Отец явно собирался перебрать товар, поторговаться. А Ардаю вдруг страстно захотелось именно это яйцо. Оно точно самое лучшее, и самое дорогое, наверное. Из него наверняка получится крупная, сильная птица — крупнее и сильнее, чем большинство здешних. Про него уже давно говорят, что он лучший наездник в округе, так пусть у него будет самый лучший рух — он заслужил. И еще — Эйда стояла рядом и смотрела, и при ней ему особенно приятно было бы, не торгуясь, купить лучшее.
Отстранив Руйбикора, отец принялся перебирать яйца, осторожно вынимал каждое из вороха одеял, взвешивал в ладонях, подносил к уху. Купец стоял рядом и, как водится, бубнил о достоинствах каждого яйца, к которому прикасался покупатель. Когда отец опять взял в руки то, первое, голос купца зазвучал бодрее.
— Оно отличается по форме. И скорлупа какая-то не такая, — заметил отец, поглаживая яйцо пальцем. — Она темнее. Почему это?
— Да что тут странного, имень? Яйца разной формы даже у кур бывают! А скорлупа? Отличная скорлупа! Предки производителя — из диких, что со Скалистых островов! Я, когда молодой был, сам плавал туда за птенцами! Вот это было дело, скажу я вам! Одна самка гналась за нами всю ночь, мы уж и не чаяли ее отогнать! Нет — выбилась из сил, улетела... Огромная, скажу я вам, была птица, огромная, а видели бы вы, что она выделывала в небе! В каждой кладке победителей Гонок есть такие яйца, и лучшие птенцы получаются из них! Эх, если бы ты видел ту дикую, имень!
— Моему парню это не подойдет, — сказал отец. — Он и на полудохлой птице вытворяет такое, что мне хочется надавать ему по шее, пока он ее себе не свернул. А уж если он получит дикую... Мне надо, чтобы рух был спокойный, смирный, чтобы высоко не поднимался. Что посоветуешь?
У торговца на мгновение даже челюсть отвисла.
— Ты, верно, шутишь, имень?! Ты, может быть, для дочки птицу покупаешь? Или все же для сына?
Эйда прыснула, а Айдар чуть было не вскипел, но вовремя опомнился. Конечно, отец шутит. Он потому и шутит, что уже решил. На самом деле он гордится тем, как его сын умеет летать. Несмотря на то, что все обещает надавать по шее...
— Наверное, я рискну, — продолжал забавляться имень Эстерел. — В крайнем случае, буду держать на привязи обоих. Назови цену, почтенный Руйбикор, сбавь, сколько полагается, потом еще немного, и выписывай документы...
"Если мужчину можно вывести из себя, — нередко повторял отец, — пусть попробует носить юбку. Может, это ему больше понравится. Злость, обида, гнев — это для рыночных склочниц. И для глупцов".
Ардай Эстерел — никакой не глупец. И уж конечно, ни к чему ему юбка.
— Ну, я, в крайнем случае, улечу, — он безмятежно улыбнулся. — Не знаю, конечно, как рух...
* * *
Мать и сестры все приготовили к их возвращению — печка в стойле топилась, согревая насыпанный в жестяное корыто крупный речной песок, не больше и не меньше согревая, чем нужно. Дело это тонкое, хлопотное, старания требует и внимания строжайшего. Спустя рукава лучше не браться — себе дороже выйдет. Нужно мягкое, ласковое, сухое тепло, и появится покрытый густым серым пухом прожорливый птенец, и вот тогда-то главные хлопоты и начнутся...
Ардай сам уложил яйцо в песок, придирчиво пощупав его сначала — довольно ли тепла? И не горячо ли? Бережно присыпал. Еще там, на рынке, отец вручил ему покупку, дав понять, что все дальнейшее — его дело. Сестренки окружили тесно и смотрели во все глаза. Каждая норовила что-то подать, поддержать, и все, конечно, только мешали. И гвалта от них, как обычно, было больше, чем нужно. Но Ардай был терпелив, как никогда — он слишком радовался, чтобы сердиться.
Мать подошла с маленьким братишкой на руках, передала малыша старшей дочке и наклонилась к самому яйцу — послушать птенца. Потрогала скорлупу пальцами, одобрительно кивнула.
