Время Крылатых. Часть первая. Серый холм

— Нет. — рассеянно ответил барс, не сводя взгляда с блестевшей в закатном солнце далёкой речной излучины, — То есть...

— Нет? — удивился медведь.

— Я не знаю, Перк. — покачал головой Рохом. — Он мне об этом ничего не рассказывал. Он вообще о себе ничего не рассказывал. Правда, мать говорила что-то про Белые земли. Мне кажется, прятались тогда они от кого-то. Я те два года вообще один на леднике прожил.

Рохом с досадой пнул подвернувшуюся под босую ногу кочку. Пустяковый вроде вопрос медведя задел его. Что-то тяжёлое и тёмное шевельнулось у барса под сердцем...

Родители не баловали его.

Сколько помнил себя Рохом, он всегда был один. Его сверстник и единственный друг — архар Ронан, погиб, провалившись в трещину, когда Рохому исполнилось восемь. К десяти годам, его внезапно начала сторониться повзрослевшая серна Хальсар...

'Одинокий орёл летает выше и видит дальше' — часто повторяла мать. Именно мать, Райза Серая, и научила его охотиться на лиргов, ставить силки на зайцев и птиц, разводить огонь, готовить мясо, строить убежище из снега, читать чужие следы и прятать свои. Отец же...

— Скоро, Перк? — не выдержал Рохом.

— Лес пройдём, потом пустошь... К ночи будем.

Подойдя к сосновому лесу, Перк почему-то свернул с хоженой тропы и повёл барса в обход, по берегу ручья, утверждая, что 'так короче'. У водопада, спускаясь с обрыва, медведь сорвался, во весь голос поминая драный чертополох и мятых зайцев скатился в болотце, расшиб локоть, сломал посох, перемазался и разругался с Рохомом из-за того, что барс в сердцах обозвал его 'лосем'.

Ночь в горах не наступает. Она падает на путника, словно филин на мышь. Когда барс и гризли выбрались из болота на пустошь, так и случилось. Рохом, как и все кошки хорошо видел в темноте, но одно дело, когда ты на залитом лунным светом леднике, и совсем другое, в ненастную ночь посреди заросшей сухой полынью пустоши.

— Ну и куда теперь? — спросил барс. Голос его канул во тьму. На тонкий серпик луны наползла туча, посыпал мелкий холодный дождь.

— Вроде туда... — уныло пробасила голосом Перка из сырых сумерек, грузная тень.

— Куда? — Рохом начал злиться.

— Туда. — пояснила тень и ломая сухой бурьян направилась в сторону белеющего впереди мелового холма. — Я точно помню, что за ним Гилайский Камень, река и брод.

— Брод?! — вскинулся Рохом,— Это что, ещё и в воду лезть?!

Тень остановилась.

— Послушай, какая разница! — Перк тоже начал заводиться, — Всё равно промокли! И не забывай, я тебя насильно не тащил...

— Через лес, мы бы вышли прямо к плотине, на волчьей мельнице! — не унимался Рохом.

— Ты знаешь, сколько сейчас комаров в лесу?! — огрызнулся медведь.

— Ага... С такой-то шкурой комаров бояться! Да тебя грифы не одолеют!

— Там комары хуже грифов... Медвежий хрен!!!

Внезапно, Рохом понял, что остался один.

— Перк, ты где?

— Чтоб её поперёк!!!

— Перк, ты где?!

— В яме...

— Знаешь, я бывал на Гилайской пустоши, но ям в полтора медведя глубиной не припомню. Ты нарочно её вырыл?

— Да! Руку дай!

Выбравшись на поверхность, медведь заявил, что оставил в яме мешок. Пришлось лезть снова. Выглянув в последний раз, луна скрылась за тучами надолго. Полил дождь. В потёмках принялись искать тропу к Камню. Тропу нашли. Камня не было.

— Может, в паводок смыло? — предположил медведь.

Рохом лишь фыркнул. Уж он-то знал, что Гилайским Камнем прозвали гранитный валун, обхватов в сорок.

— Просто это не та пустошь.

Рохом остановился, сбросил с головы капюшон салакаша. Тяжёлые холодные капли забарабанили по темени.

— Это не та пустошь. — уверенно повторил он, — Это Тарна, полынная пустошь. Вон и Белая гора. Пришли...

