо это было бы оскорблением соседей, не стремились урвать себе лишний кусок, потому что каждый крепко знал — поддержи дальнего, и он станет ближним. Зато трудиться они умели так, что первым не выдерживал металл. На суровой матушке-Земле выжить по-другому ныне было нельзя.

Черменев вновь в который раз ощутил холодок между лопаток. Так охотничья собака чует, еще не видя за деревьями, ненавистный запах волка. Ничего внятного до сих пор не имелось, но он знал глубинным, нутряным чутьем, что здесь что-то не так. И от этого хотелось вцепиться зубами и рвать, пальцы подрагивали, вспоминая плавный ход спускового крючка и тяжелую отдачу выстрелов, все инстинкты тренированного тела требовали ломать и крушить, потому что нынешний враг, хоть и носил маску с человеческим лицом, по сути своей был... чужим? Да! Полковника осенило — не мог быть рожден в Империи тот, кто обладал столь извращенно-холодным, опасным и чуждым разумом. Он оторопело взглянул на Государя, неосознанно ища поддержки, и на его словно бы отлитом из бронзы лице встретил ужасный взгляд, в котором бурлил испепеляющий гнев. Государь медленно кивнул головой... а затем просто приказал продолжить инструктаж.

Данные разведки... расшифровка снимков... расположение засеченных постов... основной план операции... Полковник привычно вбирал информацию, как сотни раз до того, и сразу же начинал прокручивать ее в голове, словно кубик Рубика... с тысячами граней и оттенков, ища тот единственный путь, который позволит выполнить приказ с наименьшими потерями. Опасность была крайне велика. Свыше полутора сотен джанго в запутанном комплексе строений на плато, подтвержденное наличие тяжелого вооружения, сложная пересеченная местность, а главное — плато располагалось внутри радиуса досягаемости нескольких мощнейших комплексов ПВО Карурского оборонительного кольца. Ему придется войти со своими парнями в пространство неподавленного противодействия и сработать так быстро и качественно, как только возможно. Даже вертолеты особой конструкции, специально предназначенные для скрытных операций, не давали гарантий при активном поиске. Что-то, а противовоздушная оборона и артиллерия были в Империи на высоте. Если их засекут, опасность представлять будут не то что ракеты — даже одиночная гаубица сможет вести по ним огонь специальными управляемыми снарядами. Состав собственных сил прикрытия внушал уважение, но против стационарных комплексов джанго он не играл совершенно. И до сих пор в голове Черменева крутилась напутственная фраза самого Государя:

— А главное, полковник, ничему не удивляйтесь. Просто делайте свое дело.

12.

Неприятности начались еще на подходе. Тряска и болтанка сменились вдруг короткой тяжестью резкого торможения, а потом машина зависла на месте между двух сходящихся скал. Винты на считанные метры не доставали до изломов камня, темнота и непредсказуемые порывы ветра делали такой маневр десятком лет ранее лишь изощренной формой самоубийства, сейчас же новейшая автоматическая система стабилизации и парирования сноса превратили это просто в смертельно опасную пляску на острие ножа.

Летчик глухо выругался в местном канале связи. Система АБД, конечно, все запишет, и по возвращении ему достанется на орехи — но тот, кто не болтался в летучей жестянке ночью у края скалы над километровой пропастью, не имел никакого морального права судить его.

— Впереди кочующий радар.

Это было... нехорошо. К радару почти наверняка прилагались ракеты, а даже если и нет, то он все равно поднимет тревогу и сделает операцию из крайне рискованной невыполнимой в принципе.

— Ждем.

Потянулись тягуче-смоляные минуты. На тактической карте радар отображался расходящимися бледными кольцами, словно от брошенного в воду камня. Он выдавал серию мгновенных ощупывавших небо импульсов и скрывался, менял позицию и начинал снова уже в другом месте.

— Как это возможно, в таких горах? — спросил кто-то в координационном зале, куда сейчас стекалась вся информация о проведении операции.

— Вероятно, сеть тоннелей с выходами — установка перемещается там и на пару секунд выходит из-под козырька.

— Что беспилотники?

