Живая душа. Книга 1

День клонится к вечеру, это хорошо, таверна закрывается примерно через три часа после заката и Йарина не волнует тот факт, что посетитель чего-то там не доел. Недопивших выкидывает вон вышибала, а девчонки-подавальщицы вежливо, но непреклонно выпроваживают недоевших. Таверна таверной, но его отель содержится на уровне нашего трёхзвёздочного приюта для туристов. Понятное дело, вай-фая тут нет, как и интернета, зато белье чистое, пол моими усилиями сверкает, стекла в окнах почти прозрачные, посуда сияет. Пыли тоже нет.

Ага, вот и яма, сливаем вёдра, но вот куда отсюда девается содержимое бог весть. Каждый день яма полнёхонька под шляпку, утром прихожу — пусто! Надо торопиться назад, иначе Тарса прицепится не на шутку. Она родненькая сестричка хозяина и выступает в роли неусыпной и бессменной охраны хозяйского добра. Полагаю, что к этому добру причислены все слуги, начиная с горничных и заканчивая последней замарашкой вроде меня.

Коромысло наш Марис сработал очень удобное, крюки выковал его дружок-кузнец, есть тут такой Вайда, и теперь вся округа пользуется плодами моего прогрессорства, а денежки за изобретение имеют оба новатора. Меня они милостиво исключили из числа учредителей компании 'Рога и копыта'. Не думаю, что деньги большие, откуда в этой Занюханке богачи? Но сам факт весьма показателен, не страна, а сплошные барыги, а уж наша мадам Лира настолько жадна, что и отца родного продаст за пару серебрушек.

Надеваем коромысло, разворот — бамс! Это я вовремя развернулась. На земле валяются оба ведра, рядом отдыхает в беспамятстве господин кучер из свиты той малышки в смешном наряде, а за моей спиной ржёт Марис собственной персоной! Лихо я кучера приласкала железным крюком по уху.

Вот скотина, это он привёл сюда этого урода? Значит, ты, тварь, повеселиться захотел?! Не знаю, что Марис увидел на моём лице, но смех оборвался резко, глаза заметались, а сам немаленький мужик в ужасе попятился, как малое дитя при виде бабайки... и тут же стремительно присел! Мать моя, четырёхзубые вилы пронеслись над моей головой со свистом и воткнулись в стойку амбарных ворот — аккурат над его головой, прищемив пышные волосы.

Я обернулась... никого! Что за чертовщина?! Марис завыл и кинулся прочь, выдирая волосы и захлёбываясь истошным криком. Придурок! Я выдернула вилы, забросила их в амбар, подобрала вёдра. А вот и мой крестник очухался, сидит, башкой мотает. Может ему ещё добавить, уроду? Видок у него краше в гроб кладут, ибо состояние грогги никто не отменял. Так тебе и надо, идиот, девок ему захотелось пощупать или, скорее, помститься за свой позор в харчевне.

Тут только переполоха вокруг моей персоны не хватает, сейчас этот кучер начнёт жаловаться, показывать синяки и тыкать пальцем в мою сторону, мол, она, всё она, мерзкая тварь из дикого леса! А Марис притащит зрителей к амбару и поклянётся всеми святыми, что это я хотела его убить, для чего и метнула вилы с неслыханной силой. Не исключено, до костра осталось пару шагов! Ну сволочи! Просто руки опускаются, что же делать? Бежать? Куда? Отвечать за кучера? А кто это видел, кроме Мариса?

Додумать мне не дали, двое крепких молодцов из свиты вновь прибывшего господина заломили руки за спину, согнули в три погибели, как наши полицаи, поволокли к парадному крыльцу и поставили на колени пред господином приезжим.

А народу-то! Перепуганный хозяин, мадам Лира, правее кухарки держится за сердце бледная, как снег, Муниса, рядом Перда с перекошенным от страха лицом, полудохлый кучер, повариха, какие-то незнакомые морды и посреди собравшихся — господин приезжий.

Так и есть, Марис шлёпает губами, тычет в мою сторону всей пятерней, талдычит какую-то хрень на грани истерики! Меня уже ощутимо потряхивает, нервы заплясали так, что пришлось мысленно заорать 'соберись, дура, это ведь тебя убивать будут!'.