Гризли молча скрёб пятернёй затылок.

Дождь усилился. Крупные капли часто застучали по кожаному плащу Рохома.

— Я знаю короткую дорогу через Тарну к реке Гунар. — уверенно заявил Перк, — Придётся вернуться к озеру, а после...

— Э нет! — испугался Рохом, — теперь я поведу!

Едва заметная лиргова тропа вывела их к безымянному круглому озерцу с росшим на его берегу одиноким старым вязом.

Они поднялись на пригорок.

— Гунар. — объявил гризли, указав бердышом на тусклую стальную полоску реки, блестевшую в зарослях рогоза.

— А брод?

— Тут где-то был.

Подавив вздох, Рохом поплёлся вслед за медведем и вскоре по щиколотку увяз в топкой грязи.

Речушка Гунар оказалась мелкой, но с осклизлым дном и берегами покрытыми жирной чёрной грязью.

— Огней нет.

Огороженный щербатым частоколом посёлок был погружён в темноту.

Гризли кое-как отряхнул налипшую на чукаши грязь и с бердышом наперевес прокрался к воротам.

— В спячку залегли, что ли? — растерянно проворчал он.

Ворота оказались не запертыми, а двор за ними пуст.

Рохом насчитал десяток крепких вросших в землю, чуть ли не по самые крыши изб, два больших дома на сваях, и четыре землянки. Всё выглядело не жилым.

— Смотри, не провались! — медведь с беспокойством наблюдал за Рохомом, который вскарабкался на просевшую крышу избы. Барс потянул на себя осклизлую от плесени дранку. В нос ударил запах давно брошенного жилья.

— Все в наёмники подались? — спросил он Перка.

Медведь не ответил. Подойдя к добротной с виду землянке, Перк постучал в дверь рукоятью бердыша. Никто не ответил. Тогда гризли просто высадил её одним ударом.

— Перк! — Рохом втянул голову в плечи, — Ты озверел?!

— А тут сухо, — как ни в чём ни бывало отозвался медведь, — И очаг есть... Давай посидим, пока дождь не закончится.

— Он не скоро закончится. — проворчал барс. Слезая с крыши, он бросил взгляд на пузырящуюся лужу, — Я думал, тебе надо спешить?

— Послезавтра, к полудню, я должен быть в Рамире. — Перк уже во всю хозяйничал в чужом доме, — Впрочем, Фархада вряд ли сильно огорчит моё отсутствие. А вот я огорчусь, если сейчас же не подогрею себе бурна. Ого! Хворост сухой!

Рохом лишь пожал плечами. Ему вообще некуда было спешить, никто нигде его не ждал. Ни в Рамире, ни дома...

Войдя в землянку, барс поднял лежащую на полу дверь и бережно прислонил её обратно к косяку.

— Что ж. — выдавил он, рассматривая заросший серой плесенью сруб, неровный земляной пол, да ворох заячьих шкур, в углу, вместо постели, — И на том спасибо, неизвестный хозяин.

Медведь подошёл к очагу, снял решётку и ковырнул пальцем холодную золу.

Рохом отобрал пяток не слишком линялых шкур, постелил их возле очага и принялся устраиваться на ночлег.

— ... ещё можно жить, — рассуждал Перк, раскладывая в очаге хворост, — вот лес, к востоку от пяти холмов, там вообще болото.

Лязгнуло огниво, темноту рассёкла весёлая оранжевая искра.

Вскоре, огонь жадно лизал железную решётку, на которой стоял большой глиняный горшок с бурном. Горшок Перк нашёл в землянке и привёл его в относительно пристойный вид, помыв под дождём.

— Моя берлога такой же стала спустя месяц, как от меня Марта ушла. — пристанище располагало к невесёлым воспоминаниям.

— Прямо, через месяц! — угрюмо вздохнул барс, — Да через три дня твоей берлогой кротов пугать можно было.

— Неправда! — устало возразил Перк, — Тогда ко мне ещё Дойра заходила!

Рохом поёжился — от сырости даже его мех не спасал и осторожно потрогал стоящий на решётке горшок.

Дойра...