— Внимание, есть контакт! — взрезал приглушенный гул голос оператора. Гиперспектральный сканер одного из беспилотников, наконец, пробил темноту ночи и засек большую медведисто-округлую конструкцию, уже начавшую вновь исчезать в нагромождении камней.

— 'Кленовый лист'! — ахнул кто-то. Характерной формы плита радара на 'спине' установки не оставляла места сомнениям. Император молча стиснул кулаки в своем закутке. Эта машина еще даже не была поставлена в серию!

— Он наверняка засечет вертолеты.

— Пройти соседним ущельем?

— Возврат на сорок километров. Да и десять его ракет... достанут и там. Отменить операцию?

Все взгляды обратились к генералу Пархомову, командующему операцией. Он обхватил пальцами щеку и подбородок и задумался. Потом повернулся к Императору, тот после короткой паузы поморщился и едва заметно кивнул. Пархомов тоже скривился, словно от зубной боли, и резко скомандовал:

— Птица-три, код 'черный'.

— Птица-три, принял код 'черный'. Полномочия валидированы. — немедленно откликнулся оператор одного из беспилотников. Офицеры посмотрели на командующего, тщательно и безуспешно скрывая недоумение. Такого кода не существовало. Был код 'красный', разрешавший применять тяжелое вооружение, имеющее риск нанесения сопутствующего ущерба, а также имелись нижестоящие коды 'зеленый' и 'желтый'. Пархомов сочувственно улыбнулся им одними глазами. С этого момента все присутствующие в зале становились жертвами 'вечной подписки' и всех попутных ограничений. И приказать покинуть зал им было нельзя — ситуация не располагала к расслабленности, а наоборот, требовала каждого ума и каждых рук, какие только можно было найти. Дежурила полная смена, и все равно еле справлялись.

— Цель опознана и захвачена, приоритет максимальный. Прошу разрешения на пуск.

— Пуск разрешаю. Огонь. — скучным голосом сказал Пархомов.

От кружащего над горами аппарата отвалилась черная остроугольная тень, ромбовидная в сечении, и пошла круто вниз, практически сразу исчезнув в окружающем мраке. Оборудование самого беспилотника ее не ловило, и изображение скачком переключилось на передачу с боеприпаса. Свободнопадающая бомба точного наведения прошла по идеальной траектории, даже коррекций не потребовалось, и всей своей двухсоткилограммовой массой рухнула на зенитно-ракетный комплекс. Затаившие дыхание в ожидании подрыва люди вместо огромного пламенного цветка увидели нечто странное. На месте 'Кленового листа' на краткий миг вздулась гигантская иссиня-черная сфера, такая черная, что выделялась даже во тьме ночи — а когда исчезла, там, где только что была грозная боевая машина, не осталось абсолютно ничего. Часть горы оказалась аккуратно вырезана исполинской чашей, метров, пожалуй, пятидесяти в диаметре, бликующей идеальной полировкой. И -ничего, ни взрыва, ни обломков, ни пламени.

— Мать моя женщина... — протянул тактический офицер-планшетист. Люди в координационном зале начали ошеломленно переглядываться. До них дошло вдруг, что они прикоснулись к одной из тех тайн, после которых необратимо меняется вся жизнь. Но было нужно действовать дальше, операция продолжалась.

— Признаки тревоги?

— Отсутствуют.

— Он что, в автономе был?

— Не исключено, у них людей все-таки не хватает.

— Контакт! Цель одиночная, на выходе из пещеры, вооружена.

На экране появилось белое в термооптике лицо человека. Униформа, разгрузка, длинный ствол какого-то оружия. Джанго. Человек неверяще смотрел вниз, туда, где только что стоял 'Кленовый лист'. Он схватился за камень и наклонился над отвесно срезанным краем скалы. Вдруг он резко поднял голову — похоже, услышал шум винтов. Многотонные 'Махаоны', хоть и не ревели турбинами, как машины предыдущих поколений — рубили воздух лопастями так, что характерный свист был слышен за полкилометра. А в горах, да в тишине ночи... Но им повезло — от резкого движения нога джанго скользнула на камне, и человек рухнул во мрак исполинской чаши, попутно приложившись затылком о срез. Сдавленный вопль мгновенно утих, в тепловизор было хорошо видно, как тело безвольно скользит по склону, пятная его горячими белыми брызгами.