Относительная тишина взорвалась выкриками собравшихся слуг и домочадцев, я стиснула зубы. Небось, орут 'казнить' и 'виновна', морды злобные, глаза навыкате, от толпы потянуло таким липким ужасом, что я прикрыла глаза. И меня тут же излечили от задумчивости крепкой оплеухой, только голова мотнулась, вот уроды!

А Марис уже трясётся от нетерпения и злорадства. Тычет в сторону амбара и приглашающе машет рукой. Толстяк с походкой леопарда лениво кивнул крепкому мужичку в чёрном наряде, тот склонился в лёгком поклоне, а меня сдёрнули с колен и поволокли по земле к амбару. Похоже, все кочки я пересчитала собственным задом и коленями.

И что мы видим? Так-так... растерянный Марис озирается по сторонам, вилы ищет, что ли? У стойки ворот, откуда я выдернула вилы, маячит господин приезжий и внимательно обозревает совершенно неповреждённую створку этих трижды клятых ворот. Его приспешник только что землю не обнюхивает, сидя на корточках. Ага, вот встал на четвереньки и что-то там пытается увидеть! Понюхав землю, мужик поводил руками над пятном травы, остро взглянул на меня снизу-вверх и медленно поднялся во весь рост.

Его принципал рявкнул что-то повелительное и мужик в чёрном снова оглядел меня с ног до головы и отрицательно мотнул головой, затем разразился коротеньким спичем, после чего двое стражников отлепились от меня и двумя ударами выбили дух из нашего 'мальчика-за-всё'. Двое хозяйских прихлебал оттащили куда-то безвольное тело, а к моим ногам упала большая серебряная монета.

Из меня будто воздух выпустили, ноги ослабли, и я рухнула рядом с монетой, и, как пишут в романах, благословенная тьма сомкнулась над головой героини.

* * *

Пробуждение несчастной состоялось на заднем дворе нашего отеля. Никто не совал под нос склянку с нашатырём, не растирал похолодевших рук-ног. С чего бы? Не графиня вроде и не благородная дама из рыцарского романа. Меня просто и незатейливо отливали водой, не особенно и заботясь о чистоте этой воды. Спасибо, помоями не осчастливили.

Господин Йарин, достойный хозяин таверны, жестом повелели вздёрнуть меня на ноги. Вышибала Маргиш исправно выполнил приказ, прислонил меня к стенке и сунул в руку серебряный рэй. Тупо смотрю на денежку, зажатую в ладони мёртвой хваткой. Небось, за такую монетку здешние пейзане должны месяц горбатиться.

Удивительно, деньги не отобрали и даже на конюшне не выпороли, а ведь могли. Довелось недавно наблюдать вместе с прочими работничками, как посудомойку наказывали. Я по-прежнему ничего не понимаю из того, что рычит этот мужик в чёрном, перед которым вытянулся в струнку давешний кучер и в вольной позе стоит бодигард той девочки из дворян, что имела неосторожность остановиться в нашей дыре.

Голова моя решительно ничего сообразить не способна, стресс, господа мои, ничего не попишешь. Сознание снова уплыло в неведомую даль, но рухнуть мне не позволили. Вмешались ещё двое, служители здешнего храма, подхватили несчастную под руки и отволокли в каморку. После чего один из сердобольных монахов положил мне руку на лоб, что-то пошептал и на окружающее пространство пала вязкая тишина.

* * *

Справедливости ради стоит отметить, что по пробуждении меня не погнали с коромыслом на старт, а позволили пролежать половину дня в блаженном покое. Не знаю, что именно со мной сделали служители божьи, но ничего не болело, тело вполне себе слушалось и очень хотело есть, а заодно и одеться, ибо некий благодетель мокрые лохмотья с меня предусмотрительно снял, а надеть позабыл. Как несложно догадаться, господин Йарин отапливать мою каморку не собирается, а на дворе уже начало осени. В этом средневековом мире нагишом не больно-то походишь, так что лежим под рваным плащом и ждём дальнейших событий.

