Огромное небо, огромное небо,
Огромное небо одно на двоих.
(3)
Наступила тишина. И через несколько секунд голос певца:
-Третий тост — за погибших.
По щеке скатилась солёная капелька. Да чёрт побери, что это там за он? Никому из мужчин ещё не удалось выжать из Коры слёзы!
Возбуждённая и заинтригованная, девушка вскочила с постели, наскоро причесалась, набросила дублёнку, вышла из комнаты.
Увы, она была не из тех, что открывают двери ударом ноги. Хотя и всю жизнь мечтала стать такой... У соседей незаперто. Взявшись за ручку, Кора выдохнула, дважды коротко стукнула и заглянула внутрь.
Шум и гам. Фу, как накурено... Вокруг стола оживлённо беседуют несколько человек, кажется, все женщины, и только в дальнем конце, лицом к двери — некто с битловской стрижкой, склонившийся над гитарой.
Как забилось вдруг сердце! Но этого не может быть...
Сильные пальцы гитариста ударили по струнам. Так и не заметив появления новой гостьи, он снова запел.
Знаете, каким он парнем был,
Тот, кто тропку звёздную открыл?
Пламень был и гром,
Замер космодром,
И сказал негромко он:
Он сказал: "Поехали!"
Он взмахнул рукой,
Словно вдоль по Питерской, Питерской,
Пронёсся над Землёй...
Он уверенно отпустил голос на волю, и звук тотчас развернулся в объёме, захлестнул всё свободное пространство, потрясая души людей, очищая от мелочной суеты.
Мелодия была не из лёгких, но Кора, проклиная себя за чувствительную наивность, всё-таки отважилась подхватить этот гимн надежды человечества:
Знаете, каким он парнем был!
Как поля родные он любил...
В той степной дали
Первый старт с Земли
Был признаньем ей в любви...
Вся компания, молча и с благоговением слушавшая солиста, разом повернулась к двери.
"Кто посмел? Как? Почему?" — читала в глазах Кора.
Только гитарист не поднимал головы. Он пел. И Кора тоже пела, изо всех сил стараясь соответствовать...
Знаете, каким он парнем был!
На руках весь мир его носил...
Сын Земли и звёзд
Нежен был и прост,
Людям свет, как Данко, нёс...
Их голоса звучали в унисон, так, как будто они выступали вместе десятилетиями. Сердце щемило в груди, словно перед Корой возникла ожившая мечта. С таким вдохновением эту забытую песню мог исполнять только неравнодушный к Космосу человек! Только тот, кто разделял стремление Коры в небо, к звёздам, во Вселенную.
Знаете, каким он парнем был!
Нет, не "был"! Ведь смерть он победил!
Слышишь дальний гром?
Видишь: это он
Вновь идет на космодром.
Говорит: "Поехали!"
И живой звездой,
Словно вдоль по Питерской, Питерской,
Несётся над Землёй!
(4)
Песня закончилась, наступила немая сцена. Люди не понимали, что произошло, не знали, на кого смотреть и как вообще реагировать. Только что они видели единственного исполнителя, неподражаемого и недосягаемого — и вот, их кумир безропотно принял голос со стороны. Голос ниоткуда.
Тишина после финального аккорда длилась, наверное, целую минуту, что было совершенно нереально для разогретой спиртовыми парами компании. Кора не сводила глаз с гитариста, и, наконец, дождалась момента, когда тот поднял лицо.
Синка словно испытала удар тока. Встряхнула головой:
-Что?! — она не поняла, произнесла это вслух или про себя.
Ответом был негромкий смех, раскатившийся в напряжённой тишине. Смех Атоса с лицом молодой и красивой женщины.
-Не "что" а "кто", — уточнила гитаристка на синском. — Вы хорошо поёте, — это уже прозвучало по-берански.
С первого взгляда она определила землячку, хотя черты лица Коры не были характерными для синов, и акцента у неё не было, может, скорее он слышался бы, ответь и она по-сински.
-Сегодня из Тэре?
Кора смогла лишь кивнуть. И жалко улыбнулась.
