Хрен знат-2

— Скоренько ты. Откуда талант?

— От деда. С детства ещё...

Он, правда, сегодня с утра учил меня этому ремеслу. Вскрыл жестяную банку с масляными белилами и тщательно перемешал содержимое.

— Смотри и запоминай. Краску нужно втирать, а не просто размазывать по поверхности. Вот так... сверху вниз, или слева направо. Чтобы не было у тебя "тут густо, а там пусто"...

— Да понял я, понял! — Ох, не терпелось мне взяться за дело. Показать на что я способен.

— Ну, добре!

Дед не стоял над душой. Загрузил на велосипед пару охапок, связанных бечевой, взял денег на чебурек, сел да поехал. Сказал на прощание бабушке:

— День не базарный, поэтому как пойдёть. Стоять буду до последнего. К обеду не жди...

С утра, как всегда по пятницам, шла радиопередача "Взрослым о детях. Беседы о воспитании в коллективе". Мудрая женщина проталкивала в эфир прописные библейские истины, которые известны давно. Мы все выходили из школы идейно подкованными. Но быстро теряли веру, столкнувшись со взрослой действительностью, где нужно не "быть", а "казаться". В школах не назначают лучших. Ими становятся по заслугам. Было б так на каждом участке, мы бы жили в честной стране, где не лезут к кормушке по головам, не подсиживают, не врут.

Часом дело не обошлось. В голове все алгоритмы, а руки под эту работу ещё не заточены. И кисточка, чёрт бы её подрал, жестковата. Не фабричный флейц, а домашняя самоделка, сработанная дедом Иваном из хвоста лошади Лыски. Пока приноравливался, несколько раз мазнул по стеклу. Нет, думаю, быстротой деда не удивишь. Сдохну, а сделаю так, чтобы ни мне, ни ему не было стыдно. Надо ж когда-то завязывать с этим ремонтом. Последние пару ночей я спал в половине Ивана Прокопьевича, а мои старики на топчане под виноградником. Хорошо хоть дождя не было!

Я докрашивал второе окно, и вдруг... "Друзья потеснитесь немного — торжественный час настаёт. Своей интересной, чудесной дорогой к нам новая книга идёт..."

Будто свежий ветерок по душе. Давно я не слышал эту мелодию и голос Николая Литвинова. На первых аккордах откладывал учебник и авторучку, замирал в ожидании волшебства. И оно началось. Звучала глава из недавно вышедшей повести Владислава Крапивина "Оруженосец Кашка" о турнире рыцарей лучников в пионерском лагере Подмосковья.

По мере повествования, я невольно проникал в этот мир, пронизанный лёгкой грустью и щемящею ностальгией. Действие завораживало, рождало ассоциации, будило воспоминания. Мне ли не помнить, не понимать, каков он, вкус одиночества? В детском лагере "Чайка", принадлежащем по моему военно-морскому училищу, хлебал эту горечь сполна.

Был я тогда в возрасте оруженосца Кашки. Восемь лет и четыре месяца. Везли нас туда на служебном "бобике". Ещё по дороге мамка сказала брату и мне:

— С этой минуты я для вас только Надежда Степановна — заместитель начальника лагеря по воспитанию. Меня называйте по имени-отчеству, без всякой там, фамильярности. Будьте как все.

Серёге того и надо. Он с детства коммуникабельный. Быстро со всеми перезнакомился. В соседнем отряде нашёл очередную зазнобу. Это ему раз плюнуть, мальчишка красивый, в мать. Только для младшего брата времени не нашёл. Нет, вру. Разыскал меня как-то. На шахматной доске показал, как ходят фигуры. Для лучшего усвоения, влепил мне подряд шесть "детских" матов, погыгыкал в своё удовольствие да отпустил восвояси.

И остался я как разведчик в тылу врага. С мыслями наедине. На общих мероприятиях замыкающим. Отрядную песню разучивали — я только рот в такт раскрывал. Купаться ходили на Воробьиное озеро — следом за всеми в воду не прыгал, в сторонке стоял. Боялся что засмеют, если увидят, что я не умею плавать.

Бука короче. Я и в своём первом "б" за год не со всеми перезнакомился. Руку вверх не тянул наперегонки. С соседом по парте общался посредством локтя, когда на его территорию посягну. А тут просто море неведомых рож!

Посовещались ребята из младшего двенадцатого отряда, и так про меня решили: "Вот тумбочка. Стоит в изголовье кровати и пусть стоит. И это — то ж самое. Только с ушами и ходит". Обращались ко мне коротко: "Эй!" В драку не лезли. Пробовал сначала один, да не очень-то получилось. Толкнул пузом в дверях, да сам же потом отступил. На полголовы длиннее меня, а по глазам видно — струхнул. Но громогласно сказал, что не хочет связываться. А не была б моя мамка заместителем начальника лагеря, он бы мне показал!

Понял наверно, что я хоть и мебель с ушами, а постоять за себя могу. У нас ведь, со старшим братом даже настольные игры заканчивались "боями без правил". Он страсть как не любит проигрывать! Если дело к тому идёт, начинает менять правила. Взять ту же ходилку "С утра до вечера"... Ну. ту, помните?

"Ты пришел, шумишь, поешь,

Брату думать не даешь.

Ты мешаешь человеку,

Он ушел в библиотеку,

И пока твой брат дойдет,

Ты пропустишь целый ход!"

Вот в ней. Мне, к примеру, до финиша шаг, а Серёгина фишка торчит где-то посередине. Брату вообще тот раз не фартило: то лифт до "десятки" опустит, то вниз по периллам слетит. Вот и злобствовал:

— Что зубы скалишь? Ходи!

Ну, выбросил я наугад. Пятёрочка выпала.

— Всё, — говорю, — победил, с тебя шалабан.

А эта скотина:

— Не-ет! Чтоб выиграть, нужна единица, чтоб под расчёт, а у тебя пять. Значит, делаешь ход вперёд, и четыре назад.

Я ему:

— Стоп! Ты ж у меня вчера точно так же выигрывал.

— Вчера я не знал, что такое правило есть.

— Брехло!

— Что ты сказал?! — и затрещину мне "ты-дымс"!

Я, в свою очередь, хватаю, что под руку подвернётся, и с рёвом вперёд! Один раз схватил ложку из алюминия, лёгенькую на вес. Ударил вполсилы,

по заднице угодил. Вдруг, к моему удивлению, Серёга заойойокал, упал на кровать — и в слёзы. А я ещё громче реву. Ему больно, мне жалко. Родной ведь, братан. А тот отлежался, очухался, да всыпал мне пендалей от души. Я и не сопротивлялся. Чувствовал, что сам виноват. Синячара был иссиня-чёрным, размером с яйцо. А врезал бы в полную силу?