Память о том дне когда меня повязали, стала похожа на дырявое ведро. Возможно слухи о том, что ведьмы-монашки из Ордена Айя обладают каким-то особыми силами не так уж лживы, и на меня наслали проклятье, раз решился украсть их самое главное сокровище? Хотя, во всякую магию крови я отродясь не верил, в то время как вся империя была буквально наводнена шарлатанами, рассказывающими байки о силе крови первого Василевса, что текла в жилах всей правящей семейки на Океане.
— Да славится Византий первый! Да славятся его потомки! Да ведет нас кровь первого Василевса!!— я слушал ту религиозную чушь, которой арбитр потчевал виртуальных зрителей и рассматривал свое отражение в мутной зеленоватой жиле, от которой поднимался отвратительный запах.
Серые, почти седые волосы, выгоревшие на палящем солнце красного гиганта торчали коротким ежиком, скуластое лицо загорело почти дочерна, и слишком светлые для этой части мира глаза — светлые, нахальные и жестокие. На вид как пацан-переросток, никак не дашь тридцать. Ну и видок. А в красной робе, в которые нас наряжали специально, чтобы подзадорить хищников, вообще стал похож на скомороха, каких я видел в детстве. Они частенько выступали у нас в селении на ярмарках по выходным дням. Эх, родные края, не скоро я еще туда вернусь. Если выберусь отсюда, мой путь будет лежать совсем в другую сторону. Вырваться... несбыточная мечта каждого обитателя Брода.
На этой планете у тебя три выхода — или пойти на прокорм жабам, или добраться до конца дистанции. Или... рука сжала крюк на поясе — сражаться с монстрами. Убью жабу — на неделю освободят от охоты. За три года, пока я здесь, лишь троим это удалось. Двое потом бежали, одного вернули и отправили в 'Пекло' — на рудники.
Руда, соль минералы — все, чем была богата эта планетка. Наш труд не стоил ничего, а продавали добытое в три дорога. Но эта цена не шла ни в какое сравнение с сокровищем Самоцветного Пояса — Хризолидом -М, на котором сделали состояние все эти расфуфыренные князьки, которые с предвкушением не хуже жаб ждали, развалившись в креслах по ту сторону экрана в каком-нибудь уютненьком гнездышке Метрополии, когда нас начнут рвать на куски на Охоте.
В политику я никогда не лез и презирал эту грязную игру, но очень надеялся, что однажды Хризолид закончится, и все ржавые византийские посудины зависнут в пустоте среди звезд, ведь этот минерал был катализатором для двигателей на темной материи.
Но все это были лишь мысли на окраине сознания. Тело уже перешло в боевой режим, я наблюдал как в сотне метров от нас вздымаются в зеленой жиже красные бугры. Жаб специально не кормили неделю, чтобы они как следует оголодали к очередной Охоте. На нас...
— Да начнется битва! — дикий рев распорядителя заметался над топью. Глотка у арбитра всегда была луженая, да и эхо на болоте хорошее. Ударил гонг. Мы ринулись вперед. Кто-то конечно остался. Как всегда находились забывчивые, и тотчас получали шоковые разряды в спины. Кто очухивался, выбрасывали в жижу, кто нет — оттаскивали в карцер. Участников было много, просторы Пояса, да окраины Норманнских княжеств, где мы сейчас и находились, служили отличным поставщиком 'мяса'. Даже если ты не убийца, всегда можно повесить тебе на шею ярмо сепаратиста из 'Снежного Ветра', и прощай свобода до конца жизни.
Я успел преодолеть три сотни метров, вперед пока не рвался. Здесь важна не скорость, а сноровка. Огромная туша плюхнулась в жижу позади. Длинный язык обвил шею менее удачливого бегуна. Они — охотники, а мы — дичь. Нет, даже не так. Они — скотина, а мы — трава, которая не должна сопротивляться. Бегающая трава — иногда весьма быстро, но все равно не способная сравниться со скачущими на двух огромных лапах жабами.
— Ну что, царевич, побегаем? — задыхаясь крикнул мне лохматый зек, прошлепавший мимо.
