Двое из будущего 1904. Глава 6

— Прибыли, Василь Иваныч. Якоря бросают.

Мы пришли в Чифу ранним утром. "Решительный" встал на рейд и заякорился. С борта спускали шлюпку. Рощаковский меня увидел и подошел:

— Удалось поспать?

— Да, незаметно для себя уснул. А вы?

— Да какое там, — махнул он рукой. — Я сейчас на берег сойду, вы со мной? Или подождете?

— А чего ждать?

— Вторую шлюпку для вас и ваших людей спустят.

— А к берегу мы разве не подойдем? У нас багаж тяжелый.

— К сожалению, пока нельзя. Вон, смотрите, к нам уже китайцы идут, сейчас выяснять будут зачем мы здесь. Только когда они решат, что с нами делать, миноносец сможет пришвартоваться. Не ранее.

— И что же они могут решить?

— Не знаю, но скорее всего "Решительный" разоружат и интернируют.

Честно, для меня это было новостью. Не думал, что Витгефт пошел на то, чтобы вывести довольно-таки неплохое судно из состава эскадры. Слышал, что он потребовал от Рощаковского доставить какую-то депешу до нашего консульства, что находилось в этом китайском городе, но чтобы такой ценой?

— И сколько может пройти времени, чтобы было принято такое решение? Сколько нам ждать?

— Не могу сказать, уважаемый Василий Иванович. Тут все от китайцев зависит, а они очень сильно любят затягивать дела. Взятки выморачивают любыми способами.

— Но это же боевое судно Империи!

Он улыбнулся краешком губ и поправил меня:

— Боевой корабль....

Я сошел на берег со второй шлюпкой. Загрузили в нее все наше барахло, сели сами и минут через десять подошли к причалу. Все необходимые формальности были соблюдены еще на борту "Решительного" когда китайцы проверили наши документы и удостоверились, что мы лица гражданские. К нам у них вопросов не возникло. Зато возникли вопросы к лейтенанту Рощаковскому. Его допытывали с какой целью корабль пришел в Чифу, какое вооружение на борту, сколько человек команда. А все вызнав, потребовали никому на берег не сходить, а дожидаться решения высших инстанций. А после этого, оставив для присмотра нескольких человек, удалились. С ними удалился и лейтенант. У него было дело в нашем консульстве.

Я же с людьми, пристав к берегу, поселился в ближайшей гостинице. Из ее окон был прекрасно виден как сам порт, так и рейд, где на якоре стоял миноносец. Его борта обступили многочисленные шлюпки, а палубу наводнили китайцы. Было непонятно что они там делают, но судя по тому, как реагировали наши матросы — ничего страшного. Китайцы расхаживали с важным видом вдоль бортов, рассматривали вооружение, видимо, прикидывали, что предстоит снять, чтобы обезоружить боевой корабль. Все происходящее укладывалось в первоначальный план Витгефта.

Агафонова и Грязнова я рассчитал. Выдал им денег за честный труд, выделил на дорогу до Питера и поручил следить за ценным багажом. Каким образом они будут добираться до столицы меня не интересовало, мне было достаточно того, что оба они согласились и дальше работать вместе со мною и продолжать дело пионеров авиации. И оба согласились перебраться в Питер. Там Козинцев их встретит как надо, пристроит и нагрузит работой. За это я был спокоен.

Спустя какое-то время из гостиницы исчез Петро. Буркнул, что надо отлучиться по важным делам и скрылся. Явно побежал навещать щупленькую Юн, что совершенно неожиданно запала в суровое сердце мужика.

И вот я остался в гостинице один. На сегодня я решил никаких дел не делать. Подумал найти судно, что согласится отправиться в Артур и закупиться продовольствием завтрашним днем. А сегодня я просто отдыхал. При гостинице был свой небольшой ресторан, что-то типа невзрачного кафе, в нем-то я и присел. Место выбрал возле окна, так, чтобы улица и часть порта просматривались.

