Толчок в плечо вывел ее из забытья.
— ...сама! — донесся до нее глухой старческий голос. — Момбацу сама! Прошу тебя...
— Убирайся, — девушка с трудом разлепила потрескавшиеся губы. — У меня нет денег.
Фигура скрюченного временем раба с большим кувшином на плече маячила словно в тумане. Элиза никак не могла разобрать, чье тавро виднелось у него на щеке. Да какая разница?
— Момбацу сама! — голос старика прерывался. — Я очень прошу тебя! Мне не донести кувшин, хозяйка прикажет повесить меня на воротах!.. Умоляю!
Девушка лишь мотнула головой.
— Уходи, — равнодушно сказала она, вновь погружаясь в спасительное полузабытье. Лучше бы уж кто-нибудь из Шакалов нашел ее, что ли. Наверное, они уже насытились кровью, так что мучить не станут. Просто убьют...
— Вот! — трясущейся рукой старик что-то доставал из-за пазухи. Вонючий халтон, казалось, сейчас разлезется на нитки. — Вот! У меня есть полударий! Помоги — и он твой...
Элиза равнодушно взглянула на блестящую монетку. Что-то не так. Слишком новая, слишком блестящая... Мысль пропала, вытесненная другой: деньги! На полударий можно купить большую пресную лепешку и полкувшина воды. Она сможет дожить до завтра, а там, наверное, заживут покалеченные пальцы, и она снова сможет воровать. Или хотя бы попытается. Попавшихся воров бросают в тюрьму и, говорят, кормят перед казнью. Значит, еще день жизни...
Она со стоном попыталась встать на ноги. Затекшие колени не слушались. Старик, поставив кувшин на пыльную землю, попытался помочь ей. Элиза оттолкнула его — раб покачнулся, едва устояв на ногах, — и медленно выпрямилась. Кровь хлынула в икры и ступни, и девушка едва не вскрикнула от колючей боли в онемевших подошвах. Ничего, пройдет. Пройдет. Случалось и похуже.
Она потянулась за монетой, но раб неожиданно ловко спрятал полударий обратно за пазуху.
— Момбацу сама, — торопливо-виновато забормотал он, — сама, сама, пусть не сердится момбацу сама!.. Я старый, а вокруг все хотят обмануть... Сама, помоги дойти, а там я отдам денежку, честно-честно отдам, клянусь гневом Валарама!..
Элиза оперлась на тын, ожидая, пока пройдет головокружение. Злости она не чувствовала — старик явно жил в городе не первый день, а Граш не прощал доверчивости. Ладно, пусть. Она поможет. Но упаси его Назина не расплатиться на месте! У нее еще осталось достаточно сил, чтобы перегрызть ему глотку и напиться теплой крови.
Он ухватилась за кувшин и через силу вскинула его на плечо. Груз оказался куда легче, чем казался. Видно, старик совсем плох, что не может донести его сам.
— Веди, — прохрипела она. — Живее!
Элиза ухватила раба за халтон, тот треснул и пополз под пальцами. Завоняло, кажется, еще сильнее.
— Да, момбацу сама! — мелко закланялся старикашка. — Здесь недалеко, совсем недалеко...
"Недалеко" оказалось почти окраиной поблизости от городской стены. Прежде чем Элиза с провожатым добрались до места, девушка трижды присаживалась передохнуть. В последний раз она с трудом поднялась на ноги. Проклятый старик приплясывал вокруг, уверял, что почти пришли. В глазах сгущался туман, сквозь который что-то поблескивало — уж не обещанная ли денежка? Такой легкий поначалу, кувшин, казалось, вот-вот вдавит ее в землю.
Девушка покачнулась, ее повело в сторону. Пытаясь удержаться на ногах, она взмахнула рукой и зацепилась за глинобитную стену. Какой-то выступ сорвал заусеницу. Отвлекшись на укол боли, Элиза расслабила пальцы, и проклятый кувшин соскользнул с плеча. Казалось, он плывет к земле медленно-медленно, но ее рука тянулась еще медленней. Сосуд с хрустом ударился о камень и рассыпался на мелкие черепки. Со стоном Элиза рухнула рядом, чувствуя, что сейчас потеряет сознание. Пальцы наткнулись на осколок, прочертили бороздку в песке... В песке?