— Цель отсутствует. Продолжаем. Шах-один, вперед.

Вертолеты пошли дальше. Юркие 'Брамеи' совали любопытные носы в каждую щель, обнюхивали каждый камень, прикрывая группу со всех сторон. Тяжелые 'Махаоны' и 'Бианоры' шли степенно, готовые взорваться вулканом огня в любое мгновение — но пока все было тихо.

— Птица-раз, доложите статус.

— Наблюдаю три зенитных установки, без расчетов. Тип ЗУ-30-2, модифицированы под автоуправление. Позади главного здания БМПТ, холодная. Караула не наблюдаю, в зданиях признаки слабой активности.

— Обозначить ЗУ и БМПТ как цели приоритета один.

— Цели захвачены, на сопровождении.

— Минута до цели. Группе БУС приступить к подавлению. Птицы два и три — атака!

Вертолет, набитый уникальной аппаратурой, превратил местные радиостанции в бесполезные куски пластика и тихо свел с ума систему охраны периметра. Давно распределившие первоочередные цели беспилотники вышвырнули по две угловатых тени. Три зенитки и одна БМПТ, невесть как втащенная на плато, исчезли в таких же черных сферах, что слизнула 'Кленовый лист'. Туши транспортно-боевых вертолетов метнулись вперед, зависли над намеченными точками. Из них немедленно посыпались вниз побортно псы и десантники. Высота была метров восемь, но десантировались по-боевому, без тросов — место обжитое, и риск поломаться при приземлении был достаточно низок. Темп, главным было держать темп.

Псы тут же исчезали среди домов, за ними серыми тенями спешили осназовцы. Каждый нес специальный инфракрасный маячок и пассивные мю-схемы, радиометки ближнего радиуса действия. Все, кто не имел таких меток, по умолчанию считались целями. 'Крот' был военнослужащим, причем высокопоставленным, поэтому о нем имелось достаточно информации, чтобы системы автоматического распознавания могли его надежно идентифицировать. Он был здесь единственной целью, огонь по которой был запрещен. Никто и не думал применять нелетальное оружие — здесь, почти в самом сердце обороны противника, да после удара по Земле полутонной дискетой, когда взбудораженные воды Канала на десятки километров затопили побережье материка... Бойцы были злы, как голодные осы.

Тактическая карта внезапно полыхнула красным. Началось! Метки целей появлялись отовсюду, противник отреагировал на удивление быстро и четко — как действовали бы сами ребята Черменева. Но что делали в здешнем захолустье настолько подготовленные бойцы? Ударившая в иллюминатор пуля мгновенно привела его в чувство. Невероятно меткий боец противника не успел убраться в укрытие и был отброшен на стену пулей пса-снайпера. Сверхреакция боевого механизма не оставляла шансов никому.

И все-таки они сопротивлялись. Упорно, ожесточенно, не жалея гранат и патронов, взрывая заранее снаряженные минные закладки и раскаляя коридоры залпами огнеметов. Шедшие вперед псы быстро таяли в ураганном огне, успевая, впрочем, изрядно поуменьшить число защитников. На стороне наступающих было превосходство в управлении, системы связи и тактической обстановки работали как часы, в то время как аналогичные, но уступающие в классе системы противника были подавлены. Бой быстро разбился на ряд практически изолированных друг от друга очагов сопротивления, ребята Черменева сумели разобщить ранее единую систему обороны, навязали бой на своих условиях — и этот тактический успех предопределил течение всей рискованной операции.

К главному зданию сначала не совались. Мрачное монументальное сооружение чем-то походило на донжон средневекового замка, только более низкий и гораздо более широкий, и было словно специально предназначено для обороны. Метровой толщины стены из тесаного природного камня, входные двери из толстых стальных листов, узкие окна — все носило печать суровой функциональности. К главному зданию примыкали более мелкие посредством длинных галерей, которые подходили к нему на уровне первого и второго этажей. Еще в начале боя галереи были взорваны малокалиберными управляемыми ракетами с 'Брамей', что значительно затруднило маневр силами противнику. В паре мест неудачные попадания обрушили только порядка метра-полутора кладки, но и такой щели было достаточно, чтобы никому не удавалось миновать ее. Тяжелая пуля калибра пятнадцать миллиметров пробивала любое защитное снаряжение, имевшееся у джанго, а нечеловеческая скорость и меткость стрельбы изготовившихся снайперских и пулеметных псов не давали шансов даже выбросить гранату из пролома. Впрочем, не все было так радужно. В помещениях эффективность боевых механизмов значительно снижалась.