Порт в Чифу был как и все остальные порты мира. Грязный, вонючий, с суетой, толкотней и неразберихой. Туда-сюда сновали китайцы, кто побогаче, кто победнее. Много босоты, что пыталась заработать здесь на плошку риса. И бесчисленные попрошайки, которых, впрочем, иногда гоняла местная полиция, без зазрения совести сгоняя с места бамбуковыми палками. Беднота пыталась и у меня стрельнуть монетку, но работники гостинцы пресекли это дело на самом взлете, услужливо давая мне понять, что здесь позаботятся о моем спокойном времяпрепровождении. Пока сидел за столиком, подошел распорядитель и на ломаном русском предложил мне девочку. И не дожидаясь ответа, кивнул в сторону пришторенного дверного проема, где стояла невысокая, но грудастая женщина. Я отказался, китаец понятливо кивнул и отошел словно бы смирившись. Но по виду его было понятно, что ближе к вечеру он еще раз попытается подложить под меня еще одно горячее тело.

И вот я сидел за столиком в по-европейски выглядящем ресторане, кромсал ножом и вилкой кусок мяса по-французски и запивал все это дело французским же вином. Немногочисленные посетители вяло трепались, обсуждали последние новости. Кто-то говорил на английском, кто-то на немецком и на французском. Интернационал.

Неожиданно передо мной возник галантный мужчина. Худощавый, в сером костюме-тройке из дорогого английского сукна, с длиннющими усами на украинский манер спускающихся вниз. Но не такие классические как у запорожских казаков, а чуть скромнее, на грани приличия. Я взглянул на него, поддернув бровью, и господин с сильнейшим английским акцентом меня спросил:

— Ви есть ис "Решителни"?

— Да, — понял я его. — А вы что хотели?

— О май год! — воскликнул он радостно и попытался со мною продолжить беседу сначала на русском, но когда понял, что словарного запаса у него не хватает, с надеждой спросил: — Ду ю спик инглиш?

Я мотнул головой, англичанин всплеснул руками, что-то быстро мне сказал и убежал. Вернулся минут через пятнадцать с каким-то мужиком. И вот тот уже стал мне переводить:

— Вы с миноносца "Решительного"? — спросил англичанин снова.

— Да, с него.

— О, я так рад вас видеть, — лучезарно улыбнулся он и представился: — Меня зовут Майкл Кеннет. Я журналист из Дейли Телеграф. Очень рад, что мне удалось встретить человека, который прибыл из осажденного Порт-Артура. Позвольте узнать ваше имя?

Я представился. Англичанин захлебнулся от восторга. Он обо мне знал, был наслышан. И встреча со мною в этом отдаленном уголке мира для него было все равно что выиграть в лотерею.

— О-о, — закатил он глаза, — ваша моточайка это что-то восхитительное. Японцы подали протест на то, что вы нарушили договоренности о применении воздухоплавательных аппаратов во время военных действий. Ваша атака на воздушный шар показал настоящие возможности летательных аппаратов, таких как ваша моточайка. Это просто удивительно, что я вас здесь встретил. Я знал, что вы находитесь в Артуре, но и предположить не мог, что вы можете объявиться здесь, в этом китайском городе. Позвольте спросить, что вы здесь делает? Вы решили сбежать из осажденного города пока не поздно?

— Не совсем так, — уклончиво ответил я.

— О-о, вы еще туда вернетесь? Нам стоит ждать еще чего-то нового? Не поделитесь новостями из города, не дадите ли мне интервью?

— Отчего же не дать? Дам. Только вы же понимаете, что всего я вам не расскажу. Кое-что там является секретом.

— О-о, как же, понимаю. Военная тайна. А скажите, на вашей чайке летал господин Агафонов? Это он поджег японский воздушный шар. Или же это были вы? Очень интересно узнать, тут в городе при дефиците информации ходят самые невообразимые слухи. Говорят, что вы лично раздаете людям еду и не берете с них за это деньги. А еще говорят, что вы делаете там какую-то лодку, которая будет ходить под водой и ловить рыбу. А еще вы эту лодку хотите снабдить минами и втайне расставлять их прямо под носом японских кораблей. Это правда?

Я засмеялся.

— Ну, это все выдумки из-за недостатка информации. Вы бы еще сказали, что мы там скоро сапоги начнем там с майонезом есть!