Из разбитого кувшина текла струйка песка. Обычного песка из Долгой пустыни, начинающейся в дне пути от Граша. Зачем рабу песок? Зачем покупать его на базаре...
— Зачем... — просипела она, повернувшись к рабу и чувствуя, как уплывает из-под колен земля.
— Держись, девочка моя, уже пришли, — голос старикашки внезапно окреп, перестал дрожать. — Уже почти на месте.
Железная рука подхватила ее под локоть, поставила на ноги. Элиза попыталась трепыхнуться, но ее уже вели, вели, вели неизвестно куда. Неожиданно вспомнились страшные сказки про городских людоедов, что заманивают к себе в логово прохожих и пожирают их, бросая кости собакам. Она попыталась вырваться, но уже надвинулись прохлада и тень, позади хлопнула дверь, и голос раба властно произнес:
— Мира, быстро спирт и глюкозу! Камтон, не стой столбом, помоги!
Что-то больно клюнуло ее в сгиб локтя, и Элиза, окончательно смирившись со своей участью, уплыла во тьму. "Девочка моя", — звучало у нее в ушах целую вечность, — "девочка моя"... В последний раз так ее называл отец.
Очнулась она уже под вечер. Лучи солнца пробивались сквозь щель в занавеске и косо упирались в стену. Лучи отсвечивали красным — город накрыла очередная пыльная буря. Девушка лежала на кровати, прикрытая тонкой непонятной материей. В локте саднило. Элиза попыталась сесть, но со стоном откинулась обратно на подушку. Голова казалась ясной, но тело оставалось до невозможности слабым.
Скрипнула дверь, и в комнату вошла молодая женщина в легкой голубой накидке поверх серой кубалы, по виду — тарсачка или биберка. Иссиня-черные ее волосы закрепляла изящная медная заколка. Не менее трех македов, автоматически прикинула Элиза. Вот бы выдернуть штучку — и слинять...
— Проснулась? — весело спросила женщина. — Молодец! Мы-то уж думали — не оправишься. Ты что, все лето не ела?
— Два дня... — пробормотала Элиза, но тут же спохватилась. — Ты кто? Откуда я здесь?
— Откуда ты здесь, тебе лучше знать, — улыбнулась женщина. — Так, будет немного больно, — она склонилась над кроватью и выдернула из локтя Элизы непонятно откуда взявшуюся там железную занозу, соединенную какой-то веревкой с прозрачной бутылкой на стене. Кожу защипало. — Ну-ка, согни руку и подержи так. Ты ведь из банды Зверят, верно?
Она щелкнула ногтем по шрамику на плече Элизы.
— Нет, — ощерилась та, пытаясь отодвинуться подальше. Тело все еще не слушалось. — Чё надо?
— Тихо, тихо, — успокаивающе проговорила женщина. — Все нормально. Ты у друзей. Тилос притащил тебя вчера днем, с тех пор ты тут и дрыхнешь, ровно сурок зимой. Меня, кстати, Мира зовут. А тебя?
— Наседкой, — огрызнулась Элиза. Что-то здесь казалось не так, но что — она не понимала. Называть им свое настоящее имя она не собиралась — еще сглаз наведут или порчу... Но и откровенно лезть на рожон тоже не стоило. Наседкой ее звали среди Зверят. Кто ее знает, Миру, вдруг она и ее компанию по именам знает?
— Наседка так Наседка, — согласилась Мира. — Ну-ка, полежи спокойно...
Мира взяла запястье Элизы пальцами и ненадолго замерла, полуприкрыв глаза.
— Нормально, — наконец кивнула она. — Пульс сильный и ровный, так что сегодня хоронить не станем. Почки не болят? Дешево же ты отделалась. Могла и помереть там, под забором. Что же ты на солнцепеке делала?
Элиза наконец осознала, что казалось неправильным. Пальцы правой руки больше не саднили, замотанные каким-то белым тряпьем. Девушка попыталась пошевелить ими — боль не вернулась. Она с удивлением подняла руку и поднесла кисть поближе к глазам. Сквозь тряпки ничего не было видно, но и кровь через них не сочилась.
