Вселенная шай-ти: часть 2

— Это как? — не поняла Соня.

— Сама потом узнаешь. Ты только запомни самое главное-у: жить они способны только в парах.

— Любишь ты говорить загадками...

Лицо у Сони стало серьезное, но глаза потеплели. Она, как и Граф, всегда считала, что любой опыт необходимо приобретать на собственной шкуре: говорить могут всякое, советовать тоже, но пока внутри себя, сам не дозреешь до чего-то, все бессмысленно.

— А то! Я же-у кот! — гордо-гордо распушился Граф. — А котаум положеноу говорить загадками.

— Но хоть на один вопрос ответить-то можешь?

— Смотряу какой.

— Как хоть зовут его, того, который мой? — несчастно-отчаянно задала терзающий ее вопрос Соня.

По каюте волной разнеслась тонкая трель, словно струну у гитары тронули: кто-то стоял по ту сторону двери. Просто так никто в это помещение войти не смел, только с разрешения Сони. Корабль — не ее, но она гость, и границы ее территории священны.

— Вот и спросиушь сейчас, — рассмеялся Граф, качая хвостом. — А я — пошел!

Ловкий прыжок, двойное сальто, и рыжий бродяга исчез в сияющих разноцветных искрах: по снам бродить ушел, а может, и в другие миры. Соня понадеялась, что Граф расскажет ей о них. Или покажет — он умеет, этот самый замечательный кот в мире!

Соня покачала головой, поднялась с такой уютной кроватоподушки и, выдохнув, поспешила к двери: невежливо заставлять гостей ждать! А отголоски разговора осели в голове снежными хлопьями и новогодними шарами. Почему так, девочка не смогла объяснить, но собственный разум порой напоминал ей чердак, где хранилось много разного и на первый взгляд бесполезного. Даже для самой Сони.

— Да-да, входите! — сказала Соня, одновременно со словами нажав на сенсорную панель раскрытой ладонью, чтобы открыть дверь. И только потом, увидев удивление на лице пришедшего шай-ти, осознала: снова по-русски заговорила, забыла про мало-мальски знакомый межгалактический.

— Шххе?

Соня каким-то седьмым чувством поняла: тут не столько удивление, сколько интерес. И не к самим словам — к ней, Соне. Этот странный шай-ти считал важной каждую мелочь, которую она была готова с ним разделить. Но откуда пришло это знание, Соня сказать не могла.

— Вы... что-то хотели?

Шай-ти кивнул, согласившись и протянув вперед раскрытые ладони, на которых матово блестела небольшая сережка-клипса.

— Это для вас, — объяснил он, смотря на Соню почти не моргая и не двигаясь, ожидая ее выбора: возьмет или нет?

И Соня взяла, отгоняя сомнения и поднимающуюся изнутри панику: почему-то именно сейчас ей вспомнился ошейник и браслеты с их электрическими разрядами за неповиновение.

Сережка была круглая, теплая и похожая на гладкий морской камешек. Соня повертела ее так и эдак, не понимая, что ей делать с этим... подарком?

— Эм... И что мне с ней делать? И для чего она вообще нужна?

— Это... — медленно-медленно произнес шай-ти, словно подыскивая слова, которые Соня смогла бы понять, — чтобы общаться. Приложите к уху.

Соня посмотрела на него исподлобья, не доверяя, сомневаясь: мало ли, что она там чувствует и думает — бдительность терять не следовало никогда! Но в конце концов сделала, как было сказано. Мочку на мгновение прошило резкой болью, пропавшей через секунду и не оставившей после себя даже отзвука.

— Ай! — и с вызовом, подавляя желание сдернуть украшение и закинуть его подальше, Соня спросила: — И что теперь?

— А теперь мы с вами сможем общаться, а не играть в угадайку, — рассмеялся шай-ти.

Соня догадывалась, что у нее на лице сейчас был написан чистый неподдельный шок. Она понимала! С ней разговаривали, а она понимала, что ей говорили! Не строя предположения, не пытаясь догадаться по смыслу, а слыша так, как будто всю жизнь только и делала, что разговаривала на языке этого шай-ти!