— Заткнись, Берт, какой я тебе царевич?
— Да все знают, что ты с планеты аристократов, Рысь.
То, что меня поймали на планете Метрополии вовсе не значило, что я проклятый из Элиты, но это никого не волновало.
За три года в этом аду я понял одну простую истину — передвигаться по болоту лучше босиком. Это существенно повышало шансы выжить и дойти до финиша. Выживание и азарт — вот то, чем мы все здесь занимались. День за днем, неделя за неделей. Хотя топи располагались почти на северном полюсе Брода, все равно было ужасно жарко.
Я долго готовился к своей первой жабе присматривался выбирал тактику пока не решил, что нужный момент настал. Чьи-то ноги в красных ботинках уже исчезли в пасти намеченной мной твари.
'Сейчас самое время!' — решился я, и бросился вперед, отсчитывая шаги. От ядовито-зеленой животины, меняющей краску на красную, дохнуло нестерпимым запахом гнили. Ноги спружинили. Подпрыгнув, я вцепился в сапоги, понял — парню они уже не понадобятся, а я смогу выгодно обменять. Ноги полностью скрылись в зловонной пасти, а я размахнувшись, всадил крюк по самую рукоять точно в глаз твари и закачался повиснув, словно мотыль на леске.
Жаба взвыла от боли, мотнула мордой, сама придав мне нужное ускорение, и вот я уже вцепился в загривок твари, подтянулся, выдернул крюк и снова всадил его точно промеж глаз.
Многим ли из вас доводилось прокатиться верхом на плотоядной жабе с приличных размеров катер? Думаю нет. А вот мне выпал счастливый билет. Два крюка надежно застряли в толстой пупырчатой шкуре, от одного вида которой могло стошнить утренними остатками еды, если бы они еще сохранились у меня в желудке. Участников Охоты обычно не кормили. До финиша дойдут не многие, а значит чего тратить казенные харчи. На кухне главный повар уже подсчитывал навар.
А вот мне хотелось получить не только порцию темной баланды из мясистых листьев тростника, но и попасть на 'Курорт'. Так называли лишь чуть менее отвратительный кусок земли на зоне, но главное там можно отдохнуть от Охоты и продумать план побега.
Огромными скачками разъяренная тварь неслась по болоту, по пути давя моих менее удачливых или изворотливых товарищей. Те, кто были в сапогах, не имели и шанса, а вот более смекалистые, босиком, прыгали лицом в грязь и, закрывая голову руками, вопили, чтобы пронесло.
Финиш был уже близко, осталось всего каких-то пара километров, но тут жаба поняла — что-то не то. Последний раз плюхнувшись в грязь, поняв туч брызг, залепивших мне лицо, она начала заваливаться на бок,
— Вот умная тварь! — в сердцах выругался я. Поспешно выпустив из рук импровизированные поводья, сгруппировался, спрыгнул вниз и окатил жижей то, что еще оставалось чистым из одежды. Грязь на Броде при температуре под сорок пять быстро превращалась в толстую корку ближе к обеденному пеклу и постепенно сковывала толстенным панцирем и людей, и саму себя.
Надо расправиться с этим делом как можно быстрее. Скоро я буду лишен свободы маневра.
— Что Рысь, допрыгался? — злорадно крикнул шлепавший мимо Берт,
— Снова ты, а я уж надеялся, что ты перевариваешься в чьем-нибудь желуде.
— Не надейся,— толстяк едва ноги переставлял, но надо признать, мозги у него все же были — сапоги по дороге то ли потерял, то ли скинул.— Скорее я погляжу с берега, как тебя будет поедать эта милашка.
— Смотри вперед Берт, глаза на затылке у тебя еще не выросли,— сказал я, заметив то, на что не обратил внимание мой самозваный товарищ.