— Да не смотри ты вокруг такими круглыми глазами! — снова рассмеялась Мира. — Целы твои пальцы. Заживут через несколько дней. И вообще помереть не дадим. — Она мгновенно согнала улыбку с лица. — Так, теперь серьезный вопрос — как ты себя чувствуешь? Слабость — само собой, пройдет к завтрашнему дню. Еще что-нибудь беспокоит?
— Нет, все нормально, — буркнула Элиза. — Что вам от меня надо? Не поверю, что за красивые глаза помогаете.
— Не за красивые глаза, — вздохнула женщина. — Но если что еще беспокоит — скажи сразу.
— Да все нормально! — вспылила Элиза. — Что ты ко мне привязалась? Мне твой раб полударий обещал! Давай мне деньгу, и я уматываю...
— Да куда ты пойдешь в таком состоянии! — женщина опять вздохнула и встала со стула. — Подожди немного...
Она ненадолго вышла из комнаты. Элиза еще раз огляделась. Стены глинобитные, пол земляной, хотя и чисто подметенный. Грубый шкаф, табурет и колченогий стол — все убранство. Ни ковриков, ни вышивок на стенах, ни статуэток богов с подношениями, занавески грубые и темные. Типичный наемный дом... Бежать? Тело почти не слушается. Что от нее нужно? Неужели действительно в какую-то историю вляпалась?
Женщина вернулась с подносом, на котором дымились две глиняных кружки.
— Ну-тко, малышка, попей бульончику. Не век же внутривенно питаться... — непонятно сказала она. Элиза хотела послать эту дурищу с ее "малышкой" подальше, но до ее ноздрей донесся невозможный, божественный запах мясного отвара. Подавив раздражение, она с помощью Миры устроилась полусидя и, двумя руками ухватив кружку, начала осторожно глотать варево. Кружка жгла ладони, но она приспособилась удерживать ее забинтованными пальцами. Желудок выл от голода, но позориться она не собиралась, а потому пила мелкими осторожными глотками.
Когда бульон кончился, Элиза откинулась на подушку. В животе грела приятная тяжесть. Страшно захотелось спать, но Мира чуть ли не силой заставила ее выпить содержимое второй кружки. Жидкость в ней ощутимо горчила, отдавала травяным запахом.
— Укрепляющий настой, — пояснила Мира. — Не помешает. Завтра с утречка тебя кашей покормим, а там можно начинать нормальную пищу лопать. А вот теперь поспи, родная.
— Погоди, — заплетающимся языком попыталась остановить ее Элиза. — Почему ты меня так... так обихаживаешь... сама?
— Все завтра, — улыбнулась ей Мира. — А теперь спи, котенок.
Она вышла за дверь. Элиза попыталась еще о чем-то подумать, но провалилась в сон без сновидений.
На следующее утро ее разбудило осторожное прикосновение к руке.
— Просыпайся, малышка, — ласково сказал голос.
— Да, мама... — сонно ответила Элиза. — Еще чуть-чуть...
И тут же она словно вынырнула из омута на поверхность. Она резко села — тело снова слушалось ее.
— Лежи, — Мира осторожно опрокинула ее обратно на простыни. — Как чувствуешь себя?
— Ничего, — буркнула Элиза. — Можно встать?
— Не стоит, — задумчиво проговорила Мира. — Как врач говорю — до завтра лучше бы полежать. Но тебя ведь в койке не удержишь, так? Хоть подумай сама — когда еще доведется на чистых простынях понежиться? Тюфяк хоть и соломенный, да все лучше голой земли.
— Обойдусь, — Элиза презрительно мотнула головой. — Жрать хочу.
— Сейчас принесу, — кивнула Мира.
Из еды ей дали какую-то непонятную сладкую кашу и опять бульон. Вскоре Элиза почувствовала, что неплохо бы и до ветру сходить. Она решительно села на кровати, преодолев легкое головокружение, и принялась озираться по сторонам.
— Что потеряла? — осведомилась Мира, собирая посуду на поднос.
— Одежду! Или мне голой ходить? — огрызнулась Элиза.
— В шкафу! — сообщила Мира, выходя из комнаты. — Горшок под кроватью, — добавила она уже из другой комнаты.