Вскоре у моего ложа материализовался один из монахов с миской варева и спутником, одетым в длиннополое одеяние вроде рясы. Второй номер уставился на меня неприязненно, зато первый взирал весьма благостно и сочувствующе. Добрый и злой полицейский пожаловали, что ли? Чего им надо, этим святым отцам? И чем этот аскетствующий дядя меня приложил, что проспала половину дня? Стресс стрессом, но не полдня же валяться в отключке?

Предчувствие неприятностей слегка кольнуло под ложечкой, поскольку у господина прелата, аккуратно пристроившегося в ногах постели, глаза оказались слишком уж добрыми. И то сказать, морда благостная, ручки воспитанно сложены на круглом животе, ладошки мягкие, и видно любому, что тяжелей рюмки этот старикан ничего в руках не держал. Зато второй номер может похвастаться по-плебейски широкими запястьями, да и ручонки у него явно неслабые, загорелые и украшены парочкой подживающих ссадин.

Мисочка с едой мягко опущена на табурет, а вот ложки в пределах видимости не просматривается. Не будем играть в гордость и хорошее воспитание, а вот прямо сейчас руки к еде и протянем... ага, держите панамы, ребята! Мягким движением пухленькой ручки мисочка деликатненько отодвинута в сторону громилы в серой рясе, и та же ручка по-отечески потрепала меня по чумазой, надо полагать, щёчке.

Первый номер проворковал на своём тарабарском языке что-то ласковое, и я с обескураженным видом развела руками, пытаясь понять, что ему от меня надо. Ни в коем случае не обнаруживать своё подлинное лицо! Тупой служаночкой я успешно прикидывалась целый месяц, значит, продолжим спектакль для господина прелата и его охранника.

Старикан занимался моей особой очень долго, оглаживал по плечам, смотрел в глаза и что-то убедительно вещал на этой чёртовой мове. Он делал пассы перед моим лицом, после чего водил руками перед своей побледневшей физиономией. Затем сдался, тяжело перевёл дух, и устало привалился в спинке кровати. Посидев с полминуты, злобно зыркнул на охранника и он торопливо вложил в руку старика какой-то предмет. А потом старикан снова бормотал и бормотал, а я тягостно боролась со сном, засыпая на мгновение и просыпаясь от грохота крови в ушах!

Наконец дед выдохся. В его пристальном змеином взгляде уже не было ничего благостного, усталыми были глаза и их выражение явно не сулило мне ничего хорошего.

Весь спектакль длился пару часов, а затем этот религиозный дуэт оставил меня в покое. Старикан тяжело выпрямился, жестом выгнал спутника из каморки, обернулся от двери и окинул бедную девочку таким взглядом, что у меня с перепугу едва не началась медвежья болезнь. Я зажмурилась, сжалась на койке в комочек, я такая маленькая, мне страшно, я совсем-совсем тихая и незаметная.

Хлопнула дверь.

Дорогие гости ушли, позабыв на табурете миску с похлёбкой. Здешняя жизнь примерно месяц как отучила меня от хороших манер, так что выпиваю варево через край, стараясь не подавиться и не облиться по самые пятки бульоном с кусочками мяса. Мисочка вполне себе сиротская, литра на полтора будет и налито в ней чуть выше половины. Вкусно.

Впервые за долгое время передо мной почти нормальная еда. Это мясное варево и явно из домашней птицы, есть тут такие недоутки, помесь лебедя со щукой. Длинные шеи, клювастые головы, украшенные дурацким хохолком, перья заострены, как кинжалы, перепончатые лапы и мерзкий характер. А уж жрать здоровы!

Обычно в качестве съестного мне достаются какие-то огрызки. Изредка наливают полкружки молока и тогда мяса мне не положено! Словом, жизнь при кухне многому меня научила, недаром же моя достойная и ныне покойная бабушка говаривала, что любой опыт бесценен. В свете сказанного я сейчас и пытаюсь осознать происшедшее.

