Чужой Среди Своих, гл. 5 или 6

— Люди мне нужны, товарищи, спорить не буду! Но мне нужны бойцы, умеющие держать оружие в руках! Если есть хоть малейшее сомнение, — при этом командир посмотрел на меня. Его можно было понять. Он видел, что я подошел последним, и со стороны могло показаться, что я колеблюсь, — уходите сразу! Нянек для вас тут нет! С того самого момента, как вы ступите под мою команду, вы солдаты! Обратного пути у вас не будет! Не передумали?! Хорошо! Сейчас приедет пополнение. Найдите старшину Сорочкова. У него получите оружие.

У разбитного старшины нашлось не только оружие, но и ремни, ватники, кирзовые сапоги. Правда, все в небольшом количестве. А вот касок не было, да и оружие было не новым. Вытертое воронение, ложи были кое-где треснуты, кое-где выщерблены.

— На вас, товарищи бойцы, выделен один пулемет Дегтярева, — сказал старшина. — Кто обращаться с ним умеет?

Я подошел к старшине.

— Давайте мне. И пистолет.

— Ты смотри, знаешь, — удивился просьбе старшина. — Все правильно. Первому номеру личное оружие положено. В кабине возьми, там несколько штук наганов лежит.

В кабине полуторки я взял брезентовую кобуру с наганом, затем из стоящей там же коробки насыпал патронов в карманы ватника. Пока я осваивал пулемет, машины привезли пушки — сорокапятки и снаряды. С артиллеристами приехали связисты. Так на нашем участке появился оборонительный рубеж. Вечером приехала легковая машина, и нас тут же построили. Перед строем вышел генерал, сопровождаемый нашим капитаном.

— Товарищи! Бойцы! Ваша задача проста и в тоже время неимоверно трудная! Вам предстоит удержать гитлеровцев на этом участке фронта! Удержать свои позиции до двух часов дня! Там, за вашей спиной, идет разгрузка новых, свежих дивизий! Им нужно это время, чтобы занять позиции! Я понимаю, вас мало! Но я прошу вас, товарищи, сделать все возможное и невозможное! Помните, за вами — столица нашей Родины — Москва! Мы не можем...!

Утром следующего дня ударили немецкие пушки, только теперь они уже били по нам. Снаряды рвались почти рядом, обдавая нас комьями мерзлой земли. Взрывы и свист разлетающихся осколков давил на уши, резкий запах сгоревшей взрывчатки лез в нос, глаза постоянно приходилось протирать от мелкой пыли. Прошло какое-то время, совсем небольшое, и вслед за взрывами, где слева, где справа, стали раздаваться человеческие крики и стоны. Вдруг канонада прекратилась, а вместо нее, где-то издалека, со стороны немцев, послышался тяжелый гул. Он шел, нарастая, заставляя сердце биться все чаще, а руки сильнее сжимать оружие.

— Приготовиться к атаке!! — разнеслось у нас за спиной. Вдоль окопа бежал наш капитан. — Приготовиться к атаке!!

Неожиданно командир остановился.

— Не бойтесь, парни! Фашист сам боится! И вас, и смерти! Вам надо только выстоять, парни. Понимаете?! Надо!! По местам! А ты, Звягинцев, слушай и запоминай с первого раза, потому что повторять уже некогда. Твоя первостатейная задача: отсекать пехоту от танков. Кого не убьешь, того мордой в землю положить надо! Понял?

— Понял, товарищ капитан.

— Не подведите меня, бойцы! Очень я на вас надеюсь!

Сказал и побежал дальше. Мы не могли знать, может даже и капитан всего этого не знал, что танки противника, прорвав нашу оборону, сейчас растекались в разные стороны, громя тылы разбитой и сейчас отходившей нашей армии, поэтому командование срочно организовало эту вторую линию, мобилизовав для этого всех, кто мог держать в руках оружие. Капитан все это знал, но не понимал, как можно удержать пятьсот метров своего участка, сотней бойцов, собранных по всему тылу, с шестью пулеметами и тремя пушками, но он был кадровым командиром, знавшим, что такое приказ, и у него было всего два выхода — удержать немцев на рубеже или погибнуть. Третьего не дано. Кроме того, капитан, как военный человек, прекрасно осознавал, что будет, когда немецкие танковые клинья со всей силы ударят на вновь прибывшую дивизию, которая еще не успела закрепиться на новом рубеже.