— К-как это?! Волшебство? Вы — волшебник?

— Я не знаю, кто такой волшебник. Но если это обозначение ученого, тогда ваша догадка верна, — и, замявшись, шай-ти продолжил: — Вы позволите мне пройти внутрь? Боюсь, разговаривать из коридора не очень удобно...

И выглядел он при этом так, словно заранее был готов к отказу и даже и не думал на него обижаться. Соне сразу стало неуютно: она здесь гостья, а не он!

Она приглашающе кивнула, посторонившись.

— Волшебник — это тот, кто умеет творить чудеса, ученые они... другие. Но волшебник может быть ученым, если он алхимик, — затараторила Соня, объясняя новое для шай-ти слово и еще больше его запутывая. — А тут я просто хотела сказать, что мне очень понравился ваш... подарок? — уточнила девочка. Как же хорошо было разговаривать с кем-то кроме Графа и не во сне!

— Подарок, — подтвердил шай-ти, одновременно с этим сделав несколько шагов в комнату и замерев перед Соней на расстоянии полуметра. Дверь за его спиной с тихим шорохом вернулась на место, отрезав каюту от внешнего мира. — Если вы хотите.

— Хочу! — Раньше, чем даже успела подумать, произнесла Соня.

— Хорошо.

И замолчали оба, разом.

Рядом с шай-ти Соня постоянно начинала казаться себе маленькой и незаметной, почти крошечной. Только и заметишь ее на фоне шай-ти в пестрых нарядах благодаря белому платью.

— Вы о чем-то поговорить хотели?

— Да... Я... хотел бы узнать ваше имя.

У него потемнели кончики ушей — Соня сочла это милым и трогательным. А еще в первый раз подумала, что этот шай-ти красивый.

— Хорошо. Но с одним условием.

— Каким? — наверное, слишком быстро спросил шай-ти.

— Вы скажете мне свое, — мягко улыбнулась Соня.

— Ашай. Меня зовут Ашай, да.

Если бы перед Соней был не инопланетянин, то она решила бы, что он дико смущен и с трудом удерживается от того, чтобы не сделать какое-то привычное движение: за мочку уха себя подергать, кончик носа почесать или еще что. Сама Соня в такие моменты могла дернуть себя за выбившуюся из хвоста прядку или отросшую и лезущую в глаза челку.

— А-шай, — попробовав незнакомое имя на вкус, медленно произнесла Соня и решила, что оно ей понравилось! Сначала длинная-длинная 'А', которую так и хотелось потянуть подольше, а потом короткое 'ай' разбавленное тихим 'шшшш'. — А я — Соня!

Детский сад, штаны на лямках, панамка в ромашку, в кармане рогатка! Еще бы руки друг другу пожали, а лучше мизинчики, вот это было бы самое запоминающееся и необычное знакомство в жизни Сони.

— Сонья, — задумчиво-нежно произнес Ашай, так, что девочка почувствовала, как краской залило щеки. Вот же... инопланетянин! — Красиво. Оно что-то означает на вашем языке?

И любопытный к тому же!

— Ну... Обычно считается, что мое имя производное от Софии, которое означает 'мудрая' или что-то такое. А еще так называют человека, который любит спать. Много-много спать.

— Вам не подходит.

И так это непримиримо прозвучало, что Соня даже в первый момент не придумала, что и ответить. Она-то всегда считала свое имя очень подходящим: по снам же гуляла, дружбу водила с существами по ту сторону, а подушка с одеялом уже сколько лет лучшими друзьями были после книжек.

— Почему? Мое имя...

— София — слишком жестко и надменно, а сонной я вас не могу назвать ни за одну звезду космоса, — упрямо свел брови Ашай. — У вас слишком острый и серьезный для этого взгляд. И улыбаетесь вы иногда, словно режете.

Соня разозлилась — кроме имени у нее от дома почти ничего не осталось! И если ей сейчас предложат его сменить...

— Другого не дали! А если вам что-то не нравится, то...

— Мне нравится ваше имя, — взмахом руки прервал ее шай-ти, заставив замолчать и дослушать его до конца. — Оно очень мягко звучит, льется густым нектаром — и поэтому ваше.