Подавив второстепенные очаги сопротивления и сделав контроль, атакующие начали стекаться к темной громаде главного здания. Сопротивление здесь становилось просто ужасающим. Казалось, пулеметы бьют из каждого оконного проема, без передышки подметая камни огненной метлой, то и дело с шипением проносились реактивные гранаты, поражая очередного пса, гремели разрывы 'слепилок' и боевых гранат. Встать и шагнуть в это море огня означало мгновенную смерть. Но... все это было предусмотрено. Операция развивалась в точном соответствии с вариативным планом. А раз так — противник был обречен, если не сумеет выкинуть что-то совсем уж неожиданное. В бой вступили 'Бианоры'.

Эти тяжелые вертолеты были весьма специфическими машинами и занимали узкую нишу специализации. Предназначены они были для борьбы с вражеской пехотой при проведении спецопераций и поддержки собственной. Две 'стеногрызки' и десять пулеметов позволяли выплескивать настоящие шквалы свинца, подавляя любое мыслимое сопротивление, мощное бронирование защищало от большинства угроз, кроме тяжелого оружия, даже от гранатометов, а огромный боезапас позволял вести интенсивный обстрел в течение долгого времени. Конструкторы создали нечто вроде летающей БМП, и теперь предстояло проверить в деле их угловатое творение — оно ни разу еще не применялось в настоящем бою.

Внешне неуклюжие, рубленых очертаний машины своим появлением мгновенно изменили рисунок боя. Задачей осторожно наседавших осназовцев было лишь вытянуть противника из глубины здания во внешние комнаты, где автоматика могла бы опознать 'крота', ради которого все, собственно, и затевалось.

— Отрицательно, повторяю — опознание отрицательное, объект не обнаружен! — проорал в канале оператор. Управлять сложнейшей техникой, находясь в активно маневрирующей винтокрылой машине, было не каждому по плечу. Его тут же сдублировал оператор координационного центра:

— Подтверждаю, отрицательно.

— Здесь Сварщик, уточнение — объект идентифицирован и находится на минус втором уровне.

Генерал Пархомов от столь необычной вводной, да еще внесенной самим Государем, не растерялся. Реакция его была молниеносной:

— Метла-один, огонь разрешаю.

Надо сказать, все, кто ожесточенно бился сейчас на крохотном клочке относительно ровной поверхности среди бесконечных гор — были только закаленным острием исполинского копья, крошечной частичкой громадной военной машины человечества. На их поддержку сейчас работали четыре Установки, два процента мощностей связи, тринадцать процентов суммарной вычислительной мощи и умы лучших военных специалистов, которые только имелись в распоряжении Генштаба. Гигантские цифры. Именно они придавали действиям осназа столь потрясающую эффективность, выводили и без того спаянное и слаженное подразделение в совершенно новое качество. Около половины псов управлялась именно из центра. Все перехваченные сообщения немедленно отправлялись в криптоцентры и практически мгновенно 'кололись' шифровальщиками, сотни недреманных глаз сопровождали каждое действие обеих сторон, тут же вырабатывались рекомендации, анализировались, отбрасывались, передавались обратно... Разумеется, столь чудовищный информационный поток, едва-едва поддерживаемый специально дооборудованным вертолетом управления и связи, не мог остаться незамеченным — и не остался.

— Фиксирую рост активности на аэродроме Карур-два. Похоже, готовят к вылету дежурное звено. Поправка, два звена.

— Изменились поля сканирования радаров, частота прохождения боковых лепестков возросла в два раза.

Противник пытался не подать вида, что что-то заметил, но против недреманного ока 'Папируса' большинство ухищрений становились бесполезными.

— Время подхода 'Беркутов' — две минуты.

— Нужно притормозить их, чтобы они вышли сразу на хвосты.