До этого меня била внутренняя дрожь, но стоило установить пулемет на

бруствере, утопить сошники и прижаться щекой к холодному прикладу, как я вдруг успокоился. Так у меня бывало и раньше. Страх не ушел, но он больше не управлял моим разумом. Теперь его место занял холодный расчет. Весь мир сосредоточился в узкой прорези прицела. Танки были видны и раньше, только сейчас можно было разглядеть сидевших на их броне людей. После того, как звонко и отрывисто ударили наши сорокапятки, немецкие пехотинцы резво посыпались с машин на землю. Танки не задержались с ответом, на башне одного сверкнула вспышка, потом у другого, у третьего. Рядом с окопами вздыбилась земля. Танки, стреляя с ходу, шли на наши окопы.

Сощурив глаза, я пытался понять, насколько опасна ситуация. Внезапно впереди идущий танк дернулся и из него повалил дым. Он еще проехал какое-то время и остановился. Люк откинулся, из него полезли танкисты. Перевел прицел на них, нажал на курок. Короткая очередь сняла двоих из них. Второй танк, обогнав подбитого собрата, вырвался вперед и теперь шел прямо нас. Вспыхнуло белое пламя у его ствола, а уже в следующее мгновение, он резко, словно уткнулся в стену, остановился. Я хоть и отслеживал их, скажем так, периферийным зрением, но при этом все свое внимание уделял серым фигуркам пехотинцев, которые, стреляя из автоматов, быстро расползались по полю.

"Давайте, суки, давайте. Ближе!".

Били пушки, глухо кашляли противотанковые ружья, стучали пулеметы, но я ничего не замечал, снимая короткими, аккуратными очередями по два-три гитлеровца. Кинжальный огонь из винтовок и пулеметов заставил немецкую пехоту дрогнуть. Где-то откатиться, а где-то залечь на землю. Видя такое дело, кто-то из немецких офицеров, решил поправить это дело и послал взвод автоматчиков нам во фланг. Развернувшись цепью, гитлеровцы начали фланговую атаку. Расстреливая атакующих фрицев, я не мог видеть этого маневра, поэтому, когда рядом со мной оказался капитан , из-за плеча которого выглядывал связной, я только бросил на него быстрый взгляд, как бы спрашивая: — Зачем пришел?".

— Звягинцев, быстро за мной!

Не раздумывая, подхватив пулемет, я сразу продублировал команду второму номеру: — Андрей! Бери диски и за мной!

Мы бежали вдоль окопа, спотыкаясь. Тяжелый пулемет уже в первые минуты бега отбил мне все плечо. Задыхаясь, мы добежали до края обороны. Только я поставил пулемет на бруствер, как понял, для чего мы сюда мчались. На нас с боку набегала рассыпавшаяся цепь немцев. Здесь практически никого не было, за исключением пятерых солдат, которые стреляли не прицельно, а для того чтобы просто сдержать немцев, заставить их залечь. Стоило гитлеровцам заметить пулемет, как они сразу перенесли весь огонь на меня. В тот же самый миг я ответил длинной очередью по первой шеренге атакующих немецких солдат. Рядом со мной били винтовки бойцов, но теперь уже не наобум, а выискивая цель. Потеряв половину взвода в первые несколько минут, гитлеровцы не выдержали и начали отходить, а потом просто побежали.

От остального боя у меня в памяти остались только картинки. Новая волна атакующих гитлеровцев. Грохот танков и орудий. Протяжные стоны раненых. Тонкой ниточкой, стекающая из дырочки на виске моего второго номера, кровь. Разрыв снаряда, бросивший меня на дно окопа, и на какое-то время я оглох на правое ухо, а перед глазами некоторое время плавали мурашки. Потом какая-то сильная рука меня поставила в ноги и, придав ускорение толчком в спину, погнала вперед. Сначала бежал, автоматически переставляя ноги, потом когда в голове прояснилось, понял, что мы просто бежим толпой, сломя голову. Спустя какое-то время раздался чей-то хриплый выкрик: — Не могу больше! Хоть пристрелите!