— Еще неделя?
— Наверное, меньше, — ответил отец, — Дней пять, хотя, может, и шесть...
— И сколько?..
— Две сотни монет. Это хорошая цена, Мия. Яйцо от победителей гонок.
И мать опять кивнула. Сделанное отцом в их доме никогда не обсуждалось и не осуждалось, хотя, две сотни — это, конечно, дорого. Готового птенца, может быть, не самого лучшего, можно купить сотни за полторы. Еще за полторы сотни можно было бы купить пять-шесть приличных лошадей, или построить небольшой дом. Сегодня отец сделал Ардаю щедрый подарок.
— А почему такая скорлупа?
— Производитель из диких, — объяснил отец, — И потом, это зависит от того, чем кормят птицу. Не беспокойся, Мия, ты же знаешь, даже совсем дикие птенцы послушны, если их правильно воспитать.
Имень Эстерел говорил так уверенно, как будто не он совсем недавно с сомнением расспрашивал торговца о том же самом.
— У Руйбикора всегда был только хороший товар, Мия. Если хоть раз проколется, как он будет здесь торговать? Что-то пойдет не так — я его из-под земли достану, ты же знаешь.
— Не беспокойся, милая, птица будет отличная, — это заявил старый Кир Эстерел, дядя отца, который до сих пор стоял поодаль, за спинами девочек, — у твоего мужа нюх на хороших птиц.
— Дядя Кир, — отец обнял старика. — Видишь, что у нас творится — прости, не заметил тебя.
Тот широко улыбнулся:
— Да я вас давно дожидаюсь, Мия уже не один ковш холодного пива мне принесла.
— Но я что-то не видел твоего руха! — спохватился имень.
Дядя развел руками.
— Из меня нынче плохой летун, Гай, уж не серчай. Так кости скрутило, вообще впору было дома сидеть. Я на повозке приехал.
— На повозке... — отец покачал головой, и ничего больше не добавил.
Им завтра вместе отправляться в путь. На повозке? Тогда дорога затянется, очень затянется, а это некстати.
Старик приблизился, изрядно подволакивая ногу — понятно, что на руха ему не сесть. Посмотрел на яйцо, и похлопал Ардая по плечу.
-Ты на этой птице через три года приз возьмешь, дорогой мой! Главное, не оплошайте, выкормите его как следует.
Ардай пообещал:
— Не оплошаю...
Его сомнения насчет скорлупы немного беспокоили, хотя сам он в этом как раз не очень разбирался. Ну, сколько яиц рухов повидал он в своей жизни? Не так уж и много. Какая там скорлупа бывает у диких? Да кто его знает. Вот отец и дядя Кир давно имеют дело с рухами — наверное, их суждению можно доверять. Но лучше бы без сомнений.
— Выкормим, — заверил отец. — С мясником уже все договорено. Нам бы еще самим не оголодать! Как там с ужином, Мия?
Вдруг за перегородкой, в своем стойле пронзительно закричал, захлопал крыльями Момут, их старый рух, и Бак, верховой рух отца, ответил таким же пронзительный криком сверху, с башни.
— Это что еще такое? — удивился отец.
Он зашел в соседнее стойло, к Момуту, потрепал его по могучей шее — глаза огромной птицы, спокойной, меланхоличной уже от старости, неестественно блестели, из мощного клюва вылетал сиплый клекот пополам с шипением, хохол из перьев на голове воинственно дыбился.
— Да что с тобой, дружок, что случилось? — отец привычно гладил, успокаивал птицу, которая продолжала клекотать, и клюв, способный разнести голову быку, тревожно щелкал у самого его уха.
Никто не беспокоился — рух никогда не поранит хозяина.
Момут топтался, подпрыгивая, скреб когтями земляной пол, так, что солома летела во все стороны, и не желал успокаиваться, вместо этого он опять закричал, и тут же они услышали ответный вопль Бака с башни.
— Может быть, чувствует птенца? — предположила мать, — так бывает...
— Наверное, дракон пролетел слишком низко, — тихо сказала Валента, старшая из сестер. — Они так кричат, когда дракон...