— А это не так?

— Совсем нет. В крепости нет недостатка в продовольствии, и она сможет продержаться в осаде без особых проблем более года.

— Неужели? А я слышал, что там....

— Это не совсем правда, — ответил я журналисту. — Имеется недостаток некоторого..., — я подчеркнул это слово воздетым вверх указательным пальцем, — ...все лишь некоторого продовольствия, но вот остального там в достатке.

Я намеренно говорил подобное. Журналисты это такая братия, которая с радостью разнесет плохие вести по всему миру и потому им совершенно незачем знать какие трудности испытывает осажденный Артур. Пусть думает, что у нас все не так плохо, как кажется. Глядишь и японцы, прочитав его газету, почешут в затылке и затянут с первым штурмом.

Господин Кеннет кивнул удовлетворенно. Он давно присел за мой столик, разложил перед собою письменные принадлежности и время от временя делал необходимые заметки. Интервью началось, но прежде чем продолжить, он меня попросил об эксклюзивности нашей беседы:

— Только прошу вас, господин Рыбалко, более никому интервью в этом городе не давайте.

— Как же, понимаю. Но тогда давайте с вами договоримся — мое время стоит сто рублей. Вас это устраивает?

У Кеннета упала челюсть. Видимо, с подобной наглостью ему пришлось сталкиваться впервые. Он переспросил, полагая, что ослышался.

— Да, все правильно. Сто рублей за эксклюзивное интервью.

Это были сумасшедшая сумма за подобное. Никто и никогда до этого не практиковал. И журналист стал протестовать, взывать к моей совести и просто стыдить. Я же, молча отодвинув пустую тарелку и допив последний бокал вина, встал:

— Ваше право. Но, полагаю, вы здесь не один такой. Думаю, имеет смысл устроить пресс-конференцию. Собрать вас всех в одном месте и ответить на все интересующие всех вопросы.

И вот тут Майкл Кеннет понял, что выбора у него нет и он, замахав руками, усадил меня на место, достал свои фунты, приблизительно эквивалентные запрошенной сумме и, вложив их в мою ладонь, переспросил:

— Но вы обещаете, что более никому?

— Слово джентльмена.

Мучил он меня долго. Пытал два часа, все выспрашивая, вынюхивая, обмусоливая все непроверенные слухи. Я ему объяснял, убеждал и доказывал. Вскоре к нам присоединился еще один человек и Кеннет, строча мелкие записки, время от времени отправлял его на телеграф, чтобы тот стрелял молниями в собственное издательство. Так он бегал раз пять, потом присел так же рядом и внимательно припал на уши. Старался все запомнить.

Ближе часам к четырем я удовлетворил их любопытство и они ушли, с ухмылкой пройдя мимо торчащих возле дверей парочки европейцев. Что-то бросили им на ходу и те, вмиг погрустнев, развернулись и ушли восвояси. Это были конкуренты.

Я же спустя какое-то время, выйдя из ресторана, пошел гулять по Чифу, лениво отстукивая по каменистым улицам прочной тростью. Дошел до порта, присматриваясь к китайским судам, прикидывая какое из ним сможет взять больше всех груза и сколько. Незаметно дошел до места, где я сошел на берег со шлюпки. И тут увидел смолящего папиросой лейтенанта Рощаковского. Он сидел на массивном валуне, смотрел в сторону рейда и терпеливо ждал шлюпку, что уже шла по морской ряби со стороны "Решительного".

— День добрый, — поздоровался я, подойдя со спины.

— Ой, здравствуйте, Василий Иванович.

— Чего вы такой грустный? Случилось чего? Или, наоборот, не случилось? Удалось попасть к консулу?

Он кивнул устало:

— Да, побывал я у него. Потом к губернатору местному сбегал. Важный такой чинуша, толстый. Просил его, чтобы нам дали время отремонтироваться, а потом уйти обратно в Артур.

— Ну и?

— Не дает, проклятый мандарин, времени. Говорит, чтобы немедленно разоружались.