— А если противник ударит с первого захода? Ребят распылит по всему плоскогорью.

— У них нет целеуказания — их просто отправили посмотреть, что тут такого странного происходит. Посмотрим, как пойдут. Если всей четверкой — нормально, если же попарно на хорошем удалении...

— Принято. Савой-один, курс пятьдесят, перейти в район ожидания. На подходе воздушные цели, четыре единицы. Вариант два, маршрут через ущелье Гамова.

Истребители не ответили, соблюдая радиомолчание, однако их метки снизили скорость и начали смещаться вбок. У каждого из летчиков на экране горела извилистая линия нового маршрута. Им было, в общем-то, наплевать, как именно называется та узкая щель в горах, из которой они вскоре вывалятся прямо позади ничего не подозревающей четверки самолетов джанго. Разница в классе вполне позволяла сражаться с двукратно превосходящим по численности противником, ну а грамотно созданная тактическая ситуация не оставляла бы ему никаких шансов.

13.

Первый 'Бианор' высунул граненую морду из-за угла скалы и немедленно окутался фонтанами слепящего пламени. Вниз полетел нескончаемый поток гильз, они прыгали и звенели по камням, а черная туша вертолета мелко подрагивала от работы систем вооружения.

По зданию напротив словно бы некий великан хлестнул огненным бичом о пяти хвостах. Затем, когда из-за угла показалась половина корпуса 'Бианора', заработала его автоматическая пушка. Болезненно-яркий огненный луч, похожий на дрожащую от ярости идеально прямую молнию, уперся в район третьего этажа, где скопилось больше всего единиц противника — и там разверзлось жерло вулкана. От стен полетели куски камня и штукатурки, межоконные промежутки стены начали заваливаться вовнутрь, убивая и калеча находящихся в помещениях. Изнутри вырывались огромные клубы дыма и пыли, вылетали куски раздробленных перекрытий и пучки искореженной арматуры.

Вести ответный огонь мгновенно стало некому. Кто не был разорван потоком снарядов на месте, тот лежал, с криком прикрывая руками голову с кровоточащими ушами, и судорожно пытался укрыться от сметающего все и вся вала стали и огня. Этот грохочущий аккомпанемент совершенно скрыл меткие очереди пулеметов, каждый из которых имел собственную систему стабилизации и наведения, и — еще более меткие выстрелы псов-снайперов, густо облепивших корпуса вертолетов.

Псы за счет своей точности почти вдвое увеличивали огневую мощь 'Бианора', и даже сбили на подлете несколько гранат, запущенных какими-то смертниками джанго. Никто из гранатометчиков не прожил достаточно долго даже для того, чтобы сбросить с плеча использованный тубус. Попадание пятнадцатимиллиметровой пули творило с человеком такое, что опознать его потом удавалось далеко не всегда.

Ровно то же самое происходило еще с двух сторон здания — вертолеты чертили на стенах громадные дымящиеся шрамы и проломы, подавляли малейшие движения, замеченные в этом аду, и непрерывно стреляли, стреляли, стреляли... Затем беззвучно вздулась уже знакомая черная сфера, отъев солидный кусок от угла, и в проделанный проход метнулись стремительные тени псов. За ними стали нырять в темноту и бойцы.

Вокруг гремело и грохотало. Вертолеты перестали обрабатывать здание из пушек, иначе оно могло вообще рухнуть, но пулеметы продолжали свою песню.

Внутри было темно и страшно. Пускай адреналин бурлил в крови бойцов, но древние инстинкты пели свою песню, сигнализируя о подстерегающей за углом опасности. Ожесточенная сшибка показала, что противник упорен, коварен, и обладает хорошей выучкой, несколько уступающей, впрочем, бойцам осназа. Здесь проявилось еще одно неочевидное качество бойцов, играющее, тем не менее, огромную роль в боестолкновениях. Полностью перестроенная специальными упражнениями и боевым опытом психика ребят, их тренированный разум — управляли додревними напластованиями подкорки, а не наоборот. Инстинкты служили основой, страх придавал силы, вместо того, чтобы выпивать их, и потому не было опаснее людей в мире. Они не удивлялись, не 'тормозили' при встрече с необычным, не теряли присутствия духа в сложной быстро меняющейся обстановке, а продолжали так же молниеносно, холодно и расчетливо действовать, поддержанные всей мощью Империи за спиной.