— Да, я тоже видел вчера, — согласился отец. — Сразу два летают, белый и черный. Ладно, раз ты такой беспокойный, посидишь на цепи, от беды... — он набросил на ногу птицы разомкнутое стальное кольцо, ловко застегнул. — А то у нас тут дорогое яйцо, приятель. Все. Пойдемте ужинать.
Они отправились в дом, а оба руха то и дело опять принимались вопить, по очереди. Может, и правда, драконам вздумалось летать низко? С чего бы, интересно?
Стол накрыли в просторном нижнем зале дома. В окно видно было, как румяное солнце уже почти скатилось к дальним холмам, лес на тех холмах отсюда казался мягким ворсистым ковром, который хотелось гладить рукой. Такой ковер, зеленый узор на коричневом поле, висел над скамьей за спиной дяди Кира — на почетном месте. Ковры эти, мохнатые, как шкура зверя, ткут на юге, в Борсалле, здесь их нечасто встретишь. Здесь стены украшают другими коврами — их вышивают крашеными нитками на толстом грубом холсте. Тоже красиво.
-Нигде не ел такого хлеба, хозяйка, — похвалил дядя Кир, протягивая руку за следующим ломтем.
Это было не просто вежливостью — хлеб у матери, и правда, удавался вкусным необыкновенно. Даже кухарка Лита втихую завидовала. Ардай обожал его теплым, недавно из печи — с хрусткой корочкой, посыпанной пряными травами, сначала с упругой, а потом тающей во рту мякотью.
— Захвалил ты меня, дядюшка, — мать улыбнулась. — Ты и пива такого нигде не пил...
— И каша у моей жены на славу, а уж тушеное мясо — вообще язык проглотишь. Видите, как мне повезло? — шутил отец.
— Еще ты хвастун, — дядя благодушно погладил усы.
— Хвалиться женой мужчине не зазорно.
— Оно так. Сыновьями вот гордятся молча, зато тут уж, действительно, отцу и почет, и радость, — дядя покосился на Ардая, который давно расправился со своей порцией мяса и каши и теперь жевал сладкий пирог с ягодами.
— У мальчика ведь первые испытания уже будущим летом? Готов?
— На мечах дерется неплохо, — ответил отец, — не хуже меня. Кое в чем, конечно, можно и поучиться. Не знаю, будет ли он первым, но последним не будет точно.
— Эстерелы никогда не были последними, — отрезал дядя. — Не думаешь все-таки послать его зимой в школу, в Аш?
— Придется, — пожал плечами отец. — Терять время и деньги — а куда деваться?
Дядя усмехнулся.
— Да что с тобой, Гай, когда ты таким экономным стал? Сам закончил школу, дальконтское звание получил — и он должен. Он же имень. И так, небось, люди удивляются, почему ты его вовремя в школу не отдал.
— Конечно, это весело — пожить в школе, с толпой таких же молодых оболтусов. Я бы и сейчас не отказался, — хмыкнул отец. — Поэтому не буду лишать сына удовольствия.
— Оно так. Веселье — это хорошо, отчего не повеселиться? — не стал возражать дядя Кир. — Но ему надо быть воином. Жизнь-то по всякому повернуть может. Ты-то понимаешь, Гай!
Гай вздохнул и кивнул, соглашаясь.
С ужином было покончено, Валента принялась помогать кухарке с посудой, малышки, Арния и Гайда, убежали во двор. Услышав очередные крики рухов, Ардай тоже вышел, заглянул в хлев — Момут топтался, звеня цепью, иногда коротко всхлопывал крыльями, один его глаз закрылся совсем, другой — наполовину. Старая птица уже уснула бы, если бы не вопли собрата с башни.
Ардай тихонько прикрыл дверь в стойло, задвинул засов. Подумал — непременно нужно прогулять завтра Момута. Слетать с ним к водопаду, что ли...
Конечно, он подошел к печке, чтобы посмотреть на яйцо. Пощупал песок, приоткрыл заслонку и поворошил угли. Ясно, что все это было не нужно — пока тепла хватает, еще мать заботливо прикрыла песчаную постель старым стеганым одеялом, оставив щель сбоку — для дыхания. Вот равно утром, еще затемно, придется прийти и затопить печь. Удивительно как: в этом грязно-белом, намертво запаянном сосуде кто-то живет, дышит, двигается... Птенец, который превратится в огромную, быструю птицу, и принесет Эстерелам главный приз на состязаниях в Аше. В самом деле, почему бы и нет?