Бойцы разом остановились, словно раздалась команда "Стой!". Люди попадали на землю, где стояли. Со всех сторон слышалось хриплое, тяжелое дыхание. Капитан, обошел всех людей, выделил по глотку из фляжки. Подошел ко мне.

— Ты как, студент?

— Отлично. Отступаю на заранее подготовленную позицию, товарищ командир.

Ему моя шутка не понравилась, но он смолчал. Только ожег недобрым взглядом. Я пересчитал оставшихся людей: вместе с командиром и его связным в строю осталось двенадцать человек. Потом мы шли до тех пор, пока окончательно не стемнело. За ночь дважды просыпался от холода, а потом снова засыпал. Меня растолкали в сумерках, и мы двинулись дальше. Скоро стало светлеть, и тогда мы увидели, что подходим к околице какой-то деревни. Здесь нас покормили и определили на постой в какой-то сарай. Разомлевшие и сытые, мы вскоре все заснули. Растолкал меня связной нашего капитана.

— Вставай, там генерал приехал!

— И что с того?

Несмотря на явное нежелание вставать, нас растолкали и заставили построиться. Сапоги, ватники, все в грязи, лица мало чем отличаются от одежды, но, что удивительно, все стояли в строю с оружием.

— Равняйсь! Смирно! Товарищ генерал....

— Отставить!

Потом была короткая речь о том, что мы совершили подвиг, который никто и никогда не забудет.

"Брось, генерал. Уже забыли".

Генерал прошелся вдоль строя строю, оглядывая людей, потом бросил через плечо своему адъютанту: — Круглов, принеси портфель.

Затем последовала раздача наград. В числе прочих я получил медаль "За отвагу", с чем и отбыл в тыл, несмотря на намеки капитана, типа, что из тебя выйдет отличный боец, товарищ Звягинцев.

"Пошла такая война на хрен, — подумал я, садясь на полуторку, уходящую в тыл. — Впрочем, сам виноват, что ввязался. Следующий раз головой думать будешь".

Приехал в город, который не видел больше месяца. Теперь Москву было не узнать. Война преобразила ее так, как меняет штатского человека армейская форма. Все что раньше светилось, теперь было закрашено темно-синей краской, но еще больше стало защитного цвета. Практически он был везде. Везде, куда не посмотри, взгляд упирался в стволы зенитных пушек и пулеметов, шинели бойцов, военные грузовики, а подними голову — в небе висели заградительные аэростаты. На улицах стало много людей в военной форме, два раза мне на глаза попались конные патрули, а вместо подтянутых постовых движение теперь регулировали девушки в красноармейской форме. Много было разрушенных и поврежденных зданий, кое-где зияли воронки от авиабомб. Стекла окон были заклеены крест-накрест, а на улицах — противотанковые рвы, надолбы и ежи, баррикады из мешков с песком, а в воздухе висел непрерывный грохот далекой орудийной канонады. Сойдя с трамвая, я увидел на заборе плакат, еще мокрый от клея, где солдат в развевающейся шинели поднимал высоко вверх винтовку: "Отступать некуда — за нами Москва!".

Сначала я поехал к Костику, так как продовольственные запасы хранились у него на квартире. Мне повезло, я застал его дома. Помылся и даже частично переоделся, взяв кое-что из гардероба тезки. Насколько я мог судить, после отъезда отца, Костик, очень даже неплохо жил. Он с ходу предложил переехать к нему, но я отказался. Разговаривали долго. Немного выпили. Вспоминали знакомых. Костя показал мне письмо, которое прислал Сашка Воровский из училища. Я рассказал ему, что мне немного пришлось повоевать. Упомянул о медали. Он не поверил, тогда мне пришлось показать наградной документ, который я носил с собой.

— А медаль?! Медаль покажи!

Дал ему коробочку с медалью.