Ценность указания Сварщика трудно было преувеличить. Первые этажи можно было зачищать полностью, не заморачиваясь опознанием — что было чревато большой кровью. Везде и всюду в помещения сначала входила пара гранат, затем огнеметный пес, изрыгающий чудовищные языки пламени, и лишь затем бойцы или псы со скорострельными короткостволками. Живая змея бойцов и механизмов быстро, очень быстро растекалась по зданию, выжигая любые намеки на сопротивление. Каждый контролировал свой узкий сектор, не отвлекаясь на остальные. Это было возможно только при полном, абсолютном доверии к боевым братьям, при мощнейшем 'чувстве локтя' и уверенности в профессионализме идущих рядом. Литры и литры пота, пролитые на изнурительных тренировках, на штурмполосе и в тактических городках, когда все возможные маневры отрабатывались так, что никаких команд не требовалось — каждый знал свою роль, что называется, 'от зубов' — и давали эту удивительную слаженность боевой работы, когда подразделение кажется цельным живым организмом. При наличии противопульных щитов, а порой и без них таким манером удавалось идти даже на пулеметы, подавляя их сходу, что наглядно продемонстрировали части осназа во время Чимкентского мятежа. Никакие сепаратисты, сколь бы горячи не были их головы и сердца, не могли сопротивляться ошеломляющей выучке имперских псов. Бесноватому истерическому огню 'на расплав ствола' противостоял огонь расчетливый и точный — и холодное пламя одолевало.

Вскоре все было кончено. Зачистка минусовых этажей встретила несколько большие трудности, но задача полного истребления противника перед атакующими не ставилась. Командир одной из групп нашел простое и изящное решение — спецсредство 'Рамка' выбило в определенном месте большую прямоугольную брешь в полу, тяжелый кусок бетонного перекрытия рухнул на этаж ниже, и следом полетели во все стороны гранаты. Не успели отзвучать взрывы, как в пролом ринулись последние исправные дроны-псы, начиная вести огонь в тот же момент, как дульный срез их встроенного вооружения пересекал край потолочной плиты. Одним быстрым маневром была обойдена солидная часть оборонительной системы этажа, имперский осназ внезапно появился прямо позади порядков противника.

Огненная змея прожгла небольшую брешь в обороне, и стремительным броском завладела искомой целью — 'кротом'. Собственная охрана, исполняя полученный приказ, попыталась убить его, но не успела, в помещении сработал заброшенный туда 'ужастик' — специальный всенаправленный излучатель, вызывающий смертельный страх и панику, и как ни мала оказалась задержка, ее хватило. 'Крота' качественно 'спеленали', лишили сознания и уложили в специальный пулестойкий кокон, нечто вроде бронежилета сразу на все тело, и сразу после этого наступление стало стремительно сворачиваться. Оставляя за собой минные закладки и группы отсечения, атакующие разорвали огневой контакт. Особого стремления наседать на пятки местные воины не обнаружили, похоже, в достаточной мере впечатлились возможностями имперского осназа, ну а группа прикомандированных чужаков к тому времени полегла в полном составе, несмотря на более высокую выучку и снаряжение.

Поднялись аппарели, и внешне неуклюжие транспортно-боевые вертолеты стремительно прыгнули в черное ночное небо. Мощность атомных сердец позволяла им развивать немыслимые для машин предыдущих поколений ускорения. Точки эвакуации прикрывали заградительным огнем все наличные средства, снова заревели скорострельные пушки 'Бианоров', огненные лучи скрестились на многострадальном главном здании — и оно, наконец, не выдержало. Со страшным грохотом и скрежетом перемалываемого камня оно стало величественно, по-другому и не скажешь, разваливаться. Проседали под наваленной тяжестью межэтажные перекрытия, расходились стены, лопались толстенные двутавровые балки, дрожал и изгибался в пароксизме разрушения массивный фундамент. Вскоре туча пыли скрыла здание целиком. Огня вдогонку оттуда можно было уже не опасаться.