Он откинул одеяло, и ласково погладил пальцем скорлупу, и вот тут-то услышал...
Негромкий писк. Вроде бы — какое-то бормотание. И кто-то тихонько стукнул туда, где был его палец — изнутри...
Птенец. Он его слышит. Ему, наверное, скучно.
— Спи, малыш! — Ардай погладил яйцо, как если бы это был уже пушистый глазастый птенец, ищущий его ласки. — Спи. От этого ты, наверное, быстрее вылупишься, вырастешь, и мы с тобой будем летать, сколько нам захочется.
И тут Бак на башне опять заорал. Да что же с ним такое творится?
Ардай вышел во двор и, задрав голову, долго смотрел на небо. Никаких драконов, ничего! И небо еще светлое. Верно, скоро стемнеет, но пока время есть. Можно полетать. Совсем немного. Может, Бак потому и волнуется, что застоялся и хочет размять крылья?
Отец, конечно, сказал бы, что поднимать птицу без нужды на закате — вредная блажь. Дядя его поддержал бы.
Голос матери доносился теперь из скотного двора, перекликался с голосами девушек-работниц — там как раз доили коров. Мать сейчас вся в хлопотах, в его сторону и не взглянет. Отец — тот, по традиции, проведет весь вечер с дядюшкой за неспешным разговором, поучаствовать в котором очень и очень заманчиво. Но это еще успеется.
Ардай поднялся на башню. Бак, крупный, молодой и очень сильный, сидел на самом краю верхней площадки, как будто готовый сорваться и взлететь. Отец хранил упряжь в оружейной, но собственный комплект Ардай всегда прятал здесь, а каморке рядом с лестницей.
— Тихо, — попросил он Бака. — Ты только не вопи, я тебя очень прошу.
При виде наездника рух издал довольный клекот — кажется, их желания совпадали. Летать!
— Прекрати плясать, стой смирно, — Ардай стукнул кулаком по круто изогнутой шее, — надо все делать быстро!
Привычными руками он застегивал ремни, почти не глядя.
— Сегодня у нас времени мало, — объяснял он Баку, — зато потом его будет сколько хочешь. Я-то думал, что отец заберет тебя завтра, а оказалось вон что. Ты целую неделю будешь только мой. Мы налетаемся с тобой на год вперед, слышишь, чудо ты лохматое?
В последнюю очередь он снял цепь с ноги птицы, отбросил в сторону, и сразу скользнул в седло и затянул поясной ремень — не очень туго, он любил верхом на рухе чувствовать себя свободно. Нет, опасности, что Бак улетит без всадника, не было никакой, но что-то он, действительно, взволнован не в меру...
Мать сказала — он чувствует птенца. Да, конечно. Наверное, в этом и все дело.
Ардай толкнул Бака коленями, и, повинуясь долгожданному сигналу, птица рванулась с башни, нырнула вниз, тут же выровнялась и медленно полетела. Дом Эстерелов стоял на самом краю деревни, на возвышении, дальше пологий склон холма сбегал к реке Эль, быстрой и порожистой, а чтобы долететь до дома Эйды, не привлекая лишнего внимания, следовало сделать немалый круг. Но — какая разница? И неважно, выйдет ли Эйда во двор помахать ему рукой. Она сейчас занята работой на кухне или в коровнике, но — вдруг? Ему же все равно, где летать, и что за труд — облететь деревню, если ты — верхом на Баке, быстром, как ветер?
Дом вдовы Сариты походил на дом Эстерелов так же, как потрепанный петух похож на руха. Маленький, невзрачный, сзади — коровник на двух коров, по двору обычно бегают куры, норовя забраться в огород, забор просит починки, и никаких башен, конечно — в этой семье никогда не держали рухов. Забор... Предложить, что ли, поправить забор, когда тетушка Сарита отправится по делам в Аш? Эйда будет рада. Приходить же сюда, когда грозная матушка Эйды дома, что-то не хочется. По крайней мере, пока.