— Ух-ты! Здорово! За отвагу! Константин Кириллович Звягинцев, да вы у нас просто настоящий герой!!

— А ты просто пить не умеешь. Не кричи больше. Ты Сашке письмо написал?

— Нет. Вот теперь напишу! Теперь есть о чем писать!

Наш разговор прервал звонок в дверь, это пришла очередная пассия Костика. Я ушел, как он не уговаривал меня остаться. Устроить загул было бы неплохо, но сейчас мне больше хотелось просто все обдумать. Мне довелось пережить несколько войн, были и схожие ситуации, но все равно в такой тупой и кровавой мясорубке участвовать еще не приходилось. То, что я видел и ощутил, мне еще надо было осмыслить, именно поэтому меня устраивала жизнь в общежитии. Сейчас здесь было тихо и спокойно. В нашей комнате никого, кроме меня не было, да и вообще студентов осталось очень мало. Те, кто не уехал вместе с институтом в эвакуацию, воевали на фронте. Одна из вахтерш мне даже сказала, что идут разговоры о том, чтобы здесь устроить госпиталь. Спустя два дня, когда я решил что хватит валяться, ко мне вдруг пришел секретарь комсомольской организации нашего института Антон Степашин. Его визит меня сначала удивил, но уже через минуту стало понятно, что он пришел из-за медали. Все оказалось очень просто. Вчера он случайно встретил Костю в райкоме партии и тот, конечно, проболтался о моей награде. Сейчас он пришел для того, чтобы я выступил на общем собрании комсомольцев и рассказал им о своем подвиге. Услышав все это, я тут же мысленно пообещал себе, что Костика все равно убью, но перед этим он у меня будет долго-долго мучиться, после чего стал лихорадочно придумывать правдоподобную отговорку, как Степашин вдруг неожиданно сказал: — Не волнуйся, Костя, время еще есть. Собрание будет в пятницу. Ты, главное, подготовься. Расскажи о людях, с которыми воевал. Может тебе какой момент запомнился. Или....

— Антон! Я два дня воевал. Только два дня! Что тут рассказывать?!

— Медаль ты получил? Получил! Вот про это и расскажешь! — я обреченно кивнул головой. — Вот еще что. Ты сходи в наш секретариат. Там твоя фамилия в каких-то списках упоминается. Пока, Костя.

На подходе к институту меня неожиданно окликнули. Это был знакомый студент, с которым мы учились на курсах немецкого языка, пока меня не выделили в спецгруппу.

— Привет, Семен!

— Здорово, Костя!

— Что у нас слышно?

— Ты про институт? — я кивнул головой. — Сейчас полным ходом формируют группу к эвакуации. В 104 аудитории идет запись. Говорят, в Ташкент повезут... или на Урал. Точно не скажу. Кстати, ты Сашку Калелина знал?

— Так. Мимоходом. А что?

— Погиб при обороне Москвы. И Ваня Марков. Пичугин Лешка.... Проклятые фашисты! Они за все нам ответят! Мы им покажем кузькину мать! Дадим так...! — при этом он энергично потряс крепко сжатым кулаком в воздухе. — Помнишь, как Сталин в своей речи на параде сказал: разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков!

— Помню.

— Так и будет! Победа будет за нами! Вот увидишь! Ничего, скоро они у меня попляшут, эти фашистские сволочи! Я....

— Погоди, ты, что в армию идешь?

— Черт! Заболтался тут с тобой! Я же в военкомат иду! За назначением! Шесть раз к военкому ходил, но своего добился! — на его лице расплылась довольная улыбка. — Думаю, через несколько дней, максимум через неделю, буду на фронте!

— Здорово! И куда тебя направили?

— Не знаю. Сегодня обещали сказать. Все! Надо бежать! Встретимся в Берлине, Костя!

— Удачи тебе, Сеня!

Мы пожали друг другу руки и уже собрались идти, как мой однокурсник неожиданно воскликнул:

— Костя, погоди! Тебя же тогда тоже перевели на спецкурсы по немецкому языку?

— Да, — подтвердил я. — А в чем дело?