Несмотря на то, что вокруг происходили безумные, дикие, ужасные вещи, лилась кровь и пахло кровью, заключенные уже успели привыкнуть к такому. Когда каждую неделю месяц за месяцем, год за годом ты окружен хищной красно-зеленой смертью, даже смерть становится чем-то незначительным. Поэтому когда одна из тварей подкралась к Берту незаметно, я лишь равнодушно проводил ее взглядом. Сожрут не меня, и не сегодня, а значит бог с ней.
Позади прозвучал немелодичный визг Берта.
— Я тебе еще припомню, Рысь!
— Конечно, Берт, о чем речь, — бросил я, не оглядываясь. Послышались шлепающие, быстро удаляющиеся шаги, а следом чавкающий звук. Я надеялся, что бедняге повезло и жаба решила сначала поиграть с ним. Хотя... это ведь не собаки, интеллект у них четко заточен под поесть и еще раз поесть.
Моя жаба уже выпуталась из 'поводий', и рыгнув, поднялась на лапы. На меня уставился круглый, лишенный какой-либо мыслительной деятельности глаз. Теперь не отвлекаться. Каждая клеточка тела напряглась в ожидании. Я крепче зажал крюк, второй отвел назад. Теперь главное четко поймать момент. Когда длинный язык выстрелил, чтобы вырвать мне голову с корнем, я точным движением пришпилил его к плотной и обсохшей на вид кочке.
Кочка попалась довольно внушительная, и крюк держался крепко. Едва не оглохнув от рева раненой твари, я повис на упругом шершавом языке.
— Дамы и господа! Делаем ставки! — трансляционный шар, один из множества летающих над топью, был тут как тут. Зависнув над нами, он начал прыгать из стороны в сторону, стараясь поймать самый удачный ракурс. Ну конечно, такое зрелище. Те, кто находился по ту сторону экрана — вся Элита или считающие себя таковой в Метрополии — уже делали ставки, сдохну я сразу или еще помучаюсь. Не дождетесь! И, показав 'глазу арбитра' неприличный жест, полностью сосредоточился на гладиаторском поединке.
Язык у твари был толстенным, словно канат. Перебирая руками, я добрался до мотающейся из стороны в стороны морды с разинутой пастью. Стараясь не попасть под едкую слюну, извернувшись, всадил второй крюк точно в небо — там находилось еще одно слабое место этого животного.
Воткнул, рванул, перекрутил. Раздался противный хруст, челюсти сомкнулись. Тварь предпочла перекусить себе язык, вместе с моими руками, перед тем, как сдохнуть. Но я вовремя убрал конечности и позволил себе упасть в благополучно не подсохшую жижу.
Молотя руками и ногами, разъезжающимися по грязи, я постарался создать как можно большую дистанцию между собой и агонизирующий охотницей. Умирающая жаба превратилась в берсерка, я видел как под ее лапами тут же погибла парочка медлительных зеков, еще одного разорвало в клочья шипастым хвостом. Тварь каталась и бесилась, на вот, наконец, рухнула на землю и застыла.
Я.. сделал это...— несколько секунд я просто тупо смотрел на тушу не в силах поверить в свою глупую удачу, или везение или черт возьми, может кто-то там на Небесах смилостивился надо мной в этот день.
— Вот это зрелище, дамы и господа! Вы стали свидетелями невероятного боя, какой азарт, какой накал страстей! — Визжал слегка искаженный электроникой голос арбитра. Побросав ставших скучными участников, остальные шары роем обступили меня. Многие были частными, из глубины таких на меня смотрели толстые морды или слащавые личики дамочек в кокошниках по византийской моде, раскрашенные в пух и прах.
'Элита мать твою, развлечение для вас?'
Но тут я ничего не мог поделать — такие гладиаторские поединки между жабами и людьми считались гуманнее, чем просто между людьми, и в отличии от Древнего Рима, Новая Византия называла себя цивилизованным государством. Охота находилась под покровительством самого Василевса — самой главной шишки — правителя во всей империи. Собрав ком грязи, я запустил его в слишком нахальную камеру, буквально в упор рассматривающую меня.
Расслабляться, однако, не стоило. Важно достать рог в качестве трофея. Один за другим бегуны начали останавливаться и таращиться то на жабу, то на меня. И мысли у многих начали крутиться в правильном направлении. Я решил действовать на опережение.