— Вы еще свой вариант значения предложите! — фыркнула девочка.

— 'Золотая'. Мне кажется, так вам больше подходит.

— Где вы во мне золото-то нашли? — разом растеряв весь запал и лишь по привычке продолжив звучать недовольно, спросила Соня. Только Ашай уже услышал изменения.

— Вы просто не видите...

Если бы последние слова не прозвучали настолько горько-нежно, то Соня уже вспыхнула бы как спичка и попыталась вытолкать наглеца за дверь, и плевала она на разные весовые категории, и что Ашай выше ее на добрых полметра с хвостиком! Справилась бы!

Может быть.

А так только губы поджала, отвернулась и ушла вглубь комнаты. Ей надоело, что большинство окружающих считали ее то ли смертельно больным психом, то ли несчастной калекой! И смотрели жалостливо, только что конфетку не предлагали. Чтобы не заплакала.

Шай-ти... Ашай за ее спиной вздохнул глубоко, отчаянно: он не хотел ее обидеть или причинить боль, наоборот, всего лишь поделиться той красотой, которую видел — Соня это понимала. Только с собой ничего поделать не могла.

— Я обидел вас... — констатировал факт Ашай.

— Уйдите.

— Соня...

— Я что, снова говорю на родном языке, и вам не понять?! — в стену полетел тонкий планшет, разлетевшись на десятки осколков.

Второй за три дня.

Ей не нужна была его жалость. Чью угодно она могла перетерпеть, но не его! Да, она жила только своими эмоциями, не слыша чужих, реагировала на слова и действия, а не чувства других. А они — нет. Спасибо Графу, рассказал! Только это знание ничего не облегчило. Она как была, так и осталась человеком. И постоянно указывать на это ее отличие — да сколько можно?!

Но... почему же ей стало так больно именно от его слов?

Легшие на плечи и талию руки стали полной неожиданностью. Соня дернулась, забилась, но проще скалу сдвинуть с места! Только развернуться лицом и позволил...

— Пустите, вы!

— Я, — согласился Ашай, лишь крепче сжав руки и заставив Соню уткнуться носом в узорчатую ткань. — Простите, я сегодня все не с того начинаю и не то говорю. И вас обижаю. Простите. Я всего лишь хотел рассказать вам, какая вы удивительная и яркая, а вышло...

Голос у Ашая был потерянный и несчастный, а сама Соня с трудом удерживалась от того, чтобы не заплакать.

— Я вам... жилетку испорчу... — пригрозила она.

— Портите, — разрешил Ашай.

— Над вами подчиненные будут смеяться, — продолжила Соня.

— Пусть.

— вам должно быть неприятно меня касаться...

— Мне очень приятно, — мягко опроверг ее слова шай-ти.

— Но вы же шай-ти! — сделала Соня последнюю попытку достучатся до разума этого сумасшедшего.

— И?

— А я не шей-ти.

— Вот уж точно нет! — рассмеялся Ашай. — Не знаю, что я делал бы, если бы вы были одной из них!

— Почему? — засопела Соня.

— Что — почему?

— Почему вам так важно, что я не шей-ти?

— Потому что вы — это вы, и будь вы кем-то еще, то это был бы кто-то другой. А на подобное я не согласен, — объяснил Ашай, как нечто само собой разумеющееся. Так о непреложных истинах говорили на Земле.

— Я не должна Вам нравиться. Это неправильно.

— Теперь я вынужден спросить, почему неправильно? — удивленно уточнил шай-ти, чуть отодвигая ее от себя и проводя пальцами по влажным дорожкам у нее на щеках.

— Мы принадлежим к разным видам.

— И?

— Я некрасивая! — громче, чем хотелось бы, заявила Соня.

— Надеюсь, когда-нибудь я вам докажу, что это не так.

Соня угрюмо замолчала. На каждое ее заявление следовало опровержение, на которое не так-то просто было найти что-то в ответ. Да и говорил Ашай с уверенностью человека — то-есть шай-ти — объяснявшего, что солнце встает на Востоке, а садится на Западе. Доказательства — излишни, ему хватало и веры.