-Садитесь, — хозяйка комнаты сгребла из угла табурет, подвинулась и поставила его рядом с собой.
Компания расслабилась, понемногу зашелестели голоса, стало ясно, что встреча кончается миром.
-У всех бокалы полны? — Йенс подмигнула застывшей в дверях Коре, и та, наконец, вошла, двигаясь, словно под гипнозом.
-Именинница не возражает против новой певицы? Не всё ж мне надрываться...
Возражений не последовало, народ увлеченно трапезничал. Крупная блондинка лет тридцати рассказывала какую-то историю.
-Сидоркин садится, — она поставила на стол прямую ладонь с задранными кверху пальцами.
-А Коваль рулит на своей "аннушке", подкатывает к ВПП, и как положено, запрашивает руководителя полётов: "Разрешите пересечь полосу". Тот ему: "запрещаю", а тангенту нажал чуть позже, чем начал отвечать! Ну, у Коваля в наушниках — "...шаю". Чего "шаю" — "разрешаю" или "запрещаю"? А раз ему надо полосу пересечь, он, конечно, думает, что слышит "разрешаю". И катится себе потихоньку дальше.
Беседы за столом стихли, женщины внимали рассказчице. Конечно, и Кора слушала, как все, но не забывала посматривать на соседку. Йенс задумчиво грызла чёрную корочку, а в карих глазах молодой женщины растекалась невыразимая тоска.
-А Сидоркин уже гасит скорость, машина нос опустила. И что он видит? А-28 посреди полосы во всей своей красе. Через несколько секунд — костёр на бетонке и несколько трупов. Сидор-то мог ещё в кресле улететь, а эти придурки в "аннушке"? Только на тот свет.
Слегка нетрезвая блондинка, почувствовав всеобщий интерес, обвела гостей взглядом и выдержала эффектную паузу, прежде чем продолжить.
-Старлей врубает форсаж, вытягивает из своего "джага" все сопли — и перепрыгивает-таки чёртову "аннушку"! Но зато уж пока он делал второй круг, доложил подробно в эфир всё, что думал об РП, об экипаже "двадцать восьмого", обо всех их близких и дальних родственниках до седьмого колена...
Восемнадцатилетие Вары, сестры местной учительницы, праздновали долго. Синки пели по очереди, хотя играть всё равно приходилось одной Йенс. Своими песнями она словно наводила мост между славным прошлым страны и её несостоявшимся будущим. Девушки признались, что они землячки, и за столом на какое-то время заговорили о политике. Вспомнили бесславный вывод войск из сопредельного Балистана, в горах которого погибло немало достойных людей.
-Йенс, расскажи что-нибудь, ты ведь тоже была там! — попросила немолодая женщина с азиатскими чертами лица.
-Так что рассказывать. Воевали люди... а я и была-то без году неделя. Гражданским специалистом, — в голосе Йенс звучало явное сожаление. -Послушайте лучше песню...
Мы в небо взлетели, обратно не сядем уже,
Такая работа, и вытрите слезы из глаз,
Жизнь кончилась в доли секунды на вираже,
Вы лучше налейте бокалы и пейте за нас.
Мы сами себе выбирали такую судьбу,
Мы в небо смотрели, и знали: свобода лишь там,
Но боги сегодня на землю нам дали табу,
Вы нас помяните, оставьте нам только сто грамм...
Кора никогда не слышала этой песни. Но слова "мы в небо смотрели, и знали: свобода лишь там" могла бы сказать сама.
Лет пяти от роду она поразила маму, заявив, что станет трактористом. Наверное, во все времена "Кем ты хочешь быть?" — самый популярный вопрос, который взрослые задают детям. Прошло какое-то время, перебрав несколько профессий, Кора уже хотела стать лётчиком, и это желание, как ни странно, задержалось в сознании на десятилетия. Странно — даже когда Кора уже выросла и поняла — никогда не сесть ей в пилотское кресло — продолжала летать во сне и заглядываться на самолёты.