Рохом знал горалиху очень давно. Ещё с той поры, когда он жил с родителями у самой границы ледника, на горе Ургау. Рохому едва исполнилось восемь лет и он ещё не отваживался на дальние охотничьи скитания. Ему казалось, что родную гору он знает вдоль и поперёк, однако в тот пасмурный зимний день его угораздило заблудиться. Пересидев внезапный ночной буран в ледяной трещине, с рассветом, когда ветер утих, а из-за склона величественной Таргау, показалось солнце, Рохом побрёл через замёрзшее горное озеро, давясь на ходу, сырым, полуощипанным кекликом. Сперва барс учуял дым, и тёплый запах жилья, и лишь потом, заметил заваленную снегом маленькую хижину, построенную из плоских камней, на самом берегу озера. С этого времени он довольно часто гостил у гостеприимной и почему-то всегда печальной горалихи, неизменно находившей для молодого охотника чашку подогретого бурна и миску просяной каши. Так продолжалось несколько лет, пока о Дойре не узнали родители. Рохом так и не понял причину их тревоги, но причина видимо была, ибо лишь крайняя нужда заставит семейство снежных барсов переселиться на другую гору. Рохому, понятное дело, ничего объяснять не стали.

— Как вышло, что она живёт одна?

— А? — от неожиданности Перк расплескал бурн. Угли в очаге сердито зашипели. — Я думал ты спишь уже.

— Почему Дойра живёт одна? Ну, мы-то понятно... А она?

— Её муж погиб в битве при Калее, вроде. — пожал плечами гризли.

— По-моему никакого мужа у неё не было.

— Лично мне Дойра сказала, что она вдова.

— А мне козёл Хуперт сказал, что если на рассвете в мышиную нору плюнуть...

— Пошёл ты, Рох!

Дверь, которую Рохом заботливо прислонил к косяку, вдруг с грохотом упала, угодив медведю по лодыжке.

Барс одним прыжком отлетел в тёмный угол, и обнажил меч.

За порогом землянки настороженно сверкнули две пары глаз.

— Скаге не понравится сломанная дверь... — негромко произнёс низкий глухой голос.

— Мне тоже не понравилась сломанная нога, белка мочёная! — рявкнул гризли, растирая ушибленную лодыжку — Мы квиты!

— Однако, — продолжал голос, за пару кружек горячего бурна и кусок хлеба с крольчатиной, мы убедим Скагу, что дверь сломалась сама.

— Выйди на свет! — приказал неизвестному Рохом.

— Ножик свой спрячь, тогда выйду.

Рохом, помедлив, убрал меч в ножны.

К очагу не спеша приблизились два волка. Старый и молодой.

Первый, рослый и широкоплечий, с серебристым от седины мехом, остановился в двух шагах от очага. Взгляд его скользнул по лежащему на коленях гризли бердышу, мешкам и остановился на дымящемся горшке.

— Из Рамира?

— Оттуда. — нехотя ответил медведь, — Дверь закройте...

— Закрой, Сварт.

Второй волк оказался невысоким худощавым подростком лет десяти, с тёмной гладкой шкурой и недобрым, настороженным взглядом.

— Бальдир, — коротко представился пожилой волк, отряхивая влагу со своего светло-серого загривка, и развязывая пояс длинного кожаного плаща, — со мной Сварт, мой сын.

Волк стянул с плеч заляпанный тиной и ряской плащ. Под плащом оказалась бобровая хурка, одетая поверх рубахи из тонкой серой замши. Постелив на полу несколько заячьих шкурок, Бальдир устроился на них поудобнее и протянул руки к огню. Рядом, стараясь держаться в тени, примостился Сварт. На молодом волке была серая кожаная рубаха, отделанная оленьим мехом, какие обычно носили местные охотники.

— Что в Рамире? — спросил Бальдир, потирая замёрзшие ладони.

— Пьянки да мордобой, как и раньше. — ответил Перк, нарезая своим старым ножом хлеб, — Давайте ваши кружки. Рохом, плесни им бурна.

— Может, ты Альма знаешь? — волку явно хотелось поговорить, но как себя вести с нежданными гостями он пока не знал, — Жив ли он?

— Альм жив. — сдержанно кивнул гризли, протягивая волкам угощение, — Он у Норха в деце. В прошлом месяце с ним южную галерею стерегли.

— Из моего посёлка. — прожевав хлеб с мясом, промолвил Бальдир, — Хороший рыбак. Да у нас плохих и не было...