— Вы сумасшедший.

— Мой свет, с этим я даже спорить не буду! — расслабившись, выпустил Соню из своих объятий Ашай. Девочке мгновенно стало холодно, и она поежилась. — Вы успокоились?

— Более или менее.

Теперь Соне стало стыдно за свой срыв: у нее мгновенно заалели уши и щеки. Не смогла себя в руках удержать, так еще и планшет чужой сломала!

— Почему — уже не в первый раз! — Вы называете меня своим светом? — задала вопрос Соня, упорно пытаясь справиться со смущением. — Что это значит?

Ашай закрыл глаза, вспомнив старую, вычитанную еще в мальчишестве строчку из дедовской книги, даже скорее личного журнала. Сунул нос, куда не следовало, потом получил по первое число и за его длину, и за присущую ему тогда непоседливость.

— И одному не быть без другого целым, знать лишь тоску да ноющую под сердцем боль, вечно скитаться бездомным пустым бродягой сквозь реальности, искать и не находить, — ровно, по памяти, не позволив даже отголоску какой-либо эмоции проскользнуть в голос, окрасить слова цветом, процитировал Ашай. — И вечный холод станет одеялом, а камень постелью, и разум угаснет.

— Как-то страшно оно сейчас прозвучало...

Шай-ти только сложил первую пару рук поверх вторых: к сказанному он ничего больше добавлять не собирался. Когда-нибудь — вероятно, но не в ближайшее время. Потрясений для одного дня ему уже с головой хватило, а если случится еще пара эмоциональных скачков, то он не сможет предсказать собственную реакцию ни на что, а ведь ему предстояла еще смена на мостике.

Соня посмотрела на него — закрывшегося, словно не одну стенку вокруг воздвигшего — и неожиданно для себя предложила:

— Может... Вы чаю хотите? С печеньем. Я немного на кухне взяла, оно, конечно, уже десять раз как все холодное, но... В общем...

И замолчала, уткнувшись взглядом в пол, кляня себя на чем свет стоит за глупость, наглость и предложения не к делу и не к месту! Тут и так все их, а она чай предлагает, хотя это никакой не чай, а скорее морс, да и от печенья одно название! Вечно ее куда-то несло не туда: сначала сказать, потом сделать, а вот нет, чтобы перед этим подумать!

— Хочу...

* * *

Выйдя за дверь и прислонившись к ней спиной, Ашай вздохнул и почти сразу же выдохнул, а потом еще раз, и еще... Мысленно закрываясь и возводя вокруг себя щиты — беря эмоции под контроль, чтобы ни одна душа не услышала, не узнала, не почувствовала всю ту бурю, что сейчас рвала его на кусочки.

Никто никогда не предупреждал его, как это больно обретать, просыпаться после долгой-долгой зимы, начинать жить, когда умел только существовать. И каждый раз будет мало, сколько бы ни было — мало, хотя и говорил себе: видеть хватит, просто знать, прикасаться иногда, большего не нужно!

Не хватит.

Как ему может хватить ее света?

— Ничего, — и уже увереннее, он повторил, — ничего.

Выдох. Вздох. Выдох. Три удара сердца. И еще три.

Когда он увидел ее в клетке, узнал...

Под рукой тогда смялась облицовка стены — железная.

Надо контролировать себя лучше, повторял раз за разом Ашай. Если сорвется он, то ничего уже не будет, ни у нее, ни у них. А он сам... Как-нибудь справится. Две сотни лет, почти три, справлялся вдали от нее, от своего света, неужели теперь, когда она нашлась, он — Тай-до-рю своей расы, четвертое по значимости лицо — не сможет переломить себя и не натворить дел, не сделать хуже?

Рассмеялся бы, пьяный от счастья, на колени встал, поклоняясь своему божеству, но не зная, поймет ли она его, не закроется ли еще сильнее, чем есть — не смог. Он же слышал, как ей хотелось убежать, спрятаться, и как она каждый раз себя пересиливала, чтобы просто по кораблю пройтись! Чего ждать, не знала — и насколько же это незнание было горьким и вязким!