Впереди оставалась самая, пожалуй, сложная часть операции — отход. Осы влетели в логово спящего медведя и смогли пребольно ужалить его под хвост, но теперь медведь пробудился и начал шарить длинными лапами в поисках незваных гостей. Ничего хорошего его объятия не сулили. Осыпались дымными обломками на скалы ущелья все четыре дежурных истребителя джанго, расцвели в предрассветном небе купола парашютов — но уже надвигались с фронта две полных эскадрильи, поддержанные сзади длинным глазом самолета ДРЛО и его столь же длинной рукой, потому как это была очередная модификация все того же 'Борея', несущая на борту помимо собственно радара еще и пачку сверхдальнобойных ракет, мало отличающихся габаритами от МБР. Собственно, эти самые ракеты уже неслись впереди истребителей, словно гончие псы, вынюхивающие законную добычу. Девяносто килограммов, отведенных конструкторами на головку самонаведения, позволили впихнуть в нее такую массу оборудования, что стало возможным использовать ракеты в качестве удаленных массивов датчиков. Данные передавались от них через ретрансляторы истребителей на мощнейшие компьютеры летающего командного центра — и возвращались обратно в виде команд наведения. Такая схема, задействующая внешние вычислительные мощности, позволяла почти полностью отстроиться от помех, могущих обмануть менее совершенные 'мозги' самих ракет. Устойчивые защищенные каналы связи превращали все это летающее железо в единый боевой организм, эффективный и смертоносный, в целостную систему, противостоять которой могла лишь подобная же.

Все решили считанные секунды — да что там, десятые и сотые доли, пока длилась спрессованная во времени битва сверхсовременной автоматики и тренированных человеческих разумов. Догонявших было больше, и их техника лишь ненамного уступала оснащению атакуемых, невероятно трудно было противостоять согласованной, скоординированной атаке разнотипных ракет и полутора десятков истребителей, с максимального расстояния присовокупивших свою долю дальнобойных ракет — но имперские псы не умели сдаваться.

Два 'Беркута' синими молниями пали на строй налетающего противника, разбили его, превратили в круговерть 'собачьей свалки', и в полной мере использовав превосходство в сверхманевренности и тяговооруженности, сумели забрать с собой семерых. Вышли все ракеты, а бой достиг такого накала и плотности, что самолеты едва не сталкивались на виражах и стреляли буквально с пистолетных дистанций. Пилот последнего 'Беркута' всадил очередь прямо в фонарь кабины истребителя джанго — и осколки чужого фонаря повредили его собственный! Пилот даже успел заметить кувыркающуюся голову в глухом шлеме с обрывком кислородного шланга, перед тем, как белое пламя поглотило его самого...

Но летчики погибли не зря, они подарили собратьям несколько тех драгоценных минут, которые решали, жить или умереть все остальным. Объединив все машины в единую сеть, поддержанные мощностями вычислительных комплексов Генштаба, неуклюжие и тихоходные сравнительно со скоростями ракет вертолеты сумели выстоять под шквалом многомаховых смертей. Небо цвело зарницами ловушек, вспышками перестраиваемых многодиапазонных лазеров, слепивших головки наведения, лопалось черными пузырями неведомого нового оружия имперцев, рвалось на части мохнатыми огненными трассами скорострелок — и когда стальной вихрь стих, в рядах винтокрылых машин не оказалось ни одной прорехи!

Пошел обратный отсчет, минутная готовность до Перехода, до срабатывания Установки, когда беда все-таки сумела найти лазейку. Последним эшелоном в этой атаке шли 'Голомянки', ракеты-невидимки собственной разработки джанго, уступавшие своим более 'громким' товаркам по всем параметрам — скорости, дальности, располагаемой перегрузке — всем, кроме одного. Их почти невозможно было засечь. Офицер, отвечавший за ведение огня, вставил залп несколькими 'Голомянками' в огневой план просто по наитию, без особой надежды на успех. Его так учили, всегда максимизировать свои шансы — учили те самые люди, которые теперь ни с того ни с сего вдруг стали врагами — и он посчитал, что угроза рассекречивания новой разработки ниже, чем вероятный ущерб от попадания 'крота' в руки имперцев. Похоже, в этот день офицер встал с верной ноги, или воскурил достаточно фимиама богине удачи, или нашел время помочиться на своих 'птичек', или что там еще делали джанго перед боем — потому что по какой-то прихоти судьбы две 'Голомянки' поразили именно тот вертолет, в котором находился контейнер с пленным 'кротом'.