— Что же с ними стало? — спросил Рохом.

— То же, что и с вами. — Бальдир бережно собрал в ладонь просыпавшиеся на хурку крошки, — С тех пор, как Гайл с братьями воевать отправились, все как будто спятили. Кто в наёмники к Мигросу, кто в дружину к Аресу, кто в разбойники...

— Кто такой Арес? — переспросил волка Рохом.

— Олень.

— Мигросова подстилка. — проворчал из тени Сварт.

— Эй! — прикрикнул на сына Бальдир, — Сейчас пол мордой выскоблишь!

— Да ладно! — осклабился гризли, — В крепости и не такое услышишь о правителях наших! Так что, олень-то?

— Олень и есть олень. Отслужил пять лет на севере, в Хортаге. Вернулся в Олений Двор обвешанный оружием и с бандой громил, рыл в пятьдесят, не меньше. Назвались дружиной. Дань для Мигроса собирает да главную дорогу, что на север ведёт, охраняет. А толку! Посёлок наш только в этом месяце дважды грабили. А теперь ещё и рябые пожаловали...

Я вот одного не пойму, — помолчав, продолжил он, — Семь лет назад, Мигрос и Хангар вырезали Тьму Гиязи едва ли не под корень! По мне, так у любого из рябых должны пятки чесаться по эту сторону Калеи! По предгорьям шляются как у себя в степи!

— Кто? — вытаращился на волка гризли, — Ликаоны? По предгорьям?

— А я о чём говорю? Четверым дорогу к озеру показал...

Перк и Рохом переглянулись.

— Когда?

— Сегодня. Три самца, одна самка, — продолжал Бальдир, — вежливые, скалятся приветливо. Сказали, что собираются этой зимой бить куницу для одного сунафа и что лагерь их за перевалом, у реки Нургази. Нам со Свартом крючки рыболовные подарили.

— А у озера им что надо? — нахмурился медведь.

— Прослышали у местных про озеро наше и линя захотели наловить. Я поверил, было... — Бальдир доел крольчатину, допил бурн, отставил опустевшую кружку и сыто вздохнул, — Линей наших видели? Покажи, Сварт!

Молодой волк неохотно отложил хлеб с мясом, потянулся за мешком и вынул из него тяжёлый свёрток. В свете пламени тускло блеснуло золото.

На мокрой холстине, среди мятых листьев крапивы лежала крупная, не менее двух локтей от носа до хвоста, рыбина.

— М-м... — произнёс Перк.

— Хорош... — кивнул барс.

— То, что они рыбачить на наше озеро подались, меня не слишком удивило. — сказал волк, убирая рыбу в мешок. — Но...

Бальдир поднял взгляд на Рохома, затем посмотрел на Перка.

— Но к озеру они не пошли.

— За рощей, к мельнице свернули. — подсказал Сварт.

— Мы прошли по их следам почти до Белого Камня, — Бальдир отмахнулся от Сварта, мол я рассказываю, — за Камнем следы потеряли, но и вороне понятно — шли на мельницу.

Волк взял кружку, сунул было в неё нос и, заметив, что она пуста, вздохнул.

— Никакие они не охотники и не рыбаки! Уж рыбака-то я... — волк ухмыльнулся, показав отменной для его возраста белизны клыки — Все воины! Даже девка их...

Бальдир замолчал и всем стало слышно как Перк нервно барабанит пальцами по древку бердыша.

— А чего за мельницей не проследили? — наконец спросил медведь.

Волки переглянулись.

— Знаешь... — старший неприязненно скривился, — Я не вояка и не нукарх полоумный.

— Страшно стало... — глядя исподлобья, добавил Сварт.

— Да не то, что бы страшно, — поправил сына Бальдир, — А вот сдавило... — волк стиснул в кулак салакаш на своей груди, — В общем, полюбовались мы на мельницу с холма и назад, Даже до плотины не дошли.

— Оружие у них было? — спросил волка барс.

— Лук у одного был, это точно. Они оружием перед нами не хвастали.

— С чего же решил, что воины?

— Видел бы ты, как они двигались. — волк снова ухмыльнулся, — Девка особенно... Да! Шрамы у матёрого! — Бальдир чиркнул пальцем себя по левому предплечью и по ладони, — будто случилось ему левой рукой копьё, скажем, отвести...