Допускаю, что в связи с последними событиями обо мне просто забыли. Но вот что это было такое и как оно отразится на моей судьбе далее, неизвестно. Мариса убили в два тычка хваткие мальчики в чёрном, кто такие? Кто так ловко метнул вилы в покойника? И почему створка ворот вместе со стойкой вдруг оказались неповреждёнными? Я же своими глазами видела, как четыре зубца врезались в дерево, только щепы брызнули! И сама, собственными руками выдёргивала эти гадские вилы! И кстати, почему это действо далось мне относительно легко? Зубцы вошли в дерево почти на треть длины, так откуда же этакая силушка взялась в моих 'богатырских' руках? Странно всё это, особенно учитывая, что в моей семье не было ребят с фамилией Жаботинский или Шварценеггер, как, впрочем, не было и фамилии Рокфеллер.

Полежать, что ли? Когда ещё обо мне вспомнят дорогие работодатели, да и не пристало мне голой скакать по двору. И последний вопрос: кто такие эти милые господа в рясах, пытавшиеся меня усыпить аж два часа подряд?

Вполне допускаю, что это здешняя инквизиция, не зря же каждые десять дней всех нас гонят в храм, как стадо баранов. Все слуги и я, грешная, стоим на коленях долгую-долгую службу и тянется эта лабуда примерно часа три. Под конец от холодного камня сводит колени, поясницу ломит, руки отваливаются. А на пятки сесть не моги, сразу прилетает тычок в спину от дорогой кухарки.

Не раз и не два мне хотелось врезать старой гадине с разворота! Чую, допросится у меня эта морда. Долго ли кастрюльку с кипятком на пол свалить не своими усилиями? Если она ещё раз попробует пнуть меня в зад, когда я плетусь с полными вёдрами, то я ей устрою похохотать. Собственно, технологию ужасной мести за всё хорошее я уже продумала, осталось провести небольшую подготовительную работу и...

— Экрима, ну как ты себя чувствуешь? Что болит?

Открываю глаза. Что?!

Муниса, наша вторая горничная, мой добрый ангел, стоит надо мной с ворохом линялых тряпок. Я с ужасом уставилась на её серое от волнения лицо, что ты сказала, а повтори-ка!

— Экрима, детка, как ты?

Прикрываю глаза, ничего себе, я понимаю этот сучий язык! Так вот оно что, эти двое в рясах колдовали! Маги, что ли? Трясу головой, быть того не может. Но ведь я понимаю Мунису! Так, соберись, хватит валяться! И не вздумай показать, что понимаешь их речь.

— Вставай детка, надо идти, тебя ждут.

Она суёт мне барахло, помогает натянуть юбку, рубаху, рваный жилет из холстины, на ноги чуни из грубой кожи. В процессе одевания я путаюсь, с перепугу первым натянула жилет, потом рубаху, тьфу ты, наоборот бы надо. Вот и реакция, руки мои трясутся, ноги подкашиваются, мысли путаются!

Муниса отбирает у меня рубаху.

— Сядь, детка. Не спеши, успокойся. Не надо так дрожать, тебя никто не тронет.

О, матерь божия! Не тронет, как же! А что тут эти две рожи в рясах делали? Приваливаюсь спиной к холодной стене, глаза закрыть и дышать на четыре счета, медленный вдох-выдох. Муниса поглаживает ребёнка по плечу, и меня затрясло от рыданий. Приехали, истерика. Одна радость, рыдаю я почти молча, спазмы не дают прорваться даже обычному мычанию, а ведь оно сопровождает каждую попытку заговорить. Как меня всё это достало, кто бы знал! Эта мерзкая харчевня, её тупые хозяева, обслуга, погода и вся эта действительность!

Муниса опустилась рядом на табурет.

— Возьми себя в руки, девочка, это ещё не конец. Тебя ждут. Пойдём.

О, господи, чего им ещё надо?!

Меня колотит уже не на шутку, жестами показываю Мунисе — давай! И она тут же выдаёт мне хлёсткую оплеуху, ничуть не хуже тех ребят в чёрном, есть! Нервная трясучка резко прекратилась, я глубоко выдыхаю, всё прошло, только тошнота одолевает да голова кружится, как от хмельного.