Я понятливо угукнул. В принципе все происходило, так, как и было запланировано с самого начала. Витгефт повел эскадру на прорыв во Владивосток, а Рощаковский в Чифу, где и должен был закончить свою войну с японцами.

— Чего же вы грустите? Неужели мало повоевали?

— Да как вам сказать, — пожал он плечами, — нехорошо это сбегать из крепости, пусть даже и по такому важному делу. Хотелось бы вернуться обратно и там достойно послужить государю.

— М-да, вы молодой и кровь у вас горячая.

Ох тихо засмеялся, повернул ко мне голову и с усмешкой сказал:

— Да и вы, вроде, не старик, а тоже в Артур возвращаться собираетесь. Я ведь не ошибся, это так? Купите опять здесь продовольствие, найдете какую-нибудь лоханку и вернетесь.

Я развел руками, показывая, что иначе поступить не могу. Вот и лейтенант так же развел в стороны ладони и констатировал:

— Вы всего лишь гражданское лицо, богатый купец и фабрикант. А все равно не можете отсидеться в стороне от такой беды. А представляете, каково сейчас мне, боевому офицеру? Вместо того чтобы сражаться с врагом, я вместе со своими людьми буду интернирован. Война для нас закончилась, мы теперь гражданские люди.

У Рощаковского на душе скребли кошки. И курил папиросу, тяжело тянул ее, а когда она заканчивалась, отшвыривал мятую гильзу в сторону, и доставал новую. Так и дождался своей шлюпки. Та с мягким шуршанием пристала к берегу, и лейтенант поднялся. Он уже почти умастился в ней, почти отдал приказ грести к миноносцу, но я неожиданно для себя попросил:

— Подождите, лейтенант.

— Что такое, Василий Иванович.

— Не отходите пять минут, подождите меня. Я сейчас быстро, — и я убежал. Купить в местной лавке вина, водки и богатой закуски не составило труда, и уже совсем скоро я забирался в шлюпку, закидывая богатое съестное под ноги. И пояснил: — Скучно здесь и мне и вам. Отдохнем напоследок, кто знает, когда еще увидимся.

И Рощаковский, улыбнувшись мне, согласился.

На палубе миноносца вовсю расхаживали деловитые китайцы. Следом за ними ходили наши матросы, следили, чтобы те ничего не сотворили. Рощаковский, поднявшись, отдал печальный приказ "Разоружиться" и в тотчас матросы стали снимать с орудий и минных аппаратов затворы, ударники и запальные стаканы торпед. Отдали все винтовочные затворы и все штатные револьверы. Все это сгрузили в шлюпку к китайцам и те, убедившись, что корабль остался безоружным, отбыли. Лейтенант так же был вынужден отдать свой личный револьвер. Пытались обыскать и меня, но Рощаковский заступился, пояснив, что я не являюсь членом экипажа и потому никакого отношения я к данной ситуации не имею. Китайцы отступились и в итоге, когда они отбыли, на "Решительном" вооруженным остался лишь я один. Лишь у меня был в подмышке скрыт пистолет.

После того как китайцы отчалили, Рощаковский приказал спустить флаг, что и было сделано матросами с большим сожалением.

Мы спустились в каюту к лейтенанту, откупорили там бутылку водки и без особого настроения ее пригубили. Я пить не хотел, Рощаковский, видимо тоже. Оба мы лишь обмочили губы жидким огнем и откинувшись спинами на стену, стали говорить за жизнь. Рощаковский открыл иллюминатор, закурил и излил мне всю душу.

Погано у него было на душе — не кошки скребли, а тигры терзали. Рвали медленно сердце на лоскуты, поедали заживо. Ругал он японцев, ругал китайцев, ругал Витгефта, сожалел о внезапном ранении Макарова. Предполагал, что останься он вдруг у руля эскадры, то все могло бы пойти по-другому. Уж Макаров бы точно не стал убегать во Владивосток, не стал бы искать там спасения. Я с ним соглашался, так оно, наверное, и было бы. Одно утешало Рощаковского — консул весьма серьезно отнесся к депеше и развел активную деятельность. И пообещал оказать все свое влияние на местного губернатора, с тем, чтобы он позволил "Решительному" отремонтироваться.