Но, кажется, кому-то эта же идея пришла одновременно со мной. Вихрастый малый, босиком ринулся к трупу с противоположной стороны. Я ускорился. Если окажемся у рога вместе, придется драться еще и за трофей.
Наших арбитров совершенно не интересовало, кто именно достанет доказательство смерти твари. Главное — достать. Ставки явно возросли, на нашем поединке кто-то сколотит сегодня целое состояние. И то, что я убил жабу, не волнует никого, кроме меня самого. Если этот тип вернется с рогом к финишу, на Курорт отравится именно он.
— Решил урвать себе лакомый кусочек, Тари?— прорычал я, прочитав имя наглеца на нашивке робы.
— Вали своей дорогой, этот рог мой, — в руке моего соперника сверкнул крюк.
— А, незадачливый охотник, что ж ты свою жабу не завалил?
— К чему париться, когда можно развести такого придурка как ты.
Мы оказались у рога одновременно, вскарабкавшись по липкой шкуре.
Тари действовал без промедления, тут же попытавшись всадить крюк мне в печень. Я вмазал локтем в другой бок, а потом для порядка приложил по шее. Но колено Тари уже летело мне в нос. Я пригнулся, распластавшись на голове твари и вцепиться в него, гася удар. Моя позиция явно была слабее — я лежал на скате, а противник уже забрался на вершину.
Размахнувшись, я впился крюком в шкуру, делая себе опору. Оттолкнувшись от импровизированной ступеньки, прыжком вытолкнул себя вперед и с размаху впечатал кулаком поддых Тари, одновременно скрутив его руку с крюком. Я вертел и вертел до тех пор, пока тот не взвыл. Но я продолжал выкручивать, раздался хруст, рука повисла как плеть. Не дав Тари воспользоваться левой, я попросту пришил ее его же крюком к шкуре.
На самом деле мне не доставляло удовольствия мучить людей, но это дело выживания. Но судя по довольному реву толпы в общем трансляционном шаре, на публику это зрелище действовало как красная тряпка на быка. Вот гады.
— Прости, друг,— сказал я.
— Мразь! — зарычал Тари, пытаясь выдернуть крюк вместе с рукой.
— Не стоит, если яд попадет тебе в кровь, до финиша ты в любом случае случае не доберешься,— резонно заметил я. Тари замер, я меж тем, неторопливо спустился по голове и, выдернув собственный крюк, зажал его так, чтобы получилось лезвие. Стараясь держаться подальше от Тари, принялся выкорчевывать рог — по сути большую бородавку на голове твари. Я надеялся, он послужит достаточным доказательством безоговорочной победы.
Закончив, я уже собрался спуститься, но заметив как мается бедняга, освободил его, отбросив на всякий случай крюк подальше.
— Не держи зла! — крикнул я, спрыгивая в грязь, пока Тари не очухался, осоловелыми от боли глазами провожая меня. Сунув рог за пояс, закинул крюки с веревками за спину и побежал к финишу. Ноги уже слушались плохо, а от назойливых шаров которые преследовали меня словно рой насекомых, перед глазами все плыло, но я гнал из последних сил, зная, что если меня настигнет новая тварь, победа не будет стоит выеденного яйца.
Но тут знакомый ор снова отвлек меня. Берт все еще пытался избавиться от преследователя. И силы толстяка явно были на исходе. Дышал он тяжело и с хрипом, глаза вылезли из орбит. Если его не сожрет тварь, он явно помрет прежде от разрыва сердца.
— Рыысь! — взвыл Берт, когда кочки, за которыми он старательно прятался, внезапно закончились. Как я уже говорил, я не был убийцей, но и альтруистом тоже. Возможно, я бы так и бросил этого дурака, но доставлять еще одно удовольствие разъяренной, помешанной на крови толпе зрителей, не хотел.
— Надеюсь, в будущей жизни мне это зачтется,— пробормотал я.— С тебя пачка сигарет! — крикнул громче.