Обратно не ждите, ребята, наш Су-27,
Мы больше не сядем и шасси уже ни к чему,
Теперь мы на небе останемся, видно, совсем,
Всю жизнь мы стремились, наверное, только к тому...
Ах, если б вы знали, как здесь нам теперь хорошо,
Свобода теперь без конца и почти без границ,
Ласкает нам души родных облаков порошок,
И сверху мы видим так много знакомых нам лиц.
(5)
Часам к трём ночи гости стали потихоньку расходиться. Чем меньше было в комнате людей, тем сильнее тревожилась Кора. Что дальше? И чего, собственно, хочет она сама? Чтобы оставили наедине, дали собраться с мыслями, или, наоборот, жаждет всего и сразу? Ответа пока не существовало.
Настал миг, когда они остались вдвоём.
-Ты извини, у меня сегодня дежурство. Не уходи, если можешь.
Йенс негромко произнесла это, и Коре захотелось броситься ей на шею, целовать обветренное, но безумно красивое лицо, касаться губами ресниц.
Порывисто встав, она коротко вымолвила:
-Я буду ждать.
В памяти Коры вертелся по кругу обрывок полузабытого стихотворения: "Как это всё-таки прекрасно — молчать вдвоём..." Йенс вдруг обняла, прижала к груди на долю секунды, и юной синке оказалось достаточно этого сдержанного порыва. Девушкам не были нужны признания, в глазах они читали то, что иные подолгу объясняли словами.
Потом, лёжа без сна в абсолютной тиши предутренних часов, Кора раз за разом прокручивала в памяти то, что было, и в воображении — то, что могло бы между ними произойти. И ни усталость, ни благодатное тепло камина не могли заставить её забыться.
Время от времени поглядывала на светящийся циферблат. Около пяти над Никаном один за другим прогрохотали два перехватчика — рёв турбин расколол тишину, и почти мгновенно пропал в небесах.
Девушка вздохнула. Эти грозные фантастические птицы только что выпорхнули из рук, которые её обнимали...
Уже через час общага начала просыпаться. В комнатах, лишь условно изолированных фанерными стенками, разноголосо трезвонили будильники, кто-то громко зевал, стучал крышками кастрюль, хлопал дверями и без церемоний посылал на три буквы.
В окно заглянули фары, судя по рёву, подъехал здешний общественный транспорт — ГТТ.
Кора поднялась, привела себя в порядок, надела всё, что было, на плечо повесила "репортёр". По коридору уже торопливо ухали шаги. Вместе с группой женщин вышла на улицу и она. Безветрие порадовало: малейшее дуновение этого ледяного воздуха могло бы заморозить душу.
Вчерашняя блондинка по имени Валя топала унтами возле урчащего восьмитонного монстра.
-Проснулась? — несколько удивлённая, она протянула Коре руку.
Из общежития выходили опаздывающие. Все набились в железное нутро гэтэтэшки, и через четверть часа транспортёр доставил их на аэродром.
-А где сейчас Йенс? — вполголоса спросила Кора. -Ключи надо от комнаты передать.
-Да на стоянках она, где ещё быть.
Валентина махнула рукавицей натужно воющему мотором топливозаправщику...
Кора выпрыгнула на бетонку и захлопнула дверцу пропахшего керосином грузовика. Водитель коротко бикнул, зарычал мощный дизель, двинулось огромное колесо, покатилось мимо. Железная махина уползла дальше, открыв взгляду Коры вереницу присевших на задние колёса шасси "джагов".
Любопытные носы боевых самолётов с пиками ПВД торчали совсем рядом. Пугали размерами прямоугольные воздухозаборники двигателей по бокам фюзеляжей. Один из "двадцать пятых" был ярко освещён прожектором, под перехватчиком возились люди. Кора успела сделать лишь несколько шагов, как от группы техников отделилась рослая фигура в комбинезоне.
-Случилось что? — Йенс тревожно заглянула в лицо.
-Да нет, все в порядке, я на секунду. Ты во сколько домой вернёшься?
-Сегодня в три.