Запас прочности 'Махаона' был огромен, военные конструкторы спроектировали его в предвидении именно таких случаев, заложив в боевую машину такую способность сопротивляться даже самым страшным ударам, что вертолет не взорвался от двух прямых попаданий. Системы защиты все же что-то успели засечь, в самый последний момент, и станция постановки помех за полсекунды до взрывов смогла немного изменить курс подлетающих ракет. Еще помогло то, что новое поколение вертолетов не имело пышущих жаром турбин, на которые так легко наводиться в тепловом диапазоне. В результате этого первая ракета разворотила борт, убив двух пулеметчиков и тяжело ранив еще нескольких бойцов, а вторая вдребезги разнесла задний несущий винт и все хозяйство под ним — автомат перекоса, трансмиссию, электромотор. Вертолет повис в воздухе на одном винте. Его мотор взвыл в запредельном режиме, на форсаже силясь удержать многотонную махину, но в отсутствие второго винта балансировка была нарушена слишком сильно. Порази ракета один из двигателей или реакторов, оставшийся сумел бы какое-то время поработать за двоих, но сейчас у машины не было винта.

И вертолет неуклюже завалился кормой вниз, из разодранной аппарели посыпались обломки и всякое военное имущество — а потом с нарастающей скоростью устремился к земле. Он не падал камнем, передний винт каким-то немыслимым образом все еще отчаянно сопротивлялся неумолимой силе тяготения, от машины во все стороны начали отделяться человеческие фигурки, спеша уйти в полете от настигающих сверху полупрозрачных лопастей. Бойцы подтащили к дыре двухсоткилограммовый кокон и тяжело раненного сержанта, который не мог самостоятельно покинуть машину — и тут внезапный порыв сотряс вертолет, всех швырнуло в разные стороны, кто-то выпал наружу, а кокон и сержанта отбросило назад, вглубь. На еще одну попытку эвакуации времени больше не оставалось, все затраты, все эти жертвы становились напрасными...

Вдруг откуда-то сбоку выметнулась иссиня-черная тень. Хищные рубленые обводы корпуса, два соосных винта, ни единого блика остекления. 'Брамея'. Только ей было под силу совершить этот невозможный маневр, ей и ее мастеру-оператору, который мог проводить свою машину в таких узостях, что лишь на полметра превышали размах ее лопастей. 'Брамея' одним броском настигла падающий 'Махаон', немыслимым образом извернулась — и на мгновение прижалась днищем к днищу. Без слов поняв сумасшедший замысел пилота, сержант осназа Николай Волков за полсекунды до касания отстрелил нижнюю огневую установку, смонтированную в полу в центральном десантном люке, бронированная полусфера с четырехствольным пулеметом ГШГ уплыла вниз, и в открывшийся проем хлынул холодный ветер.

Сержант Волков был контужен взрывами, тяжело ранен многочисленными осколками, истекал кровью из ран и находился в стремительно падающем на скалы Карурских гор изувеченном вертолете. Все это не помешало ему до конца выполнить приказ. Когда в люке на вздыбленном вертикально полу потемнело, он быстрым движением прицепил трос кокона с телом 'крота' к днищевому гаку 'Брамеи', за который машину принайтовывали к палубам кораблей, и в последнем сжигающем усилии вытолкнул неподъемный кокон наружу. Потом краткое касание закончилось, встречные потоки воздуха от винтов небрежно разбросали оба вертолета.

Николай еще проводил взглядом выровнявшуюся 'Брамею', махнул ей рукой и устало улыбнулся. Он таким и остался навечно на знаменитом снимке в Галерее Героев: искореженная падающая машина, острые клыки скал, нежное розовое сияние зари сквозь дыру на месте борта, огромный проем круглого люка, а в нем окровавленная фигура с поднятой рукой и чистой спокойной улыбкой человека, до конца исполнившего свой долг.

Потом на земле коротко и страшно полыхнуло жарким алым пламенем — и одновременно высоко в небе разом исчезли черные точки.