Одевшись — штаны и рубаха оказались выстираны и заштопаны — и причесав волосы пятерней, Элиза подошла к двери и осторожно выглянула. Мира стояла у таза и задумчиво протирала тарелку.
— Встала, — констатировала она. — Ай, маладца. Далеко пойдешь, если на ровном месте не запнешься.
— Слушай, с... сама Мира... — слегка запнулась девушка. Она не имела ни малейшего понятия, что это за тетка и как с ней себя вести. По виду вроде не из благородных, но заколка, но манера держаться, но явно не голодное лицо... В Граше существовало лишь два сорта людей: те, что обжираются, и те, кто голодают. Мира не походила ни на тех, ни на других. Чужеземка? Говорят, тарсачки своих мужиков в горсти держат, помыкают как хотят... Но на тех тарсачек, что она видела раньше, Мира походила лишь скулами и разрезом глаз.
— Сама, — повторила она, решив на всякий случай быть вежливой, — я не понимаю, что тебе от меня надо. Я всего лишь помогала донести кувшин рабу вчера... — она опять запнулась, — позавчера вечером. Я разбила кувшин, я виновата, да, но мне нечем заплатить...
— Забудь про кувшин, — Мира осторожно поставила тарелку на стол. — У Тилоса вечно какие-то внезапные идеи. На мой взгляд, можно работать куда проще. Ты, милая Наседка, сама догадываешься, что не просто так мы тебя подобрали и выхаживали...
— И для чего? — вновь ощетинилась Элиза. — Может, скажешь наконец?
— Тилос появится — сам объяснит, — покачала Мира головой. — Скоро уже, через полчаса, не позже. Посиди пока у себя в комнате, ладно? Отдыхай, пока можешь.
Элиза пожала плечами и вернулась "к себе". Впрочем, на месте не сиделось. Спать совершенно не хотелось, а сидеть без дела оказалось решительно скучно. Она прошлась по комнатушке, выглянула в окно — все те же опостылевшие глинобитные стены крохотного пустого дворика — и села на кровать. Спустя какое-то время, чуть ли ни целую вечность, она снова встала и начала мерить комнату шагами.
— Скучаешь? — спросила Мира, входя в комнату. — Хочешь голову занять?
— Чего? — удивилась Элиза. — Как — голову?
— Смотри, — Мира положила на стол пергамент с рисунками. — Видишь — вот треугольник, вот квадрат, а вот — круг.
— Знаю, не маленькая, — фыркнула девушка.
— Хорошо, — не меняя тона, продолжила Мира. — Теперь смотри: если мы расположим фигурки так, так и так, то что надо нарисовать здесь? Ну?
Элиза недоверчиво уставилась на рисунки. Круг, квадрат, крест... Круг, крест, квадрат... Квадрат, крест...
— Круг? — неуверенно спросила она.
— Ага! — обрадовалась неизвестно чему Мира. — Продолжай в том же духе. Ты посиди, почеркайся, а мне недосуг...
Она оставила на столе деревянную палочку, которой чертила знаки, и вышла. Элиза бросила ей вслед озадаченный взгляд и присела на табурет, в замешательстве рассматривая картинки. Ну, здесь понятно... Здесь тоже... а тут?
Она так углубилась в загадки, что не расслышала легкий стук в наружную дверь. Тилос проскользнул мимо чуть приоткрывшейся створки, запер ее изнутри и едва слышно выдохнул.
— Еле оторвался, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Миры. — С каждым разом местная охранка действует все более профессионально. Сукин сын Суддар учится прямо на глазах. Скоро днем на улицу выходить опасно станет. Как она?
— Нормально... насколько возможно, — пожала плечами женщина. — Ей лет четырнадцать-пятнадцать, но на вид больше одиннадцати не дашь. Худющая — ребра наружу, почти не развита, взгляд голодный... Уличный звереныш. Пальцы вот чудом не размозжены, словно дубиной или чем еще. Думаешь, подойдет?
— Не знаю, — Тилос скользнул к дверному проему и осторожно заглянул в него. — Ты что, ей тесты дала?
— Да, стандартный набор.
— Хорошо. И как?
— Еще не проверяла.
— Ладно, я сам.
Тилос сделал шаг вперед и кашлянул.