-И я тогда тоже. Мне нужно с кем-нибудь толковым из лётчиков поговорить. Ты их всех знаешь, посоветуй, чтобы рассказывал интересно, приставать не пробовал, и замполит против него не возражал.
Несмотря на то, что должности замполитов после девяносто первого года были сначала упразднены, а потом как-то хитро переименованы, их всё ещё называли по-старому.
-Н-да, задачка... — Йенс ненадолго задумалась. -Это тебе, пожалуй, надо комэска-три раскручивать. Мужик неглупый и живёт тут с женой. Вот только начальство не больно-то его жалует. И ещё — постарайся избегать начальника штаба Левко — мудак первостатейный, только настроение испортит.
-Спасибо, я что-нибудь придумаю.
Кора глянула на людей возле самолёта — кажется, никто не обращал внимания — поправила землячке шарф, тот сбился верёвкой, уже почти открыл шею.
Запомнив фамилии, журналистка собралась было топать обратно пешком, но Йенс легонько придержала за рукав. Махнула кому-то рукой.
-Семёныч!!
От "джага" заторопился коренастый немолодой мужчина в таком же рабочем комбинезоне.
-Давай, сгоняй за блоком, ремонтники уже проснулись. Да по дороге корреспондента из Тэре подвези в штаб полка.
"Семёныч" кивнул, зашагал к фыркавшему на холостом ходу газику.
-Ну, давай, удачи! — Йенс хлопнула Кору по плечу и пошла к самолёту.
Несколько секунд девушка смотрела ей вслед. Она была уверена, что может позволить себе такую роскошь.
Внутри машины оказалось неожиданно тепло, брезентовый верх изнутри обшили толстенной овчиной от старых армейских тулупов.
С минуту ехали молча, потом техник всё-таки не выдержал:
-А Метович вы откуда знаете?
Кора внутренне вздрогнула — что, уже заподозрили? Но как можно спокойнее ответила:
-Землячка.
-А-а... — протянул Семёныч. -Хреново там у вас, в Сауте.
-Да уж, хорошего мало, — согласилась Кора, радуясь, что разговор, кажется, переходит в безопасное русло.
Действительно, на Родине дела шли из рук вон плохо. Волею судеб небольшая страна оказалась на границе противостоявших друг другу союзов и одной из первых приняла удар. В западных и южных провинциях пылала гражданская война, в окна мирных жителей по ночам влетали гранаты. Людей сжигали заживо, убивали и насиловали только за то, что они по-другому молились. Какой век на дворе? Если б не современное оружие в руках бандитов, вполне можно было бы перепутать. Правительство оказалось неспособно сохранить порядок в стране, и её взорвал сепаратизм. Чуть ли не в каждом городе появились свои вожди и вождята, собирали вокруг полууголовную шушеру. В Сауте было только шесть республик, но они друг за другом принялись объявлять о "суверенитете", что только подливало масла в огонь.
Кора подумала, что и в Беране дело идёт к тому, но из осторожности промолчала.
-Заигрывали там ваши с капитализмом, вот и доигрались, — грустно заметил мужчина.
Убаюкивающе гудела печка, снаружи царила полярная ночь. То, что Кора могла ответить, незнакомому человеку сказать было нельзя.
-Вы извините, я эту ночь не спала совсем, плоховато соображаю.
-Ага, день рождения справляли, — довольно осклабился техник. -Слышал, слышал...
-Можно, я закурю? — Кора подумала, что к начальству лучше не заявляться с запахом.
-Да курите, оно как раз ото сна помогает.
В кабине поплыл сизый дым.
-И у нас вот херня какая-то творится... — Семёныч скосил глаза в зеркало. -Извините за выражение.
Кора невесело улыбнулась, кивнула, опять затянулась "стюардессой".
-То ГКЧК какое-то квёлое, то танки на улицах Столицы, то партия сама себя запретила... Прямо цирк...
Наконец, впереди показались фонари и светящиеся окошками домики штаба.
-Спасибо вам! — Кора постаралась, чтобы это прозвучало как можно более искренне.
